Честер тяжело приоткрывает левый глаз, что-то неразборчиво ворчит себе под нос (кажется, там звучат проклятия в сторону неизвестного человека, который выдумал утро и блядское похмелье), лениво переворачивается на другой бок и вновь пытается уснуть. Ему бы подремать еще пару часиков, предварительно выжрав пачку бодрящего анальгина, – и он как новенький. Но вот хуй, потому что лень вытаскивать руку из-под подушки и протягивать её к тумбочке, где лежат заветные таблетки. Поэтому Беннингтон героически будет мучиться головной болью, страдать, ненавидеть весь мир в общем и, конечно, Кестлера в частности.
Пара часиков проходит в доблестном спасении мира. Адепт Ареса стоит весь такой пафосный на краю крыши дома и сурово оглядывает полуразрушенный город. Он бдит! Беннингтон одет в черный костюм летучий мыши, в общем, он – Бетмэн. Справа по деревьям прыгает разукрашенный донельзя Джокер, слева сверкает обольстительной лысиной Лекс Лютер, а перед Честером во всей красе стоит Кестлер. Хранитель Зевса одет в бежевый плащ, под которым… ничего нет. Честер хмурится, морщится от отвращения и отворачивается, чем пользуется Кестлер. Он нападает на Беннингтона со спины и забирает его бетмэновский плащ. Падла! Сука! Самое дорогое спиздил, урод. И Честеру вдруг так грустно становится, словно этот плащ – нечто большее, чем просто тряпка. Хорошенько взгрустнуть не позволяет Кестлер – он вновь нападает на Честера. Беннингтон парирует удары, но оказывается предательски  прижат к стенке хранителем громовержца.
Бам! Бам! Бам! – Кестлер бьет арматурой по беннингтоновской башке. 
Бам! Бам! Бам! Адепт Ареса резко подпрыгивает на кровати и понимает, что боль настоящая. Чертово похмелье не прошло за те два часа, на которые так наделся Честер.
А потом он понимает, что никакой кровати под ним нет ровно так же, как нет и подушки, тумбочки с заветным анальгином и похмелья. Есть только боль – настырная и упрямая, пронзительная. Башка раскалывается на части, что неудивительно вовсе – адепт Ареса провел эту ночь в злоебучем царстве мертвых на холодной твердой земле.
Доброе, блять, утро, Честер. Надо вставать.
На сжатом выдохе Честер поднимается на ноги, и окружающее пространство озаряется звучным хрустом суставов, смешанным с голодным рыком желудка. Кажется, Беннингтон не жрал со вчерашнего дня. Нужно идти на охоту. Ловко подкинув охотничий нож в руке, он выходит из укрытия на свет, хотя светом этот призрачный полумрак назвать сложно. Адепт Ареса с интересом осматривается – вчера ему не удалось толком разглядеть местность, ибо тьма стояла вырви глаз, а сейчас он с удивлением обнаруживает себя на небольшой поляне посреди мрачного леса. А неподалеку, около ручья, кто-то есть – Честер еще не видит и не слышит, но чувствует.
Запах незнакомый. Беннингтон, насторожившись, осторожно ступает в сторону воды – именно оттуда пахнет человеком. Сейчас он больше походит на хорошо выдрессированного охотничьего пса, взявшего долгожданный след.
— Мужик! Стой, я тебе говорю, — серебристый голос разрезает мертвую тишину.
Честер заметно вздрагивает скорее от неожиданности, чем от страха, поворачивается в сторону источника звука, находит взглядом хрупкий силуэт и вскидывает брови, мол, ченада? Чуть погодя, он ступает в сторону девчонки, напрочь позабыв о незнакомом запахе возле ручья.
— Мужик стоит. Ты кто?
Ладонь машинально сжимается в кулак. Бережного бог бережет.

Он не разжимает кулака, хотя интуитивно понимает, что девчонка впереди – не враг. В конце концов, помимо нее тут могут быть другие люди, но что хуже – нелюди тоже. На сжатом выдохе Беннингтон опускает лохматую голову и смотрит в темные девичьи глаза исподлобья, а потом настороженно оглядывается по сторонам. Адепт Ареса напряжен и натянут, словно гитарная струна, готовая в любой момент сорваться и броситься в атаку. Ему нужна только причина. И он понятия не имеет, что может послужить катализатором к действиям, но абсолютно уверен в одном: лучше бы катализатора не было вовсе.
Царапая внимательным взглядом окрестности, Честер с унылым отвращением понимает, что в царстве мертвых ничто не меняется: небо тяжелое, свинцовое, такое тугое, что, кажется, неумелый художник пролил на плотный тканевый холст все свои черные краски; худые деревья, медленно покачиваясь из стороны в сторону, заговорчески шелестят потемневшей листвой, обсуждая незваных гостей, и тянут злые ветви к невинным человеческим шеям. Лишь где-то в стороне, совсем не вписываясь в общую атмосферу уныния и хандры, серебристым журчанием льется веселый ручей. Еще б немного солнца, и вообще заебись.
Размечтался.
Тем временем девчонка говорит, что она человек, и Честер хмурится, поворачивает в ее сторону встрепанную недружелюбным ветром голову, поджимает тонкие губы. Значит, и людей боги забросили в царство мертвых?  Гениально, блять. Просто браво.
И адепт Ареса даже мысли не допускает, что в чужих словах может таиться ложь.
― Честер, бесполезный хранитель Ареса, потому что вот уже несколько часов подряд не могу найти нужную жертву, ― абсолютно искренне признается Беннингтон, переминаясь с ноги на ногу. А потом девчонка называет собственное имя, и хранитель, сдвинув густые брови к переносице, смотрит на Пандору Мауриссио Погхио Боури Де Мольо Иглесиас, как баран на новые ворота. Она, что, блять, серьезно? Нет, не серьезно, и Честер с едва заметным облегчением выдыхает. Окликать ее, называя стосорокбукв, весьма проблематично.  Он честно хочет помочь подняться Пандоре Мяурицо Хуесиас, даже вперед подается, но не успевает – девчонка справляется сама, ловко зацепившись за сильную мужскую руку.
― Ну, помог же, ― жмет флегматичными плечами Честер, ухмыляясь.
И вдруг замирает, замолкает – а все потому, что слишком громко начинает вопить интуиция, дарованная Аресом.  Еще несколько долгих минут, которые тянутся, кажется, целую вечность, Честер сдавленно молчит. В какой-то момент он закрывает глаза, приподнимает голову и вытягивается, словно гончая, взявшая долгожданный след. А на самом деле Честер принюхивается и прислушивается. Пахнет тут отвратительно – сыростью, плесенью и мучительной смертью. Странно, что при этом нет и намека на запах крови, ведь она всегда ступает за костлявой подругой по пятам. И тихо здесь так, что можно сойти с ума: Честер слышит не только собственное и чужое сердцебиение, но и то, как кровь бежит по ее артериям, гуляя по организму.
― У нас проблемы, ― тихо хрипит Честер. Он хватает девчонку за локоть и увлекает за собой, но решительно останавливается, да так резко, словно на невидимую стену натыкается. Ничего не объясняя, Беннингтон ловко разворачивается на девяносто градусов и увлекает незнакомку за собой. И снова останавливается. ― Блллять.
Проблемы себя обнаруживают быстро. Их четыре, они высокие и толстые, одноглазые, с массивными деревянными дубинками наперевес. Циклопы. Правда, они идут друг на друга и еще не видят Честера и Пандору, которые, если не выберутся, окажутся в эпицентре ада.
Хотя, куда дальше?

Льстит, конечно, внезапное признание со стороны девчонки, мол, не просто человек – а хранительница, да еще и весьма полезной богини – Панацеи. И бесконечно удручает, что такая же беспомощная до техник, как и сам Беннингтон, блллять. Совсем не кажется странным тот факт, что рыжая решила утаить принадлежность к темной стороне Афин, в конце концов, Честер не раз сталкивался с ситуациями вроде «меньше знаешь – лучше спишь и крепче пьешь». В случаях, когда интуиция вопила об опасности, опасливо предупреждала и предостерегала, Беннингтон и сам представлялся кем угодно, только не тем, кем является на самом деле. Хранитель одного из сильнейших богов, лидер противоборствующей группировки к тому же, убивший не один десяток людей – и нелюдей в том числе – это вам не в тапки срать, тут каждая вторая собака мечтает зубы на глотке сомкнуть. Пожалуй, адепт Ареса оправдывает безобидный обман – и сам не знает почему. Ай, данунахуй, не время и не место разгребаться и копать, необходимо подальше отбросить большую тяжелую лопату и вернуться, наконец, к многострадальным баранам.   
То есть – к блядский циклопам, будь они трижды неладны.
А они подбираются все ближе, подходят и окружают, таща по земле тяжелые деревянные дубинки. Честеру не кажется: две из них окровавлены, и кровь на них свежая, еще не запекшаяся, не засохшая. Хрен знает, человеческая ли: возможно, великаны недавно пообедали парой-тройкой овец, но быть уверенным на сто процентов в человеколюбии гигантов, значит, купить безлимитный абонемент на пребывании в Тартаре. Впрочем, здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Кажется, оба – и Честер, и Пандора – это понимают, поэтому бегут быстро, не тормозят и не останавливаются, не оглядываются и не оборачиваются. Каждая секунда может стоить жизни, а жизнь в царстве мертвых – вещь весьма ценная, редкая.
Все идет – бежит, извинитепростите –  хорошо, только почему-то нахуй; Честер понимает это, когда девчонка вдруг останавливается. Беннингтон тормозит тоже, поворачивает голову и смотрит на хранительницу через плечо. А она хватает его за руку, впивается в предплечье пальцами, словно в спасательный круг, и просит помочь. Адепт Ареса быстро разворачивается на сто восемьдесят градусов, наклоняется и всматривается – блять, да у нее нога в трясине застряла. Беннингтон бы и рад помочь, вытащить девчонку из костлявых лап приближающейся смерти, да вот любое резкое движение привлечет внимание блядских циклопов. А они ходят тут, топчут, внимательно внюхиваются – точно уловили запах будущего ужина.
Адепт Ареса приседает возле девчонки на корточки и подносит указательный палец к собственным губам, мол, молчи. Лохматый темно-зеленый кустарник, что гнездится рядом, скроет искателей приключений от жадных до крови глаз циклопов, если повезет, и если великаны не обойдут раскатистое растение стороной, не заглянут под ветви, что раскинулись во все стороны подобно листьям добротного папоротника. Беннингтон, поджав губы, медленно тянется к девичьей ноге, обхватывает лодыжку ладонью и пытается вытащить. Нога почти поддается, когда один из циклопов нависает над кустарником и принюхивается. Честер замирает – и даже почти не дышит. Закусив нижнюю губу, хранитель закрывает глаза и тупо ждет. Циклоп отдаляется; Честер тихо выдыхает через округленные губы. И вдруг интуиция начинает вопить так громко, словно чья-то невидимая рука разбила стекло и нажала большую красную кнопку на подсознании. Беннингтон жмурится, а потом резко и быстро – совсем не как человек – подхватывает девчонку подмышки и срывается с места – в сторону. В следующее мгновение окровавленная дубинка с оглушительным грохотом опускается на куст – блять, даже земля трещит по швам. Честер приподнимается на локтях, садится и опасливо вглядывается в циклопов, которые смотрят на него и на девчонку, что растерянно сидит за широкой спиной.
― Валим отсюда. Быстро, ― хрипит Беннингтон и, ловко заняв вертикальное положение, срывается с места. Он бежит, девчонка бежит, циклопы бегут. Блять. Попутно Честер царапает внимательным взглядом окружающее пространство, пытаясь найти хоть что-нибудь, что поможет скрыться/избавиться/вылечиться от циклопов. Нужное подчеркнуть.
И вдруг на глаза попадается пещера с узким вдохом - именно туда с разбега ныряет Честер, а потом и девчонка. Именно там и отсиживаются до конца этого беспредела.