Если сил не останется - сон придет сам собой, никакие мысли не смогут победить физическое изнеможение. Дурацкое тело Двуликой - чтоб его вымотать, нужно заниматься много часов. А просто бегать можно целые сутки. Но Кастор, пришедший в группировку пару недель назад, показал несколько чрезвычайно эффективных упражнений категории кроссфит. Для него не нужны никакие тренажеры, можно было тренироваться прямо на улице. И это было прекрасно - тихая ночь помогала и сосредоточиться на выполнении и успокаивала во время отдыха. Артемис тренировалась, как всегда, включив музыку на полную катушку в плеере. Бег, отжимания, приседания, снова бег... Две минуты на отдых - несколько глотков воды, вытереть пот со лба - и еще один круг. А потом снова. Двуликая в принципе была бы не против свалиться и уснуть прямо на тренировочной площадке. Чтоб не было мучительного момента укладывания в постель и мыслей, которые тут же возьмут верх. Можно было, конечно, взять из запасов группировки стаканчик крепкого алкоголя, чтоб мысли спутались туманным комком, перестали жечь Теми изнутри, принося бесконечную боль.
Очередной круг позади. Артемис легла прямо на землю, глядя на ясное звездное небо. Кажется, скоро уже будет утро, а сон так и не укрывал ее милосердным покрывалом. Что же делать? Слезы отчаяния потекли по щекам. Нет, нет, нет! Не думать о нем ни секунды! Артемис вскочила, готовясь к новому подходу... И увидела фигурку, приближающуюся к ней. Прищурив глаза, она пыталась рассмотреть лицо в сумерках. Как странно. Кто-то из группировки возвращается под утро в особняк? Или кто-то решился на супер-раннюю тренировку? Второе было менее вероятно. Да и лицо подходящей девушки Теми упорно не узнавала. Это определенно незнакомка. И ей определенно нужна помощь. Сердце неприятно кольнуло, когда Теми рассмотрела синяк на заплаканном лице и услышала сбивчивые объяснения Двуликой. И ее животик. В душе поднялся гнев - у Хранителей Огня нет никакой совести! Бить беременную девушку! Пожалуй, эта война все-таки не напрасна и таких негодяев надо стирать с лица земли.
Приобняв плачущую Двуликую, Артемис потащила ее в особняк, пытаясь подобрать какие-то слова утешения, и заодно продумывая план ближайших действий. Пожалуй, ситуация из разряда чрезвычайных. Нужно будить Честера. Ну и Анубиса, выходит, тоже. Чтоб он хотя бы подтвердил, что знает девушку. Ну и помощь точно понадобится - накормить, напоить чаем, подлечить, помочь переодеться и уложить спать.
Войдя в особняк, Теми усадила несчастную на диванчик, а сама понеслась будить лидера и Хранителя Гермеса. И пусть они явно будут недовольны ранним пробуждением - они должны будут спуститься и решить проблему. А Теми пока озаботится горячим завтраком и чаем.

Артемис радуется, что не нужно вытаскивать Сотириса из его кровати самостоятельно, по счастливой случайности, или по странной закономерности лидер и его лучший друг нашлись в одной комнате. Когда оба мужчины вышли из спальни, Теми заглянула в кроватку спящего малыша и улыбнулась - хоть у кого-то нет проблем. Но вот с тяжелым воздухом в комнате нужно что-то делать, иначе добрых снов у малыша не будет. Двуликая приоткрыла форточку, впуская в комнату утренний свежий воздух, наполненный ароматом цветущих деревьев. Чмокнув Тера в носик, она побежала вниз, готовить завтрак всей компании. По пути на кухню, она заглянула в гостиную, где оставила девушку - серьезный и  напряженный Честер и совершенно разбитый на вид Сотирис уже сидели рядом. Теми покачала головой - дорогой наставник, ну кто же курит рядом с беременной женщиной? Но спорить или поучать Честера, да еще и в присутствии посторонних - последнее дело. Авторитет лидера необходимо держать.
Теми сбегала на кухню и вернулась с подносом кружек с чаем и заготовками для сандвичей - пачка нарезанной ветчины, сыра и несколько ломтиков хлеба. Всем хватит по паре бутербродов, для первого завтрака вполне достаточно. Присев на корточки перед низким столиком, она принялась складывать ветчину и сыр на хлеб. Тем временем, Кайло заговорила, рассказывая, что с ней случилось. Артемис слушала, не дыша, представляя страшного Хранителя с черными волосами и глазами. Война между группировками снова подошла к ней очень близко, в животе все сворачивается в тугой узел, руки начинают дрожать. Ты можешь сидеть дома, с ребенком, чувствовать себя в полной безопасности. Один миг - и эта война ворвется в твое жилище, ломая все на своем пути, убивая невинных. Поэтому Хранители и Двуликие не должны быть одни - нужно держаться вместе, защищать друг друга, быть большей силой. Чтоб враги не могли просто так заходить в наши дома...
- ...Мидас Сет...
Артемис застыла. Кайло назвала имя, от которого сердце замерло, а потом зашлось в сумасшедшей панике. Медленно повернув голову к сидящим, Теми хотела вмешаться в разговор, но из горла вырвался только жалкий всхлип. А в голове метались мысли. Как так? Мидас мертв - она почти приняла эту мысль. Честер не мог ошибиться, не мог обмануть. Кроме того, Кайло описала совсем другого мужчину. Неужели так испугалась, что приняла русые волосы и прозрачные серо-зеленые глаза Сета за черные? Или было темно, и она не рассмотрела? Но главное - Мидас мертв! Что это - появившаяся надежда, возвращение кошмара или чья-то ошибка?
Артемис встала на ватных ногах, забыв выпустить нож из рук.
- Как так? - в голосе явственно дрожали слезы. - Мидас? Не может быть... - зажмурилась, голос таки сорвался на шепот. - Мидас умер.
Герой в ее голове пожимал плечами и рассуждал, что, вообще-то, это очень в характере Сета - врываться к девушкам и причинять им вред. И от этих размышлений Теми накрыло - она расплакалась, плюхнувшись на коленки рядом со столиком. Ей было больно от произнесенных слов, от того, что снова услышала это имя. От того, что опять она не в силах что-то изменить.

Отредактировано Artemis Khipatos (10.03.2017 23:16:28)

Давно пора поговорить с Сотирисом и вдолбить в вечно пьяную голову, что негоже это – так с лидером разговаривать – особенно на людях, особенно перед потенциальными членами группировки. Нет, Честер ничего не имеет против того, чтобы адепт Гермеса и дальше кусал самолюбие Беннингтона, которое периодически взлетает до небес, как надутый гелием воздушный шар – того гляди, в космос улетит – и поминай как звали. Именно Сотирис в жизни Честера исполняет роль человека, который всеми правдами и неправдами возвращает с мечтательных, задумчивых или просто с зажравшихся небес на твердую землю красным словцом или толчком под ребра, и Честер это ценит. Он же таким мудаком бывает, каких свет не видывал: и челюсть может сломать, не подумав, а следом и жизнь. Или жизни. Его заносит на поворотах, как гоночный автомобиль на скорости в двести километров, его мотает из крайности в крайность при малейшем вышибании из привычной колеи, его бросает в бесконтрольную ярость, когда что-то (или кто-то) отступает от намеченного плана. И хочется сказать, что все это влияние Ареса, но характер в мешке не утаишь: Честер сам виноват в том, что мудак, а кровожадный покровитель только подливает масла в огонь. И сама судьба улыбнулась, коснулась мягкими губами лба в кой-то веки, а не приложилась пяткой к заднице, когда свела Беннингтона с Сотирисом – простите этот блядский романтизм. В конце концов, есть в их дружбе мифологическая подоплека: именно Гермес некогда освободил Ареса из долгого мучительного плена. Тогда люди, уставшие от безжалостных кровопролитий и жестокий войн, попросили богов избавиться от их главного виновника – от Ареса. Сказано – сделано, богам ведь только хлеба и зрелищ и подавай: Ареса схватили два великана, связали и бросили в темницу. Тринадцать долгих месяцев провел бог войны в заточении и только тогда, когда людям без междоусобиц стало скучно, его по велению громовержца освободил Гермес. Сотирис, конечно, с цепями и кандалами не связан, свободы тоже не особо предоставляет, зато делает нечто куда важнее – в нужный момент дергает большой красный стоп-кран.   

Но не сегодня. Сегодня, сейчас он выжимает педаль газа, и адреналин в крови лидера разгоняется до невообразимой скорости, кажется, даже ракеты летают медленнее. А все потому, что Сотирис называет истинную причину рыданий Хипатос. Беннингтон не верит сначала – не потому что не может, а потому что не хочет верить, потому что решительно отказывается верить. В кои-то веки он старательно притормаживает сам – и физически – замирает – и эмоционально. Время как будто останавливается – и даже утренний ветер, что треплет густые темно-зеленые макушки кипарисов, затихает, стрекочущие птицы смолкают и собака, что отчаянно выла в чаще леса, захлопывает пасть; стрелки наручных часов, словно попав под технику Хроноса, замедляют движение – они вытягиваются, выгибаются, корчатся и издеваются, словно не металлические вовсе, а пластилиновые. В этой комнате только одно работает – голова Беннингтона. Мозг усиленно варит, все еще отказываясь принимать действительность, а в ушах назойливыми советскими мячиками прыгают пять бешеных букв: «л.ю.б.и.т».

Сука, Сотирис, если это очередная твоя шуточка, то нихуя не смешно. Но судя по тому, как испуганно смотрит Хипатос, Сотирис ткнул пальцем небом и попал в яблочко. Лучше бы не попадал. Потому что теперь попали все. И всем попадет.

Еще несколько мгновений Честер не двигается – стоит и курит, фокусируя взгляд то на размытом отражении в стекле распахнутого окна, то на кронах кипарисов, то на слабо мерцающих звездах, которые никак не хотят сдаваться во власть молочно-розового рассвета. Ничего в хранителе не меняется – только напряжен, только натянут, как тетива лука, готовая в любой момент сорваться и пронзить врага насквозь. Врага ли? Беннингтон тужится, как блядская роженица при схватках, пытаясь вспомнить, пытаясь ответить на заданный себе вопрос: а проскальзывал ли намек на картонную любовь при Честере? Есть ли доказательства? В конце концов, Сотирис – мужик умный, но не телепат – не может быть на сто процентов уверен в собственной догадке. Проходит несколько долгих минут – сигарета уже тлеть начинает – и шестеренки с характерным звуком встают на место: намек был и был совсем недавно, когда Сет взял Хипатос в плен, позвонил Честеру и потребовал немедленной встречи, а потом лишил талисмана и избил до полусмерти. Чувствуя неизбежную смерть, нетерпеливо переступающую с ноги на ногу за спиной Честера, девчонка призналась Сету в любви. Беннингтон тогда все списал на предсмертный бред, да, блять, конечно, бред. Вот почему Сет отпустил их, вот почему сохранил обе жизни.

Потому что все это взаимно

Это обжигает сильнее, чем сигарета, сожравшая фильтр и укусившая пальцы.
Катализатор заказывали? Получите и распишитесь.

― СУКА! ― срывается Беннингтон, резко дергая обожженной рукой. Окурок валится на пол, но Честер не в состоянии сейчас заботится о ком-то или о чем-то, кроме себя. Он чувствует себя преданным, опозоренным, втоптанным в грязь ногой, чью владелицу так долго, так отчаянно спасал. Столько времени адепт Ареса наивно полагал, что Хипатос искренне боится Сета, что считает его врагом номер один для себя в частности и для Эгейнста в общем, что рыдает от страха перед его силой, а на деле… блять, да она так не радовалась воскрешению Честера, как оплакивала смерть Мидаса. И сейчас вот эти слезы, сопли… они от радости? От счастливого осознания того, что человек, едва не убивший Честера, жив.

С громким треском ломается все внутри.

С громким грохотом после удара на пол валится Сотирис, который встает перед прущим напролом Честером, преграждая дорогу к Хипатос. Оказавшись возле девчонки, Честер отточенным движением сбрасывает чужую руку с ее плеча и быстро смотрит на гостью красными, налитыми жадной кровью, глазами – не вмешивайся, мол, не твое это дело. Чуть погодя Беннингтон стискивает испуганную шею Хипатос ладонью, а потом знакомит ее затылок со стеной – так сильно, так громко, что, наверное, все на уши поднимаются. Похер на всех. Здесь и сейчас есть только преданный. И предатель. Честер продолжает сжимать девичье горло до тех пор, пока Хипатос не начинает задыхаться – и даже тогда, когда губы отчаянно хватаются за необходимый воздух, все равно не отпускает. Не может.

И не хочет.

Запретный плод сладок?
Запретный плод смертелен.

Окружающая действительность похожа на круто изломанную дорогу, которая, петляя, всякий раз открывает новые пейзажи. И один за другим, они становятся все мрачнее. И когда кажется, что страшнее быть не может - вновь крутой скользкий поворот - и ты с трудом вписываешься в очередной кошмар. И не остановиться, ты едешь прямиком в ад.
Когда Анубис совершенно буднично выдал самую страшную тайну Артемис, она замерла, распахнув глаза. Слезы все еще текли по щекам, но всхлипывания застряли в груди вместе со всем воздухом. Казалось, все уставились на Двуликую, в непонимании, осуждении и брезгливости. Теми встретилась взглядом с лидером, и сердце ее вовсе остановилось. Она хорошо знала этот взгляд, он сулил жестокую смерть врагу от Хранителя Ареса, не знающего ни жалости, ни компромиссов. И теперь этот взгляд обращен на нее, на Артемис. Теми захотелось вжаться в пол, зажмуриться, прячась от происходящего. Все это было похоже на немыслимый кошмарный сон, нелогичный, сумбурный, где мертвые воскресают, друзья становятся врагами и убивают друг друга.
Много раз ей казалось, что смерть будет носить имя Мидаса Сета. Но сейчас видела налитые кровью глаза Беннингтона и понимала - сейчас он преодолеет эти жалкие два-три метра, и тогда ее ничего не спасет. Никто, ибо единственным защитником она всегда считала именно Честера. Ей захотелось схватиться за руку утешающей ее Кайло, позвать на помощь, вытащить из немого оцепенения всех вокруг, но она была словно парализована взглядом наставника. Неужели она виновна? Ведь никогда и ничего она не сделала против Эгейнста ради Мидаса. И не сделала бы и дальше. Но объяснять и доказывать что-то уже нет возможности - Честер поднялся и с неотвратимостью цунами приблизился к ней. Ноги Артемис вмиг стали ватными, отнимая возможность просто убежать подальше от тянущейся к ее горлу мускулистой руки. Теперь их лица совсем близко, но перед глазами мутная пелена боли и ужаса, в голове звон от удара. И все приемы по освобождению ясны и очевидны, но руки просто беспомощно царапают пальцами по железному кулаку, не дающему вдохнуть. Бледнеющие губы беззвучно шепчут: "Хватит, Чес, не надо, пожалуйста..." но голоса нет, да если бы и был - лидер не слышит. Не хочет слышать. Она враг ему - здесь и сейчас, а любого врага Честер уничтожает без жалости. Как грустно все кончается: Мидас жив, но, кажется, они больше никогда не встретятся, потому что этим утром ее убьет ее наставник. Руки окончательно теряют силу и соскальзывают вниз. Это даже не убийство, это казнь предателя - приговор ясно читается в глазах Честера. И борьба за жизнь, за спасение все никак не появляются, не толкают ее сопротивляться, драться, выворачиваться из стального захвата. Артемис не могла ударить наставника, понимая, что он прав в своем гневе. Остается лишь подождать еще полминуты, чтоб сознание милосердно угасло и этот ужас прекратился. Двуликая зажмурилась.
Мидас, ты только что воскрес, а у меня снова неприятности. Но эта, кажется, последняя. Жаль, что я так и не увижу тебя, мой Мидас...

[audio]http://pleer.com/tracks/4936479FIiJ[/audio]

Кровь – теплая, вязкая, ароматная – льется багровыми реками; душераздирающие вопли, крики, жалобные стоны и мольбы не о спасении, а о скорейшей смерти слышатся справа и слева, сверху и снизу, со всех сторон и во всех направлениях. Залитая темно-красной жидкостью земля, еще не похоронившая воинов, но погребшая их смелые и глупые мечты о победе, в тусклом свете ночи выглядит поистине зловеще. Арес жестоко улыбается, глядя сперва на луну – надо же, даже она сегодня не серебристая, а розоватая, словно искупалась в крови. Мужчина, с чьего волевого лица не сходит злая усмешка и в чьих черных глазах блестит нехороший огонь, делает шаг вперед – он поднимается на горку, желая оглядеться. И насладиться. Первый его шаг отдается приглушенным хрустом, второй тоже. Арес неспешно опускает голову, но смотреть неудобно, когда на глаза натянут тяжелый бронзовый шлем. Бог войны снимает головной убор, и черные волосы, слипшиеся от пота и еще не запекшейся крови, рассыпаются по сильным плечам. Мужчина опускает голову вниз, вглядывается в источник хруста, и лицо растягивается в улыбке еще более жуткой и удовлетворенной одновременно: правой ногой Арес стоит на голове мальчишки лет четырнадцати. Мертвом уже – с выпученными от страха глазами и в ужасе открытым ртом, из которого вываливается дохлый язык.

Арес идет дальше.
Каждый его шаг сопровождается хрустом.
Он входит на гору, выложенную им убиенными трупами. Это его путь воина.

Оказавшись на вершине, Арес моментально серьезнеет – нет больше ни улыбки, ни маниакального блеска в глазах. Он сосредоточен, равнодушен и холоден, спокоен, словно утреннее море после страшного ночного шторма. После шторма, безжалостно унесшего жизни сотен моряков, смело бросавших вызов водной стихии. Глупцы. Против природы ничтожен человек. Против Бога – тем более. Не говоря ни слова, Арес взмахивает сильной рукой, и выжившие – победители – обращают свои усталые, но гордые взоры на Бога. Арес сжато им кивает – они ликуют, понимая, что это значит. Долгожданное божье покровительство: теперь Арес всегда будет на их стороне – и неважно, на чьей стоне будут они. Аресу неинтересно сражаться за кого-то – он сражается сам для себя, для удовольствия.  Сдавленная улыбка трогает божественные губы; Арес, вновь натянув на голову шлем, разворачивается и хочет уйти, но обращает внимание на человека, человечишку, что хрипит, сопит, дышит тяжело под его ногами. Выжил. Еще пока. Заинтересованный Бог приседает на корточки и, равнодушно отбросив чужую хладную руку, что загораживает лицо уцелевшего, вглядывается в выжившие глаза. Арес знает эти глаза – они принадлежат его хранителю. Ну, здравствуй, Беннингтон. Сегодня ты проиграл, и я поработил твое сознание. Сегодня ты не будешь человеком – сегодня ты будешь убийцей, который прольет кровь человека во имя меня – во имя Ареса – и моего наслаждения. И ты не будешь сопротивляться. Ты будешь уничтожать. Души, души, убивай. Она заслужила. Она предала. БЕЙ. Убивай.

И Честер убивает; решительно рукой он сжимает беззащитное горло девчонки, перекрывая кислород и жизнь. На далеких затворках подсознания Честер понимает, что поступает плохо, стирая с лица земли не просто человечишку, а Артемис, но ничего не может с собой поделать: жажда крови сильнее. Арес туманит рассудок и подчиняет эмоции. Сейчас Беннингтон – тряпичная кукла в умелых руках кукловода, а все вокруг – импровизированная сцена, «Теремок», блять. И вот, спустя два интригующих акта, кажется, наступает долгожданная кульминация, но вдруг в мрачный зал, жаждущий крови, врывается кто-то. Или что-то. Как будто ветер, как будто утренний бриз – он ласковым дуновением проходится по небритым щекам, по шее и по плечам; он убаюкивает и успокаивает. Арес, оголяя злые зубы, словно голодная собака, лишившаяся законной добычи, тянет руки к горлу хранителя, желая сдавить и задавить, оставить рядом, но поздно: темнота рассеивается, немые и слепые зрители, походящие на манекены, растворяются, нити обрываются, кукловод исчезает. Все исчезает – и сцена тоже. Она окаймляется черным зеркалом и разбивается, рассыпается темным стеклом; краем глаза Честер цепляется за привычную гостиную комнату – такую знакомую и родную. В его руке все еще бьется, словно рыба в сети, Артемис; с правого плеча стоит тревожный Сотирис, и к его груди прижимается Кайло. Честер их видит, но еще не верит в происходящее, поэтому стоит настороженный, натянутый и напряженный.

Но Артемис отпускает. С этим жестом темно-красные, словно венозная кровь, глаза становятся привычного серого цвета; очухавшись, Беннингтон взмахивает головой, протяжно выдыхает через округленные губы и отваливает от Хипатос, словно она чумная. Грузно свалившись на диван, он смотрит на Кайло.

— Твоих рук дело?
Чтобы отвлечься от Хипатос, нужно зацепиться за другую тему, например, за чудесное успокоение.

Еще полчаса назад мысль о смерти дарила Артемис надежду на новую встречу с Сетом. Они уже встречались в Царстве Мертвых, сражались с чудовищами, он тащил на руках ее, обутую в неудобные босоножки. Так может хмурый Харон стал бы пособником их воссоединения в Тартаре?
И вот сейчас, лишь только она узнала, что Мидас жив, смерть и настигает ее. Какая ирония, в Царстве Мертвых Хранитель из Огня не ждет ее. Да и вообще он вряд ли ждет ее где-либо. И еще несколько секунд - и страдающий без кислорода мозг отключит видение реальности, запустив стандартные предсмертные картинки - тоннель, свет, мгновенные воспоминания всей прожитой жизни. О чем бы она хотела вспомнить в эти застывшие секунды?
...Ей двенадцать. Мама и папа дарят ей щенка, который торопливо слизывает слезы счастья, текущие по щекам Артемис. Бронза, мой малыш, мой преданный друг. Не скучай без меня.
Декабрь прошлого года. Боги, совсем же недавно она сама вышла на Беннингтона, требуя учить ее. Он сразу пригрозил убить ее. И мог. Но убивает сейчас, спустя неполные полгода ее жизни в Эгейнсте. И эти полгода - вся ее настоящая жизнь. И все эти месяцы в ее жизни был он. Убийца из Огня, насильник, циник, психопат. Мидас Сет.
Утро двадцать седьмого марта. Всего две недели назад. Она сидит на подоконнике его кухни и смеется своим мыслям. Он готовит завтрак. Ярко-синий халат на нем и футболка с логотипом клуба на ней.  Море, небо, чайки за окном. В то утро могла начаться новая жизнь, где Артемис бы не ушла. И вечером бы этого дня могла готовить ужин ему сама. Но нет. Не сложилось.
И вот новое утро. Серое, прохладное. Особняк Эгейнст, ее дом. Честер, Анубис,  Двуликая Кайло. Наверху спит Тер, солнечный малыш, и остальные члены группировки, которых не разбудили крики и грохот. Круг замкнулся, и воспоминания пришли в настоящее, а значит, просмотр окончен. Какие выводы можно сделать, оценив всю свою жизнь? Что бы изменила я в ней, если б смогла? Ничего, ни единого момента.
Пальцы на горле разжались,  и ноги, уже не чаявшие стоять, подкосились. Артемис упала на колени, медленно приходя в себя. Казнь прервана. Она помилована? С трудом подняв голову на лидера, она поймала на миг его взгляд. Презрение, брезгливость, словно он видит раздавленное насекомое. Теми вновь опустила голову, не в силах подняться. А Честер отошел от нее и заговорил с Анубисом, почти что спокойным тоном. Было ясно, наставник не хочет, чтоб Двуликая существовала в его жизни. Ну или хотя бы в его поле зрения. Во всяком случае, сейчас. Весь этот воздух, что обжигает сейчас ее горло - она его не заслужила. Может Чес не хочет марать руки об нее, может не хочет убивать в собственном доме, хотя... когда это могло остановить Адепта Бога Войны? Слезы высохли, Артемис сидела тихо, лишь на вдохе из горла вырывался хрип. Стыдно, унизительно, больно, страшно.... Она обхватила себя руками, зажмурилась и откинула голову назад, прислонившись затылком к стене. Пусть это будет просто страшный сон.