Под небом Олимпа: Апокалипсис |
|
ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет |
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности. ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ 7 : 21 |
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин |
|
НОВОСТИ ФОРУМА 
|
||
|
КОМАНДА АМС 
|
НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky от Аделаиды
|
ХОТИМ ВИДЕТЬ 
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » have you forgot something?
Участники: Бьёрн Дальберг & Кристиан Форд.
Место действия: Норвегия, Осло, спортивный зал "Олимп".
Время действия: начало марта 2010 года.
О сюжете: Дальберг не ожидал, что Форд всё-таки примет его предложение и заявится в спортзал, где он работает, но судьба, кажется, сама их сводит.
Отредактировано Björn Dahlberg (07.01.2018 17:39:09)
Кристиан в очередной раз пытается понять, зачем он пришел сюда? Очередной, потрепанный жизнью и временем спортивный зал, больше похожий на какой-то бойцовский клуб, чем нормальную качалку в не самом благоприятном районе городе, где риск остаться без колес на автомобиле выше, чем риск попасть в снегопад в середине зимы. Он поправляет эластичные бинты на костяшках пальцев и продолжает колотить боксерскую грушу: все разнообразие кружков заканчивается обучением рукопашному бою и тяганием железа. Форд предпочитает бесполезную отработку ударов по буквально рассыпающемуся от времени снаряду еще более бесполезному поднятию тяжестей. Идиот, ты же ходил в нормальный фитнес-клуб с бассейном, тренажерами и тренерами, не выглядящими так, словно могут свернуть шею одним ударом. И что тебе не сиделось там?!
Когда боковым зрением он замечает Бьёрна, который ставит удар какому-то парню, то ответ на поставленный вопрос находится сам собой. Черт бы побрал этого медведя. Жил же себе спокойно. Последний удар получается особенно яростным, отзывается болью в запястье, и Кристиан останавливает качающуюся грушу ладонью, чтобы перевести дыхание; где-то за спиной раздается рокочущий возглас:
— Форд! — он медленно поворачивается и видит, как к нему на всех порах чуть ли не бежит верзила под два метра ростом в обхват размером с двух Кристианов точно. — Не верю, что это ты! — у него рычащий, грубый голос, и со стороны может показаться, что он зол, однако в карих, асимметрично расположенных на лице, можно разглядеть радость. Если очень хорошо присмотреться.
Здоровяк стискивает его в объятиях: Форд едва успевает выставить перед собой ладони, хоть они и упираются в железной, по ощущениям, груду мышц.
— Я не думал, что увижу тебя здесь! Как жизнь, мужик? — грохочет в самое ухо верзила, и Кристиан кривится от слишком громкого звука.
— Я бы ответил, но для этого мне нужно дышать, — хрипит Форд, и здоровяк как-то почти по-девчачьи ойкает, аккуратно отпуская мужчину на пол. — Благодарю, Йоханн, — Кристиан оправляет задравшуюся футболку. — Не знал, что тебя уже выпустили. Почему не позвонил?
— Я не хотел тревожить тебя, мужик. Я стольким тебе обязан, — мнется с ноги на ногу Йоханн, и это выглядит как минимум забавно, особенно когда он склоняет голову вниз и выглядит пристыженно-виноватым; Форд дружелюбно пихает его в плечо.
— Это моя работа: помогать таким парням, как ты. Благодарить должен Лафея, что нанял меня. У тебя заботливый босс. Он же еще твой босс?
— Да. Ты же знаешь, я не могу уйти. У меня дети, — Йоханн вздыхает, хоть на губах и расплывается мечтательная улыбка, едва он упоминает детей.
— Тогда будь осторожнее в этот раз, потому что иначе может случиться так, что и я не смогу помочь тебе, — Форд улыбается, думая, сколько еще парней Лафея, которых он не знает в лицо, ошиваются в этом месте. На самом деле, это довольно предсказуемо: зал находится на его территории, а парням из банды необходимо где-то тренироваться и выпускать пар. Кристиан снова кидает взгляд в сторону Дальберга, который, кажется, смотрит прямо на них. Интересно, а он вообще понимает, кого тренирует здесь? Хотя, зная его наивность, не факт. Форд ухмыляется своим мыслям, однако Йоханн явно воспринимает это на свой счет.
— Ну, ладно, я, пожалуй, того, пойду, — говорит он. — Если тебе что-то будет нужно, ты только скажи. Я перед тобой в долгу, мужик, — он хлопает его по плечу, и Кристиан невольно морщится: рука у здоровяка тяжелая.
— И ты не хворай, — хмыкает Форд и разминает пальцами плечевой сустав, немного морщась от неприятных ощущений. Он успевает заметить, что Йоханн идет в сторону Бьёрна, прежде чем начинает колотить грушу, впрочем, продолжая наблюдать за этими двумя краем глаза.
Поначалу кажется, что нет места лучше для человека, чьей чуть ли не единственной стороной развития является физическая сила. Но он не тот человек, кто заботится только о кусках мяса, обрастающих вокруг костей, но нечто большее. По крайней мере, так считает он сам. А вот насчёт того мужика, похожего на колбасу — кстати, было бы неплохо перекусить после тренировки — сомнений не остаётся, там ведь явно не обошлось без стероидов.
За три недели запомнить все эти постоянно меняющиеся лица в принципе невозможно, но он пытается. Кто-то подходит сразу, пытается познакомиться с новым тренером сам, кто-то желает выделиться и привлечь к себе внимание, но есть в зале один человек, с которым Дальберг познакомился вне этого клуба и на кого раз в несколько минут он бросает взгляд, чтобы убедиться, что всё в порядке.
Он делает это на автомате, потому что чувствует какую-то ответственность, раз уж пригласил Форда в это далеко не самое привлекательное место, даже не рассчитывая поначалу, что тот задержится здесь больше, чем на час. Но уже третий день на этой неделе Кристиан исправно пригоняет свой автомобиль в не самый благополучный район города, чем привлекает внимание как женского, так и мужского пола, и занимается тем, что у местных называется спортом.
Поэтому, когда Йоханн быстрыми шагами преодолевает расстояние, разделяющее его гору мышц и заметно более стройное тело в лице Форда, он уже порывается двинуться в их сторону, боясь за жизнь и здоровье одного из них (вероятно, последнего), но спустя миг понимает, что это подобие объятия, а не попытка бросить Кристиана через прогиб или сломать позвоночник, что весьма удачно. Вид загораживает какая-то девушка со смуглой кожей, но он игнорирует её, делая шаг в сторону, всё ещё озабоченный этой странной встречей, перерастающей в любезный диалог давних знакомых.
— Эй, тренер, — настойчиво пытается привлечь его внимание девушка. Дикие угольные кудри заполняют всё пространство вокруг её головы, а не менее тёмные глаза без какого-либо стыда и даже с интересом разглядывают чужое тело. — Мне нужна ваша помочь.
— Да, конечно, — он не сводит глаз с тех двух, продолжая наблюдать за беседой, всё ещё не до конца уверенный в том, чем это может закончиться. Маленькая ручка несильно бьёт его в живот в попытке заставить Бьёрна слушать, и ему приходится перевести взгляд на девушку. — Что? Что случилось?
— Кажется, я случайно сломала тот тренажёр, — без капли вины в голосе объясняет она, говоря так, как будто пролила сок, и лениво тычет пальцем в дальний угол. Дальберг не замечает уловки в её словах, не понимает обычный попытки отвести его подальше от всех. — Наверно, не рассчитала силу или около того.
— Позанимайтесь пока на другом, — он учтиво улыбается, ободряюще хлопает её по плечу и спустя секунду уже шагает прочь, отмечая в голове в списке дел (где-то в самом конце) "проверить тренажёр", и, к своему счастью, замечает, что "колбаса" отходит от мужчины, что даёт ему возможность переговорить с ним тет-а-тет.
Гора мышц вблизи не выглядит слишком опасно, но и совсем безобидным назвать его язык тоже не поворачивается. Ну, подумаешь, спортсмен. Тягает железо так, словно это его работа. Не боксёр ли случаем? Нет, вряд ли.
— Привет, — пытается не выглядеть неловким, вкладывая в слова больше уверенности, — как жизнь? — Почему-то принято задавать это вопрос, не ожидая получить ответ. Вежливый жест, деталь этикета. — А ты в отличной форме, я смотрю, — зачем-то добавляет он, говоря очевидное. — Бьёрн, — протягивает руку.
— Йоханн, — отвечает глыба, останавливаясь на минуту для передышки. — А где Дональд?
— Слышал, что он переехал, — хоть какая-то польза от девушек, сплетничающих в зале время от времени. — В Швецию, насколько я знаю.
— Ты... Типа... Новый тренер? — Скорее факт, чем предположение. Он даже не расстроен заменой, кажется. Наверно, ему всё равно. Дальберг лишь согласно кивает в ответ.
— Знаешь того парня? — Указывает взглядом на Форда. Выглядит так, как будто пытается накопать информацию. Не слишком ли подозрительно?
— Кристиана? Он крутой! — Йоханн весело машет рукой адвокату, словно пытается подтвердить их дружбу своим действием. — Он мне помог, когда я случайно завалил тех двух. Судья хотел засадить меня на пятнадцать, а он на два договорился, представляешь? Если бы не он, я бы до сих пор за решёткой коптился!
На минуту притормозив, Бьёрн собирает в голове очередной паззл, делая самые неутешительные выводы. У него в зале уголовник, а он только сейчас узнаёт об этом. Интересно, сколько ещё здесь таких "случайностей".
— Ясно, — тянет гласные он.
— А почему ты спрашиваешь? — Колбаса вдруг становится чересчур подозрительным, щурит глаза.
— Просто интересуюсь, — тут же начинает оправдываться Дальберг, боясь, как бы тот не подумал ничего плохо. — Полезно знать, кого я тренирую, — добавляет он более уверенно, и Йоханн, кажется, верит.
Продолжать диалог дальше нет смысла, отходит в сторону, забыв про тренажёр, наблюдая за всем со стороны. Он думает о том, кем ещё могут быть "друзья" адвоката, с кем ещё связывался этот человек, решая свои дела, и с чем ещё ему приходилось иметь проблемы, которые он называет своей работой.
Разговор между Бьёрном и Йоханном выходит короткий, и Кристиану искренне жаль, что он не может услышать, о чем шла речь, хоть и догадывается, что это было как-то связано с ним: громила в какой-то момент поворачивается к нему и машет, на что Форд лишь кивает головой в ответ, продолжая пытаться делать вид, что сосредоточен лишь на боксерской груше.
Откровенно говоря, Йоханн был лишь одним из ребят Лафея, посещающим это место: за те три раза, что Форд уже успел побывать в этом спортзале, он встретил нескольких знакомых и еще нескольких парней, о которых он точно знал, что они из банды. Это было неудивительно, учитывая то, на чьей территории располагается зал.
После произошедшего диалога Дальберг явно задумывается над чем-то, а Кристиану надоедает повторять однотипную серию ударов, тем более мышцы уже порядочно тянет от нагрузки, так что он просто решает, наконец, поговорить с Бьёрном: нормального разговора у них до сих пор так и не случилось, если не считать коротких приветствий и непродолжительных переглядываний в процессе тренировок.
Форд ведет плечами, выпрямляя спину и сводя лопатки, а после показушно расстягивается, больше чувствуя, чем видя, на себе чужой взгляд; поднимает голову, убирает растрепавшиеся и мокрые от пота волосы со лба: некоторые светлые пряди начинают слегка виться, что неимоверно бесит. Он накидывает свое полотенце себе на плечи и берет в руки бутылку с водой.
— На самом деле, он очень добродушный, — говорит Кристиан, подходя к Бьёрну и тут же поясняя, — Йоханн. Жаль, что так и не смог найти для себя занятие, которое не было бы связано с криминалом. Как и многие в этом зале, — он обводит взглядом тренажерный зал, отмечая несколько знакомых лиц. — Так что не мог бы ты сделать мне небольшое одолжение, — Кристиан смотрит Бьёрну прямо в глаза и мягко улыбается, а тон его голоса понижается, словно собирается открыть страшную тайну. — Не показывай им никаких суперсмертельных приемчиков из своей военной практики. Этих ребят и так иногда заносит, а если ты превратишь их в машину для убийств, то у меня и моих коллег прибавится работенки. А я не люблю доводить до судебных слушаний, ты же знаешь, — Форд по-дружески хлопает Дальберга по плечу и лучезарно улыбается. — Подумай над моими словами, хорошо? Еще увидимся, Дальберг, — с этими словами он удаляется в сторону раздевалок.
И вот опять Форд оказывается на шаг впереди. На один ли? Даже здесь и сейчас он умудряется владеть большей информацией, чем успел открыть для себя Дальберг за всё время, что работает здесь, а это уже несколько недель. Но в этом, разумеется, есть и свои плюсы: можно не беспокоиться за Кристиана, ведь такие друзья, как Йоханн, вряд ли дадут своих в обиду.
Бьёрн тоже не дал бы.
Только у Кристиана так умело получается задавать вопросы, на которые можно не отвечать. В каждом из них скрывается что-то другое, будь то усмешка, утверждение или даже просьба. А иногда просто не хочется отвечать, потому что бывает так, что одного лишь вопроса достаточно. Особенно тогда, когда ответ знают они оба.
Дальберг не замечает, как продолжает пялиться ему в спину, задумавшись о чём-то своём, провожая Форда взглядом. Бьёрну даже не нужно смотреть на часы, потому что Кристиан уходит всегда в одно и то же время. Минута в минуту. Абсолютная пунктуальность, равной которых он пока не встречал. Все служители закона так живут? Вряд ли. Похоже, это его особая черта. Да, такой человек станет опаздывать лишь для того, чтобы привлечь внимание. Хотя это у него получается и без лишних жестов.
Лишь спустя минут десять один за другим зал начинают покидать остальные члены клуба. Кто-то уходит, не сказав ни слова, кто-то подходит, чтобы так же хлопнуть по плечу на прощание, кто-то дружелюбно даже бьёт кулаком, а кто-то намерено задерживается, желая остаться с тренером наедине. Бьёрн игнорирует девушку, продолжая проверять тренажёры один за другим, раскладывая блины и гантели по местам и выключая беговые дорожки. Бедняжке ничего не остаётся, только отправиться в раздевалку в надежде, что в следующий раз у неё обязательно получится заполучить Дальберга и, может быть, даже уговорить угостить её чашкой кофе. Или хотя бы протеинового коктейля. Ну а как иначе ещё он может поддерживать тело в такой прекрасной форме? Тут без каких-то добавок явно не обошлось! Так думает каждый второй, кто видит Бьёрна.
Не придумаешь стандартнее процедуры для человека после тренировки, чем душ. Но если говорить на чистоту, то сам Дальберг так сильно не напрягается за весь день, как все те, кто приходит туда за красивым телосложением. Одной причиной этому является сама суть работы тренера, где следует больше наблюдать и помогать, лишь изредка показывая на примере. Вторая же причина куда более необычная. Причина, по которой он перестал уставать вовсе и о которой распространяться не желает.
Кристиан отлично осведомлен о своих недостатках; пожалуй, он мог бы составить из них список в алфавитном порядке при желании. Кристиан отлично осведомлен о своих недостатках, но, что самое важное, он отлично уживается с каждым из них, не упуская случая поддаться собственным порокам исключительно ради удовольствия и самоудовлетворения. И в тот самый момент, когда он возвращается в душевую в раздевалке, чтобы забрать забытый там гель для душа, в голове что-то щелкает, давая совершенно простой в своей банальности ответ на вопрос "Начерта тебе сдался этот идиот?!", мучающий его где-то неделю.
Всего-то и нужно было, что увидеть, как Бьёрн, кажется, абсолютно не замечающий чужого присутствия, стоит под явно обжигающими струями воды — от кожи его поднимается пар, заполняя пространство вокруг него. Он что-то насвистывает себе под нос, намыливая длинные светлые волосы, потемневшие от воды, тогда как Форд, вцепившийся пальцами в злополучный гель до белеющих костяшек. Душевая представляет собой полностью открытые с одной стороной кабинки, и ничто не мешает Кристиану любоваться тем, как плавно перекатываются мышцы под влажной, покрытой пеной кожей; как движутся лопатки, то приближаясь друг к другу, то отдаляясь; как длинные цепкие пальцы зарываются в волосы, распределяя по ним шампунь.
Форду хочется касаться этой кожи языком, царапать эти лопатки, облизывать эти пальцы. Форду хочется почувствовать на себе тепло чужого тела, почувствовать вкус чужих губ, почувствовать... В паху ощутимо и знакомо тяжелеет, и он позорно ретируется, пока его не заметили, чтобы обдумать план дальнейших действий.
Ему кажется, нет, он совершенно теперь уверен, что нашел единственно верное решение своей проблемы, из-за которой даже начал ходить в какой-то задрипанный зал. Все, что ему нужно — и только при мысли об этом на губах расползается пошловатая ухмылочка — это переспать с Дальбергом, чтобы избавиться от тяги к чему-то новому, доселе не распробованному. Ему хочется узнать его, чтобы потерять интерес, как уже бывало не раз. И как он раньше не догадался, что дело в банальном влечении?
Кристиан одевается — костюм-двойка от своего тезки, Форда, — и его одолевают сомнения, насчет того, получится ли так просто сломать оборону сего занимательного экземпляра и как можно быстрее, чтобы избавиться уже от туманещего голову наваждения? Бьёрн не похож на того, кто будет вешаться на парней, даже таких сексуальных, как Кристиан.
Для принятия решения хватает нескольких секунд, как и для того, чтобы достать из кармана брюк зажигалку и поджечь галстук — не самый его любимый, так что даже почти не жаль. Теперь у него есть двадцать минут с того момента, как первая ложь вырвется из его рта, чтобы убедить Дальберга в том, что главная мечта всей его жизни — протестировать свою ориентацию.
Кристиан ухмыляется, зачесывая назад вьющиеся влажные волосы, и, подхватив спортивную сумку, выходит из раздевалки. Он подумывает подождать Бьёрна на улице, однако его самого уже поджидают. Какой-то тщедушный парень с дерганными движениями подбегает к нему сразу же, как только видит; даже входная дверь не успевает закрыться.
— Это же вы? Вы Кристиан Форд, адвокат, который вытащил Йоханна? — он нервно глотает слова, и Кристиан сжимает челюсть: ему совершенно не хочется связываться с каким-то подозрительным типом, не будучи уверенным в том, на кого он работает и сколько ему заплатят. — Мне нужна помощь. Срочно.
— Боюсь, вы обознались. Я не он, — ложь вырывается, запуская таймер. Парень, конечно же, верит — у него нет других вариантов — и уходит, опустив плечи. Форд раздраженно чертыхается и вскидывает руку, чтобы засечь время, которого остается не так уж и много.
Бьёрн появляется, когда на таймере остается порядка четырех минут. Кристиан мерзнет — кончики ушей и носа краснеют от холода, а влажные волосы, кажется, начинают замерзать. Он переступает с ноги на ногу и делает очередную затяжку, словно пытается согреться от тлеющего кончика сигареты; пар изо рта мешается с сигаретным дымом, который он выдыхает. Он не был готов к тому, что придется стоять на улице так долго; вся его одежда в принципе предназначена лишь для того, чтобы просто дойти от здания до машины, и не включала в себя необходимость торчать на улице, да еще и с мокрой головой.
Дальберг, кажется, удивлен, когда видит его, и Форд, бормоча что-то отдаленно похожее на "Наконец-то", бросает окурок на асфальт и топчет его носком туфли. И улыбается соблазнительно, когда подходит к Бьёрну.
— Знаешь, у меня совершенно нет времени, так что мне придется быть кратким, — запальчиво начинает говорить Форд и тут же прикладывает палец к чужим губам, тихонько шипя. — Нет, помолчи, дай мне сказать. Давай взглянем фактам в лицо: нас постоянно сталкивает, что в том баре, что в лифте, теперь мы ходим в один спортзал. Разве не удивительно? Мне кажется, это судьба. Божественное предзнаменование. Ты веришь мне? Ты же не считаешь, что я просто слишком долго простоял на морозе, и у меня начался жар? Я думаю, что все это не случайно. Наши встречи, наше знакомство. А если это судьба, то кто мы такие, чтобы противиться ей, да? Разве я не прав? Скажи-ка мне, медвежонок, разве это не правда? — он говорит торопливо, чуть сбивчиво, и щеки у него красные от мороза. Кристиан стоит уже вплотную к Дальбергу, используя силу на полную, совершенно не ограничивая себя, стараясь заставить своего собеседника верить каждому слову, вслушиваться в каждую букву.
Он кладет свои ледяные ладони на горячие, практически обжигающие щеки Бьёрна и чуть привстает на носочках, — скорее, чтобы быть выше, значительнее, чем из-за банального неудобства, — а после касается губами губ, бегло, будто на пробу. Тут же отстраняется, проверяя реакцию, и прижимается сильнее, проводит языком под нижней губе Дальберга, пытаясь определить, какого же она вкуса.
Таймер тикает, отсчитывая последние секунды.
Бьёрн задерживается на несколько минут почти на выходе, ввязавшись в диалог с администратором приёмной, желающим почему-то именно сейчас уточнить расписание работы Дальберга и пометить что-то в своём журнале. В этом нет никакого скрытого подтекста, совершенная обычная процедура для любого нового тренера в "Олимпе".
Он машет приятелю на прощание, желает хороших выходных — банальный этикет — и выходит на улицу, в меру уставший, но как будто удовлетворённый, в самом лучшем расположении духа. И только мысли о паре банок пива и хоккейном матче, транслирующемся в прямом эфире откуда-то то ли из Канады, то ли из США населяют эту светлую голову, когда он замечает его. Ещё не уехал?
Конечно, возникает желание спросить. Или дать возможность задать вопрос Форду? Если повезёт, снова подвезёт на своей чудесной крошке, любоваться которой Дальберг не устанет никогда. Кристиан не даёт и слова сказать, аккуратно касается пальцем кончиков губ и что-то говорит про время. Куда-то опаздывает? Всё-таки не подвезёт? Речь продолжает литься единым потоком слов, буквально заливающим уши, как сладкий сироп, и хочется продолжать слушать его дальше. Чудной... Говорит про какие-то странные вещи. Нет, не странные, а вполне естественные. Каждое слово без сомнений принимается на веру, не подвергается критике, а вполне гладко ложится на происходящее.
Шестьдесят. Бьёрн замечает алый оттенок на чуть ли не впалых щеках, до невозможного острые скулы и иней, образующийся на ресницах, обрамляющих два топаза. Так близко... Сорок. Дистанция между ними запретно мала, но его нисколько не смущает. Никого из них. Так всё и должно быть. Разве нет? Тридцать. Пальцы холодные, тонкие, изящные и такие нежные — будь аккуратен, разобьёшь. Но губы другие, тёплые, несмотря на мороз, и такие сладкие. Как мёд? Двадцать. Одной секунды мало, чтобы распробовать вкус, но Кристиан не думает останавливаться. Ещё чуть ближе, хотя куда уж ближе? Дай волю, прижмётся телом всем. Десять. И смело, почти жадно продолжает наступление. Как хочется ответить тем же, как хочется отдаться сиюминутного порыву и мимолётному мгновенью. Три. Его язык опаснее, чем он сам. Дерзкий, настойчивый... Амбициозный? Два. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Один. Слишком реально, чтобы быть сном. Ноль.
Туман рассеивается, время пробудиться. Что? Непонимание и тысяча вопросов. Чужие губы, сладкий аромат и отголосок сна, который рассеялся вместе с приятным чувством, оставивший за собой лишь стыд и каплю разочарования. Казалось бы, зачем уж останавливаться, но... Так нельзя.
Бьёрн отступает с удивлением на лице, поверив в то, что всё это случайность. Что на него нашло? Что это было? Задумался, наверно. Другого объяснения не находит. Румянец на щеках, потупленный взор и лишь секунда, чтобы придумать, что сказать.
— Извини, — срывается почти на автомате. Кто виноват? Не время разбираться. Пусть будет он — сейчас не так ведь важно. Вся ситуация — чистой воды абсурд. По крайней мере, для него. Во взгляде Кристиана это... Что? Разочарование? Обида или злость? Разобраться трудно за тот краткий миг, что Дальберг позволяет себе, чтобы заглянуть в эти чужие, но ещё минуту назад бывшие такими близкими глаза.
Не зная, что ещё сказать, решает ретироваться. Молча, разворачивается и шагает прочь, не обращая внимания ни на дождь, ни на сопутствующий ему снег, забыв про всё ещё мокрую голову, которая может стать причиной простуды или гриппа, стараясь не думать ни о чём. Идёт довольно быстрым шагам в попытке убежать, надеясь, что тот второй догонять его не станет. Надеется никогда его больше не видеть.
Добирается до дома пешком. Игнорирует автоответчик и SMS, оставленные Хельгой, забывает даже про пиво и про матч, тем более ужин. Сняв кучу мокрый вещей и бросив в дальний угол, забирается под одеяло, сворачивается клубочком и пытается забыться, выбросив сотни вопросов из головы, потому что боится получить на них ответы. Но один из них никак не даёт ему покоя.
Что же ты сделал, Кристиан Форд?
Дверь машины закрывается резко, громко, и Кристиан чуть не зубами скрипит от злости и обиды: такой момент оказался упущен из-за того, что какому-то идиоту хватило ума пристать к нему и заставить потерять драгоценные минуты. Форд заводит мотор и включает обогреватель; у него немеют от холода кончики пальцев, а горло спирает: надышался холодным воздухом. Он растирает ладони друг о друга и чертыхается, чертыхается, чертыхается... Все планы отделаться от Дальберга за двадцать минут с помощью быстрого перепиха на заднем сидении Мерседеса — широком, удобном, проверенном опытом сидении — превращаются в пыль; и все его стояние на морозе в дизайнерском пальто не приводит ни к чему, если только не считать за победу тот факт, что Бьёрн даже не попытался раскрошить ему череп за дерзость. Впрочем, это может быть заслугой исключительно его силы.
Он вспоминает, насколько ошарашенным было лицо Дальберга; вспоминает, что он почти начал отвечать на поцелуй, и ярость переполняет, выплескивается в жестком ударе по кожаной обивке руля. Ладонь тут же отдается глухой болью, но Кристиан лишь кривит губы. Он из тех, кто добивается того, что хочет; из тех, кто считает, что достоин немедленно заполучить все, что только пожелает, а оттого досада и горечь поражения комом застревают где-то в горле. Ему так сильно хотелось покончить с этим сегодня, чтобы больше даже не думать о возвращении в эту дыру...
Решение приходит моментально и не отличается оригинальностью: все, что ему нужно, — отвлечься, поменять цель, и, быть может, тогда навязчивое влечение к Дальбергу пройдет само собой. Быть может, он слишком давно не спал с мужчинами, предпочитая женщин.
Кристиан усмехается, когда резко трогается с места, и комья снега вылетают из-под колес.
Он не растерял хватку — это становится ясно, как только переступает порог закрытого гей-клуба в центре Осло: чувствует заинтересованные взгляды, что скользят по растрепанным, еще влажным волосам, все же успевшим оттаять, по расстегнутой на несколько верхних пуговиц рубашке, в вырезе которой видны выпирающие ключицы. Форд подходит к барной стойке, лениво, придирчиво осматривает присутствующих, словно выбирает самого лучшего жеребца на скачках.
Смазливого вида бармен подает виски быстро, и лед звонко стукается о стенки стакана; алкоголь приятно дерет глотку, разливается жаром по пищеводу, и Кристиан довольно жмурится, нарочито медленно облизывая губы, позволяя кончику языка обводить их контур, задевая кожу. Ему нравится чужое душное липкое желание, которое буквально витает в воздухе; он чувствует, что на него пялятся, что его хотят, и это будоражит, это вставляет почти так же сильно, как кокаин и победы в зале суда.
— Ты красивый, — грубоватый прокуренный голос звучит возле самого уха, и Форд фыркает; дно стакана гулко ударяется о столешницу бара.
— Я знаю, — равнодушно откликается Кристиан и медленно поворачивает голову, тут же сталкиваясь носом к носу с каким-то блондином, похожим на помесь байкера и вышибалы из дешевого клуба под крышей мафии, хоть и одетым в костюм, явно сшитый на заказ. Определенно тот самый типаж, который ему нужен, чтобы выкинуть из голову одного назойливого идиота. — Ты в моем вкусе. Выйдем? — ему совершенно не хочется тратить время на бессмысленные прелюдии и осточертевшую игру в недотрог, не понимающих, ради чего они пришли в место, подобное этому.
— Так сразу? — недобайкер шокировано смотрит, будто не может поверить собственной удачи, и Форд закатывает глаза, не понимая, почему за последние двадцать восемь лет жизни ему встречаются одни идиоты.
— Не хочешь или боишься? — с вызовом в голосе топчет чужое эго Кристиан, добиваясь своего: недовышибала резко сдергивает его со стула и тащит в сторону туалета; Форд лишь ухмыляется, позволяя сжимать свое запястье с такой силой, что глядишь могут полопаться сосуды.
Случайный партнер целуется мокро, торопливо и как-то жадно, словно хочет обглодать лицо, и Кристиан брезгливо морщится, отворачивается, пока незнакомец воюет с пряжкой его ремня. Ему льстят ненасытные прикосновения, едва слышный шепот, состоящий из сладострастного бреда, настолько наивного, что того и глядишь завянут уши. Кристиан позволяет стянуть с себя штаны, зарывается пальцами в светлые волосы и отклоняется назад, чуть прогибаясь в пояснице и толкаясь бедрами вперед, издавая тихий стон, когда горячий рот накрывает член.
Он почти добирается до оргазма, когда в кармане пиджака начинает вибрировать телефон; Кристиан кладет руку на затылок мужчины, словно приказывает не останавливаться, и принимает вызов.
— Ты должен сейчас же приехать в участок, — догадаться о том, кто смеет тревожить его в столь поздний час, можно по одному лишь ледяному тону и колким словам, больно режущим уши. Форд моментально напрягается.
— Что случилось? — его голос хриплый, и этот факт не скрывается от Луизы Реймонд, что хмыкает где-то далеко, но так близко, отчего у Форда по спине ползут мурашки.
— Улле никак не успокоится. Он арестовал Гарри. Ты должен вытащить его. Я ему верю, но он слишком стар, на него легко надавить. Бедняга не тот, кем был раньше, — в ее голосе явственно слышится сожаление, и Кристиан думает о том, что никогда бы не захотел услышать его в свой адрес: это бы означало, что он настолько жалок, что больше не способен выполнять свою работу, а кто не способен выполнять свою работу надолго на этом свете не задерживаются. Не в империи Реймондов уж точно.
— Я его вытащу, — серьезно отвечает Форд и отталкивает блондина, что растерянно и почти виновато округляет темные от возбуждения глаза. — Мне пора. Но это было неплохо. Может, еще повторим, — он треплет его по щеке, будто собаку, а после натягивает штаны и застегивает ширинку, одновременно выходя из кабинки. Блондин, кажется, что-то говорит ему вслед; возможно, просит номер телефона, но Кристиана это не интересует.
Он заводит мотор, а после рассматривает себя в зеркало заднего вида, тут же недовольно цокая языком: красные, воспаленные глаза, слишком потрепанный вид, алеющие следы от поцелуев на скулах. Так что Кристиан достает из бардачка тональный крем, который аккуратно втирает в кожу, чтобы выровнять тон лица, после капает в глаза специальные капли, чтобы снять воспаление. Поправляет рубашку, но пару верхних пуговиц все же не застегивает, решив, что чересчур официальный вид заставит детектива воспринимать его серьезно, когда он бы предпочел в очередной раз остаться недооценнным, погребенным под предвзятостью и неприязнью.
До нужного участка Форд добирается за десять минут: ночью совершенно нет пробок. Он брызгает в рот освежителем дыхания и здоровается с дежурным, освещая холл улыбкой ярче, чем тусклые лапмы под потолком.
— Ну конечно, кого еще могла прислать эта стерва, — детектив Улле — вечно хмурый и смолящий одну за другой сигареты толстяк, чуть ниже Кристиана ростом, недовольно хмурится, отчего его лицо напоминает сдувшийся мяч для регби.
— Надеюсь, детектив, хоть в этот раз Вы сможете предоставить мне реальные доказательства вины моего клиента, — вместо приветствия переходит в нападение Форд, но стоит расслабленно, даже вальяжно.
— Будут тебе доказательства, засранец, — бурчит он. — Что, вытащили тебя из кровати очередной шлюхи? Вон вид какой потрепанный, — Улле демонстративно принюхивается. — Еще и пьяный.
— То же я и могу сказать о Вас, детектив, — щурит глаза Форд, кивая в сторону выглядывающей из кармана пиджака крышки фляги. — Мы пойдем на медицинское освидетельствование или займемся делом? Я хочу видеть своего клиента. Надеюсь, Ваши шавки не начинали допрос без меня. О, пожалуйста, скажите, что начинали, чтобы я мог вернуться к своим делам вместо того, чтобы находиться в Вашем обществе, — детектив смеряет его поистине испепеляющим взглядом, но все же провожает в комнату для допросов.
Кристиан добивается освобождения Гарри Густафссона в пять утра, едва не заставив детектива Улле достать табельное оружие и начать из него палить от ярости и невозможности ничего сделать, отчитывается перед миссис Реймонд и добирается до дома в шесть. Что ж, по крайней мере в одном он не ошибается: этой ночью забыть Бьёрна Дальберга у него все же получилось.
Отредактировано Christian Ford (25.12.2017 21:13:30)
Утро субботы не сулит ничего хорошего.
Головная боль и желание чихать чаще одного раза в час — не самые лучший спутники на ближайшее время. Вероятно, мокрая голова и холодный весенний пятничный вечер сделали своё дело. Весьма типично для местного климата, поэтому особого удивления не вызывает, как не становится причиной для того, чтобы отменить запланированный визит к родителям, ждущих Бьёрна в гости с середины февраля.
Как и любая мать, Хельга обладает особым родом магии, которую она называет "материнской заботой". Почему-то именно её лечение имеет такой удивительный эффект, пускай использует она обычные молоко и мёд, которые в смешении дают уникального рода лекарство, коим привыкла поить сына в таких случаях. Истинная Фригг. И в такие моменты Дальберг даже радуется, что является их единственным сыном, потому что вся любовь и забота направлена на него одного.
Что до Густафа, то он куда меньше волнуется о состоянии сына (точнее делает вид, на самом деле просто полностью доверяет в этом вопросе жене, строя из себя настоящего мужчину), сидя напротив в столовой, ожидая возвращения Хельги с кухни. Может показаться, что отец как-то сердит или даже расстроен, но он так выглядит большую часть времени. На самом деле, он просто думает.
— Тренер, значит, — продолжение разговора после некоторой паузы. В его голосе нет осуждения или расстройства, только какой-то анализ, не поддающийся описанию. — И ты думаешь, это тебе подходит?
Он ведь никогда не скажет прямо, что не разделяет выбор сына, который понимает всё без слов, когда это касается отца. Густаф слишком умён, чтобы обходиться с ним как с ребёнком или солдатом, потому что знает, что командовать в данном случае бесполезно. Бьёрн ведь уже не мальчик.
— Думаю, что на данном этапе это лучший вариант, — ни тени сомнения в ответе. Дальберг-младший ещё в юности смекнул, что уверенность в словах в момент ответа за свои поступки особенно важна, когда пытаешься что-то доказывать родителям. Конечно, это не всегда помогало, когда он был ребёнком, но теперь-то всё в его руках, выбор только за ним.
— И это после нескольких лет службы в элитнейших войсках Норвегии, — небрежно замечает Густаф, напрасно пытаясь скрыть скептицизм в словах, но сын даже не утруждает себя ответом, улыбаясь кончиками губ, будучи уверенный в своей правоте.
Кружка с горячим молоком и растворённым в нём мёдом почти остыла, выпитая лишь наполовину, но он продолжает пить, чувствуя, как горло благодарит его за этот дар, в магии которого он не сомневается. По отцу видно, что он очень хочет сказать что-то ещё, но почему-то молчит. Возможно, понимает, что говорить что-то бессмысленно, и лишь надеется, что Хельга сможет вразумить сына каким-то волшебным образом.
Буквально в следующий миг появляется она, держа в руках супницу с куриным бульоном, приготовленным по её особому рецепту. Удивительно, что именно сегодня она решила приготовить именно его. Говорят же, что матери способны чувствовать своих детей на расстоянии. Она точно чувствует.
— Что с тобой, дорогой? — Спрашивает как будто невзначай, бросив взгляд на сына. — У тебя кто-то появился?
Бьёрн давится супом, обжигая язык и проклиная себя за то, что вообще решил зайти к родителям после... После того вечера пятницы, о котором он старательно пытался не вспоминать всё это время. Пожалуй, Хельга чувствует всё даже слишком хорошо.
— Нет, — запивает обожжённое нёбо уже холодным молоком, пытаясь вести себя естественно. — С чего ты вдруг решила?
— Не знаю, — смеётся мать, пожимая плечами. Из всех присутствующих здесь людей она всё равно продолжает оставаться самой умной и понимающей. И всё эта Хельга видит, будто Хеймдалль разделил с ней свой главный дар. — Просто показалось.
И даже подозрительный взгляд Дальберга-младшего не берёт её, но ведь как радостно становится сердцу, когда она улыбается. Густаф даже не пытается вникать в этот диалог, помня, как часто сын в прошлом менял девушек, но, слава Одину, отрёкся от распутной жизни, поступив на службу. Кажется, Дальберг-старший просто ждёт момента, когда сын придётся домой и скажет, что женится. Это было бы идеальным стечением обстоятельств.
— Если у меня появится девушка, мам, ты узнаешь об этом первой, — даёт ей обещание Бьёрн и лукаво подмигивает, отправляя в рот очередную ложку горячей жидкости.
В школьные и студенческие годы он не был так откровенен с родителями, считая это глупым и бесполезным. В это время лучшими друзьями обычно являются постоянные собутыльники или однокурсники, общение с которыми заменяет всё остальное. Но рано или поздно они все почему-то куда-то исчезают, теряются, а родители остаются. Наверно, каждый со временем приходит к мысли, что друзей ближе и преданнее никогда не будет.
— Останешься на ужин? — Она и так видит сына совсем редко, надеется провести с ним больше времени, ведь опять пропадёт потом снова на недели три-четыре. Густаф точно против не будет.
— А ты приготовишь мою любимую картофельную запеканку? — Это начинает походить на торг, в котором они оба что-то выиграют, или на детскую игру, из которой они оба выйдут победителями.
— Только если ты свозишь меня на рынок, — ставит своё условие Хельга, зная, что Бьёрн не откажет. Напоминает сценку спектакля, которую они разыгрывают уже не первый раз. Однако им отчего-то не лень делать это снова и снова, веря в то, что это просто традиция.
Он везёт её на рынок ближе к вечеру, покупая больше того, что она оберёт обычно, раза в четыре, полностью оплачивая всё, не позволяя ей даже трогать пакеты, куда складывает всё сам, и покорно даёт целовать себя в щёку. Хельга скучает по нему даже сейчас, когда он рядом, зная, что скоро он опять уйдёт.
Бьёрн остаётся у родителей на все выходные.
Кристиан, пребывая в прескверном расположении духа, в четвертый раз паркует свою машину в сомнительном районе, достает из багажника спортивную сумку и направляется ко входу в злополучный спортивный клуб, где работает треклятый Бьёрн Дальберг. Ему кажется, что ситуация действительно патовая: несмотря на весьма успешный заход в субботу ночью в клуб , в котором удалось-таки снять какого-то парня, чьего имени уже и не припомнит, мысли об одном светловолосом идиоте никак не желают покидать голову. Так что Форд решает сходить на очередную тренировку, чтобы придумать план дальнейших действий; ему хочется верить, что стоит увидеть Бьёрна, и в голове сложится пазл, но при встрече с Дальбергом все становится лишь запутаннее. Они едва кивают друг другу в качестве приветствия из разных углов зала, и больше даже не смотрят в сторону друг друга.
Форд остервенело колотит грушу, отчего начинают ныть кисти; кажется, даже умудряется сбить кожу на костяшках пальцев, несмотря на намотанные на руки эластичные бинты. Ему не нравится зацикленность на одном конкретном человеке, ему не нравится, что именно на Бьёрне его мозг решил включить режим "добиться любой ценой", как бывало со многими вещами, которыми он не мог обладать в силу различных обстоятельств или из-за запрета ими обладать. Так было с девушкой капитана сборной университета по баскетболу, которую он отбил просто потому, что мог; так было с конкурсом по грамматике в старшей школе, когда ему сказали, что он ни за что не сможет победить действующего чемпиона. Так было с особенно запутанными делами, за которые никто не хотел браться, и с особенно принципиальными девушками в клубах, утверждающими, что ни за что не будут трахаться в туалете с первым встречным. Кристиан всегда любил вызовы, потому что тем слаще вкус победы, чем неприступнее выглядит цель.
То же самое происходит сейчас и с Дальбергом, вот только в этот раз все намного сложнее, чем заучить несколько правил или обворожить девчонку: Бьёрн, кажется, действительно гетеросексуальной ориентации и может с легкостью проломить ему череп за еще один непотребный намек. Еще повезло, что не сделал этого в прошлую пятницу.
Потому Кристиану ничего не остается, кроме как мутузить несчастный снаряд до того момента, пока не наступает время идти домой: он предпочитает придерживаться четкого графика, хоть в этот раз и уходит чуть раньше, чтобы снова случайно не наткнуться на Дальберга в душе. Рисковать не хочется совершенно.
Впрочем, его покровитель явно находится не на его стороне (или, что более вероятно, наоборот наслаждается складывающейся ситуацией): Форд забывает в душевой свой шампунь, и на мгновение ему кажется, что может стоит оставить его там, но все же лишь трагично вздыхает, приглаживая ладонью влажные волосы, и идет в сторону душа, откуда раздаются звуки льющейся воды. Кристиан, придерживая одной рукой полотенце, обмотанное вокруг бедер, — еще не успел переодеться — заходит внутрь и делает вид, что не замечает Дальберга; старается вообще не смотреть на него.
И, конечно же, шампунь оказывается именно в той кабинке, которую занимает Бьёрн. Форд возводит очи к небу, проклиная одного пронырливого бога, наверняка ухахатывающегося на тем, какой отличный розыгрыш у него вышел, а после тактично покашливает, привлекая к себе внимание.
— Извини за беспокойство, но ты не мог бы подать мне мой шампунь, что я умудрился здесь забыть? — старается говорить как можно нейтральнее и бесстрастнее Кристиан, хоть голос все же предательски срывается на хрипотцу. Он сильнее вцепляется пальцами в белоснежное полотенце и даже решается посмотреть в пронзительно-яркие глаза Дальберга, отчего-то кажущиеся чуть темнее обычного; из-за освещения, наверное.
На первый взгляд может показаться, что всё встаёт на круги своя: обыкновенный визит к родителям на выходные, вопросы матери о личной жизни и попытка свести сына с милой девушкой, имя которой то ли Лилиан, то ли Лейла, переехавшей на ту же улицу вместе с родителями совсем недавно, и очередные нотации отца на тему того, как он понапрасну тратит свою жизнь на занятие, которое и настоящей работой он не считает. Всё настолько банально, что к понедельнику Бьёрн уже и вовсе забывает как о Кристиане, так и о чёртовой пятнице.
Ненадолго.
Прокручивая в голове слова матери о том, что он обязательно должен приехать к ним на следующие выходные, потому что они собираются поужинать вместе с новыми соседями, Дальберг натыкается взглядом на Форда, пришедшего в зал точно по расписанию. Одного короткого приветствия более, чем достаточно. Всё остальное время сводится к попыткам полностью игнорировать существование Кристина и его присутствие не только в помещении, но и в принципе в жизни.
Напрасно.
Уверенный в том, что "опасность" миновала, он с облегчением выдыхает, на автомате делает обход зала, проверяя наличие всего снаряжения и общее состояние подконтрольной ему территории. Снова погрузившись в мысли о чём-то бытовом, Бьёрн несёт своё тело в место, где горячая вода делает своё дело — снимает напряжение. Но почему-то его напряжение она снять не в силах. Он даже не замечает чужую банку из-под шампуня, оставленную кем-то в забытье или спешке, полностью уйдя в себя.
Удачно.
Неожиданный знакомый голос, звучащий откуда-то из-за спины, не пугает его, но удивляет. Он узнаёт его, не оборачиваясь, за короткое время привык к нему и был бы даже рад слышать его, если бы не... Трёт глаза в попытке вымыть из них пену, чтобы убедиться, что не ошибся. Почти виноватый взгляд и ещё влажные волосы — зачем вы здесь? Воспоминания вываливаются на него, сбивая мысли с кучу, путая желаемое с действительным. Шампунь, говоришь, забыл...
Он берёт с полочки заветную баночку и подходит к Форду почти вплотную, держа шампунь в руке, что разделяет их, и смотрит в глаза Кристиану, пытаясь найти в них ответы на терзающие голову вопросы, но в слабом свете единственной лампы почти не видно радужки, сковывающие чернильные глубокие зрачки. Форд обхватывает тонкими пальцами бутылку, но не выдергивает её из рук Бьёрна, продолжает смотреть в упор, всё ещё не будучи уверенный в том, чем это закончится.
Дальберг сдаётся первым. Делает ещё один шаг навстречу, сокращая расстояние между ними до минимума, представляющего собой ту самую чёртову банку и пару руку, напряжённых донельзя, — секунда на размышление — и едва заметное прикосновение губ, как в первый раз, как у школьника, совершенно не умеющего целоваться, боящегося быть отвергнутым. Какая ирония. В глазах Форда не то удивление, не то сомнение, и Бьёрн начинает думать, что сглупил. А не приснилось ли всё это тогда? Не приснилось.
Кристиан не дурак, а потому не станет упускать шанс, отвечает вполне уверенно, но позволяет в этот раз Бьёрну взять инициативу, пускает его в свой рот, крепче сжимая бутылку в руках, боясь сделать лишние движение и вспугнуть внезапно вспыхнувшую страсть. Дальберг мягким движением обхватывает свободной рукой его шею, как вдруг внезапным движением разворачивает и отталкивает от себя, вынуждая Форда неуклюже пятиться, боясь поскользнуться и попадая под струю воду, а затем упираясь спиной в холодную плитку. Думает, что Бьёрн передумал? Думает, что он убьёт его здесь и сейчас?
Возможно, что на миг в его голове мелькает такая мысль, но её затмевает другая, куда более навязчивая, требовательная и жизненно необходимая. Дальбрег выглядит разъярённым быком, готовым проломить стену своей головой, яростным медведем, способным разорвать на куски огромными руками, но вместо этого он лишь следом за Фордом проходит через поток, прижимается к нему так сильно, что мог бы раздавить, приложи ещё хоть каплю больше усилий, и целует так горячо и страстно, из-за чего его пальцы размыкаются, и дурацкая банка с шумом падает на мокрый пол.
Бьёрн позволяет чужим рукам изучать его спину и крепкие плечи, пытаться прижать его к себе ещё сильнее, будь это возможно, пока сам, не обращая внимания на длинные мокрые волосы, облепляющие уже не только его лицо, занимает исследованием чужого языка, куда более смелого, чем он считал раньше. Мысль о том, что это неправильно, куда-то испаряется вместе с горячей водой, струями стекающей по его телу и заставляющей полотенце, служившее Кристиану прикрытием, мокнуть. Форду как будто всё равно. Влажная махра больше не в силах оставаться на бедрах и под собственным тяжёлым весом падает куда-то к ногам, оставляя Кристиана с Бьёрном на равных.
Никогда в жизни Дальберг не смог бы подумать, что это может стать причиной его возбуждения. Форд замечает это, и губы его искривляются в очередной ухмылке. Ему смешно? Конечно, ему смешно. Ведь он, кажется, добился своего. Ещё одна галочка в бесконечном списке его мимолётных желаний. Глаза хитро смотрят на хмурящегося медведя, пока язык до невозможного пошло облизывает чужие губы. Нет, просто так Бьёрн отпускать его не собирается.
Кажется, он уже проворачивал нечто подобное с девчонкой из группы поддержки, когда учился в старшей школе. О, лихие времена, когда члены сборной по хоккею были нарасхват. Девушки в очередь выстраивались, чтобы сходить на свидание со спортсменом, но случайный секс после очередной победы в душе или раздевалке для него был вполне обычным делом. Тренер был не в восторге, конечно, но отучить так и не смог.
Сценарий как будто повторяется, но теперь перед ним не похотливая блондинка с пышными формами, ростом на голову ниже, а крепкий стройный мужчина, уступающий лишь пару сантиметров в росте и выглядящий почему-то куда более привлекательно. То ли дело в этом наглом взгляде, то ли в улыбке, из-за которой хочется снова приложить его лицом к холодной плитке... А ведь почему бы и нет?
Желание перерастает в действие. Божественной силы предостаточно, чтобы лёгким движением развернуть Форда носом к стене и прижаться к нему, как к той школьнице, которой приходилось вставать на носочки, чтобы соответствовать росту Бьёрна. Кристиану это не нужно. Дальберг находит тазовые кости Форда достаточно удобными, чтобы зацепиться за них, входя в него так резко и слыша тяжёлый вздох, сопровождаемый изгибом чужого тела. Железные пальцы почти намертво прирастают к чужим бёдрам, совращающим его своей упругостью и идеальностью. Он бы, может быть, и рад был бы остановиться, но не сейчас, когда Форд так близко, прямо здесь, позволяет трахать его прямо на рабочем месте, чуть ли не вдалбливая его в эту стену под стоны, заглушаемые лишь напрасно льющейся водой.
Бьёрн выходит из душа первым, не говоря ни слова. Ещё нескольку минут одолеваемая сотнями мыслями голова совершенно пуста. Он начинает обычный порядок действий, начиная с вытирания полотенцем с абсолютно спокойным выражением лица. Какое-то странное умиротворение пронизывает его насквозь, как будто он сделал то, что давно нужно было уже сделать. Такое состояние некоторые называют нирваной.
Нарушает её появившийся следом Кристиан, на которого даже смотреть ему не хочется. Что он сейчас чувствует? Ликование? Или разочарование? Может быть, всё ещё удивлен? Или уже равнодушен? Наверно, всё и сразу. Повод задумать и пожалеть о случившемся. Но Дальбергу почему-то не жаль, хотя какой-то осадок всё-таки присутствует. Необъяснимое странное чувство, которое можно назвать вполне понятным словом "стыд".
— Вообще говоря, я по девушкам, — нелепая попытка оправдаться. Так и напрашивается шутка про "один раз", к которой он уже мысленно готовится. — Я серьёзно. Поэтому это было в первый и последний раз, — хочет убедить в этом больше себя, чем его. — Чтобы не возникло каких-либо недоразумений...
Да какие уж тут недоразумения. Всё ведь белыми нитками шито, как сказала бы Хельга. А ведь она оказалась почти права. Нет, не права, это просто случайность. Это внутреннее противостояние получает новый виток в его голове, пока он пытается решить это мирным для себя способом. Остаётся надеяться, что Форд всё поймёт и примет от него такую правду.
Бьёрн подает ему шампунь в зловещей тишине, прерываемой лишь шумом льющейся воды; встает так близко, что можно почувствовать дыхание на лице. Кристиан забывает, как моргать, хватается свободной рукой за шампунь, и пальцы его соприкасаются с чужими пальцами, кожа к коже; он делает вдох, пытаясь понять, что будет дальше. Интуиция подсказывает: вероятность того, что его головой начнут пытаться проломить стену, крайне высока, потому он внутренне подбирается, чтобы не проморгать момент удара и постараться увернуться. Впрочем, вырывать злополучный шампунь из рук Дальберга тоже не спешит, будто что-то останавливает, какая-то нелепая, наивная надежда, что это затянувшееся молчание, этот напряженный взгляд, эта бешено вздымающаяся грудь могут быть символами того, что, может, убивать его не собираются.
Расстояния между ними и так почти нет, но Бьёрн делает еще один шаг — широкий и какой-то отчаянный, отчего рука Форда вместе с бутылкой шампуня упирается ему под ребра, но это не имеет никакого значения, потому что следующие действия Дальберга буквально вырывают почву из-под ног.
Бьёрн целует его. Робко, едва касаясь губами, и Кристиан не может скрыть своего изумления, когда смотрит на мужчину в ответ, все еще не понимая, что этот недопоцелуй значит. За первым следует второй, и Форд не позволяет себе упустить шанс из-за банального удивления: он тянется навстречу, послушно распахивая губы, позволяя чужому языку исследовать свой рот. Больше никаких действий не предпринимает, лишь пальцы сильнее сжимают пластик бутылки: ему все еще страшно спугнуть Дальберга, который способен одуматься в любой момент.
Теплая, мокрая ладонь ложится на его затылок, и нежность прикосновения разительно отличается от той резкости, с которой его разворачивают и буквально запихивают в душевую кабинку; лопатки больно ударяются о холодный кафель стен, когда Кристиан врезается в него спиной. Бьёрн надвигается на него, похожий на человеческое сосредоточение бури, и нет никакого способа избежать его кары: он загнан в угол, и все пути отступления отрезаны.
Но Дальберг, несмотря на внешнюю свирепость, не стремится его убить, хоть и прижимается так сильно, что вот-вот затрещат кости. Его рот, словно хищная птица, нападает на губы Кристиана, терзая их, покусывая с такой страстной неистовостью, что на мгновение Форду кажется, что он хочет их откусить. Шампунь выпадает из руки, и Бьёрн тоже давно уже не держит его; Кристиан же поднимает руки вверх, касается чужой спины, ведет пальцами вдоль лопаток, гладит напряженные мышцы, завораживающе перекатывающиеся под кожей. Он жмется ближе, чувствуя, как грудь упирается в грудь, вдавливает изящные пальцы в широкие плечи до белеющих фаланг, и ощущает острое, почти болезненное возбуждение от одних только поцелуев.
Полотенце, намокшее, но все еще обмотанное вокруг бедер, не выдерживает собственного веса и с противным хлюпанием падает под ноги; Дальберг на мгновение отстраняется, прекратив терзать наверняка уже припухшие губы, и Кристиан не сдерживает усмешки, когда видит взгляд, которым одаривают его наготу; Бьёрн чуть хмурится, а Форд уже облизывает губы, кажется, ощущая на кончике языка солоноватый привкус крови. Ему хочется понять, насколько далеко готов зайти этот неожиданно возбужденный до предела медвежонок, потому что ему бы самому хотелось, чтобы он пошел до самого конца.
И Дальберг ломается, Кристиан чувствует это еще до того, как его лицо оказывается вжатым в кафельную плитку, как чужие жадные до прикосновений ладони хватаются за чуть выпирающие тазовые кости, прижимая к себе. Он нетерпеливый, порывистый, и Форд чувствует, что не ошибся, когда все же не поленился снять того парня в баре накануне. Он чуть прикусывает губу, едва слышно вздыхает и позволяет себе такой желанный стон, в котором смешиваются боль и наслаждение. Дальберг буквально втрахивает его в стену, а он лишь чуть прогибается в пояснице, стараясь изогнуть шею, чтобы не тереться щекой о видавшие виды грязную плитку. Он накрывает руки Бьёрна на своем теле ладонями, пытаясь расслабиться и получать удовольствие; на фоне шумит вода, кто-то может зайти, но это не имеет значение, пока он чувствует разгоряченные губы на своих плечах и жаркое, щекочущее ухо дыхание. Кажется, ему вполне хватает этого, чтобы почувствовать приближающийся оргазм.
Дальберг практически сбегает, когда протяжно стонет, когда отрывается от него; сердце бьется слишком часто, и Кристиан облизывает саднящие губы, встает под горячие водные струи, пытаясь осознать тот факт, что все же добился желаемого. На тазовых костях, кажется, наливаются синяки, но он лишь ухмыляется, глядя на них — очередное визуальное подтверждение его победы. Он поднимает полотенце, ополаскивает его, а после, выключив воду, выжимает, хоть и несет в руках до шкафчика с вещами вместе с поднятым с пола шампунем. Во время ходьбы чувствуется дискомфорт, но это всего лишь мелочи по сравнению с той усталой негой, что начинает скапливаться в мышцах.
Бьёрн все портит достаточно быстро; его нелепые оправдания вызывают лишь язвительную усмешку, впрочем, призванную прикрыть на мгновение остро вспыхнувшую обиду — Форду не нравится, что Дальберг не собирается признавать очевидного факта: им руководило обычное сексуальное возбуждение, а не жажда протестировать собственную ориентацию, более присущая молоденьким паренькам, но никак не бывшим воякам, какими бы наивными они ни были.
— Знаешь, в последний раз, когда я читал в словаре значение слова "гетеросексуальность", там не было ни слова о сексе двух мужчин в душе, — он говорит медленно, словно никуда не торопится, и даже не смотрит на Дальберга: достает запасное полотенце из шкафчика и начинает вытираться. — Или я похож на девушку? Если да, то это почти обидно, — хмыкает, а после подходит к Бьёрну вплотную, ведет костяшками по чужой скуле вниз от виска к углу нижней челюсти, смахивая капельки воды. — Но если ты так настаиваешь, медвежонок, — прозвище привычно слетает с губ язвительно-ласковым тоном, хоть он и щурит глаза недовольно, почти злобно, — то давай сделаем вид, что ты просто перепутал меня, например, с той хорошенькой тренершой, твоей коллегой, светленькой такой. В полумраке душевой не так уж и сложно нас спутать, не так ли? — возвращается к своему шкафчику и начинает одеваться, делая вид, что находится в раздевалке в одиночестве, хоть краем глаза и следит за реакцией Бьёрна, в первую очередь потому, что не может исключить варианта, в котором ему решат в очередной раз попытаться раскроить череп.
Обида скапливается горечью на основании языка, и Форд уже предчувствует, что теперь ему вряд ли удастся забить на этого чертового идиота; не до тех пор, пока он не докажет ему, насколько плохо он знает самого себя.
Иногда Форду лучше молчать. Нет, не так. Чаще всего Форду лучше молчать. К этой мысли Дальберг приходит не сразу, но время, проведённое вместе с ним, накладывает свой отпечаток на их общение. В этом их одно из главных отличий: враг Бьёрна — его сила, Кристиана — его язык (во всех смыслах, как бы смешно это ни звучало).
Он смотрит в глубину шкафчика, напрасно пытаясь скрыться за дверкой, нисколько не годящейся для роли щита. А это именно щит, за которым Дальберг пытается скрыть свой стыд и спрятаться от взгляда Форда, но Кристиану плевать. Он подходит сам, заглядывает в глаза, касается тыльной стороной ладони лица, отчего мурашки ползут по спине и хочется не то оттолкнуть его, не то схватить за руку, сломать или притянуть к себе — в голове разворачивается настоящая битва. Война алой и белой розы: с одной стороны рассудок и предубеждения, уверенность и ясность, с другой — Кристиан Форд.
Удивительно, как у него получается взбесить Бьёрна всего парой фраз, просто магия какая-то, что рука сама уже тянется швырнуть в затылок тому банку или что потяжелее, но ничего подходящего под рукой не находится, а потому он лишь с шумом захлопывает дверь шкафа, скидывает в сумку мокрые вещи и привычным движением запускает руку во влажные волосы, чуть взбивает их, чтобы те быстрее высохли.
— Это больше не повторится, — даёт обещание и даже не смотрит на Форда, боясь показать свою слабость, стоя к нему спиной, чуть ссутулившись и испытывая сильное желание снова сбежать, совсем не желая думать о последствиях своего поступка. — До среды, — бросает практически на выходе, не дожидаясь ответа.
И бежит.
Он бежит одновременно домой и от собственных мыслей, в зону комфорта, связанную с привычной жизнью, и от Форда, оставшегося где-то далеко позади. Но если от Кристина убежать всё-таки можно, то от навязчивых мыслей не скрыться нигде. Они как паутина — чем больше дёргаешься и пытаешься выбраться, тем сильнее запутываешься, тем крепче ввязываешься. Форд — паук в этой паутине, куда Дальберг угодил по собственной глупости, купившись на такой дешёвый флирт, каким много лет назад сам бессовестно клеил наивных первокурсниц.
Весь следующий день Бьёрн беспрестанно ищет его глазами в зале, каждый раз вспоминая, что сегодня вторник, но почему-то продолжает делать это. Зачем? Сам не знает. Наверно, хочет проверить себя, ещё раз убедиться, что та сцена в душе была просто единичным случаем, что его абсолютно не влечёт к мужчина, а уж тем более к этому Форду.
Он ещё никогда так сильно не ждал среды. Так ждут первого свидания в школе, выпускного в последнем классе или экзамена по любимому предмету, к которому, как ему кажется, он готов. Бьёрн уже готов поклясться, что всё снова в порядке, что, возможно, та официантка из кафе около спортзала заслуживает чуть больше его внимания, что его в работе в целом всё устраивает и что все его проблемы решены.
Дальберг совершенно в себе уверен. Он с улыбкой встречает Форда в зале в числе других, даже приветливо пожимает руку, пытаясь не переусердствовать и контролируя силу, данную Тором. Бьёрн даже смотрит на него не так часто, как раньше, лишь изредка бросая взгляд на крепкую спину и размеренно двигающиеся мышцы, выглядящие просто эстетично красиво, стройные ноги, длине которых могла бы позавидовать любая модель, отмечая про себя, что всё же считает его привлекательным, веря в то, что это в принципе нормально.
И всё бы так и продолжалось, если бы Кристиан не начал делать это. Что именно, сказать Дальберг не может, просто смотрит и почему-то раздражается от одного только его вида. Форд не обращает внимания на Бьёрна, продолжает делать то, что является причиной его нервности, помогает какой-то девушке настроить беговую дорожку (хотя та могла просто обратиться к тренеру), советует другой блондинке, как правильно приседать, чтобы задница было более упругой (в чём Кристиан, к слову, не нуждается), затем смеётся вместе с ней над какой-то шуткой (ни капли не смешной, он уверен), но при этом даже не думает и взглянуть на Дальберга.
И почему-то его это бесит. Он скрупулёзно копошится в своей голове, пытаясь найти причину своей ярости, не желая признавать очевидное, зло сдувает прядь волос, упавшую на лицо, и как-то особенно жестоко насаживает блины на штангу, помогая крупному парню с татуировкой во всю спину. Казалось бы, всё так просто, просто не смотреть на него, раз уж не хватает смелости признаться в том, что и так всем понятно, но он продолжает делать это, пытаясь хоть раз поймать взгляд Форда, но всё напрасно. И он бесится из-за этого ещё сильнее, хотя виду не подаёт. Не сейчас. Позже.
Он ждёт, когда Кристиан останется в раздевалке один, дабы избежать свидетелей. Повезло, сегодня Форд задержался (случайно ли), ведёт себя невозмутимо, спокойно, как будто это нормально. А разве нет? Вспоминая глупое хихиканье той простушки, с которой заигрывал Кристиан, Дальберг громко хлопает дверью шкафчика прямо у него перед носом, пытаясь тем самым привлечь к себе внимание.
— Зачем ты это делаешь? — Он даже не пытается скрыть своё недовольство, словно выдвигает какое-то обвинение (вы не поверите) адвокату, и встречает вопросительный взгляд двух невинных глаз, всё ещё напоминающих ему чистые ледяные кристаллы, которому он больше не верит, начиная понимать, как любит играть Форд в свои игры. — Нравится злить меня?
Бьёрн пытается выглядеть суровым и угрюмым, хмуря брови и всё ещё упираясь ладонью в дверь, не оставляя Кристиану шанса проигнорировать его или сделать вид, что тот его не заметил или не расслышал. Кажется, у них уже входит в традицию общаться мокрыми.
Отредактировано Björn Dahlberg (08.01.2018 01:38:53)
Бьёрн сбегает, даже не решившись посмотреть ему в глаза, прежде чем закрыть за собой дверь, сыпет обещаниями, которые не сможет выполнить хотя бы потому, что в планах Кристиана нет их выполнения. Это отступление мысленно засчитывается за поражение. Форд усмехается, пока затягивает на шее галстук; его забавляет смятение Дальберга, из-за этого он чувствует себя гончим псом, почуявшим запах крови дичи, подстреленной хозяином — остается только найти тушку среди рвов и оврагов и принести, чтобы получить заслуженную награду.
Кристиан даже не знает — чувствует, что нужно еще немного надавить, совсем легко, почти незаметно, чтобы сломать глупую в своей наивности веру Бьёрна в то, что он знает себя, что он знает, чего на самом деле хочет. И победа кажется такой близкой — протяни руку и коснешься кончиками пальцев, нужно только немного подождать. И Кристиан ждет.
Он продолжает придерживаться эфемерного графика, который придумал сам для себя: приходит в спортзал через день, в среду, и ведет себя так, словно ничего не было, словно не он заставлял себя концентрироваться на работе последние два дня, притворяться, что все мысли занимают проблемы клиентов, а не жаркие прикосновения, страстные, ненасытные поцелуи, сбившееся дыхание, щекочущее затылок... В его голове так много Дальберга, что ему действительно нужно стараться, чтобы сохранять видимость равнодушия: легкая, ничего не значащая, пустая улыбка при встрече, хоть кожу будто током бьет при чуть затянутом рукопожатии; никаких мимолетных встреч глазами во время тренировки, хоть хочется, до дрожи хочется увидеть выражение лица Бьёрна, чей прожигающий до костей взгляд он то и дело чувствует на своем теле. Это будоражит воспоминания, это заставляет хотеть большего, вот только проблема в том, что Кристиан хочет заставить Дальберга первым к нему прийти, хочет заставить его метаться, хочет его.
Его уловки стары как мир, но не перестают работать лишь по причине своей банальности и заезженности. "Зачем изобретать то, что изобретено до тебя?", часто говорил Форд-старший. Правда, эти слова относились к традиционным стратегиям защиты и адвокатским уловкам, но и к вопросам соблазнения более чем подходили. Так что Кристиан решает прибегнуть к самому действенному способу, отлично применимому к кому-то столь эмоциональному и вспыльчивому, как Бьёрн, — к ревности. Он сам подходит к девушке на беговой дорожке, а после помогает с тренажером; та, конечно же, чуть смущается, но, к ее чести, на провокации не поддается, лишь благодарит за помощь. Форд дружелюбно улыбается и решает найти себе другую жертву; не выдерживает и все-таки смотрит на Дальберга, который как раз весьма удачно отвлекается на одного из посетителей. Ему кажется, что Бьёрн зол, но еще не в ярости — недопустимое упущение.
Следующей на очереди становится миловидная блондинка в розовом спортивном костюме, настолько же неподходящая к обстановке зала, насколько простоватая и глупая. Он думает, что она очередная потаскушка одного из членов банды, — не самое большое достижение в его жизни — но в существующих ограниченных условиях подойдет и она. Ее зовут как-то приторно мило; Форд даже не концентрируется на ее имени, умело смешивает флирт с советами, как лучше выполнять упражнения. Спину уже привычно прожигает яростный взгляд, и Кристиан давит торжествующую улыбку в уголках губ. Девушке кажется, что он улыбается, потому что рассказанная ею шутка была смешной; он ее не переубеждает.
После окончания тренировки Кристиан никуда не торопится, специально задерживаясь, ощущая возбужденное предвкушение от одной мысли, что совсем скоро можно будет проверить, насколько сильно Дальберг повелся на его уловку. Сильно — об этом свидетельствует то, с каким грохотом закрывается дверца шкафчика прямо перед носом.
Бьёрн весь полыхает от ярости, вжимает ладонь в дверцу с такой силой, что вот-вот прогнет ее; Кристиан лишь непонимающе смотрит на него, являя собой абсолютное спокойствие, тщательно скрывающее внутреннее ликование:
— Ты о чем? — спрашивает Форд и хлопает глазами, усердно делая вид, что никак не может взять в толк, в чем, собственно, дело. — Это что, из-за этой блондинки? — предполагает он и по тому, как яростно начинают вздыматься крылья носа Бьёрна, определяет, что попал в точку. — Только не говори, что ты сам имел на нее виды. Впрочем, она слишком простая на мой вкус, так что не волнуйся, я не буду составлять тебе конкуренцию. Я же помню, что ты у нас по девочкам, — ухмыляется Форд, и в то же самое мгновение раздается тихий скрежет металла: Дальберг резко убирает руку, чтобы тут же сжать пальцы в кулак и вмазать его в дверцу. Кристиан успевает отклонить голову с траектории удара практически в последнее мгновение.
— Ай-яй-яй, портишь имущество спортзала? Смотри, еще из зарплаты вычтут, — язвительно комментирует действия Бьёрна, не выдавая никакого страха перед его гневом. Дальберг похож на подростка, который мечется из стороны в сторону из-за пожирающих его эмоций, неспособный верно эти самые эмоции расшифровать. — Она настолько тебе нравится, что ты решил из-за нее шкафы портить? Или дело не в ней? — спрашивает Форд и тут же чуть щурится, внимательно считывая выражение лица своего собеседника и тут же продолжая говорить, не давая ему и слова вставить. — Мне кажется, тебе для начала стоит определиться, кого из нас ты ревнуешь: ее или меня. Как поймешь, ты знаешь, где меня найти, медвежонок, — Кристиан изящно изгибается, чтобы отодвинуться от Бьёрна и продолжить одеваться, всем своим пренебрежительно-равнодушным видом показывая, что разговор окончен.
Дальберг молча смотрит на него, и так ничего и не говорит, даже когда Форд уходит.
Кристиан добавляет еще одно очко в свою пользу.
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » have you forgot something?
