Выглядит;

Двойной капучино без сахара дьявольски обжигает, и Тея раздраженно стискивает зубы, ища беглым взглядом место, куда можно поставить картонный стакан. Не найдя варианта лучше, норвежка быстро садится на корточки и ставит предательский кофе на серый асфальт, который, кстати, обжигает не меньше. Черт возьми, как этот желтый и душный, знойный город не похож на серый и прохладный, свободный Берген. Пока Тея жила в городе, окруженном многочисленными блестящими озерами, быстрыми шумными реками и необъятными темно-зелеными полями, она не понимала собственного счастья. А сейчас, оказавшись в удушливой греческой столице, Хансен мечтала окунуться в прохладу родного города с головой.
Правильно умные люди говорят, что человек ценит имеющееся только тогда, когда теряет.
Так когда же Тея сможет вернуться домой?
Прошло чуть больше полугода с того момента, как Тея смогла спастись от, казалось бы, неизбежной смерти. Волосы вдруг прекратили терять пигмент, окрашиваясь в серебристый цвет, дыхалка восстановилась – норвежка больше не задыхалась при подъеме на второй этаж. Сердце не шалило, кости – а особенно колени – не ныли, провалы в памяти утратили былую активность. Воспоминаниями о прошлых злоключениях служили только верные седые пряди на черноволосой макушке и то, что в свои двадцать три года Тея выглядела на двадцать семь или около того. Однако оказалось, что мало спастись от техники хранителя Хроноса, который забрал полжизни. Едва Хансен выдохнула с облегчением, как блядские боги послали новые испытания – подарили незабываемое путешествие в царство мертвых. Там Тея встретилась с чудовищной Гидрой и едва осталась жива. Ягодки оказались цветочками, и на следующий день Тею в компании таинственного Джона атаковали ядовитый туман, сжигающий все на своем пути, и злоебучие ходячие мертвецы. Едва вырвавшись из цепких лап смертельных проблем, Хансен радоваться не спешила – знала прекрасно, что и это не конец. Так и случилось. На третий день пришлось встретиться с титанами и с циклопами. Пожалуй, не будь у Теи в наличии чудесной способности к управлению землей, и царство мертвых стало бы полноценным домом.
И все же выбралась. Просто открыла глаза и обнаружила себя не в очередной холодной пещере, а на лавке в городском парке, прямо как заправский бомж. Выглядела, впрочем, соответствующе. И стоило норвежке выйти на улицу после нескольких дней затворничества в компании вина, сигарет и сериалов, как сразу столкнулась с проблемами в виде Анубиса и его «друга» – охотника, пообещавшего глаза выжечь, сердца и жизни тоже. Пришлось приложить немало усилий, чтобы выпутаться из очередного непроходимого болота смердящих проблем. А потом Анубис телефон вернул и предложил наебениться в ближайшем пабе в честь сомнительной победы. Сказано – сделано. Да и когда это Тея отказывалась от виски на халяву?
На третий день все как-то само собой получилось: встретились, а рядом кафе зазывающее приглашало отведать фирменный кофе с коньяком. На четвертый вдруг оказались там же. Хуй знает, что это было, но вот Тея на  хриплом выдохе прикрывает глаза и тянется рукой обратно за кофе, разливает его (привет ненависть со стороны Посейдона и его стихии), раздраженно поднимается и ебланит в кафе «место встречи изменить нельзя». Официант не улыбается, просто сухо кивает в знак приветствия – знает уже, что норвежка скупа на любые проявления эмоций. Почесывая лохматый затылок, она ступает в сторону любимого столика – там темно и безлюдно – падает на кожаный диван и заказывает «вам как всегда». Сделав два горячих глотка, норвежка кладет скрещенные руки на стол и роняет на них голову.
― Я посмотрела первый сезон Игры Престолов, ― хрипит Тея, не поднимая головы. Она слышит, как Анубис валится на диван напротив и чувствует, что он хочет спросить, с чего такое вялое настроение. ― Это пиздец. Надо наебениться.
И кто бы мог подумать, что именно с Анубисом, которого несколько дней назад откровенно послала нахуй, она будет обсуждать сериалы и пить кофе с коньяком.   

Отредактировано Thea Hansen (20.10.2016 21:26:03)

И вот я знал, я прям как задницей чувствовал - а это, как известно, очень даже такой весомый дар, идущий вровень со всякими там чтениями мыслей, управлениями сознанием, и прочей херней, - что Тея не сможет просто так взять и промолчать в ответ на мою весьма любезную просьбу по поводу сериала, который мне не дали досмотреть некоторые обстоятельства в лице внезапно найденной на полке между одеждой, припрятанной бутылки бурбона, который я, если мне не изменяет память - а она у меня бывает той еще разгульной шал... альной девахой, - припрятал на черный день. Не знаю уж, черным тот день был, или не очень, но выпил её я быстро, а там уже захотелось догнаться, потому поебенил в ближайший бар. Сами понимаете, не до сериалов, когда организм требует дезинфекции.
А сегодня, конкретно вот сейчас, свято верил, что Хансен сжалится над бедным несчастным мной, и промолчит.
В итоге что я получаю: краткий пересказ оставшихся недосмотренных серий, с ловким утаиванием самого интересного, мол, чтобы я все равно посмотрел - вот, блять, возьму и посмотрю; и второй сезон, и третий прям сразу; пусть угроблю хуеву тучу времени, но из принципа все перелопачу, запомню, как самый заправский задрот, вплоть до реплик, и приду в гости к девчонке, привяжу к стулу, чтоб не дергалась, и все ей проспойлерю, чтобы неповадно было, - а я, между тем, сидел с кирпичным выражением лица, вскинув бровь, и терпеливо все это дело слушал. Еле слышно скрипел зубами, но абсолютно беззлобно, так как был человеком не злым - в целом, и не привык зацикливаться и метать гневные тирады, аки Зевс мечет молнии, во все стороны, по таким пустяковым, пусть и немного обидным, блть, вещам - в частности.
- Знаешь вот, что я тебе скажу, дорогая моя? - сощурив один глаз, и скривив губы в правую сторону, многозначительно почесал указательным и большим пальцами подбородок, старательно изобразив мыслительный процесс. - Ты облегчила мне задачу. Начну смотреть прям завтра со второго сезона, и проспойлерю тебе потом прям все, будешь знать. Ишь какая, - причитал, напоминая скорее деда какого-то, преклонного возраста, а не мужчину, по расцвету сил способного переплюнуть даже самого Карлсона.
Официанта, что в этот момент стремительно пробегал мимо, остановил, выставив прям перед ним руку - тот, от неожиданности, чуть поднос свой не выронил, но, к моему великому удивлению, удержал, продолжая приветливо улыбаться. Жизнерадостные все такие, аж страшно становится. Может травкой тут какой втихаря торгуют, а я не в курсе. Заказал бы, межпрочим, для увеселения.
Покосившись на Тею, поджал губы, задумчиво прищурившись.
- Коньяка принеси, - обратился к пацану, продолжая, между тем, неотрывно смотреть на Хансен. Убрал руку, освободив путь.
А с травой-то идея пришлась мне по вкусу. Только не здесь, и не сейчас. Глядя на похуистичную девушку - впрочем, привык уже, и даже, как ни странно, проникся этой её флегматичностью по отношению ко всем - в целом, и ко мне - в частности, - решил пустить в ход свою самую лучшую травушку, которая в состояние не алоэ вводила с первого затяга, а дальше уже как повезет - но ржал я, господибоже, как ебанутый, признаю.

И в самый неподходящий момент, когда моя гениальная идея практически выстроилась в логическую и более приемлемую цепочку, возле нашего стола откуда-то возникла девушка. Наверное, не обратил бы внимания, да только имя она назвала, и не какое-нибудь там левое, а мое, блть, имя.
- А-а-э-эм.. - как умственно отсталый, ей-богу, протянул, откинувшись, и встретившись лопатками со спинкой своего дивана. - Анубис - это я, - медленно растягивая слова, между делом судорожно пытался вспомнить, где мог видеть эту девушку, как её зовут, и откуда она вообще здесь взялась. Впрочем, откуда взялась - вполне объяснимо: сама пришла, на своих двоих. А вот все остальное оставалось для меня загадкой.
И, видит Бог, сам пытался вспомнить, но не вышло.
Как только она назвала свое имя, представившись Тее, в голове и начали мелькать какие-то мутные, странные картинки, наотрез отказывающиеся собираться в единую картинку. Я был с ней знаком - это помню; было это точно не в ближайшем прошлом - принято; так хулебля, почему нихерошечки не помню? А потому, что бухать меньше надо, скотина ты проклятая - спасибо внутреннему голосу, который явно был мной не доволен. И когда я начал страдать упреками со стороны своего собственного я?
Впрочем, ладно.
- Да я нормально, - весьма обобщающе ответил, невольно почесав лохматый затылок, и исподлобья посмотрев на девчонку. - а ты какими судьбами здесь? - скользнул изучающим взглядом, и задержался на животе, что заметно выделялся на всеобщем фоне стройной, миниатюрной Кайло. Как истинный кавалер, двинул задом в сторону, освобождая место рядом с собой. - Приземляйся, - кивнул, чтоб не стояла, аки столб, и дружелюбно улыбнулся. - напомни-ка мне, в какой момент жизни я так проебался, что забыл о знакомстве с такой прекрасной девушкой? - тут пустил в ход все свое обаяние, хотя прекрасно знал, насколько это оскорбительно для женской части населения - забывчивость мужчин о таких важных моментах жизни, как знакомство. А я что? В свое оправдание могу сказать, что будучи человеком эмоционально возбудимым, не мог угнаться за всем тем, что возникало в моей голове со скоростью Флэша. Одно сменялось другим, превращаясь в сплошную кашу, которую без помощи разгрести я, простити, не мог.
Помогли бы хоть, а то сидя, смотрят на меня, как на памятную статуэтку Оскара, и обстановку накаляют своим красноречивым молчанием.
- Где мой коньяк, блять? - без зазрения совести заорал буквально на все кафе, сдвинув брови к переносице, и повернув голову в сторону барной стойки.

Откинувшись на мягкую спинку кожаного дивана, Тея прикрывает глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и вытягивает руки, кладет их на стол, а ладонями обхватывает чашку с уже остывшим кофе. Будучи человеком весьма хладнокровным – не только в переносном смысле, но и в прямом – Тея любит осторожное тепло. Не такое, как раскаленное греческое солнце, от которого убиться хочется, а ненавязчивое и уютное, как хрустящий огонь в камине или стакан горячего глинтвейна в руках. Из-за покровителя, коим является Кекропс – змееподобный чувак с хвостом анаконды вместо ног – температура Теи колеблется на отметке тридцати четырех-тридцати пяти градусов. Ох, как же заеблись врачи двадцать лет искать в норвежке проблему, пытаясь научно обосновать столь опасный минимум. Кажется, они в итоге даже умное название феномену дали, подведя исследования к логичному финалу, – а Тея взяла и съебалась в другую страну, где и узнала, что является двуликой человека-змеи. Все люди-змеи – существа хладнокровные, вот и Тее достался столь чудная особенность. А еще интуитивная способность разбираться в политике – на соответствующих уроках, лекциях и семинарах Тее не было равных. Правда, обратной стороной медали явилась вражда с водой – неравная, нервная, порой кровавая. Сколько раз норвежка опрокидывала на себя посуду с разнообразными жидкостями – не сосчитать; под дождем она не могла находиться, потому что имела серьезные шансы утонуть в ближайшей луже, а про купание и вовсе говорить не приходится. Водные процедуры до сих пор приходится принимать с особой осторожностью – в ванной уже все углы побиты и шторы порваны: не то поскользнется, не то захлебнется, не то задохнется. Все бы ничего, если бы недостаток носил безобидный характер, знаете, пролить на футболку содовую, но нет, все очень серьезно – Тея действительно может сдохнуть, едва коснувшись воды.
Кстати, о воде и о безвыходных ситуациях.
Насторожившись, Хансен медленно открывает синие глаза и поворачивает голову, задумчиво смотрит в окно. На небе, которое еще несколько минут назад голубело, появляются облака, а потом и вовсе тяжелые, словно свинцом налитые, грозовые тучи. Проходит еще немного времени, и заряжает ливень. Сильный, он истошно барабанит по окнам – такое ощущение, что с минуты на минуту разобьет их и ворвется в помещение. Первая вспышка молнии заливает приглушенные стены томного кафе, едва ли не ослепляет от неожиданности; следом на уши наступает оглушительный удар грома. Люди вздрагивают, оборачиваются, вглядываются в посеревший пейзаж за окном. Ветер, который еще несколько мгновений назад умиротворенно шелестел резными листьями кипарисов, сейчас едва ли не ломает деревья. Хансен невольно завораживается непогодой – она так напоминает ей о родной любимой Норвегии. Грозы там случались нечасто, но дожди забегали в гости каждую неделю.
С ностальгических небес на твердую землю, на плиты кафеля то есть, Тею сбрасывает понимание, что в этом кафе она заперта до тех пор, пока дождь не кончится. Заебись. Осознание невидимой клетки, что сжимает и давит, раздражает; Тея, приподняв голову, смотрит исподлобья сперва на Анубиса, потом на Кайло. Взгляд холодный и колючий, злой, как сама жизнь; Тея, прекрасно понимает, что ребята ни в чем не виноваты, но не может побороть в себе чувство ярости, когда так близко плещется вода, способная отправить на верную смерть.
― Блять, ― рычит Тея, поджимая губы. Официант приносит коньяк Анубису, и норвежка забирает бокал, вливает в себя содержимое – и даже не морщится. К алкоголю она привыкла. Алкоголь – хороший друг, верный. ― Я бы свалила, но не могу, поэтому избавьте меня от соплей в сахаре и говорите начистоту, ― это лучше, чем сидеть и слушать неловкое блеяние, смешанное с неуверенным обсуждением сериала.
А еще лучше – свалить домой, включить сериал и выкурить пару сигарет.
Но Тея не может.

Отредактировано Thea Hansen (30.10.2016 18:29:01)

Кажется, даже коньяк медленно посылает меня далеко, и надолго, прекращая вносить непосильный вклад, и помогать более-менее спокойно реагировать на всю вот эту сложившуюся ситуацию.
А она - ситуация, то есть, - будто повторялась. Словно мощное такое дежавю напало, сгребло в свои цепкие лапы, и отпускать не собиралось. Накрывало ведь уже подобной проблемой, и, по сути, надо было умело вынести хотя-бы какой-то опыт, дабы избежать повторения, и весьма неоднозначных моментов. Но нет, вместо того, чтобы быть более аккуратным и предусмотрительным, я упорно продолжал творить всякую неведомую херь, последствия от которых ударяли по голове точно так же, как тяжелая кувалда ударяет по наковальне.
Одно радовало - пусть и не слишком сильно, - чувства были не в новинку, потому воспринимались куда спокойнее, нежели в первый раз.

Помнится, когда некоторое продолжительное время назад тишину комнаты разорвал настойчивый телефонный звонок от бывшей, я взбесился. Потому что даже при всей своей несерьезности, распиздяйскому образу жизни, и крайней степени припизднутости на голову, никогда не позволял себе опускаться до измен. Да, похвастаться продолжительными отношениями, длящимися больше недели, не мог -  просто потому, что из раза в раз натыкался на одни и те же грабли в виде многочисленных рамок и нескончаемых просьб, мол, купи то, хочу это, давай съездим туда, опять ты, мудак, пьяный пришел - а я этого ой как не любил, - в последствии забив, приняв свою судьбу заядлого холостяка, вместе с тем приняв за единственную, и неизменную любовь, бутылку старого доброго скотча. Но даже в те редкие периоды жизни, когда встречался с девахами больше одной ночи, никогда не позволял себе распускать руки, и поглядывать на других.
А вот единственная женщина, ради которой я готов был даже свой образ жизни в корне изменить, прекратить заниматься махинациями, и попытаться жить так, как живет большая часть этой гребанной планеты, не придерживалась веры в то, что измена - это не есть хорошо. И изменила, потому и была скоропостижно послана нахуй.
В итоге, в довесок к напрочь убитому желанию заводить длительные отношения, она еще и наградила меня грузом более тяжелым. Позвонила, и, надавив на жалость, выплеснула на меня информацию о сыне, который якобы мой, и которому суждено остаться без родителей, потому что у неё какая-то там болезнь - проститеизвините, запоминать не собирался. И опять же нахуй послал, не поверил, не принял, и отыскать отпрыска даже не пытался.

Сейчас сижу, смотрю откровенно ахуевающим взглядом на Кайло, лишь изредка поворачивая лохматую голову в сторону Хансен, и понятия не имею, что говорить, как реагировать, и куда себя деть.
С одной стороны все еще придерживался мнения, что дети и я - вещи несовместимые, и лучше не надо. В свои тридцать семь, блять, лет, понятия не имел, как держать ребенка, каким боком памперс на задницу натягивать, и как заворачивать в пеленку. Шаурму вот мог завернуть, мог завернуть в ближайший бар по дороге домой, но ребенка.. нет, ну нахер.
Но с другой стороны девчонка ведь не одна виновата, что оказалась в том положении, в котором оказалась. Я тоже руку приложил - и не только руку, к слову. Но все-равно отказывался воспринимать все это должным образом, потому просто сидел, и глазами хлопал, пока Элефтерио рассказывала свое мнение на этот счет, и дальнейшие планы.

- А-а-а-э-эм.. - только и успел нечленораздельно промычать я, как девушка соскакивает с места, говорит что-то о внезапно появившихся делах, и стремительно удаляется. И хуле делать? Вроде бы и догнать стоило, ведь как-то неправильно все это. А вроде бы и зачем? Что я скажу, как объяснюсь? А объясняться придется, и, кажется, не только перед Кайло. Покосившись на Тею, я поджал губы, и сощурил один глаз, вкрадчиво глядя на все такое же незаинтересованное лицо, но прекрасно ощущая то напряжение, что за считанные минуты воцарилось вокруг.
Все так же молчал, потому что хер его знает, что вообще в таких ситуациях говорят. По имеющемуся опыту действовать не получится, посылать нахуй здесь не уместно. Хотя бы одно радовало - напрягать отцовскими обязанностями меня никто не собирается. Но вот, знаете, лучше бы, наверное напрягли, ибо дав полную свободу, Кайло словно какой-то тумблер переключила, и я внезапно стал ощущать это странное чувство, когда вальяжно разрешают делать то, что делать не следует, и ты начинаешь загоняться, потому что вроде бы и можно забить - ведь добро дали, - но какое-то неприятное чувство грызть начинает.
И меня сейчас грызло, потому что не обременяли заботами о собственном чаде, но вразрез с этим шло чувство, что я должен участвовать в жизни ребенка.

А официант, тем временем, успевший перехватить девушку возле выхода из кафе, вернул её на место, и перевел взгляд на нас.
- Следует оплатить счет, - назидательным тоном произнес он, выжидающе глядя то на меня, то на Тею, то на Кайло.
Сунув руку во внутренний карман куртки, достал оттуда несколько купюр, и бросил их на стол перед официантом.
- Побалуй себя конфетками, - ухмыльнулся, махнув рукой, мол, давай, вали отсюда, пока не передумал, и посмотрел на новоявленную мать своего ребенка. - так вот, - подхватив бутылку, сделал еще несколько глотков для уверенности, сморщил нос, выдохнул, и, сев боком - упираясь одним предплечьем в столешницу, другим - в спинку дивана, - исподлобья глянул на девушку. - ты собираешься сбагрить ребенка? А меня спросить? Отец я, или где? - не наезжал, не злился, не бесился. Говорил спокойно, уверенно, и с привычной распиздяйской ухмылкой на лице.
Иногда косился на Хансен, которая всем своим видом показывала, что нахер ей вот это вот все не надо, и вообще была б воля - давно домой свалила. Проницательный был - иногда, - успел выучить все её повадки, если можно так выразиться.
- А ты сиди, и не вздумай рыпаться, - повернул голову в сторону Теи, подняв руку и многозначительно ткнув указательным пальцем. - мне и с тобой побазарить надо.

Когда-то давно я дал себе слово, что с детьми иметь дело никогда не стану, и буду обходить стороной подобные вещи.
Подтолкнула меня к таким внезапным решениям одна ситуация, произошедшая, когда мне было энное количество лет - потому что точно я не помнил, и вообще память на даты была никудышной. Просто оказался не в то время, не в том месте, когда один мой знакомый, под предлогом неебически важных и ни в коем случае неотложных дел, сбагрил на меня свою мелкую дочь, которой не было, кажется, и года на тот момент. Слезно просил, умолял, чтобы я потратил несколько часов своей насыщенной на приключения жизни, торжественно клялся, что никаких проблем с ней не будет, и втирал о непомерно большом долге, который повиснет на его плечах в следствии моего согласия. Первые минут тридцать я отнекивался, искал более-менее подходящие доводы, которые помогу мне выйти из этой ситуации сухим, и с тем же количеством нервных клеток - девчонок я, конечно любил, только постарше которые, - но в конечном итоге сдулся, повелся на успокаивающие и вселяющие, как оказалось мнимые, надежды на мирный исход. Согласился, затарился пивасом - потому что на непоколебимо трезвую голову вообще боялся к ребенку на километр подходить, - даже не подозревая, насколько адскими для меня окажутся последующие несколько часов.
"Да она спать будет практически все время, только дай ей вот это, вон то, и положи туда" - сказано мне было напоследок. А я что? Я стоял, тихо ахуевал, и молился всем богам, чтобы так оно и вышло.
И вышло, минут на пятнадцать от силы.
Дальше малая проснулась, начала что-то требовать, громогласно - мне казалось, что дети не умеют так пронзительно орать, умело переходя на ультразвук, - вопить, и едва ли не головой о деревянные прутья кровати биться. И стоило мне появиться перед ней во всей своей красе, как ор на несколько децибел возрастал, перепонки мои ахуевали вместе со мной, и вот-вот собирались лопнуть, а я стоял в дверях, упираясь плечом в косяк, и понятия не имел, что делать. И бутылку-то ей дал - предварительно упиздякав всю кухню в детской смеси; и детским питанием пытался накормить - но в итоге мерзопакостная пюреха из брокколи оказывалась где угодно, только не во рту у ребенка; и памперс-то ей поменял - перематерившись на чем свет стоит; и даже, блять, колыбельную ей петь пытался - но она, кажется, не оценила мой непревзойденный музыкальный слух, и умение правильно попадать в ноты.
В общем, хер бы его знал, как я тогда живым из той злоебучей квартиры выбрался, но тот самый друг рассказал, что вернувшись, обнаружил ребенка, играющего с пустой бутылкой пива, а меня, валяющимся на диване, и мирно похрапывающим.
С тех самых пор я и понял, что проще енота научить танцевать индийские танцы, чем меня научить обращаться с мелкими, вопящими, вездесущими детьми.

И вот те, товарищ, большой такой снежный ком в виде еще неродившегося ребенка - а в довесок к этому не забывай, что где-то в мире топчется еще один, якобы твой, сын. Всерьез начал задумываться, что жизнь последнее время неплохо так имеет меня во все известные - и неизвестные тоже, - места.
- И я ничего не умею, - честно признался, невзначай пожав плечами, и, сев полубоком, сдвинулся в самый угол, упершись в него спиной, и, поставив согнутую в локте руку на спинку, подпер кулаком висок, продолжая таращиться на Кайло. - но это не повод сбагривать малого, - немного подумал, скривив губы в сторону, - или малую. Я нихуя не способен находить общий язык с детьми, да и звания отца года мне не видать, как своей заначки - до сих пор понятия не имею, куда её сунул, - но как-то хуево получится, если просто вот так спихнем все на левых людей, даже не пытаясь что-то сделать. - до высокоморальных суждений мне было далеко, долго, и нахуй не надо, но странные чувства на этот счет имели место быть.
Может она и права, и ничего хорошего не выйдет из этого, ведь нахер ребенку отец, который единственное, что может делать мастерски и с душой - это бухать. Батя примером должен быть - если сын, - защитником - если все-таки дочь, - а я ни тем, ни другим не являлся. Легче Великую Китайскую стену по кирпичам разобрать, чем из меня вылепить пример для подражания.
Но, блять, не нравилась мне вот эта её идея.
- Если все дело в деньгах, то это нихуя не проблема, - уверенно заявил, цокнув языком, и приложившись к почти опустевшей бутылке коньяка. - надо будет - достану.
Свои мошеннические качества не растерял, да и бедственным финансовым положением никогда не страдал. Не был неебически богат, не сорил баблом направо и налево, но на жизнь хватало. А если не хватало, то пиздовал в ближайший бар, и обчищал бухих толстосумов, которые в моменты отчаянного веселья, в попытках опустошить добрую половину бара, совершенно не следили за своими карманами.
Повернув голову, я сощурил один глаз, и уставился теперь на Тею, которая все это время молчала, и лишь изредка дышала немного громче обычного, всем своим видом показывая, насколько неприятно ей здесь и сейчас находиться. Но отпускать её не хотел, потому несказанно рад был нескончаемому дождю, барабанящему по стеклам, крышам, и асфальту.
С ней в любом случае разобраться успею. Чувствовал, что требуется ебать какой серьезный разговор, только понятия, честно говоря, не имел, о чем говорить, что спрашивать, и в какое русло это все уводить. Ничем ведь она мне не обязана, и все эти каждодневные посиделки в кафе - это всего лишь необходимость немного развлечься. Но почему-то подсознание отчаянно сигналило о какой-то вине перед ней - может за то, что оказалась невольным свидетелем вот этого неожиданного разговора, а может потому, что я все-таки испытывал некую привязанность, и хотел - сам того не понимая, - чтобы девчонка была рядом.

Я понятия не имел, радоваться мне в этой ситуации стоит, или грузиться, но выпитый алкоголь, успевший врезаться в сознание, окутывая его тонкой, мутной, сероватой пеленой, не позволял делать ни того, ни другого.
Отец из меня никудышный - это всем давно известный, общепринятый факт, который нерушимой стеной воздвигнут собственными руками, и разобрать его по кирпичам, увы, не получится. Попытаться разрушить, применив немного силы - можно, конечно, но что-то мне подсказывало, что самостоятельно это делать я вряд ли буду. С чьего-нибудь увесистого толчка, или смачного пинка - возможно, и то на сто процентов  гарантировать какой-либо результат не получится. Дети - это не мое, никаким боком, даже немного, даже совсем малость. Точнее, не сами дети, конечно, а их воспитание. Что может дать ребенку человек, которого ничего в этой жизни, кроме как выпить, кошелек умело вытащить из чужого кармана, да беззащитную, доверчивую бабульку развести - чтобы та дрожащими руками, но не от страха, а от усталости и изможденности в свете имеющихся за плечами лет, подпись свою поставила, награждая меня очередной квартирой не за хрен собачий? Правильно, ни-че-го. Я не являлся примером для подражания, защитником, которого ребенок должен видеть в своем отце, тоже не был, и внимание, зачастую, обращал исключительно на собственную жизнь, не заботясь о тех людях, что сотрясают воздух где-то рядом. Оказался полезным тот или иной индивид - отлично, спасибо, что помог не сдохнуть, выручил, можешь катиться нахер; не оказался полезным - и катись-ка ты туда же.

И до детей дела мне не было, тем более до не рожденных.
Не было до тех пор, пока в поле зрения не появилась Кайло, ошарашив новостью, и заставив всерьез задуматься о последствиях. Сам ведь, в первую очередь, виноват, когда позабыл о том, что имеется такая незамысловатая особенность - после секса иногда дети на свет появляются. Понимал и принимал всю весомость сложившейся ситуации, потому пытался, вопреки пьяному сознанию, более-менее разумно рассуждать.
Хрен бы его знал, что послужило поводом - то ли здравый смысл, делающий из меня не совсем конченного человека, то ли выпитый коньяк, - но я был процентов на девяносто пять с половиной уверен, что сбагривать этого ребенка в левые руки недопустимо. Пусть и случайно вообще все произошло, но свое ведь, родное, и вдруг еще есть хотя бы мизерная возможность образумиться. Нет, семью заводить я вряд ли стану, ибо для меня это смерти подобно, но вот попытаться вырастить из маленькой, орущей, и вечно голодной заготовки человека вполне нормальную личность, попытаться можно. Тоже ведь какой-никакой опыт, пусть и написано на роду, что в свои тридцать семь лет уже давно упустил возможность к кардинальным переменам.

- А кто говорил, что будет легко, - назидательно, со всей серьезность, на которую только был сейчас способен, произнес, подняв указательный палец левой руки, в которой зажимал бутылку, вверх, призывая собравшихся сосредоточиться. Косил в сторону молчаливой Хансен, и будто перехватывал это напряжение, нарастающее с каждой секундой. Спихивал все на дождь, надеясь, что именно он стал поводом для таких холодных взглядов в мою сторону, но нутром чуял - ой пиздец тебе, товарищ, ой пизде-е-е-ец. Руки в ноги, и валить, как делаешь это в большинстве непонятных ситуаций. Но конкретно сейчас не хотел убегать от проблем. Хотел решить их, разложить все по полкам, пусть и не в хронологическом порядке.
Поднес бутылку ко рту, и опрокинул в себя остатки коньяка, который тут же теплом растекся по телу, позволив растечься по дивану; поставил пустую тару на стол, пальцем отодвинул её от себя, и увел руку в сторону, вытянув его на кожаной спинке сидения.
Нахмурился, когда девчонка положила на стол купюру, и хотел было возразить, но от чего-то не стал. Решил, что при следующей встрече - а она непременно случится, - обязательно верну деньги, накинув ещё и от себя несколько сотен.
- Найду, - коротко отозвался я, наблюдая за Кайло, и кивнув в знак подтверждения собственных слов. Собирался это сделать в самое ближайшее время, чтобы в более мирной обстановке, и трезвом уме, обсудить все, касательно ребенка, нас, и того, что за всем этим грозится последовать.

И в тот момент, когда брякалка над входной дверью - никогда мне не нравилась, если честно, - разлилась звонкой мелодией, оповещая о том, что очередной посетитель - коим являлась девушка, - покинул пределы кафе, я сдвинулся на середину дивана, подался вперед, упершись предплечьями в стол, сощурился, и пристально поглядел на Тею.
- Мне не нравится твой вот этот вот, - указательным пальцем очертил воздух, показывая в сторону её лица. - взгляд.
Нехорошее у меня было какое-то предчувствие, будто буря разразится прям здесь, и прям сейчас. Именно за нашим столом.
Но наивно продолжал надеяться, что в этот раз шестое чувство меня подводит.

А что я вообще ожидал услышать от человека, который практически каждый полчаса посылается меня по всем известному адресу? Что она расплывется в довольной улыбке и выложит мне все, как на духу - все свои терзания, поводы, в следствии которых так неожиданно раздражается, и готова весь мир к херам разнести, и почему конкретно сейчас сидит вся такая хмурая, и в мою сторону даже не смотрит? Нет конечно. Пусть мы и не были знакомы сотню лет, но повадки девчонки успел выучить, понять. Я не мог восстановить в памяти моменты, когда Тея улыбалась - хотя бы мимолетно, хотя бы криво или косо. Не мог потому, что их попросту не было. В моей компании она не улыбалась - это сто процентов, и почему-то думал, что при других она этого тоже не делала. Или, быть может, просто хотел так думать.
Какая-то необоснованная тяга проснулась в тот момент, когда мы, по воле случая, и внезапно вставшего на пути охотника, оказались запертыми в непонятном месте, но с весьма понятными намерениями того мужика. Тянуло, словно магнитом, и даже её постоянные посылы не усугубляли ситуацию, не заставляли злиться и желать свалить побыстрее, да подальше. Все происходило с точностью, да наоборот.
Кому понравится, когда девчонка, вечно чем-то недовольная и постоянно хмурая, с незавидной частотой посылает нахуй? Никому не понравится, правильно. И мне не нравилось, но отчего-то я не выходил из себя, а чувствовал нечто иное. Да блять, просто развеселить её - уже достижение неебическое. Знаете, когда хочешь добиться какой-либо поставленной цели, а эта цель упорно добиваться отказывается, с каждым разом лишь усугубляя ситуацию, то появляется непреодолимое желание, граничащее с неприкрытым азартом, во что бы то ни стало довести начатое до конца.
Вот и я хотел увидеть улыбку Хансен, потому что что-то мне подсказывало - зрелище это весьма приятное, а оттого, что катастрофически редкое - еще и запоминающееся.
А еще чувствовал, что должен объясниться. Зачем и нахуя - понятия не имел, мы ведь знаем друг друга от силы несколько дней, не друзья закадычные, и даже знакомыми нас можно было назвать с большо-ой натяжкой. Но, тем не менее, хотел поговорить.
Но Тея, кажется, делать этого не собиралась.

Продолжая наблюдать за девушкой через нахмуренные брови, с самым серьезным выражением лица, на которой только способен был, встречался с холодным, пронзающим взглядом, и отклонялся в ту сторону, куда поворачивалась она, дабы не терять этот зрительный контакт. Послала - молодец, я привык и даже не злюсь, видишь? Так может угомонишь на пару минут своих внутренних демонов, чтобы мы могли спокойно перетереть за жизнь, позволив тем самым мне объясниться. Не знаю, зачем оно мне, и процентов на хуллиард уверен, что тебе она нахер не сдалось, но душу позволь отвести, сложно тебе что-ли?
Видимо, да.
Вскинул брови, когда девушка бросила на стол несколько купюр - дамы, да вы издеваетесь что-ли, хватит делать из меня альфонса, я сам в состоянии заплатить, блять; молча наблюдал, как она подрывается с места, хватая сумку, и стремительно удаляется - где-то я это уже видел. Опустил голову, упершись затылком в собственные скрещенные предплечья, закрыл глаза, и измучено выдохнул сквозь округленные губы. Сколько можно все так усложнять-то, мать вашу? И я сейчас не о девчонке говорю. Я сейчас о себе любимом.
Почему нельзя прям вот сейчас просто встать, покинуть это злоебучее кафе, и поехать домой, послав к чертям собачьим всех и каждого, забурившись в своей комнате как обиженный прыщавый подросток, и бухать... бесконечно много бухать? Хуй его знает.
Пару секунд, наверное, просидел в том же положении, затем резко выпрямился, расправил плечи, и вывалился из-за стола. Окинул помещение взглядом, зацепившись через панорамное окно за удаляющуюся знакомую фигуру и не менее знакомую сумку, и потащился следом.
Не спешил, потому что прекрасно знал, Тея свалит на приемлемое расстояние от ненавистного места, и замедлит ход. Догнать её будет не сложно, поэтому сам не виде смысла дергаться и попросту тратить силы.
Снова парк, и снова гребанное чувство дежавю. Отогнав от себя навязчивые мысли, мотнул лохматой головой, и, сунув руки в карманы джинсов, потащился за Хансен, держась при этом на приемлемом расстоянии. Не подходил, дожидаясь, когда свернет на более тихую аллею, где и людей поменьше, а значит скандала, если вдруг таковой возникнет - а что-то мне подсказывало, что возникнет обязательно, - увидит как можно меньше людей. Мало ли что девчонке в голову взбредет, учитывая воспоминания недавних дней, когда она то и дело порывалась разбомбить комнату, вызвав землетрясение - или какие у неё там выкрутасы имеются?

Как только количество прохожих сократилось в несколько раз, я ускорил шаг, не замечая луж под ногами - танки, мать их, грязи не боятся. Шлепал подошвами по мокрому асфальту, только брызги из под подошв вылетать успевали. Несколько секунд, и нагнал Тею, приблизившись со спины, но не дотрагиваясь, не останавливая. Так и шел следом, пока она не заметила присутствие и не обернулась.
- Я вообще-то не закончил, - решительно, но беззлобно фыркнул, когда уверенно выдернул из её уха один наушник. - и мне похуй, можешь посылать нахуй сколько влезет, но не уйду, пока не поговорим. - а поговорим, собственно, о чем? О том, что между нами творится? А что между нами творится? Нихера ведь. Или о том, почему она так рьяно отталкивает меня? Дак это вроде-бы понятно итак. Хер бы знал, что говорить, но должен быть.
Блять, как сложно все. Почему нельзя просто взять и упростить мне задачу, подкинув в голову нужные слова и правильные вопросы, взамен получив вполне логичные и правильные ответы?
Ебануться, сколько этих самых вопросов. И ебануться снова, потому что ни одного блядского решения я не видел.