Серебристая дорожка лунного света, пробивающаяся через широкие стеклянные вставки, расположившиеся по всей площади стены, нарочно построенной под небольшим наклоном, расплывается по помещению, представляя собой единственный источник освящения. Из окна открывается довольно завораживающий вид на город, и я бы сейчас без сомнений заострила на этом внимание - невольно делаю это каждый раз, когда возвращаюсь после смены далеко за полночь - если бы не мужчина, волей изворотливого случая вновь оказавшийся в моем лофте и на моем диване.
Так и замерев на небольшом выступе, который на несколько сантиметров выше уровня пола - импровизированный порог - стоя со скрещенными на груди руками и поджатыми губами, я пристальным, внимательным взглядом провожаю голубоглазого. Он вроде бы более-менее оклемался, но проблемы с навигатором явно сохранились, потому пришлось проследить за его телодвижениями, дабы избежать никому ненужные последствия.
Немного расслабляюсь, как только мужик тяжелым грузом валится на мягкий диван, блаженно выдыхает, и бубнит что-то неразборчивое себе под нос - или разборчивое, но я не прислушиваюсь. Через округленные губы выдыхаю тоже, тру большим и указательным пальцами переносицу, и наконец-таки делаю несколько шагов вглубь лофта. Кот, проигнорировавший неожиданного гостя, с топотом стада индийских слонов сбегает с лестницы, не удосуживается преграду в виде дивана обежать, потому ловко запрыгивает на его спинку, но тут же продолжает свой путь, приземлившись всеми четырьмя лапами на поясницу голубоглазого. Оттолкнувшись от него, спрыгивает на пол, пулей промчавшись мимо меня в сторону кухни. Со стороны дивана вновь доносится бурчание - оно более разборчивое и просящее воды, но хрен там - слишком много чести, а я все еще помню подставу с украденным кошельком, из-за которого проблем теперь, кажется, целый вагон.

Усталость, измождённость, и не слишком устойчивые после недавних событий нервы - смесь довольно гремучая и легковоспламеняющаяся. А я, гонимая желанием почувствовать наконец-таки долгожданное спокойствие и расслабленность, в этот огонь без раздумий подлила масла: выпила стакан виски в баре - он меня не опьянил, но разум безбожно быстро погряз в мутной, белесой пелене алкоголя. Я соображала тогда, соображаю и сейчас, но хочется выпить еще, потому что расслабиться окончательно так и не удалось. На работе этого не давала сделать работа, как ни странно, ведь сложно отдаться во власть скользящему в крови градусу, когда в сознании яркой неоновой вывеской мигает слово "пиздец", причем пиздец этот написан огромными такими буквами, ведь в любой момент мог доебаться управляющий, которому впору работать ищейкой - перегар чует за версту. Сейчас этого не дает сделать мужчина, которого я по доброте душевной - или дурости, что более вероятно - притащила к себе, потому как оставить его на произвол судьбы не позволила совесть. Впрочем, может и не совесть это была, а ответы таятся в чем-то ином, но сейчас мне слишком лень копаться в себе, силясь отыскать там то, чего вовсе может и не оказаться.

Прежде чем скрыться в недрах кухни, кидаю в сторону голубоглазого еще один короткий взгляд. Он все так же лежит - я все так же флегматично веду плечом, отворачиваюсь, и топаю дальше, попутно стянув с головы резинку, едва сдерживающую копну рыжих волос. Они тут же рассыпаются по плечам, спадают на лицо, - подушечками пальцев заглаживаю их в сторону, между тем второй рукой на ощупь нахожу начатую бутылку бурбона, припрятанную за посудой на тот случай, если тотальный пиздец в гости нагрянет. А он, как оказалось, последнее время ко мне зачастил.
Плеснув янтарный напиток в стакан, я делаю несколько глотков, морщусь, жмурюсь, и кривлюсь от насыщенного горького вкуса. Бурбон горячит язык, обжигает глотку, падает в пустой желудок, обжигая его точно так же, и остается на губах горьковатым послевкусием.

Крепкие напитки мне доводится пить крайне редко, поэтому не удивительно совсем, что уже буквально через считанные минуты - около пяти прошло, кажется - соображалка начинает работать туго, глаза лишь с должным усилием могут сконцентрироваться на чем-то одном, а в голове наконец-таки остается желанная тишина.
Впрочем, тишина длится не долго, причем не только в голове, но и в лофте.

Я, говоря откровенно, с самыми серьезными намерениями собиралась отправиться спать, но возня, донесшаяся из-за спины, а за ней и шаркающие шаги, заставляют меня сделать глубокий вдох, нахмуриться, а после обреченно зажмуриться, потому что прекрасно знаю, кому все это богатство принадлежит.
Все равно искренне удивляюсь, когда, обернувшись, вижу перед собой мужчину, довольно уверенно держащегося на ногах, хотя совсем недавно ему с трудом удавалось поднять руку.
- А как я тебя назвала? - бровь вопросительно изгибается, а взгляд неотрывно наблюдает за голубоглазым, который приближается слишком уж решительно. - Если ты про отца, то это была не я, а таксист. - жму плечами, мол, моя хата с краю. Мужчина же продолжает свое уверенное наступление, чем ввергает меня в секундный ступор, - эй, приятель, ты вообще-то лежать должен, сопеть в обе ноздри, и слюни пускать, а не смотреть на меня вот этим своим пожирающим взглядом дикого зверя, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке.
Я действительно себя так чувствую, но все это вызвано далеко не банальным страхом. Пячусь, но делаю это не опасливо, а, скорее, по инерции. Все происходит ровно до тех пор, пока позади меня не возникает предательская стена, в которую упираюсь лопатками и затылком. Мужчина останавливается передо мной, находясь в слишком опасной близости.

Даже в тот момент, когда голубоглазый одним резким движением заводит мои руки за голову, ловлю себя на ужасающей мысли: не боюсь. А еще не испытываю желания вырываться, хотя отголоски здравого смысла, не затронутые пучиной алкоголя, настойчиво вопят о том, что стоит взять себя в руки. Я на мгновение прикрываю глаза, перед которыми тут же появляются мутные картинки сна, приснившегося совсем недавно и оставшегося в памяти выгравированным клеймом.
Понимание, что все происходящее - действия неправильные и неприемлемые, извивающимся змеиным клубком скользит на границе сознания, чем заставляет меня испытывать мучительное противоборство между тем, что правильно и разумно, и тем, что желанно и необходимо - пусть и поводом тому стал алкоголь.
Я цепляюсь взглядом за пьяные глаза, проблесками серебра отражающие тусклый лунный свет. Они холодные и глубокие, словно бескрайние воды ледовитого океана, чего нельзя сказать о губах, которые, в свою очередь, обжигающе горячие, создающие неподдельный контраст наслаждения, от которого по коже пробегают мурашки. Не замечаю даже, если честно, как майка улетает куда-то в сторону, а мужчина оказывается на максимально недопустимом расстоянии.
Ощущение, будто нутро завязывают в плотный узел и тянут куда-то вниз живота, не заставляет себя долго ждать. Это приятно и неимоверно будоражит, заставляя чашу весов склоняться не в сторону того, что правильно, а в сторону того, что сейчас кажется слишком необходимым. Из груди вырывается бесконтрольный стон, но звучно не очерчивается, потому как закусываю губу - в итоге получается лишь шумный выдох, встретившийся с мужским плечом.

В какой-то момент мои ладони, до этого покоящиеся на прохладной столешнице по обе стороны от меня, уходят к торсу голубоглазого, проскальзывают по прессу, который хорошо чувствуется даже сквозь ткань футболки, и поднимаются к груди и плечам. Замирают - и в этот момент я вытягиваю руки, заставляя мужчину отдалиться и выпрямиться. Он смотрит на меня немного удивленно и с толикой раздражения, потому как явно подобных действий не ожидал. Мое сбивчивое дыхание упрямо отказывается приходит в норму, руки продолжают упираться в мужскую грудь, а сосредоточенный взгляд прикован к лицу. У меня нет ни сил ни желания взвешивать сейчас все "за" и "против". Единственное, что мне сейчас хочется острее всего - это наяву почувствовать все то, что чувствовала во сне.
- Я об этом пожалею. - на хриплом выдохе говорю, но не столько для того, чтобы слова дошли до мужчины, сколько для себя - этакая констатация факта. Жалеть буду обязательно, но не здесь и не сейчас.
Сейчас я благополучно шлю в далекие дали все доводы разума, для успокоения души ссылаюсь на выпитый алкоголь и иллюзорно невменяемое состояние, увожу ладони от мужской груди вверх - к шее, и притягиваю к себе, решительно коснувшись губ, которые все еще горчат от смеси выпитого алкоголя и недавно выкуренной сигареты.
Мне не очень нравится то, что наше положение не слишком равноценно - я уже без футболки, а мужчина еще одет - поэтому, не прерывая поцелуй, цепляюсь пальцами за края футболки и тяну ее вверх. Оторваться от губ все-таки приходится, но, честно признаться, увиденное стоит того.
- Я определенно об этом пожалею. - бурчу и снова притягиваю голубоглазого к себе, начиная новый, более настойчивый поцелуй. Язык проходится по внутренней стороне нижней губы, которую тут же прикусываю зубами чуть сильнее, чем планировала, и оттягиваю на себя; ладонь левой руки сжимается на шее со стороны затылка, в то время как вторая ладонь решительно уходит вниз, опускается на пах, и сжимает член через плотную ткань джинсов.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Все те же отголоски здравого смысла упорно продолжают извиваться на задворках сознания, предпринимают безрезультатные попытки пробиться сквозь вязкую, мутную пелену алкоголя, вмиг подскочившим в крови градусом скользящим по венам, и пытаются донести до меня вполне разумные доводы, ведь мужчина, находящийся в самой непосредственной и на данный момент такой желанной близости - это не тот человек, в чью власть вот так беспечно следует отдаваться. Я все это понимаю и принимаю, чувствую, как грудь судорожно вздымается и тут же опадает, вымаливая еще немного контроля, чтобы устоять, слышу этот навязчивый голос в своей голове, эхом скользящий по стенкам черепной коробки, но не нахожу сил, чтобы остановиться; и прислушиваться, как оказалось, не собираюсь, потому что здесь и сейчас, в этом помещении, залитом туманными дорожками серебристого света, когда властные губы впиваются настойчиво и решительно, лишая всякой возможности сделать необходимый глоток свежего воздуха, обжигающие ладони, изучающе касающиеся кожи на открытых участках, оставляют, кажется, заметные красноватые следы, а под подушечками пальцев отчетливо ощущаются грубые мышцы прекрасно сложенного тела, я не нахожу сил заглушить в себе жгучую необходимость поддаться искушению - не хочу, впрочем, тоже.
Я списываю все на выпитый ранее алкоголь, искренне верю в то, что это именно он стал катализатором к тем действиям, которые стали поводом для обоюдно учащенного дыхания, хриплых выдохов, и будоражащих кровь прикосновений. В действительности все эти домыслы все четче очерчиваются ложью, потому что пресловутая гордость упрямо не позволяет признаться в собственной слабости и отсутствии какого-либо контроля. Мне всегда думалось, что во всех вопросах, напрямую касающихся мужчин и положения тел в пространстве, я была крайне сдержана и подходила с металлическим хладнокровием, смешанным с вычурным высокомерием.
Сегодня этот металл прогнулся, прошелся по периметру затейливой остроугольной трещиной, и едва ли не с оглушительным треском надломился у самого своего основания.

Формально мы планируем заняться пьяным, абсолютно случайным сексом, который в равной степени доставит удовольствие обоим, останется острым послевкусием наслаждения и приятной усталости, и забудется так же внезапно, как и начался; по факту - нет, потому что каждое действие мужчины, на которое мое тело незамедлительно отзывается шумным, прерывистым вздохом, каждый его хриплый выдох куда-то в губы, взгляд, конкретно сейчас затуманенный высоким градусом и желанием, но все такой же уверенный и осознающий - все это точь-в-точь повторяет события моего сна, заставляя изнемогать от жгучего желания, но в то же время содрогаться в ужасающем понимании возможных последствий, ведь во сне этот человек был для меня чем-то большим, чем хамоватый мудак, бессовестно ввалившийся не только в лофт, но и в мою жизнь.
Это немного пугает, а вот этих приятных секунд взаимного наслаждения не должно было быть вовсе. Но это есть, это происходит на самом деле, а степень моего самообладания медленно, но верно сходит на нет, выдвигая на передний план самые порочные влечения. Виной тому становится мужчина, чье разгоряченное тело так крепко прижимается к моему, чьи отнюдь не нежные поцелуи терзают мои губы, прикусывают их, оттягивают, заставляя то и дело подаваться вперед, а руки по-хозяйски сжимаются на моем теле, позволяя почувствовать какую-то странную, доселе неизвестную, а оттого немного чуждую защищенность.
Меня наверняка ждет долгий и тяжкий процесс самобичевания, если все происходящее отложится в памяти, но конкретно сейчас думать об этом мне не хочется.
Вместо этого остервенело хочется, чтобы конкретно сейчас, в эту самую секунду, голубоглазый целиком и полностью принадлежал мне. К слову, он и так принадлежит, а мне это дьявольски нравится.

Я чувствую, как легкие начинают стягиваться от недостатка кислорода, потому приходится оторваться от губ, податься немного назад, и шумно втянуть носом такой необходимый сейчас воздух. Левая ладонь все так же зарывается в волосах, сжимает их, чем не позволяет мужчине вновь припасть губами к разгоряченной коже; правая ладонь без лишних колебаний и весьма умело справляется с ширинкой, уходит под одежду, сжимается теперь непосредственно на члене, и тут же проходится по всей его длине. Улавливаю реакцию, отчего губы невольно растягиваются в легкой усмешке. Она тут же растворяется, потому что мужчина вновь начинает издевательски исследовать мое тело, тут же пронизывающе реагирующее на все прикосновения и поцелуи, отдающие смесью табака и перегара.

Мне это нравится, я этому бессовестно поддаюсь, между делом изучая собственными губами и подушечками пальцев каждый сантиметр сильного торса; губы съезжают на колючую щеку, заставившую поморщиться, но не прерывающую процесса. Слегка прикусываю кожу, ухожу чуть ниже, и переносицей надавливаю на подбородок, заставляя запрокинуть голову; оставив несколько коротких поцелуев в ложбинке между подбородком и шеей, я проскальзываю языком по коже вниз, останавливаюсь на ключице, прикусываю кожу и тут же выдыхаю, потому как чувствую пальцы между собственных ног - правую невольно увожу в сторону, в то время как левая уходит мужчине за спину, давит, заставляя прижаться ближе.

Кот, явно не вдохновленный происходящим, многозначительно мяукает, разнося по лофту свое звонкое, скрежещущее "мяу", награждает нас странным взглядом, и поспешно удаляется.
Я не обращаю на это никакого внимания, будучи целиком и полностью увлеченной процессом. Теперь уже обе ноги скрещиваются на мужской пояснице, руки обнимают за сильную шею, когда голубоглазый в очередной раз подхватывает и уносит в сторону стола. Здесь больше места, здесь лучше, а новый контраст холодной столешницы с соприкоснувшейся разгоряченной спиной дарит яркие, томительные ощущения, сплетающиеся плотным комом где-то внизу живота, зудящие, и требующие незамедлительного продолжения.
Мужчина, словно уловивший мои мысли и заметивший немую просьбу, переходит к действию. Он не нежен, его касания не отзываются неподдельным трепетом, а намерения не самые безобидные, но и это мне, как ни странно, чертовски нравится. Прогибаюсь в пояснице, упираюсь затылком в столешницу, когда мужчина входит, вгоняя член на всю длину и ту же начиная двигаться. Из груди вырывается неконтролируемый стон, моментально растворившийся в душном, наэлектризованном воздухе; ладони упираются в напряженный пресс, проскальзывают по нему ногтями, царапают, оставляют заметные полосы и едва ли не раздирают кожу до заметно проступающих капель крови.

Дыхание становится намного глубже и чаще, стоны - громче, сердцебиение - быстрее. Я прикусываю губу, чувствуя металлический привкус, но мне слишком хорошо, чтобы заострять на этом внимание. А вот голубоглазый, кажется, намерен испробовать сегодня все - и даже больше. Он тянет меня за волосы, заставляя принять вертикальное положение. Неслышно фыркаю, но подаюсь вперед, а после и вовсе оказываюсь перед ним, гладя мутным, застеленным возбуждением и алкоголем взглядом сначала лицо, выражающее привычную ухмылку, а затем и тело: грудь, вздымающуюся от частого дыхания, напряженные мышцы, не менее напряженный пресс, и член, который вижу перед собой, прекрасно понимая при этом, на что именно намекает мужчина.
В любой другой ситуации я, наверное, послала бы его в далекие дали. В любой другой ситуации, скорее всего, ничего подобного не было бы вовсе, мужчина не стоял бы передо мной полностью раздетый, впрочем, как и я перед ним, и вообще мы бы не трахались, полностью отдавшись порыву опьяненного сознания.
В любой другой ситуации, но не в этой.
Сейчас я отчего-то не нахожу в желаниях голубоглазого ничего паскудного и постыдного, ничего недопустимого, и ничего из ряда вон выходящего. Именно поэтому, подняв на него короткий взгляд, я подаюсь вперед и медленно провожу языком по всей длине члена. Мне нравится реакция мужчины, мне нравится чувствовать, насколько в этот момент он... мой? Пожалуй, да, конкретно сейчас он точно так же мой, как и я точно так же его. Это пройдет, это растворится в сознании ближе к утру, когда от происходящего останется лишь приятная усталость в теле и ленивое желание проваляться в постели до обеда. Но это случится не скоро, а пока у меня есть возможность не только насладиться мужчиной, но и доставить ему максимум удовольствия.
Совсем недавно он одержал надо мной вполне решительную победу, когда рассекретил, когда подставил, и когда без зазрения совести вторгся в личное пространство. Сейчас у меня есть возможность отплатить ему той же монетой, вот только номинал ее будет немного выше, а победа в разы слаще.

Без сомнений, голубоглазый назвал бы все это слабостью и моим неумелым сокрытием истинных мотивов.
Голубоглазый, как мне кажется, не любит называть вещи своими именами, хотя все прекрасно знает.

Языком еще несколько раз прохожу вдоль члена, не тороплюсь, медлю, дразню, но уже через считанные секунду, обхватив его губами, начинаю двигаться более активно, между тем помогая себе ладонью, которая проходится по члену в такт движениям губ. Я практически касаюсь носом паха, беру его на всю длину, но тут же подаюсь назад; изредка замираю, делаю это до тех пор, пока воздуха начинает не хватать, или спазмы тошнотворными признаками не заставляют податься назад, выпуская член изо рта.
Мне не очень нравится наше положение в пространстве, но - на удивление - нравится то, что происходит. Вряд ли бы в здравом уме и трезвой памяти я поддалась собственному порыву и желаниям голубоглазого, но стоит ли сейчас об этом думать?
В какой-то момент я отдаляюсь, поднимаю взгляд, лукавыми бликами поймавший серебристый свет луны, а затем поднимаюсь сама. Пальцы цепляются за мужское запястье, тянут в сторону дивана, но отнюдь не он становится моей целью.
Кухня - это хорошо; кухня - это, я бы сказала, даже замечательно, а в сексе, как мне конкретно сейчас думается, следует испробовать не только все виды оного - только не за раз, господибоже - но и возможные варианты в виде кроватей, диванов, столов, и прочих прелестей. В данный момент мне хочется, чтобы мужчина был снизу, а в той части, которая оборудована под кухню, слишком холодный и твердый пол. Не то, чтобы я беспокоилась... просто не хочется, чтобы впоследствии мужчина обвинил меня еще и в простуде.

А вот на мягком ковре возле дивана очень даже неплохо.
Я вновь прижимаюсь к горячему, вспотевшему телу, скольжу по нему ладонями, опустившимися на член, касающийся низа моего живота, а затем возвращаю их к плечам, надавливаю, заставляя мужчину опуститься. В его не самом трезвом и скоординированном состоянии сделать это труда не составляет.
Губы цепляют мочку уха, язык проходится по контуру татуировки и уходит ниже - опускаюсь до тех пор, пока короткий поцелуй не остается на паху, а затем и на члене, который снова обхватываю губами, начав двигаться быстрее.
Я обязательно об этом пожалею. Мне обязательно станет стыдно, но произойдет это не здесь и не сейчас.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Сегодняшняя ночь бесстыдна и как-то уж слишком непривычно вульгарна. Она растягивается, оттеняя собой пресловутое самобичевание, которое наутро обязательно нагрянет в гости, сделает это свойственно неожиданно, беспечно, и по-хозяйски вальяжно. Точно так же, как двумя днями ранее в мою тихую, размеренную, привычную колею жизни вклинился мужчина, который в эту самую секунду лежит на полу в наполненной матовым серебром света помещении, скачкообразно и изредка протяжно выдыхает каждый раз, когда я, обхватив член губами плотнее, беру его глубже, действую решительнее, чередуя медленные и дразнящие движения с быстрыми и немного рваными от подступающих к горлу позывов тошноты.
Нравится реакция голубоглазого, - я не вижу его лица, но зато прекрасно слышу хрипловатые выдохи и чувствую, как отзывается его тело на каждое мое движение. Никогда не считала себя умелым в этом плане человеком, но прекрасно знаю о том, что правильный минет может довести мужчину практически до бессознательного состояния.

В какой-то момент инициатива полностью переходит в сильные мужские руки. Я чувствую ладонь на собственном затылке, подаюсь назад, слегка взмахиваю головой в попытки сбросить ее, но цепкие пальцы путаются в волосах, надавливают, вновь заставляя взять член на всю длину, а вот обратно отдалиться не получается. Голубоглазый не позволяет мне пошевелить головой, вместо этого начинает двигаться самостоятельно, причем делает это самым грубым образом. Не сказать, что подобный поворот чертовски нравится, - я вообще, если честно, минеты никогда не делала, и хрен бы его знал, почему согласилась это делать именно сегодня и именно с этим человеком, потому его напористость и дикость немного пугают.
Упершись ладонями в его ноги, мне удается сделать короткий, скомканный вдох через нос, но этого оказывается катастрофически мало, отчего буквально через несколько секунд воздуха снова начинает не хватать. Жмурюсь, чувствую, как глаза начинают слезиться от спазмов и неприятного чувства, словно легкие тисками сжимают - их будто кто-то с силой сдавливает, между тем вонзая острые иглы и опаляя газовой горелкой.
Ощущение не очень притягательное, но длится оно относительно недолго, потому что спустя несколько быстрых и резких движений мужчина кончает, его хватка слабеет, а у меня появляется возможность сделать долгожданный вдох.

На самом деле, ловлю себя на довольно двоякой мысли: с одной стороны, меня только что поимели в рот; с другой стороны, как ни странно, но мне это даже понравилось. Сильные руки, звериная дикость, напористость - все это сполна компенсирует ту грубость, которой в мужчине, как оказалось, довольно много. Мне не доводилось видеть его таким в жизни, в ситуациях, которые требуют проявления этой самой грубости - и, честно говоря, желания увидеть нет - но в сексе это может ловко перерасти в достаточно мощный контраст, от которого низ живота начинает тянуть еще больше.
Понимаю, что хочу продолжения, хочу в полной мере насладиться мужчиной, ведь знаю прекрасно, что наутро все растворится белесой дымкой, останется мутным шлейфом приятной усталости, и ворвется в голову укоризненными позывами, пульсирующей болью отдающимися в висках. Я буду корить себя за эту слабость, буду искать себе новые оправдания, способные унять злость на собственное поведение, смешанную со стыдом, и, уверена, больше никогда не подойду к голубоглазому ближе, чем на три метра.
Но все это будет завтра, а пока мне хочется до конца насладиться его прекрасно сложенным телом, все тем же напором, и животной страстью.

Голубоглазый на долгие лирические отступления не разменивается, понимает, для чего я, поднявшаяся и выпрямившаяся, приближаюсь, едва касаясь губами широкой груди, потому уже через считанные секунды моя спина касается ворсистого покрытия, а горячее тело нависает сверху. Сглатываю комок вязкой слюны, оцарапавший гортань, пробегаюсь быстрым взглядом по лицу мужчины, а на приглушенном выдохе из груди вырывается стон, когда его губы и язык вновь начинают вычерчивать влажные дорожки на моем теле, заставляя тяжело дышать и извиваться, словно змея, пойманная безжалостной рукой змеелова.
Обе ладони находят свое место на шее со стороны затылка, уходят чуть выше, путаются во взъерошенных волосах, слегка надавливают, изредка не позволяя мужчине отдалиться после очередного поцелуя, но надолго не задерживаются.
Его действия - быстрые движения пальцами - становятся поводом для более громких стонов, разрезающих тишину так же умело, как и отточенный до идеала нож, без лишних усилий вонзающийся в податливую плоть.

Ловкие руки карманника ловки во всем.
Впрочем, не только руки.

Несколько раз меняется поза, но отнюдь не темп, с которым мужчина трахает меня, тем самым заставляя срываться на крик, не способный, кажется, уместиться в четырех прочных стенах просторного лофта. Ощущение, будто соседи - их нет в здании, где располагается мой лофт, но есть в соседних - становятся невольными слушателями нашего обоюдного наслаждения. Мне плевать, пусть хоть весь город слышит.
Я скольжу ладонями по напряженной, вспотевшей спине, подушечками пальцев медленно считаю позвонки, а после, когда указательный и средний пальцы замирают на пояснице, ногтями прохожусь вдоль хребта; не забочусь о том, что там наверняка останутся заметные полосы; не забочусь о том, что точно такие же заметные полосы останутся в моем сознании - они в скором времени зарубцуются, но буду ли незаметны? Подумаю об этом позже.

Мужчина толкается бедрами неуступчиво, напористо, резко и грубо, отчего дыхание то и дело сбивается, скатывается на хриплые вздохи, звучно очерчиваемые таким же сбивчивым стоном. Я двигаюсь в такт настолько, насколько позволяют закинутые на сильные плечи ноги.
Голубоглазый, думается, хорош во многом; голубоглазый умело трахает - мозг, как мне кажется, в особенности, но сейчас не об этом.
Еще несколько движений в том же темпе, грубо входящий на всю длину член - и по телу проскальзывает электрический разряд, словно кто-то безжалостно приложил к нему оголенный провод. Прогибаюсь в пояснице, упираюсь затылком в ковровое покрытие, не сдерживаю громкий стон, безудержно сорвавшийся с обкусанных губ.
Мужчина тоже себя ждать не заставляет: притягивает к себе, требовательно направляет мою голову к члену - гадать о его намерениях не приходится. Хватает всего нескольких быстрых движений, чтобы почувствовать на языке сначала горячую пульсацию, а затем и вязкую сперму, сглотнув которую, я окончательно расслабляюсь, затуманенным взглядом скольжу по потолку, а после поворачиваю голову в его сторону. Он точно так же обращает на меня внимание, смотрит, словно ждет какой-то реакции, или, быть может, дальнейших действий.
Отворачиваюсь практически сразу, увожу взгляд в сторону, приподнимаюсь, упершись ладонями в пол. Все происходит в гробовой тишине, разбавляемой лишь частым дыханием, с трудом возвращающимся к привычному ритму. Я замираю на мгновение, прикусываю нижнюю губу, искоса посмотрев на голубоглазого, после чего быстро разворачиваюсь, оставляю короткий поцелуй на внутренней стороне его предплечья - ближе к сгибу локтя - и поднимаюсь на ноги. Они слушаются с трудом, тело все еще бьет мелкая дрожь усталости, а сознание форсирует единственная мысль - отдохнуть.

Ухожу в сторону кухни, нахожу там свою одежду, и одежду мужчины. Одеваюсь для того, чтобы через пару минут вновь раздеться - переодеться, если быть точнее - наполняю стакан холодной водой, выпиваю половину, и возвращаюсь обратно в гостиную. Футболка и джинсы летят в сторону голубоглазого, мой короткий взгляд уходит туда же, еще раз с наслаждением проскальзывая по рельефному телу.
- Душ знаешь где. - говорю, не отрывая взгляда от татуировки на шее, медлю еще пару секунду, а затем, сделав еще несколько глотков воды, топаю дальше. На втором этаже немного темнее - лунный свет сюда почти не попадает: стакан ставлю на прикроватную тумбочку - он едва ли не падает, потому что оказывается на самом краю, но вовремя сдвигается к середине тыльной стороной ладони; на ощупь нахожу пижаму, переодеваюсь, и валюсь на кровать. Выдыхаю сквозь слегка приоткрытые губы, между тем поймав себя на странной, немного пугающей, размытой алкоголем мысли: было бы, возможно, намного лучше, если бы голубоглазый сейчас лежал рядом, бурчал что-то там пьяное и неразборчивое, и убаюкивал своим шумным дыханием.
Дернув головой в попытке отогнать от себя странные мысли, прикрываю глаза и устало зеваю.
Обо всем дерьме, случившемся за последнее время, лучше подумаю утром.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Ночь проходит на удивление спокойно и безмятежно. Крепкий сон в этот раз не смог нарушить даже громкий, звонкий, перебойный гул полицейских сирен и редко шипящий, приглушенный голос из динамиков громкоговорителя, - копы каждую ночь будоражат и сотрясают этот район своими облавами, силясь разогнать образовавшиеся в этих местах группировки: кто-то занимается мелким разбоем, совершая набеги на близлежащие круглосуточные магазины, хозяева которых уже давно прячут под прилавками дробовики; кто-то торгует наркотиками, потому в поздний час нередко можно столкнуться с очередным обдолбанным товарищем, едва на ногах способным держаться, но воинственно бросающим вызов всему блядскому миру; есть, как оказалось, и более серьезные люди, промышляющие грабежами в особо крупных размерах, умело ускользающие от цепких лап правопорядка, и с поразительной ловкостью скрывающие свое местоположение. Выстрелы, истошные вопли, звуки разбивающихся стекол и чужих жизней - привычная симфония этой окраины, заставившая добропорядочных людей боязливо озираться по сторонам.
Я научилась уживаться со всем этим, научилась не обращать внимания на нередкие крики о помощи, доносящиеся из ближайшей подворотни. Родители до сих пор считают, что живу в благоприятном районе - смешно даже. Брат до сих пор ворчит и грозится рассказать все отцу - не расскажет, потому что сам - далеко не подарок на рождество. А еще мне удалось найти правильно выверенный маршрут, позволяющий избегать лишние проблемы каждый раз, как возвращаюсь домой поздней ночью после очередной смены.
Странно немного, что вот уже полгода живу бок о бок с полнейшим хаосом улиц, а проблемы на плечи свалились с совершенно иной стороны. У этих проблем необычайно голубые глаза - глубокие, отсвечивающие дьявольским блеском - широкие плечи, и безудержный поезд приоритетов. У меня - устрашающее отсутствие выдержки и изумительное желание ввязаться в них еще больше.

Телефон настырной вибрацией из под подушки оповещает о звонке и становится поводом для недовольного бурчания. Морщусь, причмокиваю пересохшими губами, и отворачиваюсь, утыкаясь в подушку, под которую сую обе руки, другой щекой. Одеяло едва не соскальзывает на пол, когда сгибаю левую ногу.
Звонок повторяется, спугнув остатки сна и тлеющую надежду на то, что удастся поваляться в постели еще немного. Не удастся, потому что дотошный Джонни - звонит именно он - сегодня необычайно настойчив.
- Ты живая? - первое, что слышу, положив телефон на ухо и вытянув руки перед собой для того, чтобы сдержанно, аккуратно потянуться.
- Тебя это удивляет? - лениво отзываюсь, хмыкаю, между делом приоткрыв один глаз.
- Вопросом на вопрос - значит, все в порядке. На самом деле я переживал, - его голос становится чуть тише, а привычную улыбку уловить не удается. Быть может, это я слишком сонная, чтобы замечать такие нюансы. - ты уехала с каким-то мужиком. С пьяным мужиком. Он мне не понравился... - я бы удивилась, если бы понравился. - вставляю свои пять копеек и усмехаюсь. - поэтому я и звоню, волнуюсь, вдруг он маньяк какой.
- Не маньяк, - успокаиваю друга, между делом зевнув, шумно выдохнув, и потерев переносицу. - просто знакомый, который взломал мою дверь, завалился в мой лофт, и занял мой диван. Восхитительно, правда?
- Не то слово. Мне стоит волноваться?
- Единственное, за что тебе стоит волноваться - это собственная жизнь, потому что если ты еще раз разбудишь меня в такую рань - обещаю, Саммерс, твоя смерть будет мучительно долгой.
- Вообще-то уже почти двенадцать...
- Иди к черту, Джонни. - фыркаю и кладу трубку.
Двенадцать - это не час, и даже не два, а я привыкла просыпаться именно в это время. Правда, бывают и исключения, которые требуют подъема аж в восемь утра, потому что надо в срочном порядке тащить свой зад в универ, но над этим я работаю.

Больше поспать мне, естественно, не удается. Провалявшись еще около пятнадцати минут, я все-таки нахожу в себе силы, чтобы принять сначала вертикальное положение, а затем и подняться. Хочется пить, голова немного побаливает, а во рту как будто свора собак сдохла. Приходится зарулить в ванную комнату для того, чтобы привести себя в порядок, и только после этого пойти в сторону кухни за необходимой таблеткой и стаканом прохладной воды.

Лениво шлепая босыми ногами по прохладному паркету, я краем глаза замечаю развалившегося на диване мужика. Честно надеялась, что он свалит, но нет - лежит себе мирно, сопит в обе ноздри, а кот - предатель пушистый - разлегся у него на спине. Это мужская солидарность, или коварный замысел? Впрочем, похер, потому что конкретно сейчас меня больше волнуют воспоминания прошлой ночи, безжалостно ворвавшиеся в голову и заставившие замереть на мгновение. Взгляд, искоса наблюдавший за голубоглазым, уходит в сторону; прикусываю нижнюю губу, прерывисто выдыхаю, и, чертыхнувшись, топаю дальше.
Как ни странно, но мне не стыдно за то, что совсем недавно мы неплохо так потрахались; мне не стыдно и за то, что в поле зрения мужчины попала в пижаме, которая хоть и прикрывает то, что должно быть прикрыто, но отнюдь не предназначена для демонстративного шествия в сторону кухни.
Мне стыдно за то, что где-то на задворках сознания копошится стойкая мысль: не отказалась бы повторить. А еще я, как и предполагалось ранее, жалею о случившемся, но не потому, что не нашла в себе сил сопротивляться, а потому, что это стало поводом для каких-то странных, непонятных, а оттого чуждых ощущений. Мужчина был хорош - и я совру, если начну доказывать обратное. И мужчина все еще здесь, чем все только усложняет.

Качнув головой в попытке отогнать от себя назойливые мысли, ухожу в кухню, выпиваю таблетку, и замираю, упершись ладонями в ребро столешницы. Стою в этом положении до тех пор, пока хриплый голос не нарушает мое гнетущее состояние. Голубоглазый просит воды и таблетку. Или топор, который я по доброте душевной ему предоставила бы, если бы он у меня был. Остается только вода, таблетка, и стойкое ощущение, будто мы - типичная такая пара, в которой мужик ужрался и встретился с великим похмельем, а женщина заботливо его от этого похмелья избавила. Вот только мы - не пара. Мы, если так посудить, и не друзья. Даже знакомыми нас не назвать, потому что до сих пор не знаем имен друг друга - я поняла это только сейчас, когда хотела ответить, уже рот открыла, но тут же закрыла его обратно и нахмурилась, встретившись с поражающим осознанием.
Сначала я, некогда примерная дочь и прилежная ученица кафедры археологии, ступила на кривую и тернистую тропинку криминала; теперь без зазрения совести занялась сексом с человеком, имени которого не знаю, и который намного старше. Что с тобой, Крамер? Скатилась? Дальше этого дна вряд ли будет второе дно.

Как оказалось, оно есть, просто я пока не в полной мере это ощутила.

- Не умирай, будь так любезен, - бурчу, но стакан воды и таблетку все-таки приношу. Краем глаза замечаю следы на журнальном столике - у кого-то явно слишком много лишних рук - поджимаю губы, и награждаю мужчину укоризненным взглядом. - и не рассматривай это как жест искренней заботы. - киваю на стакан. - Я просто не хочу возиться с твоим трупом. - жму плечами и валюсь в кресло. Локтем упираюсь в подлокотник, кулаком подпираю висок, взглядом почти дыру в голубоглазом прожигаю.
- Почему ты все еще здесь? - вопрос не только в моей голове звучит, но и обрамляется тихим, спокойным тоном, сорвавшимся с губ; вместе с ним я чувствую стойкое ощущение дежавю. Этот вопрос уже задавала, задавала совсем недавно, и именно этому человеку. Прошлый раз он ушел без лишних разговоров. Сейчас что-то мне подсказывает, что все будет не так уж и просто.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Кулак все так же подпирает голову, костяшками указательного и среднего пальцев достаточно ощутимо давит на висок, изредка совершает едва уловимые круговые движения, чем приглушает неприятно ноющую боль, отзывающуюся пульсирующими приступами и уползающую к переносице переливающейся зеленоватыми оттенками змеей - она безобидная, не ядовитая, но достаточно агрессивная и настойчивая, потому упрямо продолжает кусать сознание, заставляет морщиться периодически, секундно жмуриться, и сдержанно выдыхать через слегка приоткрытые губы. Особенно часто приходится это делать, когда тишину нарушают голоса - мой ли, или мужчины - не важно.
Взгляд из под слегка нахмуренных бровей - не со злости нахмуренных, а, скорее, от неприятных ощущений и мыслей - скользит по сонному, страдальчески кривящемуся лицу мужчины, который, в свою очередь, открыто, без особого стеснения, с привычной для себя наглостью разглядывает меня, отчего непроизвольно, незаметно ежусь, почувствовав, как вдоль позвоночника проскальзывает толпа неконтролируемых мурашек - мое состояние едва ли может выдать на мгновение ушедший куда-то в сторону пола взгляд. В ту сторону, где прошлой ночью мы бездумно трахались, ссылались на выпитый алкоголь, привычно остающийся в подобных ситуациях крайним, и не задумывались о том, что наши действия могут быть расценены и осуждены самым беспощадным образом.
В сознаниях людей давно выгравирован определенный свод правил, которому, как многие убеждены, безукоризненно должны следовать все - в целом, и каждый - в частности. Шаг влево, шаг вправо - и несоизмеримый ни с чем камень обвинений безжалостно свалится на плечи - сильные мужские, или хрупкие женские - не важно, потому что противостоять, в большинстве своем, не удается ни тем, ни другим. Но в любом правиле есть исключения, потому у редкого человека все-таки получается из этого неотесанного камня сделать что-то стоящее, искусное, привлекательное; этим редким человеком, как мне кажется, является голубоглазый, но является не потому, что на все руки мастер, а потому, что, судя по его отношению ко всему происходящему, чужое неодобрение его мало трогает.
Этих правил слишком много, чтобы успевать следить за каждым, но как минимум одно из них нам довелось нарушить, причем сделали мы это по обоюдному согласию, с затуманенным, но достаточно заметным пониманием, и с полной самоотдачей. Речь идет о разнице в возрасте: она, быть может, первым делом в глаза не бросается, ведь, как я уже говорила, мужчина хорош собой и все такое прочее, но все-таки это отнюдь не умаляет того факта, что она все-таки присутствует и вряд ли вписывается в пятилетний разгон.

Впрочем, может все обойдется?

Мужчина говорит, говорит весьма четко и понятно. А еще - мне так кажется - чертовски громко, потому снова непроизвольно морщусь и жмурюсь. Кулак перестает упираться в висок, разжимается, прикладывается мягкой ладонью к щеке, но тут же уползает в верх, путаясь в волосах. Я хмурюсь сильнее, сердитый взгляд находит лицо голубоглазого, правда долго на нем не задерживается, потому что голубоглазый, в свою очередь, успевает скрыться в недрах одеяла, предварительно обвинив меня во всех смертных - и не очень - грехах. Совсем охренел?

- Если ты забыл, - спустя несколько относительно недолгих, но довольно напряженных секунд гробового молчания, начинаю я в тон только что брошенным в мою сторону словам. Продолжаю точно так же смотреть на мужчину, и пусть лица его мне не видно, но зато заметно, как с каждым моим нарочито громким словом - а нехуй выебываться - одеяло от бесшумного дыхания начинает вздыматься и опадать немного чаще. - то мужик до меня доебался с твоей подачи. Если бы ты не слил ему информацию про меня, то и выжирать полторы бутылки водки не пришлось бы. А еще тебя никто не просил встревать. - фыркаю, упираюсь ладонями в подлокотники, и поднимаюсь. Делаю это чересчур резко, потому приступ боли, тяжелой кувалдой ударяющий по вискам, ждать себя не заставляет. Зажмурившись, шумно выдыхаю через нос, - на мужчину больше внимания не обращаю, но добавляю:
- И по твоей милости этот припадочный теперь знает, где я живу.
Стиснув зубы, я сглатываю подступивший к горлу ком, поводом которому стало раздражение и какое-то слишком навязчивое чувство обиды и обреченности, а после вовсе ухожу, оставив голубоглазого один на один со своими тараканами.

Свежесваренный кофе бодрит.
Пожалуй, на этом мои кулинарные навыки подходят к концу, хотя кухня стоически терпит все экзекуции хозяйки - меня, то есть - на которую периодически нападает желание заебенить какую-нибудь вкусную хрень, подаваемую в самых богоподобных ресторанах, заслуженно награжденных мишленовской звездой.
В холодильнике находятся несколько яиц, колбаса, лимон, и какая-то зелень - не помню, чтобы покупала что-то подобное, но похер. Цитрусовый товарищ, подталкиваемый тыльной стороной ладони, откатывается вглубь холодильника, а вот все остальное после недолгих манипуляций оказывается на сковороде.

Телефон, расположившийся на столешнице, начинает активно вибрировать, оповещая об очередном входящем звонке.
- Слушаю и внимаю.
- Ты дома? - ровный голос брата звучит так, будто в данный момент он сосредоточенно чем-то занимается, при этом нехотя отвлекаясь на настырно доебывающуюся меня. Какая-то неправильная цепочка последовательности выстроилась в моей голове, если честно.
- Нет, в Нарнии.
Я прекрасно слышу размеренное сопение в трубке. А больше ничего не слышу, потому что Леон хранит священное молчание, изредка выдыхает, и чем-то шелестит.
- И? - не выдерживаю, при том напрочь забываю про покоящуюся на плите сковороду. Если я могу дождаться, когда брат соизволит ответить, то вот еда - вряд ли. Впрочем, она и не ждет, а спокойно так начинает подгорать. - Ты позвонил за утренней порцией сарказма, или по делу? - не глядя сдвигаю сковороду в сторону.
- А, да. Че я звоню то..
- Да, че ты звонишь то?
- Отец просил тебя.. - в этот момент лофт наполняется громогласным ревом голубоглазого, что не ускользает от внимания Леона - он, кажется, даже от дел своих важных отрывается. - Кто это? - его настороженный голос приправляется подозрительным сопением, а я прикрываю динамик ладонью, хотя толку от этого, скорее всего, нет вовсе.
- Эм... Джонни.
- Голос у него какой-то странный. Заболел что ли?
- Ага, на голову. - испепеляющий взгляд уходит в сторону мужчины, губы сжимаются до тонкой полоски, а глубокий вдох, наполнивший легкие воздухом, пропитанным запахом горелой еды, не позволяет ни расслабиться, ни отвлечься. - Я тебе позже перезвоню. - и отключаюсь.

Мужчина как-то слишком уж бодро подрывается с места, втискивается в джинсы, и шустро оказывается рядом, без колебаний отпихивает меня от плиты, при этом еще и ворчать начинает. Ахуел? Моя кухня - мои правила, блть: хочу - кишки "чужого" на сковороде поджариваю, а хочу - этой же сковородой по твоей наглой, самодовольной морде проезжаюсь. Но вслух говорю совсем другое:
- Хуйня - это то, что ты несколько минут назад изображал, лежа на диване. Актер из тебя так себе. А это, - через левое плечо киваю на сгоревшую еду, от которой тонким, едва заметным шлейфом тянется белесая, мутная дымка. - должна была быть яичница, но мироздание против, луна не в той фазе, и вообще че ты хочешь? - скрещиваю руки на груди, поясницей упираюсь в ребро столешницы кухонного гарнитура, и вскидываю бровь. Вопросительный взгляд уходит в сторону голубоглазого, - прикусываю губу, дожидаясь не ответа даже, а очередную порцию сарказма, приправленного ухмылкой, успевшей стать для меня какой-то слишком привычной.

От увлекательного и познавательного занятия, смешанного с немного - на самом деле много - удивленными взглядами в сторону топчущегося у плиты мужчины, меня отрывает неожиданный гость, весьма настойчиво приложившийся кулаком к массивной двери. Вскидываю бровь, поворачиваю голову к источнику такого душераздирающего звука, а затем, оттолкнувшись от столешницы и расцепив все еще скрещенные на груди руки, топаю встречать того, кто нагрянуть решил нежданно-негаданно.
- Ты забыла, да? - в мой адрес прилетает не самый доброжелательный вопрос, а сурово сдвинутые к переносице брови подруги лишь подливают масла в огонь.
- Забыла что? - откровенно удивляюсь, но когда из-за спины девушки выруливает мальчишка пяти лет отроду, бессовестно отпихивает меня в сторону, и скрывается где-то в недрах лофта, я складываю дважды два, получаю в сумме нужные четыре, и многозначительно прикладываюсь ладонью к многострадальному лбу. - Забыла, да. - обреченно соглашаюсь, вздыхаю, и отхожу в сторону, намереваясь пропустить подругу. Она отрицательно качает головой, ссылается на неотложные дела и на то, что уже давно должна быть в другом месте, и поспешно сваливает, напоследок кинув что-то вроде "я заберу его через пару часов". Знаю, что эти пару часов обязательно превратятся в "я задерживаюсь, потерпи еще полчасика", а в итоге любимую подругу мне доведется увидеть лишь ближе к вечеру.

Проводив девушку, я возвращаюсь к голубоглазому, которого, кажется, вся эта ситуация не особо радует - слишком уж странно он себя ведет. Впрочем, его поведение - не мои проблемы. Моя проблема сейчас развалилась на диване, врубила мульт, и с важным видом заявила, что знает о наличии прилагающейся к плазме приставки, потому намеревается оккупировать и то, и другое. Весело.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Отредактировано Octavia Rossi (04.01.2018 11:52:05)

С того момента, как голубоглазый, весьма остро отреагировавший на появление в моем лофте постороннего ребенка, самым скоропостижным образом собрался и свалил с горизонта, прошло четыре дня. Четыре дня относительного спокойствия, привычного течения жизни, и соседства с моими внутренними демонами, так некстати решившими навестить меня буквально на следующий же вечер.
Мужчина ушел так же резко и неожиданно, как и появился. Не сказать, что на момент, когда дверь с оглушительным грохотом захлопнулась, я словила себя на неподдельно-грустной мысли, что не хотела с ним расставаться. Нет, на самом деле за первые пятнадцать минут мне довелось с облегчением выдохнуть, почувствовать долгожданное умиротворение, и наконец-таки перестать испытывать это странное ощущение каждый раз, когда смотрела в светлые глаза, пестрящие ярким блеском издевки, которая была свойственна этому мужчине, - я все еще считаю, что его глаза - отдельный вид искусства, но вслух об этом, конечно же, никому и никогда не скажу.
Наверное, если бы не мальчишка, решивший устроить в моем лофте настоящую Хиросиму, то самобичевание не заставило бы себя долго ждать, нагрянуло в самый неподходящий момент, вальяжной походкой вторглось в сознание, устроилось там, заняв самое удобное место, а у меня не нашлось бы сил со всем этим справиться, потому, без сомнений, довелось бы из раза в раз перекручивать в голове случившееся. Это странно. Это немного непривычно. Это пугало тогда, и сейчас это пугает точно так же.
Особенно сейчас, потому что прошло четыре злоебучих дня, а мужчина каким-то немыслимым образом продолжает присутствовать в моей жизни, хотя рядом его вовсе нет.

Полное осознание случившегося пришло ко мне на третий день. Я мирно сидела дома, никого не трогала, с наслаждением пережевывала бутерброд, и с деланным флегматизмом наблюдала за безрезультатными попытками Скотти развести меня на угощение - настолько жалобные глаза вы вряд ли когда-либо видели. Все было замечательно ровно до того самого момента, пока незапланированный перекус плавно не перерос в незапланированный послеобеденный сон, любезно напомнивший о том, что в моей жизни в определенный момент присутствовал голубоглазый.
Никакой конкретики о том, что именно приснилось, у меня не было, но стойкие мысли о мужчине самым бессовестным образом начали ветвлять в пределах черепной коробки, порой подбрасывая слишком неожиданные воспоминания. Они, видимо, и пробудили тех демонов, которые до сих пор продолжают мерзко хрипеть, свистеть, издеваться и насмехаться, мол, ты, дорогуша, вляпалась в такое дерьмо, из которого выбраться не всегда получается даже у самых матерых умельцев.
Я пыталась, я боролась, я предпринимала самые разнообразные попытки отвлечься: периодически вытаскивала Джонни на вечеринки, куда ходить в принципе не очень любила; работала в две смены, чем удивляла на только друга, но и управляющего - он вообще до этого искренне считал, что работник из меня такой себе получился; я даже припрятанную бутылку бурбона благополучно осилила, но все это желанного результата так и не возымело: мысли о голубоглазом как шараебились в моей многострадальной голове, так и продолжали это делать, пока решительная братская рука не вытянула меня из лофта в сторону родительского дома - Леон, за время нашей непродолжительной поездки, умудрился вынести мне мозг лекцией о вреде алкоголя, курения, и прочих прелестей, которые так и норовят прилипнуть к людям нашего возраста. Он говорил, говорил много и ворчливо, а у меня одна единственная мысль в голове на тот момент вертелась: знал бы ты, братишка, какой чудный секрет не дает мне покоя вот уже несколько дней.

У родителей, как ни странно, мне удалось отвлечься. Наверное, это все потому, что времени на самобичевание было не так много, ведь мать с отцом хлебом не корми - дай нотации почитать, уму-разуму поучить, и еще раз упрекнуть в том, что скатилась по наклонной, учиться стала плохо, универ прогуливаю, и вообще фу такой быть.
Впрочем, были и приятные моменты в виде теплого семейного вечера, шутливых перепалок с Леоном, вкусной домашней еды, и спокойного, безмятежного сна. Голубоглазый наконец-таки оставил меня в покое, исчез не только из поля зрения, но и из головы, что не могло не радовать.
А радоваться, как оказалось, я начала слишком рано.

***
На часах почти половина девятого вечера, в доме приятно пахнет свежей выпечкой и приготовленным в духовке мясом, мать продолжает чем-то гремень на кухне, а я, развалившись в любимом отцовском кресле-качалке, мирно - но без особого интереса - читаю оставленную им книгу - она связана с археологией, а эта тема, как оказалось, меня давно уже не прельщает.
- Ты сегодня работаешь? - со стороны кухни доносится голос матери, приглушившийся бряканьем крышек. Приходится отвлечься, на секунду перестать ненавязчиво отталкиваться пяткой от журнального столика, отчего кресло замирает в слегка наклоненном положении.
- Да. - отвечаю так, чтобы женщина услышала, а взгляд возвращается к началу абзаца в намерении вновь его перечитать.
- А поесть успеешь? - спустя пару минут вновь раздается голос.
- Да. - отвечаю снова, но теперь еще и глаза закатываю, шумно вдохнув воздух, на секунду задержав дыхание, отчего щеки недовольно надулись, а затем так же шумно выдохнув.
- К себе после работы поедешь? - такое ощущение, что у этой женщины врожденный талант доебаться, при этом даже не подозревая о том, что доебывается.
- Да, мама! - не выдерживаю и рявкаю; откидываюсь на спинку кресла, прикрыв глаза и тру указательным и большим пальцами переносицу.
- Ты чего кричишь? - мать появляется в гостиной, окидывает меня взглядом из под вскинутых бровей; заметив книгу, добавляет: - Так ты читаешь? Сразу бы сказала, - отмахивается, закинув полотенце на левое плечо. - и как, нравится?
- Да, мама, нравится! А конкретно вот этот вот абзац, - тыкаю указательным пальцем в книгу, но тыкаю наугад. - нравится мне вот уже третий по счету раз.
На этом наш разговор подходит к своему логическому завершению; женщина, участливо кивнув и как-то странно улыбнувшись, возвращается к своим занятиям, а я возвращаюсь к своему, правда уже через пятнадцать минут подрываюсь с места, потому что вдруг осознаю, что опаздываю. Наспех перекусив, закинув нужные вещи в рюкзак, и попрощавшись с матерью, я вываливаюсь из дома, на ходу застегивая молнию на кожанке, что по цвету не слишком отличается от моих волос, и валюсь в машину.

В баре оказываюсь спустя двадцать минут, застаю Джонни на своем рабочем месте, стоически терплю его медвежьи объятия и привычные вопросы о Скотти, а потом не замечаю даже, как стрелка на часах давно за полночь перевалила. До конца смены остается не так много времени, - мне хочется верить, что пройдут они быстро и безболезненно.

- Это к тебе, кажется.. - раздается над ухом недоверчивый голос друга, который, перехватив мой вопросительный взгляд, кивает в сторону барной стойки. Поворачиваюсь, вижу перед собой голубоглазого, поджимаю губы, и отворачиваюсь снова. Прикрыв глаза, сдержанно вздыхаю, и мысленно матерю судьбу за то, что снова привносит в нее мужчину. Вместе с ним в голове вновь начинают вертеться мысли, от которых я так остервенело пыталась избавиться. Избавилась ведь, зачем снова то бередить? Или просто думала, что избавилась?

- И тебе не сдохнуть, - усмехаюсь, когда поворачиваюсь снова, сделав шаг к барной стойке. - хотя, кажется, это не слишком уместно. - добавляю после того, как проскальзываю взглядом по бледному лицу, заглядываю в тусклые, потухшие глаза, замечаю, как от очередного движения мужчина едва заметно морщится. - Кабана не предложу - тут тебе не ресторан дикой кухни - но пару бургеров организовать можно. - упершись предплечьями в столешницу, поворачиваю голову, пальцами показываю Джонни, мол, пожрать принеси, и беззвучно - одними губами - добавляю, что принести надо именно бургеры - просто это, говоря откровенно, самая сносная еда, от которой наутро не придется обниматься с белым другом. Парень все понимает - всегда удивлялась этой нашей фишке - понимать друг друга без слов - кивает, и сваливает с горизонта. Я же возвращаю взгляд к мужчине, пытливо на него смотрю, поджимаю губы, и прихожу к выводу, что либо он уже где-то догнался, либо все намного хуже.
- Ты как вообще? Выглядишь хреново. - констатирую и без того заметный факт, а потом зачем-то протягиваю руку вперед и прикладываюсь тыльной стороной указательного и среднего пальцев ко лбу голубоглазого - делаю это непроизвольно, как-то на автомате, потому не сразу соображаю всю странность этого действия. Холодный липкий пот, бледность, вялость - не слишком радостные симптомы. Понятия не имею, что именно стало тому причиной, но знаю одно - пиздец.
- Нет, я за тебя не переживаю. - отнекиваюсь, перехватив взгляд, хотя где-то на задворках сознания все-таки копошится это странное чувство. Мне оно не нравится - и это не потому, что я так хочу, а потому, что вся эта хрень лишь подтверждает мои самые страшные догадки: мы знакомы всего ничего, даже имен друг друга не знаем, но мужчина отчего-то стал какой-то слишком важной частью моей жизни. Стал ли, или все-таки это просто все те же демоны шалят?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Голубоглазый совершенно спокойно заявляет о том, что с ним все в полном порядке, хотя внешний вид буквально кричит, вопит, глотку раздирает в попытках доказать обратное. Хрен бы знал, какими именно мотивами руководствуется мужчина - то ли погеройствовать решил, то ли просто таким образом пытается убедить не меня даже, а себя в том, что все и впрямь хорошо - но я не дура вовсе, и пусть с точными науками теплых отношений у меня никогда не было, но о том, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, прекрасно знаю. Какими бы весомыми не были доводы голубоглазого, насколько сильным не было бы мое желание довериться его словам и расслабиться, итог все равно остается один и тот же: его вид оставляет желать лучшего, а здоровый человек вряд ли станет выглядеть настолько ужасно.
Голубоглазый в данный момент действительно ужасен - и речь идет далеко не о его характерных чертах, паскудных ухмылках, и нездоровой тяге показать себя с самой непревзойденной стороны.

Левую руку, пальцами которой только что касалась мужского лба, убираю сразу же, как только мужчина дергается и отдаляется. Каждое его резкое движение - да и не резкое, впрочем, тоже - моментально отражается на лице то на секунду сведеными к переносице бровями, то плотно поджатыми губами - они и без того бледные, пересохшие, но от напряжения становятся какими-то слишком уж мертвецки блеклыми.
- Ладно, тебе виднее. - жму плечами и отдаляюсь, выпрямляюсь, хотя недоверчивого взгляда от мужского лица не отрываю. Не нравится мне то, что происходит здесь и сейчас, в этом баре, насквозь пропахшем едким дымом дешевого табака, перегаром, смешанным с потом, и едва уловимым ароматом готовящихся на гриле котлет. Но еще больше не нравится то, что происходит в моей голове.
Я пытаюсь задушить в себе эти странные порывы, пытаюсь выкинуть в дальний и самый темный ящик мысли, которым не должно быть места в сознании, пытаюсь более отстранено смотреть на все, что каким-либо образом касается голубоглазого, но либо у меня не хватает выдержки и решимости - или сил - либо я всего-навсего упрямо пытаюсь раздуть из мухи настоящего мамонта, вместо того, чтобы расслабиться и взглянуть на все с более нейтральной стороны.
Ни одна из попыток успехом не венчается, а мне в какой-то момент начинает казаться, будто намного проще поверить в существование оборотней и вампиров, поверить в то, что где-то в горах живут самые настоящие драконы, верно выполняющие свои прямые обязанности и охраняющие принцесс, а Санта-Клаус действительно приносит детям подарки, удивительным образом протискивая свое внушительное пузо в узкие дымоходы.

В эту самую секунду, стоя перед мужчиной и все тем же недоверчивым взглядом изредка съезжая в сторону прочих посетителей, мне как-то слишком наивно - по-детски - кажется, что в сказку поверить и правда проще, чем признаться самой себе в остром, обжигающем изнутри, безжалостно топчущем и свойственно пугающем беспокойстве за мужчину. Он ведь всего лишь за пару дней умудрился привнести в мою относительно тихую и спокойную жизнь столько проблем, сколько я не видел уже давно; из-за него мне довелось испытать самый бурный коктейль негативных эмоций, плавно превратившийся в настоящую истерику; он зачем-то появляется в поле моего зрения, приходит, когда хочет, и точно так же исчезает; он загоняет меня в тупик, а возможности выбраться не оставляет. К чему эти тревоги, когда ничего хорошего, кроме умопомрачительного секса, он мне не дал?
Голубоглазого вдруг стало в моей жизни слишком много, но в то же время как-то парадоксально мало для того, чтобы во всем разобраться. Ему самым наглым и бесцеремонным образом удалось не только вторгнуться в мое личное пространство, перевернув там все с ног на голову, но и изменить правила игры, которым я безукоризненно следовала всю свою сознательную жизнь.
А сейчас он выглядит так, словно вот-вот склеит прямо здесь ласты,  оставив меня один на один с этими странными чувствами. Впрочем, нет мужчины - нет проблем, я полагаю, поэтому, приятель, если собрался умирать, то пиздуй, пожалуйста, куда-нибудь в другое место, а не делай это прямо у меня на глазах.

- Может и подсыпал, - хмыкаю и отворачиваюсь, краем глаза заметив девушек, одна из которых, поставив локоть на барную стойку, ненавязчиво так машет рукой в попытке привлечь внимание. Киваю ей, после чего снова поворачиваюсь к голубоглазому. - я бы вот, оказавшись на его месте, точно подсыпала. - честно признаюсь, кривлю губы в легкой ухмылке, последний раз проскальзываю торопливым взглядом по изможденному, но вполне довольному - или просто кажется - лицу и переключаю все свое внимание на девушек.
Работа - не волк, а лучше бы была им и свалила в лес. Но, к сожалению, хрен мне, потому приходится выполнять валящиеся на голову заказы, терпеливо дожидаться конца смены, и периодически поглядывать на мужчину. Он, в свою очередь, быстро справляется с бургерами, благодарит за них в привычной для себя манере - со сквозящей в хриплом голосе язвительностью - и, получив на это короткий кивок, уходит. Куда именно уходит - понятия не имею, потому что не слежу, взглядом не провожаю, и вообще тут вот эти две девахи сидят никак определиться не могут, приседают на мой многострадальный мозг, чем вызывают стойкое желание послать все в далекие дали и вернуться домой, где ждет тишина, покой, и Скотти, которого - хочется верить - Леон не забыл покормить.

- С твоим другом все норм? - раздается над ухом голос друга, заставивший меня вздрогнуть, резко обернуться, и чуть было не встретиться носом с его скулой.
- С каким? - искренне удивляюсь, вопросительно вскидываю брови, а бутылка виски, до этого покоящаяся в руке, находит свое законное место в баре.
- Ну этот, который пришел сегодня и с котор.. - понятия не имею, - быстро отвечаю, не позволив Джонни договорить. - а че такое?
- Да я видел, как он в сторону сортира свалил, а обратно так и не вышел. - парень задумчиво чешет подбородок, поросший недельной щетиной. - Вид у него был отстойный.. может сдох там уже, а мы и не в курсе...
- Он еще нас с тобой переживет, - отмахиваюсь, но взгляд все-таки уходит в сторону двери, ведущей в мужской туалет. - иди работай.
- А ты иди проверь! - вот тут я ахуела, простите.
- С чего вдруг?
- Ну ты же его знаешь.
- И поэтому должна пойти в мужской туалет? Мы не настолько близки. И вообще, может он после бургеров твоих там сидит. Иди сам проверяй.
Наша словесная перепалка длится относительно недолго; Джонни, не найдя весомых аргументов, кроме сотого по счету упоминания нашей с мужчиной связи, все таки идет проверять, но возвращается через две минуты. Выражение его лица не обнадеживает. Голубоглазому хреново, а со слов парня и вовсе кажется, будто он там на последнем издыхании лежит.
Сложно сказать, что именно я чувствую в данный момент: страх за то, что в самое ближайшее время в нашем баре на один труп может стать больше; беспокойство, что этим трупом окажется голубоглазый; отсутствие какого-либо интереса, ведь проблемы мужчины - это отнюдь не мои проблемы.
Впрочем, последнее под большим вопросом оказывается, потому что я, закатив глаза, все-таки топаю в сторону туалета. Джонни говорит о том, что пришлет кого-нибудь в бар и поможет.

- Все нормально, да? - раздраженно фыркаю, когда вижу перед собой мужчину, едва способного на ногах держаться. - Здоровье изо всех щелей прет, как я погляжу.
- В больницу ему надо.. - заявляет ввалившийся в помещение друг.
- Нельзя ему в больницу.
- Схерали?
- С того самого. У меня машина на парковке. Поможешь?
- Где-то мы это уже проходили..

Дальше все происходит по сценарию, ставшему в моей жизни каким-то слишком уж привычным - не сложно догадаться, кому следует сказать спасибо: Джонни помогает дотаранить мужика до тойоты и говорит о том, что, мол, договорится с управляющим и поедет с нами - вдруг придется переть бессознательную тушу до дивана, а одна я с этой задачей вряд ли справлюсь; по дороге он еще раз пытается узнать, почему нельзя ехать в больницу, на что получает лишь многозначительный взгляд и напряженно поджатые губы; в лофте кот, заметивший нагрянувших в его покои гостей, как-то слишком беспокойно начинает под ногами вертеться - под ногами голубоглазого, что странно.

- Я на связи. - негромко говорит друг, приобнимает слегка, и на пару секунд утыкается носом куда-то мне в макушку. Киваю, прикрываю глаза, а после провожаю его, напоследок пожелав, чтобы по дороге не сдох - шутка получилась какой-то сконфуженной.
- И куда мне столько счастья, - не слишком весело усмехаюсь, окинув уставшим взглядом развалившегося на диване мужчину. - ты живой там, или сдох уже?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]

Я задаю вопрос, пропитанный наигранной язвительностью, направленной на то, чтобы хоть немного разрядить воцарившуюся обстановку, электрическими разрядами то и дело проскальзывающую по рукам, ногам, сознанию, но в ответ не получаю ничего, кроме все той же давящей, липкой, неприятной тишины - она вязкая, мерзкая, ничего хорошего не предвещающая, точно такая же, как редкие капли крови, которыми испачкан пол в направлении дивана. Впрочем, испачкан не только истоптанный кошачьими лапами паркет, но и моя способность здраво и четко рассуждать в ситуациях острой жизненной необходимости.
Сейчас именно такая ситуация, а моя нерасторопность неимоверно раздражает, ловко граничит с бесконечно сильным страхом, и проходится по всему телу ощутимой дрожью, отчего невольно кисти рук в кулаки сжимаю, чувствуя впивающиеся в кожу ногти. Физическая боль не отвлекает, не позволяет переключиться, перестав из раза в раз ловить в целом ворохе различных мыслей одну единственную, упрямо не дающую мне покоя, навязчивую, чудовищную: голубоглазый с каждой секундой теряет необходимую кровь, выглядит хуже, чем просто херово, и едва уловимо дышит - приходится сощуриться и приглядеться, чтобы заметить скудно вздымающуюся от бесшумных вдохов грудь.
Мне больше понравилось, когда мужчина, с трудом способный держаться на ногах, лежал на моем диване, что-то неразборчиво бубнил, и с каждым выдохом наполнял помещение едким запахом перегара; в эту секунду понимаю, что мне куда больше нравится, когда мужчина, не упускающий возможности отстегнуть язвительный комментарий, пусть и бесит ужасно, но зато не валяется при смерти, непроизвольно загоняя меня в угол еще дальше и глубже, чем если бы вновь неловко поднялся с места, сократил между нами расстояние, прижал к стене и лишил всяческих путей к отступлению. Я бы сейчас, наверное, согласилась на многое, призналась бы в самых страшных грехах, лишь бы не чувствовать эту удручающую безысходность, когда хочется помочь, хочется сделать хоть что-нибудь, лишь бы мужчина остался жив, но вместо этого ноги будто к полу прилипли, стали тяжелыми, свинцом налились, а тело, скованное крепкими цепями страха, наотрез отказывается слушаться.

- Не смотри на меня так, я всего лишь неудачно перелез через забор. - свободной рукой неуклюже отмахивается Леон, в то время как ладонь второй руки плотно прижата к правому бедру. Штанина разодрана точно так же, как и кожа; из раны, которую парень безуспешно пытается скрыть, довольно интенсивно струится кровь, пачкая ткань, рукав толстовки, кеды. Он, волоча больную ногу и часто фыркая, с трудом ковыляет на второй этаж, скрывшись в недрах комнаты, а меня оставляет в полнейшем шоке. Не двигаюсь, ошалелым взглядом врезаюсь в противоположную стену, и пошевелиться не могу от страха ровно до того момента, пока хриплый, приглушенный голос брата не раздается со второго этажа. - Ида! Мне нужна твоя помощь. - рявкает Леон, чем заставляет меня вздрогнуть. - Иначе я сдохну. - добавляет уже более тихо, но этого я, слава Богам, не слышу.

Сейчас из этого ужасного состояния меня буквально вытягивает скрипящее мяуканье кота. Животное бодает меня в левую ногу, - вздрагиваю, чертыхаюсь, и опускаю голову. Ему, естественно, на все происходящее плевать с высокой колокольни, а глотку рвет не потому, что видит замешательство хозяйки, а потому, что вполне осознанно требует пожрать. Неважно, что именно происходит вокруг: человек кровью истекает, соседнее здание горит, или конец света медленно, но верно на пятки наступает - коту откровенно похер, а единственной жизненно-важной, по его мнению, необходимостью является щедро насыпанный в миску корм. И совсем неважно, что есть другие планы, требующие моего непосредственного участия.
- Отстань. - шикаю на кота, тут же перевожу взгляд на мужчину, а затем срываюсь с места и скрываюсь в недрах ванной комнаты. Там дожидается своего часа аптечка, к услугам которой мне доводилось прибегать лишь единственный раз, когда неведомая сила решила, видимо, что в колбасе, которую я мирно резала, мяса недостаточно, поэтому почему бы и не разрезать себе палец, приправив бутерброд добротной порцией крови.

Сейчас она вновь понадобилась, но лучше бы, если честно, ничего подобного не требовалось.

Нашатырь верно выполняет свою прямую обязанность, потому через считанные секунды мужчина приходит в себя, мажет мутным взглядом, прерывисто выдыхает, а затем говорит. У него слишком непривычный голос - если бы не видела перед собой голубоглазого, то вряд ли бы догадалась, что это именно он. Просьбу все-таки выполняю, делаю это без излишних комментариев. Сникерс находится быстро, а я впервые в жизни искренне порадовалась тому факту, что периодически делать что-либо мне бывает слишком лень. Эта шоколадка хранилась на тот случай, если вдруг захочется чего-нибудь сладкого, но каждый раз, когда без предупреждения наваливалось дикое желание получить дозу сахара, я ловила себя на мысли, что вставать и куда-то идти слишком лень, поэтому ну его нахрен. Сейчас понимаю, что конкретно у этого сникерса миссия куда более важная - быть может, целую одну жизнь спасет.

- Придется.. сделать что, прости? - голос дрогнул; запнувшись, поднимаю на мужчину боязливый взгляд, смотрю так, будто приведение увидела, и беззвучно сглатываю подступивший к горлу ком. Крупная дрожь продолжает атаковать мое тело, глупый страх за мужчину обволакивает колючим покрывалом, переплетается с противоречивым желанием уйти, тем самым избавившись от всех проблем разом. Я отчего-то беспокоюсь за мужчину - давно ни за кого так не беспокоилась - но в то же время чертовски зла на него за то, что обрекает на такое мучение. Врач из меня, если честно, хреновый, а если взять в расчет еще и то, что руки бесконтрольно трясутся, то и вовсе все это действо грозится стать не лечебным мероприятием, а средневековой пыткой.
- Я.. нет. Я не смогу. - руку, пальцами которой едва касаюсь повязки, тут же отдергиваю, головой качаю из стороны в сторону, взглядом утыкаюсь куда-то чуть выше испачканного кровью мужского торса, а сама назад подаюсь, встретившись спиной с ребром журнального столика. - Не смогу.

- Ты с ума сошел?! Я не смогу! - раздражаюсь немного истеричным визгом, стоя к брату спиной и сжимая руки в кулаки.
- Один я не справлюсь. - спокойно реагирует Леон, на выдохе поворачивается в кресле, наваливается грудью на левую сторону, и медленно убирает окровавленную руку. Тусклый взгляд оценивает ущерб, правая сторона рта цокает нерадостно, а сдавленный вдох оповещает о том, что неплохо было бы поторопиться.
- Ладно, - беру себя в руку, жмурюсь на мгновение, и только после этого поворачиваюсь. - что надо делать?

Тогда ничего зашивать не пришлось, потому что Леон, прям как самый настоящий мужик, все сделал самостоятельно, а мне довелось лишь кровь с незавидной частотой вытирать, чтобы не мешалась и не пачкала кресло.
Сейчас, по всем канонам жанра, выбора у меня нет, поэтому либо я беру себя в руки и возвращаю самообладание, либо голубоглазый на моих глазах встретится со старухой в черном балахоне. Перспективы нерадостные, причем нерадостные в равной степени как с одной стороны, так и с другой. Чаша весов предательски замерла на середине, но отнюдь не той самой - золотой, о которой так любят упоминать люди.
Взгляд суетливо бегает по бледному лицу, изредка цепляет торс, измазанный кровавыми, местами успевшими засохнуть, подтеками, боязливо царапает пропитанную повязку, а затем снова возвращается к лицу. Руки все так же дрожат - невольно заламываю пальцы, отзывающиеся гулким хрустом суставов; прикусываю губу, чувствую слабый металлический привкус и тут же жмурюсь.
- Сделаю. - голос дрожит точно так же, как и руки. На выдохе поднимаюсь, тут же делаю прерывистый вдох, а затем наспех готовлю все, что понадобится для обработки раны. У меня здесь не травмпункт, поэтому приходится потратить на поиски драгоценное время. Все сопровождается гробовым молчанием, сдвинутыми к переносице бровями, скудной сосредоточенностью, и хреновой концентрацией.
Успеваю несколько раз пожалеть о том, что Джонни ушел.
- Не дергайся только. - ворчу, глянув на мужчину исподлобья. Иголка устрашающе блестит в свете потолочных ламп, а голубоглазый все-таки дергается, когда я избавляюсь от повязки, пачкающей руки в крови. Случайно найденная бутылка текилы - кажется, осталась с празднования прошлого дня рождения - стоит рядом; делаю несколько глотков, жмурюсь, морщусь, ерошусь, едва ли на кашель не срываюсь, чувствуя острую горечь, обжигающую глотку - расслабиться не получается, зато руки дрожать перестают; мужчина тоже выпивает, запрокидывает голову назад, утыкается затылком в подлокотник - вижу, как его тело напрягается, когда подушечками пальцев касаюсь кожи возле раны.

Проходит около получаса, прежде чем рана украшается чистой, светлой повязкой, а мне отчего-то кажется, что проходит целая вечность. Текилы осталось совсем немного, напряжение сохранилось не только в телах, но и в воздухе, а я все еще считаю, что врач из меня херовый.
- Доживи хотя бы до утра. - нахожу в себе силы, чтобы усмехнуться. Получается скудно и слишком измотано, но обстановку, как и предполагалось, это немного разряжает. Упираюсь запястьем в подлокотник у мужской головы, отталкиваюсь, выпрямляюсь. Кот, до этого за происходящим со стороны наблюдающий, запрыгивает на диван, топчется у ног голубоглазого, а затем сворачивается пушистым комком где-то рядом. - Нашел себе единомышленника, смотри-ка. - пересохшие губы, обкусанные от напряжения, вновь кривятся, но не столько в ухмылке, сколько в вымученной полуулыбке; открытая аптечка, в которой с различными медицинскими препаратами сейчас перемешиваются окровавленные бинты, благополучно переезжает на журнальный столик и там остается до утра, потому что возвращать все на свои места конкретно сейчас мне вовсе не хочется; поворачиваю голову, чистым предплечьем смахиваю со лба прилипшие от пота волосы, медлю несколько долгих секунд, пока взгляд в очередной раз задерживается на мужском лице, и невольно ловлю себя на мысли, что где-то на задворках души копошится неподдельная радость: во-первых, мужчина не умер - надеюсь, что и не сделает этого, по крайней мере в моем лофте; во-вторых, чувствую себя хреново, но все-таки героем, потому что сделала то, что делать не умею вовсе - где моя медаль?; ну, а в-третьих, наконец-таки можно расслабиться, сходить в душ, и выспаться.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2z78h.gif[/AVA]
[SGN]с м е р т ь   п р и д е т,
.  .  .  .  .  . у нее будут твои глаза .  .  .  .  .  . [/SGN]
[NIC]Ida Cramer[/NIC]