Меня до сих пор одолевают противоречивые чувства, смешанные с одним единственным, но дьявольски изматывающим не физически, а морально, вопросом: чем именно я руководствуюсь, когда так остервенело начинаю за мужчину беспокоиться, стоит только взглянуть на все еще бледное лицо, хорошо заметные синяки под глазами, и уловить совсем тихое дыхание?
Нас ничего не связывает, мы абсолютно ничем друг другу не обязаны, а еще до сих пор не знаем имен друг друга. Полагаю, что в этом случае нам без лишних колебаний можно торжественно вручить медали за самое эксцентричное знакомство. Думаю, что мы заслужили их по праву. Потом, возможно, ко второму месяцу нашего довольно необычного и весьма экстравагантного общения, все-таки удастся благополучно уйти от каноничного "голубоглазый" - или "мудак", что так же исключать нельзя - наконец-таки узнав имя мужчины. Не знаю уж, что именно послужило поводом для такого необычного развития событий - луна, быть может, не в той фазе, звезды на небе не в той последовательности, или просто судьба, будучи дамой достаточно изворотливой и предельно хитровыебанной, решила таким образом разнообразить наши скучные, серые будни - но я от всего этого в неописуемый восторг не прихожу. Во-первых, голубоглазый самым бессовестным образом вторгся в мою жизнь, в определенный момент окрасил ее в темно-багровые тона, а потом без лишних вопросов впихнул в мои неумелые, трясущиеся руки собственную жизнь, заставив делать то, что я делать не только не умею, но и боюсь; во-вторых, он, сам того не подозревая, стал поводом для непонятных, несвойственных мне чувств и эмоций, справиться с которыми у меня отчего-то не получается - они с каждой секундой становятся все ощутимее, острее, и до одури страшнее, потому что вместе с ними не приходят заветные и такие необходимые ответы; а в-третьих, мне до сих пор непонятно, зачем судьба из раза в раз сталкивает меня с мужчиной, делает это самым ужасающим образом, но не дает разобраться в себе. Хочу ли я видеть его наглую морду, на которой с незавидной частотой появляется издевательская, насмешливая ухмылка?

Буквально несколько часов назад, ворочаясь в постели в безуспешных попытках уснуть, мне думалось, что голубоглазый свалился на мою злосчастную голову неспроста, а секс, который - будем откровенны - был довольно хорош, лишь подлил масла в огонь моей неопределенности. Тогда мне хотелось - странно это, конечно - чтобы он был не только жив и здоров, но и продолжал топтать мой лофт, потому что.. потому.

Сейчас, когда я, тревожно глядя на мужчину, улавливаю едва заметную ухмылку, перехватываю взгляд, и понимаю, что все это - его коварный план, как и раньше загоняющий в тупик и выбивающий из колеи, единственное, что мне хочется - это собственноручно придушить, а труп, как и говорила другу, скинуть в ближайшую канаву.
От тревоги за считанные секунды и следа не остается, зато на ее смену приходит вполне обоснованное раздражение, приправленное обидой, ненавязчивым таким, но вполне ощутимым скрипом копошащейся где-то на задворках сознания: вот так и переживай искренне за человека, а он выебывается и все одним лишь взглядом нахуй шлет.
Впрочем, уместна ли вообще искренность в отношении голубоглазого? Игра в одни ворота меня никогда не прельщала.

- Да иди ты нахер! - фыркаю, тыльной стороной ладони ударяю по плечу, а затем резко поднимаюсь и делаю шаг в сторону, едва не познакомившись ногой с острым углом журнального стола. Взгляд цепляется за оставленную аптечку, проскальзывает по окровавленным бинтам, вновь напоминая о всем случившемся, но теперь отнюдь не беспокойство за мужчину я чувствую. Ну нахуй, дорогой мой, катись-ка ты лесом со своими проблемами.
"Я все еще планирую жить вечно" - отголоском проносится в голове, отчего-то раздражая еще больше.
- А я планирую всадить тебе нож в другой бок, чтобы смотрелось симметрично и гармонично. - это должно было прозвучать лишь в сознании, но прозвучало вслух. На мужчину я больше не смотрю, - ухожу в сторону кухни вслед за котом, периодически многозначительно мяукающим, мол, может перестанете уже любезностями обмениваться и покормите несчастное, оголодавшее животное?
Корм щедро наполняет миску, а кусающие, жалящие, царапающие негативные эмоции наполняют меня - не наполняют даже, а переполняют, я бы сказала. Мне не удается найти и зацепиться за ту важную деталь, которая становится поводом для злости, досады, подавленности.   
Я теряюсь, а потому начинаю жалеть о том, что в очередной раз впустила голубоглазого в свою жизнь, хотя следовало бы, наверное, оставить его в баре один на один со своими проблемами.

Холодная вода не дарит необходимую свежесть, не охлаждает разбушевавшиеся с какого-то хрена чувства, и даже от жажды, кажется, не спасает. Упираюсь ладонями в столешницу кухонного гарнитура, опускаю голову, жмурюсь, и через несколько секунд сглатываю ту пару глотков воды, которую задержала во рту, как-то по забавному надув щеки. В ушах стоит размеренный хруст сухого корма, который Скотти с поразительной интенсивностью пережевывает; где-то на втором этаже вновь начинает раздражаться телефон, оповещая о входящем звонке, отвечать на который я не собираюсь.
А на диване все так же лежит мужик, видеть которого мне не хочется.

- Через час должны привезти поесть, - говорю без особого энтузиазма, нехотя, но так, чтобы голубоглазый услышал. - еда - лучшее лекарство. Закинешься и.. - запинаюсь, сдавленно выдыхаю, между делом дотянувшись до любимой кружки. - и уходи. - добавляю тише, а еще не слишком уверенно. Неимоверно напрягает такое состояние: разум упрямо хочет, чтобы голубоглазый ушел, но между тем какая-то часть умоляет, чтобы остался, хотя это неправильно, этого не должно быть.

Кофе не бодрит, но, как ни странно, помогает отвлечься, потому что чересчур горячий напиток обжигает язык - тут даже если не хочешь, то все равно переключишь внимание. Свалившись на стул, я закидываю на сидение левую ногу, пяткой упираюсь в край сидения, а лбом утыкаюсь в колено. И почему все так сложно?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я слышу привычно насмешливый голос мужчины, обрамленный свойственным навыком издеваться в любое время и в любом месте, независимо от того, уместно то или нет, но не отвечаю; слышу, как ненавязчиво скрипит диван, сопровождаясь пыхтением и сопением, но не поворачиваюсь, на мужчину не смотрю, и в принципе не горю желанием делать какие-либо выпады в его сторону, тем самым провоцируя на очередную порцию сарказма, направленную уже в мою сторону, между тем неизменно наблюдая на лице голубоглазого абсолютное спокойствие, будто все, что происходит - нечто само собой разумеющееся. Какая-то часть меня уже просекла фишку, что поведение мужчины - давно устоявшийся, закоренелый, забетонированный и нерушимой стеной возвышающийся принцип жизни, которому он верно следует: не удивительно вовсе, что издевки надо мной стали занятием нередким, а реакция привычно однообразной.
Мужчина веселится, а мне совсем не до смеха; мужчина, сам того не подозревая, разводит на целую бурю различных эмоций, а я беспечно развожусь, принимаю все слишком близко к сердцу, потому что контролировать не только не могу, но и не умею, отчего из раза в раз оказываюсь загнанной в угол. Он уже успел стать мне родным - смешно даже.

Неторопливые, шаркающие шаги становятся все тише, а в какой-то момент сменяются приглушенным журчанием воды. Я в очередной раз остаюсь один на один с целым поездом внутренних противоречий, и было бы, наверное, неплохо, если бы этот самый поезд хотя бы немного сдвигался с мертвой точки, но делать он это отказывается по одной - до ужаса простой - причине: на разных концах есть та ощутимая сила, которая упрямо тянет в свою сторону. Вагоны скрипят, а вместе с ними, незаметно для окружающих, но вполне заметно для меня, при каждом вдохе скрипит грудная клетка. Не болит, не ноет, но чувство такое себе, если честно.

Я понимаю прекрасно, что во всем этом отчасти и моя личная вина имеется, ведь даже не смотря на то, что наше с голубоглазым знакомство можно назвать весьма экзотичным и достаточно коротким, в голове уже при второй встрече сложился определенный образ, стала понятна манера поведения, хотя единственное, что остается для меня большой загадкой: почему он продолжает вторгаться в мою жизнь? Глядя на мужчину, у меня не создается впечатления, будто он относится к тем людям, которые к чему-либо - или кому-либо - привязываются, а потом отказываются с этим расставаться.
И если собрать все это в единый пазл, то можно без особого труда выработать определенную тактику, которая поможет избегать таких ситуаций, как, например, та, в которой оказалась сейчас. Разум продолжает твердить о том, что следует играть не по тем правилам, к которым привыкла я, а подстроиться под те, которые установил голубоглазый. Иногда, чтобы достичь какой-либо цели, необходимо пойти на уступки, прогнуться там, где следует, чтобы в конечном итоге одержать безоговорочную победу.
Говоря откровенно, никакая победа мне и даром не сдалась. Единственное, что я хочу - это избавиться от гнетущих, кусающихся мыслей и чувств, перестать наконец-таки ото дня ко дню с подачи мужчины оказываться в углу, при том не находя необходимые ответы. Это давит и ломает. Это медленно, но верно подводит к пропасти, из которой выбраться не удастся.

Кот, расправившийся с кормом, вальяжной походкой пересекает кухню, покачивая пушистым хвостом из стороны в сторону, по-хозяйски запрыгивает на соседний стул, скрипуче мяукает, оповещая о подошедшей к концу трапезе, отчего я еле заметно вздрагиваю. Зато из глубоких раздумий возвращаюсь, снова улавливаю шум воды, поворачиваю голову к животному, чешу за ухом, за что тут же получаю по руке когтистой лапой - не кот, а наказание какое-то - недовольно шикаю, и делаю несколько глотков кофе, который успел остыть.

Голубоглазый появляется через десять минут, представ передо мной во всей своей красе. Не то, чтобы я смутилась.. нет, взгляд абсолютно бессовестно проскользил по обнаженной груди, по плечам, шее, и встретился с глазами мужчины. 
- Очень ценная информация. Пары недель мне хватит, чтобы сменить место жительства и избавиться от твоей поразительной наглости. - говорю тихо, спокойно, но губы все-таки дергаются в легкой усмешке. На самом деле ничего подобного я делать не собираюсь, а на задворках сознания отчего-то все еще теплится надежда на то, что мужчина будет аккуратен. Почему я опять переживаю? Зачем я это делаю? Хрен знает, но по щелчку пальцев избавиться от того, что на протяжении недели покоя не дает, увы, невозможно.

Честно говоря, я, отвлекшись на кота, старательно пытающегося ухватиться когтями за шнурок шорт, благополучно упускаю тот момент, когда ситуация вновь выходит из под контроля. Голубоглазый за считанные секунды нарушает дистанцию, вновь оказывается совсем близко, наклоняется так, что мне доводится прекрасно чувствовать на лице его горячее дыхание, в то время как мое собственное дыхание предательски спирает. Приподняв голову, встречаюсь с его взглядом - он чего-то ждет, смотрит пристально так, отчего не по себе становится. В хорошем смысле, или не очень - хрен знает, но факт остается фактом: эта близость действует крайне двусмысленно. Какая-то часть меня понимает, что все происходящее - неправильно и недопустимо; другая же часть просит прислушаться не к разуму, а к сердцу, которое ускоряет ритм, отдается гулкими ударами в висках, и безвольно требует податься вперед, коснувшись горячих губ. Я знаю, что мужчина целуется умопомрачительно; все остальное, впрочем, делает точно так же, но этого недостаточно, чтобы поднять белый флаг.
К слову, поднимать его вовсе не обязательно. Можно ведь не только правила игры пересмотреть, но и саму игру изменить. Голубоглазый все прекрасно видит, все прекрасно понимает, потому продолжает издеваться, пусть и делает это весьма нечестным способом, а я могу попытаться подстроиться, обернув все в свою сторону.
Знаю, что скорее всего ничего не выйдет, и в конечном итоге все будет только хуже, но конкретно здесь и сейчас есть мужчина, находящийся в опасной близости, и есть я, испытывающая какие-то слишком противоречивые, но в то же время дьявольски острые чувства.
- Нет. - тихий голос вырывается на выдохе, а взгляд медленно съезжает на слегка приоткрытые губы голубоглазого. Подушечками пальцев аккуратно дотрагиваюсь до небритой щеки, провожу по ней, опускаюсь к подбородку, на котором оставляю согнутый указательный палец, а большим едва касаюсь нижней губы. - Не буду скучать. Хотя, наверное, вру.

Вообще-то изначально я планировала завершить все это действо эффектным таким жестом, вернув ладонь на мужскую щеку и оттолкнув его от себя, но вместо этого подаюсь чуть вперед, дотрагиваюсь до его носа своим, а затем, протяжно выдохнув в губы, начинаю поцелуй. Он не настойчивый и уж тем более не грубый; наоборот, медленный, аккуратный, недопустимый, а оттого более приятный.
Ладонь уходит в сторону, останавливается на шее со стороны затылка, сминая пальцами влажные волосы.. и как раз в этот - подходящий, или не очень - непонятно - момент раздается звонок в дверь, от которого я вздрагиваю, резко подаюсь назад, взглядом, напряженным не то от удовольствия, не то от осознания, утыкаюсь в мужское лицо, а затем, ловко вывернувшись, молча ухожу встречать доставщика.
Расплатившись, забираю пакеты и коробки с пиццей, которые быстро переезжают на журнальный стол, а сама я валюсь в кресло.
- Ни слова. - бурчу так, чтобы голубоглазый услышал, хотя прекрасно понимаю, что сдержаться от едкого комментария - выше его сил.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Игра не стоит свеч.
Цель, какой бы чертовски важной и жизненно необходимой она ни была, в большинстве своем не оправдывает затраченные средства.
Я понимаю это сейчас, сидя все за тем же столом, к которому буквально несколько минут назад прижималась поясницей, чувствуя на коже обжигающе горячие прикосновения, словно это не мужские пальцы вовсе, бессовестно блуждающие по податливому телу, а раскаленный до предела металл, оставляющий после себя ожоги, которые впоследствии уродливыми шрамами будут напоминать о том, чему мне по собственной глупости довелось поддаться, но чего я ни при каких обстоятельствах не должна была делать.

Картонная крышка от коробки с ароматной пиццей, поддетая указательным и средним пальцами, с гулким хлопком падает на поверхность стала, предоставив взору аппетитный завтрак - не такой полезный, как домашняя еда - назидательные лекции о ней мне нередко читала мать, когда, возвращаясь домой, заставала меня, сидящую на пухлой подушке у дивана с комиксом на скрещенных ногах, а тарелка купленных в соседнем магазине бургеров мирно покоилась рядом, - но чертовски вкусный.
Взяв один кусок пиццы, за которым тут же потянулись тонкие нити сыра, я откусываю немного, лениво начинаю пережевывать, взглядом между тем зацепившись за намывающего переднюю лапу кота. Вот у кого жизнь беззаботная, тихая, мирная: ни тебе проблем, ни переживаний, не всех этих щемящих и колючей проволокой стягивающих нутро чувств, а для счастья ничего, кроме наполненной кормом миски и не надо.
В такие моменты кажется, что родилась я не в то время, не в том месте, и совсем не тем, кем хотелось бы.

Мужчина появляется в поле моего зрения совсем скоро, заходит в кухню, приземляется на противоположный от меня стул, и без лишних разговоров нападает на еду, что, впрочем, неудивительно совсем, учитывая потребность организма, пережившего не только стресс, но и достаточную потерю крови, в восстановлении сил. Потом он говорит о том, что совсем скоро уйдет, - слова грозными раскатами грома звучат в моей голове, но вместо того, чтобы что-то ответить, я все так же продолжаю наблюдать за котом, отвлекшимся на голос, но тут же вернувшимся к своему занятию - лишь на несколько долгих секунд я перестаю жевать, не моргаю, и, кажется, даже дыхание задерживаю, но следом закидываю в рот последний кусок пиццы, старательно и интенсивно его пережевываю, запивая колой.
- Делай что хочешь, - только не уходи - безвольным, безнадежным эхом врывается в сознание, а взгляд на мгновение все-таки уходит в сторону мужчины, но тут же притупляется, а дыхание сбивается.
Чтобы отвлечься, подхватываю еще один кусок - глупо, потому что отвлечься невозможно.

Я злюсь от собственного бессилия, от осознания, что разум без боя поддается тому, что навязывает сердце, не наученное еще горьким и болезненным опытом, не изуродованное многочисленными шрамами, оставленными безжалостной рукой человека, которого, казалось, могла бы знать лучше, чем саму себя, лучше, чем кого-либо на том или на этом свете.
В данном случае все идет по иному сценарию, из которого могла бы получиться неплохая такая комедия, если бы я собственноручно не перечеркивала толстым черным маркером строчки, добавляя на их место то, что медленно, но верно превращает потенциальную комедию во второсортную драму. Самое хреновое в этой ситуации то, что страдать в конечном итоге буду лишь я, ведь прекрасно понимаю, что голубоглазый изначально следовал по собственному сценарию, ни на миллиметр не отклоняясь в сторону.

Поддаться накатывающим эмоциям было моей самой большой ошибкой, которую я допустила по собственной глупости, и с которой теперь придется долго и упорно разбираться, пытаться забыть, заглушить, выжечь из сознания вместе с мыслями о человеке, который вторгся в мою жизнь внезапно, и точно так же из нее уйдет.
Всему виной, наверное, возраст. Я еще не сталкивалась с ситуациями, которые в корне меняют мировоззрение, закаляют характер, помогают смотреть на некоторые вещи не только с холодной головой, но и хладнокровным, безучастным сердцем. Меня никто не бросал, и я никого не бросала тоже, потому что долгих и относительно счастливых отношений, как таковых, никогда не имела; мне не доводилось сталкиваться лицом к лицу с обстоятельствами, когда верный друг на самом деле оказывается страшнее заклятого врага; со мной не приключалось всего того, что помогает обзавестись определенным опытом.
Потому, наверное, сейчас меня из крайности в крайность бросает, заставляя шататься где-то на распутье. Я хочу, чтобы голубоглазый ушел, потому что он - не тот человек, с которым можно рассчитывать на светлое и безоблачное будущее, который окажется той нерушимой стеной, где нестрашен будет даже самый лютый пиздец, и которому без лишних колебаний можно доверить собственную жизнь. Так решила не я, накрутив все это в многострадальном сознании. Так заставил думать он, всем своим видом показывая свое отношение - изначально показывая и ничего не скрывая.
В то же время я хочу, чтобы голубоглазый остался, потому что... не знаю почему. Мне не удается найти тому разумное объяснение, но рядом с ним отчего-то я чувствую себя как-то иначе. Все те правила, которые шлются далеко и надолго, когда он касается моих губ в настойчивом, требовательном поцелуе; все те обещания, данные себе, которые нарушаются в одночасье, стоит почувствовать его горячее дыхание на собственной шее; все те последствия, с которыми придется в итоге столкнуться, но которые почему-то не пугают так, как должны бы.. Все это отходит на второй план сейчас, но обязательно займет свое место потом, когда тяжелая дверь с грохотом закроется, оставив меня один на один с целым болотом проблем.
Вот тогда-то я и почувствую, как вмиг ломаются сразу все кости, как нетронутое горьким опытом сердце впервые рассекается глубокой, кровоточащей раной, а во рту чувствуется металлически привкус от остервенело прикушенной губы.
И виновата во всем этом буду я, хотя застеленный эмоциями разум обязательно обвинит во всем мужчину. Он неосознанно усложнил мою жизнь, а я беспечно поддалась, позволив это сделать.
А знаете, что в этой ситуации самое страшное?
Страшно то, что если бы у меня была возможность вернуться в тот день, ставший отправной точкой всему этой беспределу, то, видит Бог, я бы позволила ему сделать это снова.

- А сваливать в мокром шмотье собрался, или в полотенце этом? - вдруг усмехаюсь, предприняв скудную попытку разрядить обстановку и отвлечься от собственных мыслей. Стараясь придать голосу как можно больше незаинтересованности, я делаю несколько глотков колы, ставлю стакан на стол, и исподлобья смотрю на голубоглазого. - Эт я так, чисто из любопытства спрашиваю. - или все-таки нет.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

- Не хочу, чтобы ты уходил, - спокойно повторяю, одной ладонью упершись в ребро столешницы, а второй пододвинув к себе бутылку с колой. Пробка, крутанувшись, ловко соскальзывает с горлышка, встречается с твердой поверхностью, отскакивает от нее, и благополучно валится куда-то на пол, где подхватывается уже вездесущими кошачьими лапами. Что происходит с ней дальше - понятия не имею, да и меня сейчас мало волнует судьба многострадальной пробки. - в мокрой одежде, - добавляю, между тем наполнив стакан шипящим напитком. - продует еще, заболеешь, и опять на мою голову свалишься. - хмыкаю, исподлобья смотрю на голубоглазого, после чего подношу стакан к губам, делаю несколько глотков, но слегка сощуренного взгляда не отрываю. Газированный напиток терпкой сладостью падает в желудок, чувство, будто переела немного - хотя съела не так, чтобы дохрена - не заставляет себя долго ждать, а предложение мужчины, которое он произносит совершенно обыденно, словно так все и должно быть, вынуждает меня едва ли не поперхнуться. Кола встает в горле комом, - отнимаю стакан от губ, со звоном ставлю его на стол, а затем, прокашлявшись, смотрю на голубоглазого взглядом, мол, ты совсем там ебнулся на старости лет?

А где-то в подсознании проскальзывает бессовестная мысль, противоречащая всему тому, что я так упрямо пытаюсь себе вдолбить: хочу, чтобы мужчина ушел, но в то же время хочу, чтобы остался; понимаю, что заниматься с ним сексом нельзя, и на эту тему можно было бы задвинуть неплохую тираду о моральных и нравственных ценностях, но в голове навязчивыми картинками и не менее навязчивыми отголосками ранее испытанных ощущений появляются воспоминания той ночи, когда обоюдно застеленный алкоголем разум стал поводом для потрясающего секса. Из-за этого слишком сложно не поддаваться искушению, слишком тяжело противиться позывам тела, которое совсем не прочь в очередной раз ощутить будоражащие прикосновения, обжигающее дыхание, и синхронные движения.
На выдохе сглатываю ком, подступивший к горлу, беру себя в руки, и расслабляюсь настолько, насколько позволяет ситуация.
- Ага, потрахаемся, - усмешка, скривившая мои губы, не выглядит расслабленной, но я старательно пытаюсь ситуацию исправить, всем своим видом показывая, будто нет совсем всего этого внутреннего противоборства. Заведомо знаю, что в конечном итоге проиграю, сдамся и поддамся, если вдруг голубоглазый, даже не смотря на мои колебания, решит взять и взять, но все-таки пытаюсь сохранить остатки самообладания. - а потом соберем все твои кишки в кучу, опять зашьем рану, и потрахаемся снова. - вливаю в себя остатки колы, закидываю в рот картошку фри, и увожу взгляд в сторону.
Впрочем, надолго в стороне он все-таки не задерживается.

Скотти, который в эту самую секунду не Скотти вовсе, а самая настоящая Скотина - а еще предатель мохнатый, потому что вообще-то это я тут его кормлю и лоток за ним убираю - без зазрения совсем запрыгивает на стол. Простила бы ему эту выходку, потому что периодически у парня сбивается ориентир и он вальяжно расхаживает по столу - отсюда, видимо, лучше видно его владения - но не прощу, потому что помимо этого он как-то слишком уж сильно липнет к голубоглазому. Не то, чтобы я ревную... просто немного обидно, что проблемное животное, свалившееся на голову, меня лишь в какие-то, известные только ему, моменты удостаивает подобным внимание, а мужчина, стоило ему появиться в лофте, за несколько дней получил столько внимания от кота, сколько я не получала за все четыре месяца.
- Мохнатый предатель. Не видать тебе больше моей щедрости. - бурчу себе под нос, силясь придать голосу как можно больше трагичности, но выходит хреново.

А еще телефон, разразившийся где-то на втором этаже, заставляет меня отвлечься, отвернуться, а затем свалить в сторону кровати - там он и валяется до сих пор.
- Привет, ты дома? - слышу спокойный голос отца, разбавляемый каким-то посторонним шумом. Прихожу к выводу, что он находится где-то на улице, а еще, кажется, куда-то идет, судя по частым, прерывистым выдохам.
- Да, а что?
- Собирайся, я за тобой заеду. - тут прерывистым становится уже мое дыхание, сердце начинает биться так, словно пытается вырваться из грудной клетки, а взгляд уходит в сторону кухни, замечая обнаженную мужскую спину.
- Зачем это? - вскидываю бровь, поджимаю губы, старательно придумывая отговорки, потому что наличие полуголого мужчины в доме явно отцу по вкусу не придется.
- Поедем домой, у нас небольшой сюрприз для тебя. Правда, мне придется заехать в пару мест, так что.. - договорить Лотар не успевает, потому что я судорожно его перебиваю, говорю о том, что утруждаться не стоит и до дома добраться могу самостоятельно. Он, видимо немного удивленный потоком моей не слишком связной, местами запинающейся, и быстрой речи, в конечном итоге соглашается, прощается, и кладет трубку.
Выдыхаю протяжно, но не сказать, что делаю это с облегчением.

- Мне надо уехать. - говорю, спустившись на первый этаж через десять минут после окончания разговора. Собравшись, одевшись, и сто тысяч раз перекрутив в голове возможные варианты неожиданного сюрприза - очень все это странно, честно говоря - я поймала себя на странном ощущении предстоящего пиздеца, который лишь ловко завуалирован под таким безобидным названием. - Не заставляй меня жалеть о том, что оставила тебя в своем лофте одного. - стягиваю с вешалки ключи от тойоты, куртку, и разворачиваюсь, краем глаза посмотрев на мужчину. - Скоро вернусь.

Кто же знал, что это "скоро" случится лишь через пять дней.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

К тем проблемам, которые я самостоятельно вырисовываю в собственном сознании изредка подрагивающей рукой - полагаю, что именно поэтому отыскать свет в конце тоннеля не получается, а на некогда чистом, никем нетронутом листе вырисовывается отнюдь не что-то адекватное и понятное, а полнейшая такая неразбериха, которую вполне можно назвать многозначительно: задница - прибавляются еще и предположения о том, какой же именно сюрприз приготовили родители. И если со вторым у меня как-то мало-мальски получается справиться, избавившись от навязчивых домыслов и рассуждений, напрямую затрагивающих наличие странного, нехорошего такого предчувствия, будто должно произойти что-то, что по вкусу мне вряд ли придется - не люблю сюрпризы, потому что искренне считаю, что ничего хорошего они за собой не несут - то вот с первым все оказывается далеко не так просто, как кажется на первый взгляд.
С одной стороны, я так отчаянно пытаюсь игнорировать то, что заметно невооруженным глазом, старательно делаю вид, будто все происходящее, напрямую касающееся мужчины, меня никаким образом не трогает, и, с точки зрения морали и нравственности, я все еще не коснулась того дна, подняться с которого не получится, насколько бы сильным не было желание, какой бы целеустремленной я не была, и к каким бы вынужденным мерам не прибегала. Все это - путь достаточно тернистый, сложный, устеленный множеством непреодолимых препятствий, оттого и безнадежный, потому что априори нельзя справиться с тем, что заведомо обречено на провал, а значит со временем мне в любом случае придется вернуться к тому, с чего начала. Это не тот случай, когда можно с уверенностью сказать: из любой - даже самой безнадежной - ситуации есть выход.
С другой стороны, я бы вполне могла пустить все на самотек, попросту отдавшись всем тем эмоциям, подстроившись под все те чувства, и с наслаждением приняв все те ощущения, которые голубоглазый в состоянии мне дать. Но стоит ли делать то, что, опять же, заведомо обречено на провал? Мужчина так рьяно пытается убедить меня в том, что и сама прекрасно знаю, пытается сделать так, чтобы я перестала неумело делать вид, будто мне не похер на него; хочет, чтобы я призналась? А смысл? Кому от этого станет легче? Ему? Или мне? Мне вот, если честно, легче точно не станет, потому что знаю прекрасно: на свою излишнюю откровенность я получу лишь едкий комментарий, самодовольный взгляд, и привычную ухмылку. А потом голубоглазый свалит, потому что ему все это никуда не уперлось, а мне снова придется вернуться к началу. Этакая игра, в которой по определению невозможно выиграть.
А я никогда заядлым геймером не была.

- О каком сюрпризе говорят родители? - спрашиваю у брата, плечом прижимая телефон к уху; жму на кнопку вызова лифта, которая почему-то на мгновение загорается привычным блекло-красным светом, но тут же погасает, хотя делать этого не должна. Жму на кнопку до тех пор, пока она не загорается вновь, - телефон едва не выскальзывает, но успеваю перехватить его.
- Ты че делаешь там? - настороженный голос Леона заставляет многозначительно фыркнуть.
- Трахаюсь, не слышишь что ли. - огрызаюсь, потому что, во-первых, гребанный лифт не желает отзываться - это раздражает, а во-вторых, брат либо ловко от ответа уходит, переводя тему, либо прикидывается идиотом. - С сюрпризом то там чего?
- Понятия не имею, я дома со вчерашнего утра не был.
- Заебись.
- Ида!
- Ни больше, ни меньше.
Двери лифта с характерным бурчанием и скрипом раскрываются, потому быстро прощаюсь, отключаюсь, а телефон сую в карман куртки. Все-таки ситуация с сюрпризом немного напрягает, заставляет меня хмуриться и задумчиво поджимать губы, изредка покусывая их.
А потом в поле зрения вновь появляется голубоглазый - кто бы мог подумать - вваливается в лифт все в том же полотенце, чем вызывает довольно неоднозначные мысли, но вполне объяснимую реакцию: в молчаливом недоумении вскидываю брови, собираюсь нарушить тишину, но мужчина делает это самостоятельно, объясняя все желанием вернуть телефон. Окей.

Едем мы молча; я лишь изредка искоса поглядываю на голубоглазого, но тут же запрокидываю голову, прикладываюсь затылком к прохладной стенке, и прикрываю глаза. Чувствую на себе его взгляд, собираюсь ответить что-нибудь едкое, но не успеваю, потому что в следующую секунду лифт начинает косоебить, свет, предварительно несколько раз моргнув, гаснет, а мы оказываемся заперты - кто бы мог подумать [2].

- Не знала, потому что по чьей-то милости занята была менее серьезными вещами. - взгляд съезжает на повязку, губы кривятся в язвительной, немного раздраженной, ухмылке; вытягиваю телефон из рук мужчины, обхожу его, попутно набрав номер отца. Наспех объясняю ему сложившуюся ситуацию, говорю о том, что приеду позже, и, не дожидаясь ответа, сбрасываю.
- Нет у меня клаустрофобии, - говорю уже более спокойно, но лишь потому, что взгляд утыкается в экран телефона. Еще пара секунд - и кабина лифта вновь погружается в темноту. - зато есть ощущение, что в прошлой жизни я знатно согрешила, раз в этой приходится страдать, - потому что мы слишком часто остаемся один на один, и это лишь масла в огонь подливает. - а ты постоянно топчешься рядом. Даже в лифте застрять нормально - без тебя - не получилось. - хмыкаю, и подаюсь назад, встретившись лопатками со стенкой лифта. Не сказать, что здесь была непроглядная темнота: я все-таки вижу едва различимые очертания стоящего неподалеку мужчины; а еще слышу его дыхание; а еще чувствую, что он, кажется, снова на меня смотрит.
- Два часа, да? - совсем тихий голос отражается от металлических стен и растворяется где-то в воздухе. - Счастье-то какое.
Если честно, то на подсознательном уровне я действительно была рада, что следующий два часа пройдут без проблем - наверное. У меня не возникало непреодолимого желания побыстрее оказаться в родительском доме - и пусть понимаю прекрасно, что радоваться вот этому - это то же самое, что и радоваться паре лишних часов, зная при этом о последующей неминуемой смерти, но все-таки это лучше, чем совсем ничего.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

То, что кот - это на самом деле вовсе и не кот, а кошка, меня на несколько долгих секунд вводит в состояние, максимально приближенное к ахуеванию. Длится оно не долго, потому уже буквально через мгновение взмахиваю головой, отчего рыжие волосы проскальзывают по открытым участкам шеи, заставив поежиться - щекотно. В не освященном лифте у меня не получается разглядеть лицо мужчины, хотя глаза к темноте привыкли - этого было достаточно лишь для того, чтобы различать в пределах кабины местонахождение голубоглазого, замечать очертания, то и дело сливающиеся с чернотой, наполнившей замкнутое пространство, и улавливать движения.
Теперь я начинаю понимать, почему Скотти с таким энтузиазмом оказывал-а знаки внимания, награждала мужчину своим царским мурчаньем, и предательски ластилась к нему так, как не ластилась ни к кому другому.
- Конкретно сейчас меня мало волнует половая принадлежность Скотти, - как-бы невзначай жму плечами, всем своим видом - а если быть точнее, то по большей части голосом - показывая, что первостепенной проблемой сейчас является далеко не отсутствие у кота яиц. - но твоей внимательности остается только порадоваться. - добавляю, немного сбавив тон; я все еще не вижу голубоглазого, но прекрасно чувствую, насколько вся эта ситуация кажется ему забавной, потому не сложно догадаться, какими именно эмоциями обрамляется в данный момент его лицо.
Наверное, когда-нибудь я смогу привыкнуть к подобным взглядам, откровенной насмешке, кривой ухмылке, и прочим вещам, свойственным мужчине, но конкретно сейчас, учитывая еще и то, что в лифте застряли, это неимоверно раздражает. Показательно цокаю языком, между тем поймав себя на мысли, что с негативными эмоциями, направленными в сторону голубоглазого, жить немного проще, потому что вместо желания вновь поцеловать, у меня возникает лишь потребность послать его в далекие дали.
И послала бы, наверное, да только мы заперты в лифте на ближайшие пару часов, так что все мои красноречивые посылы так и не увидят свет, оставшись ненавязчивым эхом где-то на задворках подсознания.

Больше я мужчине ничего не говорю; не хочу - да и говорить-то тут, в общем, нечего.
Проходит совсем немного времени, проведенном в тишине, которая вдруг нарушается каким-то странным грохотом, доносящимся то ли сверху, то ли откуда-то сбоку. Свет в кабине лифта загорается, но тут же начинает истерично мигать - на нервы, если честно, действует жутко; лифт совсем незначительно сдвигается с мертвой точки, с истошными скрипами и стонами опускается немного ниже - кажется, доползает до второго этажа - и замирает вновь; свет тут же гаснет, но мы не погружаемся в кромешную темноту: через неплотно закрытые двери пробивается тонкая, рваная дорожка света, рассекая темную кабину напополам как раз в том месте, где стоит голубоглазый.
Мой взгляд невольно проскальзывает по подтянутому мужскому телу, поднимается выше, проходится по лицу, и съезжает куда-то в сторону. Сейчас не тот момент, когда следует зацикливаться на привлекательности голубоглазого, который по "счастливому" стечению обстоятельств оказался в лифте практически голым.
По нам, и по тем ситуациям, в которые мы попадаем, можно анекдоты придумывать, если честно.
Вот только мне совсем не смешно.

Голубоглазый вдруг голос подает, раскатом грома пронесшийся по сознанию и вытянувший из пучин собственных мыслей, потому вздрагиваю от неожиданности, окидываю его подозрительным, слегка сощуренным взглядом, и непроизвольно отшатываюсь в сторону, встретившись плечом со стенкой, на которой расположилось безжизненное на ближайшее время табло с кнопками.
И снова я в углу, а мужчина снова сокращает расстояние, заставив сжаться так, словно через считанные секунды меня накроет безудержная волна, спрятаться от которой невозможно.

Словом, волна все-таки накрывает, вот только захлебываюсь я не от соленой воды, заливающейся в нос и рот, перехватывающей дыхание и стягивающей нутро тонкой, но острой проволокой, а от бесконтрольной дрожи, прокатившейся по всему телу сразу же, как только губы голубоглазого коснулись кожи.
На мгновение задерживаю дыхание, за долю секунды ставшее порывистым; покорно наклоняю голову, подставляя шею поцелуям, шумно втягиваю носом воздух, которого в тесной кабине лифта вдруг стало не хватать, а ладонями упираюсь в мужскую грудь. Я не пытаюсь его оттолкнуть, хотя следовало бы, потому что разум отчаянно вопит, корчится и извивается под гнетом тех противоречий, которые сам же и выдумал. Зачем только - непонятно, потому что тело в любом случае среагировало быстрее, чем мозг, а итогом тому становится вмиг возросшее от нуля до бесконечности напряжение, сконцентрировавшееся где-то внизу живота.

Его губы на моих губах, начавшие требовательный и настойчивый поцелуй, разом ломают все здравомыслие, рваными остатками теплящееся где-то внутри. Его руки, скользящие по телу - раскаленный металл, от которого - уверена - остаются заметные следы.
Сложно сопротивляться, когда сопротивляться вовсе и не хочется. Надо - знаю, что надо, но в очередной раз поддаюсь, прогибаюсь под натиском решимости, исходящей от голубоглазого; а еще понимаю вдруг, что в такие моменты этот мужчина - мой - и это неимоверно греет душу. Потом, когда все закончится, когда осознание тяжелым молотом ударит по голове, когда злость на собственное бессилие перед голубоглазым подаст признаки жизни, я обязательно укорю себя за эту слабость. Но это будет потом. Это будет тогда, когда лифт опустится до первого этажа, двери распахнутся, а мне останется лишь надеяться, что по возвращении в лофт меня встретит лишь кот - то есть, кошка.
А сейчас есть сильная грудь, в которую я все еще упираюсь ладонями, - они сжимаются, проходясь по коже ногтями, царапают; есть губы, по которым я провожу языком, углубляя поцелуй; есть бессовестные руки, которые опускаются по моему телу ниже, уходят под юбку, а затем становятся поводом для сдавленного стона, приглушенного поцелуем.
Мне не хватает воздуха; чувствую, как в области грудной клетки становится тесно, будто кто-то с силой давит на сердце и легкие, требует необходимую порцию кислорода, но не получает ее, потому что у меня нет сил, чтобы оторваться от необходимых сейчас губ.

И вдруг без того тесная кабинка лифта становится еще теснее - никогда бы не подумала, что меня это будет напрягать, ведь до сегодняшнего дня была уверена, что клаустрофобией действительно не страдаю.
Прервать поцелуй все-таки приходится, а еще приходится вытянуть руки, отодвинув от себя мужчину. В душной и жаркой кабине лифта мне становится не по себе, гулкие удары сердца слишком громким эхом отдаются в ушах, а я не нахожу вариантов лучше, чем попытаться отвлечься с помощью голубоглазого. Уверена, что он против не будет: подавшись вперед, прижимаю к стенке теперь его, касаюсь губами подбородка, ухожу поцелуями ниже - на шею, прикусываю кожу в области сонной артерии, чувствуя на языке заметную пульсацию, но долго там не задерживаюсь, потому что тут же опускаюсь к ключицам, оставляя едва ощутимый поцелуй на плече.

Подушечки пальцев скользят вслед за губами и языком, очерчивают мышцы, пересчитывают ребра, выпирающие от частого дыхания, дотрагиваются до напряженного пресса; я замираю лишь в тот момент, когда подбородком касаюсь мягкого полотенца.
Оно, впрочем, на мужских бедрах надолго не задерживается: выпрямившись, вновь начинаю поцелуй, а рука тем временем ловко забирается под ткань, сжимается на члене, проходится по всей длине; несчастное полотенце держится на добром слове - точнее, окончательно упасть ему не дает моя рука, тыльной стороной зажимающая махровую ткань между нами.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Честно говоря, я прибегаю к достаточно необычному способу отвлечься от внезапно нагрянувшего в гости ощущения, будто через считанные секунды стенки лифта начнут медленно сдвигаться, издавать душераздирающий скрип, скрежет, грохот, которые устрашающим похоронным маршем прозвучат в сознании. Никогда бы не подумала, что боязнь замкнутых пространств появится так неожиданно, хотя до этого пару раз доводилось оказываться в подобных ситуациях, но такого напряжения не чувствовалось.
Или, быть может, всему виной вовсе не клаустрофобия, которой на самом деле и нет, а присутствие мужчины, чьи умелые действия заставляют меня из раза в раз поддаваться, покорно склонять голову - не склонять, точнее, а наклонять в сторону для очередных поцелуев - и выбрасывать белый флаг, вместе с которым из головы вылетают еще и остатки здравого смысла, способные принять правильное решение.
Как оказалось, правильные решения во всем, что касается голубоглазого - это совсем не мой конек.

Жар обжигающими волнами проскальзывает по телу, острее всего чувствуется в тех местах, к которым прикасаются грубые ладони, и концентрируется в самом низу живота, тем самым высвобождая наиболее звериные, чуждые, а оттого странные, но дьявольски приятные конкретно сейчас инстинкты; доводы разума одним махом притупились, а этот нереальный контраст температур - горячего мужского тела и холодной стены, которой изредка касаюсь ладонью - лишь подбрасывает сухие поленья в костер и без того неплохо полыхающий, грозящийся спалить все, что находится в недопустимой близости, а затем и нас.

Я чувствую ладонь, зарывающуюся в густые волосы на макушке, чувствую, как мужчина решительно надавливает, заставляя опуститься ниже. Вновь проскальзываю губами по груди и прессу, обхожу стороной повязку, но едва ощутимо касаюсь ее подушечками указательного и среднего пальцев: это словно отрезвляет меня на мгновение, наводит на мысль о возможных последствиях, ведь трахаться, когда совсем недавно на зияющую рану неумелые швы пришлось накладывать - занятие такое себе; я взмахиваю головой, поднимаю взгляд, цепляясь им за скудно освященное мужское лицо, - голубоглазому, кажется, и вовсе на проблему в виде раны плевать, судя по затуманенному похотью и какой-то слишком звериной страстью глаза. Он вновь надавливает на макушку - и я опускаюсь перед ним на колени. Это стало каким-то слишком частым явлением за последнее время, что обязательно станет поводом для очередного самобичевания, медленно переквалифицировавшегося в злость на саму себя из-за отсутствия сдержанности и контроля в моменты, когда ситуация особенно остро того требует. Но случится это потом. Возможно, что это самое "потом" в конечном итоге отложится до "никогда", но это не точно.

Вскинув руку, я увожу ее за собственную голову, подцепляю указательным и средним пальцами непослушные волосы, и заглаживаю их на правую сторону исключительно для того, чтобы не мешались; ладонь медленно проскальзывает вдоль члена, после чего то же самое я проделываю, но касаюсь его теперь языком. Мне не слишком хочется торопиться, хотя отголоски сознания периодически намекают на то, что лифт в любой момент может вернуться в работоспособное состояние, а нас в любой момент могу застукать за непристойным, как обязательно выразятся случайные свидетели, занятием.
А вот голубоглазый наоборот терзаться долгими и томительными прикосновениями не желает, поэтому быстро берет все в свои руки, и начинает двигаться самостоятельно. Он делает это грубо, резко, не заботясь о том, что мне буквально через считанные секунды начинает не хватать воздуха, отчего глаза предательски слезятся, а из груди то и дело вырываются характерные звуки, совсем не похожие на стоны. Я бы не сказала, что прихожу от подобного в восторг, и неимоверно кайфую, но то, что нравится мне, конкретно сейчас никого не заботит. Замираю, не в силах вытерпеть и не в состоянии прервать; чувствую, как сердце лихорадочно бьется, едва-ли могу подстроиться под ритм, который мужчина задает самостоятельно, чувствую, как где-то внутри все сжимается от недостатка кислорода, и жмурюсь.

Мужчина кончает и отдаляется, а я наконец-таки втягиваю носом необходимую порцию кислорода, а вместе с тем сглатываю вязкую сперму, оставляющую во рту непривычное послевкусие.
Мне не удается привести дыхание в норму, не получается унять быстро бьющееся сердце, припечатывающееся к грудной клетке и с оглушительным стуком возвращающееся в исходное положение; кажется, будто слышу, как по собственным венам курсирует кровь, напоминающая сейчас раскаленную лаву, потому что слишком жарко, слишком горячо... слишком - вдруг - хочется продолжения, хотя в моменты, когда мои губы плотно обхватывают член, а мужчина, сосредоточенный исключительно на собственном удовольствии, двигается резко и грубо, единственное, что я хочу - это побыстрее отдалиться, причем не только от паха, но и от голубоглазого в принципе.

Решительный, но непродолжительный поцелуй вновь заставляет почувствовать нехватку кислорода; я на долю секунды отдаляюсь, судорожно вдыхаю, хотя в душной кабине лифта сделать это довольно сложно, а затем снова прикасаюсь к губам мужчины. Он целуется так же, как и трахается - ахуенно; я убедилась в этом еще в прошлый раз, хотя, возможно, поводом тому стал алкоголь, который и возвысил все ощущения до немыслимых высот. Впрочем, конкретно сейчас мне дана возможность почувствовать все то же самое, но на трезвую - а еще глупую, потому что нельзя, Ида, нельзя бл - голову.

Нельзя. Неправильно. Неприемлемо.

Слишком много этих "не", которые за долю секунды превращаются в сдавленное, прерывистое "даа" в тот момент, когда мужчина, развернув меня и заставив нагнуться, резко входит; выгибаюсь в пояснице, ощутив силу мужского тела, его твердый бугристый член, который с каждым толчком, казалось, проникает глубже. Одна ладонь упирается в стенку лифта, в то время как втору вскидываю, увожу назад, и кладу на мужской затылок; пальцы пытаются в волосах, изредка сжимают их, а я в какой-то момент надавливаю, заставляя голубоглазого наклонить голову так, что чувствую, как его нос касается моей шеи, как его горячее, частое, прерывистое дыхание опаляет кожу. Слегка поворачиваю голову, скольжу носом по его виску, а с губ срывается очередной стон, смешанный с едва различимой просьбой:
- еще
Я бы с каждым очередным толчком выстанывала его имя, если бы знала его, если бы решила, что следует знать. Но я не знаю, до сих пор не знаю - и это даже немного комично, учитывая, что сексом занимаемся уже второй раз.
На третий, возможно, у меня все-таки будет возможность исправить эту оплошность. Но это не точно, потому что третьего раза не будет. Конкретно сейчас я в этом уверена, но у жизни, как известно, на все есть свои планы.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я слышу, как в кармане куртки, которая в какой-то момент оказалась в самом углу лифта, настойчиво вибрирует мобильник, оповещая о входящем звонке и явной настойчивости звонящего; краем глаза замечаю тусклый свет дисплея, старательно пробивающийся через ткань; сжимаю зубы на нижней губе, но это скорее всего не столько от раздражающей дотошности отца - уверена, что звонит именно он, потому что терпеливости в определенные моменты ему не хватало - сколько в попытке заглушить стон, ведь откуда-то с первого этажа дома вдруг послышались достаточно громкие голоса, ворчливо обсуждающие в очередной раз выведенный из строя лифт. Они говорят что-то еще, но я отвлекаюсь и забиваю, потому что внимание тут же концентрируется на частых и грубых движениях, на разнобойном, но обоюдно-прерывистом дыхании, и на необходимости сдержать рвущиеся наружу стоны, сотрясающие стены не только этого лифта, но и, кажется, стены этого дома.
Впрочем, стоит ли их сдерживать?

Мужчина вдруг перестает двигаться, но не отдаляется. Наоборот, он прижимается ближе, заставляя почувствовать лопатками часто вздымающуюся грудь. Сейчас его действия в корне отличаются от тех, что были буквально несколько секунд назад, от тех, которые были в прошлый раз - и этот контраст искренне поражает: только что голубоглазый, заботящийся исключительно о собственном удовольствии, и концентрирующийся только лишь на своих желаниях, действовал крайне грубо, жестко, отталкивающе; сейчас его прикосновения и поцелуи лихорадят сознание, заставляют желать мужчину снова и снова, становятся поводом для неконтролируемых мурашек, проскальзывающих вдоль позвоночника - можно было бы подумать о том, что всему виной прохлада лифта, да только она, как таковая, не чувствовалась вовсе, потому как перебивалась жаром, исходящим от двух разгоряченных тел. Этот жар сплетался в нечто единое так же ловко, как языки пламени сплетаются друг с другом. Это пламя мне едва удавалось разглядеть в голубых глазах - не потому, что там ничего подобного не было, а потому, что обстановка не позволяла. Я не вижу, но все прекрасно чувствую. Сейчас чувствую, а что будет потом - не важно.

Я обязательно обо всем этом подумаю, обязательно взвешу все "за" и "против", и обязательно приду к тому итогу, в котором мужчина окажется далеко не тем самым принцем, которого ждут многие наивные девчонки. Принцы, как мне кажется, так ахуенно не трахаются. Почему? А потому, что принцы не вызывают такую бурю противоречивых эмоций, благодаря которой ненависть, злость, раздражение и откровенное желание послать нахуй, ловко гармонирующие с каким-то странным, неизвестным доселе, но почему-то как будто должным чувством необходимости в нахождении голубоглазого рядом, медленно, но верно превращаются во все то, что происходит сейчас: в дикий, звериный, по-своему ахуенный секс.
Он отталкивает, но в то же время дарит немыслимое количество самых ярких и самых запоминающихся ощущений; он такой же противоречивый, как и чувства, сопутствующие ему; он наводит на мысль, что этот раз обязательно окажется последним, но в то же время где-то на задворках сознания оставляет за собой тлеющую, едва уловимую надежду на то, что когда-нибудь подобный секс повторится.
В моей понимании он должен повторится именно с голубоглазым, хотя я все еще продолжаю верить, что удастся послать обнаглевшего мужика в далекие дали. И снова противоречия, которых в моей жизни вдруг стало слишком много.

Проходит совсем немного времени, прежде чем порывистые, но тихие стоны, срывающиеся с пересохших, обкусаных губ, вновь становятся громче и четче, потому что мужчина, заставивший выгнуться еще сильнее, возвращается к своему привычному темпу - быстрому, грубому, немного даже болезненному, от которого сжимаю зубы и морщусь. Эта боль моментально заглушается острым наслаждением; стоны вот-вот готовы превратиться в крики, но мне каким-то немыслимым образом удается сдерживаться. Пальцы на железном поручне с силой сжимаются, костяшки незамедлительно белеют, а тело, податливо прогибающееся и подчиняющееся, реагирует на каждый толчок, порождающий очередной стон, съезжающий на неразборчивую мольбу, в которой с трудом различимой была просьба.

Еще.

Я не должна этого делать, не должна просить не останавливаться, тем самым лишь больше распаляя его самодовольство, которое обязательно выльется в новую порцию язвительности, сарказма и насмешек. Я не должна, но все-равно это делаю.

Мужчина совершает еще несколько быстрых и грубых толчков, которые электрическими импульсами ни с чем не сравнимого наслаждения прокатываются по телу, заставляют максимально прогнуться, стиснуть зубы так, что они чуть было не лопаются от напряжения; тело, в свою очередь, словно судорогой сводит, мышцы сокращаются, вырывая из груди очередной протяжный стон, эхом разнесшийся по дому, и утонувший где-то в стенах тесной кабины лифта.
Голубоглазый кончает через какое-то время, отпускает меня и отдаляется, позволяя выпрямиться, упершись обеими ладонями в железный поручень. Ноги трясутся -  впрочем, как и все остальное тело - становятся ватными, и мне приходится потратить несколько долгих минут, чтобы привести свое состояние в относительный порядок. Прислонившись лопатками к железной стенке, делаю глубокий вдох, прикрываю глаза, и тут же выдыхаю.

Сколько там времени прошло? Когда нас уже выпустят? Мне не помешал бы глоток свежего воздуха, потому что в лифте все еще чертовски душно.

Произведя все необходимые манипуляции, стирающие с моего внешнего вида намеки на только что пережитый секс, я вновь замечаю, как дисплей телефона загорается. Подхватив куртку указательным и средним пальцами, подтягиваю к себе, выуживаю телефон, а ее перекидываю через поручень. Несколько звонков от отца, три от матери, один от Джонни - кто бы сомневался - и пара гневных смс о том, что меня помимо сюрприза ждет еще и разбор полетов.
В этот момент в голове проскальзывают самые разнообразные мысли, начиная от банального "отец проезжал мимо, решил все-таки заехать, а в итоге услышал стоны, которые слышать не должен - хотя, мало ли кто может тут трахаться, правда?" и заканчивая какими-нибудь совсем из ряда вон выходящими домыслами, в которых присутствуют высшие силы. Да не, бред какой-то.
Наспех набираю сообщение, мол, заехала к подруге, у которой случился конец света, поэтому задерживаюсь, и только собираюсь телефон обратно в карман убрать, как мужские пальцы, подцепившие волосы, решительно тянут на себя. Перевожу взгляд, вместе с тем поддаюсь и подаюсь к голубоглазому, глядя на него так, словно йети увидела.
Че за дела?

Его взгляд мне не нравится - от слова "совсем". Его руки, по-хозяйски сцепившиеся в замок за моей спиной, наводят на странные мысли - и вроде должно быть хотя-бы немного приятно, ведь находиться в объятиях сильного и решительного мужчины мечтают многие, но нет. Все портит его взгляд, его ухмылка, потому и чужие руки на собственной заднице мне не нравятся.
Ладонями, в одной из которых до сих пор сжимаю телефон, упираюсь в грудь голубоглазого, смотрю исподлобья, хмурюсь, и губы поджимаю. У нас не тот уровень отношений, который дает добро к подобным действиям - и тут плевать совсем, что мы трахались. Дважды.

- Ида. - отвечаю тихо, безучастно, а взгляд медленно съезжает на мужской подбородок. Впрочем, быстро возвращается обратно, еще несколько секунд цепляется за едва заметные голубые глаза, после чего я вытягиваю руки и подаюсь назад, прогибаясь в пояснице потому, что замок за спиной не позволял отойти. - А тебя.. - вопросительно вскидываю бровь, слегка скривив губы. - так, для галочки. - хмыкаю и вновь опускаю взгляд, многозначительно проскользивший по широким плечам. - И может ты все-таки меня отпустишь?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Предчувствие в который раз подкидывает верные мысли, а сюрприз оказывается не таким уж и приятным.

То, что помимо родителей меня встретил еще и дедушка, которого я не видела вот уже три долгих года - неожиданность; то, что все они были какими-то подозрительно счастливыми, довольными, за исключением Леона, который стоял чуть позади, прислонившись плечом к дверному косяку и как-то сочувствующе на меня смотрел - настораживает; то, что они сказали мне за семейным обедом - выбивает из колеи.
На деле оказалось, что дед прилетел из далекой Германии совсем не потому, что дьявольски по внукам соскучился, а для того, чтобы ошарашить меня новостью о необходимом замужестве с каким-то там парнем, чье состояние исчисляется далеко не сотнями тысяч. Родственники в один голос начали твердить о том, насколько это выгодный брак и какие серьезные последствия он за собой несет; достаточное количество раз напомнили о том, как глубоко в прошлое уходят корни нашей семьи - достаточное для того, чтобы я эту самую семью почти возненавидела; приводили примеры самых выгодных браков, и утверждали, что мне на роду написано выйти замуж не по большой и искренней любви, а по расчету, который станет выгодным как для одной стороны, так и для другой.
А знаете, что было в этой ситуации самым обидным и безжалостно ломающим грудную клетку? То, что отец, в свое время плюнувший на все эти писанные законы и правила, женившийся далеко не на той, которую навязывали семейные традиции, а на той, которую полюбил, в этой ситуации занял непоколебимую сторону деда.
В последний момент, когда прозвучала фраза о том, что мы на несколько дней уезжаем в Кёльн, и что никакие возмущения не принимаются, мне и вовсе показалось, что вся семья разом оказалась по другую сторону баррикад - даже брат, в чьи глаза я заглядывала в попытках отыскать поддержку, старательно уводил взгляд, сопел, пыхтел, а затем и вовсе куда-то ушел. Помните, я как-то уже говорила о том, что не попадала в ситуации, когда верный друг оказывается хуже заклятого врага? Сейчас, кажется, со мной происходит именно это, вот только в роли друга выступает семья.

Меня, естественно, никто слушать не собирался; они просто поставили перед фактом, всучили в руки билет на самолет, и отправили паковать вещи. На просьбу съездить в лофт ответили категоричным отказом - сказали, что все необходимое есть дома, а то, чего нет, куплю в Германии.
Я позвонила Джонни, рассказала ему ситуацию во всех подробностях, услышала в его голосе не только откровенное ахуевание, но и искреннее сочувствие, а потом попросила, чтобы он заезжал в лофт и кормил Скотти.

Кёльн, который мне всегда нравился, и по которому я первое время после переезда дико скучала, после этой поездки стал каким-то до жути ненавистным и чужим. Потенциальный жених, которого представили на шестой день пребывания в городе, показался мне слишком напыщенным, слишком надменным, и до остервенения неприятным типом, которого не волновало абсолютно ничего, кроме собственного состояния. Он всем своим видом показывал, что не терпит отказов не потому, что так заточен его паскудный характер, а потому, что он попросту их никогда не получал. "Тот, кто имеет деньги - имеет всех" - сказано это было настолько пафосно, да еще и улыбкой мерзкой приправлено, что меня едва ли не перекосоебило.
А потом я с самым безучастным лицом и титаническим хладнокровием ляпнула первое, что пришло в голову:
- У меня уже есть жених. - увидеть в тот момент лица собравшихся - бесценно, для всего остального есть мастеркард. Парень же, впервые получивший вполне решительный отказ, несколько раз изменился в лице, открыл рот, силясь что-то сказать, но тут же его закрыл, напоследок наградив меня красноречивым взглядом.

***

В Сакраменто мы возвращаемся в неимоверном напряжении и гордом молчании. Родители предпринимают попытку начать разговор, пытаются привести веские доводы, и искренне верят, что смогут вдолбить в мою рыжую голову то, что этот брак - необходимость, но слушать их я, конечно же, не собираюсь. Наш разговор в очередной раз превращается в громогласную ссору, сотрясает стены родительского дома, а громко хлопнувшая напоследок дверь ставит во всем этом дерьме отнюдь не жирную точку, а многозначительную запятую. Знаю, что родители вряд ли отстанут, учитывая их боевой настрой и железобетонные намерения, подкрепленные маячащим на горизонте благосостоянием, которого в свое время отец благополучно лишился. Все потому, что женился не на той, а теперь, видимо, отыграться решил на мне. Чудесно.

В родительском доме я не задерживаюсь, потому быстро уезжаю в лофт, искренне надеясь, что там меня ждет долгожданный покой, которого эти две недели - а то и больше - так не хватало. Но покой, как оказалось, нам только снится.

Первым делом меня настораживает то, что голодное животное не вылетает навстречу, скрипя своим пронзительным мяуканьем; потом странные звуки, доносящиеся откуда-то из недр помещения, заставляют напрячься. Кульминацией становится голубоглазый, которого замечаю на диване: лица я не вижу, но то, что это именно он, чувствую будто на подсознательном уровне.
- Ты, блять, издеваешься? - простите, вырвалось. - Впрочем, да, я и забыла о том, какой ты мудак. - раздраженно фыркаю, многозначительным жестом бросаю на пол сумку, едва не задевшую несчастную кошку, и ухожу на второй этаж.
Я злюсь на родителей, злюсь на саму себя, на весь блядский мир злюсь, но еще больше я злюсь на Олега за то, что его безобидная, казалось бы, выходка, о которой узнала лишь в Германии - потому что до этого другие проблемы были - стала поводом для лишнего раздражения. Он украл у меня деньги - то, что это был именно голубоглазый, мне довелось понять, пройдя тернистый путь: сопоставить факты, вспомнить некоторые моменты, о которых вспоминать вовсе не хотелось, сложить дважды два, и в самом конце наконец-таки получить злополучные четыре. И я бы не злилась долго, не питала к мужчине самые ужасные на тот момент эмоции, если бы этих гребанных трех сотен не понадобилось для возвращения домой. А они понадобились: вернулась бы на несколько дней раньше, и тогда, быть может, ссоры с родителями не было бы, но из-за отсутствия финансов, которые Олег благополучно спиздил еще тогда - в лифте, я оказалась буквально прикована к сложившемуся положению тяжелыми кандалами.
Только когда обнаружилась пропажа, когда кошелек оказался пуст, а в голове эхом отозвалась последняя фраза, небрежно брошенная голубоглазым, мне довелось понять весь блядский смысл не только конкретно этих слов, но и моего херового положения.
И я вроде даже успокоилась мало-мальски, пока тешила себя мнимыми надеждами на благоразумие родителей, но стоило увидеть знакомый взъерошенный затылок, как вся злость разом наваливается, придавливает, и отпускать, кажется, вовсе не собирается.

Через пятнадцать минут, переодевшись и немного успокоившись, я возвращаюсь на первый этаж. Там все еще есть кошка, есть Олег, а в холодильнике есть пиво. Не виски, но тоже пойдет.
- Подвинься. - бессовестно скидываю чужие ноги с дивана, тут же валюсь на освободившееся место, банку прижимаю бедром к подлокотнику, и включаю плазму в надежде, что какая-нибудь херовая новость о случившемся наводнении поможет мне расслабиться. Способ, конечно, немного варварский, ведь чужое горе и все такое, но, как показала практика, когда видишь, как кому-то хреновее, чем тебе, то жить сразу становится легче.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Отредактировано Octavia Rossi (11.02.2018 14:41:19)