В эту ночь малыш спал совсем плохо. И вроде прорезывающиеся зубки его уже не беспокоили, да и с животиком было все хорошо, но Тер хныкал, не отпуская Артемис. Сначала в ход шли сказки, потом песенки с укачиванием на руках, потом в гости к Теру пришел плюшевый песик и смешил его, отвлекая от плача. Но потом все начиналось по новой. Теми точно не помнит, кто из них заснул первый, но проснулась она от солнца, пробравшегося через занавески в комнату малыша. Тело затекло невыносимо, еще бы - спать сидя в кресле, поджав ноги. В руках до сих пор был плюшевый пес, а Антерос Беннингтон сладко спал ногами на подушке. Двуликая покачала головой, аккуратно переложила ребенка и накрыла одеяльцем. Пожалуй, она заслужила небольшой отдых. Сейчас сообщит Честеру, что "сдала пост", пойдет в душ, выпьет чашечку кофе с плюшками и.... рухнет спать. И проспит полдня. А потом уже пойдет погуляет с Бронзой и Антеросом. Пора прикупить ему новых книжек и игрушек.
Девушка обожала маленького Беннингтона. Покупала одежку, охотно играла с ним, разговаривала. Если поначалу было трудно, то теперь Антерос стал для нее светом в окошке, отвлекающим от собственных проблем. И все успехи мальчика, будь то первые шаги или невнятные слова, она воспринимала, как собственную победу. И иногда с тихой ревностью думала, что однажды в жизни Честера и Антероса будет женщина, с которой они будут счастливы. И тогда она останется совсем одна. Свои дети у нее вряд ли когда-нибудь будут. Как и муж. Вздохнув, Двуликая поплелась на кухню. Время раннее, но, может, там кто-нибудь и тусуется, с кем можно было бы выпить кофе и поболтать. Но в доме было тихо. Ни звона бутылок, ни зычного мата, ни смеха, ни запаха сигаретного дыма. Особняк тонул в тишине и утреннем свете. Самое время отдохнуть.
Теми варила себе кофе, стараясь поочередно размять мышцы, пританцовывая у плиты. Честер уехал куда-то еще... когда? Вчера она, кажется, его не видела. А позавчера только утром. Но сейчас-то он наверняка дрыхнет у себя. Поэтому лучше всего будет сварить чашечку кофе и для него. Пусть взбодрится перед известием о том, что он сегодня полдня не лидер группировки, не Хранитель бога войны, а любимый отец. Наверняка снова будут смотреть напару какие-нибудь мультяшки типа "Свинки Пеппы", причем Чес будет хохотать громче сына. Это было бы хорошо, Честеру тоже нужны дни, когда он не будет ни о чем беспокоиться, а сидеть на диване, обнимая сына.
Взяв две кружки ароматного кофе и сунув в карман шоколадку, Теми потопала к комнате лидера. Это здорово, что можно просто так, без затей, ввалиться к мужчине в спальню и никто не подумает о тебе ничего плохого. Кроме самого лидера, который - ну наверняка! - желал бы, чтоб его "доброе утро" начиналось не раньше одиннадцати. Но нет.
Дверь в спальню была приоткрыта, за ней явно бодрствовали. Артемис заглянула одним глазком: все же не хотелось застать наставника в нигляже. Но там орудовал незнакомый мужчина, копаясь в вещах Чеса. Вор? Как он пробрался в особняк Хранителей? Лазутчик Огня? Более правдоподобная версия. И что теперь? Артемис, вооруженная двумя чашками, обезвредит шпиона горячим кофе и искренней улыбкой? Минутку, но здесь же целый дом ее друзей и соратников. Неужели же не возьмут негодяя с поличным?! С другой стороны, идти и будить эгейнстовцев в восемь утра - занятие проблематичное и может затянуться. Враг сделает свое вражье дело и уйдет, прежде чем Артемис вытащит кого-то. Эх, ну что за жизнь!
Двуликая ковырнула ногой дверь, распахивая ее. Ее единственный бонус - это эффект неожиданности. Что не ожидает коварный лазутчик? Что его утро начнется с чашки горячего кофе! А в идеале, им и закончится.
Мужчина повернул к Артемис лицо уже тогда, когда кружка летела ему в голову.
Красивый, черт. И, явно, не слабый. В драке с ним я вряд ли выиграю. Будем надеяться, что кофе отправит его в нокаут. Блин, а ведь это была моя любимая чашка.
С реакцией, однако, у блондина было все в порядке. Несмотря на удивленное выражение лица, кружку он отбил локтем, впрочем, кофе, как горячая смола, достигла цели. Мужчина яростно зашипел, инстинктивно пытаясь стряхнуть с себя обжигающую жидкость, и Теми поняла, что момент настал. Швырнув в него вторую кружку, теперь уже Честеровскую, она бросилась на лазутчика с кулаками, намереваясь оглушить градом ударов, неслабых, между прочим.
Ну вот, грохот и мат огласили окрестности. Все в порядке.

Ай да я, ай да красавчик, понял сразу, что тут что-то подозрительно, и надо сначала разобраться, а потому уже на амбразуру бросаться, как самый заправский камикадзе. И даже болезнь, которая делала из меня самого вареного, из всех вареных, овоща, не позволила мозгу вконец превратиться в овсянку, которая по своим полезным качествам была бы на том же уровне - то есть, вообщем никакой пользы, и не вкусно к тому же.
Кстати, пожрать бы, бульончика куриного, или, на крайний случай, какой-нибудь бутерброд кто-б сделал, поухаживал за больным и немощным. Но хер мне, на все деньги. Сначала разобраться во всей этой ситуевине, расставить точки там, где надо - и где не надо тоже, - и только тогда со спокойной душой отправиться на поиски съестного, профильтровав холодильник вдоль и поперек, пока этого не сделал кто-нибудь другой. Ранее утро, как показала практика, самое лучшее время, чтобы искренне и по-детски порадоваться найденной в холодильнике еде. И сожрать все, чтобы в последствии, с довольной мордой лица сидеть на диване в гостиной, попивая кофе, и слушать всеобщие причитания на тему "Кто сожрал всю еду, блятьтвоюмать?".

Так вот, вернемся к нашим баранам. То есть, с любовью говоря, к одному барану.
- Ну и какого хера ты сдох то? - не глядя на Честера - а я практически на двести процентов был уверен, что это он, ибо даже в новом теле его взгляд выражал всю ту бурю эмоций, которую выражал чуть ли не двадцать четыре на семь в мою сторону, негодуя каждый раз, когда я забирал из его заначки бутылку вискаря; к слову, делал это стабильно, каждый день, но в разное время, - я проследил за Артемис, которая села на кровать, и в ту же секунду обрушила на Беннингтона кучу вопросов. Одобрительно кивнув, я в очередной раз почесал затылок, ловко - на самом деле вообще нет, - развернулся к лидеру, предварительно покачнувшись, и чуть в ногах не запутавшись - а мне простительно, потому что я все еще не здоров, слаб, и вообще должен сейчас лежать в теплой, мягкой кровати, а не вот это вот все, - сделал несколько уверенных шагов к Чесу. Встал рядом, упершись ладонью в стену, по левую сторону от окна, чуть наклонился, сощурился, и пробежался торопливым, изучающим взглядом по его лицу.
- А ты постарел, прия.. - резко отвернулся, - я-а-апчхе-е-тель, - шмыгнул носом, провел харей по собственному рукаву, и повернулся снова.
Болячки эти, будь они неладны, меня когда-нибудь доведут не только до белого каления, но еще и в гроб загонят, прям почти уверен. И вряд ли мне посчастливится проснуться в другом теле. Да и не хочу я такого, к слову. Мне вполне комфортно в собственной туше, пусть она не рельефная и мускулистая, как вот у этого вот товарища. Но зато она своя, родная. Эксклюзивная, блять. И таким, каким появился на свет, мелодично горланя прям с самого первого вздоха, аки пароходная сирена, я предпочел бы остаться до конца своих дней. И сдохнуть, обросшим седой бородой, хотелось бы именно в лице самого себя, а то вдруг судьба решит подшутить, и засунет меня в тело какой-нибудь старой, немощной бабульки, которая только и может, что сидеть на лавочке, да наркоманами и проститутками каждого прохожего нарекать. И гопников семечками от себя отваживать.
Впрочем, к чему это я... Беннингтону вообще-то повезло. Мало того, что не склеил ласты, так еще и вон какой стал, белобрысый и бородатый. Характер правда поганенький остался - ведь обычно после таких внезапных поворотов в жизни происходит осознание, мол, какой же я был мудак, сколько же херни неведомой я натворил, теперь буду добрый, сострадательный, отслюнявливать деньги в фонд по защите бездомных пеликанов, и в церковь начну ходить, во славу господу, и святым пельменям, - но это уже нечто родное и неискоренимое. Как Чип не может быть без Дейла, или как Тимон не может быть без Пумбы, так и Честер не может быть без своего злыднического и вечно недовольного фэйса. Да и скучно бы с ним было, если вдруг решит он на себя нимб нацепить, и крылышки сзади приебенить.
Я, конечно, как верный и надежный друг, порадуюсь - спасибо, что живой, блять, - смирюсь, и уживусь даже с таким, но зачем об этом думать, когда можно не думать.

- Таки да, кто тебя, непробиваемый наш, умудрился на лопатки уложить, да еще и так, что теперь выглядишь, как Хит Леджер в глубоком запое? - перестав изучать новое, но хорошо законспирированное старое, отдалился, но упираться рукой в стену не перестал.
Потер согнутым указательным пальцем свободной руки глаз, скривив угол губ в правую сторону, и прокашлялся.
Предвкушал, так сказать, увлекательную историю.
Давай, излагай, мы слушаем, и внимаем.

Торопить Чеса бесполезно. Вопросы заданы, вопросы услышаны. Но, пожалуй, было слишком жестоко столько медлить перед ответом. Честер курит, а Теми и Сотирис молчат, ждут. У Двуликой как иголки под попой - ерзает, сгорает от нетерпения. Но молчит. И даже Анубис ждет, понимает, что дело серьезное, он временно обходится без своего: "Бля, Бенни, не томи, твоюбогудушу". Только еще раз оглушительно чихает, когда сигаретный дым, несмотря на открытое окно, наполняет комнату. Как только окурок исчезает в банке, Теми приготовилась к рассказу, но, наставник, буркнув что-то нечленораздельное, скрывается в душе. Шумно выдохнув, Артемис подошла к окну. Свежий ветер, небо голубое - хорошо-то как! Но, опасливо взглянув на Хранителя Гермеса, она закрыла окно. Его бы еще шарфом замотать, да сиропчиком от кашля напоить. А лучше горячим чаем. Теми с сожалением осмотрела осколки разбитых чашек. Вот незадача-то.
- Хочешь чаю горячего, Анубис? - не отрывая взгляд от останков чашек, спросила она. - Обещаю даже не выливать его на тебя.
Она присела, собирая особо крупные куски. Сейчас Чес притопает после душа босиком и напорется ногой на стекло. Про себя она отметила, что легко приняла для себя факт такой вот трансформации Беннингтона. В этом мире и не такое случается - хорошо, что он с нами, мы будем любить его любым. С новым телом ему определенно повезло - мог же оказаться в теле женщины или старика, или ребенка. Вот была бы умора! Но и таким бы его приняли в Эгейнсте, хотя шуточек был бы вагон.
Честер возвращается. Теми к тому моменту собрала почти все видимые части кружек. Если б не ее кропотливое занятие, она б, наверное,  умерла от нетерпения. Наконец, Чес закончил все приготовления и заговорил. Теми вся обратилась в слух, не дыша. Как это происходит - смерть и воскрешение?
Но вместо увлекательной истории, Честер рубит фактами. Сцепились с Мидасом. Убил его. Погиб сам. Дальше было еще что-то, но Теми уже не слышала. Руки ее затряслись, осколки чашек, оставляя царапины, посыпались на пол. В голове поплыл свинцовый туман, от которого не то что видеть и слышать - дышать стало невозможно. И где-то в глубине души отчаянный крик - ну нет же, это не может быть правдой! Разве так говорят об этом всерьез? Вот так вот вскользь, как о косвенном событии? Артемис покачнулась от слабости и снова села на край кровати, глядя перед собой. Вот и коснулась ее война Эгейнста и Огня, став болезненной реальностью, а не условностью двух группировок. Вот только погиб не ее соратник, Честер - вот он, жив и здоров, а ее враг. Так что и мстить-то за него некому, да и вообще нужно радоваться. Артемис с трудом сфокусировала взгляд на Лидере, слезы застилали глаза и катились по щекам.
- Так Мидас мертв? - произнесла она хрипло и сама испугалась этих слов. А еще больше испугалась услышать ответ, который не даст больше надежды.

Растянув губы в довольной ухмылке, когда Беннингтон отказался от бутылки, я задумчиво постучал указательным и среднем пальцами по гладкой стеклянной таре, задумчиво сдвинув брови к переносице, подняв взгляд к потолку, и скривив линию рта в сторону.
А болезнь-то, как оказалось, не такая уж и суровая, безжалостная штука. Ну да, горло раздирает так, что хрен бы его знал, куда от этой боли деться - и ведь никакие таблетки, насколько бы убойными они не были, вопреки всему отказываются помогать мне в этой тяжелой ситуации; и нос заложен, любезно посылая меня нахер, и как-бы намекая, мол, давай-ка, парень, справляйся как-нибудь там сам; и голос периодически съезжает на хрип, и становится больше похож на предсмертное урчание какого-нибудь чудища древнегреческого; а еще с незавидной частотой, порядка пары раз за пятнадцать минут, хочется просто взять, и сдохнуть нахуй, чтобы не ощущать вот это вот все.
Я болел редко - спасибо природе, наделившей меня отменным здоровьем, но забывшей дать мне терпения, чтобы подобные периоды переживать с железобетонным похуизмом, - зато метко. Если скосило, то это на добрую половину недели, а то и на пару недель, если какая-нибудь добрая душа начинает заботливо варганить мне бульончики, да чай горячий, с лимоном и какой-то там еще целебной жидкостью. Тогда мне начинает нравится болеть и зеленеть, и, в конечном итоге, начинаю умело притворяться, лишь бы кормили, да заботливо одеялом укрывали.
А теперь еще и бухлишко, которого надо-то всего лишь один глоток из горла сделать, чтобы вся бутылка перекочевала в мое полное распоряжение. Болеть ведь никому не хочется. Ну и не болейте, а я буду. А еще буду пить, и восстанавливать свою, нарушенную временем без алкоголя, душевную организацию.
И нет я не алкаш. Ценитель высокоградусных напитков - да.
Но не алкаш.

Сделав еще пару глотков, блаженно закрыл глаза, а когда открыл обратно, заметил многозначительный взгляд Чеса, кивающий в сторону девушки. Продолжая упираться согнутой в локте рукой в изголовье кровати, немного отклонился в сторону, сощурившись, и поглядев на расстроенную чем-то Теми. Слишком, как мне показалось, расстроенную. Но только открыл рот, чтобы в очередной раз ляпнуть какую-нибудь херню, как она встала, и ушла. Вот просто встала, и ушла.
Проводил женский силуэт взглядом, и только тогда закрыл рот, пожав плечами, мол, ну и ладно.
- А не ахуел ли ты часом, товарищ? - опустил голову,теперь уже весьма красноречиво поглядев на друга, и наигранно сурово сдвинув брови к переносице. - Я, межпрочим, болею, а ты хочешь, чтобы я тут скакал, и народ в кучу собирал. Ага, прям щас начал, - хмыкнул, но перехватив взгляд Беннингтона, закатил глаза, и нарочито громко цокнул языком. - мудак, блять, - и все-таки поплелся выполнять просьбу, которая звучала, скорее, как безоговорочный приказ, перед этим любезно и по-братски отвесив Чесу смачный подзатыльник. И свалил, пока тот медленно, но верно ахуевал. Больных не бьют, мать вашу. Больные сами подыхают.

И снова минусы болезни. Вместо того, чтобы встать где-нибудь в центре дома, и своим мелодичным, громогласным баритоном оповестить всех о незапланированном сборище, разбудив тем самым добрую половину обитателей сего прекрасного места, мне, как самому отъявленному неудачнику, пришлось таскаться по комнатам, и говорить это каждому лично. Впрочем, спустя лишь вторую комнату, в которую заглянул, меня заебло это занятие, и я просто сказал, что, мол, давайте там сами собирайтесь, чо как эти.
- Я красавчик, - констатировал всем давно известный факт, распахнув с ноги двери, и ввалившись в комнату к Беннингтону, который все еще продавливал своей тушей кровать. - а ты мудак. А, да, я ж это уже говорил, - чертыхнувшись, без зазрения совести свалился на вторую половину кровати, удобно подмяв под голову подушку. В своей кровати, конечно, хорошо, но чужая как-то притягательнее будет.

- Божмой, женщина, ты вот.. прям вот.. прям да.. - резко поднялся, когда Артемис показалась на горизонте, притащив малого, чай, и еду. Еда - это хорошо. Еда - это очень славно. - че эт с тобой, кстати? - снова сощурился, медленно скользнув по её лицу взглядом. Какие-то странные, резкие перепады настроения - то она в бой бросается, и чуть было Честеру черепушку увесистой кружкой не проломила, то стоит какая-то потерянная, и старательно взгляд уводит. Наседать не стал, выпытывать тоже. Лишь сильнее прищурился, еще несколько секунд не двигаясь и глядя на Теми, но в конечном итоге взял бутер, зажал его зубами, и откинулся обратно на подушку - только подтянулся, и принял более сидячее положение.
Чтобы крошилось в чужую кровать лучше, как грится.