Под небом Олимпа: Апокалипсис |
|
ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет |
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности. ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ 7 : 21 |
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин |
|
НОВОСТИ ФОРУМА 
|
||
|
КОМАНДА АМС 
|
НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky от Аделаиды
|
ХОТИМ ВИДЕТЬ 
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Везение - мое второе имя. Первое, кстати, Не.
[audio]http://pleer.com/tracks/3625275KcZd[/audio]
Участники: Честер, Тереза;
Место: одна из людных улиц в центре города;
Время: 22 апреля 2013 года;
Время суток: около восьми часов вечера;
Погодные условия: тепло, влажно, ветрено;
О сюжете: вы ошиблись номером ©
Если день не удался - это ясно с первых минут.
00:04
В соседнюю квартиру снова заваливаются бухие соседи. Включают музыку погромче (какой-то откровенный метал) и, кажется, прыгают с кровати на пол. А потом бросают в стены железные шары. И двигают мебель. Тереза уже неделю пыталась узнать, что происходит у нее за стенкой. Ну ладно, не неделю. Первые дня три она стоически терпела, надеялась, что перебесятся. На четвертый попыталась спать в ванне, подальше от шума, но спину потом ломило жутко. На пятый день она пошла разбираться, попала в злополучную квартиру, увидела заблеванный коридор, зажала нос и ушла обратно. Потом была полиция. За несколько десятков минут до появления копов эта парочка успевала успокоиться и вести себя максимально прилично. Как им это удавалось - одному богу известно. Вот только после второго вызова Терезу попросили больше не звонить из-за таких "мелочей".
01:31
Эти черти за стеной переходят к самому интересному. Кровать увесисто бьется о стену, скрипят какие-то половицы, женский голос заходится в стоне. Имитирует отвратно. Жуткий протяжный звук оседает где-то в мозгу. Не то что спать, даже думать сложно. Девчонка переворачивается на бок, выхватывает из темноты телефон с наушниками, заряжает музыку на полную. Не помогает. Теперь к ее любимым песням примешивается какой-то шлюшеский ритм. Если она сегодня не выспится - завтра точно не успеет закончить работу вовремя.
2:10
"Дорогие соседи, если вы забыли нашу любимую музыку, мы напоминаем - она звучит вот так!"
И по новой, при чем одни и те же осточертевшие треки. Тереза забирает ноутбук со стола, опять же заряжает полную громкость, включает "Трою". Подобные фильмы в последнее время захватывают невероятно. Она уже успела несколько раз посмотреть "Александр", "300 спартанцев", "Гладиатор", не считая десятка современных боевиков и фильмов о Второй мировой. Даже не смотря на то, что скрим вокалиста пробивается сквозь удары копья о щит, Тереза не может оторваться ближайшие полтора часа.
4:08
Только заснув, она снова подрывается от диких криков. Сначала думает, что ей почудилось, потому что после фильмов о войнах обычно такое и снится. Но шум повторяется с новой силой, а еще через пару минут в стену, у которой спит девчонка, прилетает что-то увесистое, трещит, потом с грохотом и осколками падает на пол. По ту сторону воет и рыдает женщина. Ее супруг сыплет проклятиями и, судя по звукам, разбивает голову своей ненаглядной об пол.
Тереза зажимает уши, щурится, накрывает голову подушкой. Господи, ну почему сегодня, почему сейчас? Завтра надо доделать проект, сидеть над ним еще часов десять минимум. А трезвой головы без сна не будет.
На десятой минуте побоев чаша терпения Терезы становится похожа на водопад. Глаза дико печет - это от недосыпа, наверное - тело ноет, голова тяжелеет. Хранительница находит первую попавшуюся футболку, спортивные штаны, кеды.
Стучит в чертову дверь с такой силой, что по стене слева идет едва заметная трещина. Ругань сразу прекращается, через минуту на пороге появляется пропитанный спиртом сосед.
- Какого ху... - не успевает договорить, поднимет голову и смотрит в глаза девчонке. Его лицо медленно искажает страх.
- Если вы сейчас же не прекратите, я сожгу ваш дом к чертовой матери! - в сердцах выпаливает Тереза. Мужик лопочет что-то себе под нос, быстро крестится и захлопывает дверь.
Бурлящая злость внутри девушки не стихает. Она возвращается домой, делает пару глубоких вдохов и идет в ванную. Умывает лицо, шею, плечи, как будто это может помочь. Поднимает глаза к зеркалу, коротко вскрикивает и застывает на пару секунд от испуга. Ее отражение возвращает взгляд не болотно-зеленых, а насыщенно-красных глаз.
Умывшись еще с добрый десяток раз, убедившись, что увиденное не проходит, что это не глюк и не освещение, Тереза принимает единственно верное решение в половине пятого утра. Закапывает глаза какими-то специальными лекарствами и ложится спать.
Она думает, что это от ноутбука и нервов. Она ведь еще ничего не знает.
10:47
По скайпу связываются из Америки. Проект переносят на начало следующей недели, так что можно выдохнуть спокойно и внести еще миллион правок, которые рекомендовал заказчик.
А можно послать заказчика с его вечным мнением по любому вопросу, - вежливо подсказывает внутренний голос.
Тереза улыбается в камеру и говорит "Хорошо, я сделаю", хотя больше похоже на "Хорошо, только отстаньте, я хочу еще поспать". Заваривает кофе, открывает редактор и благополучно засыпает.
18:15
После четырех часов сна в положении сидя и трех часов не шибко продуктивной работы девчонка идет разогревать себе "ужин" и... забывает о нем. Когда с кухни доносится подозрительный запах - она сразу понимает, что сгорела не только еда, но и микроволновка.
Это настоящее наваждение, а не техника. Или Тереза - гроза современного мира технологий. Все ее электронные помощники ломаются с завидной частотой, мастера за четыре месяца наизусть выучили ее номер, а гарантийные сервисы, пожалуй, уже делают куклу-вуду с каштановыми волосами.
19:53
Быстро привести себя в порядок и собраться - не проблема, когда ты изнываешь от голода. Правда, дожить до этой самой минуты помог большой сникерс, бережно припрятанный на верхней полке в шкафу.
И вот теперь, вместо того, чтоб разделывать бифштекс с кровью в первом попавшемся ресторане, хранительница Энио стоит недалеко от входа в какой-то бизнес-центр. Курит чужую тонкую сигарету, потому что не день, а мрак. Когда столько проблем вмещается в одни сутки - тут не просто закуришь. Ну не страшно, одна сигарета не повредит, а настроение, глядишь, улучшится. В боковом кармане сумки она проверяет наличие жвачки.
Но на всем, описанном выше, приключения не заканчиваются. Прости, Тереза, этот вторник - официально не твой день. Какой-то мужчина, явно увлекшись делами в телефоне, так неожиданно врезается в девушку, что она даже не понимает, как он успевает и сам устоять, и ее ухватить в полете.
- Извините, - тихо говорит она куда-то в плечо своему очередному несчастью и делает пару шагов назад. Машинально поправляет платье.
"Хорошо, и что дальше? Может кто-то хочет вылить ведро с помоями прямо над моей головой?"
Отредактировано Teresa Banks (01.02.2017 13:58:54)
У Хипатос встреча с родительницей и с новым отчимом.
У Янни срочная подготовка к выпускным экзаменам в школе.
У Анубиса безотложное знакомство с любимой подругой в сорок градусов.
И самое обидное: у кирии Дирос внезапный, но долгожданный, блять, отпуск.
А Честер че? А Честер, искренне ненавидя вышеперечисленных людей в частности и весь мир, ебись он троянским конем, в общем, запихивает годовалого сына в новенький черный «ленд крузер» – прямо на законопослушное детское кресло – и громче, чем положено, хлопает дверью. Сам садится рядом, на водительское сидение и, бросив недоверчивый, но исполненный отцовской нежности взгляд на детеныша, приоткрывает окно и медленно, смакуя каждое мгновение, закуривает. Антеросу на табачный дым плевать или он еще не понял, что плевать. Сын, весело крякая что-то невнятное себе под нос, тянет руки вперед, потом назад, влево и вправо, словом, занимается послеобеденной гимнастикой, экий молодец. Честер, зажав сигарету в зубах, искоса глядит на мальчишку и невольно ухмыляется. Хороший все-таки ребенок, замечательный просто: тихий, спокойный, совсем не проблематичный, что весьма странно, учитывая взрывные характеры его родителей. Интересно, когда вырастет, изменится или останется таким же спокойным флегматиком?
Раздумывая над вопросом, Честер включает в машине радио. Очередной хит американской поп-звезды режет по ушам не только Беннингтону, но и мальчишке: сын, сердито сдвинув брови к переносице, глядит на отца так, словно Честер совершил нечто вопиющее. Адепт Ареса снова ухмыляется и подключает телефон к магнитоле. Теперь в колонах барабанит легкий, но качественный рок. Сын доволен, отец тоже. ― Ты б так не лыбился, если б знал, что мы едем в больницу, ― говорит Честер, метко выкидывая окурок в ближайший мусорный бак. Адепт Ареса заводит двигатель, наслаждается его мурлыканием и выжимает педаль газа, продолжая разговаривать с Тером по пути. За окном мелькают лохматые темно-зеленые деревья и редкие встречные автомобили. Дорога пустынная – оно и неудивительно – все давно на работе ебланят, будний день же. Только Честер вместо того, чтобы просиживать штаны в офисном кресле, разбираясь с месячной отчетностью и налогами, давит водительское сидение, а через несколько дюжин минут будет протирать джинсы в частной клинике. Ничего страшного – просто плановая проверка детского здоровья. Этим должна была заняться уже упомянутая выше кирия Дирос – дама за сто двадцать восемь лет – она же няня Тера, но неожиданно выяснилось, что у нее отпуск, о котором она предупреждала месяц назад. И неделю назад тоже. Честер все проебланил, как всегда.
― Щас тебя будет мацать симпатичная медсестра с третьим размером. Не упусти момент, чувак. И не вздумай реветь, мужик ты или как, ― предупреждает Честер сына на входе в белый стерильный кабинет. Острый запах лекарств ударяет по острому волчьему обонянию, и Честер машинально морщится, трясет головой и закрывает глаза, словом, делает все, чтобы отвлечься. И отвлекается, когда видит перед собой долгожданные сиськи. ― Вот я, вот сын, ― Беннингтон усаживает сына на кушетку, сам садится рядом. Медсестра обаятельно улыбается, берет Тера на руки и что-то там делает – Беннингтон не вдается, но наблюдает. Сын ведет себя просто прекрасно – не пищит даже. Мужик!
― Обследование будет долгим, ваше присутствие нежелательно, так что, будьте добры, ― медсестра почтительно кивает на дверь, и Беннингтон, пожав плечами, сваливает в небытие, не понимая, зачем его вообще выставили. Похер, ей виднее.
В ушах – наушники, в телефоне – «Рамштайн», в голове каша, сваренная из мыслей, приправленных греческим зноем; Беннингтон шерстит плей-лист, выбирая песню поинтереснее, и совсем не замечает, как врезается в человека.
В нее.
Он ничего не понимает, не соображает, просто видит знакомое лицо, просто поддается инстинктам и хватает его владельцу за руку, грубо увлекает в ближайшую подворотню. Пальцы сжимаются на хрупком предплечье с такой силой, что белую кожу наутро обязательно изуродуют синяки, но Беннингтон не замечает собственной мощи – не потому что не может, а потому что не хочет замечать. Честер знает это лицо, Честер знает эти глаза, и он жаждет доставить их хозяйке как можно больше боли – в два, в три, в миллион раз больше, чем когда-то она доставила ему. И на этом спектр чувств ограничивается – только зацикленная жажда боли, только хардкор. Все остальное отходит на второй, на третий, на десятый план. Окружающий мир отдаляется, переносится за толстое звуконепроницаемое пуленепробиваемое стекло, в рамках которого остаются только эти трое – Честер, Дилан и боль.
― Что. Ты. Здесь. Делаешь?
Сука.
Чуть не подвернув ногу на чертовых каблуках, Тереза быстро семенит за огромной блондинистой скалой. Потому что у нее нет другого выбора - вцепился черт мертвой хваткой. Девчонка уже жалеет о том, что встала возле мусорки перекурить, что решила стрельнуть сигарету у какой-то статной женщины, что вообще выбралась в центр города. Можно ведь было спокойно перекусить в том ресторанчике, что за три квартала от дома. Там неплохо готовили стейки. Пусть и не родные американские - для янки - но на голодный желудок они бы показались райской пищей. Главное, чтоб ей на голову не свалился очередной обаятельный тип со странным именем и уже заказанным гробом на завтра.
Но нет, больной голове хочется хлеба и зрелищ. Теперь получай и первое, и второе. В излишке. Расписаться не забудь.
Оживленная улица сменяется какой-то подворотней. Ее провожают несколько удивленных взглядов случайных зевак и Тереза это подмечает. Со стороны, наверное, все это смотрится странно. Правда, в глазах хранительницы нормальным происходящее тоже не выглядит. Но она почему-то послушно идет следом вместо того, чтоб попытаться вырваться или позвать на помощь. Не каждый день ее мужчины таким наглым образом волокут за собой. А если быть честной - кажется впервые. И Тереза уже чувствует, что добром это все не кончится.
Предплечье, за которое ухватился незнакомец, с каждой секундой сжимается все сильнее. Эту боль она терпит только потому, что ее причина - сантиметров на двадцать выше самой Бэнкс - настойчиво заглядывает в глаза, как будто изучает. Ну надо же, а она думала, что кошелек с телефоном сразу потребует. Но нет, решил сначала познакомиться с жертвой.
Правда... На обычное ограбление это мало похоже. На глазах у всех утащить в темный угол - тактика не очень умная. Да и грабители, как правило, равнодушны к своим жертвам, а этот вскипает.
― Что. Ты. Здесь. Делаешь?
Такой низкий, утробный голос в сочетании с ненавистью в глазах и возрастающей болью в руке выбивает почву из-под ног.
"Когда мы успели перейти на ты?"
Терезе очень хочется убрать его ладонь, потому что такими темпами он сломает ей руку. Но вместе с тем, чувствуя его силу, понимает, что ничего сделать не сможет. Зато на пару секунд ее пробивает дрожь. К легкому страху так не вовремя примешивается головная боль.
- Отпусти меня, - сквозь зубы сцеживает девчонка, возвращая мужчине сосредоточенный взгляд. Она уговаривает себя не бояться и пока что держится. Потому что ситуация до ужаса странная и мотивы действий этого грека туманны. Нужно что-то сказать, чтоб он отстал.
А то рука, кажется, начинает неметь.
- Я здесь живу, - Тереза все же решается ответить на вопрос, но только для того, чтоб побыстрее высвободиться и уйти. Возможно, даже убежать. Хотя нет, чертовы каблуки...
Головная боль медленно, но верно нарастает, будто предупреждая - держись от него подальше.
Она бы с радостью, но как?
Девчонка на автомате делает шаг назад, потом другой. Блондин прет следом, как танк. В итоге она упирается в стену и только тогда, когда чувствует спиной холодную поверхность, понимает, что дико сглупила. Потому что надо головой думать, а не подчиняться странным инстинктам. Теперь ловушка захлопнулась - не вырваться. Разве что изловчиться и выскользнуть, но сейчас из мертвой хватки не освободиться. Тереза даже проверяет, быстро дергая плечом, от чего ладонь на предплечье сжимается только сильнее.
Хранительница собирает всю волю в кулак и пытается как можно более мирно спросить:
- Что тебе от меня нужно? - но уже на выдохе понимает, что фраза получилась какой-то железной и даже едкой. Тут же хмурит брови - осознает, что вышло хреново - но молчит. Потому что неправ вот этот бугай. И она больше не собирается перед ним извиняться.
Отредактировано Teresa Banks (05.02.2017 01:47:13)
Эмоции захлестывают и хлещут, в голове все мажется, мешается и здравый рассудок вкупе с многострадальной трезвой памятью отправляются в долгое путешествие под названием «нахуй», оставляя главенствовать чувства – а они вовсе не отличаются добродетелью и безобидностью. Беннингтон смотрит в глаза – в такие зеленые, в такие тревожные – и не испытывает ничего, кроме ненависти и ярости, кроме всепоглощающей обиды. Весьма взрывоопасная смесь, если вышеперечисленные ингредиенты влить в один флакон; и вот они влиты, старательной рукой перемешаны, и звериная злоба Беннингтона готова выплеснуться не только на девчонку, что трепещет, словно бабочка в паутине, в сильных безоговорочных руках, но и на весь район, на город, на целую блядскую планету. Все под снос – так Честер решил. Он отталкивает Дилан к старой потрепанной стене, заставляя познакомить лопатки с красным облезлым кирпичом, и нависает, упираясь руками по обе стороны от ее головы, отрезает пути к отступлению. Адепт Ареса смотрит в чужие глаза – такие бесстыжие, такие бессовестные – сжимает раздраженные зубы, и желваки на небритом лице ходят от бешенства и животного гнева. Он не двигается, нависает, как тяжелая грозовая туча, от которой нет спасения до тех пор, пока не разродится, пока не обрушится на виновницу громом и молниями, смертоносным смерчем.
СУКА!
Хуй с ним – с твоим трусливым побегом, хуй с ним, с сыном, которого ты подбросила, как ничтожная кукушка, под дверь; хуй и с тобой, Дилан. Я смирился с жалким побегом, ибо изначально знал, что ничего хорошего в тебе нет; я даже рад, что ты оставила мне Тера, вон, какой крутой пацан растет без поганого материнского влияния; уж тем более мне плевать на тебя и на твое отсутствие в моей жизни. ОТСУТСТВИЕ. Тебя здесь быть не должно – ни на узких греческих улочках, залитых золотистым солнечным светом, ни в моей жизни, ни в моих мыслях. Тебе самое место в наркопритоне где-нибудь в Штатах, где ты обколешься и сдохнешь в агонии – вот туда и проваливай. Только не здесь. Этот город, эта страна слишком тесна для нас двоих.
СУКАСУКАСУКА!
Ненависть, обида, ярость настолько сильны, что Честер не видит ничего дальше собственного носа, не замечает, что загнанная в тупик девчонка ведет себя совсем не так, как повела бы Дилан, он не замечает и того, что пахнет она абсолютно иначе. От Дилан несло сигаретами и перегаром, старательно, но неумело замаскированными какими-то дешевыми духами с блошиного рынка, а эта барышня пахнет приятным женским шампунем, орехами и ванильным дымом. Все не то и все не так, но Беннингтон не замечает ничего, кроме собственного раздражения.
— Живешь? — переспрашивает он, и голос машинально съезжает на гортанный рык, а глаза краснеют, наливаются жадной до чужих страданий кровью. Кто бы знал, как он хочет, как он сильно, блять, хочет расплющить эту голову, а потом сломать позвоночник, наслаждаясь хрустом костей. Музыка для ушей Честера, не меньше. Кто бы знал, как он хочет, как сильно он, блять, хочет собственными ногами втоптать тельце в землю, наблюдая, как глазные яблоки пожирают черви. Как сильно он, блять, хочет… — Отпустить? — вот тут он едва не срывается на смех. Ты серьезно? Отпустить? Тебя? Нет, дорогая, ты сделала тотальную ошибку, вернувшись в Грецию. А за ошибки принято расплачиваться.
Ты будешь платить долго. Вечно. В аду, куда я тебя отправлю.
Не в силах обуздать собственный гнев, Беннингтон ударяет кулаками по обе стороны от девичьей головы, и кирпич под мощью Ареса обваливается, осколками летит вниз, оседает на тонких плечах и на кроссовках. Боль, которая огнем вспыхивает в кулаках, немного отрезвляет: Честер хотя бы может говорить.
— Нахуя ты сюда вернулась? Проваливай обратно в Штаты, сука. У тебя есть сутки, чтобы собрать манатки и исчезнуть. Иначе я тебя просто убью. И даже не думай о Тере, он – мой.
Объяснить происходящее трудно, потому что твориться какая-то херня.
Во-первых, от каждого косого взгляда, а уж тем более слова, начинает сильнее болеть голова. При том, такое ощущение, что вся целиком. Тереза никогда особо не жаловалась ни на какие недуги, кроме вечных синяков из-за тонкой кожи. А тут - целая болевая симфония, черт ее дери. То немного затихает, когда блондин отводит голову в сторону и, видимо, мысли от нее самой, то возвращается десятикратно. Тогда девчонка инстинктивно морщится, порывается закрыть голову руками, сжать виски, но не решается - слишком грозно над ней нависает эта туча из мышц.
Во-вторых, хотя незнакомец и показывает всем видом, что она ему крайне неприятна, Бэнкс не может сказать того же самого в отместку. Вопреки здравому смыслу, который велит немедленно изловчиться и смыться из подворотни, и интуиции, вопящей о том, что ее хрупкое тельце вот-вот размажут по стенке, хранительница чувствует еще что-то. Одновременно и свое, и чужое впечатление. Смотрит на этого мужчину и видит его сильнейшим из всех, каким-нибудь полководцем, генералом черт-возьми. Подсознательно знает всю силу его ярости, всю красоту его боя. Не может облечь это наваждение ни в мысли, ни в четкие образы. Это сбивает с толку.
В-третьих, его глаза. Они становятся последней каплей.
Девчонка теперь не отрываясь следит за красными зрачками и вспоминает сегодняшнюю ночь. Точно такие-же она видела в своем отражении и это было жуткое зрелище. Думала еще, что нервы и ноутбук окончательно лишат ее зрения. Ага, щас. Либо этот блондинчик - тоже программист с ужасающими соседями, либо тут творится какая-то бесовщина. Ночью в ванной она думала о втором варианте. А утром сосед, с которым Бэнкс случайно столкнулась возле дома, обошел ее по широкой дуге и на ходу достал крестик из-под майки. Ей даже послышалось что-то вроде "демон", спешно кинутое в спину.
Теперь с этим определением она бы согласилась. Бес, дьявол, называй как хочешь, стоит в нескольких сантиментах от нее. Вот только уже не просто страшно, а страшно интересно, какого хрена средь бела дня у ее "похитителя" глаза цвет меняют.
Правда, любопытство с каждой секундой все больше и больше притупляется, ему на смену приходит все та же боль. Тереза почти физически ощущает злобу и агрессию, которая достигла пика и уже обрушилась на нее. Она едва может уловить нахмуренные брови и горящий взгляд, напряженные мышцы и сбивчивое частое дыхание. Оно все давит на нее, голова вот-вот расколется на две части или сгорит. Пульсация достигает затылка, свой собственный сердечный ритм чеканит то в ушах, то в самом темечке. Девчонка тянет правую ладонь к лицу, закрывает ею глаза, большим пальцем пытается надавить на висок. Сделать хоть что-то. Ей богу, еще минута, и она начнет тихо выть.
Но резкий удар о стену отрезвляет не только мужчину, но и ее. Становится немного легче, Тереза выдыхает и отряхивает кирпичную крошку с плеч, пачкая ладони. "Разве люди так сильно бьют?" Пока незнакомец машинально потирает кулаки, она медленно отходит в сторону. Как будто это может помочь.
- Черт, - надо срочно в аптеку за какими-нибудь таблетками, - да ты больной. Тебе лечиться надо. И какого хрена у тебя радужка покраснела? - чуть погодя, отдышавшись, девчонка все же продолжает, чтоб знал. - Учти, я тебя запомнила, еще раз подойдешь ко мне со своими угрозами - пойду в полицию. Я сюда приехала не для того, чтоб мне всякие больные ублюдки указывали, когда и как быстро возвращаться домой.
Фраза про какого-то Тера и вовсе пролетела мимо - мало ли, какой бред может нести поехавший. Вдруг его из психушки выпустили неделю назад и припадки вернулись с новой силой. А про Штаты он точно угадал, ведь американский акцент, пусть и притупился, но окончательно не исчез.
Будь она в другой ситуации - давно бы уже сказала, что кто-то (не будем показывать пальцем) обознался и свалила бы по своим делам. Но нет, застыла, как вкопанная, хотя уже почти повернулась, чтоб уйти. Потому что блядская головная боль, красные глаза незнакомца и эта неизвестно откуда взявшаяся уверенность в том, что ему самое место на поле боя. А ей - рядом с ним.
Отредактировано Teresa Banks (08.02.2017 01:42:30)
Не отдаляясь, не отшатываясь, Беннингтон продолжает стоять возле стены, упираясь в красный потрепанный кирпич озлобленными кулаками; краем глаза адепт Ареса замечает, что девчонка, собравшись с духом, выныривает из-под него и встает рядом, отряхивается и оправляется, приводит себя в порядок – в какой-то хуевый, но все же порядок. Она ведет себя абсолютно не так, как повела бы Дилан в данной ситуации: где шипящие угрозы и хаотичный полет кулаков, где знакомые трехэтажные маты? Блять, да где хотя бы бойкий перегар и запах грубых дешевых сигарет? В этой девчонке все не так и все не то: одета она совсем иначе – не так, как одевалась Дилан – эта похожа на приличного человека, который имеет не только средства, но и вкус, чего бывшаяблаговерная напрочь лишена. И она на каблуках; Дилан бы скорее с девятого этажа сбросилась, чем нацепила шпильки. Черт с ним, с внешним видом, но поведение, манера держаться, взгляд и тональность голоса – все другое. Приходится взмахнуть головой, чтобы отогнать посторонние мысли. Но они не отгоняются, а все потому, что не посторонние.
Эмоции, что беспокоятся, бунтуются, бесятся, все еще не желают успокаиваться. Еще бы, блять! – после такой-то встряски. Сейчас Беннингтон чувствует себя морем – совсем не тем, которое безмятежно и спокойно после молочно-звездной ночи, а штормовым, которое нервничает и беснуется, топит корабли нахуй и смывает с лица земли прохожие берега. Вот как морю нельзя крикнуть «успокойся!», чтобы оно успокоилось, так и Беннингтон не в силах усмирить буйные чувства приказом, пусть даже собственным, тем более собственным. Ему бы сейчас выехать в чистое поле и выругаться, выораться, выбеситься и вымесить кулаками землю под собой, но он, блять, не в поле, и это паршиво. Эмоциям некуда выплеснуться, их приходится сжимать в самодельную бомбу замедленного действия. А бомбы, как известно, имеют свойство взрываться и сносить все к хуям в радиусе нескольких километров.
Честер тяжело закрывает глаза, медленно отводит встрепанную голову в сторону и сжимает зубы, словно от острой головной боли, а потом ловко отталкивается от стены, выпрямляется и поворачивается в сторону девчонки, которую все еще так хочется убить, закопать, затоптать. Он смотрит на нее, но не видит, слушает, но не слышит – и каждое слово, срывающееся с тонких губ, влетает в одно ухо и вылетает в другое. Это защитный рефлекс, наверное: организм, помня прекрасно, сколько боли и проблем принесла Дилан, теперь просто не воспринимает ее как собеседника – он воспринимает ее как врага, которого необходимо игнорировать. В конце концов, пуля, летящая мимо, убить не может.
Но Беннингтон не способен на тотальное игнорирование, он не в состоянии развернуться и уйти, оставив себя без ответов, а девчонку без наказания.
― Ты совсем отупела в своих блядских Штатах? ― наигранно заботливым голосом спрашивает Беннингтон, искоса глядя на Дилан. Взгляд раздраженный и откровенно заебшийся, как бы говорящий: женщина, ты меня за дебила держишь? ― Я понятия не имею, какого хуя ты приперлась в Грецию, да и плевать мне, потому что ты свалишь отсюда первым же рейсом. Сейчас ты пойдешь в мою машину, я отвезу тебя в аэропорт, куплю билеты и посажу на самолет. Пискнешь, и я тебя убью, ― в доказательства угрозы его глаза вновь краснеют, наливаются жадной до мучительных страданий кровью. Сохраняя гримасу холодности и равнодушия, он кивает в сторону людной улицы, где припаркован автомобиль.
Похуй на каблуки, на одежду, на абсолютно другой запах, в конце концов, сколько фантик не меняй, а дерьмо вместо конфеты остается тем же.
Не бывало еще такого с Терезой, чтоб она вляпывалась в неприятности на абсолютно пустом месте; чтоб неприятности сами вляпывались в нее. Раньше как: сделал что-то - тебе воздалось, мог даже за добро удар под дых прилететь, но выстроить причинно-следственную цепочку хотя бы представлялось возможным.
А тут - полный, полнейший ноль в логике происходящего, в мотивах, в предпосылках. Ровно как и в словах свихнувшегося типа, который городил какую-то откровенную бессмыслицу.
Нет, он точно с кем-то ее спутал. А может, у него сейчас страшный приход и он видит вместо обычной девчонки какую-нибудь свою бывшую жену, которая изменила ему на любимых черных простынях. Или еще чего. Искать логику в воображении больного человека, как и в его поступках, как минимум глупо.
Но происходящее все равно злит. Его слова, самоуверенность, и то, с каким рвением он хочет сослать ее подальше. Внутри что-то неясно ворочается, будто шипит "неблагодарный", хотя с чего бы ему вообще испытывать хоть что-то к незнакомой американке.
Но он-то аж сочится этими эмоциями, да в слова выливает. И почему-то так противно от всего этого становится, и так злит, что Тереза еле сдерживает себя, чтоб не ответить. Сколько можно это терпеть? Она что, железная, или может подписывалась следить за душевнобольными? А тут тебе и "блядские (хотя на деле-то родные) Штаты", и "какого хуя ты приперлась в Грецию", и "свалишь первым рейсом", ну и, конечно, коронное - "пискнешь, и я тебя убью".
Девчонка молчит, зато внутри непозволительно быстро разжигается огонь под названием "да какого хера он себе позволяет", проходится языками пламени по ребрам, обжигает гортань и добирается до головы. Глаза опять начинает печь, хранительница жмурится, кидает покрасневший взгляд на застывшего неподалеку мужчину и быстро достает солнцезащитные очки. Слава богу, что хватило смекалки на всякий случай их захватить.
Думать уже не хочется, вот теперь точно валить, пока незнакомец не довел ее до белого каления. Тереза разворачивается на каблуках и очень быстро выходит из темной подворотни на оживленную улицу. Конечно, ни к какой машине она идти не собирается, но для отвода глаз пересекает тротуар по направлению к проезжей части. И, о да, мир будто спешит спасти бедную девчонку, которая спиной чувствует, что за ней идут следом. Впереди вырисовывается полицейский патруль из двух плечистых амбалов и Бэнкс тут же сворачивает в их сторону.
- Здравствуйте. Я бы хотела попросить вас о помощи. Дело в том, что какой-то незнакомый мужчина мне угрожает, - Тереза на секунду разворачивается и замечает блондинистую голову метрах в двадцати. - Он за моей спиной. Светлые волосы, темно-синяя рубашка. Хотел заставить меня сесть к нему в машину и куда-то увезти. Я вообще не местная, не знаю, что в таких случаях делать.
Стражи порядка слушают девчонку внимательно, кивают, бросают беглые взгляды в сторону угрозы. Со стороны американка даже на каблуках смотрится маленькой, да еще эти тонкие запястья, шея, талия. У большинства мужчин мгновенно просыпается инстинкт "защитить". Эти тоже не становятся исключением: один из полицейских закрывает девчонку собой, становясь спиной к стоящему поодаль блондину.
- Кирия, как к Вам можно обращаться? - спрашивает второй, стоящий лицом к хранительнице.
- Тереза.
Отредактировано Teresa Banks (11.02.2017 15:15:09)
Раздраженным кивком головы адепт Ареса демонстрирует Дилан направление дальнейшего движения, а именно – куда-нибудь нахуй, но что важнее – подальше от Честера, от Тера, от Греции. Беннингтон, если бы мог, отправил суку и вовсе в другую вселенную, но он не может – Арес, увы, наделил собственного хранителя увеличенными силой и скоростью, ловкостью и сноровкой, но не способностью манипулировать измерениями. Есть только один вариант, и он вращается вокруг путешествия бывшей благоверной в Тартар, но для этого нужно пачкать руки, которые хрен потом отмоешь от дерьма. Это, что называется, не тронь говно – так не воняет, поэтому адепт Ареса из двух зол выбирает меньшее и просто ступает за девчонкой, искренне желая немедленно выставить ее за дверь страны. И собственной жизни.
И все-таки очень хочется взять ее голову в руки, сжать и расплющить так, чтобы мозг – если не пропит еще – через уши вытек, через глаза, через рот.
Нет, блять, вы подумайте, какая сука безжалостная, беспощадная, беспринципная. Мало того, что сбежала, подбросив сына на порог Эгейнста, как трусливая гиена, так еще и вернуться посмела. Как будто не понимает, что бередит старые раны, как будто не помнит, что Беннингтон ненавидит боль и незамедлительно готов уничтожить ее источник. Он не будет разбираться, что почем, он просто бросится на амбразуру с головой, просто врежется безапелляционными ладонями в шею и свернет ее нахуй. И только потом, когда хруст позвонков стихнет и сердцебиение застынет, он поймет, что наделал. Жалеть Честер, конечно, не будет, но блять, это сколько проблем свалится на уставшие плечи: придется вывезти за город труп, подобрать место захоронения и закопать. Нет, не сжечь: кремация – слишком гуманный исход для той, что даже по жизни достойна лишь кормить подземных червей.
Честер держится следом и глаз не спускает с точеной фигурки. Блять, даже походка не та. Приходится взмахнуть встрепанной белобрысой головой, чтобы отогнать неоднозначные мысли: с первой секунды встречи Беннингтона не отпускает чувство, что где-то его наебали и вместе кареты подсунули тыкву. Интуиция никогда не подводила, но здесь и сейчас, в компании блядской девчонки, адепт Ареса просто не хочет подчиняться инстинктам. Он вбил, словно гвоздь в ее гроб, мысль о том, что это Дилан. И все. И точка.
Минута, и они оказываются на людной улице; Честер невольно морщится от солнечных лучей, которые уже утратили дневной зной, но еще не успели потускнеть. Тут же он цепляется взглядом за девчонку, которая берет совсем иное направление. «Сука!» — мысленно рычит Беннингтон, наблюдая за явным нарушением договоренности: Дилан идет не к машине, а к копам. Честеру бы взять ноги в руки и свалить, удочки смотать, но черта с два – он словно в землю врос и сдвинуться не может. Нет, блять, уж лучше вляпаться в очередные проблемы с законом, но выставить Дилан из страны.
— Здравствуйте. Я бы хотела попросить вас о помощи. Дело в том, что какой-то незнакомый мужчина мне угрожает. Он за моей спиной. Светлые волосы, темно-синяя рубашка. Хотел заставить меня сесть к нему в машину и куда-то увезти. Я вообще не местная, не знаю, что в таких случаях делать, — тараторит девчонка. А голос все же другой… Блять! Честер стоит и все слышит – спасибо обостренному слуху, доставшемуся от Ареса. Он сжимает зубы с таким раздражением, что желваки ходуном ходят на поросшем недельной щетиной лице. Взгляда от девчонки не отводит, прожигает, пронзает тонкую спину.
А потом она называет имя, и Беннингтон щурится, сдвигает брови к переносице и задумчиво поджимает губы. Тереза? Серьезно? А фамилия случайно не «Мать»? Однако названное имя щелкает невидимой кнопкой на подсознании, и Честер приходит к выводу: возможно – процентов на пятнадцать из ста – что это не Дилан, что это совсем другой человек. Об этом говорит все, кроме желания Честера – слишком рьяно, слишком яростно адепт Ареса хочет видеть в девчонке Дилан. И так же неистово хочет ее убить.
Но тогда он должен во всем разобраться.
— Девушка утверждает, что у вас какие-то претензии к ней, — один из копов приближается к Честеру и заглядывает в глаза.
— Какая девушка? — Беннингтон включает дурака.
Коп кивает головой, указывая на Терезу.
— Впервые ее вижу. Я сына из больницы жду, за мороженым решил сгонять, — Честер пожимает плечами и на девчонку больше не смотрит.
Явно растерянный коп глядит сперва на Терезу, потом на Честера и понять не может, что ему делать дальше.
Тереза миролюбивая. Тереза покладистая. Тереза отходчивая.
Всегда была. Но сегодня, видимо, звезды сошлись не в те пентаграммы. Или всему виной чертова бессонная ночь, нервы, голод и не первый сорванный план.
Злость не исчезает, она разгорается и будто огнем по всему телу проходит. Тереза спиной чувствует пронзительный взгляд, сжимает кулаки и изо всех сил старается успокоиться, отвлечься. Хотя в мыслях крутится только желание врезать кое-кому меж внимательных глаз. Раньше Бэнкс встревала в драки крайне редко, вынужденно, но только сегодня (впервые в жизни) почувствовала в себе силы стать зачинщицей.
Глаза продолжает печь, поджатые губы и скрещенные на груди руки выдают напряженность. Девчонке это совсем не на руку. Сейчас надо бы хлопать ресницами, быть немного растерянной и напуганной - все таки жертва. И она прекрасно знает, как ее сыграть, если потребуется. Правда, с таким Тартаром внутри это будет сложно и, скорее всего, фальшиво. Сделав пару глубоких вдохов, она начинает понемногу утихомиривать свои чувства. Тем более, сыпавшего угрозами теперь нет в поле зрения, а реалистка-Тереза уверена в том, что по-настоящему защитить ее смогут только мужчины с огнестрельным. Закон все же на ее стороне.
Отошедший коп возвращается в крайне растерянных чувствах:
- Кирия Тереза, тот мужчина, на которого Вы указали, утверждает, что не знает Вас, - он переводит взгляд со стекол ее очков на своего напарника и поднимает вверх густые брови. Стражи порядка откровенно тупят и мажут взглядами то по прохожим, то по начинающему темнеть небу.
Отлично, просто шикарно. Ночь тут наступает достаточно быстро, а значит домой она доберется уже в сумерках. И если этот белокурый психопат окажется достаточно умным и не пойдет за ней прямо сейчас, то вполне может подкараулить в том тихом и темном районе, где она живет. А даже если нет, даже если отстанет сегодня, то каков шанс того, что она не напорется на те же самые угрозы завтра, через неделю или месяц? Случайности не случайны и Тереза интуитивно чувствует, что сегодняшняя встреча - это только начало.
Черт возьми, а ведь она просто хотела поужинать в ресторане и спокойно прогуляться по вечерним улицам столицы.
Девчонка шумно выдыхает, оборачивается - нет, не ушел. Стоит и ждет.
- Послушайте, - снова начинает она, обращаясь к копам, - он мне угрожал. Несколько раз повторял, что убьет. Я понимаю, что у меня нет записи или других доказательств, но... Мне не хочется встретить его через пару кварталов отсюда. Или возле своего дома, где уже не будет никакой полиции. Проверьте хотя бы, не стоит ли он где-то на учете.
"И перестаньте пялиться на меня, лучше следите за этим ненормальным. Он ведь тут до сих пор, не уходит."
Полицейские, еще секунду назад буквально заглядывавшие ей в рот, снова подвисают, один даже принимается задумчиво чесать бороду. Это раздражает, правда общее состояние потихоньку начинает приходить в норму.
- Хорошо, я могу обратиться с данной проблемой к вашему боссу?
Тереза нарочито медленно достает телефон и мужчины тут же оживляются. Один из них аккуратно перехватывает ее запястье и опускает его. Его взгляд цепляется за предплечье девчонки, на котором не очень явно, но уже угадываются недавно поставленные синяки.
- Не волнуйтесь, мы с ним разберемся. Но Ваше присутствие тоже будет необходимо.
Отредактировано Teresa Banks (17.02.2017 14:39:24)
Ишь какая, явно не лыком шитая.
Честер прекрасно слышит, что говорит она, сопровождая слова показательным изыманием телефона из кармана, не говорит даже, а угрожает, провоцирует – глупая девчонка, сама себе могилу роет. А заодно и Беннингтону, ибо теперь копы точно в покое не оставят, увяжутся и на хвост сядут, на уши тоже присядут, суки. Но девчонке они угрозу с рук не спустят, в конце концов, у них для этого все в наличии: власть, право и снова власть. Ладно-ладно, посмотрим, к чему это все приведет.
Зная, что будет дальше, адепт Ареса решительно разворачивается на девяносто градусов – мордой к автомобилю, достает из заднего кармана джинсов собственный телефон и набирает номер, что вколочен невидимым молотом в быстрый набор: Сотирис. Беннингтон быстро излагает суть дела, мол, на проблемы нарвался, в очередное болото вляпался, ввязался в дерьмо, словом, все как всегда, ничего необычного, а поэтому откладывай эту свою сорокоградусную подругу в сторону и пиздуй за Тером, он в больнице на такой-то улице, я забрать его не смогу. И будь, блять, весь день на связи, вполне вероятно, что придется лидера – твоего, блять, лидера и лучшего друга по совместительству – из обезьянника забирать. Усек? Вот и славно, с меня бутылка виски. Ладно, две, ушлая ты сучья задница; слушай, а у тебя точно евреев в роду не было?
— Вам придется проехать с нами в отделение.
— Понял – не дурак, — Беннингтон нарочито ведет себя смиренно и безропотно, дабы копы самостоятельно убедились в том, кто из этих двоих адекват, а кто не очень. Адепт Ареса ловко запихивает мобильник обратно в карман и ступает в сторону полицейского автомобиля, куря на ходу; густые серые клубы дыма срываются с приоткрытых губ и быстро растворяются на теплом, но сильном юго-восточном ветру. И он даже не замечает, что вовсе забыл про Дилан, что воспринимает ее сейчас совсем не как человека, достойного медленной мучительной смерти, а как очередную проблему, которую просто нужно решить.
— Садитесь. Оба, — коп кивает на заднее сидение легковушки.
Честер ухмыляется, переводя взгляд с автомобиля на девчонку: каково тебе, Дилан, сидеть рядом с человеком, который обещал с садистским наслаждением свернуть шею, а труп закопать на помойке, чтобы черви жадно пожирали тело на протяжении вечности? Чувствуя если не страх, то дискомфорт точно, исходящий от Дилан, Беннингтон нехорошо ухмыляется, глядя девчонке в глаза, и ловко запрыгивает на сидение, разве что по месту подле себя ладонью не хлопает, приглашая присесть. Нуахуле, Беннингтон тоже не лыком шитый.
Дорога вовсе недолгая, но тянется долго, а все от того, что патрульный автомобиль останавливается на каждом светофоре, тормозит перед каждым знаком, словом, тянет время, накаляя и без того горячую атмосферу донельзя. Беннингтон показательно расслабляется на сидении, занимая почти все пространство, загоняя Дилан в дальний угол. Он бы, блять, загнал ее в могилу, но на глазах у копов надо заинькой быть, чтобы выбелиться. И выбраться.
— Так что у вас случилось? — их отводят в кабинет, за столом которого сидит человек, который очень хочет на пенсию – это по глазам видно.
Беннингтон жмет плечами, мол, ничего, все заебись, старик.
А старик переводит взгляд выжидательных глаз на Дилан.
Твой ход, подруга.
Знаете, с чего в стране начинается порядок? С правоохранительных органов.
И, видимо, Греции никогда не занять первое место в рейтинге самых лучших государств планеты. Смешно звучит, но даже обычный пеший патруль, который перегибает палку и который так легко запугать, может убрать баллов пять из общего рейтинга по десятибалльной шкале. Это же столица, в конце концов, а не малоразвитый средний город. Да и Тереза не то что бы рассчитывала на свой невербальный жест с этим чертовым телефоном. Просто хотела, чтоб мужчины перестали тупить и дали ей внятный ответ. Ну хоть что-то же они могут предпринять в таких случаях. Было бы странно, если бы каждая подобная угроза оставалась безнаказанной.
Хотя, если вспомнить криминальные сводки...
Нет, сейчас не о том. Бэнкс хочет, чтоб один из копов вернулся к тому волку, что нацепил шкуру овечки и прикидывается ни в чем не повинным гражданином. Пусть возьмут у него документы, прозвонят свои службы. Узнают, не состоит ли он в розыске и не находится ли на принудительном домашнем лечении. Разве ей их учить таким вещам? Если этот тип чист по всем статьям - полиция как минимум будет знать его личность на случай, если с ней что-то случится. Пусть сопроводят ее до ближайшего наземного транспорта, проследят, чтобы не было хвоста. Это обычная схема работы копов такого ранга.
Но эти какие-то отчаянные. Может новички, а может начальство совсем недавно устроило взбучку за какой-то промах. Они решают везти всех скопом в участок и там уже разбираться, кто кому должен. Браво, мальчики, поздравляю вас обоих с отсутствием мозгов. Потому что девчонка всего пару минут назад сказала, что доказательств у нее нет, а дело на пустом месте открыть не получится.
Тереза прикладывает руку ко лбу, прикрывает глаза и шумно выдыхает. Ну и что теперь делать? Не сказать же всей этой братии, что уже успела погрузиться в машину, "Какого хрена все так, если должно быть иначе?". Не сказать, конечно.
Девушка садится сзади и всю дорогу бросает взгляды на своего соседа. Этот ненормальный теперь ведет себя, как самая послушная овечка. Хотя на тончайшем уровне все равно пытается ей насолить - вон как развалился на сидении, жмет ее к двери и чуть ли не улыбается от того, что ей неприятно.
Ну-ну, зато ты молчишь, блондинчик. Потому что боишься. Где твоя спесь, где ненависть в голосе, где красные глаза? Вот мы и убедились, чего ты стоишь на самом деле.
В участке их проводят к кому-то выше по званию. Двое патрульных исчезают, как только закрывается дверь кабинета. Не сложно догадаться, что на этом их основная функция заканчивается.
Помещение наполняется молчанием. Оно тяжелое и вязкое, хоть ладонями черпай. Так кажется Терезе, потому что она начинает нервничать. Сумку прожигает американский паспорт, акцент в ее речи все еще узнаваем. Но дальше тянуть некуда - вопрос был задан, волк кутается в свою белесую шкуру и отводит взгляд.
А еще час назад он был таким устрашающим.
- Дело в том, что мы с ним... - ее негромкий голос прерывает оглушительный звон внутреннего телефона. Прошлый век. Мужчина в форме коротко извиняется и берет трубку. Техника не настолько старая, чтоб все присутствующие слышали голос на другом конце "провода", но по выражению лица полицейского можно понять, что говорят ему не самые приятные вещи. Он хмурится, сдвигает к переносице тяжелые брови, отчего давно заметные морщины становятся раза в два глубже. Так же коротко отвечает, соглашается, снова отвечает. Тяжело выдыхая, вешает трубку.
- Прошу меня извинить, это срочно, - он уже на ногах и забирает необходимые вещи со стола, - придется подождать. Я пришлю человека, он проводит вас.
И вот его уже нет.
Тереза переводит взгляд на блондина и смотрит на него неотрывно. Тот проделывает то же самое. Эти двое сейчас со стороны выглядят так, будто еще секунда - и разорвут друг друга на кусочки.
Ей кажется, что хуже этот день быть уже не может.
Очередной молоденький полицейский, влетев в кабинет, от вида этой парочки тормозит на месте и в каком-то примирительном жесте поднимает руки.
"У них что, недавно был новый набор самых тупых шкафов в ряды полиции?"
Их проводят через два коридора и дверь открывается в... изолятор временного содержания. От шока девчонка буквально врастает в землю и переводит ошарашенный взгляд на представителя закона. Она даже особо не сопротивляется, когда ее с силой заводят в одну из камер. Трезвая голова, к сожалению, возвращается в тот момент, когда железные двери закрываются на замок.
- Какого..?
- Кирия, не начинайте, пожалуйста. Кириос Митарас вернется в течении пары часов и примет ваше заявление на мужа. А пока постарайтесь успокоиться и, возможно, поговорить. Насилие в семье иногда можно решить обычным взаимопониманием.
Этот тоже уходит. Испаряется.
Тереза секунд тридцать роется в сумочке, что-то проверяет. Потом разворачивается на 180 градусов и... Конечно, почему бы не засунуть ее в одну камеру с этим блондинистым маньяком?
Ну привет.
Девчонка тяжело вздыхает и облокачивается о решетку. Не полиция, а сплошной цирк.
Она снимает и прячет очки - глаза уже почти прошли, красный ореол едва заметен у самых зрачков. Поднимает взгляд зеленых глаз на блондина и чисто машинально проделывает один незамысловатый жест. Тот самый, который в секунду делает ее точной копией Дилан, о которой она ни сном ни духом.
Тонкими пальцами убирает прядь каштановых волос за ухо. Точь-в-точь.
Отредактировано Teresa Banks (22.02.2017 17:22:57)
А почему бы и не состряпать дело на пустом месте? Ведь слона из мухи профессионально раздули, не дав спокойно насладиться вечерним кофе с заслуженными пончиками. Око за око, и теперь Честер, благодаря девчонке, проведет ближайшие несколько часов в камере. С ней же. Одно бесконечно грело чувство оскорбленного величия: Дилан сейчас куда хуже, чем Беннингтону. Ему-то че? Он отсидится, потом выйдет и благополучно забудет, послав ситуацию нахуй – а то еще дальше. А ей придется несколько часов провести плечом к плечу с человеком, который искренне желает отправить худое девичье тельце на съедение голодным подземным червям, о чем все еще красноречиво напоминал взгляд сердитых глаз. Честер, которого как подменили в автомобиле и в правоохранительных кабинетах, ныне вернулся в прежнее состояние озлобленного голодного волка. Он знал, что за ними не наблюдают, знал, что сейчас ситуация ждет звездного часа в его решительных руках. Все будет так, как захочет он, и никакие мольбы не помогут девчонке выйти из воды не то что сухой, а целой и невредимой. И живой.
И все же адепту Аресу определенно не нравилось то, что он не наблюдал в глазах напротив страха, но знал, чем это обосновано: Дилан его не боялась, потому что наивно полагала, что в полицейском участке, где кишат, как в муравейнике, стражи правопорядка, он ее не тронет. Это правда, чистая и прозрачная, как вода в источнике неподалеку от греческой столицы. Но ведь Дилан об этом не знала, она понятия не имела, что у хранителя на уме, и Честер намеревался немедленно разрушить иллюзию безопасности.
Он развернулся сразу, как только сопровождающий коп ушел, звучно щелкнув замком. Слышишь, Дилан? – это сомкнулись ставни на твоем пути к свободе. Оказавшись лицом к лицу с девчонкой, пусть и на расстоянии нескольких метров, Честер нехорошо ухмыльнулся, скривив губы. Он исподлобья смотрел на девчонку и больше не думал о том, что чем-то она отличается от Дилан – он видел только ее, только бездушную суку, неблагодарную и трусливую, которую хотел немедленно убить. Мучительно. Безжалостно.
Точно так же, как она когда-то убила его.
― Ты ведь не думаешь, что здесь ты в безопасности? ― прохрипел Честер, и его голос смешался с грудным волчьим рычанием. Он начал медленно двигаться в сторону девчонки, как выжидающий хищник, но на полушаге остановился, наблюдая, как она забирает прядь каштановых волос за ухо. Это она, это она, блять, без сомнений она. И новая волна злости, обиды и раздражения захлестнула с головой; он снова почувствовал себя обманутым. Беннингтон, не в силах совладать с буйными, бурными эмоциями, сорвался с места, словно хорошо натренированный бойцовский пес, схватил девчонку за горло и с силой приложил затылком к стене.
Сука! Сколько можно разыгрывать этот ничтожный, как ты сама, спектакль?!
― Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен тебя убивать. Или здесь я сейчас я сломаю две вещи: тебе – хребет, а себе жизнь. Говори, блять! ― Беннингтон сильнее сжал ладонь на беззащитном горле, демонстрируя, что не шутит.
Какие шутки, что вы, их время давно прошло.
Горячая рука ложится на тонкую шею и знакомит каштановую голову с ближайшей стеной.
Однако страха нет. Он на секунду отдается в сердце, когда ладонь сильнее давит на кожу, мышцы, артерии, но тут же дает сбой - исчезает. Волк, стремительно сбросивший овечью шкуру с плеч, не может контролировать свои силы, эмоции и действия. Ему кажется, что он просто держит девчонку. Кажется, что она выдержит его напор. Но на самом деле ее дыхание сбивается уже на десятой секунде.
Глаза напротив наливаются кровью, захват становится все сильнее и сильнее. Он не оставляет Терезе и шанса сказать что-то в ответ.
Она не боится, просто мышцы напрягаются до предела, а мозг судорожно бьет тревогу - тело противостоять не сможет.
Она не боится, и в этом ее беда. Страх подкинул бы столько сил, что девчонка смогла бы как минимум убрать его руки, а то и оттолкнуть обезумевшего.
Но вместо этого перед глазами бегут неясные черно-белые точки. Как-будто барахлит телевизор, только в ее голове. Помех становится все больше, картинка начинает смазываться, блекнуть. Из углов стягивается темнота.
Сопротивление мышц шеи рождает судорогу. Из-за недостатка кислорода сердце бешено стучит и в висках, и где-то на уровне ключиц. А еще прямо под мужскими пальцами.
Тереза отчаянно, до последнего верит в то, что блондин одумается и отпустит незнакомку. Она вдруг понимает, что ее ладони уже давно сжимают мужскую руку в попытках прекратить это бессмысленное насилие. Но с каждой секундой и без того слабая хватка все больше и больше сходит на нет.
Картинка перед глазами темнеет окончательно. Это происходит так быстро, что сознание не успевает уцепить последнюю мысль. Но в ту же секунду система включает аварийный перезапуск, потому что мужчина наконец ослабляет давление. Глубокий рефлекторный вдох возвращает ускользающую действительность на место. Тереза коротко закашливается, потом жадно забирает ртом воздух. В ушах стоит приглушенный гул, сердце отбивает чечетку уже у самой макушки и с новой силой проходится по вискам.
Вполне логично было бы предположить, что сейчас девчонка из последних сил будет звать охрану. Подберет с пола упавшую сумку, достанет телефон и даст послушать полицейским единственную угрозу, которую ей удалось записать. Да, она не просто так шерстила в сумке, а искала свой гаджет и быстро запускала нужную программу. Потому что чувствовала неладное уже в тот момент, когда кадет переводил взгляд с нее на блондина и обратно.
Конечно же, ее перепуганный взгляд и покрасневший след на шее не оставят никаких сомнений; жертву уведут прочь из этой комнаты-клетки. Она последний раз посмотрит на своего мучителя и заречется никогда в жизни с ним не пересекаться. Пусть назначают такое наказание, какое захотят. Пусть делают с ним, что угодно. Главное, чтоб этот тип ошивался подальше и больше не попадался ей на глаза. Столица большая - это не так уж и трудно. Тем более, за четыре месяца они ведь умудрились ни разу не встретиться.
Но... девчонка ничего этого не делает. У нее в голове даже не зарождается подобный план, а ведь она почти всегда продумывает несколько вариантов наперед. Не в этот раз. Точнее, не с этим человеком. Совсем скоро Тереза поймет причины происходящего в ее мыслях переворота. А сейчас просто выдерживает тяжелый взгляд красных глаз и чувствует, что этот мужчина, молодец такой, не столько ее победил, сколько себя.
Потому что остановился на той грани, переступив за которую можно было бы действительно прощаться с двумя жизнями.
- Когда людей душишь - они становятся не особо разговорчивы, - подстегивает девчонка, чувствуя, как самую малость изменился голос и как неприятно говорить. - Я тебя знать не знаю, первый раз в жизни вижу.
Дыхание, сердце и, вроде, даже мысли приходят в относительный порядок. Она кладет свою холодную ладонь на запястье мужчины и не сильно, но требовательно давит вниз, заставляя наконец отпустить свою несостоявшуюся добычу.
- Признавайся, я напомнила тебе ненавистную жену? Любовницу? - на данный момент в рейтинге причин озвученная занимает первое место. Это самое логичное объяснение происходящему. Хотя все равно недостаточное. Ведь спутать можно было издалека, но вблизи он девчонку уже раз сто успел разглядеть. - Ну не настолько же! - вполне логично добавляет Тереза.
Отредактировано Teresa Banks (27.02.2017 18:20:26)
Это похоже на короткое замыкание, когда две точки электрической цепи с различными значениями, не предусмотренными устройством, соединяются и нарушают нормальную работу, в случае Беннингтона – мешают думать, анализировать, приходить к логическим выходам. В пустынной черепной коробке просто что-то звучно щелкнуло, и вот Беннингтон, свято уверенный в том, что перед ним топчется Дилан, сжал безоговорочную ладонь на тонком девичьем горле и вдавил затылком в недружелюбную кирпичную стену. Еще несколько мгновений, несколько ничтожных минут, проведенных в непосредственной близости с девчонкой, и он решительно свернет беззащитную шею, затрещит позвонками, выпишет билет в один конец до царства мертвых.
Блять, как он ее ненавидел.
Он ненавидел все в этой бессердечной суке: зеленые глаза, блестящие отсутствием страха, кудри упругих каштановых волос и кожу такую белую, такую тонкую, что коснись – и синяк останется. Когда-то раньше (казалось, это было несколько долгих веков назад) Беннингтону понравилась та, что не была на других похожа – понравилась неуклюжая походка, запомнились угловатые движения нервных рук и сила не человеческая, но божественная, гнездящаяся в слабых ладонях. Сейчас Честер это ненавидел – яростно и неистово, бешено и буйно – и сам себе удивлялся: почему до сих пор не убил, с землей не сровнял, червям не скормил? Потому что не выдалось удобного момента, а сейчас – вот он – бери и пользуйся. Хранитель потом разберется с копами – не в первое, ради такого события стоит рискнуть и поступиться свободой, Честер все равно в обезьяннике не задержится – с его-то силами – тоже не человеческими.
Нужно. Просто. Сжать. Горло. Сильнее.
Смертоноснее.
И он сжал, жадно выпросив очередной хриплый вздох и упившись им. Честер подался еще ближе, навис подобно роковой грозовой туче, от которой нет спасения, блеснул красными, кровью налитыми, глазами и машинально осклабился, оскалился, приготовившись насладиться долгожданным хрустом ничтожного позвоночника. Этот звук – музыка для ушей Ареса и приятная мелодия для его хранителя – и даже мягкая ладонь, легшая поверх удушающей руки, не привела в чувства, а только подлила масла в огонь жажды смерти.
— Заткнись, — чисто автоматически огрызнулся Честер, потому что не хотел смешивать восхитительный хруст костей с писклявым голосом. Все еще твердо намереваясь убить Дилан, он сжал руку сильнее, чтобы та не смогла говорить. Но она смогла, мало того, сказала то, о чем все время думал Беннингтон, но старательно отодвигал жужжащую, словно рой ос, мысль за ненадобностью.
Это не Дилан.
Это человек, похожий на нее. Дьявольски похожий.
Осознание ебнуло, словно удар молнии, но Честер не вздрогнул, не двинулся даже – только голову опустил, а девчонку заставил поднять, чтобы встретиться взглядами.
Не те глаза. Не то.
Не та.
Он смотрел на нее и почему-то больше не видел Дилан – он видел случайного человека, чьи глаза по несчастному совпадению оказались тоже зелеными, волосы – каштановыми, а кожа белой. Ничего не сказав, Беннингтон мрачно нахмурился и отдалился, отошел к противоположной стене, грузно свалился на скамейку и согнулся едва ли не пополам, упершись локтями в колени, а ладони запустив в волосы. Пятерней зачесав белобрысые лохмы назад, Честер поднял голову и снова поглядел на сокамерницу. Виноватым он себя не чувствовал – а че? – нет его вины в том, что девчонка похожа на Дилан, как две капли виски. Но осадок остался. Какой – сам не понял, а разбираться не хотел.
— Мать моего сына.
Первым в норму приходит дыхание - где-то через минуту - потом легкие перестают печь, немного легче становится в висках, но пульсация не отступает. Горло все так же дерет и хочется закашляться. Вот только девчонка прекрасно понимает, что от этого будет хуже и больнее, поэтому терпит и ждет. Ждет и смотрит. И слушает самую бредовую причину того, что происходит последние несколько часов.
На бывшую похожа. На мать ребенка. Ахуеть, поздравляю, ты сказочный слепой долбоеб, чувак, потому что ну не может она быть как две капли воды похожа на какую-то бабу в Афинах. А еще жестокий ублюдок, потому что мало того, что не разобравшись угрожал расправой, так еще и минуту назад реально чуть не придушил. Такие горячие головы постоянно во что-то ввязываются, не дал им боженька привычку думать перед тем, как что-то делать. И ладно бы они сами платили за свою вспыльчивость, так тянут же за собой обычных людей. Таких как Тереза, например.
Хранительница только крепнет в убеждении того, что этого мужика надо бы посадить или хорошо оштрафовать. А то завтра встретит соседа, который ему крыло помял, когда парковался, и в лепешку его превратит. Этот может, по одному внешнему виду понятно. Да и по странной энергетике, которая его окружает. Сейчас она еще мощнее бьет и чувствуется как будто физически.
Мысли о праведном наказании перебиваются странными и совершенно незнакомыми ощущениями. Бэнкс медлит, молчит и внимательно следит за тем, как ее сокамерник ну ни в какую не может успокоиться, хотя вроде уже все понял. Девчонка - не мастак растекаться мыслью по древу в устной форме, а тем более когда саднит горло, печет кожа и гудит в темечке. Да и не знает она, что сказать.
Прости, мне жаль.
Ну ахренеть, спасибо, что не убил.
Ты серьезно сейчас?
Запишись к психиатру, может поможет.
Тереза неуверенно трет шею, забирает пряди волос за ухо и сверлит взглядом блондина.
- Супер, - наконец хрипит она, прокашливается и добавляет. - Я в Афинах надолго, так что придется привыкать. И научись различать людей по внешности, это очень помогает в жизни.
Эта путаница сейчас не задевает ее ровно нисколько - она даже предположить не может, что где-то на свете землю топчет точно такая же снаружи и совершенно другая внутри барышня. Подобного варианта просто не существует в ее вселенной: семь лет Джессики, восемнадцать лет Терезы Бэнкс.
Отредактировано Teresa Banks (16.04.2017 14:23:41)
— Прости, не храню ее фотографий под подушкой, поэтому не могу показать и доказать, что ты и она – одно блядское лицо,— сердито огрызнулся Беннингтон, подняв голову. Он хмуро поглядел на девчонку, которая скептично терла шею, явно не веря в тот простой факт, что люди действительно могут быть похожи, как две капли воды. Честер и сам не верил в это до встречи с… как там тебя звать, чертовка? Тереза Бэнкс? До встречи с Терезой Бэнкс.
Честер смотрел в невыносимые глаза и видел в них неприкрытое желание отправить сокамерника в ближайшую психиатрическую лечебницу. Раздражало страшно, если честно. А еще больше бесило то, что у нее имелись весомые поводы это сделать. Впрочем, сам Честер предпочел бы познакомиться не с квадратными санитарами, а с механизмом для слития тормозной жидкости, что беспечно плескалась в пустой голове. Он ведь знал, что это не Дилан! Он был уверен в этом на девяносто семь – а то и больше – процентов из ста – и все равно продолжил гнуть собственную бестолковую линию. Мудак. Нет бы прислушаться к инстинктам, к рефлексам, к интуиции, которые в один голос твердили, просили, кричали, орали, чтобы их хозяин, наконец, открыл глаза, включил мозг и понял, что происходит на самом деле. Но Честер же упертый баран: если вбил в голову, что дважды два равняется пяти, то лоб об стену расшибет, но праведных четырех в сумме не получит.
С Дилан, которая вдруг оказалась Терезой, случилось то же самое: девчонка просто пала жертвой очередного приступа бараньего упрямства, который усмирить не удалось. Было совсем не стыдно, если подумать, Честер же не виноват в том, что мир носит копию матери Тера. Просто дискомфортно, а еще раздражал сам факт того, что Грецию будет топтать вылитая Дилан.
И то, что Честер снова думал только о себе, его не смущало.
— Ладно, — хрипло выдохнул он и неспешно выпрямился, а потом откинулся назад и оперся спиной на обшарпанную стену, к ней же приложился встрепанным белобрысым затылком. Машинально Беннингтон похлопал по карманам джинсов в поисках сигарет и только потом вспомнил, что его хорошенько прошманали перед торжественным запихиванием в обезьянник и все отобрали – сигареты, зажигалки, телефоны и ключи в том числе. Заебись как, теперь даже не покурить. Точнее, покурить можно, но для этого надо звать бравого молодца в полицейской форме и просить, чтобы вернул забранное, а так лень.
За неимением желания двигаться, он отложил разговор со стражем правопорядка в дальний ящик и просто задремал на скамье, прикрыв глаза.
— Что было с твоими глазами? Почему они наливались кровью?
Надо же убить время за решеткой – так почему бы не скатиться в сторону светской беседы? К тому же глаза девчонки действительно заинтересовали Адепта Ареса хотя бы потому, что он их уже видел их. В зеркале.
Она абсолютно точно не могла быть двуликой Геракла. Но помимо этого парня в Греции топтались и другие герои, боги, чудовища.
Так кто ты, Тереза?
Давая своим приемным родителям священное обещание не впутываться во всякое дерьмо, Тереза очень надеялась на то, что это самое дерьмо не впутает ее в себя само. Оказалось - зря. Все мы прекрасно помним, какими последствиями обернулось обычное знакомство в обычном баре. Для тех кто забыл: в безлюдном парке на девчонку и ее непрошеного спутника напало нечто (предположительно - огромный зверь, который питается исключительно мужчинами), а после того, как она очнулась в чужой крови - американка прихватила с собой какое-то украшение.
Тереза бы не пыталась отвираться, не приукрашивала бы факты - это чертово кольцо на шнурке было единственным, что сохранило в ту роковую ночь трезвость ее ума. С первых секунд пробуждения она заметила именно его, оно манило на каком-то внутреннем уровне, оно требовало быть поднятым и оказаться на тонком женском пальце.
Оно хотело втянуть случайную, но такую подходящую девчонку в свое болото и одарить ее всеми "радостями" жизни, что скрывается за привычным бытом афинян.
Тереза не хотела.
Тереза была категорически против.
Вот уже вторую неделю она отвергала бессознательное влечение к жестокости в любых ее проявлениях (хотя первые пару дней все же проштудировала несколько книг о средневековых и современных пытках), с трудом держала себя в руках, когда хотелось пререкаться, кого-то разозлить, а еще лучше - разжечь конфликт, плавно переходящий в драку. Из-за этого местные бары лишись ее прекрасного личика, а пинты темного пива так и остались не выпиты. Единственное, что девчонка позволяла себе в вихре внезапно пробудившихся интересов - штудировать древнюю историю и смотреть многочисленные "пострелушки" вперемешку с греческими и римскими сражениями.
Она до сих пор была уверена в том, что человек может себя полностью контролировать. Рациональность и расчет - лучшие спутники в современном мире. Это самопослушание должно было вернуть Терезу в обычную колею спокойной и размеренной жизни, но выходило почему-то паршиво.
Проблемы и всякого рода странности так и валились на голову. Мелочи еще можно было не замечать, но вот как проигнорировать нахождение в камере с почти первым встречным - она понятия не имела.
Все эти разговоры про "как две капли" ее не интересовали от слова "совсем". Мужики все такие: ни один не признает, что зрение у него уже давно -15, а лишний раз переспросить - выше их поднебесной гордости.
Тереза таких знает, она с такими водилась. Но ни один, даже самый закадычный друг, каким бы скалообразным и мужественным он ни был, не вселял в девчонку столько противоречивых чувств. Ей бы сейчас сесть с этим блондином на одну скамейку, заткнуть ему рот, чтоб не мешал, да разобраться во внутренних причинах происходящего. Все, абсолютно все можно логически объяснить.
Все, но не то, что происходит последние пару часов.
За движениями мужчины Бэнкс следит недоверчиво; ловит каждую интонацию. В конце концов она делает вывод, что ее сокамерник (господи, как звучит-то!) успокоился, или, по крайней мере, делает вид, что вполне пришел в себя. Две минуты абсолютной тишины заставляют девчонку задуматься о том, каким образом у нее, обычной везучей американки, есть сестра-близнец. Обосновать это можно несколькими путями, но все они не кажутся настолько реалистичными, чтобы быть правдой.
От пространных мыслей отвлекает достаточно внезапный вопрос грека, который ставит Терезу в тупик. Он спрашивает о ее красных глазах, и вопрос этот достаточно логичный. Девчонка даже думает задать его в ответ, потому что немногим раньше видела тот же самый эффект у него самого. Но медленные тяжелые шаги в коридоре, который ведет к их "камере", заставляют отложить этот обмен интересными вопросами в долгий ящик. А, возможно, и никогда к нему не вернуться - так, пожалуй, было бы лучше. Вместо объяснений, она кидает фразу о том, что работает за компьютером часов по 18 и, подбирая сумку, надевает темные очки. На всякий случай.
Следующие пару часов этим двоим предстоит рассказывать что-то полицейским. У Терезы в сумке лежит телефон с удачно записанной на диктофон угрозой, а шея до сих пор пестрит следами от чьих-то рук. Но этими уликами она, неожиданно для себя самой, не воспользуется.
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Везение - мое второе имя. Первое, кстати, Не.
