Баст докуривал уже третью сигарету подряд, резкими шагами наворачивая круги вокруг квартала, где находилось это кафе. Он никогда здесь не был раньше, хотя жил не так далеко отсюда. Люди толпились на тротуарах в пятничный вечер, и из открытых дверей забегаловки слышались шумные разговоры наперебой, смех, звон посуды. Баст мельком заглянул пару раз в витрины, обшаривая взглядом толпы посетителей за столиками, но, на его счастье, смутно знакомого лица среди них не обнаружил. Нахуй он вообще приперся так рано? И вообще, нахуй приперся, согласился на эту встречу. Еще будучи подростком, он часто пытался представить, где его мать, как она выглядит теперь, чем живёт. Осталось ли теперь хоть что-то от той женщины на фото, которым ему постоянно тыкал в нос отец, или она стала наконец-то звездой, снисходительно улыбающейся благодарной публике в окружении здоровенных букетов. Баст не понимал, что хорошего в том, чтобы корячиться перед всеми этими зрителями, притворяться, играть эти роли на потеху. Этот чужой, пиздецки странный мир был ему безразличен. И она была ему безразлична. Баст не знал, зачем Эрна хотела его видеть, зачем ей это все. Все, что он помнил о ней, давно рассыпалось в зыбкий прах в его памяти, и даже её имя, так часто повторяемое отцом, не вызывало в башке никаких эмоций: ведь это чужой человек, не имеющий к нему никакого отношения. И теперь, блять, она хочет его видеть.
И он здесь, он пришёл. Сам не зная, на кой хрен ему это нужно. Услышать ответ на вопрос, почему она его оставила? Ради славы и мужа побогаче, конечно. Или увидеть её заплаканное несчастное лицо, умоляющее простить внезапное исчезновение? Да ему это уже давно не нужно. Или все же нужно? Удивительно, как одно единственное сообщение за двадцать лет может к хуям разрушить ту крепкую стену, которой Баст оградил все размытые воспоминания, всю свою злость, обиду, ебучую ненависть. Все это теперь шло нахуй, стоило Эрне дать о себе знать.
Двуликий шмыгнул носом, выкинув бычок в урну у входа, и сунул руки в карманы куртки, снова уставившись отстранённым взглядом внутрь. Запах еды ударил ему в нос, не вызвав ни единого намёка на аппетит, пока пухлая девка у стойки не вырвала его из мрачного ступора. Махнула рукой в сторону столика у витрины, и хмурый взгляд Баста переместился на сидящую к нему спиной стройную блондинку с шарфом на шее. Он не увидел её лица, и ещё было не поздно уйти отсюда. Но ноги сами повели его вперёд, сокращая расстояние до столика, пока парень не остановился у свободного сиденья напротив Эрны. Уселся с опущенной головой, шумно вздохнув и не вынимая рук из карманов, пока взгляд сам собой не поднялся вверх. Сердце Двуликого предательски долбило ударами в его башке, пока Баст, сдвинув брови к переносице, впервые за двадцать лет смотрел на свою мать. Изучающе скользил глазами по её светлым волосам, фарфоровой коже и тонким чертам лица. Красивая, настолько, что дух захватывало. И совершенно чужая.
— Я думал, ты не придёшь, — с хрипотцой из-за сухости в горле негромко произнёс Баст и отвёл взгляд в сторону, будто небрежно рассматривая окружающую их шумную обстановку.

Отредактировано Bastian Dellas (29.09.2016 18:16:15)

— Нет, спасибо, — Баст даже не взглянул на подошедшую официантку, теперь снова уставившись на Эрну, когда она наконец заговорила. На ее губах играла тёплая улыбка, а большие светлые глаза по-доброму изучали его, расшевеливая в одичавшей душе Двуликого что-то, от чего ему хотелось спрятаться, убежать и забыться. Так, наверное, смотрят матери на своих детей. Ему-то откуда знать? Баст только догадывался, испытывая какое-то разрушительное чувство. Какой-то трепет и тоску, совершенно не свойственные ни его мыслям, ни его жизни. Он не знал или просто не хотел знать, что делать с этими эмоциями, как их выражать. И никогда их не выдавал, нарочно глуша, пока они не умолкали слабым эхом. Лучше спрятать все это в прочную клетку и запнуть куда подальше, куда ни одна живая душа не достанет. А Эрна просто сидела напротив, грея руки о чашку с горячим кофе, и теперь каким-то неведомым способом заставляла Двуликого испытывать нечто.
— Пьёт, — коротко ответил парень, все так же буравя спокойным взглядом виновницу алкоголизма отца. Эрна потупила взгляд, и Баст с деланным безразличием продолжил, — Я давно с ним не общался. Живёт у тети Елены, наверное. С баблом у него сейчас неважно.
В отличие от тебя. Нет, Баст нисколько не винил её в том, что она выглядит хорошо и наверняка процветает, пока его отец сводит концы с концами, прикладываясь к спасительной бутылке. Ему было наплевать, важны ей деньги или нет. И наплевать, что она разбила сердце старику. "Любовь", как правило, заканчивается всегда по одному сценарию, Баст это на примере многих других уже понял, и винить эту красивую женщину за бессердечие он не мог. Ведь он сам такой же.
— Ты сделала то, что хотела, — Баст пожал плечами, снова пряча глаза от её полного сожаления взгляда, — Мне не за что тебя прощать. Как там Голливуд?
Да, он сейчас был самым настоящим упорным бараном, зная, что женщина хочет услышать от него, и делая вид, что его это не касается. Он не знал, что за человек перед ним сидит. Или хотел так думать. В попытке заглушить волнение, Баст достал сигарету с зажигалкой из кармана, и закурил, закинув одну руку на спинку диванчика. Едкий дым наполнил его легкие, насыщая никотином горячую кровь и отдавая в голову приятным головокружением.
— Будешь? — выпустив серый дым из легких, парень небрежно кинул на стол пачку, снова уткнув взгляд в сторону. Какая-то часть его души умоляла, чтобы Эрна не продолжала извиняться, смотреть на него с таким сожалением. Иначе он может не сдержаться.

Отредактировано Bastian Dellas (29.09.2016 19:44:49)

Он не хотел это слушать, она этого не понимала.
Баст перевёл взгляд на Эрну, смотря, как она нервно закуривает его сигарету, облизывает губы, которые продолжали лить ручьи горьких сожалений. Глаза парня стала застилать огненная пелена, злая, жестокая, воздвигаемая просыпающейся Медеей. В башке замелькали тошнотворные картины видений, в которых ведьма рубила ножом своего родного брата, травила ядом собственных детей, снедаемая горем и всепоглощающей жаждой мести тому, кто её предал. А затем видение за доли секунды переменилось: руки колдуньи превратились в его собственные, сжимающие тонкую женскую шею. Шею матери. Прекрати, прошу тебя. Замолчи.
— Хватит, — рявкнул Баст, будто слыша свой голос под водой. Усилием воли стряхнув с себя наваждение, он с силой вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и резко поднялся, широкими шагами направляясь к выходу. Ещё секунда, пока он видит её слезы, ещё одно слово с её рта, и он бы разъебал все, что попалось бы ему под руку. За соседними столиками на эту сцену стали с любопытством оборачиваться люди, вызывая в Двуликом дикое желание порвать их всех на кусочки.
Вдох. Выдох.
Завернув в первый переулок, подальше от людской суеты на тротуарах, Баст остановился, взметнул ладонь к взлохмаченным волосам, затем провёл по лицу, пытаясь привести эмоции в порядок. Дыхание стало рваным от распираемой ярости, и парень поднял голову вверх, вдыхая прохладный воздух. Он услышал за спиной звонкий стук каблуков по асфальту, но не пожелал оборачиваться.
— Оставь меня, — рыкнул Баст в сторону, опуская голову вниз и сжимая кулаки.
Беги от меня, беги, пока есть шанс. Прошу тебя.

— Баст...
Кулаки сжимаются сильнее, её дрожащий голос эхом заполоняет все его нутро, заглушая стучащую по вискам кровь. Парень медленно поворачивается к женщине, угрожающие нависая над ней, утыкаясь волчьим взглядом в её лицо, единственное светлое пятно в этом тёмном переулке. Не помня себя от ярости, хватает её за куртку, рывком вжимая в грязную кирпичную стену, едва ли не отрывая сжавшуюся в страхе фигурку от мокрого асфальта. Хрупкая, маленькая женщина, которая дала ему жизнь и теперь врывающаяся в неё со всей этой хуйней. Он мог в один момент разорвать это тело в клочья, сломать и разрушить, как дикий варвар - изящное произведение искусства. Эрна дрожит, но это только подхлестывает желание причинить боль, подбрасывает масла в огонь.
— Замолчи, — негромко произносит Баст, сдерживая звериное рычание. Эрна так близко, что он чувствует на своём лице её сбивчивое дыхание, обдающее его терпким запахом сигарет и духов. Видишь, я и есть зло этого мира. Я, блять, тот самый хренов Омен, когда ты появляешься рядом.
— Видишь, кем я, блять, стал? — он с силой тряхнул её, пока она не опустила блестящие от слез глаза, переместил горячую ладонь на её тонкую шею под шарфом, обхватывая в кольцо и сжимая, — Я и есть то самое зло, видишь?
Он нихуя не понимал, что творит, только слышал свой на удивление холодный голос, хотя разум и тело готово было сгореть от обжигающего гнева.
— Что ты делаешь со мной, ты видишь? Зачем ты пришла? — он тихо рычит ей на ухо. Касается носом шелковистых волос, спускаясь к фарфоровой коже на ее щеках, пока ладонь сжимает её горло ещё крепче. А затем заглядывает в ее глаза, в которых плещется холодное море, захлестывающее его пламя.

Отредактировано Bastian Dellas (07.10.2016 11:50:59)

Одно прикосновение её рук, и железная хватка слабнет, выпуская из грубых лап податливое тело. Баст все ещё тяжело дышит, уставившись в пустое пространство, когда Эрна заключает его в обьятья. Парень слегка отшатывается, но не отталкивает её. Двуликого будто окатили ледяным водопадом, мир вокруг начинает обретать реальные формы, не искаженные вспышкой безумия в его башке. Какого хуя он вообще творит. Чуть не угробил женщину, которая пришла, чтобы вымолить прощения. Чуть не угробил единственное существо, которое отвечает ему объятиями на попытку придушить, сожалением на жестокие удары. Блять, какого хуя? Какого хуя она заставляет его испытывать все это?
— Прости, — женщина, которая казалась и все ещё кажется чужой, прижимает его к себе, и Баст в раскаянии мотает лохматой головой. Из груди вырывается приглушённый вздох, и парень, поколебавшись с несколько мгновений, кладёт ладони на ее вздрагивающие плечи.
— Прости, — повторяет он, впервые за сознательную жизнь искренне сожалея о своей грубости, и зарывается носом в её волосы, — Теперь ты знаешь, каким я... могу быть. Я давно не ребенок, Эрна. Язык так и не поворачивается назвать её матерью. И я совершал хуевые поступки, я хуевый человек, ужасный. Понимаешь?
Она должна была понять. И хотя Бастиан почти не знал ничего о своей матери, но ощущал эту странную связь между ними. Где бы она ни была теперь, куда бы ни пошла - он больше не отпустит её так далеко.