Месть – это блюдо, которое подают холодным; скармливают, пока из всех щелей не полезет, всаживают,  вгоняют, врезают жестко и безоговорочно, беспощадно, как злые иглы под ногти, как жадное до крови острие под беззащитные ребра.

Месть – это блюдо, вкус которого Честеру не нравится, никогда не нравился. Будучи человеком совсем незлопамятным, Беннингтон предпочитает отпустить и благополучно забыть, а при случайной встрече (вот еще, будет он нарочно кого-то выискивать, телодвижения лишние совершать) массивными кулаками натереть нелицеприятную челюсть до блеска. Вот так просто, без лирических отступлений и долгих вынашиваний коварных планов. Будет возможность – будет поучительное намыливание вражеской головы, а не встретятся – считай – повезло. Месть требует полной отдачи, а у Честера и так дел много.

Исключения есть всегда. Для Честера оным в свете последних событий становится сукамидас.

Приходится попотеть, чтобы застать байк Мидаса без блядского Мидаса. Не отходит, сука, ни на минуту, пылинки полюбовно сдувает, невидимую грязь с вилок смахивает и оставляет только тогда, когда в Огонь приезжает, но Честер в пасть к дракону не полезет, не дурак. Фортуна заманчиво улыбается, когда Беннингтон паркуется возле тренировочного клуба и, угрюмо зажав сигарету зубами, наблюдает, как Сет оставляет железного коня на стоянке и сваливает в зал. Честер не испытывает радости – тут что-то другое, злое и… долгожданное.

Сейчас Беннингтон сделает первый шаг навстречу смерти. Адепт Ареса уже чувствует, как старуха в черной хламиде улыбается, обнажая беззубый рот, и белым платочком смахивает пыль с плахи, на которую медленно, но верно опускается голова Мидаса.

Так тебе, сука, и надо. И это только начало. Которое станет концом. 

Честер прокрадывается незаметно, действует быстро, перерезает необходимые провода – онжеинженер, он знает, что делать. Через несколько десятков километров байк Мидаса, испустив предсмертные стоны, сдохнет и дальше катиться решительно откажется. По расчетам Честера, это случится на одном из безлюдных шоссе, если Сет после тренировки поедет в особняк. Именно там Честер его и встретит – и встреча станет последней.

Беннингтон сидит в машине, курит, ждет и нехорошо ухмыляется, когда видит выходящего из зала Мидаса. Хранитель Посейдона садится на байк и, ни о чем не подозревая, катится прямо в лапы волку. Честер ждет еще несколько мгновений – дает фору, а потом садится на хвост. Все случается именно так, как планировал Честер: байк ломается на безлюдном шоссе, Мидас в тусклом свете серебристой луны роется в багажнике в поиске инструментов, старуха Смерть заносит топор над роковой плахой. Темно, тепло, тихо. И вдруг желтый свет фар разрезает тягучие молочные сумерки, заботливо освещая Мидасу ящик с инструментами.

Вот только старый потрепанный субару тормозить не собирается, как и его хозяин. Честер выжимает педаль газа и на скорости в девяносто святых километров врезается в Мидаса и в его байк. Мотоцикл в мясо. А Мидас? Судя по дыханию, которое слышит Честер – спасибо волчьему слуху – живой еще. Честер ловко выпрыгивает из автомобиля, оперативно находит Сета, хватает его за грудки так, словно он бесполезный мешок с мукой, и вжимает лопатками в собственный автомобиль.

― Я убью тебя, сука, прямо здесь и прямо сейчас, ― острие ножа блестит в тусклом свете луны. ― Но сперва, ― Честер заносит нож и полощет им ухо Мидаса, не отрезает, но ранит. Так он дает понять, что знает, где находится его талисман. В Огне тоже крысы водятся.

Ничего, сейчас одной из них станет меньше. [AVA]http://funkyimg.com/i/2ibRA.gif[/AVA]

За все равно или поздно приходится платить.

За беспечность собственную и за святую наивность Хипатос несколько дней назад дорого поплатился Честер. Мидас, ебись он троянским конем по всем подворотням Греции, отобрал не только блядский талисман Ареса, отправив медальон в роковой полет, но и едва не забрал две жизни. Честер отчаянно боролся, Теми тоже боролась – но что они могли противопоставить тому, в чьих руках гнездилась сила не человеческая, а божественная? И если раньше Беннингтон мог составить здравую конкуренцию Сету, ибо сам обладал невероятной мощью кровожадного бога войны, то, лишившись талисмана, лишился и шансов на победу. Да что там, на победу, он проебал шансы на жизнь – и девчонку за собой потянул. Все потому что недосмотрел, недодумал, не успел среагировать, и вот, пожалуйста, получи и распишись, свидание с Аидом назначено на шесть вечера двадцать минут. Не опаздывай на рейс к Харону, иначе поплывешь на своих четырех.

Честер не помнит, как выбрался, выкарабкался, выжил. Первые воспоминания после последнего удара Сета вращаются вокруг темного, тяжелого, словно свинцом налитого, неба. Рядом валялся заветный талисман; стоило коснуться его рукой и вернуть покровителя, как Беннингтон почувствовал долгожданный прилив сил. Пожалуй, только благодаря ошибке Мидаса (ошибке ли?) Честер до сих пор топчет сухую греческую землю, а Артемис имеет возможность размахивать кулаками, пытаясь стать сильнее. Беннингтон не помнит, что заставило Мидаса оставить двух овец, загнанных в угол, в живых, но он уверен – больше Мидас такой оплошности не допустит. Впрочем, как и Честер. Он намерен вырубить на корню любой риск. Вместе с Мидасом.

― Не в том ты положении, сукин сын, чтобы угрозами сыпать, ― осклабляется Честер, и тихий хриплый голос съезжает на озлобленный волчий рык.  Мидас улыбается, и Беннингтон чувствует себя раздразненным быком, перед мордой которого взмахнули злоебучей красной тряпкой. Мгновение! – и массивный кулак адепта Ареса мажет по самодовольной физиономии Мидаса. Мгновение! – и тот же кулак встречает с солнечным сплетением адепта Посейдона. Сет подбит в прямом смысле этого слова, поэтому удары блокирует с трудом. А Честер упивается долгожданной местью. Пожалуй, это блюдо даже вкуснее хорошо прожаренного мяса с жареной картошечкой.

Сет, как и следовало ожидать, так просто сдаваться не собирается – он призывает трезубец, который несколько дней назад едва не поставил смертельную точку в жизни Беннингтона и Хипатос. Настает черед Честера улыбаться, и он это делает – нехорошо ухмыляется, голодным волком глядя то на Мидаса, то на его оружие исподлобья. Честер понимает собственное превосходство, осознает и наслаждается им, упивается, поэтому не боится, поэтому ведет себя уверенно и решительно в отличие от коленок Сета, которые дрожат от слабости.

― Я убью тебя без применения техник, ― гортанно рычит Честер и резко, быстро – совсем не как человек – срывается места. Он сноровисто обходит трезубец стороной, заносит нож и опускает острие точь-в-точь по правое ухо Мидаса. Ухо вместе с талисманом летит на асфальт, но Беннингтон ловко подхватывает трофей в воздухе.  ― Вышлю его Артурке, ― ухмыляется Честер, глядя Мидасу в глаза. Блять, как ахуенно. Запах крови, победы и мести лобзают чувствительное обоняние.

Блять, как ахуенно. [AVA]http://funkyimg.com/i/2ibRA.gif[/AVA]

Слишком многое стоит на кону, и Честер не может позволить себе проиграть – только не сегодня, только не здесь и не сейчас, только не Мидасу. Беннингтон готов зубами раскаленное железо грызть, если это понадобится для долгожданной победы. Он хочет мести, и он ее получит; выпьет до дна, а вместе с ней и кровь Мидаса. До последней блядской капли.
Кажется, все схвачено: талисман Посейдона в руках Честера, сам Мидас тоже – бьется, как рыба, выброшенная на берег – и все без толку. Земля под ним окропляется отчаянной кровью, что стекает по щекам и по шее, по плечам; Честер смотрит на стремительно расплывающиеся темно-красные лужи и облизывается – хочет больше, еще, блять, больше. Он жаждет купаться в крови Мидаса, умываться ею, жрать не обед, завтрак и ужин.
Месть сладка, месть вкусна, кто бы мог подумать.

― Отправляйся в ад, гнида, тебя заждались там, ― хриплый шепот смешивается с приглушенным гортанным рычанием. Адепт Ареса вновь подается вперед, заносит нож и с упоением вонзает острие в чужой правый бок. Беннингтон может воспользоваться многочисленными техниками, но не хочет – он желает унизить Мидаса перед смертью, втоптать в склизкую грязь, заставить лизать гнилую червивую землю. Честер хочет показать, что справится с одним из сильнейших хранителей Огня голыми руками. Ведь для вернейшего пса Кестлера нет смерти позорней, чем сдохнуть от острия ножа, верно? Честер бы тоже расстроился, подохни от жалкой шальной пули. Это было бы как в старом бородатом анекдоте: водку жрал, портвейн жрал, виски жрал и даже абсент жрал, а печеньем, сука, отравился.

Самонадеянность Честера погубит. Если не сегодня, то завтра точно.
Или сегодня.

Мидас, словно хорошо натренированный бойцовский пес, вдруг срывается с невидимой цепи и рушится на Честера сильными и быстрыми,  не по-человечески мощными ударами. Предсмертный адреналин? Второе дыхание? Хуй знает, но, блять, больно. Достается правому глазу, челюсти, солнечному сплетению, ребрам и почкам. Что ни говори, а бить Мидас умеет. Беннингтон чувствует себя блядской боксерской грушей. Защищаясь и блокируя удары, он машинально отходит назад, а позади – предательский кювет. Честер оступается и падает, но успевает схватиться за Мидаса и потянуть его за собой. Кусты встречают незваных гостей недружелюбно: ветки царапают, злые сучья, суки, оставляют кровавые ссадины, разбивают брови, носы и губы. От крови приходится отплевываться. Вскоре они тормозят о ближайшее дерево, и Честер обнаруживает в животе собственный нож. За что боролся – на то и напоролся. Ладно, он сдохнет здесь и сейчас, похуй, но Беннингтон не даст выбраться из этого болота Мидасу. На сжатом выдохе Честер вытаскивает из живота нож и, сжав от боли зубы, резко подается к Мидасу. Адепт Ареса предусмотрительно закрывает рану курткой, чтобы Мидас ее не видел – пусть думает, что Беннингтон будет жить долго и счастливо и сдохнет в сто пятьдесят шесть лет. Оказавшись возле хранителя Посейдона Честер маниакально ухмыляется и… полощет ножом чужое горло.
― Варись как можно дольше, сука.

Мидас сдох. Честер протяжно выдыхает, устало закрывает глаза и, чуть покачнувшись, падает на него сверху. Все, пиздец, беспросветный и бесповоротный пиздец. Не рой яму другому – сам в нее попадешь. Попал, хуле. Чувствуя, как тело немеет, Беннингтон невольно думает о сыне, надеется, что Хипатос о нем позаботится. Холодно. Темно. Пахнет… кем-то. Здесь есть кто-то еще, но Честер слишком слаб, чтобы найти источник запаха.

Не слаб, а мертв. [AVA]http://funkyimg.com/i/2ibRA.gif[/AVA]

Оказывается, помирать – не страшно и совсем не больно, ты просто засыпаешь, просто закрываешь глаза и проваливаешься в долгий сон. В вечный. Пожалуй, единственное отличие заключается в том, что тебе холодно, а любимого ватного одеяла рядом нет; жестко и совсем темно. Сколько лампочку не ищи – под рукой нихуя нет, да и рука куда-то съебалась.  Хотя нет, подождите, вон там свет маячит. Тусклый такой, едва заметный, Честер даже не уверен, что это свет. Быть может, звезда? Или брошенная божественной рукой тлеющая сигарета? Беннингтон понятия не имеет, что его ждет впереди, но бездействовать уже порядком заеблось, поэтому он решительно ступает в сторону источника необъяснимого серебристого свечения.

Свет в конце тоннеля? Данунахуй, что за сопли в сахаре.

А теперь заебывает идти. Сколько он уже в блядском движении? Десять минут, пятнадцать часов или тридцать шесть лет? Все мешается в голове, если голова еще на месте. Где ноги, где руки, где пальцы, где глаза и уши? Стоп. Честер способен мыслить, способен видеть свет и идти на него. Значит, не все потеряно. Главное – не сдаваться.

Слышь, Харон, если это и есть твоя лодка, то нихуя не смешно.

Свет становится ярче, насыщеннее; по чувствительному обонянию вдруг ударяет острый запах медикаментов. Честер морщится, жмурится и машинально отводит голову в сторону – только потом он соображает, что голова, значит, на месте. Холод тоже чувствуется с новой силой, и Беннингтон не понимает, что температура вокруг него остается прежней – это чувствительность возвращается. Что-то странное происходит вокруг. Разве адепт Ареса не должен был помереть там, на безлюдном шоссе, окруженном мрачными темно-зелеными кипарисами, чьи резные листья нашептывали мелодию похоронного марша, подчиняясь дуновениям южного ветра? Разве он не должен был ближайшим рейсом отправиться в гости к Аиду, который вот уже несколько десятков лет потирал нетерпеливые ладони в ожидании хранителя Ареса, что всегда бросался первым на смертельно опасную амбразуру? Разве он не должен был встретиться в лодке Харона с Мидасом и там сказать ему еще пару ласковых напоследок? Судя по всему, нихуя он не должен был. Честер не мертв, он балансирует на грани жизни и смерти. Кажется, в науке это называется клинической смертью, и исход зависит только от Честера.

И он побеждает, потому что слишком много поставлено на кон даже сейчас.

Стоит сквозняку облизнуть небритые щеки, как Честер резко распахивает глаза и поднимается, занимает сидячее положение. Над ним – белый потолок, вокруг – стерильные светло-серые стены, под ним – жесткая лежанка из железа, а тело опутывает мешок, сука, черный мешок с ебучей молнией. Напротив – незнакомый и до усрачки радостный лохматый мужик. Сбитый с толку и не на шутку напуганный Честер отталкивает от себя громилу и выпрыгивает из мешка, путается в собственных ногах, которые кажутся чужими, падает и поднимается, а потом оперативно сваливает из странного помещения.

Перед глазами все еще маячит роковое безлюдное шоссе, окруженное кипарисами.
В ушах резные листья напевают похоронный марш.
И чужой запах. Чей-то. Того, кто воскресил.
Спасибо, что живой.