А я ведь действительно собирался порвать к чертям собачьим этот блядский предмет одежды, совершенно сейчас ненужный, и лишь портящий всю картину своим назойливым присутствием, и настырным отказом подчиняться и расстегиваться. Мне вообще порой думается, что пора бы приебенить к двери табличку, на которой пестрыми, яркими, такими, чтоб за километр было заметно, буквами было выгравировано что-то на подобии "вход строго без лифчиков, ибо заебали вы". Почему до сих пор не сделал? Не знаю, руки все никак не доходят, зато вот в такие моменты, как сейчас, когда добираются до злоебучей застежки, сразу вспоминаю и решительно настраиваю себя на то, чтобы прям вот на следующий же день пойти и все сделать. Вряд ли, конечно, пойду, но конкретно сейчас всерьез об этом задумываюсь. Херовая перспектива, правда? Думать то сейчас совсем не о табличках надо, а, как минимум, о том, что на мне сидит весьма привлекательная девчонка, которая секса хочет не меньше - а, быть может, даже больше, - чем я.
Её голос заставляет меня замереть, а когда она подскакивает, мне приходится чуть ли не пополам согнуться, потому что сидеть сверху - это одно дело, а вот прыгать - это совсем другое, и не особо безобидное, мягко говоря. Не удержавшись, чувствую, как мы соскальзываем с дивана и валимся на пол. Мне, естественно, перепадает участь оказаться снизу, потому спина незамедлительно отзывается неприятным дискомфортом, начинает ненавязчиво так ныть, а после, когда Рейнольдс вновь занимает свою позицию, я и вовсе чувствую, будто куда-то в область между лопаток что-то упирается. Увожу руку в сторону, просовываю под себя, вытягиваю какую-то непонятную херовину, напоминающую не то брелок, не то что-то вроде того - всему виной кошара, который вечно притаскивает с улицы всякий хлам и разбрасывает где попало, - и выбрасываю его в сторону, вновь переводя взгляд на Лис. Она уже справилась со столом, который мы перевернули, и который теперь валяется где-то у дальней стены - и хорошо, если целый валяется, - а я невольно представляю возможный урон и необходимое количество финансов, которое потребуется для восстановления квартиры после прошедшего тайфуна, именуемого в честь Рейнольдс.
Впрочем, все мысли моментально растворяются, когда девчонка наконец-таки стягивает лифчик, позволяя мне целиком и полностью насладиться открывшимися видами. Непроизвольно растягиваю губы в удовлетворенной просмотром улыбке, провожу языком по внутренней стороне губы, и кладу ладони на женскую талию, слегка сжимая её. Лис подается вперед, снова нависает, в то время как мои руки без зазрения совести уходят вверх, скользят по спине, проходятся вдоль позвоночника, и решительно съезжают к груди, которую сжимают. Сжимают, к слову, немного сильнее, чем планировалось, когда девчонка дразняще напоминает, что я далеко не первый - а что-то подсказывает, что и не последний тоже. Расстраивает ли меня этот факт? Да, в общем-то, не особо, потому что и сам я не славлюсь верностью и преданностью какому-то определенному человеку. Мы приехали сюда, чтобы потрахаться, чтобы утолить этот разыгравшийся голод, которые обоюдно испытываем, но это не значит, что после секса можно ставить невидимое клеймо, мол, я принадлежу только Рейнольдс и могу трахаться исключительно с ней, точно так же, как и она принадлежит лишь мне, и находиться сверху может тоже лишь на мне. Нихера подобного: я - человек свободный, она - тоже, поэтому, смело послав далеко и нахуй всякие там ненужные мысли и чувства, продолжаю бессовестно лапать, скользя ладонями по всему, до чего могу дотянуться.
Пальцы снова натыкаются на тряпье, отчего незаметно закатываю глаза, выдыхаю через приоткрытые губы - но делаю это не столько от недовольства, сколько от наслаждения поцелуями, под которые подставляю шею, - а следом, резко подавшись вперед, сажусь, и быстро избавляюсь не только от собственных штанов, но и от шорт Лис. С ними, слава пресвятой картошке фри, никаких проблем в виде застежек и пряжек не было.
А секс без минета - это как пельмени без мяса: вроде и вкусно, но как-то не особо сытно. Рейнольдс, перехватив взгляд и многозначительно вскинутую бровь, быстро догадывается о моих желаниях. Восхитительная просто девчонка. Устраиваюсь поудобнее, приподнимаюсь немного, облокотившись на предплечья, и выжидающе на нее смотрю, между тем чувствуя, как возбуждение грозится достигнуть той максимально допустимой планки, которая позволяет держать себя в рука. Я хочу девчонку, но все еще не хочу никуда торопиться, потому расслабляюсь. Правда, сделать это получается совсем ненадолго, потому что как только чувствую её губы на члене, то моментально напрягаюсь, а из груди вырывается хриплый, сдавленный, нетерпеливый выдох. Сказать, что это ахуенно - ничего не сказать. Прикрыв глаза, запрокидываю голову назад, делаю глубокий вдох, силясь втянуть побольше воздуха, но его предательски не хватает; некогда ровное дыхание становится прерывистее и громче, и напрямую зависит от движений Лис: чем глубже она берет член, тем сложнее мне сдерживаться в попытках не срываться на более открытый стон, который приглушается хриплым дыханием. Переместив вес на левую руку, ладонь правой запускаю в густые волосы, слегка их сжимаю, но некоторое время медлю; несколько уверенных движений - и надавливаю на затылок, заставляя взять член на всю длину и задержаться в этом положении. Не собираюсь дожидаться, когда Рейнольдс почувствует нехватку кислорода, поэтому расслабляюсь, позволяя отдалиться, но руку не убираю. Ладонь, путающаяся в волосах, сжимается сильнее, фиксирует голову, и теперь уже сам начинаю двигаться. Двигаюсь не быстро, не резко, не грубо, потому что не стремлюсь кончить как можно быстрее. Растягиваю удовольствие, наслаждаюсь процессом, и вижу, что девчонка делает то же самое.
Проходит немного времени, прежде чем я, остановившись, притягиваю её к себе, заставляю снова сесть, и впиваюсь в губы долгим, глубоким, решительным поцелуем. Мне нравится, когда она сверху. Обе руки, опустившиеся на поясницу, медленно соскальзывают вниз, сжимаются на ягодицах - слегка приподнимаю её, а затем опускаю на член, вместе с тем прикусив нижнюю губу и оттянув слегка на себя. Пальцы сжимаются сильнее, оставляя на коже заметные следы; начинаю двигаться, но теперь делаю это быстрее и резче, вхожу все глубже, в то время как губами съезжаю на скулы, шею, а затем и на плечи, прикусывая кожу, проводя по ней языком и оставляя влажные дорожки. Продолжаю трахать, входя на всю длину, и наслаждаясь не только податливым телом, но и ласкающими слух стонами.

Не сказать, что я всю свою сознательную жизнь славился беспорядочными половыми связями, но все-таки за тридать пять лет повидал - а если говорить откровенно, то перетрахал, - достаточно много девчонок: с некоторыми никаких существенных проблем не возникало, и после нескольких особенно дорогих коктейлеq они сами проявляли инициативу, а решительный блеск в опьяненном взгляде лишь масла в огонь подливал; с кем-то приходилось повозиться немного дольше, но такое, как правило, случилось лишь в ситуациях острой жизненной необходимости, и в большинстве своем из-за моего заядлого авантюризма - особенно по молодости, когда в крови возрастала концентрация тестостерона, а отсутствие способности держать язык за зубами приводило к таким спорам, которые не только мою душевную организацию расшатывали, но и кошелек значительно опустошали, ведь горячо любимые друзья, у которых тот же тестостерон в голову ударяет, выбирали, как правило, самых незаметных, тихих заучек, раскачивать которых приходилось божмой сколько много времени. Я никогда не отличался тягой к семейной жизни, никогда не стремился обременять себя никому не нужными узами брака, потому и длительными отношениями не славился - пожалуй, именно вот такие шутливые споры, из-за которых приходилось тщательно выстраивать образ порядочного парня с серьезными намерениями, становились поводами для самых продолжительных романов. Длились они, как правило, не больше месяца, а когда непревзойденность и мастерство по затаскиванию в постель даже самых закоренелых монахинь было в очередной раз доказано, оставляя за мной закрепившийся титул умелого соблазнителя, то и отношениям приходил конец. Были крики, были истерики, были проклятия, льющиеся на меня с незавидной частотой, и даже пару звонких пощечин удалось отхватить, но никаких существенных проблем, слава пельменям, все это за собой не несло.
Сейчас подростковый, беззаботный период остался далеко позади, а желания - или, как некоторые говорят, благоразумия, - становиться в любовных делах более серьезным во мне не прибавилось. Зато тяга к женщинам осталась прежней, и по сей день в моей квартире со стабильной периодичностью разгуливают самые разнообразные представительницы прекрасной половины человечества, имен которых, признаться, даже не пытаюсь запомнить.
А сегодня уверенную позицию сверху занимает Рейнольдс, и я без колебаний могу заверить, что она одним махом переплюнула большинство моих прошлых девушек, оставив их далеко позади. Положил бы руку на сердце и поклялся пресвятой картошкой фри, но она занята - уходит от шеи к затылку, путается в густых каштановых волосах, сжимает их в кулак, а я продолжаю изредка двигаться в такт с движениями Лис. Впрочем, она и сама с этой задачей неплохо справляется, потому буквально через несколько мгновений сдавленно выдыхаю через слегка приоткрытые, пересохшие губы, а обе ладони кладу на грудь, сжимая её так, что остаются заметные красноватые следы. Простите, но контролировать силу получается не всегда - в такие вот моменты тем более, потому не удивляйтесь, если в конечном итоге пострадавшим окажется не только валяющийся у стены стол, но еще и диван, так неудачно расположившийся совсем рядом.
Лис вдруг приходит в голову, что неплохо было бы сменить позу, потому в следующую же секунду она валится на пол рядом, и тут же притягивает меня, заставляя нависнуть. Я выпрямляюсь, устроившись между её ног, одну ладонь кладу на внешнюю сторону голени, в то время как вторая опускается на плоский живот. Долго там, впрочем, не задерживается - спускается ниже, медленно, дразняще проскальзывает по внутренней стороне одного бедра, затем второго. Взгляд прикован к женскому лицу в тот момент, когда подушечками указательного и среднего пальцев касаюсь самых чувствительных точек. Вижу, как женская грудь начинает вздыматься чаще, слышу, как сбивается дыхание, и чувствую, насколько мучительными для нее являются эти секунды.
Больше издеваться не хочу - сам с трудом сдерживаюсь, - потому следующим действием решительно переворачиваю девчонку, ставлю её на колени, но не позволяю занять удобную позу, упершись грудью в мягкую поверхность дивана. Вместо этого кладу ладони на её плечи, слегка сжимаю их, а сам подаюсь вперед, нависаю, путаюсь носом в волосах, но тут же опускаюсь ниже, касаясь губами шеи. Поцелуями оставляю на коже влажную дорожку, идущую вдоль позвоночника и лишь изредка хаотично съезжающую куда-то в сторону. Останавливаюсь лишь в тот момент, когда губы касаются поясницы; ощутимо прикусываю кожу, возвращая Рейнольдс в реальность, которая больше не подразумевает аккуратные, медленные прикосновения. Руки останавливаются на ягодицах, и с резкого толчка снова вхожу - не дожидаюсь, не размениваюсь на долгие отступления, потому сразу же начинаю двигаться, чередуя быстрые и грубые движения с медленными, но глубокими.
Сильная ладонь уходит вверх, останавливается между лопаток, и с силой надавливает, заставляя наклониться ниже, коснувшись грудью мягкого коврового покрытия; я продолжаю трахать девчонку в том же темпе, изредка запускаю пальцы в растрепанные волосы, сжимаю и оттягиваю их на себя, но тут же отпускаю. Из груди вместе с шумным дыханием вырываются хриплые стоны, растворяющиеся в пределах просторной комнаты; еще несколько быстрых, резких, грубых движений, и по напряженному телу прокатывается волна наслаждения, сродни электрическому разряду. Кончив, я подаюсь вперед, упираюсь кулаками в пол по обе стороны от Рейнольдс, касаюсь вспотевшей грудью её спины, дотрагиваюсь губами плеча, а после отдаляюсь, свалившись рядом с диваном, в который упираюсь лопатками. Ладонь на ощупь находит джинсы, в заднем кармане которых ждет своего часа пачка сигарет. Закуриваю прямо в гостиной, продолжая сидеть на месте, между тем сощуренным, довольным взглядом проскользив по обнаженному женскому телу.
И все-таки это было ахуенно, и ради такого секса я согласен терпеть прожорливую девчонку, способную из-за собственной неуклюжести разгромить мне не только дом, но и жизнь, если очень сильно постарается. Волнует ли меня это? Не сейчас. И не завтра. И, быть может, никогда.