Дальберг стоит под напором горячей воды, взглядом сверля стену напротив. Он снова один в душе, снова пытается расслабиться, снова заканчивает свой рабочий день здесь, почти не двигается, лишь изредка прикрывая глаза от струй, стекающих по образовавшимся на лбу морщинам, хмурится и медленно дышит.
День абсолютно обычный, ничем не отличается от предыдущих, похож на все остальные. Типичная пятница, которая должна закончиться пивом в спортивном баре и парой сотен крон, поставленных на "Ставангер Ойлерс", проигравшим в прошлом году "Волеренге", но имеющим все шансы на победу в этом сезоне. Никто, правда, особо в это не верит, но ставить всегда на лидера довольно скучно.
Бьёрн не хочет думать о Кристине, но он не может перестать о нём думать. Форд впервые за всё время пропускает тренировку, не предупредив, не позвонив, даже не оставив сообщения. И он буквально ищет причину, чтобы начать беспокоиться.
А если с ним что-то случилось? Кристиан никогда не рассказывал о своих друзьях, которые могли бы ему помочь, попади он в передрягу. У него вообще есть друзья? Вопрос спорный. Поначалу кажется, что уж у такого очаровательного и харизматичного человека должен быть вагон приятелей и знакомых на любой вкус и цвет (что в его случае крайне важно), но затем становится понятно, что как раз именно такие люди чаще всего бывают одиноки. А если его потерял не только я? Он помнит, что адвокатской конторой управляет отец Кристиана, который должен беспокоиться о нём в первую очередь. Вероятно, где-то там существует и любящая мать, страдающая от горя и не зная, что случилось с её сыном. Должно быть, уже обзвонила все госпитали и морги, надеясь узнать хоть что-то.
Мысли теснятся в голове, не давая возможности думать логически и подталкивая к одному единственному решению. Как будто на одном плече у Бьёрна сидит дьявол и шепчет на ухо, подначивая сделать то, о чём он думает уже битый час, а на другом — устроился добрый ангел, не знающий, чем возразить своей противоположной половине, и полностью с ним соглашающийся. Такая дилемма, которой как бы по сути и нет.
Март никогда не отличался большим теплом в Норвегии. Прохладный воздух врывается в лёгкие разгорячённого после душа тела, небрежно теребит не до конца высохшие волосы (Дальберг ненавидит носить шапку и прочие головые уборы) и обдувает лицо. Большая сумка камуфляжной расцветки, оставшаяся ещё после службы в армии и перекинутая через плечо, почти не ощущается, несмотря на свой вес, часть которого занимают мокрые вещи, требующие немедленной сушки, как только ноги донесут его до дома.
Бьёрн вспоминает дорогу до места работы Форда, почему-то думая, что именно там сможет получить хоть какую-то информацию о том, где искать адвоката. И ему нужен не какой-то там случайный юрист, а тот единственный, который жить спокойно ему больше не даёт. Так считает сам Бьёрн, видя проблему в существовании Кристиана.
Вечер чуть более бурный, чем в любой другой день, движение на дорогах немного активнее и народу на улице больше. Нормальная пятница для любого другого человека, но не для него. Быстро шагая сначала привычной дорогой в сторону давно знакомого бара, внезапно сворачивает, меняя свой путь и выбирая другой пункт назначения. Выбирает не он, а его ноги, сами несут в другую сторону, не желая слушать ни разум, ни его доводы.
Какое-то новое непонятное чувство закрадывается в душу. Оно не похоже не предыдущие. Какое-то странное волнение, какое он давно не испытывал, мешается с чем-то другим, тёплым и болезненным одновременно, особого рода тревога, которую можно охарактеризовать одним только словом — озабоченность. Но разве меня должно заботить, куда пропал этот напыщенный, самовлюблённый идиот, решивший, что знает меня лучше, чем я сам? Вопрос остаётся без ответа. Пока что.
До нужного здания остаётся один единственный перекрёсток, в последний момент останавливающий его категоричным красным светом, запрещающим двигаться дальше. Сорок восемь секунд слишком долгих, слишком медленных, чтобы не считать их, чтобы не следить за тем, как одна цифра сменяется другой. Сорок восемь секунд, которые длятся дольше, чем последние сорок восемь часов.
Дальберг делает уже последний шаг с проезжей части, когда замечает знакомую фигуру человека, ставшего его главной проблемой, а в эту секунду — главной радостью, раз уж он всё ещё жив и на вид вполне здоров. Кристиан покидает здание в спешке, словно пытаясь как можно быстрее уйти от этого кошмарного места, с которым в настоящее время связана практически вся его жизнь, выглядит напряжённым, почти злым, явно проклиная в голове очередного клиента или ту глупую секретаршу. Интересно, он до сих пор её не уволил?
— Форд! — Он не в силах скрыть радость и какое-то облегчение в голосе, с которым видит Кристиана, понимая, что в очередной раз его собственное сознание подвело его, заставив думать о самом страшном, что могло произойти. Чуть ускоряет шаг, замечая удивлённый взгляд, в котором проглядывается странная нотка. Раздражительности? — Тебя не было сегодня в "Олимпе", — зачем-то констатирует очевидный факт с озабоченным выражением лица, подходя ближе и внимательно осматривая фигуру. Классические брюки весьма удачно подчёркивают и без того идеальные ноги, соответствующие не менее стройному тело, которое не в силах скрыть даже эта куртка, сидящая так удачно, что точно должна быть сшита на заказ. Волосы идеально уложены, как будто он каждое утро тратит по двадцать минут на причёску. Минимум. И сам весь такой лощёный, что не придраться. — Что-то случилось? С тобой? С кем-то из близких? Я могу чем-то помочь? Скажи хоть что-нибудь!

Форд на удивление спокоен, если не считать этого вопросительного взгляда, выражающего полное непонимание происходящего. Дальберг сам начинает сомневаться в том, что причина отсутствия первого была чем-то чрезвычайным, потому что Кристиан не в силах сдержать смех, демонстрируя два ряда совершенно белоснежных идеальных зубов. Улыбка, которую обычно можно встретить в Голливуде, но никак не на улицах города в Норвегии.
Мягкой подушечкой изящного длинного пальца Форд касается самого кончика носа Бьёрна, заставляя последнего чувствовать себя неловко, как ребёнка в парке аттракционов, которому обещали купить шарик, если он будет хорошо себя вести. От его взгляда не может укрыться дьявольский язык, напоминая об их недавней встрече, которая закончилась неожиданно для них обоих.
Ответить на вопрос Кристиана не так-то просто. Дальберг и не пытался, буквально игнорируя его всеми силами, пытаясь всё ещё найти разумное объяснение произошедшему. Но ответ лежал практически на поверхности, был спрятан в самом вопросе, и найти его на самом деле куда проще, чем признаться в этом. Едва заметный румянец красит щёки, вынуждая Бьёрна потупить взгляд, пряча лицо. Он бы и сейчас выбрал бегство, но понял, что это бессмысленно.
— Хочешь есть? — Единственное, до чего додумывается его мозг в эту минуту. Хотя до этого он додумывается довольно часто, даже слишком, в чём его собственной вины нет. Повседневный минус обладания божественной силой. Как говорится, за всё нужно платить, а это не самая высокая цена.
Парк Софиенберг — чудное место, когда не хочется привлекать к себе излишнее внимание. Довольно просторная открытая месть, заманивающая куда больше людей летом, когда сезон барбекю в самом разгаре. В зимний период парк лишь иногда привлекает детей своими игровыми площадками, но, к счастью, в такое позднее время спиногрызов здесь не встретишь.
Тонкий слой снега всё ещё покрывает мягкую землю дорожек, превращаясь в настоящие сугробы ближе к деревьям. Где-то заметны следы недавних побоев — снег относительно безопасен в плане оружия в войне, где нет проигравших, навивает воспоминания о давно прошедших днях, когда каждый день после школы разворачивалась новая битва за право называться королём снежного царства. Лишь единицы из них узнали потом о том, что такое настоящая война.
Но сейчас всё хорошо, тихо и спокойно, даже ветер не нарушает какого-то природного умиротворения, свойственного только вот таким кусочкам "зелени" в лабиринте из сотен улочек. Лишь несколько парочек пересекает парк, цепляясь друга за друга в поиске тепла и нежности этим прохладным, но чрезвычайно уютным вечером.
И именно в этом парке продают самые вкусные хот-доги в городе — Дальберг знает это не понаслышке. К счастью, ставни давно знакомого красного вагончика всё ещё открыты, а это значит, что Эрни, мужчина лет пятидесяти с пышной седой бородой, пока не собирается отправляться домой, если только не уснул снова не рабочем месте. Уверенным шагом Бьёрн преодолевает расстояние между ним и киоском, ни на секунду не сомневаясь в решении отужинать прямо в парке, и просит сделать им два хот-дога.
— Вам повезло, у меня как раз осталось две булки, — радостно отвечает Эрн и очень по-доброму смеётся. В такие моменты он особенно похож на одного из Ниссе, только ростом побольше раза в два-три. Булочки для хот-догов он, кстати, печёт сам, чем может похвастаться далеко не каждый предприниматель.
Лавочка неподалёку, по мнению Дальберга, вполне подходит для перекуса, несмотря на сомнительный взгляд Форда и явное нежелание морозить задницу на холодном дереве, однако Бьёрна это не останавливает. Он слишком увлечён поеданием самой сочной в мире сосиски в самом прекрасном в городе багете, шутливо отмечая в своих мыслях, что Эрни, должно быть, когда-то стал хранителем какого-нибудь бога-повара.

Брезгливость Кристиана оправдывает себя сполна, но нельзя не отметить его попытку как бы опуститься до уровня Бьёрна, когда он с неохотой всё же позволяет себе присесть на край ледяной скамьи, боясь не столько замёрзнуть, сколько оставить пятна на идеально выглаженных брюках, в которых его и без того бесконечные ноги кажутся ещё длиннее (Дальберг не устаёт это замечать каждый раз, когда они попадаются ему на глаза). Это довольно мило и почти льстит Бьёрну. Если бы только он ещё умел распознавать лесть.
История из периода студенческих лет оказывается такой жизненной. Чего греха таить, ведь многие молодые люди балуются травой вне зависимости от воспитания и социального положения родителей. И Дальберг не исключение. Ему в своё время чрезвычайно повезло, что ни один из офицеров не заподозрил ничего плохого на очередном построении, когда среди курсантов была пара-тройка тех, кто явно накануне скрутил не один косяк. За подобный прокол юношам грозило бы отчисление, как минимум. Густаф не пережил бы такого позора для своей семьи, хотя сам Бьёрн не испытывает ни капли совести за свои проделки в академии.
Всё это детские забавы, и все через это проходят. Разница лишь в том, идут ли потом они дальше. С началом службы Дальберг завязал, сведя все свои развлечения к алкоголю, громкой музыке и красивым девушкам, чего было достаточно для весёлого вечера в отпуске. Но даже при всём при этом он всегда находил время для спорта, будучи как зрителем, так и непосредственным участником игр, полюбив лёд ещё в детстве. В этом плане он был типичнейшим представителем северной страны.
А Форд, судя по всему, на подобном баловстве не остановился. Бьёрн всё ещё помнит тот вечер, когда они познакомились. И вряд Кристиан принёс с собой в клуб муку или сахарную пудру, всё-таки не в кулинарный клуб он шёл за развлечением. И Дальбергу это откровенно не нравится, совсем не нравится. Он считает наркотики грязью и ужасной зависимостью, но зависимость — это слабость, а слабости он не признаёт. Более того, это является нарушением законов Норвегии, что всё ещё не вяжется у него в голове с образом адвоката, из-за чего он испытывает некий диссонанс, считая всех юристов защитниками закона и, вообще говоря, довольно сильно ошибаясь.
Однако Бьёрн молчит, оставляя все эти мысли при себе и активно жуя сосиску в булке, весьма успешно и опытно справляясь с миссией "поесть и не обляпаться" (для этого нужны долгие годы усердных тренировок, пропускать которые значит проиграть). И он мог бы сказать, что наелся, если бы не эта чёрная дыра в его желудке, подаренная щедрым покровителем, делающим его ненасытным зверем взамен на нечеловеческую силу. И то ли из жалости, то ли из любопытства, поместится ли в него ещё один такой же багет, Кристиан предлагает свой ужин, нисколько не удивляясь тому, как Дальберг разбирается со вторым хот-догом, умудряясь при этом не проронить ни капли горчицы и справляясь даже быстрее.
Тем временем Эрни решает, что оставаться в парке дальше смысла нет, прикрывая свою лавочку на ночь и весьма добродушно махая двум мужчинам рукой на прощание, как будто они старые друзья, знающие друг друга уже много лет. И уходит он достаточно вовремя, потому как даже само присутствие Форда несколько смущает Бьёрна. Он не может толком понять, как ему следует вести себя, совершенно не думая о том, что Кристиан такой же человек, как и все остальные. Всё это всё ещё слишком сложно и слишком в первый раз.
— Так почему ты не пришёл сегодня? — Вспоминает первоначальную причину их встречи, дабы поддержать беседу. Форд так и не назвал причину своего отсутствия, сказав лишь, что всё в порядке и что уж вины Дальберга в этом точно нет. — Какие-то проблемы на работе?

Можно подумать, что Кристиан видит Бьёрна насквозь. Действительно, его мотивы настолько очевидны, что любой другой задался бы вопросом, почему они до сих пор морозят свои задницы в парке, если есть места куда потеплее и куда поукромнее для двух взрослых людей. Однако Дальберг напрочь отказывается признаваться себе в том, почему последние два дня думал о Форде, ссылаясь на дружескую заботу.
И нет ничего удивительного в том, что последнему становится скучно от этой встречи двух школьников после уроков, явно дышащих весьма неровно друг к другу, где один из них боится показать свои чувства, которые однако даже слепой заметит. Да даже школьницу развести проще, чем этого глупого Бьёрна. Кристиан практически бьёт в лоб, а Дальберг и рад бы сказать, что просто волновался о новом приятеле, когда понимает, как же нелепо всё это звучит, а потому пытается придумать что-то получше, но в голове всплывает лишь одна причина, по которой всё это имеет смысл. И в этой причине почему-то есть Форд, но совсем нет одежды.
К удивлению Бьёрна, Кристиан крайне терпелив. Нет, правда, любой другой (или любая другая) уже бы плюнул на жалкие попытки Дальберга выразить то, что он чувствует, и ушёл бы с просьбой позвонить, когда тот повзрослеет, но не оставил бы свой номер. Смешно, учитывая то, что они оба далеко уже не дети.
Зачем-то так не вовремя Форд решает разбавить скуку дымом, тем самым раздражая Бьёрна, как будто делая это назло, чтобы проверить его реакцию, а она незамедлительна. Дальберг морщится, видя с каким наслаждением тот всасывает в себя никотин, наблюдая за движением тонких губ, явно холодных и грозящих потрескаться. А спустя пару секунд Форд не без удовольствия выпускает дым ему в лицо, продолжая вести себя вызывающе, пытаясь вызвать уже хоть какие-нибудь эмоции у Бьёрна, раз уж он сам не может с ними справиться.
Срабатывает, наверно, не совсем так, как он рассчитывал.
Кровь вскипает за один миг. Пожалуй, всему виной то, что Кристиан уже и раньше делал так, во время их первой встречи, но этого Бьёрну достаточно, чтобы разогнаться и включить режим "берсерка", готового крушить всё вокруг, хоть и выходка Форда достаточно безобидна. Удивительно, как точно одним быстрым движением Дальберг выдёргивает сигарету из его руки и выбрасывает в мусорное ведро в паре метров от них, после чего без особых усилий выдёргивает зажигалку из ладони Форда и, не особо целясь, выбрасывает куда-то в сторону деревьев. Глухой стук оповещает о том, что та прилетела в одно из них.
И Кристиан как будто даже не удивлён, лишь слегка приподнимает брови, как бы говоря всем своим видом, что ожидал чего-то подобного, и заставляя Бьёрн устыдиться. Это опять срабатывает! Каждый раз! Сначала банальная провокация, а затем этот "я так и знал, что так будет" взгляд. Дальберг ведётся на это лучше, чем любой ребёнок. Как такой взрослый человек может так плохо контролировать свои эмоции?
— Я... Я найду её, — немедленно даёт обещание Бьёрн, как верный пёс, которому бросили палку, а он уже готов бежать искать её, искренне веря, что без неё хозяин ни за что не будет его любить и не пустит больше домой. Однако у любой собаки есть преимущество в виде прекрасного обоняния, с которым человеческий нюх никак не сравнится. В кромешной тьме деревьев Дальберг пытается разглядеть место, куда могла бы упасть зажигался, щуря глаза и проклиная себя за то, что снова выпустил свой гнев практически без причины.
Увидеть что-либо в такой темноте практически невозможно, но внезапно из ниоткуда взявшийся свет озаряет часть снега, в которую так старательно вглядывается Бьёрн. И это горит чёртов дуб! Твою мать! Зажигалка, брошенная куда-то наугад, угодила в дупло. Невероятное стечение обстоятельств, которому Дальберг чертовски не рад. Он смотрит на Форда, а тот как будто и вовсе смеётся над ним! Улыбается краем губ, всё так же невозмутимо приподняв брови. Должно быть, ему очень интересно, что "медвежонок" будет делать дальше.
— Я всё исправлю, — второй раз за последние несколько минут обещает он Кристиану, указывая на того пальцем, как вдруг спустя миг случается это.
Что именно происходит, сначала не понимает никто из них. Яркая вспышка, сопровождаемся громким скрежетом, вырывается из руки Дальберга, проносится буквально в метре от Форда, рассыпаясь на несколько маленьких, самая большая из которых с громким треском раскалывает основание ствола одного из растущих в парке деревьев, и всё это происходит за секунду, если не быстрее. Бьёрн замирает, пытаясь осознать, что он успел ещё натворить, гляда на Кристиана немигающим взглядом и решая, что же делать дальше.
— Извини, — произносит он на автомате, тем самым выдав себя. Ведь можно было всё свалить на погоду (да, молния среди зимы, допустим) или на неполадки с электросетью в парке (фонарь замкнуло, так бывает), а может быть, что здесь просто странное магнитное поле (любая чепуха из физики подойдёт), но он буквально признаётся в том, что виноват в содеянном, догадываясь о причинах этого странного явления.
Самое наименьшее, что может сделать Форд, это просто уйти, не отвечать звонки и вообще больше никогда не связываться с Дальбергом, от которого проблем больше, чем от самого тупого клиента. Однако всё может оказаться куда хуже. Что мешает Кристиану пойти в полицию и заявить о человеке, пытающемся убить его молнией? А это была молния, Бьёрн уверен. Он понимает это на каком-то инстинктивном уровне. Всё же не просто так его покровитель носит имя громовержца. Что ж, ещё одна жертва была принесена. Неужто просто дерево? Так или иначе, а Дальберг готовится к худшему.

Отредактировано Björn Dahlberg (23.01.2018 03:29:31)

Форд непредсказуем. Вообще говоря, он изначально сильно отличался от многих людей, каких доводилось встречать Дальбергу, но ему снова удаётся удивить. Он реагирует не так, как должен был, не так, как Бьёрн ожидал. Наверно, это даже к лучшему. Возможно, что у него будет хоть один человек, которому он сможет рассказать о своей тайне. Так или иначе, а правилами это не запрещено.
— Я всё объясню, но только не здесь, — максимально серьёзен Дальберг, даже не думая шутить. Он аккуратно опускает руки, боясь ещё раз вызвать неконтролируемый разряд огромной мощности, и вроде всё обходится без происшествий.
Да, очевидно, что это новая способность, которую он случайно открыл. А каков был шанс? Тор решил поучиться шуткам у своего друга Локи? Из-за него только что чуть человек не погиб, а подробностей этого бонуса Бьёрн всё ещё не знает. Временная ли это сила? Или разовый случай? Как именно выглядит жертва? А если в том дупле спала белка? Жертвой была она или дерево? Слишком много вопросов и очевидно мало ответов.
К счастью, рядом не оказывается других людей, которые могли бы засвидетельствовать явление бога миру. Или Одинсон специально это подстроил? Тогда можно смело заявить, что шутки у него — полный отстой. И почему нельзя было посвятить своего подопечного в эти нюансы каким-то нормальным способом? Табличку бы какую с неба скинул или книжку посоветовал.
— Кажется, мне нужно выпить, — добавляет он, вспоминая, осталось ли у него что-нибудь из последних заначек дома. Пивом тут не обойтись —  нужно что-нибудь покрепче. Кажется, где-то на верхней полке оставался виски, подаренный сослуживцем из Финлянднии, которую Бьёрн так и не успел открыть.
До парковки у места работы Кристиана они добираются молча. Дальберг не может не заметить любопытный взгляд Форда, изучающий его так, словно они встретились впервые. Но практика показывает, что внешних никаких изменений у хранителей не наблюдается. Ну, сам Бьёрн никакой разницы в своей внешности не заметил.
Показывать дорогу Кристиану тоже не приходится, достаточно назвать только адрес. Вся дорога проходит в какой-то странно тишине, сопровождаемой редкими взглядами и едва заметными ухмылками. Примерно так же его вёз домой отец, когда он в школе с друзьями после какой-то поздней вечеринки пробрался к чужому бассейну, где их позже застукала полиция. А в Осло не так много открытых бассейнов, чтобы не воспользоваться ситуацией. Густаф тогда даже не злился толком, лишь так же одаривал сына ухмылками. Настоящий разбор полётов ожидал его дома с матерью, волновавшейся за пропавшего Дальберга-младшего.
Отказываясь напрочь жить с родителями, Бьёрн снимает квартиру недалеко от центра города, куда в теории в случае позднего возвращение домой можно в принципе и пешком дойти, что он пока не делал. Не самый худший вариант для человека его статуса. Сами Дальберги живут в доме на окраине города, откуда сына-то и не выгоняли, но он решил съехать сразу, как вернулся из армии и решил заняться мирной жизнью.
По внешнему виду самой квартиры можно легко догадаться, что здесь живёт человек не с самыми высокими запросами. Однако вся она какая-то грубая, какая-то жёсткая, немного напоминает пещеру, но с гораздо большим количеством света. Когда погода позволяет, разумеется.
Как ни странно, больше всего мебели на кухне, где Бьёрн проводит меньше всего времени, чаще жуя что-нибудь перед телевизором, тогда как остальное время он просто спит. Где-то в шкафах на полках прячутся книги, но у него в последнее время не так много времени на чтение. Вся эта работа, старая и новая, Кристиан, родители, периодические тренировки, Кристиан, игры, по телевизору и на стадионе, новые силы, Кристиан... Да, что-то его явно отвлекает от литературы.
— Надеюсь, моя берлога не шибко тебя напугает, — выкидывает шутку Дальберг всё с тем же серьёзным выражением лица, щёлкая пальцами, на что в ответ большая зала заливается светом нескольких небольших ламп. — Как дела, Говард?
Последний вопрос обращён к большой плазме, стоящей напротив дивана. Говард тут же просыпается и сам включает какой-то музыкальный канал с дурацкими клипами. Голосовое управление? Нет, здесь у нас кое-что покруче. Разумеется, Бьёрн успел дать имена всей своей технике в доме, и он этого не скрывает.
Дальберг проходит сразу на кухню, лезет к самой дальней полке, где завалялась та сокровенная бутылка, давно ожидающая своего звёздного часа, и возвращается в зал с двумя бокалами, вежливо предлагая выпить гостю.
— Значит, если я скажу, что произошедшее там было просто фокусом, то ты мне не поверишь, так? — Спрашивает и спустя пару секунд продолжает, не дожидаясь ответа, попутно разливая жидкость в бокалы. Нет смысла скрывать очевидное, ведь Форд своими глазами видел, как самая настоящая молния спустилась с кончиков его пальцев и чуть не унесла с собой жизнь человека. — Правда может показаться тебе не очень... Правдивой.
Раскрывать сам факт наличия у себя сверхъестественных способностей он не торопится, взвешивая все "за" и "против", всё ещё опасаясь показаться психом, потому что по-другому это не назовёшь. Первое время после получения сил он сам считал себя сумасшедшим, но потом вроде как сообразил, что это за магия и откуда она взялась. Он никогда не забудет тот день, когда в палатке  ему стало отвечать радио словами из песен, переключаясь с одной частоты на другую. Бедный Стив, он так и не вернулся из той операции.
— Вообще говоря, история довольно долгая, — делает глоток, пробуя виски и морща лицо. Сколько там процентов? Шестьдесят? Огненная жидкость. — Но если вкратце, то я что-то вроде полубога, — понимает, как нелепо это звучит, и протягивает второй бокал Форду. Если он напьётся, то поверит? — Скорее даже что-то вроде хранителя. Ты должен знать все эти сказки про Асгард, Одина и так далее. По ходу всё это не совсем сказки...
Как ни странно, Кристиан слушает достаточно внимательно, вникая в каждое слово. Это немного настораживает. Да всё вообще настораживает! Почему он вообще припёрся в дом к человеку, который чуть не убил его молнией? Он точно планирует сдать Дальберга в полицию.
— Во время службы в армии я нашёл жетон, — продолжает он, задумчиво смотря куда-то в сторону, вспоминая детали того дня. — Точнее даже не нашёл, а снял его с трупа своего друга. Хотел вернуть его жене. Но не тут-то было. Оказалось, что я вроде как получил талисман бога грома. Тор, сын Одина. Слышал о таком?
Любой норвежец, швед, финн знает все эти легенды про древних богов, но далеко не все интересуются этим достаточно сильно. Судя по фамилии Кристиана, он даже не скандинав в полной мере, поэтому Бьёрн решает уточнить. Он и сам-то слишком глубоко в этом не копался, но кое-что всё же помнит.
— Короче говоря, я получил кое-какие силы вместе с талисманом, — делает ещё глоток, решая, что больше не будет брать пойло у финнов. — Управляю электричеством в каком-то роде, стал сильнее обычного человека в несколько раз... Правда, и есть приходится теперь за троих. А ещё эти вспышки гнева... Клянусь, раньше этого не было!
Всё это звучит настолько фантастично, что удивительно, как он сам поверил во всю эту дичь. Но факты говорят сами за себя, учитывая ещё и последние события. Сомневаться не приходится.
— Ну и это в парке, ты сам видел, — пытается звучать убедительно, при этом не сильно махать руками. — Прости, я сам до сегодняшнего дня знать не знал, что так умею. Наверно, тебе повезло, что вообще жив остался.
Выглядеть виноватым ему приходится слишком часто в последнее время, так что пора бы и привыкнуть. Бьёрн со своими первоначальными-то силами не очень хорошо справляется, а теперь ещё и это. Что дальше? Будет бить молния в места, где он стоял? Звучит кошмарно.

Слова Форда вызывают какое-то необъяснимое спокойствие, заставляют верить ему, внушают доверие, несмотря на все обстоятельства. Он не боится, не пытается напугать сам, не выказывает ничего другого, что могло бы позволить Дальбергу усомниться. Кажется, его лишь слегка забавляет вся эта ситуация, больше похожая на шутку с долей фантастики, чем на правду.
Пальцы Кристиана худые, аккуратные, как у музыканта — интересно, сколько инструментов побывало в этих ловких и опытных руках, — скользят по его ладони, но Бьёрн как будто не чувствует, не обращает внимания, позволяя оставлять холодные невидимые отпечатки. Он напоминает ему Джека Фрост из сказок, которые Хельга читала ему на ночь: такой же ледяной, с такой же хитрой улыбкой и огнём в глазах, вечно ищущий веселья и не скупящийся на развлечения. И он так же приходит зимой, врываясь снежной бурей и холодным ветром, проникающим под одежду и пронизывающим насквозь.
Когда голос его переходит на шёпот, невинная улыбка сама озаряет лицо Дальберга, начинающего краснеть то ли от спирта в крови, то ли от осознания того, что он на удивление правильно выбрал человека, которого решил посвятить в свою тайну. Заговорщический тон Форда и слегка прищуренные глаза выдают его с головой. Но он и сам уже чувствует это странно ощущение, когда реальность начинает казаться сном, несмотря на пару багетов с сосисками, исчезнувших в его желудке и не доставив при этом чувства сытости.
И даже это дурацкое прозвище, которое напоминает ему о детстве, уже не кажется таким раздражающим. Чего ещё можно ожидать от другого человека, когда родители буквально решили при рождении назвать его медведем? Да и Хельга не раз пользовалась этим не самым хитрым ласковым словом, продолжая иногда обращаться к сыну подобным образом до сих пор. Форду знать об этом, конечно же, не нужно.
— Если честно, я даже не надеялся, что ты поймёшь, — признание выходит довольно неловким, но ему всё равно. И это правда. Бьёрн никак не мог ожидать подобного поведения от человека, чуть не ставшего его случайной жертвой уже дважды. — До сих пор я никому не говорил об этом. Даже родителям, — выделяет он последнее слово так, явно имея в виду, что именно они являются его самыми близкими людьми на настоящий момент жизни. Он доверят им — это самое главное. — Всё ещё боюсь представить, что они скажут. Мать, наверно, решит, что я какой-нибудь избранный, а отец заставит избавиться от этого. Но я не могу. Ты не подумай, я не использую свою силу во зло. Однако я боюсь, что другой сможет.
При всём при этом у Дальберга ни разу не возникла мысль о какой-то нечестности в войне, раз на их стороне был хранитель скандинавского бога. Это не давало какого-то чрезвычайного преимущества в сражении, где практически всю силу составляло огнестрельное оружие. Проблема заключалась в неконтролируемых вспышках гнева, идущих в дополнение к этой силе, а потому чаще от этой агрессии страдали не столько враги, сколько свои. А драки со сослуживцами не были тем, чем можно было хвастаться, а тем более перед командиром взвода. Это и послужило главной причиной его увольнения пару месяцев назад.
Первую свою дополнительную способность Бьёрн открыл довольно быстро. Нет ничего сложного в том, чтобы опустошить одну бутылку с алкоголем, а затем случайно её разбить. Поразительная сила после принесения жертвы растекается по телу приятным тёплым чувством, а желание сворачивать горы увеличивается в геометрической прогрессии. Однако справляться с нею ещё сложнее, чем с той, что дана ему просто за то, что он в принципе стал хранителем Тора, подарившему ему физическое превосходство над обычными людьми.
Поэтому и сейчас, выработав в себе привычку обходиться со стеклом крайне бережно, он старается как можно аккуратнее обхватить за горло бутылку и добавить себе виски, не желая останавливаться на достигнутом — и справляется с этим вполне успешно — но делает осечку, пытаясь добавить выпивку в стакан своего нового собутыльника, знатно промахиваясь и сбивая бокал одним движением, содержимое которого легко и просто оказывается на груди Кристиана, чья белоснежная рубашка, наверно, ещё никогда не испытывала ничего подобного.
Бьёрн закрывает глаза, уже не удивляясь тому, как мастерски портит этот день, понимая, как глупо и смешно будет попытаться оправдаться сейчас, поэтому не остаётся ничего другого, как только признать своё поражение и поставить крест на этой крайне неудачной для него пятнице.
— Прости, — не может не извиниться он, глубоко вздыхая и разочаровываясь в своём решении пригласить Форда к себе, боясь представить, что ещё он успеет натворить, чтобы опуститься совсем в глазах Кристиана. — Это вышло случайно, — добавляет он зачем-то, как будто и так не ясно, что это просто результат алкоголя и весьма заметного опьянения. — Давай я её постираю. Марта, проснись!
С чего вдруг Дальберг решает, что это хорошая идея, не знает никто. Его вечные попытки исправлять последствия своих действий уже входят ему в привычку вместе с его покровителем, являющимся, как он считает, причиной большинства этих ошибок. Однако настроен он вполне серьёзно. В миг забывая про виски, оставляя наполовину пустую бутылку на столе, Бьёрн шагает в сторону комнаты, где по идее должна располагаться спальная.
— Снимай рубашку, — доносится откуда-то из другой комнаты голос человека, старательно пытающегося нащупать лампу на прикроватной тумбе. Темнота весьма приятна для глаз, не хочется портить её жестоким ярким светом, но в шкафу без него никак. — Я дам тебе пока что-нибудь другое надеть.
Он заметно путается в словах, пытаясь звучать членораздельно, и пытается выбрать футболку или майку, которая пришлась бы Кристиану по размеру. Очевидно, что никакая. Слишком широкие плечи и гора мышц, ставшая результатом активного спорта в школьные годы, а затем и военного занятия, — довольно приятное достижение, но не сейчас, когда мозг пытается проанализировать содержание шкафа, выбрав наиболее оптимальный вариант. В глаза бросается майка, подаренная Хельгой так давно, что Бьёрн не может найти в своей памяти причину такой щедрости, однако припоминая тот факт, что вещица ему маловата, а потому всё ещё имеет ярлык, который принято снимать при первом выходе в свет. Белый цвет — один из двух самых нейтральных, что весьма удачно в данной ситуации. Прямо под майкой лежит синяя футболка со знаком хоккейной команды, которая хранится у Бьёрна с их последнего матча. Он надевал её только раз на вечеринку в честь их победы в той игре, после чего отложил в дальний ящик, обычно обходясь толстовкой с логотипом.
— Эта или эта? — Выбор не такой большой, но всё же есть. Удивительно, что нашлось вообще хоть что-то. Наверно, просто повезло. Он показывает Кристиану обе вещи, готовый любыми способами загладить свою вину, зная, что не получится всё равно. — Выбирай любую, какую хочешь. Боюсь, что остальные будут великоваты.

Растворяясь в крови, алкоголь продолжает делать своё дело, затмевая рассудок, искажая реальность, заставляя думать не так, как обычно. Бьёрн любит это чувство, эту странную лень, абсурдно мешающуюся с желанием что-то делать. Ему кажется, что он готов к великим свершениям, хоть он и не бог, но всё же чуть ближе к ним, чем все остальные.
Соблазнительность, с которой Форд стягивает с себя рубашку, не может не привлечь его внимание. Так откровенно и изящно одновременно — неужто репетировал — она летит на кровать вслед за галстуком, тогда как хозяин её становится ещё чуть ближе, слишком близко.
Сейчас рассмотреть его возможность куда лучше, потому что оставить такое тело без внимания совсем грешно. Кристиан не похож на Бьёрна. Он более стройный, а потому кажется более вытянутым, несмотря на примерно такой же рост. Подкаченные руки и торс, выразительные мышцы, складывающиеся в аккуратный рельеф. Таких называют Аполлонами. Дальберг не прочь, чтобы Форд стал его Фебом.
И Кристиан не спрашивает и не просит, а лишь берёт то, что хочет. Даже прямо сейчас без доли сомнения он холодными пальцами цепляет чужую майку и стягивает с тела Бьёрна, а тот даже не противится. Пусть забирает, ему не жалко, хоть все три, если захочет. Хоть вообще все. Лишь бы только не злился за ту несчастную рубашку, купленную явно не на распродаже в New Yorker.
Футболка ему явно велика, и Дальберг улыбается как-то совсем открыто, не стесняясь, смеётся глазами, разводит руками, соглашаясь с Фордом. Она слишком большая, но сидит всё равно превосходно. Так ему кажется сейчас. К счастью, мысль попробовать натянуть на себя рубашку Кристиана ему не приходит.
Зато приходит другая, явно рождённая не трезвым умом, а спиртом, залитым в него за последний час. Подобно Форду, он хватает пальцами край майки, но тянет её не вверх, а на себя, шаг за шагом отступая назад, пока ноги не упираются в край кровати. Усаживаясь на весьма жёсткий матрас, Бьёрн с силой тянет его за собой — не то чтобы кто-то сопротивлялся, конечно — и буквально заставляет сесть к нему на колени лицом к лицу, практически нос к носу.
— Кажется, я уже нашёл кое-что для себя, — говорит не он, а какой-то чужой голос от его имени. Этот голос более глубокий, более твёрдый, уверенный. Это голос человека, который не будет извиняться за свои поступки. Это голос человека, которым руководит желание.
Чуть возвышаясь над ним, Кристиан выглядит до неприличия довольным, улыбаясь одними губами и не отводя взгляда. В полумраке его глаза кажутся не голубыми и даже не зелёными, а абсолютно чёрными, как ночь, как космос, бесконечность, готовая поглотить, а Бьёрн как будто не возражает, не отрывает глаз от длинных чёрных ресниц, ловя каждое их движение. А как он облизывает свои губы... О, прекрати облизывать свои чёртовы губы! Единственная вещь, которую Кристиан не может не делать так пошло и заставлять его желать этот язык ещё сильнее.
Куда более тёплые руки залезают под футболку, медленно ползут по спине наверх, прижимают ближе, пока Дальберг носом скользит по щеке вниз, оставляя дорожку на шее, опускаясь к плечу. Запах Форда такой новый, пьянящий, ни с чем не сравнимый, представляющий смесь парфюма — очень дорогого, Бьёрн уверен — и куда более естественного аромата, человеческого, уникального, какого нет больше ни у кого.
Острые ключицы выпирают до безобразия привлекательно — непозволительная роскошь для него, как и стройная шея, которую он без проблем мог бы, наверно, обхватить и одной рукой, но пробовать не хочет. Он вообще не хочет делать ему больно, хоть и получается у него это куда чаще, чем хотелось бы. Сейчас ему достаточно чувствовать мягкую кожу под своими ладонями и вдыхать чужой запах, возбуждающий, пробуждающий аппетит.
И лишь где-то фоном пробегает единичная мысль о том, что, возможно, он делает что-то не так, какая-то капля здравого смысла, теряющаяся в море чувств, которые он не в силах контролировать. Соблазн слишком велик, а отказываться от удовольствия причин нет.
Кристиан — змей-искуситель. Если бы Бьёрн был Адамом, то это именно из-за него Бог изгнал бы их с Евой их Рая, потому что противостоять своим желаниям крайне сложно, а в таком состоянии практически невозможно. И пусть это закончится, как он считает, позором и стыдом, сейчас ему всё равно. Сейчас это не имеет никакого значения.

Отредактировано Björn Dahlberg (02.02.2018 01:26:26)

Форд не торопится — это явно не в его стиле — испытывает терпение Дальберга, как кот, поймавший мышь, играет со своей добычей, наслаждается процессом, полностью контролируя ситуацию. Бьёрн позволяет управлять собой, упиваться властью, не принимает никаких попыток к сопротивлению. Один только взгляд Кристиана способен возбудить и заставить повиноваться.
Форд даже не думает спешить — это не то, чего хотят они оба — не отдаётся поцелуям полностью сразу, оттягивает момент, изучает чужие губы, как завоеватель исследует новую территорию. А территория эта до боли интересная, как и прилегающие к ней земли. Дальберг не знает, что его заводит больше: то ли обдающее жаром чужое дыхание на его коже, то ли пара коленей, крепко обхватывающих его бёдра.
От его внимания не может уйти это знакомое чувство внизу живота — это приятное напряжение, требующее немедленного действия, но Кристиан не позволяет, не даёт разделаться с этим быстро и просто, заводит ещё сильнее, обжигая своими прикосновениями. Бьёрн мог бы взять его без проблем в эту же секунду, не раздумывая нисколько, но в этой игре ведёт не он.
Он не видит, но чувствует губами, как Форд улыбается. Бесит. Даже сейчас он смеётся, думая, что победил. Пускай. В этом раунде Дальберг проиграет, он это знает. Он уже проиграл, уже поддался своим ощущениям, которые подсказали ему действовать так, а не иначе.
Тем временем Кристиан продолжает вести, слабо — по меркам хранителям Тора — толкает его назад, будучи уверенный в своём нынешнем превосходстве, считающий себя бесспорно главным, и это так. Пока что. Форд ловкий, смелый, опытный. Можно подумать, что он не первый раз сидит верхом на другом мужчине. Очевидно, что не первый. Дальберга это не волнует. Пока что. Его уверенность возбуждает, его руки заставляю сердце биться чаще, а вены пульсировать.
Кристиан верит в то, что он сильный. Наверно, это так. По меркам обычного человека, разумеется. Но Бьёрн сильнее, однако всё равно не сопротивляется, когда чужие ладони крепко держат его руки над головой. Он поддаётся. Он хочет проиграть.
От поцелуев Форда становится совсем невмоготу — дыхание учащается, становится горячим, возбуждение становится чуть ли не болезненным. Ещё чуть-чуть и с ума сойти можно будет. Но его это не останавливает, он лишь наглее накрывает уже не такими холодными губами каждый шрам на теле Дальберга, угрожая довести до оргазма только этим.
Но вдруг останавливается.
И он не может молчать! Даже сейчас! Не будь Бьёрн так пьян, выкинул бы его в окно прямо в своей майке. Но он лишь смеётся. Почему-то сейчас это кажется смешным — потом не будет — и заставляет его пошло улыбаться, игнорируя тот факт, насколько прав этот чёртов Кристиан.
— А ты видишь здесь девочек? — Справедливо замечает он и пристально щурится. В том, чтобы хотеть Кристиана, проблемы нет, как не было и раньше. Но простить такую смелость он не может.
Хватает одного лёгкого и быстрого переката — как учили их не совсем с этой целью — со спины на живот, чтобы Форд оказался под ним, но Дальберг не осмеливается навалиться на него всем телом, нависает угрожающей массой мышц, позволяя длинным волосам почти касаться лица Кристиана. Когда они успели так отрасти?
Оказавшись фактически в ногах у Форда, Дальберг не может не почувствовать их общее крайнее возбуждение, опускаясь на локти и жадно целуя в шею. Синяки потом явно останутся, ведь контролировать свою страсть он всё ещё не научился, второй раз с момента возвращения со службы испытывая подобную близость с другим человеком. Но Бьёрн продолжает игнорировать мысли о возможных последствиях, отдаваясь ощущениям полностью и без остатка, чуть ли не откусывая целые куски с мясом, с кожей, ведь на вкус он ни чуть не хуже, чем на запах.
Он мог бы одним движением сорвать с Кристиана всю одежду, не жалея ни капли об испорченных вещах, но он этого не делает. Не потому, что не хочет, а потому что и так уже испортил Форду рубашку, за что сейчас и расплачивается крайне необычным, но приятным образом. Футболка на чужом теле становится препятствием, которое терпеть он больше не намерен, а потому, недолго думая, тянет её за конец наверх, но не снимает полностью, сковывая Кристиан в движениях, оставляя её в районе локтей.
И снова мысль о том, как хорош Форд без одежды. Хотя бы без верхней на данном этапе. Древнегреческие художники и скульпторы отдали бы многое за то, чтобы иметь его в роли своей музы. Или просто иметь. Дальберг, к счастью, не скульптор и не художник, а потому ему остаётся только одно. Муза не против.
Бьёрн изучает чужое тело руками, тёплыми ладонями, желая прочувствовать каждый сантиметр, прогладить пальцами каждую кость под нежной кожей, растирая медленно и начиная понимать, почему Кристиан не торопился. Теперь его очередь наслаждаться моментом. Если бы только не этот жестокий зуд, не обращать внимания на который больше нет сил.
Снимать брюки с мужчин в подобной ситуации ему раньше не приходилось, но он как-то справляется с препятствием в виде молнии, а затем ему всё-таки приходится оторваться от Форда и сесть на колени, чтобы стянуть их и заставить исчезнуть где-то в той же тьме, где уже пропали две майки, рубашка и галстук. Со своими расправиться получается даже быстрее.
Он готов поклясться, что тело Кристиана было создано богами. Разве можно быть таким совершенным? Бьёрн, конечно, и сам более, чем симпатичный, но Форд... Сложен слишком идеально, чтобы быть настоящим, чтобы быть сейчас рядом с ним, чтобы быть его. Скажи ему о том, что он будет в одной постели с самым красивым мужчиной на Земле, пару месяцев назад, он бы лишь посмеялся. И не потому, что это звучало бы слишком хорошо. Но вот он здесь, пьяный в хламину, но всё-таки здесь.
И даже сейчас, будучи практически обезоруженный, Кристиан продолжает улыбаться, почти издевается, подначивает, как будто не верит, что Бьёрн серьёзно собирается переспать с ним здесь и сейчас. Берёт на слабо? Выводит из себя просто своим присутствием. Ему даже не надо стараться для этого. И Дальберг сдаётся, накрывая Форда своим телом, стараясь — весьма плохо — не раздавить, впивается губами в скулу, забывая, что нужно дышать, продолжая гулять руками по чужому телу, ища, куда бы их получше пристроить.
От последней преграды между ними в виде пары трусов он решает избавиться практически в последний момент. И здесь уже поздно куда-либо отступать. Кристиан слишком близко, а Бьёрн слишком хочет его, что и так понятно по страстным попыткам отгрызть Форду часть шеи. На миг отстраняясь, Дальберг ловит его взгляд, убеждаясь в том, что всё это не шутка, но Кристиан лишь в очередной раз облизывается, готовый получить от Бьёрна всё. Всё или ничего. На "ничего" он не согласен.
И Бьёрн целует его так, будто это не алкоголь в его крови заставляет его делать это, готовый языком сразиться за первенство в этом бою, и берёт его жёстко и резко, потратив последнюю каплю терпения на этот поцелуй. Резкий выдох, срывающийся с губ Форда, он ловит на лету, глотая его, хочет забрать себе, присвоить и сделать своим.
Внезапная мысль о том, что он может, не желая того, причинить боль, останавливает его, но Кристиан дышит горячо и страстно, кусает губы, не оставляя ни капли сомнения в обоюдном желании. И Бьёрн продолжает, упираясь локтями в кровать, ни на секунду больше не отрываясь от Форда, отдавая ему всего себя до последнего кусочка.
Происходящее кажется нереальным, но Дальберг и не думает останавливаться, лишь ускоряется, с каждым новым толчком делая это чуть сильнее, теряя контроль над собой. Своим языком он готов проникнуть Кристиану в глотку, достать до самых гланд, не давая дышать, изредка цепляясь зубами за губы и низко рыча, из-за чего сравнение с медведем выходит на новый уровень.
Возбуждение достигает своего пика, когда Бьёрн чувствует кровь на языке и приближающийся оргазм. Он даже не пытается сдерживаться, закрыв глаза и прерывисто дыша куда-то в основание шеи Форда. И это не сравнится с тем быстрым и внезапным перепихом в душе — это что-то куда более ценное. Дальберг зачем-то кусает Кристиан за ключицу (проверяет, реальный ли он), после чего протяжно целует в то же место и заваливается рядом, продолжая тяжело дышать.
И они молчат. Даже Форд. К слову, здесь больше не о чём говорить. А если они и станут, то Бьёрн уже забудет к утру, о чём шла речь. "Вертолёты" не отпускают его, голова кружится, тогда как на душе очень спокойно, полное умиротворение. Кажется, такого он не испытывал уже очень давно.
Дальберг чувствует себя слишком хорошо, чтобы нарушать тишину. И он благодарен Кристиану за то, что тот ничего не говорит тоже. Бьёрн притягивает его к себе, обнимает, утыкаясь носом куда-то в мокрый от пота затылок, пытаясь впитать в себя его запах, закрепить в своей голове.
Он думает, что сможет повторить это ещё раз, если Форд захочет.
Он засыпает уже через четыре минуты.

Сказать, что Дальберг никогда в своей жизни так не напивался, значит соврать. Чтобы по-настоящему споить хранителя Тора, нужно что-то посерьёзнее, чем четверть бутылки финского виски. Чтобы довести до беспамятства, одной бутылки любого другого крепкого алкоголя будет мало.
Тело просыпается раньше, чем голова. Оно и к лучшему, потому что голова Бьёрна явно не довольна произошедшим. Несмотря на то, что попойка была сравнительно обычной, голова раскалывается и требует либо опохмелиться, либо найти другой выход для боли. Где-то на кухне есть аспирин. Остаётся только найти в себе силу воли поднять своё бренное тело и донести до противоположной части квартиры.
Поднимать голову, сбрасывая с неё подушку, тоже оказывается не очень приятным. Резкий яркий свет — последнее, чего желают его глаза. Короткая стрелка часов медленно ползёт к цифре одиннадцать, говоря о том, что Дальберг нынче позволяет себе спать непозволительно долго. Но он лишь утыкается лицом в простынь, пытаясь вспомнить детали прошлого вечера.
И лучшего бы он этого не делал.
Ночь накануне приходится собирать по кусочкам, как паззл, в котором не достаёт некоторых моментов. Он, разумеется, помнит, как он встретил Форда, как они ели хот-доги в парке, как Бьёрн чуть не сжёг дерево, а потом чуть не убил Кристиана... Да, после такого нужно было выпить! Подарок от сослуживца из Финляндии, исповедь на кухне, расплывающаяся в каком-то странном тумане и заканчивающаяся... Он не помнит, чем она закончилась, но отчётливо помнит чужие кости в основании шеи, выпирающие слишком соблазнительно, и сухие губы, которые принадлежали не ему. А ещё помнит, как сгрёб в охапку чьё-то тело и этот запах, которого больше нет.
Сон кажется настолько реальным, что он даже поверил бы, если не отсутствие каких-либо признаков наличия тела, детали которого отпечатались у него в памяти сильнее, чем тот момент, когда он добрался до собственной постели. Восстанавливать историю событий приходится самостоятельно, основываясь на предположениях и имеющимся кускам в памяти. Вероятно, напился и уснул. Тогда почему раздет? Видимо, как-то умудрился не забыть снять с себя одежду. А как же Форд? Наверно, просто ушёл спустя пару часов, когда терпеть общество пьяного Дальберга стало совсем невмоготу.
Его вполне устраивает эта теория, очень смахивающая на правду. Когда Бьёрн всё-таки находит в себе силы встать, стрелка часов уже переваливает за две единицы, намекая, что скоро обед, а он ещё даже не завтракал. Два знакомых бокала и полупустая бутылка встречают его на столе кухни, но он даже смотреть не хочет на спиртное, лениво отмечая про себя небольшую лужу на столе, пытаясь вспомнить, не дебоширил ли он вчера. Включенная стиральная машина добавляет вопросов, но не даёт ответов.
Кажется, что-то всё-таки произошло.
И это что-то связано с рубашкой, о которой Дальберг вспоминает только сейчас. Вспоминает, бросая косой взгляд на разлитый виски, откапывая в памяти момент, когда облил Форда, пытаясь подлить выпивки ему в стакан и промахнулся. А потом Бьёрн вроде предложил постирать вещь у него, раз уж он и тут умудрился облажаться. Звучит весьма правдоподобно.
Время после обеда тире завтрака он по привычке тратит на уборку, уделяя особое внимание кухне. В последнюю очередь Дальберг занимается спальной комнатой, где успел разбросать вещи. Когда? На постельной виднеются несколько размазанных пятен, напоминающих кровь, и Бьёрн от всей души надеется, что это не результат драки, в которой он сам, разумеется, никак не пострадал.
Собирая вещи и проклиная себя за то, что устроил такой бардак, Дальберг обнаруживает под кроватью галстук, явно не являющийся частью его гардероба — совсем не в его стиле и слишком дорогой, судя по марке на внутренней стороне. Очевидно, он принадлежит Форду.
— Видимо, без Марты всё-таки не обошлось, — усмехается себе под нос, уверенный в подобном развитии событий Бьёрн, когда замечает на полу ещё одну мелкую деталь чужой одежды. Маленькая квадратная запонка с аккуратной буквой "Ф" блестит в лучах солнца, льющего свет в комнату через окно, привлекая к себе его внимание.
Сувениры достаточно симпатичные, но всё же Дальберг уверен, что их лучше вернуть. Даже если Кристиан был на момент своего ухода слишком пьян, чтобы вспомнить о таких мелочах, он может пожалеть о них позже. Да даже формальная вежливость буквально вынуждает Бьёрна позаботиться о том, чтобы исправить эту неприятную ситуацию, в которой он снова может оказаться виноватым (а точнее будет винить себя сам ещё очень долго), а потому спустя две минуты он уже набирает номер Форда, радуясь, что головная боль отступила.
— Привет, Кристиан, — почти смеётся в трубку он, прослушав автоответчик, потому как отвечать тот явно не торопится. Всё ещё злится из-за рубашки? Он детальнее рассматривает крохотный квадратик, отмечая дорогой металл, из которого сделана запонка. Не слишком вычурно, достаточно элегантно и стильно. В духе Форда. — Если честно, я не совсем помню, что вчера было, а потому заранее извиняюсь за виски и рубашку. Кажется, ты оставил у меня свой галстук. Если хочешь, можешь заехать и забрать его. Или я могу занести его тебе на работу в понедельник. Так или иначе, а сегодня я весь день дома, поэтому... Буду рад тебя видеть!
Сообщение получается какое-то скомканное, неуклюжее. Где-то в подсознании Дальберга есть какая-то мысль, какой-то подвох, что не могло всё пройти гладко. Рядом с Кристианом он всегда попадает впросак, всегда ведёт себя странно, а ещё это почти всегда заканчивается трагедией с ним в главной роли. Неужели и теперь ему есть, за что извиняться? Впрочем, этому он даже не удивится.