Естественно, никто не собирался рассказывать мне об этом. Может, сочли неважным, может, хотели поберечь детскую психику. О том, что Мидас в больнице, я услышала из разговора отца и Леандра Сета. Дверь в папин кабинет была не закрыта, видимо, вошедший Сет-старший очень торопился предстать перед начальником. Весь разговор подслушать не удалось, но общая суть стала понятна. Мидас подрался с Цербером, получил серьезные раны, сейчас лежит в больнице. У него критические проблемы с ногой, но жить будет.
От этих слов на душе стало холодно. Мидас был для меня старым другом, моим добрым великаном, который носил меня на руках, смеялся и рисовал мне картинки из воды. Представлять этого активного человека лежащим в больнице, с серьезными ранами, было жутковато.
Папа продолжал говорить. Он отчитывал Леандра за поведение его брата, скатившегося, по его словам, на самое дно и недостойного занимать высокий пост в Легионе. Леандр кивал и что-то тихо отвечал. Чтоб лучше слышать, я присела на корточки за дверью, прислонившись ухом к щелочке.
- Помня о его заслугах, Легион не отказывается от Мидаса. Вся необходимая медицинская и психологическая помощь будет оказана ему на самом высшем уровне. Но после выздоровления он будет разжалован и переведен в патрульный отряд. Если он возьмет себя в руки, у него будет возможность вернуться.
Голос Артура звучал ровно, он не злился и не оправдывался. Он, как всегда, просто вершил свою волю. Я впервые почувствовала злость и обиду от несправедливости за Мидаса. Он всегда был рядом с отцом, рядом с Огнем, потом с Легионом. Он с готовностью жертвовал собой, он спас мою жизнь! Теперь же отец его просто выбрасывает?
Я с трудом подавила желание ворваться в кабинет и указать отцу на его неправоту. Может, он просто не понимает, что творит? Но что-то удержало меня. Нужно посоветоваться с мамой. Или с Леандром. А может даже и с Джоном. Но это позже. Сейчас есть более важное и срочное дело.
На кухне всегда были солидные запасы еды. Взяв два больших пакета, я начала забивать их продуктами. Свежие фрукты, нарезанное мясо, сыр, хлеб, сок, молоко. Я напрягала память, восстанавливая повседневные картины прошлого. Что ест Мидас? Всегда простая и здоровая еда, приготовленная им самим. Также в пакет отправился термос свежесваренного кофе и несколько сладких плюшек. В больнице, должно быть, грустно, может он и не откажется от вкусненького.
Охранник и водитель в одном лице (его еще Мидас приставил ко мне, строго-настрого приказывая не выпускать меня из дома одну после знакомства с Калебом) недоверчиво скосился на мои пакеты с едой. Кажется, он боролся с желанием заглянуть в них, проверить, не выношу ли я из дома государственные тайны.
В больнице меня тоже пытались задержать, говоря, что к кириосу Сету посетителей не пускают, и что я вообще должна оставить все вещи на входе. Мне с трудом удалось пробиться на нужный этаж. То ли помогла моя напористая уверенность в себе, то ли предъявленные документы.
Мидас располагался в отдельной светлой палате, большой и максимально уютной. Легкие занавески вместо металлических жалюзи, диван для посетителей (а говорили - нельзя!), стеклянный стол, плазма на стене. Кровать королевских размеров под стать великанскому росту Сета.
Сам Мидас спал. Я тихонько подошла к нему, присела на краешек кровати и принялась всматриваться в лицо Хранителя Посейдона. На на нем красовалось несколько свежих глубоких царапин, губы с налетом синевы, волосы растрепались от тревожного сна, прилипли к вспотевшему лбу. Я аккуратно сняла мокрые прядки с лица, провела пальцами по небритой щеке. Ты не один, Мидас, я рядом.

Отредактировано Vivian Koestler (09.01.2018 19:27:06)

Так обычно бывает только в книгах или кино - когда герой в коме или волшебном сне просыпается от поцелуя истинной любви. Ну или прикосновения друга, как в этот раз. Ресницы Сета дрогнули, дыхание стало чаще - он просыпался. Тяжело, с борьбой, словно возвращался из дальнего пути. Интересно, проснулся бы он сам, без моего вмешательства или мои пальцы разбудили его? Впрочем, это совсем неважно, важно то - что он жив. И почти в сознании. Глаза приоткрылись, но взгляд оставался мутным, как и бывает после тяжелого сна.
- Доброе утро, Мидас, - шепнула я ему после того, как он слегка повернул голову в мою сторону. И хоть на дворе было отнюдь не утро, шло время обеда, у меня вырвалась именно эта глупость. Проснулся - значит утро. Великан явно что-то хотел сказать, его пересохшие губы чуть шевелились, поэтому я наклонилась к нему ближе, так, что мои волосы коснулись его руки. Но я не уловила, что он сказал. Я вспомнила, что Сету, как Хранителю Посейдона, нужно было очень много пить воды. Сколько времени он уже не пил? Скосив глаза на капельницу, стоявшую рядом с кроватью, я прикинула, заменил ли раствор из нее воду для Мидаса? И если нет, то сколько времени он уже без жизненно важной жидкости? Он ведь может умереть! На миг меня охватил ужас, что прямо сейчас мой добрый дядя Мидас может скончаться на моих глазах от обезвоживания! Врачи-то не знают этого, леча его от ран, нанесенных Цербером. Кстати, о ранах.... Я перевела взгляд на мощное тело Сета, укрытое тонким одеялом. Все мое существо рьяно противилось увидеть то, что стало ужасающей реальностью. Левой ноги Мидаса не было ниже колена, это отчетливо было видно по изгибам одеяла. Слезы вмиг схватили меня за горло, я не могла ни говорить, ни дышать, только закрыла лицо руками. Как так! Не спасли, не вылечили!! К чему все это развитие медицины, эти божественные способности наших целителей, если они не помогают! Почему отец не отдал приказ своим лекарям бросить все силы на спасение Мидаса?! Я рыдала, не в силах остановиться, не в силах принять чудовищную действительность, давшую пощечину. Да, я знала, что люди вокруг могут болеть, могут умирать. Но когда вот так, мой друг детства, друг всей моей жизни, друг, спасший меня от смерти, теперь беспомощен, искалечен - это было невыносимо осознать.
Я упала на кровать, на грудь Мидаса, обнимая его за широкие плечи. Наверное, я бы также переживала, если бы сама лишилась ноги или руки. Может даже меньше...
Охранник беспокойно заглянул в палату, видимо, услышав мой плач. Но, убедившись, что я в безопасности, тихонько закрыл дверь. Здесь он ничем не поможет.

Кажется, все слезы закончились во мне за пять минут безудержных рыданий. "Ты же Кестлер" - всегда говорили мне, на любую слабость, на любое "не могу", "не знаю", "не умею". Надо вести себя подобающе, всегда и везде. Сохранять спокойствие и достоинство, как это делает папа. Я всхлипнула в последний раз, отрываясь от Мидаса. Сегодня утром я снова пыталась краситься - светлые тени, подводка со "стрелочками", тушь для ресниц. Чуть-чуть пудры, чуть-чуть румян, блеск для губ. И теперь все это осталось на белоснежном  постельном белье разноцветными пятнами. Что же там на моем лице? Я печально вздохнула, собираясь с духом, ведь выглядеть достойно нужно даже с растекшейся тушью. Моя мама не учила меня краситься, ибо сама почти не использовала косметику - ее большие глаза и румянец на щеках и так делали красивое лицо выразительным. Я же экспериментировала со своим лицом в стремлении выглядеть старше. И эксперименты зачастую проваливались.
Чтоб не заострять внимание на своей катастрофе, я развила бурную деятельность - не зря же охранник волок три огромных пакета, бурча, что это не относится к его непосредственным обязанностям, и в случае опасности его руки должны быть свободны. В первую очередь я достала бутылку с водой.
- Ты же, наверное, пить хочешь? - голос после слез звучал немного гнусаво, да еще и губы опухли, как всегда. Я закусила нижнюю губу, чтоб было меньше заметно, и протянула спасительную жидкость Хранителю Посейдона. Но он почему-то не протянул руку и не сел. Я увидела, что он с трудом двигается. Кажется, я недооценила его состояние. Привычку того, что дядя Мидас всегда бодр, весел и активен не так-то просто выбить из головы. А что же будет теперь? Инвалидное кресло? По спине пробежал противный, сводящий мышцы холодок. А плавать? Как он будет плавать?? Слезы снова подступили, туманя взгляд, и я засуетилась активнее - снова присела рядом, открыла бутылку и... Я как-то и не задумывалась раньше, что совсем не легко приподнять взрослого мужчину за плечи, помогая ему сесть. Но это знание появилось у меня сугубо на практике, к сожалению. Сначала я попыталась приподнять его одной рукой, другой сжимая бутылку. Потом, освободив обе руки, я приложила все свои усилия. Но пока Мидас с трудом не приподнялся на подушках, ничего не выходило. Интересно, а он в курсе про ногу? Как он ее ощущает? То есть как ощущает ее отсутствие? Пришла глупо-гуманная мысль - нужно оградить его от этого знания как можно дольше. Смогу ли я отвлечь его настолько, что он не сразу заметит? Тут мне сможет помочь только его мутное самочувствие. Я приложила к губам Мидаса бутылку, а сама затараторила первое, что пришло мне в голову.
- Сейчас попьешь, и я сделаю бутербродов, как ты любишь. Я все принесла с собой - булочки свежие, салат, помидорки, сыр, мясо вареное, телятину и индейку. У меня еще кофе в термосе есть, по маминому рецепту - с ванилью и корицей. И она еще она напекла вкусняшек разных с ягодами, может, ты захочешь?