Бывают такие моменты, когда гнёт внезапно образовавшихся на ровном месте проблем наваливается на плечи с такой силой, что устоять на уверенных ногах просто невозможно. Бывает и такое, что незначительные, казалось бы, проблемы склоняют к земле с большим рвением, нежели те, от одной мысли про которые кровь моментально стынет в жилах. А где-то между всем этим бывают моменты, когда ты не пытаешься оценить масштаб всего случившегося, не пытаешься изнурить себя бесконечными размышлениями и поисками необходимого света, которого в конце длинного и мрачного тоннеля может вовсе и не быть только лишь потому, что и самого тоннеля, как такового, нет - есть лишь развилка - та самая, о которой любят в сказках рассказывать - с двумя указателями, а выбор зависит исключительно от того человека, который на этом пути оказался.
Сейчас в такой ситуации топчусь я.
Я стою перед нелегким решением: пойти налево, где тропинка светлая, безоблачная, устеленная по обе стороны деревьями с пышными кронами, образующими некое подобие арки - и смириться с безвыходным положением, принять то, что так упрямо навязывают родители, выйти замуж за абсолютно левого человека, потому что того требует семейная традиция, и жить так, словно оказалась в золотой клетке; а можно пойти направо, где совсем темно, пахнет прогнившей листвой и плесенью, а извивающаяся, словно змея, тропинка покрыта непроходимыми дебрями, колючими кустарниками, множеством неровностей и опасностей - то же самое, что пойти против родителей, послать к далекому черту все законы, издревле написанные и оставленные на роду Крамер выжженным клеймом, и отказаться от пресловутых традиций.
Сложное решение, тягостное и пугающее, но все-таки вполне посильное. Посильное, быть может, для других, но не для меня, потому что я в этой ситуации из двух зол выберу отнюдь не наименьшее. Я, в силу своих неопытности и глупости, из двух зол не выберу ничего, потому, оказавшись на распутье, пойду прямо - туда, где никакой тропинки нет вовсе; туда, где эту тропинку протаптывать придется самостоятельно.

Я прекрасно понимаю, что это намного сложнее, понимаю, что моих сил, возможно, будет недостаточно, чтобы добиться результата. А еще понимаю, что если буду и дальше перемалывать все это дерьмо исключительно в своей голове, то долго не протяну.
Поэтому, наверное, мне необходимо с кем-то поделиться, сделать это для того, чтобы хоть на мгновение расслабиться.

Почему рассказываю именно голубоглазому? Понятия не имею, хотя где-то на задворках сознания ловлю себя на мысли, что снова поступаю крайне глупо. И громогласный смех, сотрясший стелы лофта практически сразу же после того, как замолкаю, становится прямым тому подтверждением.
Мужчина смеется.. нет, не смеется даже, а ржет, откровенно насмехается над всем тем дерьмом, что случилось в моей жизни. Удивлена ли я такой реакции? Нет, потому что голубоглазый изначально не позиционировался с моей стороны как человек, которого могли бы трогать чужие проблемы. Его свои-то, судя по всему, не очень волновали, учитывая тот опрометчивый шаг, когда он завалился в бар с дырой в бочине. Злюсь ли я? Пожалуй, да.

Поведав о своей проблеме, я не ждала со стороны Олега сочувствия, жалости, или какой-бы то ни было участливости. Мне не нужны были его приободряющие слова о том, что все будет хорошо, мне не нужно было его сострадание. Единственное, что мне было надо - это просто поделиться, просто рассказать, чтобы тяжелый груз на плечах немного ослаб, дав возможность сделать более глубокий вдох. Почему все-таки тогда рассказала именно ему, а не, к примеру, Джонни? Наверное, потому что в его похуизме и заключался весь смысл.
Голубоглазому, быть может, плевать не на всех, кроме самого себя, но отчего-то в моем сознании прочно закрепилась мысль, что в случае конкретно со мной все именно так и происходит. Должно быть обидно, наверное, ведь с подобным отношением уживаться крайне сложно - в особенности когда со своими эмоциями и чувствами разобраться не можешь - но сейчас, когда в жизни творится сущий пиздец, проблемы наших взаимоотношений меня трогают меньше всего.

Тебе похер? Окей, меня это никаким образом не волнует, но ты сам спросил, а я просто ответила. Ответила не потому, что хочу перевалить все это на твои плечи, а потому, что ты просто оказался под боком - весь такой флегматичный и похуистичный. Ты бы мог не слушать вовсе, не реагировать, продолжить читать книгу.. тебе ведь ничего не стоит это сделать, да? Мне бы хватило этого для того, чтобы немного расслабиться, хмыкнуть привычно, и уйти за очередной банкой пива, получив в ответ лишь привычно насмешливый взгляд.
Но ты всегда все делаешь так, как делать, блять, не должен!
Ты до сих пор в моем лофте, хотя должен быть где угодно, но не здесь; ты до сих пор в моей жизни, хотя исчезнуть должен был уже давно; ты смеешься сейчас, когда должен был промолчать, потому что тебе должно быть похуй, потому что книга должна быть для тебя интереснее, чем моя жизнь.
Слишком уж много ты должен, хотя на деле не должен абсолютно  н и ч е г о.

Я понимаю, что мужчина прав, понимаю, что виновата сама - не только в том, что до сих пор не решила проблемы, организованные родителями, но и в том, что в стенах лофта стоит громкий, гортанный смех, - но заглушить в себе злость отчего-то не могу. Все могу, а вот это не могу.
Кулак, которым до сих пор подпираю висок, от бесконтрольного приступа ярости сжимается сильнее. Чувствую, как ногти болезненно впиваются в мягкую ладонь - они не пронзают кожу, но оставляют заметные следы; ощущаю, как сердце на мгновение замирает, пропускает удар, а затем начинает биться чаще, глухо отзываясь в ушах; сжимаю губы, прикусываю нижнюю, а взгляд продолжает цепляться за плазму, на потухшем экране которой заметны наши немного искаженные силуэты. Там же я вижу, как голубоглазый возвращается к своему занятию - и от этого злюсь еще больше.
Он в очередной раз выбил меня из колеи, а теперь делает вид, будто ничего не произошло. Кажется, в этом и есть весь Олег.

- Да пошел ты.. вместе со своими заумными речами. - рычу сквозь зубы, хмурюсь сердито, после чего прикладываюсь к мужскому плечу кулаком - получается как-то само собой, но в удар этот пытаюсь вложить всю злость и ненависть, которые конкретно сейчас испытываю к мужчине. - Видишь, как у меня круто получается не прогибаться под мнение окружающих. Особенно, если эти окружающие - старый мудак, которого в моей жизни быть вообще не должно. - я пытаюсь оставаться хладнокровно спокойной, но подступающие слезы - не от обиды, а, скорее, от бессилия и усталости - все безжалостно портят. Мне не хочется, чтобы они стали очередным поводом для смеха со стороны мужчины, поэтому подрываюсь с места и топаю к холодильнику. Банку пива открываю там же, далеко не отходя. Напиток заставляет поежиться, обжигает гортань своим холодом, и помогает отвлечься.
Успокаиваюсь, но надолго ли этого хватит?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

"— Ну, обычно я просто игнорирую проблему, пока она сама не рассосется." - довелось мне как-то раз слышать в одном из сериалов, но в тот момент на этой фразе внимания, как такового, я не заострила. Почему она вдруг всплыла в моей голове сейчас - не знаю: возможно, всему виной пиво, опьянившее и затуманившее так быстро разум лишь потому, что былой стойкости и выдержки, в свете всего случившегося, у него просто не нашлось; а может потому, что сейчас я как никогда нуждаюсь в каком бы то ни было решении, которое поможет расслабиться и отдохнуть от всего этого дерьма хотя бы оставшуюся часть дня - и совершенно плевать, что для этого придется игнорировать навалившиеся проблемы, которые, к сожалению, не имеют свойства рассасываться самостоятельно.
А вот расти в геометрической прогрессии - это пожалуйста, и то, что происходит сейчас - прямое тому доказательство. У меня есть родители, которым отчего-то невдомек, что ломать жизнь собственной дочери исключительно ради того, чтобы восстановить свой, некогда утерянный, статус в семье - это не есть хорошо; у меня есть несостоявшийся муж, чей взгляд, поставивший в нашей не самой любезной беседе далеко не жирную точку, до сих пор заставляет меня ежиться и боязливо вжимать голову в плечи, стоит надменному, озлобленному непредвиденным отказом лицу размытыми картинками всплыть перед закрытыми глазами; а теперь у меня есть еще и голубоглазый, которому мои непроизвольные действия, подкрепленные острым раздражением и мизерной долей обиды, бесшумно закравшейся в самый темный угол моего сознания, по вкусу совсем не пришлись - и он не поскупился на проявление своего недовольства, причем сделал это крайне резко, грубо, громко. Впрочем, ничего удивительно.

Я стою к гостиной спиной, но прекрасно чувствую на себе пронизывающий, ледяной взгляд голубых глаз - даже пиво, очередной глоток которого на несколько секунд задерживается во рту, кажется теперь не таким уж и холодным. Прикрываю глаза, жмурюсь, когда слышу громоподобное "иди нахуй" - оно разносится по лофту, отскакивает от стен легче, чем игрушечный мячик Скотти, а потом вдруг безжалостно вонзается в грудь. Не попадает в сердце, нет, но оказывается где-то совсем рядом, доставляя не меньше дискомфорта - а то и больше.
Мне на мгновение - всего лишь на одно несчастное мгновение - становится стыдно за свое поведение, становится стыдно за то, что под гнетом собственных проблем сорвалась на человека, который ко всему этому не имеет никакого отношения. Он не имеет отношения к моей жизни, не обязан проявлять сочувствие или давать какие-либо советы, потому оставляет за собой право реагировать на мои действия так, как заблагорассудится. Я прекрасно понимаю, что не могу злиться на то, что у человека просто характер такой, на то, что он прожил дольше, а значит и знает намного больше, но это отнюдь не умаляет того факта, что где-то в груди до сих пор извивается негатив - в конечном итоге он расползается медленно, словно кто-то по собственной неосторожности разворошил змеиное гнездо.

Я вновь оказываюсь на блядском распутье, только обе дорожки тут темные, непроходимые, а на всем пути верным спутником окажется лишь промозглый, пробирающий до мозга костей ветер: можно пойти налево, можно прислушаться к тому, что говорит сердце - оно совсем тихо просит принять то, что я так упрямо пытаюсь игнорировать, от чего так ревностно пытаюсь убежать, и с чем никак не могу ужиться; а можно пойти направо и прислушаться к доводам затуманенного злостью разума - он шипит, будто те самые змеи, больно жалит, и отказывается мириться с мыслью, что Олег прав, что Олег мне нужен.
И сейчас, когда слышу скрип дивана и улавливаю движение, когда поворачиваю голову и замечаю мужчину, держащегося за бок и кривящегося от боли, но топающего в сторону выхода из лофта, я вдруг отчего-то лишь сильнее чувствую свою вину, разом перекрывающую все остальное. Это не поддается здравому объяснению, но действует не хуже, чем отрезвляющая пощечина: поджимаю губы, хмурюсь сильнее, а затем сглатываю застрявший в горле ком.

- Стой, - говорю совершенно спокойно, словно и не было вовсе всех этих обоюдно обидных фраз. Я все еще злюсь - и на него злюсь, и на себя - но все-таки нахожу в себе тот необходимый остаток сил, который позволяет принять собственное поражение конкретно сейчас. Я виновата, я не должна была срываться на мужчину, потому что изначально знала о напрочь отсутствующем чувстве такта, и уж тем более не должна была его бить, позабыв про наличие раны. Коротко выдыхаю, медлю пару секунд, опускаю голову, отчего растрепанные, местами спутавшиеся, волосы спадают с плеч, образуя по обе стороны от лица подобие ширмы, после чего выпрямляюсь и разворачиваюсь. - не хочу, чтобы ты сдох где-нибудь по дороге, и чтобы мои труды и потраченные нитки прошли даром. - абсолютно отстранено и безучастно хмыкаю, делаю несколько шагов вперед, и киваю на диван, мол, не выебывайся - ложись.

Странно, но мужчина не бычится, не особо сопротивляется, возвращаясь на диван, хотя и возможностью отвесить едкие комментарии не пренебрегает. Я лишь глаза закатываю, языком нарочито громко цокаю, а потом без лишних разговоров подцепляю пальцами край футболки и тяну вверх, открывая взору повязку, совсем чуть-чуть пропитанную кровью - видимо, из-за резкого движения.
Аптечка из ванной комнаты быстро перемещается на все тот же журнальный столик, футболка мужчины благополучно приземляется где-то рядом с диваном, а снятая аккуратно повязка находит свое место в мусорной карзине. Рана, как и предполагалось, за прошедшие две недели начала затягиваться, но для полного выздоровления, насколько мне было известно из курсов медицинской помощи, преподаваемых в универе, голубоглазому по максимуму требовался относительный покой, сведенные к минимуму резкие движение, и около месяца - а то и больше - на реабилитацию.

Мой взгляд целиком и полностью прикован к ране, пропитанная перекисью вата медленно скользит по коже, слизывая местами успевшие засохнуть подтеки крови, а голубоглазый то и дело дергается и сопит, но стоически терпит, когда приходится задеть непосредственно саму рану; я молчу и не смотрю Олегу в глаза только лишь потому, что не хочу вновь увидеть там привычную насмешку, которая обязательно повлечет за собой очередной приступ гнева - он до сих пор копошится где-то внутри меня, терпеливо дожидается, когда к облитому бензином кострищу поднесут долгожданную спичку.

- Не делай резких движений, - наконец-таки говорю, когда новая повязка покоится на боку мужчины. Я все еще не смотрю на него, старательно делаю вид, будто пластырь, по которому провожу подушечками указательного пальца гораздо больше раз, чем того требует ситуация, намного интереснее, нежели та бесконечно-глубокая голубизна глаз, заставляющая меня испытывать самые неожиданные эмоции; тишину нарушаю потому, что хочу избавиться от этого тягостного молчания, следствием которой стала напряженная между нами атмосфера. - а то кишки все же придется собирать. - ухмыляюсь, отбросив влажный, пропитанный кровью кусок ваты, что до этого сжимала во второй руке, куда-то в сторону аптечки.

Грохот входной двери заставляет меня резко поднять голову и нахмуриться. Гостей я не жду; таких беспардонных, которые не удосуживаются даже постучать - тем более. Первое, что делаю - сгребаю в охапку аптечку и, ловко изогнувшись, запихиваю ее под диван. До меня, конечно же, не доходит сразу, что избавляться надо от той картины, которую первым делом застает мать - а в поле зрения появляется именно она - когда оказывается в гостиной: я сижу рядом с мужчиной и не двигаюсь, хотя следовало бы отскочить подальше; мужчина, в свою очередь, лежит передо мной без футболки; мать тормозит, вскидывает бровь, и откровенно удивляется увиденному.
- До-очь... - многозначительно тянет женщина, - я слышу, как голос ее становится громче и жестче, брови съезжают к переносице, а губы превращаются в тонкую полоску. И это, как оказалось, еще только половина беды. Вторая половина нагрянула в тот момент, когда ее взгляд уходит на Олега, а на лице вдруг за считанные секунды столько эмоций проскальзывает, что мне не по себе становится - никогда не видела, чтобы человека так косоебило. Откровенно не понимаю причины такого поведения, не понимаю, почему мать смотрит на голубоглазого, когда смотреть, наверное, должна на меня, но зато прекрасно понимаю причины ее неожиданного визита.
Понимаю, потому говорю первое, что приходит в голову:
- Если ты пришла для того, чтобы снова распинаться по поводу моего необходимого замужества, то зря. Замуж я все еще не собираюсь, а если когда-нибудь и соберусь, то рядом со мной будет мой мужчина. Познакомься, мам... - на секунду замолкаю, переведя взгляд на голубоглазого. - Олег. Мой мужчина.

И тут, честно говоря, синхронно ахуели все.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Последнее время я слишком часто стала говорить первое, что приходит в голову, при этом ни на секунду не задумываясь о возможных последствиях, которые могу возникнуть из-за моего длинного и не всегда рассудительного языка. Как там обычно принято говорить: язык мой - враг мой? Кажется, что с недавних пор эта фраза как никогда меня характеризует.

Мне достаточно увидеть в поле зрения мать, весьма решительно настроенную на серьезный и чертовски важный - последнее время они с отцом слишком часто стали об этом припоминать - разговор, достаточно почувствовать очередную волну негодования, напрямую касающуюся семейных проблем, достаточно скосить взгляд в сторону голубоглазого - и бесконтрольная фраза срывается с губ, обрамляется весьма решительным тоном и сердито сведенными к переносице бровями, а после становится поводом для короткого, но тяжелого замешательства. На секунду воцарившееся молчание вдруг разбавляется громким кашлем и страдальческим скрипом дивана, потому что Олег, явно удивленный - и это, наверное, мягко сказано - моим неожиданным признанием, едва ли не подавился злополучным глотком пива. Мать, все еще находящаяся в откровенном ахуе, заметно вздрагивает, а я зачем-то кладу ладонь на мужское бедро, сминая пальцами плотную ткань джинсов, словно пытаюсь успокоить - непонятно правда, то ли его успокоить, то ли себя. Получается как-то само собой, а если говорить совсем откровенно, то какое-то время я даже внимания не обращаю на то, чего делать не должна вовсе. Наверное, всему виной воцарившаяся в лофте атмосфера напряжения и откровенного ахуевания, которая в принципе не подразумевает под собой возможность обращать внимание на подобные мелочи.

Мужчина вдруг расслабляется, поворачивается в сторону матери, а я будто в себя прихожу, наконец-таки опускаю взгляд, скольжу им по собственной ладони, все еще покоящейся у него на бедре, поджимаю губы, и только после этого убираю руку, вместе с тем отодвинувшись чуть дальше. Не так, если честно, ведут себя влюбленные друг в друга люди, совсем не так, но я, простите, еще не готова с показательной улыбкой бросаться на голубоглазого, ластиться к нему, говорить все эти сопливые фразы о большой и безграничной любви, лишь бы убедить мать в том, что он - это действительно тот человек, ради которого я готова пойти против семейных традиций.
Перед ней, кстати, подобный спектакль разыгрывать и не нужно, как оказалось, потому что достаточно одного только взгляда в блекло-зеленые глаза, выражающие вселенское удивление, чтобы понять: она верит. Верит, ахуевает, перекручивает в голове только ей известные мысли, и собирается, скорее всего, поведать мне увлекательную лекцию о моральных и нравственных ценностях человека.

- Олег... - повторяет женщина, а я вдруг бровь настороженно выгибаю, щурюсь слегка, и напрягаюсь едва заметно, потому что ее не столько утвердительная, сколько вопросительная интонация, ее взгляды в сторону голубоглазого, и ее общий вид наводят на мысль, словно они когда-то уже были знакомы. Да нет же, бред какой то.
- Можно тебя на минутку? - теперь мать обращается непосредственно ко мне, вытягивая из пучин собственных домыслов. - Хочу поговорить с тобой. Наедине. - последнее слово она говорит нарочито громко, при этом наградив мужчину испепеляющим взглядом. Я же, в свою очередь, киваю и неохотно поднимаюсь с места.

Цепкие пальцы до боли сжимаются на моей руке чуть выше локтя, тянут в сторону кухни с энтузиазмом бронепоезда, и напрочь игнорируют мое недовольное шипение.
- Ты в своем уме?! - настолько разъяренного шепота мне еще не доводилось слышать. - Это, - она указывает в сторону дивана. - твой мужчина? Это, - слегка взмахивает рукой и указывает снова - человек, с которым ты решила связать свою жизнь?
- Да. - спокойно отвечаю, жму плечами, всем своим видом показываю, что не вижу ничего ужасающего в происходящем, а затем прижимаюсь спиной к прохладной дверце холодильника, запрокидываю голову назад, встречаясь с ней же затылком, и теперь уже всем своим видом показываю, что дальнейший разговор не пробуждает во мне никакого интереса.
- Ида! - взрывается мать, а от былого шепота и следа не остается. Ее звонкий голос разносится, кажется, не только по лофту, пугая несчастную кошку, тщетно пытающуюся заснуть, но и по всему городу. - Ты хоть понимаешь, насколько бредово все это выглядит? Он ведь тебе в отцы годится, - это меня отнюдь не удивляет, потому лишь многозначительно вздыхаю. - он.. да у него на лице написано, что ничего хорошего от этого человека ждать нельзя, - снова многозначительный вздох, а голова, до этого запрокинутая, теперь опускается, коснувшись подбородком ключицы. - он ведь жизнь тебе испортит!
Если до этого я пыталась не обращать внимания на "весомые" доводы родного человека, то последние слова отчего-то подействовали так же, как красная тряпка действует на быков. Точнее, я в курсе, что это отнюдь не она злит бедное животное, а мельтешение, приправленное нанесенными ранее ранами, но сути дела это, в общем-то, не меняет. Последние слова матери - это и есть та самая рана, которую она - вместе с остальными родственниками - собственноручно нанесла еще в Германии, а сейчас просто бередит ее, помахивая перед носом словами о возможной испорченной жизни, словно злоебучей красной тряпкой. Не удивительно, что срываюсь.

- Хватит! - рявкаю так, что Скотти подпрыгивает, вострит уши и шипит. - Не он портит мне жизнь, - и это как раз тот момент, когда я не только говорю ради того, чтобы что-то сказать, но и верю в собственные слова, подсознательно принимая тот факт, что голубоглазый действительно был прав. - и мне плевать, насколько он старше, и кому в какие отцы годится. Это вы, напомню, слетели с катушек и решили отдать меня замуж за какого-то мудака. Это вы решили, что имеете право выбирать мне судьбу. Это вы мне жизнь портите, а не он. - в сердцах рычу и точно так же указываю в сторону Олега.
Мать, явно не ожидающая такой реакции, но вполне привыкшая к моим нередким последнее время выкидонам, выпрямляется, расправляет поникшие плечи, делает глубокий вдох, тут же выдыхает, и вновь поджимает губы.

- Ладно, - ее голос подозрительно спокойный, ровный, и больше не сквозящий открытым раздражением. Это пугает. - если до тебя я достучаться не могу, то попробую достучаться до него. У взрослого мужчины, надеюсь, мозгов побольше. - женщина поворачивает голову, смотрит на Олега, и специально повышает голос, как бы предупреждая, что его сейчас ожидает не самый приятный разговор.
Я же, уставшая от всех этих разборок, лишь вздыхаю, рукой неопределенно веду в сторону, мол, давай, вперед, а затем опускаю ее так, что ладонь с глухим хлопком встречается с бедром. Понимаю, что мужчина скорее всего пошлет, потому что ему нет до всего этого никакого дела; а у меня нет ни сил, ни желания для того, чтобы придумывать отмазки, выстраивать планы, или делать какие-либо еще телодвижения.
Единственное, на что меня хватает - это вернуться в гостиную, с показательным флегматизмом свалиться на диван, и, перехватив взгляд голубоглазого, отвернуться, прислонившись щекой к собственному плечу.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

За окном стоит прекрасная погода: светит приветливое солнце, согревая осенние улицы Сакраменто своими теплыми лучами и заставляя слегка щуриться от яркого света; прохладные порывы ветра отнюдь не морозят, не пробирают до мозга костей, а, скорее, дарят неподдельный контраст и необходимую свежесть; на поразительно голубом небе лишь редкими рваными кляксами расстилаются пушистые облака, напоминающие сладкую вату, которой отец нередко баловал нас с братом воскресными вечерами, вытаскивая на прогулку в ближайший парк.
Приятным воспоминаниям из детства почему-то именно сейчас надо упрямо проскользнуть в сознание, подкинуть картинки тех моментов, когда все было замечательно, когда родители не обременяли меня абсолютно ненужными обязанностями и требованиями, когда родители не пытались навязать мне ту жизнь, которая принадлежать мне никогда не будет.
Конкретно сейчас, в эту самую секунду и в гостиной этого лофта, все воспоминания из беззаботного детства потеряли свои насыщенные, пестрые краски, перестали быть радостными, превратившись в одно большое болото - создается впечатление, будто сделаешь короткий шаг вперед - и эта вязкая трясина безжалостно потянет вниз, будет тянуть до тех пор, пока смердящая жижа не накроет по самую макушку.

За окном стоит прекрасная погода, вот только я ничего подобного не вижу, словно разучилась смотреть, словно не хочу этого делать по одной простой причине: ничего все-равно не разгляжу, потому что в голове раскатами грома звучит голос матери, привлекает мое внимание, тяготит и болезненными ударами молота о наковальню звучит в ушах. Никакого светлого и безоблачного неба, никаких теплых солнечных лучей. Ничего. Только свинцом налитая атмосфера, только хардкор и немного иллюзорной участливости со стороны родной матери, якобы желающей исключительно добра.

Я, устроившись на диване поудобнее, подтягиваю к себе ноги, пятками упираюсь в самый край сидения, руками обхватываю колени, и запрокидываю голову так, что затылком теперь упираюсь в спинку. Расфокусированный взгляд бездумно скользит по высокому, местами неровному и потрескавшемуся потолку, цепляется за свисающие провода, которые отчего-то не стали трогать, когда переделывали производственное помещение под жилое, а затем и вовсе глаза закрываю, едва заметно выдохнув через слегка приоткрытые, пересохшие губы.
Сижу в таком положении, пытаюсь абстрагироваться от всего, что происходит вокруг, и не слишком удачно делаю это ровно до того самого момента, пока голос женщины, раскатисто прозвучавший совсем рядом и заставивший вздрогнуть, не приковывает к себе мое внимание. Снова.

То, что говорит мать, повергает меня в шок - он, впрочем, быстро сменяется какой-то слишком истеричной ухмылкой, стоит перевести взгляд на голубоглазого, и в беззвучном вопросе, мол, "серьезно?.." вскинуть брови. Наверное, если посмотреть на меня со стороны, то можно сначала прийти к выводу, что вся эта ситуация кажется мне чертовски забавной, а потом судорожно набрать номер ближайшей дурки, потому что ловлю себя на мысли, что в действительности так все и есть. Меня откровенно веселит не то даже, что мать, оказывается, когда-то была знакома с Олегом - причем знакома достаточно тесно, судя по ее взглядам, по реакции, и по тому, с каким знанием дела она тут распинается, пытаясь очернить в моих глазах того, кто белизной никогда не отличался; меня больше веселит то, что судьба в очередной раз показала свою непревзойденную и отточенную до идеала способность выворачивать все так, как не способен вывернуть даже самый заправский фантазер. Я дважды потрахалась с мужиком, с которым когда-то, по всей видимости, потрахаться умудрилась и мать моя женщина, а потом мы все дружно встретились лицом к лицу - сюжет, заслуживающий отдельных оваций и способный завоевать Оскар, ей богу.
А по сути: апокалипсис в масштабах лофта.
Или в масштабах моей жизни.

Ухмылка быстро сползает с моего лица, когда, заправив растрепанные пряди рыжих волос за правое ухо, поворачиваю голову, перевожу взгляд на мужчину, смотрю в его глаза, и не вижу там ровным счетом ничего: нет ни раздражения, ни злости, ни привычного веселья или насмешки, являющимися неотъемлемой частью голубоглазого при любых, кажется, обстоятельствах. Меня это не пугает, да и на мысли какие бы то ни было, если честно, не наводит, хотя где-то на задворках сознания все еще тлеет искреннее удивление тому факту, что Олег, живущий в каком-то своем собственном эгоистичном мире и исполняющий лишь собственные желания, отчего-то вдруг подыграл мне в этой маленькой лжи, хотя я ожидала совсем иные действия с его стороны.

- Вильгельм? - не сразу догадываюсь о том, кого именно имеет ввиду мать, потому даже не пытаюсь скрыть вопросительные нотки в мнимо спокойном голосе. Кажется, что тогда, будучи в Кёльне, я слишком глубоко в собственные мысли была погружена, потому не запомнила имени человека, который одним только своим видом вызвал у меня самые негативные эмоции. Пожалуй, с ним даже голубоглазый вровень не идет, хотя в момент нашей первой встречи мне казалось, что презирать человека так, как я презирала Олега, просто невозможно. Оказалось, что совершенству все-таки нет предела.
- Да, Вильгельм, - повторяет женщина, положив обе ладони на спинку кресла, за которым до сих пор стоит. - ты очень расстроила мальчика своей грубостью и невоспитанностью, а нас выставила не в лучшем свете перед его отцом. - действительно, как я могла?
- Переживет. - хмыкаю, исподлобья глянув на мать; пятки проскальзывают по мягкой обивке дивана, ноги соскальзывают вниз и с приглушенным грохотом оказываются на полу. Нервы начинают сдавать; я буквально чувствую, как медленно, но верно ломаются прочные цепи моего терпения, как они со звоном валятся вниз и разбиваются, словно не металлические вовсе, а стеклянные.
- Ты не понимаешь... - вновь начинает мать, но договорить не успевает, потому что я с силой ударяю кулаком по подлокотнику, морщусь от резкой боли и даже не пытаюсь это скрывать.
- Хватит! Ты не услышишь от меня ничего нового, не дождешься с моей стороны никакого понимания, потому что я не хочу ничего понимать. И объяснять вам я тоже ничего не буду, поэтому можете брать своего Вильгельма, брать свои семейные традиции, и... - катиться ко всем чертям. Я замолкаю на мгновение, перевожу дух, искоса посмотрев на мужчину, а после добавляю так, словно не было этой раздраженной речи, не было того яда, которым пропитались только что сказанные слова:
- Оставьте меня в покое.
Мать молчит несколько долгих секунд, вздыхает, а затем просто уходит, напоследок наградив меня разочарованным взглядом, а Олега - пренебрежительным. Понимаю, что это не есть хорошо, потому что страшнее тех моментов, когда эта женщина в гневе, могут быть лишь моменты, когда она в гневе, но молчит.
Впрочем, думать об этом конкретно сейчас мне не хочется вовсе.

- Они не отстанут. - констатирую факт, после чего на выдохе откидываюсь в сторону, упираюсь локтем в подлокотник, а согнутыми указательным и средним пальцами тру переносицу. Руки отчего-то трясутся, по телу мелкая, неприятная дрожь проскальзывает, а дыхание почему-то сбивается, словно только что несколько добрых километров пробежала. Всему виной, наверное, понимание того, что вся эта ситуация лишь усложнила мое - и без того херовое - положение.
- Мне нужна твоя помощь. - признаю, а тихий голос приглушается еще и ладонью, которой провожу по лицу; на голубоглазого не смотрю - не могу, да и не хочу, в общем-то, тоже.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я нехотя разворачиваюсь, усаживаюсь так, чтобы не было надобности вертеть головой: плечом прижимаюсь к спинке дивана, одну ногу подгибаю под себя, в то время как вторая продолжает мирно упираться пяткой в прохладный пол, сутулюсь немного, скрещенными руками касаясь живота чуть ниже груди, и исподлобья смотрю на мужчину. Его глаза сейчас не кажутся бездонными; его глаза напоминают расплавленное серебро, и даже яркий солнечный свет, все так же наполняющий просторный лофт, не прибавляет его взгляду того завораживающего блеска, которого с недавних пор я начала сторониться, начала бояться и по возможности избегать, потому как я не должна чувствовать рядом с мужчиной то, что чувствовать все-таки приходится.
Голубоглазый - это не тот человек, с которым мне следует находиться рядом, к которому следует испытывать какие бы то ни было положительные чувства, и нахождение которого должно вызывать во мне целый шквал эмоций и желаний.
Голубоглазый - это эпицентр завышенного эго, это острый цинизм, приправленный нескрываемым высокомерием, это одна сплошная алчность, обернутая довольно привлекательной оберткой. Не все конфеты, как мне довелось понять еще в раннем детстве, могут похвастаться не только пестрым и привлекающим взгляд фантиком, но и таким же фантастическим вкусом. Таких, если честно, вовсе не бывает. А возвращаясь к нашим баранам, можно сказать одно: Олег, своим поведением и взглядом на жизнь, сумел затмить если не всех, то очень многих. И то, что происходит сейчас - еще одно тому доказательство.

Я не знаю, почему решила просить помощи именно у голубоглазого, не знаю, почему вообще решила затеять весь этот спектакль с его участием, но, наверное, всему виной банальная безысходность. В данный момент рядом со мной нет никого, кроме Олега, взбалмошной кошки, которая все никак не может найти себе укромное место, и бесконечно сильного чувства потерянности. У меня нет ни желания, ни сил на то, чтобы искать человека, способного вытащить меня из этого смердящего болота, у меня нет возможности самостоятельно оттуда выбраться, потому что цепляться мне не за что. Единственный, кто у меня на данный момент есть - это мужчина, который мог бы попытаться вернуть меня на твердую землю, но только в том случае, если я сумею отплатить ему равноценной монетой.
А я могла бы зецепиться за него, вот только никаких монет у меня нету.

Его слова на мгновение заставляют меня замяться, прикусить нижнюю губы, и потупить взгляд, съехавший в сторону мутного облака табачного дыма, который тут же ударяет в нос и заставляет непроизвольно поморщиться. До этого скрещенные руки опускаю, касаясь предплечьями бедер, а пальцы начинаю заламывать, при этом наивно рассчитывая, будто это поможет мне расслабиться или прийти к какому-либо решению.
Решения нет и, если смотреть на все это с не предвзятой стороны, никогда не было. Все мои действия обусловлены лишь банальным страхом перед неизвестностью, нависающей над горизонтом грозовой тучей и не несущей за собой ничего хорошего, а потому и сводится все к импровизации - обычной такой и ничем не примечательной.
Сейчас, сидя перед мужчиной, сохраняя задумчивое молчание, и вновь пряча растерянный взгляд, я не нахожу той необходимой уверенности, которая поможет сделать правильный выбор. Мне кажется, что даже голубоглазому, у которого за плечами имеется определенный опыт и сноровка, не удастся помочь, не хватит сил, или, быть может, не хватит энтузиазма - его то, впрочем, у него не было изначально, и вряд ли появится даже при том, что я пообещаю ему что-то взамен.
А что я могу пообещать, когда ничего не имею?

Деньги. Пожалуй, да: именно деньги решают многие вопросы, помогают со многими проблемами, но в то же время становятся поводом для проблем более весомых. И конкретно сейчас я могу попытаться заинтересовать Олега именно с финансовой точки зрения. Откуда возьму их - это уже другой вопрос, думать о котором конкретно сейчас мне не хочется вовсе.

- Я тебе заплачу. - не решила еще толком ничего, но слова как-то самовольно срываются с губы, которые тут же поджимаю. Возвращать взгляд к голубоглазому не спешу, предпочитая рассматривать не слишком интересный журнальный стол, где до сих пор покоятся следы - кое-кто безжалостно тушил о несчастную мебель окурки - напоминающие о том, что мужчина, появившийся в моей жизни, успел подпортить не только мои нервы. Одна неделя с ним идет, наверное, как добрые три месяца, и ведь какая-то польза от этого знакомства должна быть, да? Не просто же так он до сих пор топчется в моем лофте, будто мы делим его на двоих? "Ничего в этой жизни не происходит просто так" - любила говорить моя бабушка, потом то же самое не раз повторял отец, а теперь подсознание самостоятельно выдергивает эти слова из глубоких недр, заставляя поднять взгляд и наконец-таки посмотреть на Олега. Посмотреть более решительно, но все с той же неохотой заглядывать в светлые глаза.
- Все устаканится - и ты получишь свои деньги. - говорю негромко. - У родителей достаточно финансов, чтобы я могла с тобой расплатиться. Это на тот случай, если ты думаешь, что в конечном итоге решу тебя нагреть.
В конце-концов, отец нередко упоминал про счет, который они открыли для меня, и на котором должна быть необходимая сумма. Открытым остается лишь два вопроса: какую именно сумму пожелает алчная душа голубоглазого, и каким именно образом я заполучу эти деньги? Впрочем, решать проблемы лучше по мере их поступления. Конкретно сейчас меня мало волнует необходимость красть деньги у родной семьи. Сначала с этой самой семьей следует разобраться.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я на секунду даже замираю, кажется, будто и дышать перестаю, когда слышу слова мужчины о том, что деньги его мало интересуют. Взгляд тут же опускается, усталые веки закрываются, пальцы потирают переносицу, оцарапав ногтями кожу, а в голове нехотя начинают вертеться застоявшиеся шестеренки: они скрипят, скулят, ноют, но все-таки едва заметно двигаются, правда к необходимому результату так и не приводят.
На сдавленном выдохе опускаю руку, открываю глаза - они отчего-то отказываются это делать, потому приходится приложить достаточно усилий - и проскальзываю совершенно отстраненным взглядом по лицу мужчины. На нет, как говорится, и суда нет, а я не вижу смысла распинаться перед голубоглазым в слезных мольбах, взывать к его напрочь отсутствующему состраданию, и рассчитывать на то, что в конечном итоге где-то на задворках его цинизма промелькнет банальная жалость. Мне не хочется видеть нечто подобное не потому, что считаю себя тем человеком, который презирает слабость и ненавидит жалостливые взгляды посторонних, а потому, что мои безрезультатные попытки станут поводом для очередной насмешки. Да и глупо все это, если честно, ведь бесполезно вытягивать из мужчины то, что ему вовсе не свойственно. Нет, в нем, конечно, присутствует то самое - деланное - благородство, которое присваивают тем, кто бездумно бросается на помощь обиженным и оскорбленным - оно есть у любого человека, оно закладывается с самого рождения и формируется по мере становления личности, просто впоследствии кто-то не стремится их заглушить, а кто-то - Олег, который предпочел задушить, задавить, спрятать в самый дальний и темный угол, и стать тем, кого я конкретно сейчас вижу перед собой.

Уже собираюсь подняться с дивана, ибо смысл всего происходящего за секунду сходит на нет, но не успеваю этого сделать потому, что голубоглазый вдруг подает голос, беззаботно говорит о том, что пошутил и деньги - это как раз то самое, чем возвращает меня в исходное положение.
- Я уже говорила, что ты - мудак? - щурюсь слегка, губы раздраженно поджимаю, а во взгляде проскальзывает неприкрытая злость. У меня тут, значит, пиздец полным ходом идет, а у него все шутеечки - пожалуй, назвать его мудаком - это сказать мягко и с любовью. Мудачище, мудилище... можно придумать огромное количество вариаций, но мне не очень хочется.

Дальше голубоглазый выдвигает свой план, которому мне следует беспрекословно подчиниться - снова ловлю себя на мысли, что такими темпами подчинение этому человеку войдет у меня в привычку, чего допускать, естественно, нельзя. Я обязательно над этим поразмышляю, подумаю, несколько раз мысленно обматерю себя за такое неподобающее поведение, но случится это лишь тогда, когда моей многострадальной жизни не будет угрожать злоебучее замужество. Все еще искренне надеюсь, что у родителей все-таки встанут мозги на нужное место, и они перестанут так отчаянно делать из меня козла отпущения.
Выражение лица меняется с каждым произнесенным Олегом словом. Он говорит такие вещи, о которых я не то, чтобы не думала... я, если честно, даже допустить ничего подобного не могла. Побег, серьезно? Рвануть навстречу неизвестности и приключениям, которые обязательно свалятся на нас, потому что так велят законы жанра, потому что у нас на лицах написано, что проблемы - а под приключениями подразумеваются именно они - это верные наши спутники. Класс.

- Ладно-ладно, не вопи так, - выставляю руки перед собой в примирительном и безобидном жесте, всем своим видом показывая, что никаких вопросов, кроме полусотни тех, что вертятся в голове, я задавать не собираюсь. Да и они, впрочем, тоже могу подождать, потому что сильнее, чем дискутировать по поводу более подробного разбора предстоящих полетов, мне хочется только спать. Тем более, как правильно заметил Олег, меня завтра действительно ждет блядский универ, медленно перетекающий в не менее блядский побег, поэтому выспаться было бы неплохо. - я тебя поняла, приняла, услышала. - бурчу себе под нос, между тем поднявшись с дивана и кинув хмурый взгляд в сторону кошки, которая так и продолжает ластиться к голубоглазому. И где справедливость в этом мире вообще? В рифме, наверное.

Я ухожу, а что там происходило дальше - хрен знает, потому что день был тяжелый, душ был слишком расслабляющий, а кровать - мягкой.

***

До сих пор не понимаю, зачем поперлась в универ, ведь дальше меня ждет неожиданный побег, а это подразумевает под собой достаточное количество прогулов. Миссис Соейр в восторге явно не будет. Впрочем, похер.
Как только заканчивается последняя пара, я подхватываю рюкзак, куда заблаговременно запихнула вещи первой необходимости, включая документы и все те деньги, что были - шмотья взяла по минимуму, потому что таскаться не очень хочется, а купить можно и потом - и быстро топаю к выходу, дабы не привлекать к себе внимание тех, кто любит присесть на уши.

Не удивляюсь, если честно, когда, оказавшись на парковке, замечаю яро выделяющийся на общем фоне автомобиль. Даже щуриться не приходится, чтобы увидеть довольную морду голубоглазого, который с нескрываемым удовольствием ловит на себе восторженные взгляды со стороны девчонок и завистливые взгляды со стороны парней. Слышу, как за спиной перешептываются две девки, поглядывая в сторону мустанга, но отнюдь не автомобиль их интересует; закатываю глаза, фыркаю себе под нос, и топаю к Олегу.

- А че не упряжка с оленями? - закинув рюкзак на заднее сидение, сама валюсь на соседнее от водительского, откидываюсь на спинку, и кошусь в сторону голубоглазого. - Было бы более экстравагантно. - понятия не имею, кому именно принадлежит эта тачка, но не съязвить по этому поводу - миссия слишком невыполнимая.

- Поехали уже отсюда. - бурчу себе под нос, краем глаза заметив девушек, проходящих перед самым носом мустанга и слишком нагло рассматривающих мужчину. - Алоэ, - ударяю его по плечу тыльной стороной ладони. - поехали, говорю.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Удивляет ли меня тот факт, что рядом с голубоглазым вижу одну из студенток? Ни сколько. Удивляет ли меня тот факт, что рядом с голубоглазым вижу именно Одри? Вообще ни разу.
Одри - студентка факультета прикладной математики, звезда своего курса - да и не только его, впрочем - и та еще заноза в задницах преподавателей, которые возлагают на девушку большие надежды, искренне восхищаются ее познаниями в областях вычисления, и каждый раз разочаровываются, потому что Одри куда больше нравится высчитывать количество привлекательных парней, появляющихся в поле ее зрения, нежели чахнуть над бесконечными задачами.

У девушек ее возраста - да и у всех женщин в принципе - существует всем известная альтернатива развития собственной жизни: кто-то с самыми искренними и не под каким напором не ломающимися надеждами терпеливо дожидается той самой любви - безграничной, чистой, трепетной, которая воспевается в миллиардах имеющихся песен, а потом проливает океаны слез, стоя на побежденных коленях над разбитыми вдребезги розовыми очками; а кто-то посылает все эти слезливые, приторно сладкие мечты к дьяволу, самостоятельно выбрасывает те самые очки в мусорный бак, и пускается во все тяжкие, придаваясь исключительно беспорядочным половым связям и воспринимая это, как банальную игру и не более того.
Одри выбрала отнюдь не первый вариант. Одри все вполне устраивает, потому конкретно сейчас она стоит возле мустанга в позе, открывающей то, что открываться чужим взглядам в принципе не должно, а оттого проходящие неподалеку студенты то и дело зависают, сбавляют шаг, взгляды в нашу сторону кидают, но делают это не потому, что белоснежный мустанг внимание привлекает, а потому, что не желают упустить возможность исподтишка увидеть у Одри то, что по собственной воле она вряд ли позволит им увидеть.
А еще прожигающий взгляд, устремленный на меня из под длинных, едва способных удержать тонну косметики, ресниц, отчего-то вызывает во мне не приступ паники, а, скорее, желание усмехнуться.

Впрочем, ничего подобного я не делаю, потому что мой собственный взгляд вдруг съезжает в сторону голубоглазого, который всем своим видом показывает, что мы никуда не поедем ровно до того момента, пока он сам не решит.
Посмотрите на него: занят он, блять; ждал он меня долго, блять.
Я злюсь - и это совершенно неудивительно. Удивительно лишь то, что мне не до конца понятны мотивы этой самой злости, мне не удается зацепиться за ту разумную мысль в голове, которая выведет меня к логичному ответу на вопрос: почему любое действие Олега вызывает во мне противоречивое желание притянуть его к себе и коснуться губ в настойчивом, показательном поцелуе - пусть все еще стоящая возле автомобиля Одри поймет, что вовсе тут не к месту, - граничащее с бесконечно сильным желанием проехаться звонкой пощечиной по его небритой морде?
Мне хочется верить, что дело тут не во всепоглощающей ревности, потому быстро нахожу необходимую отдушину: списываю все на необходимость как можно скорее уехать из этого города, а злюсь потому, что голубоглазый упрямо этот момент оттягивает, предпочитая погрузиться в дела более важные, как ему кажется.

Я вот так не думаю, потому что нехорошее предчувствие все еще топчется рядом. Меня видели друзья, которые удивлялись наличию рюкзака на левом плече, хотя раньше я наведывалась на учебу либо налегке, либо с небольшой сумкой. Но больше всего меня настораживает то, что все это видел брат, которому не требуется быть Шерлоком, чтобы сопоставить факты. Мы - близнецы, а это в подобных ситуациях намного хуже, чем небезызвестный Холмс. Мне всегда нравилось, что Леон способен раньше других узнать обо всем, что со мной происходит, и для этого ему не требовалось подключать королевскую гвардию, искать какие бы то ни было следы, или еще что-то. Он просто узнавал. Как именно - не знаю, не могу объяснить, но это было, и это есть до сих пор. Поэтому и переживаю так, ведь если сейчас на эту парковку въедет отцовский джип, то я совсем не удивлюсь.
Пожалуй, я злюсь именно из-за этого, да.

Раздраженный скрежет моих зубов слышно, кажется, на другом конце планеты. Его могли бы услышать все, но не слышит - или не хочет слышать - Олег, который возвращается в исходное положение, переключая внимание на девчонку. Я тоже в исходное положение возвращаюсь, отворачиваюсь к окну, бездумным взглядом проскальзываю по снующим туда-сюда студентам, и не горю желанием что-либо мужчине говорить и куда-либо с ним ехать. Был бы выбор - давно бы свалила. Но его, по закону подлости, нет. Или есть, но просто я не могу отыскать.

В конечном итоге мы все-таки уезжаем, а для меня так и остается загадкой причина такой быстрой смены настроения. Тишина в салоне мустанга напрягает; молчание - давит, мысли отказываются собираться в кучу, а я все-таки же наблюдаю за меняющимися пейзажами, не желаю начинать разговор, и не хочу видеть лицо голубоглазого. Именно поэтому, когда он задает вопрос, я несколько долгих минут молчу, а потом отвечаю, но так же не поворачиваюсь:
- Ее забрал Джонни. - медлю немного, бесшумно выдохнув. - Куда мы едем?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я по-детски наивно рассчитывала, что все мои мысли, рьяно друг другу противоречащие, перестанут докучать, как только белоснежный мустанг - его колеса с характерным скрежетом несколько раз прокрутились вокруг своей оси и отметились заметный следом на асфальте - сорвется с места, оставив далеко позади не только осточертевший колледж, но и все те проблемы, свалившиеся на мои плечи так неожиданно. Я искренне верила в то, что чем дальше мы будем от города, тем проще мне будет расслабиться, наконец таки выдохнуть с необходимым и таким желанным сейчас облегчением, и хотя бы на несколько последующих часов перестать дожидаться подвоха, который во всей этой ситуации обязательно присутствует потому, что так велят злоебучие законы подлости и жанра. Потому, что это отнюдь не безобидная комедия с обязательным хэппи эндом, а самая настоящая драма с примесью остросюжетного боевика.
Понимаю прекрасно, что все это - глупость, но ничего не могу с собой поделать.

Пейзажи за окном стремительно сменяют друг друга; точно так же меняется и погода, которая на востоке отзывается тяжелыми свинцовыми тучами, нависающими над неровной темно-зеленой полосой лесных массивов и изредка рассекаемыми ребристыми, нервными проблесками молний. Атмосфера под стать настроению, царящему в салоне автомобиля и разбавляемому лишь негромким урчанием магнитолы.

Голубоглазый нарушает тишину как раз в тот момент, когда городские улицы, пестрящие и охотно ловящие на себе последние лучи медленно заходящего солнца, сменяются загородными пейзажами - монотонными, клонящими в сон, медленно поддающимися прохладному вечеру. Впрочем, тишину нарушает не только безразличный голос, но и телефон, настойчиво вибрирующий и надрывающийся где-то в недрах брошенного на заднем сидении рюкзака.
Отвечать мужчине не спешу, но и бросаться к мобильнику не спешу тоже, потому что прекрасно знаю - звонят родители. Или брат. Одно другому не мешает, но все так же остается нежелательным. Меня же не прельщает перспектива выслушивать долгие и нудные трели, потому упираюсь ладонями по обе стороны от себя, подтягиваюсь слегка, а затем подаюсь в сторону; сев вполоборота, правой рукой упираюсь в ребро спинки водительского сидения, чувствую, как локоть едва касается мужского плеча, но внимания, как такового, на этом моменте не заостряю; свободной рукой подтягиваю рюкзак к себе и пытаюсь отыскать мобильник, который находиться совершенно отказывается, чем неимоверно меня раздражает.

- Около, - все-таки нахожу злоебучий телефон, который прекращает разрываться, стоит мне взять его в руку. С выражением лица "ты серьезно, блять?!" возвращаюсь в исходное положение. - может... семь сотен или вроде того, - неопределенно веду свободной рукой в сторону, в то время как взгляд прикован к яркому дисплею с пропущенным - от родителей, как и предполагалось - звонком. Звонок тут же повторяется, но теперь беспощадно пресекается моей рукой. - Наличка. - утвердительно киваю, а взгляд все же уходит в сторону Олега, но надолго не задерживается, потому уже через секунду я вновь увязаю в пучине своих сомнений.

Проходит достаточно времени. Голубоглазый молчит, потому что на разговор не настроен, я - потому что не знаю о чем говорить. У него на первом месте корыстные интересы, у меня - банальная безысходность. Точек соприкосновения нет и, кажется, никогда не было. Возможно, что и не появится.

На улице достаточно темно и прохладно, когда мустанг останавливается на скудно освященной площадке перед мастерской. В таких местах - одиноких и практически безлюдных - царит своя атмосфера безмятежности; она лишь изредка нарушается подобными моментами, когда обстоятельства вынуждают путников обращаться за помощью. Нам тоже пришлось - так решил Олег, а спорить с ним я не стану как минимум потому, что просто не хочу разговаривать. Не из-за того, что разговаривать придется именно с ним, а просто по факту. Молчание - золото, а платить нам предстоит слишком часто и абсолютно за все.

Мне вот, например, придется отваливать пятьсот баксов за работу, которую предстоит выполнить мальчишке, что как-то странно косится сначала в мою сторону, затем в сторону голубоглазого, а после, перехватив брошенные ключи, заваливается в салон. Я успеваю оказаться возле водительской дверцы прежде, чем та захлопнется.
- У вас тут магазин какой поблизости есть? - спрашиваю, переминаюсь с ноги на ногу, смотрю на парня исподлобья.
- Ближайший в паре километров. - ну ахуеть теперь. - В мастерской есть кофейный автомат. - он будто мысли мои читает и как-то по-доброму улыбается, вызывая во мне странное чувство спокойствия. Оно, впрочем, исчезает моментально, стоит мне кивнуть вместо избитого "спасибо" и поднять голову, краем глаза заметив голубоглазого. Он сидит неподалеку, курит, выглядит так непринужденно - не мужик, а одно сплошное безразличие.

Возвращаться к Олегу не очень хочется - и тут можно сказать что-нибудь заезженное, на манер "дело не в тебе, а во мне" - но все-таки приходится. Возвращаюсь, когда не без боя выбиваю из злоебучего автомата не менее злоебучий, отвратительный кофе. За неимением большего... Горячий пластиковый стакан обжигает ладонь, прохладные порывы ветра заставляют ежиться, взгляд голубоглазого как и прежде насмешливый, но не такой колючий. Странно.
- Полтора часа, хреновый кофе, и хреново покрашенная тачка. - зачем-то озвучиваю свои мысли, присаживаясь на забор рядом с мужчиной. На него не смотрю, хотя и едва заметный шлейф пара, тянущийся от быстро остывающего напитка, не кажется мне предельно интересным. - Она ведь не твоя, да? - искоса поглядываю на мужской профиль, делаю небольшой глоток кофе, морщусь - горько и не слишком приятно. Прям как последние несколько дней моей жизни, если не считать некоторые моменты. Было бы даже забавно, если бы не было так скверно.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Кофе быстро остывает и становится еще более мерзким, с густым, отвратительным осадком на самом дне пластикового стаканчика. Время, проведенное под прохладными порывами вечернего ветра, тянется неумолимо долго и оставляет на душе осадок не менее отвратительный, приправленный медленно наваливающейся сонливостью и желанием поскорее оказаться в тепле.
Я задаю глупый вопрос, предпринимая не менее глупую попытку немного разрядить эту гнетущую атмосферу молчаливой задумчивости. Олег отвечает, по обыкновению своему, спокойно и ровно, все с той же неприкрытой - пусть и не такой явной - язвительностью. Мне всего лишь на мгновение удается перехватить его взгляд - и этого достаточно, чтобы тут же отвернуться и поежиться. Не знаю точно, чем именно была вызвана проскользившая вдоль позвоночника толпа неприятных, колючих мурашек: то ли всему виной холодные, леденящие душу глаза, ставшие при тусклом свете изредка помигивающей лампы еще более угрожающими и пугающими; то ли всему виной холодный ветер, кусающий и царапающий открытые участки тела. Не столь важно, на самом деле. Итог все равно один и тот же.

Наблюдаю теперь за происходящим в стенах автомастерской - благо, широкие ворота открыты, а помещение щедро наполнено светом. Там стоит "наш" мустанг, - парень некоторое время ходит вокруг него, оценивает, присматривается, а затем приступает к работе. Позже к нему присоединяется старик: он что-то говорит, активно жестикулирует. Ворчит, кажется. Учит уму-разуму, указывает сыну на косяки, а потом, когда тот понятливо кивает и исправляется - хлопает по сильному плечу, улыбается и присоединяется к покраске.

Отведенные полтора часа проходят, стаканчик с недопитым кофе безжалостно летит в урну, а пять смятых сотен падают на широкую ладонь, измазанную черной краской. Парень улыбается все так же добродушно, но этой улыбки я не замечаю, потому что голову в сторону увожу, отшатываюсь непроизвольно, случайно наваливаюсь локтем на багажник - рукав толстовки, когда-то забытой братом в моем лофте, а на середине отведенного на выполнение работы времени вытянутой из рюкзака, тут же пачкается краской, не успевшей до конца высохнуть (что не удивительно вовсе) - а затем валюсь на свое место.
В салоне мустанга тепло. После вечерней прохлады эта теплота становится особенно приятной. Она моментально согревает, обволакивает тело, словно мягким пуховым одеялом. Расслабляет и убаюкивает. Нет ничего странного в том, что засыпаю практически сразу - и даже громкая музыка из динамиков магнитолы не смеет нарушить желанный сон.

Вроде бы даже выспаться удается, хотя проспала, кажется, около четырех часов. Олег все такой же задумчивый и поразительно спокойный - я невольно начинаю ловить себя на мысли, что он, быть может, не такой уж и мудак, каким показал себя изначально. Заставил меня поверить в гнусность собственной души, из раза в раз доказывал это на практике, но в один момент вдруг разрушил все стереотипы. Странно и непривычно. Подозрительно даже.

Полтора часа - и мустанг останавливается на парковке повидавшего виды мотеля, где помимо нас есть небольшой минивэн, внушительных размеров - да и цены тоже - пикап, и грозящийся завалиться на бок мотоцикл. Контингент постояльцев пестрит разнообразием.
Олег, как самый настоящий мужчина, обозначил свои незыблемые позиции, касающиеся общения со старухой, ткнул пальцем в потрепанный буклет с описанием имеющихся в этом месте номеров, а после, когда позвякивающие ключи рухнули на испещренную царапинами стойку, быстро взял их и исчез в известном лишь старухе направлении. Оплатив номер и получив скрипучее, но добродушное "обеды в стоимость не включены", я лишь понятливо киваю, выдавливаю из себя нечто, отдаленно напоминающее улыбку, но больше похожее на предсмертный оскал, а затем топаю в номер.
Голубоглазый успел занять ванную комнату. Я успела вновь погрузиться в собственные мысли, между делом бездумно нажимая кнопки на пульте в безуспешных попытках переключить канал. В новостях рассказывают обо всем, что случилось в небольшом городке, находящимся где-то неподалеку от этого места; в голове куча мыслей и пугающее ожидание, словно сейчас диктор скажет о том, что нас ищут. Позади шаркающие шаги и голос, заставивший меня замереть, прислушаться к собственным ощущениям и понять, что сердце пропустило несколько ударов, а нутро будто кто-то стянул колючей проволокой. Неприятное чувство. Обидные отчего-то слова, ударяющие похлеще, чем тяжелая кувалда.
Пальцы сильнее сжимают несчастный пульт. Я поджимаю губы, медлю несколько долгих секунд, чувствую на себе взгляд - такой же раздраженный, как и голос, такой же язвительный, как и слова. Странно, но нахожу в себе силы, чтобы повернуть голову в сторону мужчины и совершенно безучастно посмотреть в глаза. Внешне безучастно, а внутри вот-вот Везувий проснется. Получается, к слову, не очень хорошо, я не умею скрывать эмоции, не научилась прятать все за масками, потому приходится несколько раз быстро моргнуть, чтобы предательская обида осталась лишь блеском в мутно-зеленых глазах.

- Ага, - выдавливаю из себя, нарушив воцарившееся молчание. - огорчилась, что не успела потрахаться с тем пацаном. - хмыкаю, все так же смотрю на мужчину, сглатываю подступивший к горлу ком и добавляю: - А еще пожалела, что в свое время поддалась и в какой-то момент потрахалась не с тем мужчиной.
Больше не говорю ничего, взгляд увожу в сторону, а потом, не желая дожидаться ответа или очередного язвительного комментария, просто ухожу из номера. Даже дверью громко не хлопаю, хотя следовало бы. Просто аккуратно прикрываю ее и топаю по длинному коридору в сторону тесного холла.

Уже на улице, усевшись на обделенную светом скамейку и просидев на ней добротные двадцать - а то и больше - минут, я ругаю себя за то, что не взяла ключи от машины. Или толстовку, которую успела стянуть с себя, когда оказалась в номере. Холодно и все еще обидно, хочется зареветь и найти необходимые успокоение и защиту рядом с кем-то, кто сильнее. Но сейчас я одна - и это чертовски пугает.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]