_________________________________________________________________________________________________

Долохов спал крепко и спокойно, посвистывая из-за заложенного носа. Даже удивительно, как человек, руки которого по локоть были в крови, мог так умиротворённо видеть цветные добрые сновидения. Домой Антонин вернулся уже после рассвета. Отец с матушкой привычно завтракали на веранде, Антонин еще на подходе учуял запах слегка пригоревшей рисовой каши и матушкиных пирожков. Широким шагом преодолев расстояние до стола и улыбаясь родителям, Долохов младший наклонился, чтобы обнять мать.
- Доброе утро, матушка.
Антонина Долохова скептически оглядела внешний вид своего сына и поджала губы. По лицу было видно, как она борется с собой, чтобы опять не начать корить сына за его образ жизни. Но не начала. Лишь грустно вздохнула и прижала своего нерадивого отпрыска сухонькими руками к груди. Отец же всё это время хранил молчание и хмурился : да, ни ему, ни его жене не нравился тот человек, которому служил их сын. Да, они видели для него другое будущее. И да, они очень хотели внуков. Но их сын был уже взрослым человеком, и давно доказал, что сам вправе позаботится о себе. По-этому, во избежании скандалов, тема "темного лорда" в доме Долоховых была под негласным запретом.
- Совсем себя не бережешь. Будешь каши? Она еще горячая. Я вчера еще пирогов напекла, твоих любимых, с капустой и яйцом. Как чувствовала, что вернешься сегодня. - Антонина уже собиралась подняться из-за стола, но мужчина ласково придержал её за плечи и заставил опуститься назад.
- Не надо, мам. Я очень устал. Я закину в себя парочку, и отправлюсь спать. Хорошо? - Долохова покачала головой, но спорить не стала. Знала, что бесполезно, ведь сама когда-то была точно такая же. Взяв сына за руку и проведя большим пальцем по тыльной стороне его ладони, женщина пожелала сыну доброго отдыха и тихо произнесла себе под нос:
- Яко ночь на Землю ступает, Велес по Земле святой похаживает. И души наши в Правь через Навь идут, через сон глубокий пращуров зовут.

* * *

Долохов начал чувствовать, как его мозг начинает закипать. В ногах появилось странное покалывание, однако выпускник Стора никак не показал, что ему больно или дискомфортно. Жалко у пчелки. А те, кто жалеют себя, не доживают до старости.

    Вот Антонин опять дома, но на это раз с отцом. Как кажется самому Антонину, у него очень красивый отец. Не смотря на свой почтительный возраст, Борислав Иванович выглядел статно и благородно. Когда-то темные волосы теперь были густо разбавлены сединой, обычно были собраны в аккуратный хвост и перехвачены атласной лентой. Одевался его отец исключительно по моде начала нулевых, отдавая предпочтение костюму “визитка” или фрачной паре. Сейчас же на нем был нарядный жилет из тонкой гобеленовой ткани и расшитого атласа и любимая галстук бабочка – черная с серебристой нитью. Они с отцом сидели у камина в библиотеке и пили новую партию его фирменной настойки. Эту партию отец бережно настаивал последние пять лет, и она полностью оправдала ожидания. И вот Долохов старший начинает петь своим красивым, сочным голосом...

* * *

- Да я просто брежу!

     Сорвав маску с лица, Антонин зашипел от боли - острые, надломленные куски всё таки застряли в щеке, оторвавшись от основной части. Отрезвляющая боль убедила мужчину в реальности происходящего. Боясь потерять патронус из виду, русский маг сломя голову кинулся за серебристой ласточкой, сметая всех на своём пути без разбору.
     Сердце колотилось в груди как безумное. Взгляд был сосредоточен на серебристой ласточке. Встречавшихся ему на пути магов он просто расшвыривал, ударяя посохом о землю и заклинанием вызывая звуковую волну. Спокойствие и холоднокровность, которыми Антонин всегда славился на заданиях, оставили его. Мужчина мог думать только о своей музыкантке, слепой, и такой беззащитной. Это не её война, она не должна была находится в этой битве! Она никогда никому не причиняла зла. Перед глазами само собой всплыло ведение из детства - окровавленное лицо матери. Вместо одного из глаз, внутри глазницы, было месиво с торчавшим из него осколком. Волосы застыли кровавой коркой, лицо было бледным как бумага. В какой то момент мужчина понимает, что лицо матери превращается в лицо его жены. Антонин стал бежать ещё быстрее.

Отработка. Наказание. В субботу.
Дельфини с большим трудом отстранила ладонь от лица, качая головой. Понимала сама, что ее поведение переходи рамки, но ей это нравилось. Нравилось вымещать злость и боль на других, ни в чем неповинных людях, которые так и рвались оказать ей помощь и поддержку. Обойдется. Сначала умер отец, теперь она стала убийцей. Интересно, матушка бы гордилась ее достижениями или же нет? Да и кто скажет какой была бы Беллатрикс, выживи она. Никто. Нарцисса и та молчала, не знала, что сказать. Дельфини надеялась, что домой не напишут и не расскажут всем взрослым о ее поступке, который так вывел из себя профессора Слагхорна. Подумаешь психанула немного и столкнула котел с зельем к его ногам. Нечего было указывать ей, как держать руку. Сама разберется, как ей удобно. Не этого плесневеющему старику командовать парадом.

Девушка вытянулась поперек постели, потягиваясь до хруста в спине. Он напоминал ей тот самый хруст, только тот наверное был больнее и неприятнее. Она, конечно, не могла этого знать, но не отказалась бы перенять на себя боль девчонки, чтобы не испытывать сейчас всего вот этого. Как будто ей заняться было нечем. В шестнадцать лет надо развлекаться в стиле чистокровных аристократов, а она ведет себя как последняя стерва. Вот даже сейчас направила палочку на постель соседки по комнате, а та с треском обвалилась. Одеяло начало гнить. Откуда она знает эти заклинания? Да какая разница. В поместье книг много, глаз мало. Кто станет бегать по пятам за ней и следить? Не Рабастан же. Он только пьет. Иногда кажется, что он и глагол "пить" - это единое целое. Если сказать "я пью виски" или "я Рабастан виски" - смысл не изменится. Все останется на своих местах.

Наказание.
Дельфини стянула с себя домашнюю одежду, которую носила только в комнате, натянула на себя более выходное что-то, решив позлить всех тех, кто решит полюбоваться ее позором. Дразнить любила, что да, то да. Потому и остановила выбор на облегающей водолазке, которая скрывала царапины на шее. Это с ночи, кошмары замучили, вот и впилась ногтями в собственную кожу, просыпаясь с криком. Напугала соседок, но ничего не объяснила. Зато вещь хорошо подчеркивала ее фигуру. Пусть смотрят. Есть на что. Надела и джинсы с теми же мыслями, они сели по фигуре и она вышла из спальни. Ничего брать не стала, только палочку. Вряд ли ей разрешат пускать фейерверки или заставят демонстрировать умение левитировать дураков в окно, но с артефактом надежнее. Хотя древко жгло ладонь напоминанием.

Девушка накинула жакет. Подземелья были холодными даже осенью, даже весной, даже летом. Коридоры никто не отапливал, а заболеть ей не хотелось. Достаточно было того, что она зла, как тысяча фестралов. Как раз недавно видела парочку на пороге Запретного леса. А ведь еще в самом начале даже не подозревала о них, но со смертью отца, а потом и с убийством этой девицы она увидела их более чем четко. Они ей понравились, но мысли завести себе такого у нее не появилось. Это наверное хорошо, Басти и так уже спился почти, не хватало ему еще перепугаться насмерть. Хоть он и бесил ее количество употребляемого алкоголя, но она его любила. Жаль, нельзя покапризничать и пожаловаться. Но тогда он приедет сюда и разложит Слагхорна по этим склянкам. Наполнит их его кровью, а все остальное сварит.

Дельфини раздраженно постучалась и посмотрела на свои руки. Ей хотелось сделать больно, но вместе с этим она ощутила знакомый тремор и сжала пальцы в кулаки, повторяя стук более настойчиво. Если ее ждали, то должны открывать, а не заставлять стоять в коридоре. Достаточно унижений на сегодня. Голос Николса вызвал новую волну раздражения. Девушка затруднялась с точностью определить, что именно чувствовала по отношению к этому выскочке, но определенно что-то резко негативное. Ее раздражали даже свои, поэтому ей было наплевать, на каком факультете он учился и чем занимался. То, что Сайлас остался практикантом, лишь доказывало его никчемность. Нормальные люди стремятся к большему, а он решил продолжать гнить в подземельях убогой школы.

Поразительно, но так он раздражал еще больше, когда говорил что-то. Лучше бы молча указал на дело, а не трепал языком. Девушка медленно подошла к столу, за который он опустился и положила перед ним свой артефакт с таким видом, что упаси его Салазар дотронуться до него хотя бы мысленно. Могла бы и не класть, но боялась, что тот выпадет или заденет что-то. Потом еще чини его или оправдывайся, что палочка сама такая. Делфи ничего ему не ответила на изложение ее наказания и развернулась спиной, вставая посередине комнаты. Отвратительная грязь. Как вообще сюда допускали учеников, чтобы они учились, прикасались к партам, дотрагивались до котлов. Это же просто ужасно.

- Мисс Лестрейндж, у вас все хорошо?
- Вас не касается, мистер Николс.
Дельфини не оглянулась на него и еще раз обвела взглядом помещение. Ей казалось, что она понятия не имеет, с чего вообще можно начать убирать. Генеральная уборка включала в себя абсолютно все. Значит, прежде чем ставить чистые склянки и котлы на место, надо было это место подготовить. Поэтому девушка взяла швабру, снимая с нее тряпку и кинула в мойку, пуская холодную воду и резким, раздраженным движением стянула жакет, отбрасывая его в сторону Николса. Хорошо если поймает и аккуратно повесит, а не позволит ее вещи упасть на пол. На грязный пол. Стоя ровно и посередине, она медленно закатала рукава и подошла к мойке, щедро смачивая тряпку. Немного выжала и вернула на палку, шумно опуская на пол так, что швабра могла запросто треснуть. Давно она не видела столько грязи, но пол протерла быстро, заставив его выглядеть лучше.

Пришлось делать несколько заходов, чтобы наконец пол стал чище и лучше. Не привыкла она работать руками, но делала это молча. Но еще бесило, что работает она одна, а этот индюк надутый сидит просто так. Поэтому девушка шумно отбросила швабру в сторону и взяла тряпку поменьше, чтобы протереть парты. Конечно же, она еще смочила и конечно же начала со стола преподавателя, с грохотом опуская ее на поверхность и попадая брызгами на практиканта.
- Какая жалость, - бросила она злорадно, резкими движениями протирая стол. - Нечего пялиться на меня, мистер Николс. Занялись бы делом. Или Вам не надо ничего проверять? В Вашем стиле. - Все знали о своеобразном методе Сайласа, который помогал Слагхорну в преподавании, проверял работы и приписывал замечания, указывал что-то. Может вовсе не он, но все дружно думали на него, просто потому что это Николс. Откровенно наплевать было на то, что он подумает и сделает. Поэтому Дельфини перешла на первый ряд, поворачиваясь спиной и намеренно склоняясь так, что оголилась спина. Злить, дразнить, раздражать и доводить до ручки ей нравилось больше всего, особенно в последние пару лет. Но с сентября особенно.

Дернувшаяся к палочке рука Фрэнка ничуть не удивила Лис. Более того, отреагируй Лонгботтом совершенно спокойно на любой раздражитель, бывшая рейвенкловка тут же отвела бы его к Россу, заявив, что никакой это не ее муж, а кто-то с явно дурными намерениями под Оборотным зельем. А сейчас все было в порядке, надо было только остановить лапу Фрэнка до того, как он дотянется до волшебной палочки и начнет приносить людям неприятности. Так что Алиса быстро накрыла руку супруга своей, переплетая пальцы, и тихо сказав:
- Спокойно, тигр!
Правда, "тигр" и сам сообразил, что ничего в данный момент ему не угрожает, поэтому только недовольно буркнул:
- Не пугай так! - да еще и пальцем погрозил, как профессор в Хогвартсе не в меру расшалившейся студентке.
Алиса виновато ткнулась носом ему в плечо. Ну, как в плечо. До самой-то конечности она могла достать носом только в прыжке с какого-нибудь стола. Но в данном случае важен был сам жест раскаяния.

Вообще Фрэнк будто находился в легкой прострации. Конечно, это не сказывалось на боевых рефлексах, даже в таком состоянии глубокой задумчивости Лонгботтом мог уложить не одного врага. Но слушал благоверный ее крайне невнимательно, очнувшись только на идее выбраться куда-то. Правда, реагировал он все так же сдержанно, внимательно прислушиваясь и вымученно улыбаясь. Алиса обняла мужа за пояс, всматриваясь в любимое лицо. Усталость. Боль. Вина. Она уже видела этот взгляд. Они снова не досчитались бойца, погиб еще кто-то . И даже его идея с баром, произнесенная нарочито бодрым тоном, не могла ее обмануть. Лис крепче обняла Фрэнка, до побелевших костяшек сжимая в кулаке ткань его форменной рубашки. С некоторых пор любимый муж завел дурацкую привычку скрывать от нее смерти коллег. Будто это возможно, учитывая место их работы. Впрочем, его можно было понять. Гибель Фенвика сильно по ней ударила, спровоцировав истерику с последующим выбросом стихийной магии. И вытаскивать ее из этого состояния пришлось именно Фрэнку. Так что не было ничего удивительного, что он пытался как-то оградить ее от печальных новостей.
"Только бы ему не пришлось самому разговаривать с семьей погибшего", - мысленно взмолилась Лис.
Она по своему опыту знала, что хуже этого не может быть ничего. Хотя ей пришлось заниматься этим всего раз, и тот случай был, можно сказать, особенным. Никому бы и в голову не пришло послать кого-то другого, чтобы рассказать Молли, что ее братья на воскресный ужин не придут. И вообще не придут. Никогда. В итоге они весь вечер провели, просидев в обнимку с кузиной и прорыдав друг у друга на плече. Домой Алиса вернулась полностью разбитая, зарекшись участвовать в подобных мероприятиях. Но в то же время Лис понимала, что никто не должен проходить через такое в одиночку, и она была готова пожертвовать своим психологическим равновесием, лишь бы Фрэнку не надо было возвращаться после этой встречи одному, полностью погруженному в свои мысли. Это могло свести с ума кого угодно, даже такого крепкого парня, как Лонгботтом.

- Тогда, могу я предложить своей леди Хогсмид? - выдернул ее из раздумий голос Фрэнка.
Алиса невольно улыбнулась, глянула на благоверного снизу вверх и довольным голосом сказала:
- Думаю, твоя леди будет не против.
Идея и правда была чудо, как хороша. Хогсмид был местом тихим: сказывалось соседство с Хогвартсом. Никто в здравом уме не сунулся бы нападать на деревню, ведь пострадать могли бы и дети самих Пожирателей Смерти. Не говоря уже о том, что разгром деревни под самым носом у Дамблдора - чистой воды самоубийство. Безумнее только применить одно из Непростительных заклинаний прямо на глазах у Аластора. На памяти Лис на деревню приспешники Темного Лорда нападали только раз, так что местечко было идеальным, чтоб провести тихий вечер. К тому же Хогсмид напоминал о школьных годах, об уроках, шалостях и другой ерунде, казавшейся такой важной в те прекрасные годы.
- Знаешь, - добавила секунду погодя Алиса. - Думаю, это и правда гениальная идея! - она оперлась на плечо Фрэнка и чмокнула его куда-то в челюсть: выше достать все равно не получалось, но не дергать же его за ворот. Серьезный аврор же!

Удивительно, но когда вечером тебя ждет что-то приятное, время на работе растягивается почти до бесконечности, как старая жвачка. Особенно, когда еще и занимаешься делом, которое не особо любишь. Алиса ненавидела писать отчеты. Участвовать в операциях ей нравилось намного больше, чем заниматься всей этой писаниной. Но ничего было не поделать - сами себя отчеты не написали. Но все имеет свой конец, в том числе и рабочий день и время бюрократических мучений. Алиса быстро собралась, вскочила с места и тут же уперлась носом в грудь Фрэнка. От неожиданности она даже рассмеялась. Затем цапнула мужа за руку и выскочила из кабинета.
Правда, в коридоре пришлось пропустить Фрэнка вперед. Народу была куча, все спешили домой, так что единственным способом пережить эту мясорубку было спрятаться за широкую спину Лонгботтома и шагать след в след, крепко сжимая его лапищу. Наконец, лифт, затем Атриум. Еще пара минут ходьбы по такому же переполненному Атриуму, и они аппарируют из Министерства Магии.

Хогсмид встретил их прохладой и тишиной. В отличие от магического Лондона, здесь народу было мало. Алиса снова обняла Фрэнка за пояс. Так было теплее, да и вообще комфортнее. Улицы деревни навевали приятные воспоминания, и Лис время от времени ловила себя на том, что беспричинно улыбается. Они прошли мимо "Трех метел". Лонгботтом вопросительно посмотрела на мужа, но тот явно решил этот вечер провести в "Кабаньей голове".
"Неплохой выбор", - была вынуждена признать Алиса.
Конечно, заведение Аберфорта не было таким уютным, как бар мадам Розмерты, но зато народу там было поменьше, а, значит, и любопытных глаз тоже. А готовили прилично и там, и там.

А еще в "Кабаньей голове" было тепло. Аберфорт только кивнул им с Фрэнком, тут же подходя за заказом.
- Огневиски. Бутылку. И чего-нибудь сытного. Хотелось бы поесть, - заявил Лонгботтом.
Сесть они решили за столик у дальней стены. Все-таки аврорские будни не проходят зря, и паранойя начинает брать свое: оба они предпочти сидеть спиной к стене, держа все помещение бара на виду. Хозяин тем временем поставил на стол бутылку с Огденом и два стакана и ушел, напоследок сказав, что еда будет чуть позже. Фрэнк тяжело сел на стул и откинулся на спинку. Алиса, правда, садиться не спешила.
- Ты решил сразу начать с Огдена? - негромко спросила она. Лис внимательно посмотрела на мужа, грустно улыбнулась и дотронулась до лба, стараясь разгладить морщинку. Та не поддавалась - уж слишком часто приходилось хмуриться в последнее время.
"Усталый. Разбитый. И во всем винит себя", - Лис нежно взъерошила волосы Фрэнка.
- Я сейчас, - мягко сказала она, быстро коснулась носа любимого губами, увернулась от его рук и отошла от их столика.

Последний год выдался тяжелый. Времени на семью было катастрофически мало, а в последнее время их и на задания по отдельности отправляли. Так что днем Алиса только издалека успевала послать Фрэнку улыбку, и ее снова посылали патрулировать тот ли иной район, а вечером они оба так уставали, что сил оставалось только добрести до кровати, рухнуть и уснуть. Так что сейчас Лис было тяжело отойти от Лонгботтома, зная, что в ближайшее время их никуда не дернут. Но воплотить задуманное надо было, никто не должен проходить через утраты в одиночку.
Алиса быстро подошла к Аберфорту и попросила еще один стакан для виски. Тот удивленно посмотрел на блондинку, но вопросов задавать не стал, за что она была ему очень благодарна. Лис вернулась за их столик, села рядом, почти вплотную к Фрэнку, наполнила все три стакана алкоголем и, взяв один, посмотрела через него на мужа.
- Чей это? - только и спросила она.

Эта дурацкая традиция пошла еще с того дня, как они дружно поминали Пруэттов. Собралась куча народу, почти весь Орден Феникса, да родственники братьев. В середине вечера бледная Алиса дрожащими руками поставила на стол два чистых стакана, заявив, что Фабиан с Гидеоном ни за что бы не пропустили такую встречу. Поставила и посмотрела на Молли. Скажи кузина хоть слово в протест, Лис мигом бы убрала все и сама бы вымелась из ее дома. Но Уизли, такая же бледная, такими же дрожащими руками наполнила два стакана. К концу вечера только они и остались нетронутыми. С тех пор каждого погибшего они вспоминали нетронутым стаканом с Огневиски для него на столе.

Алиса поставила стакан на стол, перевела взгляд обратно на Фрэнка и снова, гораздо мягче, спросила:
- Так чей это? - это был не допрос, а просто попытка помочь.

Он никогда не был каким-то особенным человеком. Разве что в плане эгоистичности. Знаете, есть такой тип интересных брюнетов, которые всем без исключения напоминают немецких генералов с самооценкой, как у рок-звезды. Вот этот человек был из таких же. Только, разве что, по-немецки не говорил. Человек, спрятав лицо под капюшоном черной толстовки, выпускал из ноздрей густой сизый дым и то и дело касаясь сигареты тонкими пальцами. За прошедший час это была пятая. Человек облокотился  о холодную кирпичную стену, почти сливаясь с ночью, если бы только фонарь не кидал на него свой теплый желтый свет. Ночь сожрала все эти блеклые цвета, проглотила с жадностью и ненавистный солнечный диск, но легче, судя по всему, не стало. Потерянно глядя куда-то в пустоту, Гектор Сайлас Осборн стоял под кривым, каким-то унылым козырьком бакалейной лавки, вспоминая всё то, что было до этого... До нашествия темноты.
Он ненавидел мир, окружавший его сейчас. Ненавидел и презрительно смотрел в спины редким прохожим – жалкие магглы, не знают, что скрывается там, за границей их познания. Они ненавидят его, он – их. И никто еще ни разу не нарушил эту молчаливую семнадцатилетнюю войну, никто не перешел поставленных границ. Разве что последние несколько лет Осборн не обращал на них особого внимания, лишь молча переживая треклятые три месяца лета и изредка выбираясь из своей норы, чтобы почесать об кого-то кулаки. Но именно сегодня почесать их хотелось только об одну морду – цыганскую.
«Ну и где ты, ублюдок?»
Должно быть, он надеялся, что их умение понимать друг друга без слов работает на расстоянии и, несомненно, в мире магглов, о котором Мёрдок знал, наверное, лишь понаслышке. Гектор тихо молился, прекрасно осознавая, на кого Флинн может наткнуться на темных улицах – лишь бы не убил, лишь бы не чесал свои кулаки о морды британских гопников, которые натыкаются на всех, особенно на плохоанглоговорящих и заставляют пить с ними файф о клок в пол двенадцатого ночи, зачастую после себя оставляя отбитые почки и поломанный нос. И ходят твари это стайками, большими, вонючими стайками. Человек махнул головой, позволяя выросшим за год обучения в школе Хогвартс волосам цвета вороного крыла потечь ручьями по плечам. Почему всё веселье – и этому сыну дьявола? Тихо чертыхнувшись себе под нос, Гектор в очередной раз поднял глаза на подсвеченные часы, лукаво улыбающиеся ему своими тонкими стрелками.
— Ой, да пошел ты нахер, — должно быть, это прозвучало как отчаяние, он должен был развернуться и уйти, выкинув бычок за поворот, но не сделал ни шагу. Он знал, прекрасно знал, что Мёрдок придет – он обещал, а сын цыганского барона, хоть и был конченным мудаком, но обещания выполнял. Во всяком случае так было в Хогвартсе, но в замке они редко расставались, а вне волшебного мира Гектор менялся, становился брошенной бродячей собакой, бродившей по улицам маггловского Лондона в ожидании осени и то и дело скалясь на пытающуюся покормить руку – не нужна ему еда. Должно быть, за пределами школы Мёрдок тоже менялся? Осборн тряхнул головой, напрочь отбрасывая подобные мысли – этот чёрт просто не может быть каким-то другим, он не сумеет, он безбашен в такой же степени, что и Гектор. Всё.
— Есть чё?
Густая черная бровь тут же то ли удивленно, то ли торжествующе взлетела вверх, серые глаза скользнули по трем квадратным телам, закрывшими собой часы и то теплое пятно фонаря, что отбрасывало желтоватую тень на восковую кожу Осборна. Он промолчал, лишь ехидно ухмыльнувшись, обнажив клыки. «Да это прямо судьба какая-то!» Удара следовало ожидать, но следовало ожидать попозже и не в шикарное белесое лицо, а куда-нибудь между ног хотя бы. Во всяком случае, Гектор готовился к этому, когда удар в скулу отдался резкой болью, заставив чуть откинуть голову, закашляться, подавившись вдыхаемым воздухом, и тут же вернуть удар сразу двоим – выбирать кому именно по мордашкам Осборн не хотел, так пусть получат оба. Безрассудство, азарт и возможность помахать кулаками – единственное, должно быть, что привлекало гриффиндорца на улицах мира магглов. И запрет пользоваться палочками, конечно. Тут все зависит не от твоего магического потенциала, а от твоего умения держат удар. Хотя даже для Гектора трое – многовато, учитывая то, что обычно он дерется с одним единственным врагом, ну а если против кого-то – то редко, очень редко опять таки бывает один, без странствующего сейчас хрен знает где пилигрима. Краем глаза Осборн замечает, как поблескивает в свете фонаря лезвие ножа и понимает, что не успевает отразить удар, мысленно подготовившись к тому, что сейчас лезвие воткнется к нему в спину – гиены. Мозг уже успел обработать, пока кулаки стремительно наносили удары по оставшимся двум, что именно должно почувствовать тонкокостное тело, как именно будет течь алая кровь, пачкая брусчатку под ногами. Но удара не последовало, хотя острие еще раз мелькнуло в свете фонаря, а дальше – размозженная морда гопника с застывшей гримасой ужаса.

Годовщина свадьбы – большой праздник, особенно, если это дело касается всего чистокровного общества. Так получилось, что Лестрейнджи оставались под постоянным прицелом многочисленных родственников, как, собственно, и сами Лестрейнджи не упускали из вида ни единой ошибки других членов 28 священных семей. Родольфус понимал важность, не пожимал плечами, отпуская похабную шутку, как Рабастан, а уже раздумывал над тем, какие запонки подойдут к галстуку.

    Долг.
Долг значит больше, чем кто-либо может понять. Это внутреннее состояние, которое требует гармонии с действиями, иначе на выходе получится скверный результат с желанием приказать домовику вскрыть тебе вены, ибо самому как-то боязно и не хватит смелости. Родольфус знал, что никогда не станет очередным слабаком: выпивка не привлекала настолько, чтобы постоянно ходить с тяжелой головой, хотя курение явно портило здоровье, но приятное послевкусие на пальцах с лихвой компенсировало отдышку. Пальцы стали шершавыми, он и сам это заметил, но это лишь прибавляло шарма прикосновениям к шелку. Лестрейндж любил белый шелк: яркий, гладкий, броский и цепляющий взгляд. На бледном теле он смотрелся изумительно, подчеркивая все контуры и линии таким образом, чтобы оставалось лишь надеяться на лишние пару минут созерцания. В такие моменты хотелось достать грифель и рисовать до мозоли на пальце, но перенести на рисунок всю прелесть и изящность. В этом и была сексуальность: прелесть и изящность.

Мрачный взгляд в широкое зеркало, непонятным заклинанием приклеенным к стене, привел к очередному вздохну. Беллатрикс собиралась в своей гардеробной, которая находилась как раз напротив ванной комнаты. Она была без платья, поправляла черные чулки, совсем не страдая плохим вкусом. Родольфусу нравилась ее фигура, он мог с уверенностью сказать, что это дар предков, а не заслуга его супруги, но такое говорить неприлично на людях, а в момент ссоры Лестрейндж и так находил, что сказать.
В голове уже неприятно напевал голос сомнения, и мужчина вновь перепроверил, застегнуты ли запонки на манжетах рубашки. Сегодня он решил примерить что-то классическое, подобрал подтяжки, но не определился со цветом. Нужно было согласовать его с Беллой, а та была полностью занята своим нижним бельем.
Родольфус не представлял, сколько оно стоит, но явно понимал, что денег было отдано немало. Черное, кружевное, шелковое. То ли она специально его выбрала, чтобы одновременно позлить и порадовать, то ли забыла о его предпочтениях. Кроткий взгляд на часы не подсказал даты, а Лестрейндж не вел статистику исполнения супружеского долга. Что-то подсказывало, что они уже давно не пытались порадовать родителей внуком. Видать, он заработался, а ей оно не надо.
Мужчина спрыснул холодной воды на руки, вытирая их специально приготовленным для этого теплым полотенцем. В комнате пахло приятно – причуда Беллатрикс, которая была отвратительна внутри, но все-таки элегантна во всех смыслах.

- Черные или синие?
Бросил невзначай, потому что с ней по-другому нельзя. Она упрямо не начнет разговор первой, а ему постоянно нужно искать причину для привлечения ее внимания. Не сработало, и Белла осталась стоять к нему спиной, нагибаясь слишком низко для того, чтобы застегнуть каблуки.
Родольфус проигнорировал этот ответ, очевидно, означавший, что ему самому надо решить, какие подтяжки пойдут к ее платью, только Лестрейндж понятия не имел, что сегодня она выберет. Два шкафа одежды и вся она была к особому случаю, наверное, ждала своей моли.

- Я еще раз повторяю: черные или синие?
Голос жестче. В последнее время стал слишком много курить – пачка в день, голос хрипит. Родольфус понимает, что ввязывается в зависимость, но недовольство супруги приятно щекочет самолюбие, поэтому он лишь усердно продолжает давиться дымом, пока наконец не понимает, как получить от этого удовольствия.
Жена повернулась, хмыкнула что-то себе под нос, отвернувшись обратно, и Лестрейндж выхватил сигарету из кармана, сжимая ее между губами.
Белла знала, что она неотразима. Знала, что может уложить в постель любого, если ей понадобится расслабиться, выпустить пар или почувствовать себя кроткой девушкой, заключенной в браке с монстром. Родольфус не мнил себя тираном, поэтому лишь провел ладонями по щекам, проверяя, проступила ли щетина. Он не любил маггловские изобретения, сигареты – не в счет, это он делал не для себя; спички приходились очень кстати, каминные, длинные, такие, которыми можно причинить сначала удовольствие, а потом боль. Черканув головкой по неровной поверхности упаковки, Род прикурил сигарету, подавляя кашель и блаженно прикрывая глаза. Выпустив дым к потолку, оценил, что те слишком высокие, чтобы закоптиться и, кажется, немного расстроился.

- Если ты продолжишь себя так вести, то я оставлю тебя дома, сказав всем, что ты беременна и не можешь расстаться с тазиком, - отрезал Родольфус, не смотря в сторону Беллы, но чувствуя, что наконец привлек ее внимание.
- Прежде чем ты откроешь свой рот, напомню, что я могу и скорее всего так и сделаю, - добавил он, уже лениво переводя взгляд на супругу и на мгновение забавляясь ее недовольным выражением лица.