Говорят, что в мире все должно быть равноценно: не может быть так, что все и всегда идет хорошо, белая полоса простирается аж до самого горизонта, а человека на всем жизненном пути преследует исключительно счастье; точно так же не может быть и такого, что в какой-то момент все разом становится плохо, белая полоса беспрепятственно становится черной, мрачной и больше никогда - до конца жизни - не примиряет на себя светлые оттенки. Человеку не дано чувствовать что-то одно: эмоции бесконечно положительные и приятные, или же ужасающе скверные и пугающе продолжительные.
Одно без другого, как оказалось, существовать не может.
Это как с татуировкой: ты ее очень сильно хочешь, о ней ты неимоверно долго мечтаешь, и на нее ты старательно откладываешь деньги, периодически ограничивая себя в каких-либо вещах. И вот приходит заветный день, ты с нескрываемым воодушевлением приезжаешь к мастеру, а потом долгие несколько часов терпишь боль, потому что без нее невозможно добиться желаемого результата. Картинка не появится на плече или груди сама собой, а ты никогда не почувствуешь то незабываемое и трепетное счастье от исполнившейся мечты, если предварительно не ощутишь, как иглы болезненно впиваются в кожу сотнями крохотных ударов; как все это повторяется из раза в раз, но с каждой секундой становится больнее, потому что уже через двадцать минут израненное место начинает опухать, а безжалостная рука татуировщика все так же непоколебимо продолжает работу, старательно и умело вырисовывая нужную картинку. У каждого ведь разный болевой порог, скажете вы? Я соглашусь, но это отнюдь не умаляет того факта, что боль, какой бы она не была, все равно присутствует. Она сопровождает вас на протяжении всего сеанса - который может быть далеко не единичным - и в конечном итоге помогает сполна ощутить некую гордость, потому что ты стойко вытерпел, сумел пережить. Добился желаемого.

Это распространяется абсолютно на все, но относится в частности к взаимоотношениям между людьми. Это отсутствие золотой середины делает человека именно человеком, а за примером далеко ходить не надо.
Пример сложных взаимоотношений сейчас сидит на скамейке и поражает своим необычайным спокойствием.

Мужчина сильнее прижимает меня к себе, я - сильнее сминаю пальцами его футболку. Он невольно заставляет меня убедиться, что в мире и правда все равноценно. Мне же снова думается: "действительно не жалею".
Если бы я не была столь сдержана и воспитана, если бы тогда - в лофте - при нашей первой встрече все вдруг пошло не так, как пошло, и вместо злости и ненависти мне довелось бы проникнуться к голубоглазому симпатией и жгучим желанием, а затем поддаться этому - ведь глупо отрицать, что мужчина достаточно притягателен - то вряд ли узнала бы, насколько скверным Олег может быть, каким ужасным он обладает характером, и как пугающе флегматично относится к жизни. Если бы сегодня мне не довелось ощутить эту обжигающую обиду, то я вряд ли бы узнала, что голубоглазому совсем не чуждо чувство вины, что он умеет быть не только спокойным, но и в какой-то степени - пусть и совсем небольшой - чутким.
Отрицательные эмоции учат нас ценить положительные. Положительные же не позволяют расслабляться и забывать, что где-то совсем рядом топчутся отрицательные, дожидаются удачного момента, а потому в любую секунду могут ударить, чтобы человек наверняка не забыл о том, как важно и нужно беречь то, что в одно мгновение может исчезнуть. Подготовиться к этому невозможно. Только смириться и ужиться.
Поддаться.

Поддаться точно так же, как я из раза в раз поддаюсь Олегу, хотя причин на то не вижу. Точнее, просто отказывалась видеть, отказывалась принимать, что он мне необходим. Делала это ровно до сегодняшнего дня - в целом, и до конкретно этого момента - в частности.

Он говорит, что пора возвращаться в номер, потому что на улице прохладно. Я понятливо киваю и только сейчас осознаю, что он сидит в одной футболке и чувствует всю промозглость вечернего ветра, в то время как мне, закутавшейся в его куртку, немыслимо тепло и неимоверно хорошо. Замечаю, как он сжимает от холода кулак, но тут же его разжимает, потому, не долго думая, поднимаюсь следом и топаю в сторону входа в мотель.
В помещении тоже тепло, но мне отчего-то не хочется стягивать с себя мужскую кожанку, так по странному приятно пахнущую и дарящую неподдельное и такое необходимое чувство спокойствия и защиты. Впрочем, сделать это все-таки приходится, когда оказываюсь в номере, освященном лишь придорожной лампой, чей свет пробивается в слегка зашторенное окно и разливается по полу продолговатой, неровной и тусклой дорожкой.

Олег появляется в номере чуть позже, когда я, расположившись на кровати в позе "по-турецки", с самым сосредоточенным лицом залипаю в телефон, старательно пытаясь обыграть в дартс найденного на просторах сети соперника. Игра, если честно, такая себе, но это гораздо лучше, чем совсем ничего. Тем более в такие моменты, когда спать вовсе не хочется.
Голубоглазый появляется не один, а с гитарой. Я краем глаза замечаю движение, поворачиваю голову, тут же ее отвожу, будто не найдя ничего интересного, но в этот же момент возвращаю взгляд к мужчине вновь - точнее, больше к гитаре - и принимаюсь заинтересованно за ним наблюдать. Он долго возится, пытается настроить несчастный музыкальный инструмент, изредка бубнит что-то себе под нос, а я невольно ухмыляюсь - по-доброму и с толикой умиления - периодически возвращая внимание игре, но делая это уже без должного интереса.
Проходит некоторое время - и Олег, быстро перебрав пальцами по струнам, начинает играть. Впрочем, затем он начинает еще и петь, а я вовсе зависаю, потому что не ожидала совсем. У него неимоверно прекрасный голос. А еще длинные пальцы. Я пару раз заворожено смотрю на то, как ловко они скользят по струнам, срывая с них мелодию, но думаю почему-то совсем не о красивой - пусть и непонятной для меня - песне. Приходится слегка взмахнуть головой и ощутимо прикусить губу, отогнав от себя мысли, которым здесь и сейчас не должно быть места.
Почему нет? - вдруг проскальзывает в сознании, а я неуверенно отвечаю - так же мысленно: "потому что".

- Научи меня, - вдруг говорю, когда мужчина прекращает петь. Запинаюсь. - играть. - перевожу взгляд на гитару и незатейливо поджимаю губы. Понимаю прекрасно, что научиться за одну ночь невозможно, но отчего-то вдруг захотелось попробовать. Или совсем иные мотивы, которые сама не до конца понимаю, все-таки стали поводом для такой неожиданной просьбы?
- Если ты, конечно, спать не собрался. - расслабляюсь и жму плечами, вдруг поймав себя на мысли, что голубоглазому, который достаточно много времени провел за рулем, неплохо было бы выспаться.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я все еще не нахожу разумного, в первую очередь устраивающего именно меня, объяснения собственной просьбе, но, если честно, немного удивляюсь, когда Олег соглашается, хотя мне отчего-то казалось, что он в принципе не настроен возиться со мной, размениваясь при этом на какие-то незначительные моменты, вроде безобидного урока игры на гитаре. Что-то подсказывает, что те четыре с половиной человека - помимо нас - которых можно с гордостью назвать постояльцами этого мотеля, в неописуемый восторг от моих неуклюжих попыток вряд ли придут. Недовольные соседи - это проблемы. Проблемы - это очередные трудности - пусть и не слишком значительные - с которыми придется справляться. Эта священная миссия, естественно, падет на сильные и гордые плечи именно голубоглазого. Не обязательно обладать превосходными дедуктивными способностями, чтобы в конце незамысловатой логической цепочки прийти к выводу, который с самого первого дня нашего знакомства напрашивается сам собой: Олегу лишние проблемы не нужны; Олегу, если так посудить, вообще никакие проблемы не нужны.

А в данный момент его проблема - это я. Мне же примирять на себя эту роль доводится, к сожалению, не впервые. Не знаю уж, за какие именно грехи мне досталась способность из раза в раз влипать во всякое дерьмо, но факт остается фактом: моя задница питает самые теплые и трепетные чувства к тому, что усложняет жизнь, потому даже удивляться не стоит, если безобидный поход в магазин в конечном итоге обернется знакомством с мексиканским наркокартелем, продолжительным скитанием по всему миру в поисках потерянного сокровища и пары килограмм кокаина. Или апокалипсисом, который обязательно где-то среди всего этого нагрянет.
Я не отрицаю даже, что притягиваю проблемы похлеще, чем многострадальный магнит, не спорю, что все вполне может разыграться на ровном месте, превратившись из крохотной мухи в настоящего мамонта. И все еще поражаюсь тому, что голубоглазый во все это ввязался - нехотя, скрипя зубами и глаза привычно закатывая, но все-таки это сделал.
Он согласился, угнал чей-то мустанг, без колебаний выехал на длинную, извилистую, и не всегда беспрепятственную дорогу, а я во всей этой ситуации только и делаю, что держу его в слепой зоне. Неизвестность пугает. Его, быть может, и нет. Меня - да. Чертовски пугает - и речь идет не только о сложившихся жизненных трудностях.

Мужчина соглашается, подхватывает гитару, в одно мгновение оказывается рядом со мной. Я же чувствую, как под весом его тела продавливается кровать, заставляя невольно отклониться в сторону Олега, но тут же поймать равновесие и вернуться в исходное положение. Наблюдаю за ним, слегка наклоняю голову в сторону и запускаю руку в волосы на макушке. Подушечками пальцев взбиваю корни, силясь придать кудрям объем, но получается так себе. В конечном итоге бросаю это дело и переключаюсь на гитару, которая оказывается у меня.
Помню те забавные моменты, когда брат безуспешно пытался научить меня играть, но каждый раз только раздражался и недовольно пыхтел, ворчал, что, мол, только лишь инструмент расстраиваю - и его за одно - а потом вовсе бросал это бесполезное занятие, нарекая меня самым бездарным гитаристом. Первое время обижалась, конечно, но потом стала находить в этом нечто забавное: видели бы вы, как умилительно Леон сдерживается, зубы стискивает, губы поджимает, взглядом суровые молнии во все стороны мечет, но старательно держит себя в руках.
Тут же вспоминаю его мудрые наставления о том, что во время игры расслабленным должно быть не только тело, но и сознание. Вроде бы не так уж и сложно, правда? В любой другой ситуации - да. Когда Олег, один только взгляд которого заставляет из крайности в крайность бросаться, оказывается в самой непосредственной близости - нет.

Он совершенно расслаблен и не видит в собственных действиях ничего противозаконного. Я же судорожно взгляд в сторону увожу, боюсь заглядывать в льдистые глаза, напрягаюсь невольно, отчего со струн вместо плавной мелодии срывается хрен знает что. Жмурюсь и губы поджимаю. Тут же пытаюсь расслабиться, втянув носом воздух и сразу выдохнув.
Идея научиться играть на гитаре больше не кажется мне удачной. Чужое дыхание, которое слышу совсем рядом, аромат мужского парфюма, успевший стать таким привычным и необходимым, смешанный с неизменными нотками табака - все это почему-то в данный момент лишь сильнее дурманит разум, заставляя чашу весов склоняться в ту сторону, куда мне путь заказан.

Мы еще какое-то время тратим на безуспешные попытки пробудить во мне талант непревзойденного гитариста, но каждый раз, когда Олег подается ближе в желании показать правильный лад, сердце пропускает удар, а рука предательски вздрагивает, отчего комнату наполняет не плавная и приятная мелодия, а рваная и грубая.

- Никого я не боюсь. - негромко, но весьма решительно ворчу, а сознание добавляет: "кроме самой себя, конечно же". И мне хотелось бы что-то возразить, но это глупо, потому что стоит повернуть голову и оказаться лицом к лицу с Олегом, как здравый смысл затыкается, а все разумные доводы мигом забываются. Остается лишь мужчина, чье дыхание чувствую на собственных щеках. Остается лишь ненавязчивое, но достаточно острое желание вырваться из стереотипов современного общества, для которого неправильной и чуждой является даже сама мысль о том, что девушка может по собственной воле желать человека, который старше её в два раза.
Это обязательно подвергнется осуждению, потому что для многих важна не столько причина, сколько желание кого-то и в чем-то обвинить, но сейчас я ловлю себя на пугающей мысли: плевать.

Почему я не могу принять еще одно неправильное решение, когда вся моя жизнь только из них и состоит? Хуже, думается, быть уже не может. Почему не могу поддаться желанию, когда сделала это уже два раза? Впрочем, очень даже могу.

И поддаюсь в тот момент, когда мужчина уводит взгляд в сторону, вновь обращает внимание на гитару, струны которой я совершенно случайно задеваю.
Еще несколько долгих секунд, растянувшихся, кажется, до бесконечности, скольжу взглядом по мужскому профилю, поджимаю губы, медлю так, будто чего-то жду. Знака свыше, блять, что-ли?
К слову, неважно.
Рука оставляет в покое несчастную гитару, уходит в сторону и аккуратно касается подушечками пальцев колючей щеки; надавливаю слегка, заставляя его вновь повернуться. Взгляда не увожу, замечаю легкое замешательство голубоглазого, которое тут же сменяется все тем же блеском очередной победы и приправляется привычной ухмылкой. Он не ожидал, но догадывался, что у меня вновь не хватит сил дать достойный отпор. Не ему, а себе.
Ладонь касается щеки более решительно, указательный палец дотрагивается до мочки уха, большой же останавливается у самого края кривящихся в ухмылке губ. Я все еще не уверена в правильности собственных действий, но зато уверена в желаниях, которые и становятся катализатором к тому, что в следующую секунду подаюсь вперед и начинаю аккуратный поцелуй. Не углубляю его и не делаю более настойчивым, потому что прекрасно знаю: мужчина либо сделает это самостоятельно, дав тем самым зеленый свет не только для меня, но и для себя, либо... не знаю, какие еще могут быть либо, если Олег в принципе, как я поняла, от подобного никогда не отказывался.
Этим и доказывает, что является не тем человеком, с которым можно прожить жизнь долгую и безмятежную, или же короткую, но насыщенную. Зато является тем человеком, с которым можно потрахаться и ощутить весь спектр сопутствующих эмоций.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Меня отнюдь не удивляет тот факт, что мужчина без лишних колебаний и долгих лирический отступлений поддается моей неожиданной инициативе, оказывается на кровати, а я, в свою очередь, оказываюсь сверху и вновь чувствую на своих губах его решительные губы.
Его поцелуи будоражат, заставляют нутро сжиматься и стягиваться тугим узлом нетерпения и возбуждения где-то внизу живота. Его поцелуи оставляют все то же послевкусие табака, без которого, кажется, жить мне будет слишком сложно.
Казалось бы, мы ведь занимаемся сексом не первый раз, и я уверена процентов на двести, что сейчас все будет так же превосходно, эмоции будут все такими же острыми и яркими, а каждое прикосновение - обжигающим. Но одно важное, весомое отличие все-таки имеется: два прошлых раза я поддалась Олегу потому, что причиной стали сложившиеся не в мою пользу обстоятельства, ведь слишком привлекательный мужчина, слишком много выпитого алкоголя, слишком неожиданно застрявший между этажами лифт и нескончаемый поток мыслей, перекликающийся со стонами и обещающий последующее самобичевание на счет всего произошедшего; сейчас есть все тот же привлекательный мужчина, есть все те же прикосновения и поцелуи, томящие, но медленно подводящие к самой сути, а еще есть абсолютно пустая от излишних терзаний и противоречий голова, в которой на данный момент есть всего лишь одна мысль: я хочу голубоглазого - и похер, что кто-то сочтет это неправильным, для кого-то это покажется чуждым, кому-то это придется не по вкусу.
Жизнь - это череда бесконечных проб и ошибок, лишь изредка разбавляемая какими бы то ни было приятными событиями. Свою ошибку я смиренно совершила, когда впервые почувствовала, как от решительных и грубых поцелуев снесло крышу. Помните, я говорила о том, что не умею на ошибках учиться? Оказалось, что не просто не умею, но и предпочитаю с энтузиазмом наступать на одни и те же грабли. Олег - это моя ошибка, это те самые грабли, но сегодня, когда мужчина, привыкший слать в далекие дали весь блядский мир и заботящийся исключительно о себе, признал свою ошибку и пусть невольно, но позволил почувствовать необходимые спокойствие и защиту, я поняла, что на грабли можно наступить не так, чтобы получить черенком в многострадальный лоб, а так, чтобы этот самый черенок оказался в руках.
Проблема ведь, если так посудить, далеко не в самих граблях.

Я уже поняла, что мужчина не из тех, кто отдает предпочтение аккуратности и трепетности, все делает медленно и осторожно, будто боится навредить, потому быстро подстраиваюсь - очередной поцелуй, который начинаю после необходимого глотка воздуха, становится более настойчивым, немного рваным, каким-то уж больно собственническим, словно я пытаюсь перехватить инициативу. На самом деле, нет - не хочу, потому как ловлю себя на мысли, что хозяйские действия голубоглазого слишком нравятся.
Мне никогда не доводилось занимать лидирующие позиции в чем-либо, я всегда предпочитала оставаться в стороне, медленно плыть по течению, задаваемому кем-то другим. Так легче, так проще. Так не придется отвечать за собственные действия и за действия тех, кто окажется в той же упряжке.

И все-таки в тот момент, когда протяжные, прерывистые стоны наполняют комнату, когда разнобойное дыхание периодически становится поразительно синхронным, когда поцелуи и прикосновения становятся короткими, но оттого более желанными и ощутимыми, я оказываюсь сверху и получаю полный карт-бланш.
Мои руки бесцеремонно блуждают по мужскому телу, очерчивают выпирающие от частого и глубокого дыхания ребра, проходятся подушечками пальцев по заметной ране, которую собственноручно пришлось зашивать. Ладонь скользит по прессу вниз, опускается на член, проходится по нему несколько раз, прежде чем помогаю себе, направляю; чувствую, как мужские пальцы надавливают на поясницу, заставляют выгнуться и окончательно - плавно - опуститься на влажный член. Голубоглазый слегка толкается бедрами, входит на всю длину, а из моей груди вырывается очередной стон - тихий, рваный, больше напоминающий громкий выдох.
Стены этого мотеля предательски тонки, а губы искусаны в попытках заглушить крик, с трудом не обрамляющийся е г о именем. Впрочем, это ненадолго.

Он притягивает к себе, заставляет опуститься на вспотевшую грудь; я упираюсь предплечьем в кровать возле его головы, на мгновение прикладываюсь лбом к виску, провожу носом по колючей щеке, прикусываю едва заметными клыками пульсирующую вену на шее. Он начинает двигаться сам - быстро и резко, грубо, но уже настолько привычно, что даже страшно. Чувствую, как мышцы напрягаются, как кровь в венах словно тягучей становится, а сознание поддается яркому оргазму. Его имя все-таки срывается с моих губ, приглушается и растворяется где-то у ключицы.

Я не тороплюсь перекатываться на место рядом с Олегом, когда он кончает и расслабляется. Делаю это через несколько долгих минут, но вдруг ловлю себя на мысли: слишком хорошо, чтобы было достаточно. Мужчина податливо размыкает руки, когда я скатываюсь и оказываюсь у него под боком, но делаю это лишь для того, чтобы правая рука, покоящаяся на его груди, вздымающейся от частого дыхания, опустилась ниже. Подушечки указательного и среднего пальцев проделывают незамысловатый путь, вырисовывают хаотичные узоры - ладонь в конечном итоге вновь опускается на член.
Свободная рука убирает со лба прилипшие волосы, заглаживает их на левую сторону для того, чтобы не мешались; наклоняюсь и оставляю короткий поцелуй на внутренней стороне предплечья возле сгиба локтя, поднимаюсь выше - целую плечо, ухожу в сторону - целую и слегка прикусываю кожу возле ключицы, ниже - касаюсь языком соска. Ладонь все так же медленно скользит по члену, а когда надоедает - приподнимаюсь и обхватываю его губами.
Я двигаюсь медленно, периодически вовсе отдаляюсь для того, чтобы перевести дыхание, затем вновь подаюсь вперед, провожу языком по всей длине, дразню - впрочем, создается впечатление, что себя дразню больше. Чувствую, как его ладонь путается в волосах, как сжимает их и фиксирует голову; как он в свойственной для себя манере начинает двигаться самостоятельно, заставляя меня снова и снова чувствовать нехватку кислорода, обжигающую легкие. Его движения как и прежде быстрые и резкие, но я не хочу ограничиваться минетом, потому упираюсь ладонью в кровать между его ног, взмахиваю головой и отдаляюсь.

- Я в душ. - потому что почему бы и не совместить приятное с полезным. - Идешь?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

В небольшом номере захудалого мотеля становится невообразимо жарко. Я буквально чувствую, как этот жар обволакивает тело, а сквозняк, врывающийся в комнату из слегка приоткрытого окна, создает будоражащий контраст и становится поводом для быстрой толпы мурашек. Она проскальзывает вдоль позвоночника в тот момент, когда решительная ладонь перехватывает запястье, когда мужчина одним ненавязчивым движением притягивает меня к себе, когда его руки вновь скрещиваются за спиной, а губы все так же по-хозяйски начинают новый поцелуй. Впрочем, начинаю задумываться: действительно ли сквозняк стал причиной для такой реакции?
Создается впечатление, что в подобных ситуациях, когда мужчина находится в такой непростительной, но дьявольски необходимой близости, когда его ладони сжимаются на талии, а язык бессовестно хозяйничает во рту, я начинаю всерьез полагать, что целый блядский мир, наполненный самым отменным дерьмом и из раза в раз щедро им поливающий, сужается и концентрируется вокруг одного единственного человека. Он концентрируется вокруг голубоглазого, который каким-то невообразимым и непонятным для меня образом заставляет забывать о проблемах, заставляет слать в самые далекие дали все то, что впоследствии грозится лишь подлить масла в огонь.

Я сталкивалась с такими людьми - наглыми, надменным, алчными, и уверена была, что не хочу видеть никого подобного в своей жизни, но потом появился Олег - и не просто появился, но еще и прочно в ней закрепился; я пыталась относиться к нему равнодушно, пыталась и ненавидеть, но не замечала даже, как среди всего этого безрезультатно силюсь спрятать банальную симпатию; я не хотела к нему привязывать, не хотела чувствовать себя рядом с ним так, как чувствовала сегодня - спокойно и защищено, потому что это заведомо обречено на провал, это не сулит ничего хорошего, кроме бесконечного разочарования, возводимого собственными руками, но в конечном итоге, кажется, все-таки привязалась.
Это все еще продолжает быть безнадежным и грозится стать болезненно тяжелым, ведь люди, вопреки расхожим мнениям, не меняются ни по собственной воле, ни ради кого бы то ни было. Это обязательно станет для меня хорошим жизненным уроком и останется выжженным клеймом где-то в области сердца, обязательно будет напоминать об ошибках, которые по глупости совершила, ведь в конечном итоге Олег уйдет и забудет, а я останусь и буду помнить.
Все это обязательно случится, но случился потом, а сейчас я предпочитаю не думать о будущем, потому что есть слишком приятное настоящее. Настоящее, в котором каждый поцелуй голубоглазого, каждый его взгляд и каждое прикосновение принадлежат мне. Он сейчас весь - целиком и полностью - принадлежит мне, хотя на деле же это я беспечно отдаюсь в его власть. Не жалею и надеюсь, что в ближайшее время этого не сделаю.

Мои ладони опускаются на сильную шею, большой палец медленно - едва касаясь - проскальзывает по кадыку; я отвечаю на поцелуй, откровенно наслаждаюсь им, а правую ладонь увожу вверх и запускаю во взъерошенные волосы на затылке.
Долго в таком положении мы не задерживаемся, потому уже буквально через несколько секунд комнату вновь наполняет шумное, сбивчивое дыхание и громкие стоны, заглушать которые я не только не хочу, но и не могу. Слишком хорошо, чтобы размениваться на глупые и никому не нужные попытки.

Пальцы сжимают выступ подоконника до побелевших костяшек. Податливо прогибаюсь в пояснице, запрокидываю назад голову, чувствуя волосы, прилипающие к влажной от пота спине, и прикусываю нижнюю губу, тем самым приглушая вырывающиеся из груди стоны.
Впрочем, они вскоре и вовсе прекращаются, потому что мужчина вдруг останавливается, а затем делает то, к чему я вовсе не была готова. Нет ничего удивительного в том, что вздрагиваю боязливо и непроизвольно подаюсь вперед, хмурюсь и кошусь на голубоглазого через плечо в тот момент, когда его член упирается туда, куда упираться вовсе не должен. Я безбожно совру, если скажу, что никогда про анальный секс не слышала, но отнюдь не совру, если скажу, что никаких теплых чувств к нему не питаю. Не питала раньше, и не питаю сейчас, когда Олег, сжавший ладони на моей талии, довольно решительно заставляет вновь наклониться и выгнуться, но делает это поразительно аккуратно, осторожно. Непривычно даже, как и все те ощущения, что идут вровень.
Я чувствую боль, когда он предельно медленно толкается бедрами вперед, я хочу отдалиться и выпрямиться, сказать о том, что не собираюсь потакать его неожиданным желаниям, но отчего-то вместо этого покорно продолжаю стоять, прикусываю губу, силясь отвлечься от болезненных ощущений, и где-то среди всего этого чувствую отголоски ни с чем не сравнимого удовольствия, потому что поцелуи, остающиеся на моей спине, подкупают и дарят необходимое сейчас расслабление.
Где-то слышала, что надо максимально расслабиться и просто дождаться момента, когда боль сменится поразительным наслаждением. Понятия не имею, сколько надо ждать, но на данный момент все происходящее нравится мне максимально мало.

Голубоглазый, в свою очередь, продолжает покрывать каждый участок кожи поцелуями, отвлекает, позволяет переключить внимание, а потом начинает двигаться, срывая с губ новый болезненный стон. Я невольно напрягаюсь, перехватываю его запястье, подаюсь чуть вперед так, чтобы член больше не причинял боль, а вместе с этим заставляю Олега наклониться, прижавшись грудью к спине. Я выпрямляюсь, а его лицо оказывается возле моего плеча, колючая щетина царапает кожу, тут же опаляемую горячим, частым дыханием.
Послала бы, наверное, ко всем чертям, если бы не чувствовала все то же тугое возбуждение внизу живота, если бы на месте голубоглазого был кто-то другой; если бы, наверное, меньше была в нем уверена. Глупо и странно? Но я ведь ему жизнь собственную доверила... может ли быть что-то более значимое для того, чтобы довериться ему еще и в этом?

- Не торопись. - на выдохе говорю, касаюсь губами мочки уха, целую чуть ниже - скулу - а затем слегка подталкиваю, заставляю податься назад, в то время как сама вновь наклоняюсь вслед за его ладонью, проскользившей вдоль позвоночника вниз.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Не сказать, что за свою жизнь я достаточно часто занималась сексом, могла похвастаться поразительным опытом, и знала все тонкости тех ощущений, которые сопутствуют тому или иному действию. Мне доводилось чувствовать этот пестрящий разнообразием спектр эмоций, когда прикосновения чужих рук становятся поводом для толпы мурашек, проскальзывающих по телу, а следом оставленный на губах поцелуй распаляет, учащает и без того неспокойное сердцебиение. Заставляет испытывать нехватку кислорода.
Я все это чувствовала - и каждый раз казалось, что именно здесь и именно сейчас происходит то, что никогда и никто не сможет повторить. Оказалось, что показалось, потому что в этом небольшом номере, на этой скрипучей кровати, когда Олег трахает быстро и резко, когда создает этот острый, но оттого еще более необходимый контраст между грубыми движениями и аккуратными прикосновениями, где-то на задворках сознания, не окутанного плотной пеленой возбуждения, я понимаю, что именно с этим мужчиной мне довелось в полной мере ощутить настоящую бурю эмоций. Это отнюдь не то, что было раньше. Не с теми, кто искренне верил в свою непревзойденность, касательно секса.
Возможно потом, впоследствии, все это сыграет со мной злую шутку. Возможно, это станет той пропастью, в которую самовольно себя загнала. Возможно, это дно.
Слишком много этих "возможно", но думать о них сейчас я, конечно же, не буду.

Наслаждение вновь сменяется болью, когда голубоглазый в очередной раз решает, что обычный секс - он, конечно, хорош, но раз уж предприняли попытку заняться анальным, то почему бы не продолжить. Я же его желаний не разделяю, все еще искренне считаю, что подобный секс - это не мое, от слова "совсем", но разве можно переубедить мужчину, который настроен крайне решительно. Пожалуй, можно, если очень постараться, но здесь и сейчас есть пара довольно весомых нюансов: во-первых, когда решительно настроенный мужчина - Олег, то с переубеждением обязательно возникнут проблемы, а конкретно сейчас никаких точек воздействия - вроде обещаний расплатиться весьма известным способом - у меня нет; во-вторых, какая-то часть меня - небольшая, но не менее решительная - отказывается сопротивляться, желает испытать новые ощущения. Доверяет. Доверие к голубоглазому стало каким-то слишком уж колоссальным. Где-то обязательно должен быть подвох, о котором узнаю в самый неподходящий момент. Но не сейчас.

Пальцы сминают и без того мятые простыни, тело непроизвольно напрягается, отчего толчки мужчины становятся больнее, заставляют рвано, сдавленно дышать и стонать сквозь сжатые зубы отнюдь не от удовольствия. Я хочу, чтобы он остановился, но не останавливаю. Хочу, чтобы он перестал причинять боль, но вместо этого предпринимаю безуспешные попытки расслабиться, потому что это - вроде бы - должно помочь. Убеждаю себя, что неприятные ощущения совсем скоро должны смениться все тем же наслаждением - а, быть может, еще большим - но пока получается, мягко говоря, хреново.
Подтягиваю руки к себе, пальцами стягивая следом простынь, прогибаюсь в пояснице чуть сильнее, а бедрами невольно двигаю вперед в попытках уйти от движений Олега. Его руки, периодически сжимающиеся на талии и оставляющие следы - они обязательно останутся и будут напоминать о сегодняшней ночи еще несколько дней - не позволяют отдалиться, возвращают в исходное положение, в то время как член входит целиком. С губ срывается прерывистый, скомканный выдох, дыхание предательски перехватывает, а глаза начинают слезиться. Жмурюсь, прикусываю губу так, что во рту спустя мгновение чувствуется металлический привкус, а лицом утыкаюсь в не слишком мягкую кровать.

Голубоглазый больше не разменивается на медленные и аккуратные действия, потому спустя некоторое время начинает двигаться в привычном для себя темпе. Боль становится невыносимой - и в этот момент мне хочется послать в далекие дали все и всех, да только мужчина все так же не позволяет выскользнуть, а в какой-то момент, перебрав в голове все мыслимые и немыслимые проклятия, я вдруг прихожу к выводу, что боль действительно сменяется наслаждением. Она не исчезает вовсе, но теперь не чувствуется так остро; она никуда не пропадает и в тот момент, когда мужчина кончает, но с моих губ в конечном итоге срывается стон отнюдь не болезненный. Возможно, в следующий раз все будет намного легче, а я все-таки смогу получить то желанное удовольствие, которое приписывают такому виду секса, но на данный момент сказать, что осталась в восторге, я не могу.

Дыхание медленно стремится к своей привычной частоте, сердцебиение постепенно приходит в норму, но все еще отдается в висках эхом; я, вытянув чуть вперед руки и слабо потянувшись, наконец-таки расслабляюсь и протяжно выдыхаю через слегка приоткрытые губы. Впрочем, надолго в таком положении не задерживаюсь, потому что Олег без лишних колебаний в очередной раз притягивает меня к себе и накрывает мои губы своими прежде, чем я успеваю что-либо сказать. Или сделать. Делать, к слову, ничего противящегося не хочу, потому лишь пальцы снова запускаю в волосы на затылке.
Даже в сексе этот мужчина не отходит от привычного расклада. Он позволил мне почувствовать самые будоражащие эмоции, позволил ощутить самые всепоглощающие чувства, а потом собственноручно все перечеркнул и заставил чувствовать боль. Теперь же вновь возвращает в бесконечно глубокую бездну самых желанных ощущений и собственных голубых глаз. Все точно так же, как и в наших странных отношениях, бросающихся из крайности в крайность, граничащих между ненавистью и симпатией. До сих пор непонятных.

Его язык действительно хорошо подвешен не только в плане речи. Длинные пальцы двигаются ловко, дурманят, становятся очередным поводом для громких стонов и чужого недовольства: соседи, думается, в восторг не приходят пуще прежнего, ведь рассчитывали - уверена - что все закончилось, все стихло и можно спать. Оказалось, что нет. Спать еще рано, ночь еще только началась, а я вдруг поняла: этого мужчины, которого стало в моей жизни слишком много, в то же время может быть парадоксально мало.
Быстрые движения; стоны, срывающиеся на крик, переплетаются с его частым дыханием и изредка прерывисто очерчиваются его именем; ногти царапают его плечи, уходят к предплечьям, пальцы сжимают сильные руки и возвращаются к шее, чувствуют под подушечками пальцев щетину. Мне нравится его щетина. Мне нравятся его глаза и кривящиеся в основном в ухмылке губы. Мне нравится он. Целиком и полностью.

Тело заметно дрожит, мышцы напрягаются снова - какой по счету раз, я не знаю - из груди рвется стон, которому позволено раствориться в тишине, а не прерваться новым стоном. Приподнимаюсь на локтях и наблюдаю за действиями Олега; когда он подносит пальцы к моему рту, медленно провожу по ним языком, а затем обхватываю губами, облизываю, в то время как собственными пальцами провожу по его предплечью. Перехватываю запястье, когда от уводит руку; тяну на себя, заставив свалиться рядом. Надо в душ, каким бы хреновым он там не был, но ничего не случится, если полежим пять минут.
У нас впереди слишком много всего, чтобы торопиться и упускать подобные моменты.

Я не говорю ничего: просто кладу голову на его грудь, просто провожу пальцами по коже, считая выпирающий рельеф пресса. Просто тихо выдыхаю и на мгновение прикрываю глаза. Хочется пролежать так до утра - какого именно? Не знаю - но привыкать нельзя. И так привыкла слишком ко многому. И так привыкла к тому, к кому не должна была привыкать.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

И вдруг так спокойно становится, так хорошо, а сон, который до этого даже не горизонте не маячил, неожиданно наваливается сверху, обнимает бережно, кутает в мягкое и теплое одеяло. Впрочем, я, немного задремав под аккомпанимент чужого дыхания - размеренного и убаюкивающего - не замечаю даже, как мужчина ерзает, ворочается, а затем вытягивает из под нас одеяло. И вовсе не объятия Морфея им накрывают. Это делает Олег - и я, признаться честно, ловлю себя на мысли: так даже лучше; так проще и спокойнее.
Так слишком хорошо.

Мне вообще как-то поразительно хорошо рядом с голубоглазым последние несколько часов, но все-таки какая-то часть головного мозга, отвечающая, видимо, за благоразумие, продолжает упрямо предпринимать отчаянные попытки доказать беспечным и наивным чувствам, что все происходящее - бред. Иллюзорная дымка растворится с первыми лучами восходящего солнца так же быстро, как и мутная пелена прохладного тумана, нависшая над одинокой и безлюдной дорогой. Уже утром, когда стрелки настенных часов с оглушительным, как мне кажется, грохотом и скрипом пересекут отметку в полдень, Олег перестанет быть тем, у кого получилось подарить не только очередной незабываемый секс, но и необходимое спокойствие, а я, наверное, перестану быть той, которая бестолково последовала зову сердца, при этом напрочь проигнорировав доводы разума. Уже утром все вернется на свои места: голубоглазый вновь станет холодным и бездушным, надменным, а я - раздражительной и неизменно жалеющей о том, что так просто доверилась чужому человеку.
Мне кажется, что все пойдет именно по этому сценарию, который изначально не подразумевал под собой наличие счастливого финала.

Я слабо ерзаю и приоткрываю глаза, когда в нос ударяет терпкий запах табака, а где-то над головой проплывает бесформенное облако серого дыма, быстро растворившееся в слабом порыве сквозняка, врывающегося в приоткрытое окно. Мы все так же лежим, только голова моя, когда мужчина подтягивался, съехала чуть ниже и теперь покоится не на груди, а на животе. Он что-то там ворчал, говорил, чтобы я не спала; я же, в свою очередь, предпринимаю ленивую попутку кивнуть, но вместо этого лишь устало зеваю и вновь прикрываю глаза.

Минут пятнадцать назад мне чертовски хотелось пойти в душ, стоически вытерпеть все ужасы, о которых так красочно рассказывал голубоглазый, но смыть с себя не только усталость, а еще и последствия недавнего секса. Сейчас же я лежу и думаю о том, что двигаться не хочется. Тело слишком расслаблено; рука, до этого хаотично поглаживающая мужской торс, теперь неподвижно лежит внизу его живота и вздымается при каждом вдохе.
Я слышу его сердцебиение - такое спокойное и мерное. Слышу, как голубоглазый шумно выдыхает, выталкивая из легких табачный дым. В воцарившейся тишине создается впечатление, будто слышу, как в его голове крутятся шестеренки, генерируют мысли, известные лишь ему одному. Многие бы сейчас, наверное, сказали, мол, как было бы здорово уметь слышать то, о чем думают другие.
Я ничего подобного не скажу. Не хочу иметь такую способность, не хочу слышать мысли мужчины, не хочу знать все то, о чем он в данный момент размышляет. Мне и собственного дерьма в голове хватает, а если там появится дерьмо еще и чужое, то вряд ли долго протяну. Это тяжело, когда знаешь много, когда понимаешь еще больше, а сделать не можешь ничего. У меня едва ли хватает сил на то, чтобы приручать свои мысли, раскладывая их беспорядочно, но относительно ровно, потому чужого добра мне и даром не надо. Тем более того, которое принадлежит голубоглазому.

Вроде бы вновь успеваю задремать, как голос Олега разрывает тишину, заставляя вздрогнуть и податься назад. Он выключает свет, а я не перестаю щуриться; он переваливается на бок и подтягивает к себе одеяло, которое бессовестно сползает с моего бедра, оголяет его и подставляет ночной прохладе, наполнившей комнату через все то же окно. Ежусь от проскользивших по коже мурашек, окидываю мужскую спину взглядом, а потом забиваю на все - подаюсь вперед, забираюсь обратно под одеяло, прижимаюсь к теплому голубоглазому, обнимаю зачем-то и закрываю глаза. Если бы не хотелось спать, если бы были силы, то обязательно поворчала бы, попыталась отвоевать законное одеяло, но нет.
Слишком хорошо. Снова.
И сон приходит моментально, потому что поводом становится все то же убаюкивающее дыхание.

***

Скрипучие стрелки часов давно перевалили за полдень. Если быть точнее, то показывают почти три. А мы все еще спим. То есть, спит Олег, а я, проснувшись минут двадцать назад и обнаружив собственную руку, покоящуюся внизу его живота, продолжаю лежать и слушать тишину.
Мужчина дышит все так же ровно, спокойно. Слишком хорош, когда спит. Хорош не потому, что выглядит мило, а потому, что не предпринимает попытки разозлить или поиздеваться над очередной порцией проблем, подкинутой моей не слишком синхронизированной жизни.
Ловлю себя на мысли, что пролежала бы так еще, но надо вставать. В душ так и не сходила, а надо бы. То, что на голове творится, вообще с трудом волосами можно назвать - воронье гнездо, скорее.

Я ловко выскальзываю из под одеяла, окидываю мужчину коротким взглядом, пока максимально бесшумно шарюсь в рюкзаке в поисках одежды, а потом топаю в сторону ванной комнаты. Она, как и говорил Олег, оставляет желать лучшего. Настраиваю себя мыслью, что это гораздо лучше, чем совсем ничего.
Вынужденный контрастный душ бодрит лучше любого кофе - у них здесь явно проблемы с водопроводом, а вода, как сильная и независимая женщина, сама решает, в какой момент надо политься горячей, а где мне жизненно необходима холодная - почти ледяная. Не удивительно вовсе, что вместо привычного часа - да, я люблю принимать душ с царским размахом - все водные процедуры занимаю от силы минут пятнадцать.

- Вставай, хорош спать. - говорю, когда вновь оказываюсь в комнате, где Олег все так же лежит на кровати, но теперь на животе и со свисающей с края рукой. - Ехать надо.
Вопрос только один: куда?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Говорят, что черная полоса не может длиться бесконечно, а в те моменты, когда кажется, что все безнадежно растоптано, разбито, сожжено и выброшено на ближайшую помойку, где-то на горизонте появляется тот необходимый проблеск света, влекущий за собой нечто хорошее.
Говорят, что в жизни, какой бы хреновой она не была, все разменивается одной и той же монетой, потому неустойчивый и тонкий баланс между беспроглядным дерьмом и беспечным счастьем лишь на какой-то период отклоняется в сторону, но в конечном итоге возвращается к середине.
Говорят, что все будет хорошо, а я верю.
Зря.

Последняя неделя выдалась насыщенной. Вся моя жизнь, в принципе, никогда таким разнообразием не отличалась, потому для меня до сих пор немного непривычно и чуждо то, что мы вот уже больше семи дней колесим по пыльным дорогам, останавливаемся в мотелях, едим в придорожных забегаловках и там же обчищаем рассеянных и невнимательных посетителей. Не думаем о том, что все это в любой момент может покатиться по наклонной - хотя кажется, будто дальше катиться уже некуда.
Родители перестали закидывать меня бесконечными звонками и сообщениями с мольбами о возвращении на третий день. Брат перестал доебываться на пятый. Это настораживает и заставляет думать о том самом затишье, которое обычно перед бурей бывает. Все не может быть настолько гладко, где-то обязательно есть подвох, о котором я периодически думаю, наблюдая за тем, как терпкий дым, срывающийся с губ, растворяется в прохладном воздухе поздней ночи, когда стою чуть поодаль от входных дверей очередного мотеля. Да, в какой-то момент я начала курить, найдя в никотине ту спасительную отдушину, позволяющую расслабиться хотя бы на те пять минут, пока тлеет сигарета. "Такая молодая, а уже куришь. Гробишь свою жизнь, глупая." - как-то раз было сказано мне неодобрительным тоном, когда я дожидалась голубоглазого возле небольшого магазина. Ответом был лишь флегматичный взгляд, кривящиеся в ухмылке губы, показательный затяг и мысленный ответ: моя жизнь, кажется, и без того донельзя угроблена. Невероятно, учитывая мой возраст, но факт.
Иногда кажется, словно мне и не девятнадцать лет вовсе, а по меньшей мере тридцать. Ощущение такое себе, если честно. Подыхать вроде бы рано, но и жить не особо хочется, потому что дерьма слишком много, а ты понятия не имеешь, где взять лопату, чтобы его разгрести.
Мне, к слову, все дерьмо приходится делить с Олегом, потому, наверное, я все еще не слетела с катушек.

Кстати, о голубоглазом.
Я до сих пор не понимаю, что между нами происходит. Не пойму, кажется, никогда. Он все такой же надменный и бесявый, все так же ухмыляется мерзко и глаза каждый раз закатывает, не упускает возможности, чтобы надо мной поржать. Раздражается по самым разнообразным причинам сам - спишем все на возраст - и раздражает меня. А я, в свою очередь, поддаюсь и раздражаюсь, проклинаю, с незавидной частотой видеть его не желаю, но из раза в раз оказываюсь рядом.
Иногда рядом - это сидение, соседнее от водительского.
Иногда - например, как сейчас - рядом - это одна скрипучая кровать в мотеле.

Из цепких лап сна меня лишь на мгновение вытягивает какой-то неприятный, как мне кажется, звук. Слишком лень прислушиваться, потому лишь ерзаю немного, перекатываюсь на другой бок, подтягиваю к себе одеяло и обнимаю подушку, которая буквально несколько секунд назад свалилась на мою макушку. Слышу какую-то возню, но внимания не обращаю; ежусь немного, когда обнаженного плеча касается сквозняк, врывающийся в номер через приоткрытое окно. Краем сонного глаза замечаю обнаженную мужскую спину, но слишком хочу спать, чтобы сопротивляться объятиям Морфея и выяснять причины столь раннего пробуждения.
В итоге вновь засыпаю, а следующий раз распахнуть глаза приходится с подачи Олега, грубый голос которого заставляет вздрогнуть от неожиданности. Сердце пропускает удар, а я принимаю сидячее положение, запускаю руки в растрепанные волосы. Сквозь прищур смотрю на мужчину, который тут же скрывается в ванной комнате. И, собственно, че?

Меня не покидает странное, нехорошее предчувствие на протяжении всего того времени, пока собираюсь, лениво закидываю вещи в рюкзак, привожу себя в порядок и вываливаюсь из душного мотеля на прохладную утреннюю улицу. Наивно рассчитываю, что это всего лишь мимолетное чувство, которое в самое ближайшее время исчезнет, но ничего не меняется и в тот момент, когда все еще сонно падаю на сидение мустанга.

- Ты какой-то странный. - наконец-таки нарушаю тишину, когда понимаю, что от Олега вряд ли дождусь объяснений. - Че случилось? - или это я, в свете последних событий, слишком себя накручиваю?
На мужчину больше не смотрю - отворачиваюсь. Вытягиваю из пачки, валяющейся в бардачке, одну сигарету, но не тороплюсь подкуривать. Медлю несколько долгих секунд, наблюдая за неизменным пейзажем, откидываюсь назад, упершись затылком в подголовник - и только после этого по салону разносится щелчок зажигалки, а следом и табачный дым.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Буря, как и предполагалось, не заставила себя долго ждать, а затишье - тягучее, вязкое и топкое, словно смердящее болото - буквально за секунду сменилось напряжением, стоило Олегу произнести ту фразу, которую я не ожидала услышать. По собственной глупости не хотела верить, что в конечном итоге все обернется подобным образом, не желала думать о том, что в какой-то момент мужчина, движимый неизвестными мне мотивами, решит вернуть меня туда, куда я возвращаться вовсе не хочу.
Он говорит совершенно спокойно, продолжает следить за дорогой и всем своим видом показывает, что сложившаяся ситуация - это нечто само собой разумеющееся, то, что должно было рано или поздно произойти. С одной стороны, я прекрасно это понимала и понимаю, ведь всю оставшуюся жизнь колесить по американским дорогам мы бы не стали, но подготовиться должным образом к данному моменту все равно не получилось.
Мне хотелось, чтобы произошло это как можно позднее.
Мужчине показалось, что произойти это должно именно сейчас.

Я какое-то время молчу, поджимаю губы, прикусываю нижнюю и увожу взгляд в сторону, цепляясь им то за проскальзывающие мимо автомобили, то за ровную и пыльную дорогу, которая неумолимо сокращается, приближай меня к неминуемой встрече с родителями. Они, как мне кажется, вряд ли изменили свое решение, ведь блядская честь семьи, которую сами же когда-то пошатнули, связавшись друг с другом, теперь рушится на глазах лишь потому, что я не иду на поводу у традиций, не гроблю собственную жизнь, не лишаю себя права выбора так же, как это делали многие женщины, связанные с родом Крамер. Я откровенно не понимаю этих средневековых замашек, но зато прекрасно понимаю, что деньги - это тот ресурс, который становится поводом для многих проблем. Дети сдают родителей в дома престарелых - а то и хуже - для того, чтобы получить долгожданное наследство; родители без лишних колебаний готовы спихнуть собственного ребенка в руки первому попавшемуся человеку, потому что в свое время благополучно собственное наследство просрали, а теперь вдруг нашли единственный правильный, как им думается, выход.
В конечном итоге один человек становится заложником ситуации, погрязает в дерьме, а потом вдруг осознает, что правильного выхода то и нет вовсе. Есть бесконечно много дверей и каждая из них - это не долгожданное спасение, а очередная порция дерьма, с которым впоследствии придется справляться. Все зависит от того, насколько опытен человек и насколько широкая у него лопата.
У меня, к сожалению, нет ни того, ни другого.
У меня есть только Олег, который точно так же оказался отнюдь не спасением. Он, если так посудить, никогда им не был и вряд ли когда-нибудь станет. Мне не следовало доверять ему, потому что это заведомо обречено на провал, но я доверилась, потому как отчаялась и растерялась, а в нем увидела человека, который с дерьмом справляться научился. За эту неделю мне же, в свою очередь, довелось научиться смотреть на некоторые вещи немного иначе - и за это следует сказать спасибо именно Олегу - но одна мысль в моей голове осталась неизменной: я не сделала ничего такого, за что должна себя корить, из-за чего должна погрязать в многочасовых утопиях и думать о том, что следовало все сделать иначе.
Если бы еще раз попала в подобную ситуацию, то поступила бы иначе, но в тот момент, когда просила помощи у голубоглазого, когда готова была отдать ему все, что угодно, лишь бы он помог, я думала о том, что согласилась бы отправиться куда угодно даже с самим дьяволом, лишь бы был рядом тот, кто сильнее не только физически, но и морально.
Теперь кажется, что именно с дьяволом то я и уехала.

Я поворачиваю голову и смотрю на мужчину, когда его голос разрывает тишину и заставляет вздрогнуть. Медленно тлеющая сигарета, зажатая между указательным и средним пальцами и благополучно забытая, уже наполовину превратилась в пепел, который тут же срывается вниз, когда непроизвольно веду рукой в сторону, и оседает на темной ткани джинсов. Опускаю взгляд, смахиваю его ребром ладони, а затем вновь смотрю на Олега.
Он говорит правильные вещи, потому я молчу. Не говорю ничего и тогда, когда замолкает. Он прав, но это не умаляет того неприятного чувства злости - злости на себя, на него, на весь блядский мир и хуево сложившееся положение - граничащего с нехорошим предчувствием, будто все происходящее - это какой-то дешевый спектакль, в котором мне отведена роль реквизита.
Кажется, что где-то меня знатно наебывают.

- Все из-за денег, да? - на голубоглазого не смотрю, отворачиваюсь, пробежавшись взглядом по живописной местности, на которую можно было бы обратить больше внимания, восхититься и полюбоваться, если бы не было так паршиво. - Так бы и сказал, а не придумывал душераздирающие речи. - хмыкаю и прикрываю глаза, устало потерев переносицу. Голова в довесок болеть начала - замечательно.
Я прекрасно помню о том, что обещала Олегу, когда просила о помощи. Тем не менее, в определенные моменты я думала о том, что голубоглазый на самом деле не такой уж и мудак, но оказалось, что этих моментов было слишком мало, чтобы забыть о том, что Олег - человек, преследующий исключительно собственные цели и зацикленный на корыстных интересах, стоящих на первом месте.
Он не дал мне ровным счетом ничего, кроме небольшого, бесполезного, как показала практика и его же собственные слова, путешествия и секса, но вместе с тем он на собственном примере показал, что люди - это, в большинстве своем, хуевые поступки и исключительно собственная выгода. Показал, что люди - это то еще дерьмо, и чтобы жить относительно хорошо, надо быть дерьмом еще большим.

А до Сакраменто между тем ехать достаточно долго, и что-то мне подсказывает, что это будут самые тяжелые часы. Впрочем, то, что ждет меня дальше, легким быть тоже не обещает.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]