Кристиан тихо бесится, когда чересчур резко толкает входную дверь, ведущую в здание апелляционного суда, да так, что та ударяется о стену. Едва кивает охраннику, закатывая глаза, и сбрасывает звонок на телефоне: судья Фиммел не берет трубку, и это воспринимается форменным издевательством.
Форд ненавидит апелляции — последняя надежда утопающего, за которую цепляются те, кто не смог с первого раза выиграть дело. Форд ненавидит апелляции, потому что ненавидит проигрывать, а еще потому что, очевидно, следуя какому-то божественному издевательскому заговору все его апелляционные слушания попадают к судье Фиммелу — противному старикашке, на которого совершенно не действует ничего из его арсенала для обольщения и очарования. Абсолютно непробиваемый, помешанный на справедливости старикан.
Он резко вздергивает руку вверх, смотрит на часы: рабочий день судьи заканчивается через пятнадцать минут, так что, зная любовь старика к пунктуальности, у Кристиана есть все шансы застать его в кабинете, чтобы переговорить о деле одного убийцы, которому решили впаять двадцать лет, когда можно было обойтись и пятью. И ведь дело было даже не его, что бесит еще больше, ухудшая и без того паршивое настроение.
Форд опускает руку в собственный карман, сжимая в руке зажигалку; он действительно рассматривает вариант с ритуальным сожжением галстука, потому что иного способа переубедить проклятого судью придумать не может. Слушание уже завтра, так что у него остается одна единственная попытка; рука сама по себе поднимается вверх, поправляя аккуратно повязанный узел на галстуке, уже приговоренном к смерти.
Кристиан нажимает кнопку вызова лифта, одновременно набирая СМС своей помощнице с просьбой подготовить все необходимые документы для завтрашнего заседания. Он даже не смотрит по сторонам, уткнувшись в телефон, и, когда лифт, звякнув, распахивает перед ним двери, заходит внутрь, продолжая набирать сообщения. Он жмет кнопку с цифрой семь и встает в самый угол.
Кто-то кричит из холла, кажется, просит подержать лифт, но Форд даже не дергается, чтобы нажать кнопку открытия дверей; ему абсолютно наплевать, у него мало времени, у него тупит помощница, и все, что ему нужно, — это сжечь чертов галстук, уболтать старого Фиммела, а после снять кого-нибудь в баре, чтобы спустить пар.
Двери лифта закрываются; Форд хмыкает, пока пальцы порхают над кнопками телефонной клавиатуры. Однако лифт не едет, наоборот, двери вновь распахиваются и в кабину заваливается какой-то доставщик в типично безвкусной красной униформе.
— Седьмой, — на всякий случай говорит Кристиан, теряя всякий интерес к своему попутчику даже не найдя.

Кристиан аж вздрагивает от громогласного окрика этого чертового доставщика, который уже успел задержать его, хоть и не сразу понимает, что обращается этот парень именно к нему: у него нет знакомых среди разносчиков еды на вынос, если он правильно помнит. Форд кривится, когда слышит унизительное "наркоша" (даже если оно было сказано как-то радостно); подобное обращение не кажется ему уместным,  особенно в здании суда — последнее место, чтобы распространяться о том, как именно он развлекается в свободное от работы время.
Так что голову Кристиан поднимает раздражительно резко, терзаемый недовольным любопытством, кто же настолько глуп или нагл, чтобы обращаться к нему подобным образом. Он не сразу понимает, откуда именно знает этого парня, продолжающего тараторить и улыбаться, словно идиот. От подобного зрелища хочется закатить глаза, и в этом желании он себе не отказывает. Внезапное осознание сваливается на плечи резко, неожиданно; Кристиан понимает, что перед ним стоит тот самый вышибала, благодаря которому он пару дней промучился от головной боли в середине января. Он не сразу узнает его из-за слишком приветливого вида и широкой улыбки: во время их последней встречи здоровяк поджимал губы, яростно сверкал глазами, словно пытался испепелить взглядом, и явно желал придушить. Хотя позже, в машине скорой помощи он выглядел иначе, когда смотрел трогательно и взволнованно, сильно и нервно сжимал его руку в своих таких горячих пальцах... Форд сжимает и разжимает пальцы в кулак, чтобы избавиться от такого знакомого наваждения, которое однажды вкупе с кокаином заставило его наделать глупостей.
— Связываться с судебной тяжбой по такому мелкому поводу было бы слишком скучным, — равнодушно тянет слова Кристиан, вновь бросая беглый взгляд на экран телефона и отмечая, что связи нет. — Однако если ты... — резко вскидывается он и шипит, как змея; договорить, впрочем, не успевает: лифт резко дергается и тут же останавливается, гаснет свет. Кристиан от неожиданности теряет равновесие, его бросает вперед, прямо на доставщика, и на мгновение он упирается ладонями в мощную грудь, однако быстро встает на ноги. Пальцы словно жжет: даже сквозь форму и несмотря на столь непродолжительный контакт Форд успевает оценить рельефность парня.
Включается аварийное освещение: тускло-красное, раздражающее. 
— Нет, нет, нет, — начинает бормотать Кристиан, наконец, понимая, что именно произошло; бросается к панели управления лифтом и начинает хаотично жать на кнопку седьмого этажа, однако ничего не происходит. Нажатие кнопки связи с диспетчером тоже не приносит результатов: из динамиков раздается только режущее слух шипение. — Да вы издеваетесь! — Кристиан еще раз бьет кулаком по панели управления, но на этот раз, чтобы выпустить пар, а после смотрит на экран телефона — времени остается все меньше — и пинает дверь лифта.
— Там есть кто-нибудь? Здесь люди, вообще-то, застряли, — кричит Форд, ослабляя галстук. Никакой реакции не следует, так что он раздраженно фыркает и прислоняется спиной к спине с тем расчетом, чтобы оказаться так далеко от своего попутчика, как это только возможно в маленькой металлической коробке: ему не хочется еще раз попадаться под горячую руку, хоть сейчас парень и не выглядит опасным.
Форд скрещивает руки на груди и не удерживается от любопытства: начинает рассматривать здоровяка нагло, не скрывая своего интереса. Все те же нечеловечески голубые глаза, правильные черты лица, светлые волосы, небрежно выбивающиеся из-под кепки. Его взгляд медленно ощупывает чужое лицо, особенно долго останавливаясь на губах. Даже вспоминает имя — Бьёрн — и мысленно перекатывает его на языке. Получается неплохо, почти сладко.
— А ты, я смотрю, подработку нашел, — не получается не выводит его из себя, и даже воспоминания о том вечере в переулке не могут остановить Форда, кивком головы указывающего на чемодан, который парень держит в руках. Совершенно потрясных руках: с крупными ладонями, но аккуратными пальцами, с выступающими венами и выпирающими напряженными сухожилиями. Кристиан на мгновение представляет, как бы эти рвет смотрелись на его теле, как бы эти пальцы скользили по его губам... Он встряхивает головой, словно пытается убрать с лица мешающую прядь волос, которые идеально уложены, и ни одна волосинка не выбивается из прически.
— Что, премии лишили за плохое поведение? — усмехается Форд, словно продолжая трогать носком ботинка весенний лед проверяя, от какого давления треснет. И обеспокоенно смотрит на часы: чертов Фиммел вот-вот смотается домой, как пить дать, и тогда завтра его он увидит только на заседании, что идет вразрез со всеми планами.

Отредактировано Christian Ford (04.12.2017 19:58:01)

Кристиан иронично поднимает брови, едва услышав целую плеяду поистине идиотских вопросов; на мгновение ему кажется, что парень просто издевается над ним, потому что ну нельзя быть таким невнимательным, однако, стоит внимательнее взглянуть на это простецкое выражение лица, на бесхитростную улыбку, как становится кристально понятно, что никто не сможет притворяться таким глупым настолько естественно.
— Мне лестно твое волнение о моей судьбе, однако с копами у меня все схвачено, — хмыкает он, оголяя зубы в широкой обманчиво невинной улыбке; чуть наклоняет голову и лукаво смотрит на Бьёрна, словно решая стоит ли шутить над столь незамысловатой в своих интеллектуальных способностях личностью. И конечно же решает подшутить. — У меня здесь встреча, и я на нее уже почти опоздал, — смотрит на часы и сокрушенно качает головой. — Моя работа позволит мне оплатить любой штраф, даже не сомневайся. Вообще, в ней одни плюсы, — Форд убирает телефон в карман (все равно сейчас он более чем бесполезен) и начинает загибать по пальцу после каждого произнесенного предложения. — Почасовая оплата. Разнообразные клиенты не дают заскучать. Гибкий график. Свой кабинет. Правда, иногда могут вызвать ночью, а то и заставят тащиться в какой-нибудь притон или к кому-то домой, но это все оплачивается, так что жаловаться не приходится. О, еще эта работа свела меня с множеством высокопоставленных личностей, так что связи у меня тоже неплохие, — он умилительно хлопает ресницами, продолжая держать пальцы сжатыми в кулак и с легкостью делает вид, что совершенно не чувствует двойного смысла, который изначально вкладывал в каждое сказанное им слово. Жонглирует правдой, интонацией, мимикой и намеками, превращаясь истину в размытую полуправду с налетом лжи.
Через какое-то время в кабине все же загорается свет, однако с места они так и не двигаются; Форд испытывает острое желание побиться головой о стену, вот только жаль портить прическу, а потому всего лишь пытается смириться с тем фактом, что статистику и рейтинг ему все же придется попортить. Ну, спасибо, мама, удружила. И к чему теперь приведет твоего сына эта чертова благотворительность?!
А в следующую секунду Бьёрн начинает говорить с кем-то по имени Луи, и Кристиан удивленно округляет глаза.
— Я не Луи, я... — он осекается прежде, чем называет свое имя: до него доходит, что обращались вообще не к нему, а к... кому? — Только не говори, что с нами здесь застрял твой воображаемый друг: тут и так слишком мало места, — не удерживается и язвит Кристиан, вновь оттягивая галстук, который отчего-то начинает душить, и ведет шеей. Все же он еще помнит, что едва успел увернуться от того яростного удара несколько недель назад, и сейчас ему не очень хочется повторять подобный опыт.

То, насколько спокойно доставщик воспринял комментарий насчет воображаемого друга, заставляет брови Кристиана взметнуться вверх — жест пренебрежительно-удивленный, словно он до сих пор не может поверить в то, что его не разыгрывают. Я застрял в лифте с психом. Отлично. Как скоро маятник его настроения качнется от радушия до ярости? Так что Форд всего лишь прочищает горло и снова смотрит на время: до конца рабочего дня Фиммела остается одна минута, и это тотальный, абсолютный провал. Кристиан закрывает глаза и откидывается назад, упираясь затылком в металлическую стенку.
Вся эта история с апелляцией — исключительная заслуга его матери, не теряющей надежды вытащить из насквозь прогнившей меркантильной душонки сына альтруизм и стремление помогать слабым мира сего; она заставляет его заняться делом какого-то идиота, переборщившего с самообороной и убившего напавшего на девушку насильника. Случай абсолютно бесперспективный, особенно когда речь шла о судье Фиммеле, питающему особую любовь к максимальным наказаниям и испытывающему особую ненависть ко всей семье Фордов в принципе. Кристиану было в принципе плевать на убийцу и его мотивацию; его волновало лишь то, как можно было использовать последнюю на заседании, чтобы заставить всех поверить в единственно верную — его — интерпретацию событий. Убил, чтобы защитить, или потому что сам был насильником и просто решил избавиться от невольного свидетеля преступления. Жаль, что мать никак не могла принять эту часть его личности, вечно влезая со своими гениальными планами; и вот из-за очередного такого вмешательства под угрозой оказывается рекорд в шесть месяцев без единого проигрыша в суде.
— На эту встречу я уже опоздал, — устало отзывается Кристиан и зажимает пальцами переносицу. — Тот, с кем я встречаюсь, слишком помешан на пунктуальности, так что мою безупречную репутацию и отличную статистику уже ничего не спасет, — он открывает глаза и внезапно ухмыляется. — Однако тебе стоит позаботиться о себе: кажется, еда стынет, — он вновь морщится от запаха: никогда не любил еду на вынос, если только она не из ресторана.

Проходит пятнадцать минут; Кристиан мысленно рисует огромный жирный минус, перечеркивает несколько десятков успешных дел и дергает этот чертов галстук, который не так давно ему было даже жаль сжигать в качестве платы за использование техники. Сейчас он, пожалуй, готов сжечь всю одежду, что на нем, лишь бы иметь возможность убедить проклятого Фиммела в законности действий своего подзащитного.
Время течет медленно, слишком медленно, и это чертовски бесит, однако есть один несомненный плюс: Бьёрн молчит. Не задает идиотских вопросов и, кажется, даже не смотрит на него. В отличие от Кристиана, все еще стоящего у стены, к к которой жмутся лопатки; руки скрещены на груди, и глаза прикрыты: он рассматривает своего невольного собеседника и знакомого по несчастью сквозь полуопущенные ресницы.
Здесь, при чересчур ярком, режущем глаза белом свете кожа Бьёрна кажется светлее, а глаза — ярче, если, конечно, они могут быть еще более яркими. Линии скул выглядят четче, будто бы острее, чем есть на самом деле; протяни руку, коснись и порежешь пальцы, как о бритву. Форд лишь сильнее вцепляется в собственные предплечья — руки все еще скрещены на груди — и мнет ткань пиджака.
Он не сразу понимает, что Бьёрн что-то говорит: засматривается на игру теней на его лице, а потому смотрит как-то удивленно, подозрительно. Суть вопроса доходит до него не сразу, а будто бы с каким-то опозданием: мозг не сразу обрабатывает информацию, которую воспринимает ухо.
— Нет, спасибо, я не голоден, — уголки губ едва дергаются, и Кристиан качает головой; есть, конечно, он хочет, однако к китайской еде, еще и из какого-то, наверняка, захудалого ресторанчика не вызывает в нем большого аппетита. Хотя, мало какая еда вызывает в нем большой аппетит.
Но Бьёрн, кажется, вообще не воспринимает отказ: словно не слыша слова "нет", он достает из своего чемодана коробку, в которую обычно упаковывают лапшу и протягивает Форду. Последний брезгливо кривится, но все же еду принимает: исключительно из чувства вежливости и — в чем не хочет признаваться даже самому себе — потому, что действительно сложно отказать тому, кто так улыбается: открыто, широко, сексуально.
— Я предпочитаю "Larsen". Там делают отличные стейки, — серьезно отвечает Кристиан, даже не думая шутить в этот момент, и наклоняется к чемодану, чтобы достать палочки для еды. — Не люблю такие соусы. Они полны всякой химии, — он кривится и чуть дергается: даже одна мысль о том, чтобы закидывать в себя подобную дрянь вызывает в нем дрожь.
Он аккуратно открывает коробку, стараясь не запачкать костюм, а после, ловко перехватив палочки пальцами правой руки, все же решается попробовать лапшу: наматывает на палочки и отправляет в рот, втягивает остатки лапши и облизывает губы, запачканные соусом. Лапша острая, кажется, с какими-то грибами и овощами; на самом деле Кристану не очень хочется знать точный состав этого блюда. А еще еда холодная — не самый лучший ужин, который у него был за последнее время.
— Да, это неплохо, но не "Larsen", — лаконично отвечает Форд, ставя недоеденную лапшу на пол, а после достает из внутреннего кармана пиджака металлическую, покрытую позолотой зажигалку Zippo с рельефным силуэтом змеи на боку и пачку сигарет Winston. Раздается щелчок, и огонь заставляет тлеть табак и папиросную бумагу. Ему абсолютно плевать на то, что в лифтах нельзя курить или что здесь может стоять детектор дыма: он и так проторчал почти полчаса в этой чертовой металлической коробке в компании, пусть и сексуального, но абсолютно бесящего доставщика китайской еды — чем не повод расслабить нервы с помощью никотина?
— Ты же не против? — спрашивает Кристиан, выдыхая дым через нос, больше из банальной вежливости, чем из заботы о здоровье Бёрна; на самом деле, ему плевать, даже если доставщик скажет, что он против. Форд ухмыляется и делает еще одну затяжку; пепел падает прямо на пол.

Этот парень поражает его все больше: теперь он садится прямо на пол — грязный пол, по которому ходят в уличной обуви — и продолжает, как ни в чем не бывало, поглощать китайскую лапшу с таким видом, словно это самый изысканный деликатес, что пробовал за всю свою жизнь. Кристиан удивляется этой непосредственности, схожей с детской, и изящно стучит пальцем по сигарете, сбрасывая пепел. Ест с таким наслаждением. Хотя, надо много калорий, чтобы прокормить такого медведя, думается Форду, снова не удержавшемуся от рассматривания доставщика. При всем его видимом простодушии отчего-то Кристиан не может перестать обращать на него внимание; ему все кажется, что есть какой-то потайное дно, какая-то тайна, одно наличие которой будоражит воображение и любопытство, заставляющее кончики пальцев подрагивать от желания залезть в самое нутро и выудить все секреты, что там прячутся.
— Не помню тебя среди их служащих, — пожимает плечами Форд и не врет: он мало обращает внимания на официантов, если, конечно, это не миловидные официантки ночных клубов, обычно согласные на минет в тесной кабинке туалета.
Пожалуй, Кристиан бы предпочел, чтобы его оставили в покое: дали постоять в ожидании ремонтников, которым можно с чистой совестью открутить голову за столько неторопливую починку, однако спокойствие и Бьёрн — несовместимые понятия. Он чуть ли не тычет в него бутылкой и намного проще взять эту чертову воду, чем доказывать, что если его организму и нужна какая жидкость, то только спиртосодержащая.
— Эм, спасибо, — благодарит Форд из вежливости и, совсем немного, из-за того, что столь навязчивая забота кажется несколько милой. Он тут же кривится от собственных мыслей и бросает окурок прямо на пол кабины лифта, небрежно топчет его носком туфли. Бутылку с водой же не открывает — просто крутит в руках. — Но ты не обязан быть таким милым только потому, что чувствуешь свою вину за тот случай в клубе. Или потому, что я кажусь тебе неплохим парнем, решившим уладить дело без привлечения властей, — хладнокровно произносит Форд, когда, не мигая, смотрит в глаза Бьёрну; губы трогает едкая, сочащаяся ядом усмешка. Он хочет добавить что-то еще: несомненно гадкое, хлестко бьющее в самый центр зрачка, чтобы разворошить осиное гнездо, заставить спасть всю эту благородную премилую шелуху с чересчур идеального парня, как лифт дергается и, наконец, начинает двигаться.
Двери со звяканьем раздвигаются на первом этаже, открывая недовольному взоры Кристиана двух человек в униформе. Форд щурит глаза и презрительно кривит губы.
— А вы не особо-то торопились, — хмыкает он и отворачивается от них, достает из внутреннего кармана пиджака свою визитку и вкладывает ее в ладонь Бьёрна, задерживая пальцы на чужой коже дольше, чем может считаться уместным. — В любом случае спасибо за компанию, Бьёрн, — его настроение меняется резко, будто по щелчку пальцев, и вот он уже приветливо улыбается. На визитке, сделанной из плотного матового картона, написано имя "Кристиан Форд" и номер телефона. — Я иногда занимаюсь благотворительностью, так что, если понадобится помощь, звони, — на лице доставщика немедленно возникает недоумение смешанное с отвращением, как кажется Форду, и он всего лишь хмыкает, переворачивая визитку обратно стороной, надпись на которой гласит: "Форд & Форд. Адвокат. Уголовное право".
Кристиан подмигивает и уходит, даже не оставаясь для того, чтобы посмотреть, как меняется выражение лица здоровяка; только усмехается себе под нос. Он замечает, что все еще держит в руках треклятую бутылку с водой, только когда открывает дверь машины; пожимает плечами и бросает ее в бардачок на тот случай, если нужно будет вымыть руки. Заводит мотор и решает, в какой из клубов отправиться сегодня: он однозначно заслужил поощрение, чтобы сделать этот день не таким гадким.