вид + черные джинсы
- Да выруби ты эту ебучую херню! - рычу сквозь раздраженно сжатые зубы и недовольно морщусь от сообщений, входящих на телефон Скар с незавидной частотой и ударяющих по сонному, но все такому же четкому слуху. Не слишком приятное ощущение, особенно когда прерывается долгожданный сон.
Последние несколько дней выдались на редкость насыщенными, словно мифологическая составляющая города вдруг решила активизироваться, а следом за ней, естественно, активизировался весь Легион. До сегодняшнего вечера я слишком часто был на работе, которая осточертела настолько, что порой хотелось послать все нахуй и напиться, и слишком редко отдыхал; я слишком мало спал и слишком много двигался; слишком часто контактировал с людьми, а потому в какой-то момент начал испытывать острое желание оказаться на каком-нибудь необитаемом острове, где много алкоголя и мало обязанностей, стискивающих похлеще многотонного пресса.
Собственно, нет ничего удивительного в моем желании оторвать башку тому пацану, который проявляет поразительную активность по отношению к Легиону - в целом, и по отношению к Скарлетт - в частности. Меня не особо напрягает то, что объектом собственной навязчивости он выбрал именно Дефо. Я не вижу в нем конкурента не только потому, что это глупо - сколько там лет этому сопляку? - но и потому, что слишком хорошо знаю Скар, которую интересуют лишь те мужчины, с толщиной кошельков которых может поспорить лишь толщина их собственного самомнения. Этот пацан к данной категории вряд ли относится, зато в категории "сукаблятькакойприставучий" занимает, кажется, лидирующие позиции.
Может ли он быть Легиону полезным, и стоит ли давать ему шанс? Хуй знает, если честно. Его энтузиазму можно только позавидовать, но все снова упирается в возраст: он ведь еще ребенок, а ребенок - это хуева туча проблем, которые разгребать придется именно нам. Быть может, полезно то, что он - двуликий Арахны. Но то, что его гиперактивность прет из всех щелей, конкретно меня, к примеру, напрягает.
Смешно даже, если так посудить: мальчишка, кажется, понятия не имеет, в какое болото пытается вляпаться. Он так старательно переводит бабушек через дорогу, но, видимо, не подозревает даже, что Легион - это не то место, где ценятся добрые дела. Легион - это то место, где бабушку скорее убьют, чем помогут. А следом и тебя тоже, если что-то пойдет не по плану.

Итак, мой сон в очередной раз прерывается звуком, который в скором времени начнет действовать на меня точно так же, как кость действует на голодного, посаженного на цепь пса, неспособного до этой самой кости дотянуться. Он злится от собственного бессилия, а я начну злиться просто по факту, потому что какого, блять, хуя?
Голова оказывается под подушкой, но даже это не спасает.
- Ну че, блять? - не выдерживаю и приподнимаюсь на локтях, сердито свожу брови к переносице и смотрю на Скарлетт. Она тоже в восторг от происходящего не приходит, в свою очередь смотрит на меня и в какой-то степени заставляет сменить гнев не на милость даже, а на похуизм. Закатываю глаза, обреченно рухнув головой обратно на подушку, а потом, когда все стихает и приходит понимание, что уснуть больше не смогу - лениво вываливаюсь из теплой кровати и топаю в душ.

И снова блядская работа, снова остопиздевший Штаб. И снова ощущение, будто где-то меня наебывают, а выходных должно быть больше.
Скарлетт подходит ко мне, ровняется и берет под руку, - жест этот стал настолько привычным, что даже внимания не обращаю. А вот когда она вдруг отстраняется и просит подождать - поворачиваю голову и вскидываю брови. Впрочем, тут же забиваю и отхожу в сторону, попутно вытянув из внутреннего кармана куртки пачку сигарет.
Курю, перекидываюсь со знакомыми легионерами парой короткий фраз и узнаю новости, случившиеся за сутки моего отсутствия. Поверьте, сутки - это чертовски мало для того, чтобы перестать думать о работе, и чертовски много для того, чтобы в городе случился какой-нибудь пиздец, требующий непосредственного участия Легиона. К слову, ничего подобного не происходит, а я вдруг ловлю себя на мысли, что такая хуйня бывает только перед бурей. Впрочем, похуй.

В Штаб иду один, потому что Скар успела куда-то свалить. Не расстраиваюсь, потому что и ее в моей жизни вдруг стало слишком много. Я совсем не против, просто не привык, что рядом со мной на протяжении довольно долгого времени топчется один и тот же человек; меня вроде бы все устраивает, но это отнюдь не умаляет тот факт, что периодически испытываю острую необходимость отдохнуть от девчонки.

Мой собственный телефон оповещает о смс как раз в тот момент, когда я поднимаюсь на нужный этаж. Речь идет о каком-то сюрпризе, дожидающемся меня в спортивном зале. Сюрпризы от Скар - вещь непредсказуемая и способная представлять угрозу для жизни не только моей, но и жизни окружающих. Не люблю сюрпризы, но маршрут все-таки меняю и иду в нужном направлении.
Там нет никого, кроме мальчишки, которого - точно так же, как и Скарлетт - вдруг в моей жизни стало слишком много. Раздражает, что меня особо никто не спрашивал. Сначала девчонка бессовестно ворвалась в мою размеренную жизнь и начала диктовать свои правила. Теперь этот сопляк доебывает своими бесконечными смсками Дефо, а страдаю почему-то и я тоже, хотя вообще мимо проходил.

- И это, блять, твой сюрприз? - бурчу совсем тихо, практически себе под нос, хмурюсь и фыркаю. - Те че тут опять надо, щенок? - говорю уже громче, прислонившись плечом к прохладному железу одного из снарядов и скрестив руки на груди. - Детский сад в паре кварталов отсюда.

Выждав несколько мгновений, Скарлетт чинно ступает вперед; стук высоких каблуков оглушает длинный широкий коридор Штаба и тонет в витиеватых узорах светлых обоев. Львица не видит и даже не слышит, но чувствует – предвкушает – долгожданную встречу двух носителей в просторном спортивном зале. Они уже, наверное, стоят напротив друг друга и недоумевают. Цербер зол и раздражен, словно голодный пес, перед мордой которого трясут куском свежего мяса, но не дают; назойливый мальчишка удивлен, растерян и потерян. Кэтти, в общем-то, плевать на их чувства, самое главное – направить их в нужное русло. Что-что, а в этом деле Скарлетт собаку съела и даже не подавилась.
На подходе к большим дверям спортивного зала она замирает и прислушивается; Кэтти уверена, что Цербер ее уже услышал и ждет объяснений. Хмыкнув, Кэтти оправляет узкое черное платье, идеально облегающее каждый изгиб изящного тела, и легким взмахом головы откидывает густые каштановые локоны, пахнущие дорогие духами, за спину. Она распахивает дверь и важно, словно гусыня, приближается к носителям.
На повороте к Питеру она незаметно подмигивает Церберу, но ничего не говорит. Встав прямо напротив мальчишки, Кэтти с надменной внимательностью, с предвзятой неприязненностью рассматривает его с головы до ног. Скрестив деловитые руки на груди, Львица наклоняет голову слегка в сторону и, коварно сверкнув темными глазами, словно смертельно опасными лезвиями, улыбается. В улыбке этой нет ничего хорошего.
— Поздрравляю, ты прробррался в Штаб, — елейным голосом говорит она, не сводя наигранно теплого взгляда с мальчишки. — Вот только этого мало для того, чтобы вступить в стрройные рряды Легиона. Тебе нужно прройти одно маленькое испытание, — Скарлетт, закусив нижнюю губу, медленно поворачивается на сто восемьдесят градусов. Несколько мгновений Львица глядит на Цербера, а потом делает несколько шагов навстречу ему, обходит и пристраивается за спиной. — Тебе нужно прройти через него, — взглядом Скарлетт указывает на Цербера.
Львица, конечно, чертовски рискует: во-первых, есть шанс, что Цербер пошлет все к чертовой матери, оставив Скарлетт не только наедине с навязчивым мальчишкой, но и с большими проблемами. И все же она надеется на то, что носитель захочет поквитаться с тем, кто мешал спать на протяжении нескольких ночей подряд. Или хотя бы проучить. Подойдет любой вариант, лишь бы Цербер согласился надрать один паучий зад. Кроме того, есть риск одного непредвиденного убийства: Скарлетт знает прекрасно, что Цербер в гневе опасен примерно так же, как лесной пожар. Остановить его невозможно, успокоить тем более. И все же Львица готова пойти на все риски, чтобы проучить мальчишку, чтобы показать ему, что Легион – это вовсе не фонд помощи нуждающимся детям, а сама она – не мессия, да и до матери Терезы ей еще дальше, чем до несчастной луны.
— За прределы этого зала не выходить, Легиону не нужны рразвалины на месте Штаба, — раздает указания Скарлетт, отдаляясь от Цербера и ступая в сторону трибун. Она, конечно, не пропустит такое эффектное и, будем надеяться, эффективное зрелище. — Можешь его покалечить, но постаррайся не убивать. Никто не возьмется его воскррешать, а очерредной трруп посреди зала вызовет слишком много вопрросов, — продолжает говорить Скарлетт, обращаясь к Церберу. Она уже стоит возле одного из рядов и выбирает, куда сесть. Приметив хорошенькое кресло, Львица аккуратно опускается в него, но вместо того, чтобы наблюдать за дракой, достает новенький айфон и вглядывается в экран.
Где-то на периферии сознания Скарлетт надеется, что дьявольски напугала мальчишку, что сейчас он возьмет ноги в руки и убежит из Штаба куда глаза глядят. С другой стороны, если Цербер надерет одну паучью задницу, то мальчишка больше никогда не захочет вернуться в эти стены…

Я до сих пор не знаю, стоит ли Легиону связываться с этим настырным и вездесущим, упрямым и осопидившим - по крайней мере мне, и тут следует сказать спасибо бесконтрольному потоку сообщений, приходящих на телефон Дефо не только днем, но и ночью - пацаном; мне до сих пор непонятно, почему мальчишка все еще топчется в спортивном зале штаба, а не валяется где-то на парковке, выволоченный из здания беспощадной рукой охранника и брошенный где-то неподалеку на пыльном асфальте.
Я бы посмотрел на это прекрасное зрелище со стороны, издевательски ухмыльнулся бы его безрезультатным попыткам, а потом вернулся бы на работу. Но вместо всего этого я стою в просторном спортивном зале, прижимаюсь плечом к массивной колонне, обшитой холодным металлом, и замечаю Скарлетт, которая грациозной - как, впрочем, и всегда - походкой преодолевает расстояние между нами, а затем, оказавшись рядом, начинает озвучивать все то, ради чего мы здесь, собственно, и собрались.
Она говорит, а я слушаю - и чем дальше заходит разговор, тем меньше он мне нравится. Раз уж на то пошло, меня здесь и вовсе быть не должно, но теперь кажется, будто именно мне отведена роль главного действующего лица. Умно, Скарлетт. Очень умно.
- Ты это ща серьезно? - говорим мы с пацаном практически в один голос. Ему тоже эта идея не очень нравится - и тут не обязательно иметь сверхъестественные способности, чтобы это понять. Бедолага смотрит на Дефо таким ошарашенным, потерянным и дезориентированным взглядом, изредка в мою сторону косится, и только сильнее начинает ерзать на месте, чем неимоверно раздражает. Вот и первое подтверждение тому, что мальчишка вовсе не готов примкнуть к рядом легионеров: не умеет он думать о последствиях и неожиданных поворотах судьбы, хотя прекрасно умеет их себе организовывать. То, что происходит сейчас - самое малое из тех бед, которые могли бы накрыть его с головой; он по собственной воле, осознанно наступил в лужу, но не подумал даже, что она может оказаться глубокой настолько, что скроет по самую макушку; он бездумно шагнул вперед, рассчитывая почувствовать под ногами твердую, уверенную землю, но вместо этого оказался в болоте. Скарлетт вполне могла бы попросить кого-нибудь убить, и что было бы тогда? Результат тот же, а это значит, что пацану место среди таких же сопливых школьников, а не среди тех, кто головы отрывает да шеи ломает так же просто, как ходит за кофе в соседнюю забегаловку.
- Я че, по твоему, похож на детсадовского воспитателя? - поворачиваю голову в сторону девчонки, бровь вопросительно изгибаю, но тут же хмурюсь и губы поджимаю. - Н-неа. - цокаю правой стороной рта, отрицательно качнув головой и шумно выдохнув. Отталкиваюсь от колонны, выпрямляюсь и скрещенные руки опускаю. Еще несколько секунд смотрю на Дефо, затем перевожу взгляд, коротко посмотрев на пацана, а после добавляю:
- Эт вы как-нибудь тут без меня.
И разворачиваюсь, намереваясь свалить отсюда, избежав тем самым никому ненужные последствия.
Я не уверен, что смогу сдерживать себя, не уверен, что сумею контролировать Цербера, который в присутствии огромного количества хранителей и двуликих последнее время ведет себя слишком агрессивно, силясь вырваться на долгожданную свободу. Не думайте, что я волнуюсь за пацана и хочу уберечь его не только от сломанных конечностей, но и сломанной жизни. Нет, мне похуй на него, мне похуй на всех, кто попадется под раздраженную руку или лапу. Но мне не похуй на самого себя, а это является главной причиной, по которой сейчас я предпочитаю уйти, хотя с удовольствием отыгрался бы на мальчишке за бессонные ночи.
Они то, к слову, и являются главной причиной моего не слишком стабильного состояния, ставшего частым гостем в моей жизни. Я уже и забыл, если честно, когда последний раз нормально, адекватно спал; спал часов восемь - а то и больше - не обращая внимания на внешние воздействия вроде Скар, которая может доебаться на ровном месте, её дочери, которая периодически занимает излюбленное место на моей спине даже тогда, когда сплю, или бесконечных звонков, из-за которых приходится подрываться в любое время суток и куда-то, блять, ехать. Заебали, честно. Сплю какими-то урывками, по три-четыре часа, а люди потом удивляются моему не самому дружелюбному поведению и выражению лица, беззвучно посылающему дальше, чем нахуй. Церберу все это не нравится тем более, потому не удивляйтесь, если в ближайшее время по городу вновь начнет бродить здоровенный пес, не только распугивая прохожих, но и откусывая им головы.
А начнется все, пожалуй, с мальчишки, если я не уйду раньше, чем он воспользуется шансом.
- Ты слишком много говоришь, Пит. - поворачиваю голову, кидаю на пацана короткий взгляд через правое плечо, с намеренным нажимом выделяя его имя. Губы кривятся в привычной ухмылке. Не люблю болтливых, хотя они, как правило, довольно быстро умирают. - Я не собираюсь тратить время на этого сопляка. Разбирайся с ним сама. - обращаюсь уже к Скарлетт, которая успела занять место в первых рядах, предвкушая интересное представление... которого не будет, потому что я наигранно мило улыбаюсь ей - хотя взгляд остается таким же колючим и холодным - салютую двумя пальцами от виска, а после иду в сторону выхода.
Остается совсем немного, а я уже успеваю порадоваться предоставленной возможности спокойно покурить, но все вновь идет не так: чувствую, как что-то цепляется за ноги, успеваю развернуться и заметить, как пацан держится за блядскую паутину, прилипшую ко мне, но среагировать не могу, потому что в ту же секунду валюсь на пол, довольно ощутимо ударившись о твердую поверхность затылком и локтем - от него по руке расползается боль, словно кто-то разом воткнул множество иголок. Сука.
Еще несколько долгих секунд я продолжаю лежать - и со стороны может показаться, что мне очень даже неплохо, но вздымающаяся от частого и глубокого дыхания грудь не предвещает ничего хорошего. Я раздражаюсь; Цербер внутри меня рвет и мечет, желая вырваться, потому приходится приложить максимум усилий, чтобы остаться при своем теле. Не поддаваться. Не расслабляться. Пацана надо проучить, возможно - покалечить, но убивать нельзя, а именно это сделает разъяренный пес.
Приподнимаю голову, но смотрю не на мальчишку; даже на Дефо не смотрю, потому что цепляюсь взглядом за расположившуюся совсем рядом железную стойку, на которой мирно покоятся различные снаряды для тренировок. Выжидаю еще пару секунд, после чего на сдавленном, утробном рыке - не человеческом совсем, а зверином - подрываюсь и беру первое, что попадается под руку. Средних размеров металлический диск для штанги метко летит в сторону мальчишки, но встречается отнюдь не с грудной клеткой - хотя я, признаться честно, метил именно туда - а с металлической конструкцией, на которой он расположился. Звон соприкоснувшегося друг с другом металла бьет по слуху, эхом разносится по помещению; следом за первым диском летит второй - он меньше и легче, но встречается теперь с плечом мальчишки. Больно, наверное, но мне похуй.
В руках оказывается железная перекладина штанги, которую я вот прямо сейчас намереваюсь познакомить с бестолковой головой. Или шеей. Или какой-нибудь еще частью тела, подвернувшейся под руку. Дело за малым: пользуюсь заминкой прыткого мальчишки, что сейчас уделяет время ушибленному плечу, в несколько широких шагов преодолеваю расстояние между нами и бью, но бью не по голове, как планировал, а по ногам. Точнее, по внутреннему сгибу колена. И почти, блять, попадаю, но пацан и здесь демонстрирует свою шуструю реакцию, потому уходит в сторону.
В конечном итоге мне все таки удается сделать несколько ударов, но лишь вскользь. Быть может, это хорошо, но Церберу этого крайне мало. Он хочет убивать, а следом за ним убить хочу и я.

Пацан выбирает верную тактику и даже не пытается лезть на рожон, не пытается драться, а вместо этого предпочитает разумно держать дистанцию, силясь, видимо, утомить. Он делает акцент на собственную прыткость и изворотливость - и делает правильную вещь. Но это отнюдь не спасает его от тех редких ударов, которые я пытаюсь нанести.
Если честно, то до сих пор не особо понимаю, почему и зачем нахожусь сейчас здесь и дерусь - хотя дракой это назвать можно с большой такой натяжкой - с Питером, хотя должен быть в своем кабинете, пить отвратительный кофе, чей вкус становится еще более отвратительным после выкуренной предварительно сигареты, и перекладывать с места на место многочисленные бумажки, отчеты, досье на тех, кто по каким-то причинам топчется далеко, хотя должны быть на пару этажей ниже - в тюрьме, откуда живыми выбираются редко. Мне следует находится где угодно, но точно не здесь и не с этим сопляком, который держится поразительно стойко, хотя по плотно поджатым и побледневшим от напряжения губам не сложно догадаться, что удар по плечу бесследно не прошел.
Мальчишка продолжает увиливать от каждого удара, но между тем и свой ход умудряется сделать: железный диск, который совсем недавно познакомился с многострадальной конечностью, буквально через секунду летит в мою сторону. Успеваю заметить, но не успеваю среагировать; машинально выставляю перед собой согнутую в локте руку, сжимающую металлическую перекладину штанги, но защита такая себе, если честно, потому что метко брошенный диск встречается прямиком с предплечьем, провоцируя резкий, режущий приступ боли, расползающийся по всей руке и растворяющийся где-то в районе ключицы. Из груди вырывается угрожающий рык; раздраженный и холодный, ненавидящий взгляд находит пацана, который вновь успевает отшатнуться на безопасное расстояние; кисть здоровой руки сжимается в кулак до такой степени, что костяшки белеют.
Я хотел бы решить все прямо сейчас, в эту самую секунду, потому что понимаю - сноровки и опыта хватит, чтобы обвести хитрозадого мальчишку вокруг пальца, а после, добравшись до него, одним резким, отточенным до идеала движением свернуть ему шею. Я бы сделал это еще на парковке, когда заметил не столько его, сколько взгляд Скарлетт, направленный в сторону того, кто своими бесконечными сообщениями изрядно подзаебал. Я бы сделал это в любую секунду на протяжении всего этого времени, причем сделал бы так, словно нет ничего такого, словно так все и должно было быть. Но вместо всего этого я почему-то делаю то, что делать, блять, не должен.
Дефо попросила, чтобы мальчишку не убивал, но не учла, что помимо меня есть тот, кто терпеть нападки со стороны какого-то таракана вряд ли будет. Цербер не злится и не раздражается. Цербер впадает в бесконтрольную ярость, когда точно так же чувствует боль. Я награждаю его этим чувством потому, что не смог вовремя среагировать, а он, в свою очередь, награждает меня бесконечно сильным ощущением уходящей из под ног земли. Это не слабость. Это не заминка. Это беззвучным намек, что если все будет продолжаться в том же ритме, то встречи с огромным псом избежать не получится.
Я зачем-то продолжаю сдерживаться, не позволяю чудовищу взять контроль, но даже не подозреваю, что причиной плотно сжатых в раздражении зубов и кулаков является далеко не Цербер.
Меня начинает порядком подзаебывать эта игра в кошки-мышки, хотя по внешнему виду пацана понятно, что сил остается все меньше. Еще немного, считанные минуты - и он выдохнется, потеряет бдительность, станет рассеянным, а потому поймать его труда не составит. Что буду делать дальше? Понятия не имею, но сломать пару ребер в качестве воспитательного момента - идея неплохая. Или не пару ребер. Или не ребер вовсе, а целую жизнь.
Но все меняется буквально за считанные секунды.
Сорванный с петель снаряд летит прямиком мою сторону, но не врезается в спину, как того, видимо, хотел мальчишка. Я успеваю увернуться, ухожу в сторону, но все-таки чувствую, как какая-то часть железной конструкции болезненно ударяется куда-то в район левой лопатки. Скалюсь и отдергиваю руку, но не успеваю сообразить, как еще несколько паутин летят в мою сторону; одна достигает цели, но отнюдь не она становится последним поленом, брошенным в медленно разгорающийся костер ярости. Последнее полено - это слова мальчишки. Они безобидные, если так посудить, но на меня - и на Цербера тоже - действуют так же хорошо, как раздражающая тряпка действует на быка, чье негодование подкреплено болезненно воткнутыми под кожу пиками.
Рука цепляется за липкую, неприятную паутину, наматывает ее на кулак и на сдавленном рыке резко дергает на себя. Я не преследую цели вновь уронить Питера на пол, не собираюсь оказываться рядом с ним; я делаю это для того, чтобы опередить, чтобы не дать ему дернуть быстрее, тем самым вновь выводя меня из равновесия.
- Ты меня заебал. - гортанно рычу, одной рукой продолжая сжимать паутину, в то время как вторая уходит за спину и отточенным движением вытягивает пистолет. Угрожающий щелчок предохранителя - и оружие, хладнокровно отнявшее не один десяток жизней, направляется прямиком в сторону парня.
Мне становится похуй на все, чего делать не должен был: на Скарлетт, которая просила не убивать, аргументируя это нежеланием возиться с очередным трупом; на мальчишку, который в принципе, если так посудить, не виноват вовсе - просто слишком упрямый, слишком глупый, не вкуривающий совсем, что с каждым новым сообщением или демонстративным желанием вступить в Легион, он ползет совсем не вверх, как думает, а падает на самое дно. Мне похуй и на возможные проблемы, которые может повлечь за собой происходящая сейчас ситуация.
Мне. просто. похуй.
Именно поэтому пистолет неотрывно следит за Питером, грозясь в любую секунду прострелить бестолковую голову.

Сложно сказать, насколько велико сейчас раздражение, подталкивающее меня к тому, чтобы прямо в эту самую секунду расправиться со злоебучим мальчишкой, успевшим подпортить жизнь. Рука, крепко сжимающая пистолет, направленный в сторону Питера, совсем не дрожит; взгляд из под нахмуренных бровей прикован к чужому лицу, к глазам, в которых прекрасно вижу страх, переплетающийся с пониманием - дурной мальчишка наконец-таки осознал, что Легион - совсем не то место, где с людьми церемонятся; губы сжаты в тонкую полоску, а глубокое и частое дыхание, которое, как принято считать, помогает успокоиться и расслабиться, в данный момент не помогает вовсе.
Я мысленно зачем-то отсчитываю секунды: пять, четыре, три...
Д в а.
О д и н.
Сейчас, если так посудить, должен был прозвучать оглушительный выстрел, а бездыханное тело мальчишки должно было упасть на пол, моментально пачкая идеально чистую поверхность, по которой медленно расползалось бы багровое пятно. Тот, кто убирает помещения, вряд ли обрадуется, но мне похуй. Я готов сделать то, что должен был сделать уже давно, готов убрать настырного пацана, тем самым разом решив не только свои проблемы, но и проблемы Скарлетт. Но я ничего подобного не делаю, потому что девушка, появившаяся в ту же секунду, заставляет переключить внимание. Она кладет ладонь на мое предплечье и давит, беззвучно требуя расслабиться. Морщу от недовольства нос, едва уловимо рычу и скалюсь, не желая опускать руку, но Дефо проявляет невероятную настойчивость, а мне почему-то вдруг становится плевать на пацана и на его дальнейшую судьбу.
Делаю шумный вдох, отчего ноздри раздуваются, перевожу на Скар точно такой же сердитый взгляд, а потом, так же шумно выдохнув, все-таки опускаю руку. Пистолет возвращается на свое законное место, а я вдруг ловлю себя на мысли, что девчонка эта каким-то парадоксальным образом умудряется успокоить меня, действует, словно отрезвляющая пощечина, помогает моему жгучему и всепоглощающему раздражению сойти на нет. Мне не хочется это признавать, я никогда не скажу ей об этом и уж тем более не приму, как должное, но именно Дефо - кошка, которых я так ненавижу - сумела отыскать нужные нити, за которые следует дернуть, чтобы спровоцированный и испытывающий самую искреннюю ненависть зверь, живущий внутри меня и являющийся неотъемлемой частью, успокоился, перестав быть угрозой не только для тех, кто находится в самой непосредственной близости, но и для тех, кто топчется где-то неподалеку.
Сейчас она снова это демонстрирует, а я снова раздражаюсь, потому что поддаюсь. Впрочем, раздражение это не несет за собой никакой видимой угрозы, а мальчишка, что все еще поблизости находится, благоразумно молчит, не провоцирует, не подливает масла в огонь, чем выбивает для себя возможность уйти отсюда живым и почти невредимым. Я же, в свою очередь, прислоняюсь плечом к колонне, скрещиваю на груди руки и успокаиваюсь окончательно. Когда в поле зрения появляются еще люди, среди которых маячит измученная морда повстанца, я даже губы в ухмылке кривлю, окидывая едва держащееся на ногах тело коротким взглядом.
Скарлетт быстро находит выход из сложившегося положения и оборачивает его в свою пользу. Во мне даже искренний интерес просыпается, когда она озвучивает решение, напрямую касающееся жизни одного человека и смерти другого. Её решительность поражает, но в то же время пугает. Пугает не меня, а всех остальных, когда с мягких губ срывается твердое и безапелляционное требование. Она обращается к Питеру, говорит о том, что тот должен убить повстанца; мальчишка же пугается еще больше - вижу это по его побледневшему лицу и появившейся на лбу испарине. Он не волнуется. Он боится и уже, наверное, миллиард раз пожалел о том, что во все это решил ввязаться. А ведь его предупреждали, причем делали это не один раз и не в самых мягких формах. Я едва не убил его, потому что в бестолковой голове появилась идея, но не появились предположения о тех последствиях, который обязательно настигнут, которые придется решать не словом, а действием. Язык, как я успел заметить, у пацана подвешен, трындеть он умеет, причем настолько хорошо, что до смерти заговорить может. Но этого мало, дьявольски мало для того, чтобы быть легионером.
Легионеры беспрекословно подчиняются приказам, а львиная доля оных - это убийства. Питер не готов - и это прекрасно видно, потому что мнется, когда получает оружие, потому что медлит, время оттягивает и смотрит боязливо на того, кому все равно суждено умереть. Если не убьет он, то обязательно убьет кто-нибудь другой. А он не убьет, потому что не сможет.
Я продолжаю смотреть на мальчишку, потом перевожу взгляд на Скар и вижу, что ее терпение медленно, но верно подходит к концу. Сам уже успел успокоиться, потому продолжаю мирно стоять, наблюдаю за всем происходящим и бамбук курю. Точнее, ухмыляюсь, когда Питер сдается, а Дефо раздражается. Результатом становится труп повстанца, которому девчонка сворачивает шею так же легко, как по утрам волосы расчесывает.
Никаких комментариев с моей стороны не звучит, потому что похуй вообще. Труп - эт не мои проблемы; пацан, которого несколько минут назад чуть не убил - эт тоже не мои проблемы. Мои проблемы - это желание покурить и побыстрее свалить. Собственно, ничего не мешает мне поступить именно так, но предварительно смотрю на Питера - спокойно и незаинтересованно, так, словно это не человек вовсе, а предмет интерьера, от которого давно следует избавиться. Что-то мне подсказывает, что свалит он без посторонней помощи, потому разворачиваюсь и топаю следом за Скарлетт, попутно вытянув из внутреннего кармана пачку сигарет.