Когда Кристиан говорит о нём в третьем лице, это звучит даже забавно. Как будто у Бьёрна раздвоение личности. Как это обычно бывает в фильмах или сериалах, где один из двух обитателей тела творит всякую непонятную хрень, а другой — отвечает за поступки первого. И прямо сейчас Дальберг чувствует себя тем вторым.
Однако самое странное во всей этой ситуации то, что даже после всего этого Форд остаётся к нему благосклонен, судя по его тону и мягкой улыбке, которой он награждает своего обидчика, никакой обиды по факту не имея. Странно, но так даже лучше. Винить себя он, конечно, не перестанет, но всё же будет чуть полегче.
Порываясь вернуть второе сокровище, которое он обнаружил утром у кровати, Бьёрн поднимает глаза, но всё же молчит, прекрасно помня, что положил запонку в маленькую коробочку для всякой важной мелочи, хранящуюся в шкафу в комнате. Если повезёт, то Кристиан вообще про неё не вспомнит.
Куда сильнее заботит его другая мысль. Даже если допустить подобный ход событий, в чём ни один из них больше не сомневается, концовка той ночи остаётся открытой. Даже не так. Концовка-то оказалась вполне однозначной, но вызывает несколько вопросов.
— Тогда почему ушёл? — Один из них он не может не задать. Последний раз девушки сбегали от него под утро ещё в школе. И не потому, что ночь была плоха, нет, скорее тут играл фактор случайности такого секса. И Дальберг уже давно завязал с этим, предпочитая серьёзные отношения таким беспорядочным связям. А секс с мужчиной — это достаточно серьёзно. Для него, не для Кристиана.

Отредактировано Björn Dahlberg (06.02.2018 22:48:42)

Говорят, что для вырабатывания привычки нужен двадцать один день. Видимо, для вырабатывания привычки сбегать под утро нужна двадцать одна ночь с незнакомым человеком. Значит ли это, что у Форда двадцать один раз был случайный секс? Нет, судя по всему, у Форда их было куда больше.
Что это за странное колющее чувство? Неужто ревность? Нет, это было бы совсем глупо. По описанию это был именно тот случай, когда двое, проснувшись в одной постели, делают всё, чтобы мирно разойтись и никогда больше не встречаться. Но Дальберг сам сделал всё, чтобы они встретились снова. Конечно можно сделать скидку на то, что он ничего толком не помнил... Но Форд ведь почему-то приехал. Или всё дело в галстуке?
Интересно, есть ли ещё какая-то связь между дурацким прозвищем, каким Кристиан не устаёт его называть, и его словами "делать вид, что помнишь имя того, с кем спишь". Напрашивается вывод о том, что Бьёрн всего лишь один из сотни тех, чьи имена Форд даже не пытался запомнить. Хотя их всё же связывает нечто большее, чем эта ночь. Дать описание этим отношениям очень сложно. Проще сказать, кем они НЕ являются.
— Брось, — усмехается Дальберг, уверенный в том, что это всё же случайность. — Никакого второго раунда и быть не могло. Я был пьян, ты был пьян... Помнишь? Это всё виски. Очень крепкий виски.

Разгону от милого Кристиана до чёртова Форда можно позавидовать. Ещё секунду назад он почти ласково улыбается, прощая Дальбергу все его косяки, снимая все обвинения, которые он уже успел придумать себе сам, а вот сейчас снова становится самим собой, щедро разбрасываясь сарказмом и подкалывая Бьёрна на тему того, что он и сам ставит под сомнение в связи с прошлой ночью. Ну, Кристиан не сомневается точно.
— А сейчас я трезвый, — вторит ему Дальберг, согласно кивая головой и улыбаясь самой уверенной улыбкой, ведь он вполне определённо знает, кто он и что ему нравится. Форд ему тоже нравится... Как человек, несмотря на эту язвительность и старательные попытки вывести другого из себя. Да, они могли бы быть хорошими друзьями, выпивать по выходным, обсуждая работу, семью и другое, хоть и совсем разные. Они могут быть добрыми приятелями или, если захотят, могут больше никогда не встречаться.
Но Кристиан делает это. Он в очередной раз облизывает свои чёртовы губы.
Проходит секунда, три, пять, вечность — Бьёрн не считает — и за это время ни один мускул, ни одно движение не выдаёт его мыслей, только какое-то волнительное чувство где-то меж рёбер, как перед прыжком в пропасть, пути обратно откуда не будет. Эта пропасть сейчас между ними, она меньше метра, сделай шаг — упадёшь. Или полетишь. Не узнаешь, пока не попробуешь.
И он пробует.
Он, наверно, никогда не сможет себе объяснить, что побудило его в ту минуту сделать это, но он делает этот шаг, твёрдый и решительный, практически переступая через самого себя, ладонью обхватывает подбородок Кристиана и, боясь спасовать в последний момент, целует его смело, с шумом вдыхая воздух, полагая, что в ближайшие минуты с ним могут быть проблемы.
Это поражение. Он проиграл. Но ему отчего-то не жаль, ведь приз всё равно получают оба. Форд буквально смеётся ему в губы, самодовольно и дерзко, но его смех не столько бесит, сколько возбуждает. Да, он победил, он оказался прав, но это не даёт ему права уйти. Это даёт ему причину остаться. Обхватив его второй рукой за талию, Бьёрн прижимает его к себе, чувствуя, как хрустят чужие рёбра, и немного ослабляет хватку. Он бы даже извинился, но губы заняты повторением пройденного прошлой ночью материала. И в этот раз он сам решает дать их языкам встретиться, чтобы вылизать чужие зубы, не позволяя Кристиану и слова вымолвить, хотя сейчас им обоим явно не до болтовни.
Прижать Форда к стене — дело одной секунды. Лопатки могли немного пострадать, но это не такая большая плата за предстоящее удовольствие. Взгляд Кристиана преисполнен соблазна и похоти, влажные губы хочется целовать, облизывать, кусать, сосать, грызть и далее по списку. Но их слишком мало, убийственно мало, а хочется ещё, хочется всего. Шея — запретная территория, пока не приобретёт свой нормальный цвет, как и скула, синий цвет которой идёт вразрез с желанием Бьёрна сделать ему приятно. Слишком мало открытой кожи, слишком мало возможностей доставить удовольствие.
На Форде слишком много одежды. Подумав всего секунду, Дальберг стягивает с него пальто, абсолютно не заботясь о том, куда оно упадёт, и так же легко снимая футболку, терпеть которую тоже не намерен. Открывающийся вид заводит, распаляет, вызывает то самое волнующее чувство в паху. Пропуская шею, Бьёрн начинает сразу с плеч, аккуратно покрывая поцелуями место вокруг повязки, боясь сделать больно. Кристиан и так слишком много из-за него страдает, а теперь есть возможность сделать обратное. Он делает это крайне нежно, пока не переключается на другое плечо, добавляя страсти, всасывая кожу с такой силой, что наверняка останутся новые следы его присутствия. Но Форду это нравится, а потому он оставляет очередной поцелуй на груди около подмышки, вспоминая каждую мышцу, что он ласково гладил прошлой ночью, отмечая, как красиво они движутся от нервного дыхания Кристиана.
А Бьёрну всё ещё мало. Слишком мало Форда.
Дальберг намерен рассмотреть его куда лучше, а потому ещё одним лёгким движением — как же просто у него это получается — разворачивает его к себе спиной. И со спины он ничуть не хуже. Бьёрн утыкается носом в затылок Кристиана, глубоко вдыхая этот запах, преследующий его почти сутки, — квинтэссенция всего самого прекрасного, что он когда-либо чувствовал. Он дышит им несколько секунд, вдыхая с шумом, походя на дикое животное, до которого ему недолго осталось, но он не хочет торопиться.
Обратная сторона Форда манит не меньше, и Бьёрн целует его в шею горячими влажными губами, опускаясь ниже, чтобы наградить подобным образом каждый позвонок, прокладывая дорожку вниз, а затем тем же путём возвращаясь обратно. Плечи Кристиана обладают каким-то магическим эффектом, приковывают к себе губы Дальберг, пока руки его скользят по животу вниз. Он и сам уже чувствует, как теснят его домашние шорты, а потому не может удержаться и позволяет себе залезть в джинсы к Форду, предварительно разобравшись в виде препятствия в виде молнии, — с такой позиции это куда проще и привычнее. К слову, Кристиан возбуждён не меньше Бьёрна, но последнему этого мало. Ему почти всегда мало.
В этот раз он не прижимает Форда к стене всем своим телом, словно даёт немного свободы, позволяя остановиться в любой момент, если тот захочет. А ещё это даёт возможность ему доводить до исступления Кристиана своим руками, довольствуясь теперь не только его телом. На то, чтобы раздеть его полностью, терпения не хватает, как и снять одежду с себя. Дальберг лишь приспускает джинсы вместе с боксерами, проделывая тот же фокус со своими шортами... И ему, блин, нравится это!
Продолжая одной рукой ублажать и без того находящегося на грани Форда, вторую он крайне удобно устраивает на его бедре — его тазовые кости просто невозможно прекрасны. Выгибаясь вместе с Кристианом, Бьёрн целует его между лопаток и резко входит в него, крепко сжимая ладонь, грозя оставить новые сиреневые разводы чуть ниже талии. Он готов вылизать Форду каждый сантиметр его спины за то, что тот позволяет с ним это делать.
Невероятные ощущения накатывают на него с каждым новым толчком, синхронные движения сводят с ума не меньше, чем стоны вперемешку с тяжёлым дыханием, свойственным им обоим в эту минуту. Это какое-то безумие, в центре которого они вдвоём. Дальберг пытается быть не слишком жёстким, но возбуждение берёт верх, будит в нём животное, и он просто не может остановиться. Бьёрн чувствует, как снова теряет контроль своих сил и отпускает бедро Кристиана, ударяя кулаком в стену перед ними и оставляя заметную вмятину. Плевать на краску, здесь давно пора сделать ремонт.
Оргазм наступает неожиданно, и он не может сдержаться, цепляется зубами в лопатку Форда, за что потом опять, конечно же, будет извиняться, и совсем грубо рычит, как лев. О, да, сегодня он лев, дикий и лохматый, хотя пытается быть благородным. Ещё несколько секунд они стоят так не двигаясь, после чего Бьёрн повторно целует Кристиана в место укуса, понимая, что никаких слов не хватит, чтобы отблагодарить его за это. Чуть позже они вместе пересчитают все новые синяки, не пройдут мимо следа зубов на спине, но сейчас им слишком хорошо. Нельзя упускать такой момент.
Мягко кладя руки ему на талию он притягивает его к себе и закрывает глаза, утыкаясь носом в основание шеи. Так можно простоять целую вечность и даже уснуть, если сильно постараться, но если продержать Форда чуть дольше всего мокрого почти без одежды в коридоре, то он ведь и простыть может.
— Чаю? — Выдыхает под ухо почти шёпотом Дальберг, помогая натянуть джинсы и застёгивая молнию. По-хорошему, Кристиану нужна другая одежда, если он решит сейчас же уехать домой, решив, что на этом их свидание можно и закончить. В противном случае придётся всё-таки подыскать ему что-нибудь здесь, если он вообще согласится это надеть.

Похоже, что Бьёрну пора забыть те времена, когда он не чувствовал себя виноватым. Он снова сделал это: он снова причинил боль, хоть и не хотел этого. Это уже входит в норму; это норма ему не нравится. Кристиан скрывается за дверью ванной комнаты. Всё ещё прощает его отсутствие контроля или начинает сомневаться в том, что связался с таким животным? Бьёрн не знает.
Дальберг хочет пойти за Фордом следом, но не решается. Боится увидеть гнев или разочарование, а потому выбирает кухню. Мало того, что Тор обязывает есть пять-шесть раз в день, так ещё и активные физические нагрузки в виде секса пробуждают зверский аппетит. Правда, он так за весь день ничего и не готовил, планируя заказать пиццу или сбегать в булочную напротив. В последнее время они с Джеймсом — а именно так зовут его холодильник — не совсем в ладах. Зато газовой плите и металлическому чайнику он имён не давал (они же его не слушаются в силу отсутствия электричества в обоих), а потому предпринимает попытку всё-таки приготовить чай, разжигая синий огонь и ставя последнего на конфорку.
К приятному удивлению Бьёрна, Кристиан даже сейчас не выказывает злости, ладонью почти гладит по колючей щеке, и подставляет спину для оказания первой помощи пострадавшему. От вида крови на его лопатке снова становится стыдно, но он продолжает уверять, что всё не так страшно. Бьёрн, разумеется, не может просто заклеить небольшую рану, ведь его не этому обучали на курсах боевой подготовки, частью которых была и базовая медицина. Сперва он аккуратно с помощью ватного тампона смывает остатки начинающей подсыхать крови, затем обязательно обрабатывает края укуса спиртом, минимизируя вероятность какого-либо заражения, после чего мажет каким-то кремом, а уже в конце украшает свою работу пластырем телесного цвета. Дальберг ловит суровый взгляд Форда, согласно кивая головой, пропуская мимо ушей половину из сказанного.
Бьёрн не может удержаться и мягко касается губами места, где ещё совсем недавно была кровь. Кристиан продолжает что-то болтать там про его драгоценное лицо, которое нельзя калечить, пока другой любуется его идеальной спиной, изучая чисто глазами. Произведение искусства, не иначе. Такую даже жалко мучить, но по-другому пока не получается.
— Ты и так всегда отлично выглядишь, — не сомневается в своих словах Дальберг, пряча в коробку вату, спирт и крем.  Нет, серьёзно, будь иначе, стал бы он с ним спать? Форд — первый и, возможно, последний мужчина, что смог его заинтересовать. С этим спорить бесполезно.
С одной стороны, что в нём такого особенного? Мало он спортсменов видел с прекрасным телосложением и красивым лицом? Или никогда не был в душе с другими мужчинами? Куда чаще, чем многие другие. С другой стороны, Кристиан уникален, неповторим, удивителен и куча других эпитетов, которые в совокупности представляют собой нечто совершенное. Есть ещё третий вариант: Бьёрн просто влюбился. Но разве такое возможно?
— Какую пиццу предпочитаешь? — Он спрашивает из вежливости, планируя заказать не меньше пяти штук, так что хоть одна-то должна прийтись Форду по вкусу. Но тот берёт на себя задачу с доставкой еды и звонит не в ближайшую пиццерию, а в какой-то ресторан, о котором Дальберг слышал разве что от матери. Судя по его тону и речи, заказ он оставляет там далеко не первый раз, иногда лишь задумчиво прикладывая указательный палец свободной руки к губам и бросая хитрые взгляды в сторону Бьёрна.
Кристиану нравится иметь контроль над ситуацией.
Бьёрну нравится иметь Кристиана на кухонном столе, пока они ждут доставку.
Помимо запрета на украшение его лица собственническими следами Форд имеет ещё несколько правил, с которыми приходится соглашаться. Одно из них гласит "не есть в кровати". Видите ли, постель не для того предназначена.  Компромисс достигается через диван в гостиной, на который можно крошить, на который можно проливать и которые вполне успешно умещает на себе их двоих. Кристиан не хочет играть в игру "пол это лава", но сложить свои ноги на Бьёрна всё-таки не отказывается.
С каждым новым часом это всё больше напоминает обычное свидание. Они болтают о чём-то постороннем, смотрят какие-то дурацкие шоу про девушек, из которых делают женщин, про женщин, из которых делают мужчин, про разные другие способы разнообразить свою жизнь, не прибегая к насилию и остальным видам нарушения закона. Они обсуждают новости и кино, смеются над шутками друг друга и всё это выглядит до ужаса естественно и нормально.
Не желая портить вечер ни себе, ни своему другу (слово не самое подходящее, но пусть пока будет так), Дальберг решает оставить всё пока так, как есть, и посмотреть, что будет дальше. Он не узнаёт о Форде толком ничего нового, разве что пару случайно выброшенных фактов, не значащих ничего особо важного. И всё-таки этот вечер становится самым лучшим их совместным времяпрепровождением.
А ещё он узнает, что Кристиан крайне хорош в постели, в чём Бьёрн, вообще говоря, не сомневался с самого начала. Важную роль в их сексе играет одна, казалось бы, очевидная вещь: только мужчина может знать, как лучше всего доставить удовольствие мужчине. И они оба справляются с этим весьма успешно. К сожалению, не обходится без новых синяков, но они лишь ещё раз подтверждают всю ту страсть, что вкладывают они в эту ночь, не желая тратить время на что-либо другое.
Бьёрн отказывается изменять своим желаниям и обнимает Кристиана одной рукой, уткнувшись носом ему в основание шеи. Ему нравится засыпать, чувствуя его рядом. Бьёрн не помнит, с кем последний раз до него он делил свою постель.
Он не хочет вспоминать.

Чем приятны воскресенья, так это осознанием того, что не нужно рано вставать, куда-то бежать — обычно на работу — и вообще отрывать голову от подушки раньше, чем маленькая стрелка часов покажет на чёрную десятку. Второй день подряд Дальберг не торопится разлепить глаза, скрывая лицо от навязчивых лучей солнца, пряча его то под плотным одеялом, то утыкаясь носом в подушку. Волосы лезут в глаза, нос, рот, но он привык. Свои же.
Когда лежать без сна становится совсем невмоготу, Бьёрн всё же поднимает голову в поисках второго тела, ставшего его любимым за последние два дня. Солнце слепит так, словно за окном июнь, но он не обманывается — ещё вчера там была весна. Ещё вчера он грел в своих объятьях человека, изменившего его так, что он всё ещё не пришёл в себя после такого переворота в своей голове.
И нет ни капли его удивления в том, что Форд исчез. Ни капли удивления, но всё же какое-то расстройство, связанное даже не с тем, что Дальберг стал очередной случайной связью Кристиана, а с тем, что он всё-таки ушёл. Как и раньше, растворился в ночи, не оставив ни записки, ни шанса на второе (или третье, тут не совсем понятно) свидание. Ведь так он обычно поступает, так заложено в его привычках. К его счастью, Бьёрн даже не проснулся. Пожалуй, для него всё сложилось слишком хорошо.
Дальберг садится в постели и трёт глаза, пытаясь до конца проснуться. Видимо, прошедшая ночь стала точкой в этих недолгих отношениях. Странно, что он вообще считает это отношениями. Всё ещё думает, что это слишком серьёзно. Нет, от этой мысли нужно отвыкать. Некоторые люди просто используют друг друга для банального секса на одну ночь, и пол здесь не играет никакого значения.
Остаётся лишь решить, что делать дальше. Бьёрн уже давно подумывает о том, чтобы записаться на хоккей в одну из местных команд, но со всей этой работой не никакого желания связывать себя со спортом ещё и в свободное время. Было бы неплохо придумать какое-нибудь творческое хобби. Или найти девушку. К слову, с девушками чаще всего приходится быть даже ещё более изобретательным, ища понимания в некоторых абсолютно непонятных вопросах. Здесь, конечно, ещё одно очко в пользу общения с мужчинами. И это ещё одна причина, почему вчерашний вечер прошёл на самой доброй и комфортной для них ноте.

Внезапный голос Форда звучит так неожиданно и звонко, что на одну секунду Дальберг допускает, что тот опять успел что-то забыть — делает он это нарочно или случайно, сказать сложно. Но всё оказывается куда прозаичнее, когда Кристиан появляется в дверях комнаты и, кажется, смеётся. По-твоему, это так смешно?
Бьёрн — заспанный, всё ещё привыкающий к яркому свету и приятно потягивающийся, задрав руки, прикрывающий кулаком рот, зевая так сладко, что хоть прямо сейчас бери и тискай его, как мягкую игрушку. Кристиан — бодрый, словно только что сошедший с обложки "GQ", святящийся улыбкой, за которую обычно берут в Голливуд, выглядящий слишком хорошо для человека после бурной ночи накануне.
И ни одного следа Дальберга на его теле.
Нет, если хорошо приглядеться, то все они на месте, просто слишком хорошо скрыты. Качественная работа мастера. Видно, не первый раз приходится скрывать контрастирующую синеву на светлой коже. Но обязательно ли делать это сегодня? Даже если это так важно для карьеры и репутации (или о чём там болтал Форд), то уж воскресенье для работы явно не предназначено.
Кристиан говорит много и быстро, а полученная информация переваривается с трудом, но даже при этом не укладывается до конца в голове. Бьёрн не до конца понимает, что до него пытаются донести, только сильнее хмурится, переводя взгляд на полупустой шкаф, содержание которого ещё стоит проверить. Исправить, конечно, ничего уже нельзя, но хоть узнать о результатах чистки, назначенной Фордом совершенно самостоятельно, всё-таки нужно.
— Ты, должно быть, шутишь, — почти обречённо вздыхает Дальберг, не понимая, что это не самая большая его проблема на настоящий момент. Привычным жестом он запускает руку в волосы, и они послушно скользят между пальцами, обрываясь слишком быстро, раньше, чем обычно.
Секундное замешательство перед тем, как Бьёрн до конца осознаёт произошедшее. Оглядываясь на подушку, он к своему ужасу замечает останки того, что ещё совсем недавно звалось его волосами. Нет, возможно, что всё это какой-то розыгрыш. Может быть, это даже не его волосы. Кристиан просто пошутил. Да?
Зеркало в ванной комнате — ближайшее, до которого он успевает добраться, чтобы проверить на правдивость слова Форда. И тот, к сожалению, не соврал ни на каплю. Тут без помощи парикмахера точно не обойтись. Ну, если только не бриться налысо, но это уже совсем отчаянный поступок. Даже для Дальберга.
— Кристиан, — громкий крик, не призывающий, а предупреждающий. И владельцу этого имени лучше бы находиться в этот момент как можно дальше, но его голубые глаза уже смотрят на Бьёрна через отражение, тогда как само лицо украшает чрезвычайно бесящая довольная улыбка.
Он упирается руками о края раковины, сжимая их так сильно, что по полированной поверхности идут трещины. Его мнимое изображение выглядит не менее злым, что он сам. И на то есть причина. У Дальберга, как и многих его школьных друзей, не было привычки часто стричься. Более того, среди хоккеистов это довольно частое явление, когда волосы растут до плеч и ниже. Но почему-то именно Форд решил, что имеет право выбирать, какая причёска будет у медведя!
Сдержать подступающий к горлу гнев он не в силах, а потому берёт первое, что попадается ему под руку. Пластиковый стакан из-под зубных щёток пролетает в полуметре от головы Кристиана — он даже не моргает, не говоря уж о том, чтобы отклониться, — и с треском ударятся о стену за его спиной. И это всё ещё относительно нормальный вариант выплеснуть свою ярость, не прибегая к насилию. Можно считать маленькой победой?
На помощь приходит холодная вода и несколько минут, таки предоставленных ему для того, чтобы умыться и привести себя в порядок, что в принципе невозможно, учитывая этот хаос на голове. Было бы здорово найти парикмахерскую, куда не нужно записываться на несколько дней вперёд. Являться на работу в таком виде Бьёрну идея не нравится абсолютно.
Разобраться с любезно оставленной ему одеждой он решает чуть позже, опасаясь снова выйти из себя, если не найдёт какой-нибудь чрезвычайно важной для него вещи, которую Кристиан посчитал лишней в его гардеробе, где таких до сегодняшнего дня не было. Интересно, будь у него возможность, он бы и мебель переставил? Вряд ли. Просто выбросил бы вместе с горой толстовок и футболок, горевать о которых уже поздно.
Форд пьёт кофе с таким видом, словно всё нормально. Его невозмутимость раздражает, но Дальберг молчит. Что толку теперь говорить, если всё уже сделано. Да и совсем свежие булочки поднимают настроение не меньше, чем свежесваренный кофе, с которым порошок из пакета никогда не сравнится.
— Ладно, — как будто заключает временное перемирие Бьёрн, усаживаясь на свободный стул. Стол всё ещё стоит, но выглядит паршиво. Придётся на наделе съездить в IKEA. — Что там за собеседование, про которое ты говорил?