Та жизнь – другая – часто снилась юному Двуликому теперь. За последние месяцы он будто повзрослел на несколько лет, огрубел, покрылся коркой из неприступного отчуждения. Раньше, тогда, в прошлой жизни, он пульсировал как огонь на ветру, то раздуваясь до пожарища, то затухая почти до углей. Он был одним сплошным нервом, изломанным, вывернутый наизнанку, не умеющий и не желающий сдерживать себя и свои чувства. Теперь же все вокруг разом утратило все краски, превратившись в череду одинаковых дней. Не осталось ничего, что бы радовало сердце или заставляло его биться сильнее. Все обесценилось в сравнении и желанием выжить. Роли не играло ни душевное состояние, ни мечты, ни какие-то потребности сверх базовых. В Лагере все выживали. Но этого было катастрофически, чудовищно, болезненно мало. Угрюмые лица, неопределенность, отсутствие тех, с кем можно было бы перекинуться словом – все это сводило с ума, заставляя и без того замкнутого паренька закрываться ото всех еще сильнее. Казалось, что еще немного и лира Орфея навеки замолкнет. Как можно петь, когда струны души молчат? Когда не о чем петь. Когда петь некому. Лица, так много значившие раньше, почти стерлись из памяти, оставляя лишь гулкий отголосок в груди. А что, если бы тогда все получилось? Если бы его, Дерека, порывы не разбивались о стену равнодушия, жестокости и банальной нелюбви?

Юноша, пытавшийся убить себя когда-то, теперь боролся за свою жизнь вместе со всеми. Он выдержал первые недели в Сопротивлении, нашествие сирен на Лагерь, нападения монстров. Почему боги так к нему милостивы, раз решили оставить огонек в этом тщедушном теле? Может, у обитателей Олимпа какое-то свое, особенное чувство юмора?

Что, например, может сделать юноша один в ноябрьском лесу, без оружия, когда в любой момент могут появиться сирены. Снова. Эти беспощадные твари, призванные истреблять все живое. Если в команде спастись от них бы шанс, то в одиночку – нет. В руке остов от гитары, в желудке – ничего уже второй день. Добраться бы до воды, чтобы хотя бы утолить жажду и вымыть от пыли лицо. О купании в ноябре можно забыть – горные реки -  это не только свежесть и чистота, но и бронхит, пневмония и хроническая ангина.
Не сразу Дерек увидел, что не одному ему в голову пришла мысль выйти к воде: там уже стоят мужчина в форме, с ножом в руке и кровавой маской на половине лица. Липкая бурая масса застыла на коже, делая незнакомца похожим на Януса с двумя лицами или просто на сказочного монстра, что пытается утащить тебя ночью под кровать за голую пятку. Он не был своим – своих было мало, и они не носили отличительные знаки Легиона. Он был опасным, вооруженным и раненым. И он заметил Дерека, готовясь к актаке. Обороняться-то ему явно не придется, ведь кроме останков гитары у Орфея не было ничего, даже элементарных физических сил.

- Из-за таких мудаков как ты и небезопасно. – Тихо проговорил Двуликий, плотно сжимая губы. Всего несколько метров отделяет его от кровожадной убийцы. Может, лицо того испачкано не в собственной крови, а в крови друзей Дерека или сочувствующих Сопротивлению? Ясно одно – парнишка уйти отсюда не сможет, даже если побежит обратно в лес. Что делать? Говорят, что в экстремальной ситуации мозг начинает работать активнее, но это не тот случай. Сейчас же разум певца туманился, как от наркотиков, не давая сделать ни одного шага или принять хоть какое-то решение. Орфей, запертый внутри костяной и мышечной клетки человеческого тела, пробудился и подал голос, порывисто накатывая чувствами и ощущениями на Дерека. Спящий герой давно не тревожил паренька, предоставив его самому себе, отдавая лишь свои способности и силы. Теперь же Орфей рвался наружу, почти вытесняя собой все – он почувствовал свое, и хотел его заполучить. Этот вояка явно непростой человек, раз Древний герой очнулся и потянулся к тому навстречу. А это сейчас было самой настоящей катастрофой, которая могла стоить жизни юноше.

- Не подходи! – Он почти выкрикнул это, спугнув пару птиц с ближайших ветвей. Гитара – кусок прежней жизни, последний кусок, была угрожающе поднята, как булава. – Пожалеешь.

Парень был явно потрепан жизнью сильнее, чем казалось раньше. Всего несколько бойких ударов по ногам, и тот зашипел, явно от сильной боли. Причем настолько, что тот почти озверел, но не стал избивать жертву под собой. Что мешало ему просто воткнуть нож в оцарапанное горло или одним рывком сломать шею незадачливому сопротивленцу? Совершенно не ясно, но раздумывать над тем что и почему, Дерек не мог. Он вздохнул чуть глубже, когда острое лезвие перестало упирать в кожу над артерией, находясь в состоянии близком к панике. Орфей, бросивший его на произвол судьбы, не собирался помогать, набрасывая на Двуликого приступы тахикардии. Выбраться из-под сильного захвата было бы невозможно для парнишки, если бы у незнакомца не потекла кровь из носа, густым красным потоком. Кажется, это не вполне нормально, учитывая, что по лицу Дерек его не задевал. В Легионе что, служат в том числе и тяжелобольные? Несколько горячих капель упало на щеку юного певца, заставив того широко раскрыть глаза. То, что он сейчас видел перед собой было необъяснимо: над ним нависало лицо мужчины, выпачканное липкой кровью, и засохшей уже, и свежей, капающей из носа. И под этой коркой из грязи, глаза Двуликого явственно различали красивые черты лица. Мужчина определенно, вне всякого сомнения, был очень красив. Может, именно это так взбудоражило героя, который не собирался утихать? Может, певец просто истосковался по всему этому? Видеть вокруг небритые и угрюмые лица сопротивленцев – это, знаете ли, может убить всю эстетику.

Следующие слова, сорвавшиеся с губ легионера, совершенно перевернули все с ног на голову. Он тихо произнес: А ты симпатичный… Что? Широко распахнутые глаза мальчишки раскрылись еще сильнее, по размерам походя уже на небольшие чайные блюдца. Из-за безумия Орфея у самого Дерека потекла крыша? Не мог же этот убийца сейчас произнести что-то подобное? Мозг Двуликого сам услышал, что хотел услышать? Не мог же мужчина в самом деле это сказать? Но то, что это не слуховые галлюцинации певец понял, лишь когда незнакомец принялся вытирать кровь со щеки блондина. Орфей, ликующий от очередного прикосновения, весь взвился, посылая новую волну чувственного возбуждения. Да мать вашу, это уже не смешно! Хорошо, что незнакомец слез, оставив свою удивленную жертву в покое. Этот парень, пытающийся остановить кровь из носа – сумасшедший. Он просто смеялся, как будто во всей этой ситуации было хоть что-то забавного. Дерек приподнялся на локтях, рассматривая безумца, почти залюбовавшись им. Или все же залюбовавшись? Да какого хрена тут происходит?

Родник был ледяным и чистейшим. Вода, пробивающаяся через толщу пород, была на вкус сладкой. Набирая полные ладони воды, бард умывался, стирая не только грязь и чужую кровь, но и бесконечную усталость последних дней. Тот парень, когда находился на расстоянии, уже не так сильно будоражил Орфея. Или тот просто взял передышку, перед тем, как начать сводить Дерека с ума. Но вскоре уединение у родника было нарушено, и именно герой первый почувствовал это. Волосы паренька встали дыбом, а от белобрысого затылка вдоль по спине пробежали мурашки. Через секунду и сам Дерек уже видел рядом с собой легионера, воткнувшего в землю нож. Странно, но тот уже не выглядел воинственно, и, кажется, не собирался творить акты бессмысленной агрессии. Осмысленной – возможно, но пока все было тихо. Проверять на себе скорость метания ножей и перерезания горла Двуликий не желал.

Молчание, разбавляемое плеском воды, длилось недолго. Если сам Дерек разговаривать не хотел, то солдафон был настроен более миролюбив. Когда легионер отмыл лицо, юный певец убедился, что был прав – тот был действительно красив. Неудивительно, что Орфей с цепи сорвался. Главное теперь -  не поддаться на идиотию героя и не наделать глупостей.

После того, как красавчик открыл рот, Дерек обернулся к нему и пристально посмотрел. Да с каких пор легионеры вообще разговаривают с сопротивленцами, а? Да еще и имя свое называют? – Если труп твой, то я и сам его закопаю. – Быть милым мальчишка не собирался, а вот хлопчатую тряпку из кармана достал и долго вымачивал в ледяных водах родника. – Держи, приложи к голове, у тебя опять кровь пошла. – Деллос закусил губу, глядя, как алая капля потекла по щеке Элиаса, потом скользит по линии челюсти, оставаясь на подбородке. Блядь, это самое завораживающее зрелище за последние пару лет. О нет, малыш, за всю твою жизнь. И снова заалевшие щеки, и рваный глубокий выдох явное тому свидетельство.

Отредактировано Derek Dellos (12.03.2018 07:57:13)

Из Дерека террорист – как из говна пули. В этом легко можно было убедиться в тот самый момент, когда Элиас без особенного труда отвел от своей шеи руку с ножом, не испытывав при том совершенно никакого сопротивления. Быть может, будь на месте этого мужчины кто-то действительно, по-настоящему опасный, юный бард бы вел себя настороженнее, не позволил бы так легко усыпить свою бдительность. Но этого легионера он не боялся, не ощущал исходящей от него угрозы. А стоило бы: кто знает, чем еще кроме гипноза он владеет, и что ему конкретно нужно от встретившегося на его пути парнишки. Много ценной информации от Дерека все равно не узнать, ведь в штаб его не допускали, а разговоры у костра о тактике, планах на будущее и диверсиях он не слушал. Его задача развлекать людей, чтобы они совсем не пали духом, только и всего. Пусть хоть в минуты отдыха они смогут отвлечься от того, что их окружает: страх, неопределенность, никаких надежд на будущее. Может, этот красавец в форме просто развлекается, играя в кошки-мышки с зачарованным подростком, оставшимся здесь в одиночестве.

Если ты и умрешь, то не от столбняка. – Подумал певец, судорожно сглатывая набежавшую слюну. Прохладные пальцы касаются его щеки, медленно оглаживая лицо блондина. От любого другого человека подобный жест Дерек воспринял бы враждебно, как минимум одернувшись. Но сейчас почти прикрыл глаза, медленно и шумно выдыхая. Ему это нравилось, и нравилось настолько, что Элиас, лежащий на его коленях, может это уже почувствовать. Почти невинное касание, едва ощутимое, прохладное, как весенний ветерок, оно вызывало такое голодное возбуждение, что его было почти больно терпеть. А мужчина тем временем проделывал с ножом такие вещи своим языком, что хрупкое равновесие юношеского желание дает трещину. Причем такую, что может обвалиться вся крыша. Широко раскрыв глаза, Дерек наблюдает за этим бесстыдным действом, не желая, чтобы оно завершалось. Ему хотелось на вкус попробовать этот умелый язык. Так стоп. Стоп. Нет. Нет. Нет. Белобрысые кудри взвились от энергичного мотания головой, в надежде стряхнуть пелену наваждения, вернуть себе ясность рассудка. В груди ныло так, что в пору было закричать, лишь бы унять все это.

Желание, сначала ощущавшееся как легкий прибой, ласкало, приято захлестывая тело. Теперь же оно напоминало цунами, пытаясь смести волной хрупкого юношу, которого еще недавно лишь оглаживало. Если этот мужчина не снимет свою технику, то случится может все, что угодно: здесь нет места логике, контролю и здравому смыслу. Орфей, этот древнегреческий мудазвон, даже не пытался помочь парню, с которым делил тело. Он лишь пристрастно наблюдал, заставляя Деллоса пить его вожделение, пить его всеобъемлющую страсть и нежелание ждать. Определенно, Орфей сошел с ума, и виной тому этот хрен с горы. Дерек чувствовал себя горячим мягким воском, с которым можно было делать абсолютно все, что угодно. И вот это все что угодно, пугало до дрожи.

Стоило лишь слегка повернуть голову, как пальцы мужчины пробежали по губам парнишки, вызвав очередной всплеск желания. А дальше губы просто втянули большой палец Элиаса, обводя его горячим языком, заставляя глубже погрузиться во влажную глубину рта. Что он творил, объяснить Дерек не мог, и не собирался. Времена, когда он позволял себе что-то подобное, давно прошли, он изменился и уже не искал связей ради связей. Блондин смотрел из-под опущенных ресниц на мужчину, судорожно дыша, выпуская, наконец, из плена губ палец.

Нож все еще в руке Дерека, но возвращать его к горлу своего противника он не смеет: капкан чужой ладони куда сильнее собственных сил Двуликого. Интересно, сколько продлится эта бесконечная пытка, устроенная Элиасом? Как скоро рассудок вернется на свое место, а Орфей в душе перестанет делать свое навязчивое «трунь» на лире?

Сбросить раненного мужчину, с перебинтованной головой с колен стоило огромных усилий, и Дерек тут же об этом пожалел. Герой, предвкушающий что-то особенное, наградил парнишку несколькими злыми вспышками головной боли. Это имело бы смысл, если бы Двуликий при этом попробовал бы сбежать, вырваться из-под гипнотического транса, вернуться к своими. Или размозжить камнем голову своего врага, считающего, что тот уже выиграл это небольшое локальное сражение. Но чужая рука все еще держит запястье, а глаза все так же смотрят на чужие, расплывающиеся в издевающейся ухмылке, губы. Это просто было дело времени. Чужие оседланные бедра, голодно скользнувшие по щеке мужчины пальцы – и все, крыша, едва державшаяся, окончательно рухнула. Под завалами осталось все, в том числе и инстинкт самосохранения.

Торопливый, жадный, влажный и долгий поцелуй все не заканчивался, лишая воздуха Дерека и самого Элиаса. Какое к черту дыхание, когда он с таким упоением терзает чужие губы, не встречая никакого сопротивления, сминая их своим юношеским напором? Если ты не снимешь свою технику, мы пожалеем об этом оба.

Они могли бы быть умнее: согреваться вдвоем куда удобнее, чем поодиночке. Они могли бы тесно прижаться друг к другу, укрываясь курткой Элиаса, обмениваясь теплом друг с другом. Разгорающееся пламя позволило бы им надолго забыть о зябком холоде этого ноябрьского дня, зажигая пожар в груди каждого их них… Так стоп. Не время для идиллических картин!

Дерек чувствовал, что мужчина вернулся, но не собирался никак на это реагировать. Может, ему еще выбежать навстречу с цветами, броситься на шею как к спасителю? Обойдется. Бледные плечи подрагивали уже ощутимо сильно, и скрывать такое положение дел от невольного спутника было невозможно. Но кому какое дело, что там увидит и подумает хлыщ из легиона, которого Двуликий видел первый и последний раз в жизни?! Как только эта мысль поселилась в голове блондина, очнулся от бессильной ярости Орфей, потянув за струны лиры: он явно был не просто встревожен, а полубезумен от осознания того, что все это временно. Еще минуту назад герой кипел от злости вместе с мальчишкой, пульсируя клубами обиды и почти невыносимой головной боли, а теперь он опять уныло затянул свою мелодию беспросветной тоски, неизбежной разлуки и томящегося сердца. От Орфея чувства передались самому Дереку, который обернулся через плечо на Элиаса, пытаясь то ли рассмотреть его получше, то ли запомнить. Но тот лишь швырнул в парня своей курткой и снова ушел в лес, видимо за дровами.

Как бы ни был зол, обижен и оскорблен блондин, он все же натянул на плечи куртку, что еще хранила тепло чужого тела. Ему даже показалось, что она пахнет Элиасом, что мгновенно пробудило желание, которое сейчас было так же неуместно, как изысканное седло на деревенской корове. Зарывшись носом в воротник форменной куртки легиона, Дерек сидел и ждал, когда разведенный умелыми руками мудака начнет хоть чуть-чуть отогревать его окоченевшее тело. Казалось, что стылая земля забирает все тепло из тощего тела мальчишки, и окончательно он не окоченел лишь из-за того, что внутри него Орфей раздувает своими чувствами пламя, сравнимое с адским пеклом. Куда уж этому костерку до пожара, что устроил герой Дереку? Похоже, древнегреческий певун решил заживо спалить свое жилище со словами «Ээээх! Сгорел сарай – гори и хата!» с совершенно не античным размахом души.

В самый пик гражданской войны внутри одного конкретного юноши, в Дерека прилетела половинка энергетического батончика. И война вспыхнула с новой силой, но сейчас на арене выступают: Гордость против Голода. Сколько точно он не ел, припомнить блондин не мог. Кажется, это было еще до сирен, в лагере. Сто лет назад, в общем, не меньше. Как душа-то держалась в этом теле, если его растущий организм вообще не получал питания? Да и в лагере кормили не так чтобы уж очень хорошо. Повар там явно до Апокалипсиса не готовил никогда: во всем его кулинарном размахе чувствовался самоуверенный дилетант. Хорошо, хоть не отравили никого. Принимать подачки от самовлюбленного козла не хотелось категорически: лучше уж умереть стоя, чем прожить всю жизнь на коленях. Но стоило Дереку представить себя на коленях перед Элиасом, как он чуть не захлебнулся слюной. Нет, он имел ввиду совершенно не это! Но услужливый Орфей подкидывал блондину картины того, как всем при этом могло быть хорошо, и что прожить всю жизнь на коленях в таком смысле – не так уж и плохо. О боги, что делать, когда твой герой – ненасытная блядь?

Батончик он не взял, демонстративно отвернувшись в другую сторону, но тут услышал голос легионера, который зачем-то решил завязать диалог.

- Не можешь контролировать, так какого хера ты вообще ее применил? – Начал было бубнить Дерек, но тут фигура у костра двинулась в его сторону. Дыхание сразу оборвалось, а сердце гулко ухнуло вниз, припускаясь тут же в безудержный галоп. Но мужчина подошел не к нему, а за аптечкой, явно намереваясь обрабатывать свои раны. Орфей тут же расстроенно потянул за струну, давая понять юному певцу, что жизнь его разбита, и сам он весь состоит из сплошной боли и разочарования. Ой, удивил.

- Сам виноват? – Кажется, эти слова были последней каплей, и тугая пружина разочарования, обиды и неудовлетворённости развернулась внутри Дерека. – Сам виноват? Виноват в чем? Что сам на себе использовал технику, от которой мой разум отключился? Или я сам себя в ручей скинул, чтобы посильнее замерзнуть? Я так дохуя мечтал оказаться в лесу в ноябре без единственной сухой вещи? Ты знаешь, как я, блядь хотел подхватить пневмонию или еще что-то веселее?  Спал и видел, как найти в лесу мудилу из легиона и нарваться на все это! – Парнишка встал на ноги, отчего куртка сползла с одного плеча, приобретая некоторое сходство с римской тогой. Блондин порозовел весь от злости, пытаясь, кажется, испепелить Элиаса взглядом. Но ничего не выходило. Тогда он поднял с земли горсть небольших камней, начиная по одному швырять их в мужчину, довольно часто попадая. - Не смей мне говорить, что я виноват во всем этом пиздеце, который устроил ты и твой мудацкий Покровитель! - Орфей такие методы не одобрял, награждая Дерека почти невыносимой болью. Но тот лишь сильнее стискивал челюсти, продолжая методично обстреливать своего врага, стараясь не думать о том, что больше всего на свете ему хотелось оказаться на его коленях, ощущая грудью тепло его тела, а спиной жар костра.

Отредактировано Derek Dellos (21.03.2018 07:01:23)