Кто-бы мог подумать, что все обернется так, как обернется. Последние пару лет жизнь Святослава не отличалась особым разнообразием, шла своим размеренным чередом, и лишь периодически разбавлялась неожиданными поворотами, когда крайне необходимо было вмешательство Сварога. Такие случаи были редкостью, ограничивались, как правило, техникой поиска, и протекали абсолютно безболезненно.
В отличии от других стран, где среди обычных людей точно так же гуляли представители мифологии и различных легенд, в России - в целом, и в Санкт-Петербурге - в частности, с Хранителями были небольшие напряги. Нет, их было предостаточно, потому как славянский пантеон не слишком отставал по разнокалиберной божественной шушере, но из-за того, что территория, на которой все эти товарищи обитают, довольно обширна, встретить кого-то, кто будет не только знать все нюансы непривычного для обычного человека мира, но и напрямую к нему относиться - задача сложная. Раскольникову посчастливилось встретить Хранителя, который все ему объяснил, показал, рассказал, и заверил, что сила, дарованная Покровителем - это не только большая удача, но и большая ответственность. Честно говоря, Слав, терпеливо слушавший деда, на тот момент вообще во все это дерьмо с большим трудом верил, поглядывал на Хранителя Перуна с плохо скрываемым недоверием, и искренне считал, что у Егоровича - так представился новый знакомый - крыша начала протекать в нескольких местах, потому и несет какую-то чушь.
В итоге поверить все же пришлось, ибо сложно этого не сделать, когда на твоих глазах жертву приносят, а потом используют технику, наглядно демонстрируя все сумасшествие этого мира. О том, какими техниками обладает Хранитель Сварога, и что вообще из себя этот парень представляет, Святославу пришлось узнавать самостоятельно, и процесс этот был крайне утомительным, если честно.
Впоследствии, когда в голове нарисовалась более-менее адекватная - если она вообще таковой может быть - картина, когда из четырех техник парень относительно хорошо воспользовался двумя, при этом спалив всего лишь пару стульев и шторы в гостиной, и когда принял все происходящее, как должное, жить стало значительно легче.
Не сказать, что Слав всеми фибрами своей души желал отточить техники до идеала, но все-таки периодически тренировался, предварительно принося нужную жертву. Иногда получалось удачно, и парень, довольный собственными достижениями, чувствовал какую-то неподдельную радость; иногда получалось не совсем удачно, и Раскольников злился, раздражался на ровном месте, и нередко срывался на тех, кому не посчастливилось оказаться рядом. А вот с техникой внушения пришлось повозиться немного дольше, потому как калечить себя ради сомнительных целей - занятие такое себе.
В общем, приложив немного усилий, Святославу удалось вернуть все в нужное русло, правда на тот момент он не знал, что с виду спокойное и мерное течение в самое ближайшее время проявит себя во всей своей красе, превратив жизнь в буйный поток, устеленный острыми подводными камнями.
Все началось в начале августа, когда парень на подсознательном уровне начал испытывать какую-то слишком рьяную тягу в сторону Греции. Первое время, конечно, должного внимания этому моменту не уделял, продолжал спокойно жить, работать, и наслаждаться приятными вечерами в компании алкоголя и девчонок, которые были совсем не прочь провести время с Раскольниковым, искренне надеясь на продолжение романа. Его же устраивало то положение вещей, которое было, обременять себя семейной жизнью парень не стремился, поэтому безбожно врал, обещал перезвонить, а сам в конечном итоге пропадал со всех радаров. Между тем тяга в сторону Афин с каждым днем становилась все ощутимее, желание купить билет на ближайший рейс становилось все острее, а сил на сопротивление наоборот становилось все меньше. В итоге Святослав, сославшийся на то, что давно не видел брата, который явно страдает без братских подзатыльников, самым ближайшим рейсом вылетает в Грецию.
Вылетает в Афины, а влетает в неприятности. Неприятностями служит автомобиль, водитель которого, проигнорировав запрещающий сигнал светофора, вылетел на обочину, едва не сбив прогуливающихся там людей. Им повезло, чего нельзя сказать о Раскольникове, который благополучно попадает под колеса, на приличной скорости знакомится с капотом тойоты - успел заметить марку - слышит, кажется, как в грудной клетке что-то с оглушительным треском ломается, после чего следует острая, резкая боль. И темнота.
Победитель по жизни, собственной персоной.
Он не успел к брату, даже не позвонил ему, не предупредил о том, что собирается прилететь. Решил сделать сюрприз, идиот. Впрочем, кто же знал, что жизнь подготовила такую подставу, придя к выводу, видимо, что с этого парня достаточно. Хватит топтать поверхность земли. Лучше полежи-ка ты, приятель, в ней.
***
Пелена - беспросветная, плотная, черная, словно беззвездная ночь, - отчего-то начинает медленно растворяться. Она слабеет, а на ровном полотне виднеются мутные проблески света. Или это не свет? Сложно различать что-то, когда довольно долго пробыл в полной изоляции, чья звенящая тишина настолько рьяно давила на уши, что кажется, будто барабанные перепонки не выдержали. Эти пятна постепенно расползлись, покрыли собой всю площадь, но все так же не позволяли что-либо различать. Очнувшись, Хранитель чувствует странное ощущение, словно месяц - а то и больше - находился в безвылазном запое. Руки и ноги не слушаются, пальцем удается пошевелить лишь с седьмого раза, а глаза предательски отказываются открываться. Или нет? Они открылись, но картина осталась прежней - темнота, которая теперь не являлась плотной, тягучей, обволакивающей все и вся субстанцией. Вместо этого создается впечатление, будто просто находишься в темной комнате.
Сознание отказывается показывать картинки прошлого, мысли путаются, виски словно прессом сдавливают, и Слав ловит себя на не обнадеживающей мысли, что сделать вдох не может. Такое чувство, что кто-то опустил на грудь тяжелый камень, сдвинуть который не получается. Парень неуклюже ерзает, с большим трудом возвращает конечностям работоспособность, упирается локтями в холодную, металлическую поверхность, подается вперед, но встречается лбом с таким же холодным металлом, отчего валится обратно. Звук оглушает, в ушах звенит, в голове тоже звенит, и парень тратит еще некоторое время для того, чтобы прийти в себя.
- Какого х.. - выбравшись из импровизированного заточения, и оглядев ткань, которой был накрыт, Раскольников понимает, что лежит абсолютно голый, потому мысленно, но звучно ругается, матерится, и только потом оглядывается. Странная комната, напоминающая морг. Блять, да это ведь и есть морг! Осознание ударяет похлеще тяжелого молотка, из-за чего парень едва не валится обратно, но умудряется остаться в том же положении. Воспоминания так и не награждают его своим присутствием, а все попытки сосредоточиться отзываются не слишком приятными ощущениям, из-за чего отправляются далеко нахер.
Слав, покачивающийся и использующий стол в качестве опоры, сутулится, ждет несколько минут, приходит в себя, потерев указательным и большим пальцами переносицу, и совершенно случайно, замерев и опустив взгляд, обнаруживает красующийся Y-образный шрам, идущий от груди к низу живота. Сказать, что ахуел в этот момент - это не сказать ничего. Если бы не стол, то скорее всего познакомился бы с твердой, холодной поверхностью - с полом. Хотя, если так посудить, то у этой медали была и вторая сторона: Раскольников вспоминает последний день своей жизни, вспоминает жаркую погоду в Афинах, и автомобиль, сбивший его недалеко от аэропорта. Пазл лениво собирается в единую картинку, поверить в которую слишком сложно. Но Слав живой, стоит вот, тихонько ахуевает, и пытается найти всему этому дерьму разумное объяснение.
Не находит.
Зато находит свою одежду, бережно упакованную в прозрачный пакет. Там же лежат документы, телефон, и даже талисман. Порадоваться бы, да только не до этого совсем. Парень быстро одевается, и ловит себя на странной мысли: а все, наверное, не так уж и херово.
Мертвецы, как оказалось, не слишком щедры на лишние чувства и эмоции.
- Отлично, я - оживший трупак. - тихо бубнит себе под нос, сунув в карман барахло, и вернув талисман на законное место. Делает это настолько сосредоточенно, что не сразу замечает мальчишку, мирно спящего по левую сторону. Поднимает на него взгляд, но тут же опускает. Вдруг осознает, что секунду назад брата родного увидел, и поднимается взгляд вновь, задержав его чуть дольше.
- Бро? - Слав вскидывает бровь, бросает на стол телефон, который намеревался убрать в задний карман джинсов, и, неотрывно глядя на малого, обходит преграду. Остановившись, нарочно пинает пацана в подошву ботинка. - Слыш, ало!

Если честно, то Раскольников представлял загробную жизнь немного иначе. Еще когда был сопливым мальчишкой, то нередко смотрел фильмы, в которых самым разнообразным образом затрагивались темы возможного существования после смерти: кто-то, кто искренне верил в кристальную чистоту своей души, представлял её тем миром, в котором все всегда замечательно, круглый год - если таковой вообще имеется - царит теплое лето, птички приветливо насвистываю, цветочки источают приятный аромат и радуют глаз своими насыщенными оттенками, разбавляя общую картину, ручейки журчат, все довольны и счастливы, а ты особых отличий и не замечаешь; кто-то, кому довелось достаточно дерьма за прожитую жизнь сделать, на предсмертном выдохе с ужасом дожидается момента, когда попадет в мрачное, темное, сырое место, походящее на лес, в котором от деревьев остались лишь мертвые, иссохшие, корявые стволы, тянущие во все стороны свои кривые ветки, напоминающие костлявые пальцы, унизанные острыми когтями - они будто стремятся посильнее ухватиться за шею, с неприятным скрежетом сжаться на ней, из раза в раз заставляя испытывать самые ужасные ощущения, потому что выбраться не получается, сил недостаточно, а умереть невозможно, потому что ты уже мертв. Это весьма скомкано и не слишком правдоподобно показывали в фильмах, но подростковое сознание, весьма бурно воспринимающее любую полученную информацию, по крупицам откладывало эти ненужные, если честно, знания в легкодоступный ящик. Впоследствии мысли, кадрами из фильмов мелькающие перед глазами, появлялись при каждом удачном для того случае, когда Слав, ввязавшийся в очередные проблемы, сквозь сумбурные эмоции - острый стах, граничащий со скользящим в крови адреналином - невольно начинал думать, мол, вот еще немного - и наступит тот тотальный пиздец, а родителям и Бро придется придумывать эпитафию в честь любимого сына и надоедливого брата.
Потом, когда Святослав стал чуть взрослее, чуть мудрее, и перестал всерьез воспринимать то, что показывает медленно скатывающееся на дно телевидение, представления о загробном мире стали более четкими, но менее правдивыми - по крайней мере для него. Ему все так же казалось, что смерть - это та же беспросветная тьма, тот же мрак, и мерзкий запах гнили, смешанный с гнетущим чувством потерянности. Нет никаких деревьев, тянущих к тебе кривые ветки, нет тяжелого, свинцового неба над головой, а под ногами ты вряд ли ощутишь твердую землю. Есть только мысли, звучащие в голове отдаленным лязганьем металла. Есть ощущение подвешенного состояния. И есть все тот же страх, только он во стократ сильнее.
На деле же все оказалось абсолютно иначе. Во-первых, Раскольников никогда бы не подумал, что умрет в свои законные двадцать шесть лет - а это ведь, можно сказать, и не пожил толком. Во-вторых, он тем более никогда бы не подумал, что случится это таким банальным, а оттого обидным образом, - попасть под машину, едва покинув самолет - это надо уметь. А в-третьих, смерть оказалась совершенно не такой, какой он когда-либо мог её себе представить.
Нет никакого мрака, нет никаких запахов, нет никаких мыслей.
Есть лишь плотная, беспросветная, тягучая пелена. А еще есть ощущение, будто ты - это вовсе и не ты.
Наверное, Святослава вполне можно назвать везучим человеком, потому что вернуться с того света - который и не свет вовсе - дано не каждому. Почему это случилось именно с ним? Как вообще это произошло? Ответов он не знает. Точно так же не знает и то, почему его родной брат мирно так, безмятежно сопит посреди морга. Размениваться на долгие лирические отступления Раскольников-старший не привык, поэтому без зазрения совести будит Братислава, не задумываясь даже, что мальчишка скорее всего будет весьма ошарашен новостью о том, что некогда умерший брат вдруг восстал.
Так все и происходит. Бро, еле разлепивший ото сна глаза, с трудом концентрирует взгляд на стоящем перед ним парне, а после, осознав увиденное, начинает истошно орать - Слав, привыкший к тишине, морщится и щурится - отползает в сторону, и задает вполне логичный вопрос. Логичный для себя, но совсем нелогичный для старшего брата, который был уверен, что родня давно осведомлена о случившейся трагедии. Видимо, ошибался - и одного взгляда на Бро хватает, чтобы убедиться в этом на все двести процентов.
- Молодость свою ищу, че еще в морге можно делать? - не удержавшись, язвит Раскольников-старший, в свойственной для себя манере закатывает глаза, а после наблюдает за тем, как брат, явно напуганный и обескураженный, отползает подальше. Ничего удивительного: любой, оказавшийся на его месте, сделал бы то же самое - или вовсе свалил с горизонта, не оставив после себя даже запаха. Святослав все понимает, потому разумно сдерживается, не прокомментировав этот момент.
- Будь так добр, не ори. - развернувшись к брату, спокойно говорит, скрещивает на груди руки, вскидывает бровь, и пристально смотрит на мальчишку. И тут вроде бы снова можно пошутить, мол, я мертвы, а не глухой, но Слав молчит. Смотрит, поджимает губы, после чего и вовсе хмурится, потому что голос брата, осознавшего и принявшего всю суть происходящего - да и его резко изменившееся состояние - заставляет парня испытать если не чувство беспокойства - он еще до конца не разобрался, то ли может что-либо чувствовать, то ли это просто бальзамическая жидкость в медленно разлагающемся теле бурлит - то хотя бы настороженность. Ему не нравится видеть Бро таким: глаза, в которых всегда виднелся неподдельный блеск азарта и жажды жизни, сейчас выглядят какими-то потухшими, тусклыми; всегда улыбчивый, располагающий к себе парень за секунду становится потерянным и раздавленным. И всему виной Святослав, который не в силах что-либо изменить. Ему хочется заверить брата, что все это - херовая шутка, а он просто решил таким образом мальчишку разыграть; хочется расслабиться, отмахнуться, и вместе поржать над тем, как громко Братислав завопил несколько минут назад. Ему хочется успокоить Бро, но, к сожалению, сделать это не получится. Все, что происходит - происходит на самом деле.
- Слушай, Бро, - начинает парень, делает шаг в сторону брата, но заметив, как тот отшатывается снова, выставляет руки слегка вперед, призывая успокоиться и прислушаться к тому, что собирается сказать. - мне бы хотелось сказать, что все это - херовая шутка, но не могу. Я действительно умер, а буквально полчаса назад с какого-то хера воскрес. Чувство такое, будто с бодуна. - усмехнувшись, Слав опускает руки, но приближаться к Братиславу не решается. - Меня сбил какой-то мудак, когда я с аэропорта к тебе ехал. Хотел сюрприз сделать... хреновый получился, если честно. - хмыкнув, трет указательным и большим пальцами переносицу, абсолютно не чувствуя температуры. Впрочем, сложно почувствовать то, чего нет. - Я думал, что вам сообщили. - помедлив несколько секунд, Хранитель добавляет, глядя на мальчишку исподлобья: - Родители тоже не в курсе?

Сегодняшний день можно по праву считать самым странным днем, не вписывающимся в общие рамки привычного течения. Слав, который сейчас стоит посреди морга, смотрит на брата - он как-то слишком непривычно молчаливый, поникший, испуганный - и не двигается, вдруг ловит себя на мысли, что отправной точкой всему этому дерьму, что с таким воодушевление вертится буйным водоворотом, стала далеко не нелепая смерть, а, скорее, когда-то давно найденный талисман, привнесший в жизнь Раскольникова слишком много необъяснимых и неподвластных логическому объяснению вещей.
Сначала кольца, которые ничем примечательным с виду не отличались, но оказались частью мифологического мира, чей след до этого покоился лишь на страницах книг, летописей, и легенд. Парень и представить себе не мог, что Боги не только закрепились в людском мире за счет фильмов, сказок, и красиво сложенных песен, но и имеют на отдельно взятых личностей определенное влияние. Ему изначально все это было чуждо, а еще казалось, будто вот-вот - и можно звонить добрым (на самом деле не очень) докторам, которые незамедлительно приедут, скрутят, напичкают какими-нибудь сильнодействующими препаратами, и отправят доживать свой век в палату, где единственным развлечением будет медленное, но верное соскальзывание с катушек - окончательно и бесповоротное. Впрочем, в конечном итоге Святославу все-таки удалось понять всю суть происходящего, получилось свыкнуться с мыслью, что сверхъестественное - это не только популярный сериал, где два брата без особого труда справляются с валящимся на капот импалы дерьмом. Он сумел ужиться с Покровителем, научился мало-мальски управляться с техниками, но все еще с трудом понимал, для каких целей все это делает.
Потом вдруг появилась какая-то необъяснимая тяга в сторону жаркой Греции, где вот уже целый год топтал землю младший брат. Слав, не привыкший раздувать из мухи не слона даже, а целого мамонта, решил, что искать какое-то замысловатое решение такому необъяснимому рвению не стоит. Все лежит на поверхности, и не требует никаких мудреных логических цепочек: старший брат просто соскучился по вредному порой, надоедливому младшему братишке, и именно это стало поводом для такого странного желания. О том, что во всем этом может скрываться какой-то более глубокий смысл, напрямую связанный мифологической стороной медали, он, конечно же, думать не стал. А зря, как оказалось.
Итогом всему этому стала совершенно глупая смерть, и совершенно неожиданное воскрешение. Сейчас, стоя с противоположной стороны стола, упершись ладонями в металлическую столешницу - она холодная, но Слав этого совсем не чувствует - и слегка опустив голову, парень понимает, что в его удивительном возвращении к жизни - если это можно назвать жизнью - замешано совсем не чудо чудное, а вмешательство богов. Непонятно одно: почему в городе, где топчется такое огромное количество людей, первым человеком, которого он встретил после воскрешения, оказался Братислав?
Совпадение?
Слав, слегка ссутулившийся и опустивший голову, задумчиво хмурится, с трудом перекручивая в голове возможные варианты. Их много, но все они неудачно друг с другом переплетаются, перебиваются, путаются, и не дают выделить более разумное и адекватное объяснение. От замешательства отвлекает глухое жужжание открывшейся молнии, эхом разлетевшееся по просторному помещению. Взгляд исподлобья встречается с бутылкой, которую протягивает Бро, заставляя тем самым изогнуть в недоумении бровь. Не то, чтобы сейчас был подходящий момент для алкоголя, непонятно откуда взявшегося в рюкзаке брата, но не сказать, что идея плохая. Помедлив еще несколько секунд, Раскольников-старший перехватывает бутылку, откручивает пробку, и опрокидывает в себя остатки рома - то, что это именно ром, узнает лишь после, когда выпрямляется, морщится слегка, но не столько от напитка, столько с непривычки, и между делом проскользывает взглядом по этикетке.
- Понятно, чем ты тут все это время занимался. - Слав не обвиняет, не наезжает - и в мыслях не было - потому ухмыляется, стараясь разрядить обстановку. Получается, если честно, херово, но, как говорится, попытка - не пытка.
Только спустя время, за которое Братислав начинает рассказывать всю суть происходящего, а Святослав с привычным хмурым видом слушает и внимает, периодически ахуевая от сложившегося положения вещей, и иногда почесывая поросшую щетиной щеку - не успел побриться перед смертью, простите - приходит осознание того, что половина бутылки рома, залпом влитая внутрь, не приносит никакого эффекта. Нет, стало немного легче, и с этим спорить было бы глупо, но вот опьянения, как такового, Раскольников не чувствует. Он вообще ничего не чувствует, если так посудить, а ощущение создается такое, что и не пил ничего вовсе. Нет ни голода, требующего пару сочных гамбургеров, ни жажды, заставляющей мечтать о бутылке холодной минералки. Нет ничего.
- Так, ладно.. - нарушив двухминутное молчание, воцарившееся в морге, Слав неопределенно чешет затылок, поджимает на мгновение губы, и мутным взглядом цепляется за лицо брата, который, в свою очередь, за все это время с места так и не сдвинулся. - подведем итог. - парень скрещивает на груди руки, склоняет голову к плечу, и слегка щурится. - Ты пришел сюда, убил несчастную птицу, и решил, что кому-то неплохо было бы вернуться с того света. Но вернулся я, и теперь, если за ближайшие несколько дней мы не найдем более крутой способ воскрешения, меня ждет не очень приятное, полагаю, занятие - разлагаться. Все правильно, я ничего не упустил? - вскинув бровь, Раскольников выпрямляется и подается чуть вперед, упершись низом живота в стол, который даже под незначительным напором с неприятным скрежетом сдвигается с места, с противоположной стороны уткнувшись в преграду, коей является Братислав.
И вроде бы все относительно нормально, но картину портит муха, неприятно прожужжавшая над ухом, и приземлившаяся на плечо Слава. Он замирает на секунду, после чего резко хлопает ладонью по тому месту, где сидит насекомое. Не убивает, отчего фыркает тихо. А потом фыркает снова, потому что брат начинает ерничать, открыто насмехаясь над удачливостью Святослава.
- Нахер иди, понял? - в свою очередь ворчит Раскольников-старший, а затем, упершись ладонями в ребро столешницы, толкает стол вперед, тем самым сдвигая Бро с места, заставив попятиться назад до тех пор, пока позади не появится преграда. - Или воскрешать еще и тебя придется.
Слав, естественно, шутит, поэтому тут же дергает стол на себя, позволяя мальчишке выбраться. Все это сопровождается каким-то странным ощущением, словно кто-то взял парня за руки, и начал медленно, ненавязчиво так их тянуть. Поморщившись, и сделав несколько кругообразных движений плечом, парень коротко оглядывается, и ворчливо произносит:
- Пошли отсюда уже. Мне кажется, что в этом месте я быстрее разлагаюсь. Морально. За одно расскажешь, с каких пор такой распиздяй, как ты, стал Хранителем. - то, что именно им является Бро, сомневаться приходится лишь на семьдесят процентов. Раскольников не является дураком, даже будучи мертвым, потому складывает дважды два - то есть, чудесное воскрешение, и жертву в виде голубя - и приходит ко вполне разумному выводу. Медлит еще пару секунд, косится в сторону брата, а затем, ее дожидаясь его, разворачивается и топает в сторону выхода.

Слав понимает прекрасно, что своей просьбой рассказать о чудесной причастности Братислава к божественной компании, вводит мальчишку в замешательство - он это удачно демонстрирует, в ответ наградив вполне логичным вопросом, - но забывает при этом, что Бро совсем не глуп, хотя периодически очень удачно справляется с ролью немного придурковатого младшего брата, с трудом затыкающегося и вечно находящего приключения на свою задницу. Впрочем, лавры победителя в последней номинации щедро переходят в руки Святослава, который умудрился не только нелепо сдохнуть, но и не менее нелепо воскреснуть - уж лучше бы, если честно, остался по ту сторону, плавно перекочевав из морга в сухую, нагретую греческим солнце землю, где медленно, но верно продолжил бы разлагаться, особо по этому поводу не парясь; а теперь приходится в полной мере ощущать всю хреновость сложившегося положения, и не слишком радужную перспективу гниения в нон-стоп режиме, да еще и с полным осознанием происходящего.
Парень слышит вопросы, но отвечать на них не спешит. Делает это не из вредности, а потому, что в голову вдруг приходится вполне логичная мысль: талисман то Славу удалось вернуть - его забрать никто и не пытался - но вот вернулись ли силы, дарованный стариной Сварогом? Раскольников ведь мертв, а никаких инструкций по эксплуатации техник после смерти ему никто не выдал. Егорович, который любезно посвятил Святослава во все нюансы, конкретно про этот случай тоже ничего не рассказывал, поэтому, исходя из всего вышеперечисленного, назревает вопрос: че тут и как вообще?
С этими мыслями, сохраняя священное молчание и улавливая торопливые шаги позади, принадлежащие младшему брату, хранитель не слишком решительно, но все-таки шагает вперед по коридору, между тем понятия не имея - а в какую сторону идти? Прислушавшись к интуиции, он сворачивает налево, замечает несколько дверей, окидывает их незаинтересованным взглядом, и топает дальше. Впереди появляется табличка, мол, выход там - и парень, глянувший на брата через левое плечо, идет более решительно. Топот, срывающийся из под тяжелых подошв, эхом разносится по узкому коридору, отпрыгивает от стен, и растворяется в воздухе, предварительно переплетаясь с быстрыми шагами, доносящимися из-за спины.
В конечном итоге отвечать на вопросы не пришлось вовсе, потому что Братислав, как и было сказано ранее - парень достаточно смекалистый, и способный в ситуациях острой жизненной необходимости сложить дважды два, чтобы получилось четыре, а не десять. Он рассказывает о своем покровителе, впервые за последние несколько.. лет, кажется, вызвав у Слава искренний интерес - до этого Раскольников-старший не мог похвастаться стойкой и нерушимой любовью ко всему, что связано с хранителями, покровителями, и всей божественной братией - в целом. Впрочем, сейчас тоже, наверное, хвастаться этим не будет, потому что интерес вызван не столько самим Самди, сколько тем, что сила его принадлежит именно Братиславу.
По-хорошему, наверное, стоило бы поблагодарить мальчишку за то, что вернул к жизни, но делать этого Святослав, конечно же, не будет - по крайней мере, конкретно сейчас. Во-первых, потому что парень не до конца уверен, можно ли все это считать большой удачей, и получится ли из всего этого вынести хоть какую-то пользу. Во-вторых, если говорить откровенно, Слав до сих пор в какой-то степени обижен на брата за то, что тот свалил в Грецию. Нет, он понимает и принимает, что это был один из тех шансов, упускать который нельзя, но с эмоциями сделать ничего не мог - слишком привязан был к вредному мальчишке, хоть и не показывал этого, не говорил об этом, и порой даже себе не мог в этом признаться. Сейчас вот может, но может лишь потому, что эмоций, как таковых, нет. Есть только шлейф некогда испытанных чувств, мутным пятном закрепившийся где-то на задворках сознания.
- Эт ты подцепил его во время той поездки? - остановившись перед широкой, двустворчатой, железной дверью, коснувшись ее ладонью, но не открыв, Раскольников поворачивается к Братиславу, вскидывает бровь, и тихо хмыкает. - Во все тяжкие подался? - переводит взгляд на рюкзак, откуда мальчишка совсем недавно достал бутылку рома. - Миленько.
В открытую уже братом дверь моментально пробивается солнечный свет, яркой дорожкой устремляющийся куда-то вглубь морга, и освящающий коридор. По глазам он ударяет тоже: Слав чувствует резкую боль в области висков - она медленно расползается и концентрируется где-то чуть выше переносицы. Ему, если честно, казалось, что смерть должна была лишить его не только эмоций, но и боли. Холода ведь он не чувствует, теплого порыва ветра, врезавшегося в лицо сразу же, как только парень делает шаг вперед, покидая морг, не чувствует тоже. Ничего не чувствует, кроме неприятной боли, от которой скалится. Приходится потратить немного времени для того, чтобы вернуть зрению былую четкость. Сделать это удается быстро, потому что сказанные Бро слова невольно заставляют замереть, а потом хмуро глянуть исподлобья.
- Давай без вот этих вот замашек, маньяк малолетний. - фыркает Слав, в свойственной для себя манере отвесив брату подзатыльник. Соскучился все-таки. - Ничего я не чувствую, кроме боли. - парень выпрямляется, расправляет плечи, и проводит ладонью по колючему подбородку. - Почему именно её? Почему не голод, почему не жажда? Почему, блять, именно боль? Эт побочки такие, да? Не нравится мне этот твой Самди. - Раскольников раздраженно закатывает глаза, цокает правой стороной рта, слегка качает головой из стороны в сторону, и идет в первом попавшемся направлении.
Он понятия не имеет, куда надо пойти, и что надо сделать, чтобы продержаться в жарком городе как можно дольше. Кажется, будто проще поймать дракона, и научить его плясать чечетку, чем найти в Афинах прохладное место. Тут почти что пекло адское, поэтому надежда тает так же быстро, как и мороженое в руках вон той девчонки -
оно стекает ванильной дорожкой по рукам и оседает на горячем асфальте.
- Ты уверен, что мертвецу в Афинах норм? Может, на Аляску лучше свалим? Там холодно.. - спокойно спрашивает Слав, когда Бро догоняет, ровняется, и ненавязчиво так указывает верное направление. - Или есть еще какие нюансы, о которых мне следует знать?

Идея с Аляской, если честно, приходится Святославу по душе. Во-первых, она кажется ему вполне сносной, ведь лучше жить в каком-нибудь домике на берегу озера, наслаждаться прохладой, завыванием промозглых ветров, и белоснежными просторами, чем перебиваться сырой, мрачной, и холодной комнатой в каком-нибудь производственном помещении, ведь других вариантов он, если честно, пока отыскать не может; во-вторых, ему всегда хотелось побывать в том месте, которое не Греция, и не Россия: первая парню по душе не пришлась изначально - учитывая то, что еще и сдох тут, то лидирующие позиции в списке предпочтений она явно занять не сможет - а вторая приелась настолько, что.. нет, спасибо - Раскольников пока по родине не скучает, и уверен, что не будет этого делать самое ближайшее время; в-третьих, зиму он любит чистой, неподдельной любовью, поэтому в выборе места для того, чтобы замедлить процесс разложения, парень не сомневается.
Не сомневается ровно до того момента, пока Братислав, как-то подозрительно замешкавшийся, не озвучивает еще одну "прекрасную" новость, окончательно выбившую Раскольникова-старшего из колеи спокойствия, относительной умиротворенности, и мнимого хладнокровия. На самом деле, если бы хранитель был жив и здоров, то, скорее всего, закипел бы на ровном месте, ахуел сначала от новости, потом от пиздеца, происходящего в Афинах, а потом и от понимания, что вляпался в какое-то дерьмо, выбираться из которого придется долго, упорно, да еще и вместе с младшим братом, ведь бросать его на произвол судьбы Слав не посмел бы как в живом виде, так и в виде ожившего мертвеца.
Ему хватает одной фразы - "ты никуда не сможешь выбраться из Афин в ближайшее время" - чтобы резко остановиться, привычно нахмуриться, и повернуть голову в сторону Бро. Он даже на яркие лучи солнца перестает внимание обращать, будучи полностью погруженным в не самые приятные размышления.
- Напоминает какую-то нездоровую хуйню. - звучно ругается Святослав, фыркает, и сжимает кисти рук в кулаки с такой силой, что если бы костяшки могли побелеть, то обязательно это сделали бы. Он медлит еще несколько секунд, смотрит не на брата, а через его правое плечо куда-то в сторону, после чего раздраженно рычит сквозь зубы, глаза закатывает, и топает дальше. Слав злится не на брата, не на собственное хреново сложившееся положение, и даже не на случившийся каким-то фантастическим образом апокалипсис; он злиться оттого, что понимает безвыходность, в которую попал сам, и в которую невольно стал затянут Братислав. Раскольникова, если так посудить, перестало трогать то, что во всем этом дерьме может пострадать огромное количество людей; его точно так же перестало трогать то, что пострадать может он сам - хотя кажется, что хуже быть уже не может. Но даже не смотря на отсутствие каких бы то ни было эмоций и чувств, Святослав продолжает испытывать искреннее желание защитить младшего брата, который пусть и был всегда занозой в его заднице, но все-таки на данный момент является единственным близким человеком, находящимся в зоне досягаемости. Впрочем, если говорить откровенно, то Братислав всегда был для Святослава неотъемлемой и чертовски важной частью жизни; Бро был не только тем, кого хранитель Сварога систематически награждал подзатыльниками и шуточными подъебами, но и тем, за кого Раскольников при любых обстоятельствах готов был порвать глотки.
В данный момент нельзя сказать, что у Слава есть достаточное количество сил на подобные телодвижения, но и терпеливо дожидаться окончательно накрывшего пиздеца он тоже не собирается.
- Ладно, чудесный захват города нахуй пока идет. Он нас не трогает, и мы его не трогаем тоже. Разберемся сначала с моей проблемой. - парни оказываются в прохладной подворотне - Святослав невольно делает вдох, позабыв при этом, что, во-первых, нихрена не чувствует, а во-вторых, дышать вообще не может - после чего ведет плечом и морщится от неприятных ощущений.
- Твоя старуха, кажется, меня не очень полюбила после последнего визита. - ухмыльнувшись, Слав искоса смотрит на мальчишку. Ухмылка, в общем-то, надолго на лице не задерживается, и исчезает сразу же, как только звучит вполне разумная просьба рассказать о талисмане. Парень ожидал, но не готовился, потому коротко жмет плечами, и говорит:
- Да я случайно его нашел, когда за сигаретами в магазин вышел. - Раскольников вытаскивает из кармана правую руку, и демонстрирует пальцы, опоясанные двумя кольцами. Одно из них - талисман, второе - неотъемлемая часть жертвы, которую принести довелось лишь пару раз. - Сварог. - поясняет Раскольников, заметив вопросительный взгляд Бро, который он уводит от колец, поднимает, и смотрит в глаза. - Техники у него неплохие, но не сказать, что я был в восторге от полученных сил, поэтому не пытался их оттачивать. Могу огнем управлять, могу любую информацию узнать, если человек живойздоровый, могу позаимствовать у Сварога силу. Еще есть внушение.. было, то есть. Там кровь нужна, а у меня она, сам понимаешь, в дефиците. - парень жмет плечами снова, между тем безмолвно требуя указать правильное направление. Позабыл уже, в какую сторону надо двигать, чтобы попасть в квартиру к добродушной (нет) старухе.
- Если честно, то я не уверен, что техники вообще будут действовать. Не знаю, как это объяснить, но... раньше я, например, спокойно жару переносил, а еще устойчив к высоким температурам был. Сейчас нихуя подобного не чувствую. Мне жарко, мне херово, и хрен знает - то ли все потому, что я мертвый, то ли потому, что талисман - это уже нихрена не талисман. Может такое быть?

Святослав до сих пор с особой трепетностью хранит в своем подсознании те великолепные воспоминания, напрямую касающиеся злополучной старухи, у которой пришлось жить всего пару дней, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы парень успел почувствовать ущемление собственного самолюбия, когда бабка, в трясущейся руке сжимающая свой костыль, чья резная рукоять напоминала голову какой-то птицы, с самыми звучными проклятиями пыталась пристыдить неуклюжего гостя за безжалостно разбитую вазу. Раскольников никогда бы не подумал, что пожилые люди, с виду больше напоминающие мумий с перевалившим за три тысячелетия возрастом, могут так бодро передвигаться по квартире, ловко лавировать между появляющимися на пути препятствиями, и бесперебойно твердить о том, что в их времена подобное поведение каралось самым безжалостным образом, а молодежь не позволяла себе вытворять такие выходки. Сам же Слав, обогнув невысокий кофейный столик, воспользовался спасительным креслом, как единственной имеющейся преградой, уперся ладонями в подлокотники, ссутулился слегка, наградил Братислава, наблюдавшего за происходящим со стороны, хмурым и довольно красноречивым взглядом, мол, подожди только, сопляк - и до тебя очередь дойдет, а потом предпринял неудачную попытку оправдать себя в чужих глазах. Должного эффекта это, как оказалось, не возымело: старуха с еще большим энтузиазмом начала ругаться, новые проклятия во все стороны отстегивать, взглядом таким смотрела, что если бы молнии метать умела, то от Раскольникова-старшего осталась бы лишь горстка многострадального пепла, а потом и вовсе за считанные секунды сократила расстояние, оказалась с противоположной от кресла стороны; импровизированное укрытие Святославу не помогло вовсе, потому что на очередной тираде возмущений бабка замахнулась, и едва ли не приложилась своим костылем к взлохмаченной голове. Парень успел уйти в сторону, увернуться, дабы не отхватить еще и сотрясение, но плечо все-таки пострадало, а потом еще долго напоминало о том, что связываться с безобидными на первый взгляд пенсионерами - себе дороже.
Почему тогда помнит обо всех этих событиях, вместо того, чтобы благополучно забыть как страшный сон? Только лишь для того, чтобы больше, по возможности, с подобным не сталкиваться.

Слав коротко ухмыляется собственным мыслям; взгляд цепляется за протянутую братом пачку, а рука непроизвольно тянется вперед и вытягивает оттуда одну сигарету. Звучный щелчок зажигалки - и она, незамедлительно поддавшись скудному пламени, начинает тлеть, разгоняя по округе привычный обонянию запах табака. Парень невольно ловит себя на мысли, что в жизни после смерти хоть какая-то отдушина имеется, а то с момента неожиданного пробуждения все идет как-то, мягко говоря, не очень гладко - если не считать брата, конечно, которого Раскольников-старший чертовски рад видеть, но это не исключает того, что мальчишка отхватит свою порцию пиздюлей за сигареты, ром, и прочие прелести, которых, как Святославу кажется, у Бро накопилось достаточно: даже он себе такого при жизни не позволял - точнее, позволял, конечно, но никому об этом знать не обязательно.
Терпкий табачный дым чувствуется сначала на языке, а потом комом падает куда-то в область легких; надолго там не задерживается, потому что Слав, запрокинув голову чуть назад, выдыхает через слегка приоткрытые губы, наблюдая за тем, как серый дым уходит вверх и быстро растворяется в воздухе. Никаких приятных ощущений от курения он не чувствует, а при каждом новом затяге создается такое впечатление, словно у него внутри нет ровным счетом ничего, словно он - это пустой сосуд, который периодически наполняется невесомым на деле, но чертовски тяжелым по ощущениям, дымом, который тут же хочется вытолкнуть наружу. Поморщившись и с неким недовольством наградив взглядом сигарету, пепел с которой не удерживается и при очередном порыве сквозняка срывается, оседая на пыльном, грязном асфальте, Раскольников отворачивается, делает шаг в сторону, и вдавливает окурок в кирпичную стену, сминает его, а затем отбрасывает куда-то в сторону. Проблемы экологии его сейчас волнуют в последнюю очередь.

- Лучше бы гипс, - хмуро усмехается парень, поджимая губы. - а не вот это вот все. - ладонь проходится по небритому лицу, задерживается на подбородке чуть дольше, после чего вновь возвращается в исходное положение, вызывая все те же неприятные ощущения, будто еще немного, совсем чуть-чуть - и отвалится к чертям собачьим. Впрочем, Святослава не покидает чувство, что отвалиться грозится не только злоебучая рука, но и прочие части тела. Лего, блять.

- Ладно, - парень закидывает руку на плечо брата и подталкивает вперед. - разберемся со всем этим дерьмом.
Звучит, если честно, не так уж и воодушевляюще, как должно было бы, да и Раскольников-старший никогда себя мнимыми надеждами не тешил. Если есть вариант на благополучный исход - хорошо; нету - тогда никакие надежды не помогут.
Пока ничего подобного в их распоряжении не было, но хранителю не очень хочется видеть, как с каждой секундой брат становится все более потерянным.

То, что старухи в квартире нет - хорошо. То, что у Святослава нет нужных жертв для техники - плохо.
- У тебя есть ветка старого дуба? - покосившись на мальчишку, парень хмыкает, несколько секунд выжидающе смотрит, хотя понимает прекрасно, что ничего подобного у Бро быть не может, а потом отмахивается и уводит взгляд в сторону. Обстановка в квартире ничуть не изменилась: все те же старинные шторы, которые бабка любила распахивать ранним утром, при этом абсолютно не заботясь о том, что спящему на диване Святославу это действие по душе не придется; все тот же скрипучий диван, к которому хранитель проникся самой искренней любовью; и все то же кресло, стоящее рядом и некогда послужившее неплохой защитой от разъяренной старухи. А еще есть шкаф - и тут в голове Раскольникова всплывает момент, когда хозяйка угощала его чаем при самой первой встрече, рассказывала о своей тяжелой судьбе, и припоминала этот самый шкаф, доставшийся ей по наследству и сделанный из старинного дуба, некогда росшего на заднем дворе ее родителей.
Решение не заставляет себя долго ждать.
Святослав как-то слишком злорадно ухмыляется, а потом топает к несчастной мебели, открывает дверцу, думает недолго, а затем резко ударяет раскрытой ладонью по самому краю, приложив все силы, которые имеются в мертвом теле. Их не так много, но хватает для того, чтобы дверца с жалобным скрипом слетела с петель.

- А что? - перехватив немного ошарашенный взгляд брата, Слав жмет плечами и кривит губы, мол, а я че? Я ниче. - Хуже она все равно не сделает.

На самом деле хватило бы, наверное, щепки, но соблазн был слишком велик. После недолгих манипуляций, сожжения древесины, и едва не спаленных ко всем чертям штор - простите, но Раскольников после смерти стал слишком неуклюж - парень все-таки пробует воспользоваться техникой.
Первый раз - ничего. Второй раз - тоже ничего.
- Не то, чтобы я расстроился... - взгляд исподлобья устремляется в сторону Бро, а парень предпринимает последнюю попытку. Создавать огонь у него всегда получалось лучше, чем все остальное, но в этот раз пришлось приложить слишком много усилий, чтобы хотя бы на несколько секунд объять ладонь пламенем, жар которого не чувствуется точно так же.

Звук отпирающейся входной двери заставляет резко сжать ладонь, прервав действие техники. Слав прячет руки в карманы джинсов и отходит в сторону, скрывается в плохо освященном солнечным светом углу, чтобы вошедшая бабка не сразу заметила его присутствие.
- Избавься от нее. - шипит сквозь зубы и кивает в сторону коридора, где слышится недовольное ворчание и шаркающий звук подошв, перекликающийся с глухими ударами трости о деревянный пол.

Не то, чтобы Святослав боится несчастной старухи, потому конкретно сейчас благополучно переводит все мыслимые и немыслимые стрелки на брата, оказавшегося в затруднительном положении, совершенно растерянного и загнанного в угол питбулем с неизменной тростью. Просто парень предпочитает думать о том, что подобные действия закаляют в бестолковом мальчишке характер, учат ловко выкручиваться из самых сложных жизненных передряг, прививают определенную изворотливость и способность быстро соображать в ситуациях острой жизненной необходимости, и, в конце-то концов, щедро дарят опыт.
Впрочем, Раскольников, глядя на застывшего в немом ужасе брата и дожидаясь хоть какой-то от него реакции, пока старуха не заметила в дальнем и темном углу незваного гостя, в конечном итоге холодные губы поджимает, кулаки напряженно сжимает, и мысленно проклинает всех известных богов - а где-то среди них затесался и сам Бро, потому что до сих пор тормозит.

Парень невольно вспомнил один довольно забавный момент из их жизни: ему тогда было лет шестнадцать, Братиславу - восемь, соответственно. Шестнадцать - это, как известно, тот самый период, когда юношеский максимализм только-только разыгрывается, ударяет в шальную голову и очень долго выбивается оттуда хреновым опытом и непредвиденными ситуациями, в которые из раза в раз попадаешь по собственной глупости, амбициозности. И снова глупости.
Святослав никогда не отличался покладистым характером, а в то время и вовсе поймал, как говорится, кураж: начал допоздна задерживаться с друзьями, находил приключения на собственную задницу с ними же. Много дрался и мало задумывался о последствиях. Родители в восторг не приходили, всячески старались сына воспитывать, но каждый раз получали неизменное "я исправлюсь". Раскольников на собственных ошибках не учился, но зато мастерски научился скрывать от родителей всю свою подноготную. "Меньше знаешь - крепче спишь" - думалось ему, и этим, наверное, парень пытался себя оправдывать.
В один из таких дней - а если быть точнее, то утро раннее на дворе было - Святослав вернулся домой не то от друга, с которым собирали мотоцикл - так думал отец, не то от подруги, с которой долго и упорно занимался математикой - так думала и наивно верила мать. Вообще-то, он должен был вернуться вечером, но что-то пошло не по плану. Задержался, свернул не в ту сторону, и в итоге чуть было не попался в лапы стражам правопорядка. А утром, наивно рассчитывая, что родители на работе, не ожидал встретить выходящую из ванной комнаты мать. Та, благо, заметила лишь чернявый затылок, стремительно скрывшийся в комнате младшего брата. Ссадины на лице не заметила - и слава Богу, но радоваться рано, ведь у сердобольной и чрезмерно заботливой матери возникли к сыну вопросы. А у него вот, к слову, нет, поэтому в срочном порядке пришлось будить Бро, в самых незатейливых красках - и не очень понятно - расписать ему всю суть, а потом, махнув рукой, без зазрения совести толкнуть сонного восьмилетнего мальчишку на амбразуру.
Получили тогда оба: Святослав - за то, что слишком много врет и слишком мало понимает; Братислав - за то, что потакает прихотям старшего брата и перенимает от него самые скверные таланты - неумело врать, то есть. Но всем известно, что хреновый опыт - это тоже опыт, и вот сегодня он как никогда приходится кстати.

Бро с самыми светлыми и добрыми намерениями несет какую-то херню, навешивает на уши старухи макаронные изделия, а та пусть и смотрит не слишком доверчиво, но охотно эти самые уши подставляет, чтобы мальчишке удобнее было лапшу развешивать. Слав же, прижимающийся к стене спиной и сжимающий в напряжении кулаки, изредка поглядывает на ту самую трость, которая относительно недавно оставила на его голове шишку, а в голове - не слишком приятные воспоминания.

- Впечатляет, - парень кривит губы в стиле "not bad", еще несколько секунд смотрит в ту сторону, куда только что уковыляла старуха, чересчур громко хлопнувшая входной дверью, а затем поворачивает голову, окидывает взглядом теперь брата, и добавляет: - но не сильно.
Хрен бы знал, на самом деле, каким образом они будут возвращать дверцу на законное место. Стоит ли вообще это делать, учитывая тот незначительный, но достаточно заметный факт, что у дверцы недостает небольшого куска? Святослав вот, если честно, смысла не видит, но истеричные тирады Бро не ушли в пустоту, ведь где им еще жить, если разгневанная старуха решил выпилить Раскольниковых из собственного дома.

- Как думаешь, сколько доверчивых старух живет в этом городе? - задает вопрос Слав, окидывает взглядом появившуюся в руках дверь, а затем без особых отступлений откидывает ее в сторону. Та, естественно, с грохотом валится на пол, едва не задевает столик, который обязательно развалился бы от такого неподобающего отношения. Парень же неопределенно чешет поросшую щетиной щеку, щурит правый глаз, взгляд на брата переводит. - Без шкафов раритетных... - добавляет, искоса посмотрев на злоебучую мебель.

Шутки, конечно, шутками, но в тот момент, когда Святослав вновь смотрит на Бро, где-то в глубине мертвого тела просыпается что-то животе - совесть, возможно. Или что-то вроде того, но точно просыпается, потому что парень вдруг начинает чувствовать себя крайне паршиво, потому что подставил брата. Потому что усложнил ему жизнь не только собственным поведением, но и собственным положением. Особенно положением.
- Слушай, - на выдохе подает голос, делает шаг вперед, затем еще один, а после валится на диван рядом и закидывает холодную ладонь на братское плечо. Ему не очень хочется видеть некогда беспечного и немного припизднутого - в хорошем смысле - Братислава таким потерянным и подавленным. Уставшим и поникшим. Не вяжется как-то, непривычно. Страшно. - да разберемся со всем вот этим. - Раскольников-старший обводит пальцем воздух, имея ввиду все, что происходит. - А шкаф, - поворачивает на мгновение голову, вновь хмуро окидывает его взглядом. - скажи, что я - косячник, взял и все сломал, когда ты все уже сделал. Тебе не привыкать разгребать за мной косяки и огребать за них же. А мне она хуже, чем есть, - убираю руку, подаюсь слегка назад, демонстрирую собственный внешний вид. - уже не сделает. Убить меня у нее вряд ли получится - в этом преуспели другие - а получить костылем по голове - дело привычное. Расслабься, придурок. - Слав свойственно закатывает глаза, шутливо фыркает. Награждает Бро братским подзатыльником, потому что куда без этого?

И в конце-то концов, не было такого, чтобы братья Раскольниковы не выбрались из навалившегося дерьма.

Святослав, честно говоря, не слишком то и верил тому, что так воодушевленно пытался донести до брата, потому что можно справиться с насморком, можно справиться с блядской дверью старого шкафа - скрипучей и постоянно действующей на нервы - но нельзя справиться со смертью, которая сделала свое дело, просто в какой-то момент все пошло по пизде.
Парень прекрасно понимает, что в его положении можно отыскать какой бы то ни было вариант, но сделать это будет крайне сложно. Примерно настолько же, насколько сложно отыскать гребанную иголку в не менее гребанном стоге сена. Шансы есть, но они настолько малы, что ни о какой надежде речи быть не может. Слав в принципе никогда себя ничем подобным не тешил, потому что цель редко оправдывает затраченные средства, а во всем, что касается участия мифологической составляющей - тем более.
Но у медали была и другая сторона, которая сейчас сидела перед ним.
Бро выглядит потерянным и точно так же не слишком верит в возможный успех. Не обязательно быть высококлассным психологом, чтобы заметить это. Святослава, привыкшего видеть взбалмошного и гиперактивного пацана, подобная картина выбивает из колеи, заставляя испытывать стойкое желание вернуть все на круги своя.
Вообще-то, Раскольников-старший старался не ввязываться в дела брата, всегда обосновывая это тем, что, мол, он должен самостоятельно справляться с дерьмом, потому что в любой момент может остаться с ним один на один. Хреновый опыт - это тоже опыт, а в большинстве своем именно он формирует в человеке тот внутренний стержень, благодаря которому на горизонте начинает маячить свет в конце тоннеля, а не злоебучая крышка гроба. Но сейчас, сидя в этой небольшой гостиной, Святослав как никогда хочет помочь вернуться к нормальной жизни. Вот только не себе, а брату.

Поднявшись со своего места, Слав медленно проходит к окну, между тем слегка помассировав правое плечо и поморщившись. Странное ощущение, словно кто-то пытается медленно вытянуть конечности, сопровождает с той самой секунды, как парень выбрался из холодного ящика в морге.
Впрочем, все становится понятно в тот момент, когда он, оказавшись возле окна, указательным и средним пальцами левой руки отодвигает штору, а правая, в свою очередь, благополучно отваливается и с грохотом падает на пол, привлекая внимание не только его, но и Братислава. Раскольников-старший опускает голову, вскидывает брови, несколько долгих секунд смотрит на собственную руку, затем поворачивается и смотрит на то место, где она только что была - не слишком приятное зрелище, честно говоря - а потом переводит взгляд на брата. Его же происходящее, судя по всему, не особо удивляет - и тут непонятно: то ли радоваться надо, что не придется ликвидировать истерику, то ли настораживаться, что мальчишка так спокойно ко всему относится.

- Тогда нам придется наведаться в ближайший магазин, - приходит к выводу Святослав, наблюдая за тем, как ловко Бро пришивает многострадальную руку. - потому что моя сумка хер знает где. Еще одна проблема уходит в копилку к общей куче проблем, которые братьям следует разрешить в самое ближайшее время, иначе парень не только окончательно развалится на запчасти, но и окончательно сдохнет.
- Про Апокалипсис помню, но идея с этим... как ты там его назвал? Легион? Крч не нравится мне все это. Сами разберемся. - он пытается пошевелить пальцами, но выходит не очень, потому приходится терпеливо дождаться момента, когда брат закончит этот незапланированный кружок кройки и шитья.

- Так, - пальцы наконец-таки снова двигаются, рука выглядит более-менее адекватно - и тут можно было бы сказать, что Раскольников-старший теперь как новенький, но сделать это можно с большой такой натяжкой. - подведем итог. - парень поднимается со своего места и накидывает на плечи кожанку. Погода не слишком подходящая, но выбора нет: во-первых, он не чувствует жары, а потому и проблемы создавать на ровном месте не стоит; во-вторых, как правильно заметил Бро, швы надо чем-то закрывать, а конкретно сейчас кроме куртки в распоряжении Святослава ничего нет. Единственная причина, о которой можно задуматься - косые взгляды прохожих, но это меньшее из тех бед, которые существуют на данный момент. - Нам надо разобраться с жильем, поэтому тебе придется утихомирить бабку и убедить ее в том, что я - божий одуван. Ты с ней знаком дольше, а значит и шансов больше. Дальше, - парень втягивает носом воздух, замирает на секунду, а затем выдыхает, всем своим видом показывая тщательный мыслительный процесс. - насчет Легиона. Я понял, что они могут мне помочь, но нет, нахуй. Слишком сомнительно, а у нас и без того дерьма по горло. - хранитель Сварога переводит взгляд на брата, которому этот запрет явно по душе не приходится, потому следом добавляет: - а если узнаю, что ты туда ходил - собственноручно убью, понял? - он сердито сводит к переносице брови, поджимает губы и стискивает зубы так, что желваки ходуном ходят. Впрочем, уже через пару минут гнев сменяется милостью, парень расслабляется настолько, насколько это возможно, а потом, перехватив из рук Бро бутылку и ловко ее открыв, делает несколько глотков. Никакой реакции, кроме ощущения, как по нефункционирующим органам тяжело прокатывается жидкость.

А за дверью вновь слышатся шаркающие шаги и удары костыля о пол, напоминающие больше мотив похоронного марша. По крайней мере, в голове Святослава все звучит именно так - и тут следовало бы испугаться, но он лишь голову поворачивает, наблюдая за тем, как бабка появляется в поле зрения. Хуже ведь и правда быть не может.
Или может?

Святослав, наученный горьким опытом встречи с не самой дружелюбной в мире бабулей, уже успел приготовиться к самому худшему - хотя, если посмотреть на его положение, то можно прийти к выводу, что хуже быть уже не может. Он поворачивает голову в сторону, смотрит несколько долгих секунд на пустующий дверной проем, а затем хмурится и отворачивается. Делает он это как раз в тот самый момент, когда бабка, остановленная геройски бросившимся на амбразуру Братиславом, замечает присутствие незваного гостя и тут же меняется в лице. Раскольников-старший, естественно, ничего не видит, но спиной буквально чувствует, как мутный пожилой взгляд прожигает где-то в районе лопаток дыру.

- Здравствуйте. - он уклончиво кивает и отходит к окну, прислоняется поясницей к подоконнику и скрещивает на груди руки. На брата не смотрит, на хозяйку квартиры - тоже. Предпочитает разглядывать незамысловатый узор на повидавшем виды паркете, но прислушивается ко всему, что обсуждают те двое, что стоят неподалеку.

Если говорить откровенно, то Святослав ожидал чего угодно: гневной тирады о том, что в этом доме ноги его быть не может - а как на счет руки, которая совсем недавно отваливалась? - и что свалить он должен в самое ближайшее время; очередного покушения, когда бабка, воинственно схватив собственный костыль, помчалась бы на парня, словно советский бронепоезд; ругани и проклятий, которые обязательно закончились бы инфарктом, потому что бабке лучше вообще в этом плане не усердствовать - не пятнадцать лет все-таки.
В общем, он ожидал чего угодно, но точно не обыденного требования объяснить ситуацию, за которым последовало незамедлительное разрешение, мол, живите, только сильно не ахуевайте. Парень даже взгляд недоуменный поднимает, смотрит на старуху исподлобья, перехватывает ее собственный взгляд, а затем усмехается - по-доброму так, настолько по-доброму, насколько это возможно с его, как правильно тут уже успели заметить, выражением лица заправского рецидивиста.

А все-таки оказывается, что не все еще в этом блядском мире прогнило до самого основания. Эта бабка - прямое тому доказательство. У Слава не было причин думать, что она на самом деле не такая уж и грымза, потому что предыдущее знакомство оказалось весьма экстравагантным, наградило парня шишкой где-то в районе макушки и выводом, что связываться с этим человеком - себе дороже. Первое впечатление, говорят, обычно бывает обманчивым - и парень убедился в этом на собственном опыте.

- Спасибо. - отзывается он не для того, чтобы проявить какие-то там интеллигентные качества воспитанного человека, а просто потому, что вдруг захотелось. Их дальнейшие проблемы с жильем напрямую зависят от расположения бабки к братьям. Чем лучше она к ним относится, тем дольше они могут рассчитывать на теплую и уютную квартиру, а не измятую картонную коробку где-нибудь в ближайшей подворотне, рядом с местными бомжами. Раскольников-старший не всегда умело расставляет приоритеты, но зато обладает поразительной предусмотрительностью. Впрочем, помогает это не всегда.

- И что ты предлагаешь? - спрашивает Слав, когда в гостиной братья остаются одни. Он размыкает руки, до этого все так же скрещенные на груди, а затем отталкивается от подоконника. Делает это как раз в тот момент, когда Братислав выхватывает из его руки бутылку, горлышко которой было зажато между указательным и средним пальцами. Пройдя вперед, он без зазрения совести валится на диван, укладывает голову на подлокотнике, засовывает под нее руки. Закрывает глаза, но буквально через секунду приоткрывает правый, щурится, смотрит на малого и добавляет:
- Ходить по Афинам и орать о том, что нам нужен хранитель, способный вернуть меня к жизни? Круто. - хмыкает и вновь закрывает глаз.
Проходит всего несколько секунд, прежде чем до него доходит смысл ворвавшихся в голову предположений, подкрепленных незамысловатой логической цепочкой. Именно из-за этого Святослав вдруг резко открывает оба глаза, сводит брови к переносице и поворачивает голову в сторону брата, бессовестно присосавшегося к несчастной бутылке.
- Постой-ка, ты же не намекаешь на... - не договаривает, потому как это и не требуется вовсе. Идея заведомо провальная, потому что Раскольников-старший скорее примет свою хреновую участь и сгниет окончательно и бесповоротно, чем отправит родного брата туда, откуда вернуться будет очень сложно. Что-то ему подсказывает, что так все и случится, ведь не зря же Легион назвали именно Легионом - звучит устрашающе и бесперспективно, если честно, потому что это вам не фонд помощи бездомным животным. Там все мирно и здорово, мими и все такое прочее, но вряд ли такой фонд поможет справиться с нашей проблемой.

Святославу, если честно, кажется, что справиться с этой проблемой невозможно вовсе, поэтому следует оставить все как есть и дождаться того "прекрасного" момента, когда отвалится не только рука. Он бы именно так и поступил, если бы не Братислав, в глазах которого Раскольников-старший видит поразительно яркий огонь желания, направленного на расхлебывание того дерьма, что свалилось на них так неожиданно. Славу не нравится, когда брат потерянный и удрученный; Слав не хочет, чтобы брат загонялся, а в конечном итоге одна бутылка забористого рома сменилась беспросветным пьянством и той же самой смертью.
Слав хочет, чтобы периодически доебистый и действующий на нервы младший брат, которого он чертовски любит, хоть никогда об этом и не говорит, был доволен собственной жизнью, а не гробил ее ради того, чтобы помочь вернуть жизнь чужую. Либо они разгребают все вместе, либо не делают ровным счетом ничего. Но отпускать пацана в Легион, пусть там и может объявиться спасатель, Раскольников-старший точно не собирается.

- Я своего решения не изменил. Не смей соваться в Легион, не думай даже, что у тебя получится сделать это тайком - все равно узнаю, потом хуже будет. Я понятно объясняю? - вскинув бровь, парень выжидающе смотрит на брата.
И все-таки что-то вдруг наводит на мысль, что слушаться Бро вряд ли станет.