Последний месяц - это, пожалуй, самое хреновое время, которое мне довелось пережить. В городе произошел Апокалипсис, перевернувший все с ног на голову, взбудораживший людей ровно настолько же, насколько, видимо, и Богов, потому как в заварушке были замешаны именно они, а все остальные, вроде таких же мифических существ, как я, просто попали под горячую руку, оказались не в том месте, и совсем не в то время.
Но отнюдь не в корне изменившаяся обстановка стала поводом для моих тревог и нестабильной душевной организации, грозящейся перерасти в настоящую бойню, если вдруг дракон, которому все это не нравится в той же степени, решит показать себя во всей своей непревзойденной красе, решит доказать, что никому не дано подчинить такого властного зверя.
Я стал слишком озлобленным, слишком раздраженным и, быть может, несколько даже жестоким, потому как последняя встреча с Соло прошла совсем не так, как я надеялся - как я хотел бы, - чтобы она прошла. И самое раздражительное в этой ситуации то, что винить мне не дано никого, кроме своего внутреннего ящера.
Знаете, насколько невеселой становится жизнь, когда начинаешь ненавидеть какую-то часть себя? Знаете, как тяжело становится просто существовать, когда изо дня в день терзаешься внутренними противоборствами: дракону абсолютно не нравится то положение вещей, которое устоялось в последние несколько недель, ему необходимо спокойствие, чтобы и мне жилось более-менее нормально; а я зол на то, что чешуйчатый в свое время испортил, сам того не подозревая, наше общее будущее.

Соло узнала правду, узнала то, что именно я был тем монстром, который безжалостно убил её семью, и тут, в общем-то, её реакция вполне понятная и достаточно ожидаема. Я знал, что так будет, знал, что после всего этого она возненавидит меня, и, быть может, даже готовился к этому - хотя где-то на задворках души искренне надеялся на иной исход.
Но оказался совсем не готов.
А потом мы очутились по разные стороны - и я потерял её окончательно.
Единственный человек, который не только стал мне дорог, но и которого так спокойно принял дракон, теперь стоит по другую сторону баррикад, остается в городе, и живет относительно спокойно. Я не тот человек, который будет искренне считать, что так лучше, что там ей самое место - в тепле, уюте, и со всеми благами современного мира. Я не раз ловил себя на эгоистичной мысли, что она должна быть со мной, потому что без нее мне херово, без нее я слишком раздражительный и злой, а значит и дракону это только на руку.
А еще я ревную: дико, страшно, яростно.

Бросаю в сторону стола нож, который вот уже несколько долгих минут верчу в руках, уткнув острие в ладонь. Он с гулким ударом падает на деревянную поверхность, и замирает, когда встречается с кружкой. Съезжаю по стулу вниз так, что шея касается спинки, откидываю голову назад, прикрываю глаза, и протяжно выдыхаю. В доме вдруг становится слишком душно, слишком скучно, а тишина вдруг начала ощущаться так остро, отдаваясь в сознании неприятным звоном, что захотелось сбежать от нее, уйти подальше, насладиться свежим осенним воздухом, и шелестом листвы в лесу, расположившемуся неподалеку.
Собственно, именно этим я и занялся.

Я не преследовал какой-то определенной цели - просто шагал туда, куда глядели глаза. А глядели они сначала на деревья, выстроившиеся рядом друг с другом, и сплетающиеся между собой широкими кронами с кривыми ветками. Позже, спустя минут двадцать непрерывной хотьбы, в прогалинах между ними показалась поляна с мелкой, насыщенно зеленой травой. Яркий солнечный свет ударяет в глаза сразу же, стоит мне оказаться на опушке. Прикрыв их ладонью, щурюсь и оглядываюсь. По правую сторону от меня простирается все тот же лес, огибая эту поляну, и устремляясь как раз к границе, переступать которую нам не следует. По левую же сторону раскинулась золотистая пшеница, в солнечном свете кажущаяся настоящим золотом. Где-то над полем парит орел, изредка кричит, вертит головой, и, видимо, высматривает свою добычу. А впереди снова темная полоса леса.
Мне нравится жаркая погода, я привык к высоким температурам, но все-таки сейчас отчего-то тянет в лес. Там четче слышится умиротворяющий шелест листвы, там проще найти относительную гармонию с собой. Но идти обратно не хочу, потому уверенно шагаю вперед. Прямо через пшеничное поле.
Поле, где меня, как оказалось, ждет неожиданная встреча, потому как четкий слух дракона улавливает какое-то движение неподалеку. А затем и запах, почему-то показавшийся знакомым, но в то же время каким-то настораживающим.

Я стою неподвижно, лишь изредка переминаюсь с ноги на ногу, проминая и ломая под подошвами тонкие стебли пшеницы; чувствую, как невысокие колосья, еле-еле дотягивающиеся до опущенных рук, щекочут ладони, которые я практически сразу сжимаю в кулак, вместе с тем ощущая, как что-то неприятное начинает вертеться где-то внутри, копошиться, словно паразит, и доставлять дискомфорт.
Солнце неизменно слепит глаза, заставляет щуриться и морщиться, отчего начинает болеть переносица. Сквозь редко гуляющие, свистящие порывы ветра, скользящие по ровной золотистой глади пшеницы, склоняющие её в безмолвном поклоне, сквозь тихий шелест листвы, и пронзительный крик орла, все еще безмятежно кружащего над головой, я не слышу никаких посторонних звуков, никаких голосов, никаких шагов или намеков на чье-либо присутствие где-то поблизости. Но драконье чутье меня никогда не подводило, а сейчас оно буквально орет о том, что в самой непосредственной близости находится кто-то, кто может доставить проблемы, кто-то, кто, кажется, уже знаком дракону на каком-то подсознательном уровне, но явно не причисляется к тем лицам, которые ящеру приходятся по душе.
Но я никого не вижу, хотя оглядываюсь, пытаюсь сосредоточиться, хмурюсь и всматриваюсь в прогалины между деревьев. С очередным порывом ветра до обоняния все-таки доносится знакомый запах, но стоит повернуть голову, как яркие лучи тут же болезненно ударяют по глазам, и я, сорвавшись на тихий рык, резко жмурюсь и отворачиваюсь, тру указательным и большим пальцами веки, между тем скалясь и шумно фыркая.
Дракон злится не меньше, ему не по вкусу такое положение вещей, когда, находясь в частичной дезориентации, он не видит того, кто способен нанести пусть и незначительный, но все-таки вред. Свободный кулак с силой сжимает попавшиеся под руку колосья, но я вовремя отдергиваю его - те редкие зерна, оставшиеся в кулаке, вспыхивают. Сквозь пальцы просачивается дым, пахнет горелой травой, а когда разжимаю ладонь, вижу всего лишь кучку пепла. Фыркаю снова, выдыхаю, пытаясь привести мысли и чувства в порядок.
Мне не нравится положение вещей, устоявшееся не только в жизни, но и в голове. Я бешусь с самых незначительных ситуаций, чувствую, будто вернулся на несколько лет назад - в то время, когда безудержный дракон брал надо мной верх. В то время, когда я натворил дел, за которые теперь приходится расплачиваться вот таким скверным образом.
Конкретно сейчас, например, я вполне мог организовать себе очередные проблемы, если бы вовремя не остановился, если бы не успел убрать руку. Бесконечное поле, золотом разливающееся по округе, в жаркую погоду, стоящую вот уже несколько дней, сейчас было сродни спичке - одной искры достаточно, чтобы оно вспыхнуло, охватив близлежащую территорию.

Цокаю языком, качаю головой, и вытираю ладонь о штанину, между тем подняв взгляд и торопливо проскользив им по округе. Снова никого не замечаю, но стоит вновь опустить его, посмотрев на ладонь в желании удостовериться, что никаких следов не осталось, как хруст ветки, донесшийся откуда-то из-за спины, заставляет меня замереть и резко повернуться.
В нескольких метрах от меня стоит девчонка. Я не сразу узнаю в ней ту, с которой однажды уже встречался, чего нельзя сказать о драконе, который, в свою очередь, узнает её сразу. Он помнит, как она, ударив кулаком по асфальту, чуть было не похоронила его под землей; помнит, как после, в попытках спастись, она же заключила его в земляную клетку. Он помнит все. Он видит её изменившийся взгляд. И он раздражается сильнее.

Мой взгляд меняется следом, зрачки вытягиваются, цвет глаз становится ярким, зеленовато-желтым. Зубы плотно сжимаются, неприятно скрежетнув. Я скалюсь, и шагаю в сторону девчонки.
Сайракс сейчас - это, скорее, зверь, нежели человек. В любой другой ситуации, и при любых других обстоятельствах, я бы вряд ли поддался дракону, вряд ли решился бы бросаться на девушку, которая, собственно, ни в чем и не виновата. В тот день она защищалась, она делала то, что сделал бы любой другой человек, оказавшийся на ее месте - просто у кого-то есть способности, которые можно использовать, чтобы наверняка остаться в живых, а у кого-то их нет, и приходится просто убегать; сегодня она просто оказалась поблизости, попалась под горячую лапу человека, которые разучился контролировать зверя, живущего внутри.

Я не хочу ничего ей делать. Дракон хочет её убить.
Я хочу остановиться, хочу перестать чувствовать этот поглощающий негатив. Дракон не хочет никого слушать, и упрямо вырывается из оков, требуя свободы.
Я оказываюсь в двух метрах от девчонки, сжимаю кисти рук в кулаки, а взгляд пристально вглядывается в её глаза -такие знакомые, и в то же время незнакомые вовсе. Такие родные на каком-то подсознательном уровне, но на деле абсолютно чужие.
- Какого хера тебе надо? - гортанно рычу, но с места не двигаюсь. Голос звучит, словно откуда-то из бочки: хриплый, открыто злой, нечеловеческий.

Я стою перед девчонкой, будто в землю вросший, смотрю на нее ненавидящим взглядом ярких глаз, больше напоминающих глаза ящера, нежели человека, стискиваю зубы так, что они грозятся потрескаться от напряжения, а кулаки сжимаю с такой силой, что ногти впиваются в ладонь. И среди всего этого не могу толком разобрать то, где заканчивается сознание Сайракса, который предпочитает - или предпочитал?, - решать все проблемы более мирным, спокойным путем, пользуясь исключительно словом и обаятельной, располагающей к себе улыбкой, и начинается сознание дракона, которому плевать абсолютно на все: плевать на то, что стоящая напротив девчонка вляпалась в то же самое дерьмо - и речь сейчас идет далеко не о конкретно этой ситуации, а про Апокалипсис - в целом; плевать на то, что позади раскинулось золотистое поле пшеницы, готовое вспыхнуть в любую секунду, стоит одной незначительной искре коснуться колышущегося на ветру стебля - а искра обязательно будет, и превратиться она, скорее всего, в настоящий столб огня, который дракон несомненно выдохнет, силясь задеть ту, которая пусть и каким-то невиданным образом располагает к себе, но которая когда-то пыталась причинить ему вред; плевать ему и на то, что вместе с девчонкой под раздачу грозится попасть все, что находится в радиусе нескольких километров - а это и лагерь в том числе.

Мы продолжаем стоять, смотрим друг другу в глаза, взгляд не отводим, а напряжение, повисшее в воздухе, с каждой секундой становится только сильнее. Мне это не нравится. Дракону это не нравится. Девчонке это, скорее всего, не нравится тоже. Но никто не спешит делать первый шаг, хотя оба прекрасно знаем, каков он будет.
Она вряд ли отступится, вряд ли побежит прочь, как делают это все, кто видит необычные глаза - я понял это еще в тот момент, когда мы находились в подворотне, понял, что у этой девушки есть что-то, что не позволяет просто так отступить. Внутренний стержень, если хотите - и этот стержень, как бы странно эти ни было, далеко не железный. Он, скорее, титановый, потому как иначе объяснить такое безрассудное рвение дать сдачи я не могу.
Я тоже вряд ли отступлюсь, потому что в какой-то момент тонкая грань между сознанием человека и сознанием зверя была преодолена, и преодолена далеко не в пользу человека. Дракон давно сбросил звенящие цепи со своей шеи, давно расправил крылья и размял лапы, но почему-то выбираться на желанную свободу не спешил. Он чего-то ждал, а мне так и не довелось понять, что именно.
Быть может, он видел в глазах девчонки, словно отражающих его собственные глаза, нечто знакомое, родное, и такое долгожданное - будто встретил сородича. Но есть в этом и обратная сторона медали: встречи с сородичами для драконов крайне редко заканчиваются положительно, потому как каждый дракон желает показать свое превосходство, желание покрасоваться, или же просто прогнать незваного гостя со своей территории - исключениями служат лишь родственные связи вроде матери и отца. В остальных случаях два ящера начинают драться, и в единичных случаях это заканчивается ничьей. И вроде бы что еще надо: сородич, точно так же дракон, который, возможно, и не желает зла... но против сущности, как оказалось, идти сложно.
Сейчас все было примерно то же самое. Какая-то часть рептилии может и не хотела причинять вред девчонке, в которой будто виднелась родственная душа, но скверный характер, раздражение, навлеченное последними событиями, отсутствие Соло, и еще множество других факторов повлияло на то, что ящер не желает просто так отпускать девушку.
И не отпустит.

Она действительно просто так сдаваться тоже не собирается. В какой-то момент дергается, уходит в сторону, а дракон, все еще терзаемый какими-то внутренними противоречиями, тут же поворачивается следом. Тяжелая рука падает на женское предплечье в попытке остановить - и именно в этот момент резкая боль пронзает челюсть, расползается, растекается, а зрачки зверя сужаются до тонкой вертикальной полоски. Он качает головой, держится указательным и большим пальцами за подбородок, рычит сквозь зубы, и поднимает расфокусированный взгляд, цепляясь им за мутное пятно, быстро удаляющееся в противоположную сторону.
Наверное, именно этого удара он ждал. Наверное, именно этот удар стал катализатором к действию, а вместе с тем и последней каплей, распалившей и без того сильный огонь.
Несколько размашистых шагов, под подошвами которых сминается пшеница, а следом на землю опускаются лапы. Среди ярких, светлых колосьев темным пятном стоит дракон, фыркает, отчего из ноздрей валит пар, громко, пронзительно рычит - рев этот разносится на много километров, и, кажется, слышится даже в лагере, - и резко срывается с места.
Он не торопится, потому что прекрасно знает, как легко ему догнать девчонку. Буквально считанные секунды, пара длинных прыжков, и один короткий удар сильной лапой куда-то наугад, в то место, где в перспективе должны быть девичьи ноги.
Попадает? Нет, промахивается, оттого раздражается еще больше.
Урчит, пригибается, а в следующий прыжок острые когти цепляются за одежду. Он не знает, цепляются ли они вместе с тем и за кожу, раздирая её до крови, оставляя рваные раны.
Он не знает, что будет дальше, но вместе с тем знает то, что кровожадные клыки грозятся вцепиться в женское тело. Точно так же, как делали это много лет назад. Точно так же, как делали это в ту ночь, когда погибла семья Соло.
"Соло" - стремительной вспышкой проносится в сознании, заставляя дракона замешкаться, заставляя его замереть, зажмуриться, и угрожающе прорычать. Это не тот момент, когда следует думать о ком-то, кроме жертвы. Это не тот момент, когда следует думать о Соло.
Но все-таки дракон думает - и это может не сыграть ему на руку.. на лапу, то есть.

Мысли о Соло, которая осталась в городе, стремительным вихрем врываются в голову дракона, заставляют фыркать так, что под напором горячего воздуха золотистые колосья податливо склоняются, а пристальный взгляд, до этого прикованный к жертве, уходит в сторону, царапая зеленую полосу леса, зубьями верхушек врезающуюся в светлое, безоблачное небо. Он не понимает причин для собственного раздражения, касающегося девушки, потому что на деле все эти эмоции, бурлящим потоком скользящие по венам, принадлежат Саю, который не теряет отчаянной надежды на то, что в какой-то момент все наладится, а возможность вновь увидеться с Прус появится, тем самым разбив эту многотонную, нерушимую, но невидимую и никем не осязаемую стену, которую день за днем, кирпич за кирпичом начал воздвигать далеко не после расставания, а, скорее, после того злополучного часа, когда жадные до крови, острые клыки сомкнулись на шеях её близких людей, а безжалостные когти вместе с податливой плотью разорвали не только её жизнь, но и его.
Дракон ведь остается драконом даже тогда, когда находится в человеческом обличье: остаются его мысли, его желания, его злость и ярость, поглощающая в нередкие теперь моменты, во время которых происходит нечто, совсем не приходящееся ему по душе. Точно так же и все, что происходит с Саем в моменты спокойствия и умиротворения - все эмоции, все чувства, переживания и размышления, - передается ему и в облике дракона. Разница лишь в том, что в человеческом обличье он способен мало мальски контролировать внутреннего зверя, пресекая какие-либо попытки вырваться на свободу, заглушая раздражение, не прислушиваясь к злобе; а вот дракон, к сожалению, такими способностями похвастаться отнюдь не может. Он принимает все, что вертится в голове - хорошее это, или плохое - не так важно, - впитывает, прогоняет через себя. А то, с каким рвением дракон будет желать уничтожить большую часть населения, и будет ли желать вообще - напрямую зависит от Сайракса и того, что творится в его жизни.
Сейчас в ней творится полнейшая неразбериха, влекущая за собой не самые приятные последствия, и то, что происходит в эту секунду на поле - прямое тому доказательство.

Это короткое промедление выходит ящеру боком.
Пока он переминается с лапы на лапу, мнет и ломает под собой колосья пшеницы, и утробно рычит, девчонка успевает предпринять вполне разумную попытку спастись. Попытка эта буквально через несколько секунд превращается в каменный штырь, без особых усилий пронзивший драконье крыло. От резкой боли, стремительной волной прокатившейся по телу, зверь громко воет - и вой этот перемешивается с пронзительным рыком, разносящимся по всей округе на много, кажется, километров. Он дергается в сторону, но делает лишь больнее, раздирая рану еще больше; качает головой из стороны в сторону, недоумевающе склоняет ее, глядя на образовавшееся препятствие, не позволяющее сделать и шага вперед, а затем отталкивается передними лапами от земли, поднимается, выпрямляется, и в очередной раз пытается освободиться. Выходит неудачно, кровь лишь сильнее окрашивает землю, а боль становится ощутимее, заставляя сорваться на очередной мучительный рев.
Эта ситуация его раздражает, злит, а за ревом этим прячется вполне объяснимая ярость. Она в какой-то момент перекрывает собой все, включая и болезненные ощущения. Дракон с грохотом падает на все четыре лапы, сотрясает землю, а после, сверкнув ядовитыми глазами, ударяется сильной шеей о штырь, толкает его, прикладывая достаточно усилий. Камень не выдерживает такого напора, трескается у самого основания, а после и вовсе валится на землю. Рана становится еще больше, но крыло в конечном итоге освобождается. Ящер уже не чувствует боли, не обращает внимания на струящуюся кровь. Единственное, что он чувствует - ярость.
Взгляд замечает девчонку, которой, если верить ударяющему по обонянию запаху чужой крови, досталось тоже. Это зверя радует. Это позволяет прийти к выводу, что жертва становится слабее, и не сможет вновь выкинуть подобные фокусы.
Дело осталось за малым: дракон качает головой из стороны в сторону, вонзает когти в мягкую землю, и глаз не отводит, буквально предвкушая момент скорой расправы. Он убьет её, обязательно убьет, потому что она дважды пересекла черту - непозволительно, нахально, и глупо. Ей удалось сбежать в прошлый раз, но сейчас этого сделать не получится.
И ящеру в эту секунду абсолютно плевать, что все действия девчонки - это всего лишь банальная самооборона, прикрепленная непомерным желанием остаться в живых.

Я чувствую, как дракон успокаивается, как его энергия выравнивается с моей и становится тихой, почти сонной. Я и в прошлый раз сделала все то же самое и это помогло. Вряд ли в этом было какое-то великое достижение, просто нимфы явно ближе к драконам, чем любой из людей. У любых мифических существ больше доверия друг к другу, чем к любому человеку. Возможно, отчасти из-за этого я и не особо сомневалась в своем успехе. Хотя нельзя не признать, что этот самый успех радовал меня и опьянял. Я расслабилась, полностью погрузилась в глаза дракона, которые уже не горели огнем ненависти, как пару минут назад, совершенно забыла о девчонке. Точнее, я помнила о ее существовании, но даже и предположить не могла того, что она решила сделать. Я все еще сдерживала его силами, которых все еще было на удивление много. За две тысячи лет можно неплохо научиться повышать свои возможности и умело расходовать то, что есть. Сейчас я держала его не так крепко, как в самом начале, потому что понимала, что вряд ли он просто так возьмет и ринется в бой, а весь его вид лишь обманка. Я не верила в это. Чувства не обманешь, а я чувствовала его сейчас, потому что была поглощена им. Его дыхание, что становилось все ровнее и ровнее, спадающее напряжение в мышцах и спокойный заинтересованный взгляд. Кажется, я его интересовала сейчас немного больше, чем девушка, что совсем недавно была его жертвой.
Я и подумать не могла, что она решит сопротивляться и дальше! Я-то решила, что ей хватит ума не вмешиваться и оставить все мне. Если так боится, то могла бы просто сбежать. Меня всегда очень сложно было вывести на какие-то эмоции, но когда я вот так вот совершенно не понимала поступков людей, считая их абсолютно глупыми и подвергающими угрозу не только его, но и всех вокруг, в том числе и меня, то начинала злиться. Как только она использовала свою технику и из земли верной и четкой дорогой стали вырастать каменные колья, все перешло словно в замедленную съемку. Я отвлеклась на звук и окончательно потеряла дракона. Когда один из штырей пронзил огромного ящера, он тут же дернулся и я не смогла удержаться на ногах, не сразу почувствовав, что он оцарапал меня, я так и не уловила чем, из-за падения. Приземлившись на землю чуть ли не лицом, благо успела подставить ладонь и опереться на нее, я в первую очередь стала искать глазами Тею и дракона, чтобы оценить масштаб трагедии.
- Твою мать! - тихо, но с чувством прошептала я и чуть ударила кулаком о землю, мгновенно почувствовав боль в ладони. Ну, точно, вся в крови. И вот когда я поняла, что разодрала ее, я почувствовала еще и жгучую боль в предплечье, там, где задел дракон, тоже струилась кровь. Спасибо, что не сильно. Всего лишь поверхностные раны, которыми я займусь потом. Для начала нужно остановить все то мракобесие, что происходило на золотом поле. Мы так жестоко нарушили его спокойствие. Я чувствовала свою вину за боль дракона, что ощутила сполна в его последнем рыке, после которого он упал и больше не поднялся. Это ведь я усыпила его бдительность и именно из-за меня он не успел отреагировать. Мне всегда было жутко стыдно перед созданиями природы...
Я встаю и подбегаю к лежащему ящеру, шепча слова извинений, хотя понимаю, что он не слышит, но я дико рада тому, что он дышит. Меня охватывает волна злости. Я и забыла, как это приятно, чувствовать это покалывающее возбуждение, что внушает мысль о собственном могуществе, что, конечно, лишь иллюзия этой ядовитой эмоции. Она поглощает тебя, забирая всю волю и заставляя действовать по своему сценарию. Вот и сейчас, я могла бы дать девушке сбежать, но из вредности силой заставила ее застыть на месте и медленно и спокойно подошла к ней. Мне стало чуть легче, и я совершенно не представляла, что мне с ними делать. Подойдя к Тее, я увидела, как сильно она ранена, но не решилась осматривать ее раны.
- Ты истечешь кровью, если продолжишь убегать, - безэмоциональным тоном сказала я. Злость отступила как только я осознала степень ее потерь. Неудивительно, что она вела себя столь безрассудно. - Это было не очень умно, мне ведь почти удалось его успокоить, а теперь... В словах звучала некая грусть и я обернулась на дракона, отпуская девушку. Пусть делает, что хочет, а вот его я бросить уже не могла. Теперь я считала его зоной своей ответственности, из-за чувства вины.
Зачем я вообще во все это ввязалась? Правда, если бы не я, повстанцев стало бы на одного меньше. Я чувствовала усталость, энергии во мне осталось немного, и мне снова хотелось бежать в море...

Отредактировано Delfin (18.07.2017 22:12:24)