Секс - это, конечно, круто и здорово, а еще он имеет очень полезное свойство - отвлекает от всего того дерьма, что происходит в жизни. Вот только у медали этой есть и вторая сторона - обшарпанная такая, неровная, и колючая: все тяжелые, угнетающие, заставляющие переживать и загоняться мысли возвращаются на свое законное место - в голову, то есть, - слишком уж быстро, и, как правило, ударяют с еще большей силой.
Я, признаться честно, конкретно сейчас не преследовала цели отвлечь Честера от клятвы, от Мидаса, и от прочей херни, что успела произойти за последние несколько часов, потому что прекрасно понимаю - не выйдет. Понимаю не потому, что буквально ощущаю под собственной ладонью, покоящейся под футболкой на мужской груди, как рвано и глубоко он дышит; понимаю не потому, что в зеркале заднего вида замечаю его взгляд, прикованный к дороге - он изменился, он стал каким-то отстраненным и тусклым, потерянным и стеклянным. Я понимаю это потому, что где-то на подсознательном уровне обнаруживаю точно такие же мысли. Нет, я не желаю никому смерти - но это не точно, - не стремлюсь отомстить за сломанную жизнь - а она сломанная, практически в щепки разнесенная, и, что самое херовое, без какой-либо инструкции по возвращению её в исходное, более-менее мирное, привычное состояние, - и уж тем более не хочу усугублять и без того не самое ахуенное положение вещей: я понимаю Честера в том плане, что отвлечься от всего этого не получится. Ни сексом, ни поездкой в какое-нибудь тихое, спокойное, безлюдное место, где царит полное умиротворение, а дом на берегу озера кажется таким уютным и родным, ни разговорами о погоде или обсуждением какого-нибудь сериала - куда бы мы не поехали, где бы мы не остановились, и чем бы мы не занимались, мысль о случившейся сегодня катастрофе - а это именно она, и никаким другим словом это не назвать, - темным, мутным, но чертовски осязаемым шлейфом будет тянуться следом за нами, идти по пятам, ни на секунду не отставая, словно тень в солнечный, жаркий, душный день.
Разница в наших мыслях лишь одна: если Честер, в чьих глаза плескается четко очерченная ярость и злость, всем сердцем желает отомстить, убить, растоптать и уничтожить, и готов в любую секунду сорваться с места, не задумываясь о том, что процентная составляющая исхода четко разделена на две равные части - либо он, либо его, - то в моем случае все это заменяется банальным страхом, чувством вины, и, пожалуй, снова страхом. А еще обжигающим таким чувством безысходности, потому что не дает покоя осознание, что остановить взбешенного Беннингтона, вдолбить в его голову, что собирается лицом к лицу со смертью встретиться, у меня не получится. Единственный козырь, который у меня был, уже использован, да только ситуацию он не то, чтобы не поменял - он даже не пошатнул её, что, на самом деле, очень печально.
Ребенку нужен отец: не только тому, который еще не родился, но и Теру.
Мне нужен мой мужчина: пусть злой, взбешенный, раздраженный, но зато живой.

Автомобиль стремительно движется по пустой дороге - на которой лишь изредка появляются таксисты, а по обочине не спеша шагают любители ночных прогулок, - где-то проскакивает на желтый сигнал светофора, а где-то не пропускает ступивших на пешеходный переход людей, заставляя их отшатнуться назад и в возмущении разводить руки в стороны.
Мой взгляд цепляется за проносящиеся мимо витрины самых разнообразных магазинов и салонов, пекарен и ресторанов, чьи вывески пестрят всеми известными оттенками, а рука продолжает лежать на груди Честера, большим пальцем медленно поглаживая ключицу.
В салоне, даже не смотря на исправно работающий кондиционер, как-то душно. И душит не спертый воздух - который, вообще-то, очень даже прохладный и приятно остужающий после горячего секса, - а ситуация, которая поглотила обоих.

Не отпустила она и в тот момент, когда мы оказались на парковке возле какого-то заведения.
Чес молча выходит из машины, а я немного торможу, оставшись сидеть все в том же положении, только рука, которая находилась под футболкой мужчины, теперь лежит предплечьем на спинке водительского сидения, а я упираюсь лбом в подлокотник. На мгновение прикрываю глаза, выдыхаю, и только после этого выхожу.
На улице все так же свежо, а легкие порывы ветра заставляют ежиться, ощущая, как вдоль позвоночника по-хозяйски бегают толпы мурашек. Делаю глубокий вдох, чувствую, как прохлада обжигает легкие, тут же выдыхаю и топаю следом за Беннингтоном.

Внутри довольно таки мило и уютно. А еще спокойно, вот только мне оно не дарит той легкости, которую хотелось бы ощутить, и которая казалась теперь такой недосягаемой. Я прекрасно понимаю, что только от нас зависит дальнейшее развитие событий, и если изо дня в день пережевывать и перетирать случившееся, то далеко мы не уедем, и долго мы не проживем - как минимум потому, что в моральном плане это слишком тяжело. Мне вдруг показалось, что жизнь стала какой-то слишком тяжелой, а единственный человек, который способен это исправить, сейчас сам выглядит чернее тучи. Или не показалось? Мы загнаны в один и тот же угол, и где бы найти блядский выход?
Бармен приветливо улыбается, продолжая непоколебимо натирать и без того идеально чистый бокал. Он смотрит на меня, а я, в свою очередь, без особого энтузиазма изучаю меню. Если час назад мне дико хотелось есть, то конкретно сейчас желудок послал меня нахер и решил, что не время для жратвы. То ли всему виной состояние душевное, то ли физическое - хер бы его знал.
В итоге себе заказываю самый большой стакан апельсинового сока и какую-то, с виду вкусную, пироженку, а пару больших бургеров прошу упаковать с собой, потому что если вернемся с пустыми руками, то голодный Сотирис начнет вопить о том, что мы не заботимся о его здоровье.

- Чес, - тихо зову, уже сидя напротив мужчины. Подавшись вперед, упираюсь скрещенными предплечьями в столешницу, и немного опускаю голову. Скольжу взглядом по гладкой поверхности, по собственным рукам, по солонке, стоящей чуть в стороне - в общем, куда угодно смотрю, но не на мужчину. - я все понимаю, и положение у нас хреновое.. но давай не будем делать его еще хуже? Хотя бы сегодня. У нас еще будет время об этом подумать. Ты всем своим видом показываешь, что уже похоронил нас - не рановато?

Я прекрасно понимаю все то, что чувствует сейчас Честер, не менее прекрасно осознаю всю плачевность нашего положения, и безвыходность данной ситуации. Мы попали - и недостаточно просто сходить в душ, или облиться водой, чтобы смыть с себя все это дерьмо, всю эту грязь и пыль, которые доставляют просто дичайший дискомфорт, и приковывают к себе все мысли.

Беннингтон загоняется.
Я смотрю на него, скольжу взглядом по отстраненному лицу, заглядываю в глаза, в которых сейчас не вижу того блеска, что доводилось улавливать раньше. Злость или раздражение, удовольствие или счастье, обида или разочарование - не важно, что именно служило поводом для этого блеска, для огня, который невольно приковывал чужие взгляды, потому что самым, пожалуй, главным было то, что этот огонь делал Честера живым. Сейчас я этого огня не вижу. Чувствую острую необходимость в том, чтобы он вернулся, чтобы мужчина снова был как и прежде сильным и уверенным в себе, а не разбитым и потерянным, как сейчас, но понятия не имею, что нужно для этого сделать. И есть ли вообще на это шансы?
Я смотрю на Беннингтона, и загоняюсь сама.
Ему плохо, ему тяжело, его все это неимоверно напрягает и злит - это понятно, и ничего удивительного в такой реакции нет. Наверное, окажись я на его месте -  и делала бы все то же самое, чувствовала себя точно так же, не знала, как поступить, и терялась в пучинах собственных мыслей, которые ворохом назойливых мух жужжат где-то в сознании, не позволяя отвлечься хотя бы на пару-тройку минут.
Но я не на его месте, а конкретно сейчас, сидя в этом теплом, уютном кафе, располагающим к себе своей домашней атмосферой и вкусной едой, мне приходится ловить себя на мысли, что то положение, в котором оказались я - оно в разы хуже того, в котором оказались мы вместе.

- Я поняла тебя, - киваю и отталкиваюсь скрещенными предплечьями от столешницы, откидываюсь на спинку стула, и немного запрокидываю голову назад. Выдыхаю и тру переносицу указательным и средним пальцами здоровой руки, а затем молча поднимаюсь, и иду в сторону барной стойки. Вместо заказанной сладкой пироженки прошу чашку крепкого, горячего чая, натянуто улыбаюсь, когда бармен приветливо принимает заказ, вместе с тем протягивая стакан с соком, который я просила ранее, и возвращаюсь к Беннингтону. Валюсь на свое место, делаю несколько больших глотков, и.. легче не становится, зато жажду немного усмиряет.
Не понимаю собственных ощущений, которые сейчас шевелятся где-то внутри. Что-то среднее между злостью и раздражением, а на что - или на кого, - это направлено - хер знает.
Поднимаю взгляд, снова смотрю на Честера, и поджимаю губы. Глупо требовать от него то, что конкретно сейчас дать он не в силах: спокойствие, уверенность, какую-то легкую, размеренную обстановку, в которой получится хотя бы на какое-то время забыть о проблемах. Мне это нужно, дьявольски необходимо, и становится намного херовее, когда я понимаю, что добиться этого в  ближайшее время не получится.

Дело не столько в разбитом и удрученном мужчине, не столько в нашем положении - в целом, и даже не в отсутствии выхода. Вся суть лежит на поверхности: мне не легче от того, что блядская клятва призывает делать самые ужасные вещи в первую очередь меня. Именно я сейчас являюсь тем человеком, у которого отобрали свободу - не в прямом смысле, а в переносном. И это во стократ страшнее и ужаснее.
У меня нет выбора сейчас, и не будет в тот момент, когда Огню что-то понадобиться - а для того, чтобы этого добиться, действовать они будут моим руками.

И тут я нахожу почву для своего раздражения - это банальный страх, что в какой-то момент моими руками решат убить Честера. Зубы сжимаются до неприятного скрежета, жмурюсь на мгновение, и морщусь. Головная боль ударяет по вискам с той же силой, что и молот ударяется о наковальню. Прерывисто выдыхаю, расслабляюсь, и делаю еще несколько глотков из стакана. А затем и из чашки, в которой плескался крепкий чай, и который бармен принес сам, поставив на стол, и пожелав хорошего вечера. Какой там хороший вечер, когда уже ночь? Да и не в нашем случае, парень.
- Давай куда-нибудь съездим? - не в плане очередного места, где можно поесть, посидеть, и все такое прочее. В более масштабном смысле. Говорят, что смена обстановки помогает расслабиться, отвлечься. Нам может и не поможет, но зато от надоедливых, приевшихся греческих пейзажей отдохнуть получится. Наверное.

Наверное, мое внезапное предложение съездить куда-нибудь отдохнуть вполне можно расценить как попытку скрыться от тех проблем, которые одним большим снежным комом свалились на наши многострадальные головы. И если разум до сих пор продолжает упрямо и навязчиво твердить о том, что в какую бы точку земного шара мы не отправились, где бы мы не остановились - безлюдное ли место, или же наоборот многомиллионный город, - и что бы мы не делали - проблемы никуда не денутся, они всего лишь немного потускнеют, но как и прежде будут тянуться за нами темным шлейфом, терпеливо дожидаясь того момента, когда мы вернемся обратно - в Афины, -
чтобы ударить с новой силой. Мало вам клятвы, которая выжженным клеймом отпечаталась в сознании? Мало безвыходных положений, когда не по собственной воле придется делать ужасные вещи - обязательно придется, потому что нахера тогда вообще нужна эта гребанная клятва? Достаточно, говорите? Тогда вот вам еще добротная порция дерьма, потому что его, как оказалось, много не бывает.
Убежать не получится, уехать и улететь - тоже. Забыть хотя бы на время - хер. Тихое и спокойное место, скорее всего, окажется не таким уж тихим, и совсем не спокойным, потому что мыслей никто не отменял, а они имеют очень херовое свойство - врываться в сознание как раз в самые неподходящие моменты. Уютный домик где-нибудь на берегу озера, где царит покой и безмятежность - это только звучит красиво, быть может, и выглядит так же, но стоит на мгновение вспомнить о клятве, о проблемах, о нашей жизни - которая в одночасье превратилась в какой то херовый триллер, способный в любую секунду переквалифицироваться в разряд трагедии, - как яркая и приветливая картинка сменится мрачной и суровой реальностью, где солнце не такое уж и яркое, ветер не такой уж и теплый, а листва на деревьях совсем не насыщенного зеленого цвета.

И все-таки я хочу уехать. Хочу хотя бы на время избавиться от приевшегося ощущения, будто нахожусь под постоянным наблюдением.
Указательный палец бездумно скользит по чашке, на дне которой осталась пара глотков чая; без интереса слежу за собственными действиями, но затем на пару секунд поднимаю взгляд, и цепляюсь им за лицо мужчины. Он не в восторге - и показывает это всем своим видом. Поджимаю губы, и снова опускаю взгляд, бесшумно выдохнув.
В такие моменты чертовски жалею, что не способна читать мысли, ведь все было бы куда проще: проще узнать, о чем в эту секунду думает Честер; проще понять почву его не самого приветливого настроения. Нет, отчасти я все прекрасно понимаю, вот только разуму этого не объяснишь толком, потому на каком то подсознательном уровне автоматически начинаю додумывать самостоятельно.
Впрочем, не столько додумывать приходится, сколько просто из раза в раз вспоминать, потому что определенные мысли копошатся в моей голове с того самого момента, как я покинула пределы особняка Огня.
Моя клятва - это проблема. И она автоматически становится проблемой Честера, потому что Честер - мой мужчина. Не надо много ума, чтобы в этой незамысловатой цепочке найти ту важную составляющую, из-за которой мне сейчас чертовски не по себе: у Беннингтона и без того проблем выше крыши, и в довесок к этому на него свалилась еще одна - большая такая, и неразрешимая. А самое главное то, что именно я стала её неотъемлемой частью.
У меня нет желания об этом думать, точно так же, как нет и уверенности, что это действительно так, но в свете не самого стабильного душевного равновесия очень сложно прогнать из головы мысль о том, что отчасти именно меня Честер винит в том, что случилось. То есть, не конкретно клятва имеется ввиду, а сам факт того, что она стала проблемой, которая коснулась мужчины.
Я ведь могла уехать, когда была на то возможность, могла оградить не только себя от этой херни, но и Беннингтона. Но вместо этого поддалась, сдалась, и осталась, наивно рассчитывая, что ничего ужасного не произойдет.
Все-таки произошло.

Сглатываю подступавший к горлу ком, и тут же залпом допиваю успевший остыть чай. Ставлю чашку на стол, и тыльной стороной ладони отодвигаю её от себя. Снова не смотрю на Честера - стыдно. А еще, наверное, больно. Молодец, Росси, сама додумала - сама загрузилась. Красавица просто.
И все-таки поднимаю на мужчину взгляд в тот момент, когда он задает вопрос. Честно говоря, не ожидала, что он согласится, потому на несколько секунд зависаю, и отвисаю только когда к нашему столику подходит официант. Смотрю на него, качаю головой, мол, не буду ничего заказывать, и снова поворачиваюсь к Чесу. Буре его телефон, и быстрым взглядом скольжу по тексту. Самые разнообразные места, просто херова туча отелей, и множество домов, которые сдаются туристам в аренду на определенный срок.
Предложений великое множество, глаза то и дело разбегаются, а я понятия не имею, что именно выбрать. Швейцария - мне нравятся уединенные дома, расположенные в горах. Обещают красивый вид из окна, чистый воздух, и абсолютное спокойствие - никаких людей, никакой городской суеты. Исключительно единение с природой. Я останавливаюсь на этом варианте, и уже собираюсь озвучить Беннингтону свой выбор, но замечаю предложение, которое напрочь перебивает желание сливаться с природой в швейцарских горах. Заброшенный город в Пенсильвании, куда можно отправиться вместе с экскурсией. Мне, как человеку, который очень много времени проводил за просмотром сериалов, и видел подобные пейзажи, очень привлекательной кажется идея посетить такое место.

- Туда, - возвращаю мужчине телефон. На экране красуются пейзажи Пенсильвании, информация обо всех имеющихся отелях и домах в Филадельфии, и расположившийся неподалеку Сайлент Хилл.

Честно говоря, я немного удивляюсь, когда не встречаюсь лицом к лицу с сопротивлением, которое вполне имело место быть с самой первой секунды, стоило мне предложить отправиться в какое-нибудь тихое, спокойное место, где не окажется ни Богов, ни клятвы - которая смертоносным ядом сейчас циркулирует в моей крови, в моей голове, в моем сознании, но, как бы странно это ни было, Беннингтону отравляет жизнь в той же степени, - ни Огня, который в любую секунду может снова ворваться в нашу жизнь, в очередной раз перевернув в ней все с ног на голову - хотя, казалось бы, в ней итак творится полнейший хаос, а мы тихонько сидим в самом его эпицентре.
Очень сложно принимать какие-либо неожиданные решения, когда даже самая незначительная деталь может послужить тем самым катализатором - резким поворотом, если хотите, - который повлечет за собой дерьмо еще более изощренное, чем есть сейчас. Очень сложно сорваться с насиженного, пусть и не самого удобного и уютного места, когда на плечах лежит ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизни целой группировки, где у каждого происходит какой-нибудь пиздец. Я все это прекрасно понимаю, потому и удивляюсь снова, когда Честер, взяв в руки собственный телефон, быстро проходится взглядом по экрану, читает всю представленную там информацию, и соглашается. В очередной раз.

Пенсильвания кажется мне хорошим вариантом для того, чтобы развеяться, попытаться хотя бы на непродолжительный промежуток времени подумать не о том, что нашего "завтра" может и не быть вовсе, не о том, что следует искать большую и широкую лопату, чтобы хоть чуть-чуть раскопать дерьмо, в котором погрязли - на это уйдет уйма сил, да только результативностью подобное занятие, как казалось, не блещет, - а о том, в какой номер отеля заселиться - с видом на восток, где настырное солнце будет лезть в глаза ранним утром, или на запад, где та же история будет ожидать нас в вечернее время, или какую еду заказать в номер, чтобы мой прожорливый мужчина не остался голодным. А еще местный Сайлент-Хилл, куда можно отправиться на экскурсию, выслушивая монотонный монолог экскурсовода. Заброшенные города - полуразрушенные, утонувшие в воинственной зелени, пробившейся через потрескавшийся асфальт и побитые временем дома, на самом деле, очень отвлекают от мыслей о собственных проблемах, ведь в таких местах хорошо чувствуется эта неподдельная обстановка мрачности и трагичности, которая царит даже в светлые и теплые дни. Хорошо ощущаешь, как в воздухе висит эта тягучая атмосфера, а в голове нет ничего, кроме мыслей о проблемах тех людей, которым волею судьбы пришлось покинуть обжитые места, оставить большую часть нажитого имущества. И невольно начинаешь задумываться о том, что твое дерьмо - не такое уж и дерьмовое дерьмо, ведь ты жив, скорее всего здоров, и находишься в относительной безопасности.
Мне почему-то кажется, что в нашем случае все именно так и должно быть. Конечно лучше было бы отправиться в какую-нибудь Припять, где после аварии осталась не только херова туча брошенных домов, но еще и память, что вместе с тем оставлена там была и куча жизней.
Вот тогда бы точно прочувствовали момент, ведь мы хотя бы живы, в отличии от множества тех, кому воочию довелось увидеть настоящую катастрофу.

Честер говорит, и я поднимаю на него взгляд, смотрю пристально, выжидающе, а затем неодобрительно поджимаю губы. Нет, ну вы посмотрите на него! Спихнул, значит, на меня всю работу, и сидит довольный, уминает очередной кусок вкусной пиццы.
- Херней с билетами и паспортами займусь, - соглашаюсь, говорю тихо, спокойно, и снова подаюсь вперед, кладу скрещенные руки на столешницу. Взгляд скользит по мужскому лицу, задерживается на губах - и я в очередной раз ловлю не только себя на мысли, что мой мужчина ахуенен, но еще и взгляд какой-то девчонки, показавшейся из недр помещения, и проскользнувшей за барную стойку.
Качаю головой и снова смотрю Чесу в глаза.
- А вот насчет сына, дорогой мой, думай-ка ты сам. - хмыкаю, жму плечами, мол, ниче не знаю, моя хата с краю, и отталкиваюсь, выпрямляюсь, выхожу из-за стола, но не спешу топать в сторону выхода. Вместо этого делаю шаг вперед, оказываюсь возле Беннингтона, опускаю здоровую руку ему на плечи, подушечками пальцев при этом дотронувшись до колючего подбородка, заставляю приподнять голову, и касаюсь губами его губ. Спокойный, легкий поцелуй длится буквально несколько секунд, после чего я снова отдаляюсь, но не отхожу.
- Тебе ведь тоже надо чем-то заняться. Отвлечешься, переключишь внимание на поиски няньки, - ухмыляюсь, еще раз целую, и только после этого шагаю в сторону выхода.

Пока мы находились в кафе, стало немного прохладнее, порывы ветра усилились, а желание поскорее оказаться в теплой кровати возросло практически до небес. Разумно предполагаю, что заниматься делами с билетами и документами лучше с утра, да и Беннингтон выглядит каким-то уж слишком помятым и измотанным, потому самым идеальным сейчас вариантом будет возвращение домой - или в особняк, - мягкая кровать, любимый мужчина, и сон.