Погружаясь в мутноватые странствия по волнам памяти, невзирая на колоссальную усталость, накапливающуюся в теле, Холли всегда знала твердо чего хотела от жизни: танцевать балет, выходить на сцену с расправленными плачами и проживать в несколько актов целую жизнь, сгорать, ничего не оставляя себе, все отдавая зрителю. Она не видела ничего не другого и знала, как однажды все для нее может решительно оборваться, как неудавшаяся поддержка при недостаточной сыгранности с партнером. Падение, травма, боль и физическая, и душевная, раз и навсегда проститься с ремеслом жизни или изживание себя, как актрисы, к которой возмутительно безразлично и нещадно время. И все же от самого первого акта, когда мать ее – едва умеющую переставлять ноги – и до последнего аккорда оркестра, девушка больше всего хотела оставаться в испепеляющем свете софитов.
Какими бы изнеженными и тонкими, с их узкими запястьями, стройными ногами и трогательно выступающими, заостренными ключицами не выглядели девушки из труппы, за которыми наблюдала перед репетицией Гримстоун, те были тверже алмаза. В каждом взгляде, что следил строго за собой в отражении зеркала у станка, выверяя до исключительной точности движения, девушка видела силу Титанов и порой, замечая в себе те же проблески сдержанного могущества, Холлидэй боялась того, что способна сделать.
Художественный руководитель труппы, ответственный за выступление этого вечера, за месяц был весь что на шарнирах, сегодня в конец обезумев от нервов и желания еще сильнее возвыситься, среди коллег и прямых ему конкурентов. Он любил парней, но оттого был готов с девушек буквально кожу живьем содрать, за любую, даже малейшую оплошность, но, если честно, таковых по определению быть не должно. Походкой, раскачивающей его манерные не по-мужски бедра, мужчина незаметно подкрался к Гримстоун, наклонился, опираясь кончиками пальцев о пояс и рявкнул той прямо в ухо, напоминая без капли намека на такт, что той не мешало бы перестать хлебалось щелкать по сторонам и заняться пуантами и собственными ногами. Содрогнувшись всем телом от сиюминутного испуга, Холл, без нареканий, пропуская мимо ушей полившиеся в ее сторону оскорбления принялась за дело. Каким бы ни был утонченным балет на сцене за кулисами это грязь, это унижение, это смирение. Здесь никто не посмеет заплакать.
Каким бы ни выдался тяжелым последний месяц, невзирая на состояние матери, все еще оправляющейся от случившегося с ней несчастья, Холлидэй пообещала той, что выступит не то чтобы без помарок, но так, как будто, от этого будет зависеть вся их дальнейшая жизнь. О, если бы так все просто было! Даже босиком, на битом стекле и раскаленных углах, отравленных ядом шипах она бы сделала это без минутной задумчивости о последствиях, только бы этот кошмар наяву прекратился, только бы больше не было страшно. И не пропускало сердце случайный удар от малейшего шороха. Только в студии девушка чувствовала себя, как в коконе, защищенной. Если бы можно было остаться здесь жить, то Холл непременно бы так и поступила, без каких-либо сомнений.
Им предстояла репетиция, затем подготовка к выходу на сцену. Томительное ожидание триумфа, в преддверии которого в голове точно перемыкает и мысли вращаются по кругу, извиваясь лентой Мебиуса в обоих направлениях. Гримстоун солирует во втором акте из трех. Она ненавидит ждать в такие минуты, а на подгоне костюма, что ушивался за последние два месяца пять раз, ее опять ругают. Как в отместку за стремительно потерянный вес, колют иголками на прихвате лишних складок ткани и не теряя ни минуты, прямо на балерине заканчивают работу. Вся кожа зудит, пора в гримерную, наводить чисто сценический лоск, вблизи смотрящийся вульгарно и тяжело. Время тянется протяжно и нужно, градус нервозности растет, тут бы, конечно, выпить чего покрепче и усмирить ретивых нервов звон, набат стучащихся в висках маленькими молоточками. Тише, тише. Выровнять дыхание.
Стоя за сценой, девушка повторяет вновь и вновь простые, стандартные движения, это помогает успокоиться, прежде чем ей дадут отмашку обуваться. Пуанты еще теплые, а стельки внутри чуть влажные – после репетиции, незаметно Холлидэй проверяет те, присев на одно колено и другую ногу вытянув вперед. Нет, обошлось без рядовых приятных сюрпризов от более завистливых представителей труппы, мелко побитого стекла нет. Такое случается не так уж редко, в особенности с теми, кто умудряется выбить для себя сольную партию, за какой-то смехотворно короткий срок. Это маленькая, скверная тайна Гримстоун, о которой она будет молчать до тех пор, пока могила не приманит.
Три, два, один. В кромешной темноте, считая шаги, девушка по сигналу выходит в эпицентр зрительского внимания. Зритель в театре балета, как и в прочих обстоятельствах, это живой, однородный организм, лишенный всего, ни личностей, ни индивидуальности – монстр, способный либо проглотить, что ленточки не останется, либо превознести до небес, почти до самого Олимпа. Холл, смежив веки, слушает: всего несколько секунд, до того, как по легчайшему движению руки дирижера, сбросив оцепенение вступит оркестр с первых нот, несколько мгновений девушка чувствует, как дышит ей в лицо жаром толпа, как ждет от нее небывалого. Магии, мистики, гребаных изнуряющих, истончающих нутро чудес. Вспыхивает луч, отсекающий танцовщицу от всего, он бережет и любит, ласкает всем своим существом ее появление.
Первым, что делает девушка, скрывшись от глаз людских, чьи обладатели срывают голоса в выражении одобрения, тянет руку за бутылкой с водой и очень жадно пьет. Как бы ни рукоплескали собравшиеся, как бы ни жаждали повторения или продолжения, Холл не Прима, дважды сегодня ей не блистать. Сдержанная улыбка руководителя означает лишь то, что он доволен тем, какую работу проделал с этой девчонкой, он чтит свой труд, а не тот подвиг, что только вот совершила Гримстоун. Ведь это он гений, что ж... да будет так. И если уж на то пошло, пожелай Холли услышать восторги в отношении собственной персоны, то она бы этого добилась, безо всяких «но».
Сцены сегодня не видать, как собственных ушей, но домой не хочется, равно как и на вечеринку после мероприятия, впрочем, до той еще несколько часов. В общей раздевалке, Холлидэй переодевается с решительным намерением воспользоваться тем, что репетиционный класс пуст. Однако добраться до пункта назначения незаметной не вышло, балерину перехватил руководитель труппы, велев вернуться к сцене и поискать, где-то там прима потеряла одну из заколок. Внутренне подорвавшись на вулкане, но мужественно сцепив зубы и притянув любезную улыбку, девушка направилась туда, откуда только вот вышла звезда помоста и все еще волновался зрительный зал. Да, этим вечером Гримстоун выступила исключительно, но даже ее таланту не было столько внимания, боголепного обожания. Напрочь позабыв о заколке, Холл замерла и на мгновение закрыла глаза, представляя, что все это исключительно в ее честь. А когда она открыла глаза перед ней стоял тощий, длинный парень, выставивший перед собой огромный, умопомрачительный букет. Холли хмыкнула, такой красоты достойна только одна балерина и покамест таковой она не являлась.
- Любезно благодарю, - заявила она, не спеша протягивать руки, - только, полагаю, эти прекрасные цветы совсем не по мою душу. Прима уже в гримерке, если хотите, я передам их лично ей, но для начала мне надо тут кое-что отыскать. Минуточку, постойте так, как стоите.
Девушка наклонилась и попыталась, вертя головой по сторонам найти заколку, но ограниченное освещение тому радикально препятствовало. Холл выпрямилась, вскинув взгляд на парня, что так и стоял с букетом наперевес, тот, должно быть, весил вдвое больше, чем оба вместе взятых.
- Простите, а у вас случайно мобильного с собой нет? Фонарик бы совсем-совсем не помешал, мне позарез надо найти заколку примы. Она для нее особо ценна, что-то вроде талисмана, - поведя указательным пальцем в область ближайшего пространства, девушка улыбнулась любезно, - если поможете мне, то я постараюсь, окольными путями, провести вас к ее гримерке поближе. Только пообещайте, что не выдадите меня, хорошо?
look

Отредактировано Holliday Grimstone (20.06.2016 21:11:54)

Конечно же, еще до недавних событий изрядно выбивших молодую танцовщицу из колеи, огревших ее по голове самым что ни есть пыльным мешком, она не мало витала в облаках. Позвольте, но разве ж кто-то запрещает в свободном полете мысли, предаться фантазиям, представляя себя на месте нынешней дивы, чей уход – в связи с возрастными изменениями – скорее безотлагательная данность, нежели эдакий подарок судьбы. В скором времени должен был настать именно такой день, когда со скорбными минами вся труппа окружит диву и будет проливать крокодильи слезы неискренности, за ними маскируя ликование о том, какую невосполнимую утрату понесет сцена, когда за той закроется дверь с табличкой «Выход». И было бы совершенно нелепо с честными глазами отрицать тот факт, что сама Холли не ждала подобного события, имея весьма дерзкие и решительные намерения закрепить за собой право считаться лучшей из лучших, самой исключительной среди тех, кто и в подметки ей не годится. Ах, мечты мечтами, но по факту, работая на пределе человеческих сил и возможностей, девушка так же отдавала себе отчет в том, что, если натиск на ее семью будет продолжаться и масштабы действия начнут расширяться, от дальнейшей карьеры Гримстоун будет вынуждена раз и навсегда отказаться. Может быть, они попытаются бежать заграницу, но в век современных технологий, разве реально где-то укрыться настолько надежно, чтобы не оставить за собой пресловутых след из хлебных крошек, что доведет ищеек до цели? Вряд ли. Пугающая вероятность того, что бандюганы с которыми спутался отец в бизнесе, совершив акт насилия над матерью Холлидэй, с тем же авантюризмом и успехом вполне охотно переключатся и на саму балерину, и на ее младшую сестру. От мыслей о том, что в любой день с ней случится что-то плохое, способное преследовать весь остаток жизни, коль посчастливится ту сохранить, делалось натуральным образом тошно. Сейчас, впрочем, думы в данном ключе не двигались с места, всем существом, уроженка далекой Австралии была сконцентрирована на реальных событиях.
С умопомрачительным букетом наперевес, к которому негласно ей и прикасаться не следовало, стоял высокий, очень худой молодой человек, в чьем голосе и интонации Холл поначалу не распознала признаки владения иностранным наречием. В потемках, что воздавали особую мистическую атмосферу за сценой, лишь очень смутно знакомым показалось ей лицо, как выражаются, местные в отношении приезжих «чужака». Но никогда прежде, и в этом Гримстоун была уверена, им не доводилось вот так вот лоб-в-лоб практически сталкиваться: ни на вечеринках после первого спектакля сезона, ни на улице, где время от времени восхищенная представлением публика дожидалась молодых актеров, вслед за которыми выходили настоящие знаменитости. И эта его улыбка, такая которой невольно вторишь, нет, совершенно точно – Холлидэй никогда прежде не встречала парня, согласившегося оказать услугу, как водится в мире, за ответную. Ничего зазорного, никакого криминала, за хитрость подобного толка даже совесть не станет кусать с укоризной.
Изучая ближайший периметр, буквально на полусогнутых коленях, балерина благодарно кивнула подоспевшей вовремя подмоге и без лишних раздумий опустилась на застеленный лаком покрытыми досками пол. Туда, куда не успевал следить за движениями круг света, Холли тянулась наугад ладонями, собирая, пожалуй, весь доступный подножный сор, что не удосужились как следует убрать представители соответствующей трудовой занятости. Пытливый ум сообщника обратил к девушке вопрос, поставивший ту на несколько секунд в тупик, ведь ответ лично ей казался более чем очевидным. Она улыбнулась уголком рта:
- Не большой поклонник балета, да? – Сместившись на несколько градусов, не прерывая поиски, но развивая диалог, - тем, кто даже солирует во втором акте не положено подносить цветы больше, чем те, что заслуживает прима. Негласный закон, тут таких много.
Замечание молодого человека самым что ни есть приятным образом польстило Гримстоун и та, ненадолго расправив плечи, отводя их назад, снова посмотрела внимательным своим взглядом на собеседника. Пусть тот и не был почитателем искусства балетного танца, что не сложно было, в общем-то, распознать, но всякая похвала, столь искренне звучавшая, любому бальзамом на душу придется.
- Спасибо, - улыбка на лице балерины стала куда как менее отрепетированной, в ней прозвучала правда признательности, не за слепой восторг, а за такую короткую, нашедшую внутри Холли, речь. – Обещаю, что буду очень стараться, дабы однажды получить, по праву, точно такой же букет из твоих рук.
Неожиданный прилив симпатии, заставил девушку прекратить незамедлительно зрительный контакт и вернуться к делу. Так и стоя на четырех мослах, но продвинувшись вперед, Гримстоун встрепенулась, когда к ним присоединилось постороннее действующее лицо. Обращение, как и цветы, отложенные на помост, однозначно не было к ней, но к кому, в таком случае, если не к... с выражение лица «ойдаладно?», Холлидэй отпрянула в сторону, сделав впрочем, это без рывка, а очень плавно, выставляя за спину руку, чтобы ненароком не потерять равновесие и не кувыркнуться назад. Она почувствовала, как что-то ужалило внутреннюю сторону ладони, но не заспешила реагировать на болевой сигнал.
Как будто для него это норма обыденного формата, молчел попросил дать немного времени, тем временем балерина посмотрела на него с прищуром, вставляя шепотом первую же пришедшую на ум реплику:
- Ваше Высочество? – Ее брови двинулись вверх, а сложенные в улыбке губы слегка насмешливо искривились, - а я-то сперва подумала, где могла видеть тебя раньше, - после короткой паузы, Гримстоун заговорила на чистом английском, не лишенном австралийского духа, - неужто предо мной сам Герцог Кембриджский, граф Стратхэрнский, он же английский принц? Какое занимательное стечение обстоятельств, а я вот на коленях уже как раз и заколка прямо под моей ладонью.
Подняв руку, чтобы парень высокородных кровей посветил в нужном направлении, Холли убедилась в правдивости предположения: между досками, оными плотно прижатыми торчала заколка, упавшая, когда прима покидала сцену. Совместными усилиями та была извлечена из плена и удовлетворенно выдохнув, уже поднявшись на ноги, девушка кивнула подбородком в сторону пристально наблюдающего за ними мужчины.
- Спасибо, а он с нами или как? За мной же должок, - в гибком, но абсолютно шутливом полуреверансе, она повела руками в сторону, указывая направление, куда бы следовало направиться для встречи с примой и желательно не затягивая, пока в гримерке той не началась расправа над теми, кто являлся туда без потерянной заколки. – Можешь отдать ей это, - зажав между большим и указательным пальцами украшение, Гримстоун протянула находку англичанину, - цветы и любимая побрякушка. В общем, ты покоришь ее еще до того, как представишься, хотя, наверное, она уже готова к появлению монаршей особы и встрече с глазу на глаз, - не скрывая того, что откровенно подтрунивает над Графом, чьего имени не могла вспомнить в упор, девушка выразительным взглядом снова показала в сторону.
В поведении балерины нельзя было высмотреть ни вызова, ни яда, ни даже слащаво-приторной попытки лебезить, она лишь стремилась легка подстроиться под ситуацию, очень не стандартную для нее в целом и, интуитивно чувствовала, что идя по краю, двигалась в верном направлении.

Откуда только что бралось? Да оттуда же все, что сцены от постоянной тренировки, концентрации и закалки сохранять лицо, держать спину ровно, а каждое движение выверять, как по миллиметровке чертеж. Столько стараний, сквозь боль и преодоления всех мыслимых физических рубежей, что прикладывают балерины только ради того, чтобы из середнячка школьных постановок, выбиться на большую сцену, способны лишь выложить сильные мира сего. В обманчивой хрупкости кроется невероятная воля, дух и не дюжий самоконтроль, когда необходимо забыть обо всех недомоганиях и двигаться, гореть, изнывать всякий раз, как в последний шанс сделать что-то на земле. Ничего не заурядного нет в том, чтобы достойно удивиться случайности, что выпадает подобно игровым костям: бессистемно.
Мысленно, очень мимоходом, поставив себе отличную оценку за момент с узнаванием личности представителя английской монархии, по которой буквально сходила с ума младшая сестра, Холли вернулась к реальности. К той самой, в которой бы девушка ни за что не догадалась, без прилетевшей со стороны надсмотрщика, что напротив нее стоит столь важная персона, по ощущениям не лишенная добротной доли простодушия и умения посмеяться. Безусловно, с тем что было в распоряжении Гримстоун уже несколько лет к ряду, она бы вышла сухой из воды, случись обратное, но остался бы слишком тягучий осадок, а ей в свете происходящего в семье так хотелось чего-то отвлеченного. Настолько сильно было подавлено это естественное желание, что девушка только сейчас осознала его от макушки и до самых пяток: до каких пор хватит в ней запала держаться, как скоро она сломается и больше не захочет что-либо делать, отдавая себя воле течения, что увлечет за собой на липкое илистое дно. Вот бы вернуться хотя бы на денечек к концу прошлого года, к той бессмысленной и легкой жизни, когда все, кажущиеся сейчас убого смехотворными, проблемы действительно что-то значили. Все было очень просто, когда-нибудь случится ли с ней вновь это чувство беспечной невыносимой легкости бытия?
Ошпарило так ошпарило, за завесой хорошей игры, таким узлом завязался в горле ком, что девушка приоткрыла губы, бледным гигиеническим блеском покрытые, но для того лишь, чтобы преодолеть образовавшееся давление, а не заговорить. Вышло так, как будто Холл хотела прокомментировать неосведомленность молодого человека относительно личности получателя сего прекрасного, изумительно-желтого букета, от которого веяло дороговизной, хорошим вкусом и цветом. Аромат его неспешно расплывался по закулисью и становился неотъемлемой частью этой мизансцены. Сделав глоток воздуха, Гримстоун поджала губы и плавным, непримечательным движением опустила ладонь правой руки себе на живот, затронув ту часть, под которой в ритме дыхания растягивается диафрагма. Этот жест позволял балерине с ранних лет успокаиваться, потому совершила она его совершенно бессознательно.
Она рассмеялась негромко, ничуть ни вульгарно, а очень естественно и спонтанно, такое не сыграть – это результат чистого момента, абсолютной спонтанности. Сняв ладонь с живота и поднеся руку к лицу, девушка провела костяшкой большого пальца над бровью и слабо покачала головой:
- Мне приятно познакомиться, Воланд, - балерина склонила голову, все еще улыбаясь, старательно возвращая мысли к реальным событиям, а не оттягивающим все внимание на себя трудностям в жизни, чтобы не становиться рассеянной и невнимательной, - Холлидэй Гримстоун, - она протянула ему навстречу простую раскрытую ладонь, - и моя младшая сестра просто сойдет с ума, когда убедится в том, что я не шутила и встретила этим вечером принца ее девичьих грез.
Последив взглядом в направлении, куда отстранился молодой человек. Воланд, - мысленно произнесла Холл, добавляя, - вот как. Ее следующей, спонтанной ассоциацией была книга, зачитанная до дыр, увы, далеко не на языке оригинала, в постановке которой Гримстоун мечтала бы принять участие. Слишком юная для образа Маргариты, конечно. Но со временем и это станет возможным, если до этого ничего не изменится, не случится что-то.
Короткая перепалка принца с приглядывающим за ним мужчиной, обладателем очень английского имени, заставила балерину крепко сомкнуть губы и очень постараться спрятать улыбку. Альфред откланялся и Холли почувствовала большую уверенность в том, что делала, надо ведь было проводить Воланда на встречу к диве. Она, подходя к лестнице, по которой недавно ловко поднялась, скосила темно-зеленый взгляд вновь на букет и отстраненно улыбнулась, неспешно приподнимая голову, чтобы посмотреть в лицо высокого английского парня. И где тут августейшую особу рассмотреть, такой простой вроде бы.
- Если я возьму их здесь и сейчас, то лишу себя всякого удовольствия, пробыть в обществе человека, встречу с которым буду рассказывать своим внукам по сто раз, когда впаду в маразм. И они будут ненавидеть, - Гримстоун поморщила насмешливо нос, - и меня за то, что слышали это с младенчества и самого принца, что протирает бархатную подушку на королевском троне сидя. У нас всего десять минут, за мной, Ваше Высочество!
Бодро подмахнув рукой, девушка с легким балетным исконно подскоком засеменила вниз по лестнице и свернула в коридор противоположный тому, по которому проходят свой путь актеры от гримерок. Не оглядываясь Холли продвигалась по узким катакомбам театра и сообща эти двое проделали больше половины пути, как перед ними, буквально занимая весь проход вырос – честное слово, как из-под земли! – здоровенная детина. О, этот взгляд! Как не вовремя, - мелькнула вспышкой ярости стремительная, что выстрел мысль в голове брюнетки.
- Назад, - выставив руку, так чтобы Воланд не думал продолжать движение вперед, пролепетала Гримстоун, - быстрее, быстрее назад, - она, не сводя взгляда с наметившегося Носителя, развернулась вполоборота, упираясь ладонями в грудь англичанина, чтобы тот сдвинулся с места и принял к действию указания перепугавшейся Хранительницы. – Просто уноси ноги отсюда поживее! – Громче положенного скомандовала Холлидэй, в одиночку ей никогда не доводилось сталкиваться с обезумевшим монстром.

Сталкиваясь в лобовую с Носителем, как уяснила перво-наперво для себя Гримстоун, нужно бежать, если есть куда отступать и нестись со всех ног без малейшей оглядки или какого-то бы то ни было промедления. Секунда может стоить жизни, а у Холли итак все ни к чертям клеилось в последнее время. Она не собиралась прятаться за спиной гостя из Англии, хотя бы потому что действовала интуитивно, сию же секунду в ней перемкнули провода и все, что девушка хотела сделать на уровне инстинкта, так это защитить того, кто с подобным не имел никакого опыта встреч. В таких вот спорных вопросах, как-то оно совсем не до чувства такта или попыток прикинуться эдакой дамой в беде, ждущей рыцаря в сверкающих доспехах. Пропустить вперед, подать руку, приоткрыть дверь, да кому оно нужно, если вышедший из-под человеческого контроля берсеркер сломает любому их них все до единой кости в теле, даже глазом не моргнув? И все же, как-то извернувшись в тесных катакомбах, чьи лабиринты создавались архитекторами за много лет до рождения любого из ныне живущих, девушка первой прокладывала обратный путь, путь для спасения.
Они были знакомы всего несколько минут, но с тем же рвением, если бы рядом был кто-то близкий, из родителей или сестра, Холлидэй набегу отводила руку назад, чтобы покрепче вцепиться в Воланда. Нельзя было допустить, чтобы этот англичанишка пострадал по ее вине, ведь для всякого Носителя, присутствие Хранителя не остается незамеченным и так вот принцу не свезло. Его-то Гримстоун и не хватало, точнее того, чтобы мифической сущностью охваченный, добрался до него первого и скрутил в бараний рог с такой скоростью, что Холл не успела бы как-либо должным образом отреагировать. Живо и очень не вовремя девушка представляла себе стоящего в сторонке Беннингтона, закрывшего по-мужски широкой, крепкой ладонью почти все лицо, в эдаком красноречивом жесте чело-длань, дабы глаза его не видели этого позора подопечной.
Коридор прямо перед преследуемыми сворачивал круто влево и не рассчитав скорости торможения, Холли вписалась плечом в стену, но было ли до боли? Нет, конечно. С этим она потом разберется как-нибудь, сейчас следовало направить мысли в другое русло, по водам которого они сумели бы благополучно переправиться на противоположный берег, пусть и не сухими, но целыми и невредимыми. Гримстоун, потеряв конечный счет поворотам в приступе мыслительной паники, позже укорит себя за это, ведь знала же каждый закоулок под театром, с закрытыми глазами могла бы передвигаться тут, без задней мысли о том, что можно как-то потеряться и никогда больше белого света не увидеть.
Без раздумий, даже не шикнув, когда Воланд перехватил ее за плечо, девушка направилась к двери, за которой в густом пыльном мареве хранилось все, что только можно было запихать на случай «авось сгодится». Она узнала этот внушительный стальной блок и почувствовала легкую, стремительно выветрившуюся волну облегчения.
Влетев в тусклой, очень печальной лампочкой освещенную комнату, сшибая собой какие-то картонные коробки, принесенные несколько недель назад, Холл таким же, как и все тут пыльным мешком упала на груду сваленных на пол портьер. Те, из старомодного, тяжелого бархата пропахли сыростью и тленом, все приходит в негодность, не сумев занять должного места среди подлежащего утилизации мусора. Переводя дух, поначалу не спеша подниматься, смутно зафиксировав в сознании, как была закрыта дверь в эту двойную мышеловку, Гримстоун даром что кульбит через голову не осуществила, когда снаружи о выросшее препятствие ударилась монтроподобная громадина. Обернувшись, с чувством ужаса не обнаружить в столь ограниченном, замкнутом пространстве Воланда, Холли выразительно ахнула. С чувством облегчения: на ее совести не будет числиться погибший во цвете лет молодой принц. Немного нервно рассмеявшись, совсем некстати, девушка так же резко замолчала: бык или кто там на нее еще мог выйти, ломился что было сил и безумия, чтобы добраться до Хранителя Апаты.
Вытащив из-под себя тканевую сумку, балерина просто вытряхнула все ее содержимое перед собой. На самом деле, она не искала мобильный телефон, просто концентрировалась и занятые делом руки помогали сосредоточиться. Связь сюда не пробивалась, так что не представлялось возможным до кого-либо дозвониться, да и кто сумеет оказаться в Национальной опере Греции, еще до того, как монстр, исполненный негодования доберется до загнанных в угол. Облизнув сухие губы и выдохнув, Холл опустила руки, воззрившись на Воланда огромными, тоскливыми глазами. Ей было тошно с того, что он оказался втянут в происходящее, невыносимо и мучительно становилось еще и потому-де это не конец.
- Мне жаль, - процедила девушка, разрывая контакт и быстро собирая вещи обратно в баул, - дверь долго не продержится. Но если нам повезет, то все будет хорошо и ты, может быть, даже не вспомнишь об этом.
Застегнув и бросив сумку, как снаряд футбольного мяча, Гримстоун извернулась на полу и поднялась на ноги. Каждый закуток, каждый угол этого театра был ей хорошо знаком, как дом, где она выросла. Отодвинув несколько больших коробок в сторону, чтобы пробраться к захламленному стеллажу, чьи полки прогибались под тяжестью всего, что на них громоздилось, Холли наполовину за тем скрылась. Обратно она показалась с увесистой, с трудом протиснувшейся между стеной и шкафом металлической клеткой, в которой жалобно пищала и металась из стороны в сторону крупная такая, добротная крыса. Эти ловушки ставила не Холлидэй, но балерина прекрасно знала, где и какая располагается, пару лет назад лишь невзначай разговорившись с завхозом о том, что от грызунов просто спасу никакого нет.
Их было более трех десятков и, пусть не всегда, но проверяя ловушки, Хранитель находила там зверьков, что забирала по мере необходимости или предусмотрительности ради.
Опустившаяся на скомканные портьеры коленями девушка, с куда как большей уверенностью взглянула на парня:
- Не задавай пока что вопросов, ладно? И, если так будет лучше, то вообще отвернись, - смягчающая сказанное улыбка вышла, мягко говоря, не очень убедительной, но какая разница? Одна мертвая крыса или два вполне себе взрослых человека, смерть одного из которых не останется незамеченной? Выбор очевиден.
- Это не займет много времени, - щелкнул затвор конструкции из металлических прутьев.

После затяжных, изнурительных репетиций, уже много лет к ряду, Холлидэй, испытывая как эмоциональное, так и физическое истощение, укладывалась спать согласно выработанной ею системе. Под ее кроватью, в комнате, где она жила со дня переезда в Афины, громоздилось добрых три десятка старых книг в тяжелых, массивных переплетах. Оными, вместо одеяла, опускаясь на жесткий, как дерево матрас, девушка укрывалась. Придавливая ноги, бедра, живот и плечи, грудь, только так балерина могла засыпать и полноценно отдыхать, чтобы не сводило все тело бесконечными судорогами. И раз, и два. Плие, пассе. Снова и снова, в размываемом дремой сознании, дрейфовали мысли, а ощущение того, что лежишь не существовало, словно снова и снова у станка оттачиваешь движения с ночи и до утра. Красота, изысканность требует кровавых жертв, как всякий жадный, извечно голодный, не способный хоть сколько-то пресытиться, бог. Ни тени сомнения не мелькало в решительном взгляде Гримстоун, изнашивающей себя изо дня в день, ни малейший мускул не дрогнул на ее лице, когда впервые пришлось свернуть крысиную шею. Таковы условия успеха - давящий вес книг, в обмен на возможность отдохнуть, держа уверенный курс к успеху. Бессмысленная жизнь одного из представителей не исчисляемой популяции - это есть незначительная цена за то, чтобы выжить.
Застыв на каких-то несколько секунд, приподнимая взгляд от зверька, девушка напряженно выдыхает, крылья носа ее медленно расправляются. Выбора, как такового нет. Здесь и сейчас, фантом ощущения сдавливания грудной клетки прижимается к ней и отступает, Холл еще долго будет чувствовать, как тепло трепыхалась в ладонях это маленькое, перепуганное тельце. Крепкое от мышц и жил, покрытое изумительно мягкой шерсткой. В мыслях ничему лишнему нет места, кроме как разрешить сложившуюся ситуацию максимально благополучным способом. Между начальным, взятым за точку отсчета и последующим вдохами задержать дыхание, успеть все сделать: и раз, и два, проскочить сквозь удары сердца. Холли поднимает голову: четыре стены, потолок и пол, становится невыносимо трудно дышать, словно помещение становится меньше, слишком сильно стучит в висках. Проклятье Апаты, всегда напоминает о себе несвоевременно, и именно в такой момент, когда превыше всего нужна концентрация и сосредоточенность.
Гримстоун убирает мертвую тушку обратно в клеть и толкает ту под стеллаж, времени нет. Всего несколько шагов до двери, дрожащей под натиском извне. Лоб девушки, вдоль линии роста волос усыпает тонкая пленка ледяной испарины и только стоит ей протянуть руку вперед, к затвору, что еще каким-то чудом сдерживает Носителя снаружи, Холл чувствует лопатками движение позади себя. Колебание воздуха, стремительное и быстрое, пробивающееся сквозь притупленную реакцию. Скорей бы на воздух, на открытое пространство, вдохнуть бы полной грудью. Щекочущая, прыткая капля пота бежит вдоль тонкой, изящной девичьей шеи и впитывается покладистой тканью эластичного болеро. Вытянутая вперед рука Воланда проносится в паре сантиметров от лица балерины, и та смотрит прямо перед собой на распластанную, упершуюся в металлическую поверхность ладонь. Хранитель Апаты отвлеченно морщится, когда англичанин вынуждает ее обернуться, вновь надавливая на ноющее плечо. Это так мило, так славно и наивно пытаться отговорить Холлидэй от того, что она обязана была сделать здесь и сейчас, равно как и в любое другое время.
Во рту неприятно пересохло и было такое чувство, что губы тоже стали сухими, обветренными и неподвижными, когда балерина попыталась улыбнуться в ответ молодому принцу. Холли, наверное, только сейчас поняла, почему ее младшая сестра так обожает Воланда и, быть может, умом тронулась, окажись тот в подобном образе перед мелкой Гримстоун. Только вот более старшей из двух уроженок Австралии было совсем не до позывных романтики и беспечных девичьих чаяний. Ей было необходимо убедить парня отойти в сторону и не приближаться, просто чтобы не пострадал, мало ли как оно пойдет, как подействует сила способности, что ниспошлет Апата для своего Хранителя.
- Послушай, Воланд, - ладонь девушки опустилась поверх запястья англичанина, мягко, но уверено снимая руку того со своего плеча, - мне, как девушке, невероятно льстит твое благородство и желание защитить, но, ты уж поверь, - с легкой полуулыбкой, пристально глядя в светлые, тревожные глаза напротив, Гримстоун покивала безропотно, убедительно, так как делала с намерением оказать желаемое ею воздействие на собеседника, у Лестрейда просто нет шансов сопротивляться чарам, - я из тех девушек, что, попадая в беду, способны самостоятельно с ней справиться. Как правило, - быстро добавив, австралийка вздрогнула от нагрянувшего на дверь очередного удара. Словно не по железу бился зверь, а по ее черепной коробке.
- Может быть, когда все закончится, ты пригласишь меня на ужин? Подумай о том, куда бы ты меня пригласил, – Ей не сложно было встать на мысочки и коснуться губами гладкой, выбритой щеки Воланда, внемлющего сказанному, - а сейчас отойди к другой стене и не выходи, пока я не позову тебя.
Оттолкнув от себя англичанина, девушка уже собиралась вернуться к намеченному курсу действий, как дверь, та самая истерзанная и стойкая, протяжно, мученически застонала под силой, вырывающей ту с петель. Что жалкий лист бумаги, оказалась сорвана и отброшена в сторону, как ничего не весящая ширма. Пуще прежнего во весь устрашающий рост предстал пред ними взвинченный зверь.
Целой гвардии сильнейших, храбрейших и достойнейших воинов Греции здесь, конечно же, сейчас очень ощутимо недоставало, чтобы устроить настоящую Калидонскую охоту на вепря. И прежде чем быть разорванной в клочья, чувствуя мощь Апаты, Холли произнесла:
- Разве так охотятся! Смотри, как надо.
Оглушенный этими словами, из далекого, мифического прошлого, вепрь дернулся в противоположную сторону от преследуемых, загнанных в угол молодых людей.
Что видел вепрь, затравленный уже однажды до смерти самыми отважными героями Эллады? Вновь те события давно минувших дней? Окружавших его и решительно настроенных Аталанту, Мелеагрома, спартанцев Кастора и Полидевка, всех остальных?
Или просто древнее ощущение страха, безнадеги и преддверия смерти заставили его извиваться, ударяясь о стены узкого коридора?
Холлидэй не знала, что видит, чувствует и переживает зверь, но ей было прекрасно известно, что долго это не продлится и дезориентированным Калидонский вепрь пробудет не долго.
Сделав неуверенных пару шагов назад, чтобы забрать сумку, девушка посмотрела на Воланда и кивнула в сторону выхода, мол, пора сваливать. Тем временем вепрь отступал, силясь найти выход, сбежать от того, что вмиг овладело им. Выступая в роли проводника божественной энергии, Холли с трудом смогла поднять с пола свою ношу, комната перед глазами расплывалась, ощущение дурноты неумолимо усиливалось.
- Он вернется, Воланд, обязательно вернется. Ты должен уйти.

Выступление на высшем уровне? Не смешно вот как-то даже, поскольку поводов для гордости не наблюдалось и совершенно точно Холли знала одно – расскажи она обо всем произошедшем, в самых что ни есть детальных подробностях, не опуская того, что наследный принц Англии, выступал всему происходящему живым свидетелем, то получила бы по шее. Причем смачно так, пусть и без прямого рукоприкладства. А что прикажите ей было делать, загнанной в угол, с зрителем под боком? Не по голове ж его бить надо было предварительно той арматурой или чем орудовал Воланд, дабы отдохнул немного и поспал, а не видел воочию все с первого ряда. Но как ни крути, оглушать англичанина, было уж совсем крайней степенью, о которой, как водится, приходится доводится подумать лишь погодя. По полной программе Гримстоун, насколько есть, настолько и облажалась. Двумя ногами прям встав в масло, но изгваздавшись по уши.
Да вот только одна лишь внятная мысль набат стучалась о виски: «Беннигтон меня убьет, как пить дать, убьет, если узнает», пока с трудом переставляла ноги следом за Воландом, силком ведущим Холлидэй на выход. Слишком много сил требовалось на то, чтобы поддерживать иллюзию, вспыхнувшую в разуме вепря. В который уже раз, девушка была по самый конкретный такой гроб жизни благодарна Честеру за то, что стал ее курировать на момент присоединения к Эгейнст, направившего молоденькую балерину прямым ходом в Национальную библиотеку Греции, обзаводиться читательским абонементом. Потому что знание порой такая сила, от которой зависит жизнь и, черт побери, в который уже раз Холл была готова в ножки низко поклониться лидеру группировки, за этот обязательный ликбез по мифическим событиям древнее некуда времен.
- Ничего особенного, - отбила Гримстоун вопрос, пробившийся к ней сквозь относительно небольшое расстояние, что может завязываться между двумя руками, так словно это случилось в миллиардах световых лет. Холли была уверена, сумбурным пониманием реальности, в том, что ответила с запозданием. Она шагала по стопам англичанина и не замечала поворотов, старых, выцветших плакатов на стенах, местами потрескавшейся штукатурки и невозмутимо закрытых дверей подсобных помещений.
По инерции Хранитель Апаты улыбнулась, когда Воланд, разряда обстановки ради, что-то сказал и вполоборота, посмотрев на нее, очевидно, смеялся. Она тоже засмеялась, немного погодя, когда, заприметив табличку, тусклой, блеклой лампочкой подсвеченную изнутри, мол, выход здесь, парочка, не искавшая, но нашедшая приключения, вышла на улицу. Шумным, жадным глотком девушка вдохнула свежий, остывающий в вечерней прохладе воздух. Немного неудачно, и чересчур прытко: Холл сухо закашлялась. Девушка, нахватавшись вековой пыли, закрывала тыльной стороной запястья лицо и отворачивалась, в попытках оправиться от этого невозможно удушающего приступа. И вот только, когда наконец-то удалось нормально вздохнуть, а в голове перестало гудеть, она и рассмеялась. Сипло так, далеко не серебристо, как из учили и как полагалось всякой незатейливой барышне в присутствии симпатичной особый голубых кровей, дабы понравиться, а так, словно выкурила ящик какой-нибудь травки.
- Знаешь что, - а ведь пальцы ее все еще сжимали ладонь молодого человека, все это время Холли держалась за него с особенной цепкостью, ведомая подсознательной опаской потерять на пути к отступлению. Так сказать, контакт затянулся. Расслабив руку, ощущая то, что та затекла, буквально задеревенела, Хранитель виновато поджала губы, извини, перестиховала.
- Ты вообще в порядке? – Спросила внятно балерина, оглядываясь назад в сторону запасного выхода, а ведь где-то там все еще оставался Носитель, там лежали истерзанные цветы, гудела в отдалении жизнь. Прима собирала комплименты и восторги, все собирались на вечеринку, праздновать открытие сезона, а Холлидэй, стояла здесь и коленки у нее подкашивались, а голова гудела. Вишенкой или своеобразным бонусом тянуло ушибленное плечо. Если к завтрашней репетиции под кожей растянется здоровенный кровоподтек, то быть беде – девушку просто вздернут криками и недовольствами. А дома мама, оправляющаяся от нападения на улице, отец на грани не то самоубийства, не то распродажи себя по органам. Гримстоун накрыла ладонями все еще стянутое сценическим гримом лицо. Проклятье.
Но было кое-что вот в данную минуту не менее важное и Холл испытывающим, изменившимся взглядом посмотрела на Воланда. Тот был не так прост, каковым хотел казаться.
- А настоящий джентльмен в курсе, что у мужа с женой не должно быть друг от друга никаких секретов? – Ее темные брови сдвинулись к переносице, а лицо, без тени смеха, стало сосредоточенным, - мой секрет ты знаешь, Воланд, а я твой нет. Разве это честно? – Холлидэй задумчиво покачнула головой, - ты, не то чтобы был сильно удивлен, встретив простым афинским вечером, после балетного спектакля, не кого-нибудь, а Калидонского вепря воплоти.
Ей приходилось превозмогать головную боль, усталость и подступающую дурноту, чтобы держаться, так сказать, молодцом. Ну или хотя бы просто, чтобы не раскинуться тут, прямиком на асфальте глухого переулка, безвольной морской звездой, которую часов двенадцать нельзя было бы кантовать.
- Учти. Если ты попробуешь мне соврать, я это почувствую сразу же.

В противовес тому, чтобы на свежем воздухе голова, захмелевшая безо всяких стимуляторов, не стремилась проясняться, а напротив принималась лишь старательнее болеть, некого было винить. За возможность использовать силы против тех же Носителей приходится платить, с условиями договора Холл была ознакомлена и согласилась с оными. Просто надо было потерпеть немного, взять паузу и отдохнуть. Только вот не до релаксации как-то совсем-совсем было, покуда зеленоглазая уроженка далекой, смутно сохранившейся в памяти, по обрывкам детских воспоминаний, Австралии, наблюдала с особым пристрастием за Лестрейдом.
Внутренний сигнал тревоги не подводил уже вот несколько замечательных лет и даже самый искусный врун не оставался незамеченным Гримстоун, она слишком много вокруг себя улавливала вибраций изо дня в день, чтобы упустить еще один. Люди даже ведь не замечают сколько на самом деле исторгают из себя вранья и даже самые честные, прямолинейные, эдакие правдорубы нет-нет, да и оказывались в невыгодном свете. Это, скорее был, не сопутствующий дар, а самое что ни есть настоящее проклятье, докучающее порой хуже десяти назойливых мук ранним утром в выходной летний день. И если Воланд решится соврать это лишь усугубит все, и без того ни в какие ворота не въезжающее ни на какой хромой кобыле, не то чтобы Холли сумела бы что-то сделать англичанину... по темени железкой не приложила же, а теперь уже как-то и вовсе не к месту причинение некоторых телесных повреждений. Просто неприятно будет, только и всего.
Нетерпеливо поджав губы, все так же смотря на юношу, девушка ждала ответа, фигурально прижав того к стенке и не давая шанса уйти от ответа. Конечно же, при любом раскладе и большой сноровке можно было бы найти лазейку и уйти от расспросов, и хоть Воланд, как уже казалось очевидным, был не так уж и прост, тот и не думал даже увиливать. Чего нельзя было сказать об изысканной с виду и очень хрупкой с того же ракурса балерине, удивившейся такому совпадению. То, что Хранителей боги Олимпа подыскивали себе повсеместно Холл знала, как дважды два, но как-то по чистой случайности ей не приходилось с отдельными их представителями сталкиваться. Вернее, они же ведь могли проходить каждый день мимо друг друга? Забирая почту из соседнего ящика, стоя в очереди за продуктами переговариваться о повышении цен, садясь на соседние места в автобусе, извинялись за неудобства. Покупая одну и ту же газету и придерживая дверь на выходе, здоровались кивком головы. Об этом не распространялись, а девушка была лишена чувства неуместной паранойи: вглядываться во всех незнакомцев и подозревать тех в верной службе кому-то там с высокой горы. И вот стояла напротив адепта самого Диониса. Отлично, значить уговаривать его на какое-то время забыть произошедшее не имеет никакого резона, дабы избежать возможной огласки. Тем много лучше, силы поберечь следовало, хотя бы для того, чтобы добраться до дома. После банкета, куда Гримстоун не имела права не явиться.
Напряжение поубавилось и Холли почувствовала, как расслабились ее скованные плечи. Смена настроения, не могла не быть заметной и на нее прехорошеньком лице. Перестав хмуриться, девушка улыбнулась уголками губ, незатейливо переспросив:
- Вино в воду? Это круто, - усмешка Гримстоун относилась вовсе не к тому, что она сочла данную технику хоть сколько-то бесполезной, в конце концов ей ли не знать, что первые из освоенных, зачастую, самые элементарные. Вопрос времени и практики, за чем-то, на базовый взгляд непригодным, может скрываться что-то истинно уникальное. Но даже сходу Холл знала, кто бы пришел в восторг, окажись в его власти обращать воду в вино. Не просыхал бы, как пить дать.
- Аты, - не моргнув и глазом, даже без секунды на подумать, моментально соврала балерина, - я Хранитель Аты. Тебя, наверное, твои потеряли. Десять минут уже точно прошло...
То, как близок оказался Воланд в своей догадке насторожило девушку и она, вполне рационально, решила подстраховаться, не договаривая правды. Уличить во лжи адепта Апаты было крайне непросто, тем более, что обман, озвучиваемый ею, всегда без исключений принимался за чистую монету. Это было подло, но Холли не задумалась над этим. И далее, чтобы не заострять внимание в ожидании реакции, девушка потянула руку за сумкой, заброшенной на плечо англичанина. Скрипнул замок и на поверхность Гримстоун извлекла лишь немного початую бутылку воды. Поболтав оной перед собой, она подбросила пластик в сторону парня.
- Я бы не отказалась выпить немного, иначе вернуться туда по собственной воле не смогу, - она скосила взгляд в сторону двери из которой они благополучно выбрались на улицу, - пирушка сливок общества, любителей искусства и прочего, обязывает присутствовать.
Девушка помолчала пару мгновений, улавливая звук проезжающих в нескольких домах от оперы машин, чье передвижение сопровождали синены. Не за принцем ли уже едут ночью с фонарем?
- Файер или Сильвер? – Задав вопрос о принадлежности к двум оставшимся группировкам, помимо той, в которой лично состояла, Холлидэй ощутила усиливающееся давление в области висков. Если на ребят от Лоренс Стерн девушке было более-менее не важно, то вот от людей Кестлера можно было ожидать проблем. Даже если не от самого Воланда, то от тех, кому он может передать о Гримстоун информацию.

В общем и целом, Холли весьма и весьма абстрактно, прям как в галерее имени современного искусства, представляла, чем будет прикрывать вероятное опоздание к началу банкета. Там легкая, словно перышко, случайно оброненное пролетавшим над грешной землей ангела, тонкая, как травинка, с ровно расправленными плечами, она должна была в обязательном порядке присутствовать. Улыбаться красиво и трогательно, поддерживать те беседы, в которых требуются ее робкие взгляды из-под полуопущенных ресниц, но никак не слова и собственное мнение. Она лишь товар, за удовольствие любоваться которым потенциальные инвесторы балетных постановок будут выписывать увесистые чеки, иногда не ради шедевра и таланта, порой рассчитывая на ответную любезность. Не первая и не последняя в своем роде, но чем-то определенно выделяющаяся, что за ее остро отточенный локоть так крепко хватался руководитель труппы и зло шептал на ухо, мол, будь любезней и тот или этот богатей сделает из тебя новую Приму. И артистка балета подыгрывала, когда ей то велели делать. После пережитой встряски, что преподнес этот вечер, Гримстоун не представляла, как будет утонченно манерничать, изображая из себя нечто изысканное, заслуживающее баснословных сумм. Точнее, она-то, конечно, пойдет сейчас в здание театра, вольется в образ и все пройдет по высшему разряду, но вот от тяги подобрать пачку и восвояси скрыться, деваться практически некуда было. Может быть, во внутреннем кармане сумки еще осталась хоть одна таблетка от головной боли? Плечу та бы тоже не помешала.
В полупотемках вспышкой блеснул прямо перед глазами дисплей смартфона Воланда, демонстрировавшего австралийке масштаб возможных проблем со стороны высокородной семьи. Прищурившись от света и впечатлившись, девушка покивала, ее самую совершенно точно не ищут. Родители, предпочитавшие не подходить дома к окнам, теперь постоянно зашторенным, в курсе где и до которого часа пробудет их старшая дочка. Да и, признаться, порой любое место эфемерно казалось значительно безопаснее, нежели в то, что принято считать абсолютно защищенным и неприступным, как крепость только немного скромнее. Холлидэй улыбнулась, рассматривая англичанина, для кого случившееся также точно, как и для нее отошло на второй план, а может и куда подальше. Он, вне всяких сомнений, был столь же непрост, как и сама Гримстоун. А затем принц Лестрейд подал вино. Холли, как натуральному чуду, изумилась такой виртуозности, но сходу не поверила в то, что это был не какой-нибудь фокус.
С настороженностью приблизив к лицу бутылку, чье содержимое удало потемнело, балерина легонько принюхалась, пахло – в самом деле! – настоящим вином. Темно-зеленый взор Холли потрясенно округлился до двух таких хороших разменных монет, и она как-то ну очень даже по-другому взглянула на Воланда. Не как на смазливого паренька голубых кровей, но как на человека... равного себе. Нет, не в плане, что он поднялся на ступень выше или она приподнялась на мысочках до его статуса, но как на кого-то простого, очень смертного, но тоже Хранителя. С потенциальным уважением.
- С крепостью ты не поскупился, - отметила с ухмылкой Гримстоун, оценив по одному только флеру, что, переборщив с напитком, она уже ноги точно не умеет переставлять. Все что говорила балерина сопровождалось прямым взглядом в глаза собеседника, и лишь иногда в попытках перехватить ответный сигнал, когда тот смотрел по сторонам. Холл не умела по-другому общаться с теми, кто волей-неволей оказывался ей симпатичен, а уж чего скромничать, Воланд проявил себя более чем достойно за каких-то... минут двадцать или полчаса? Вау! Рекорд очарования или дело в винном Покровителе?
Холлидэй уже хотела сделать глоток неожиданно поданного вина, как отстранила бутылку от себя и покосилась в сторону величественного здания Национальной оперы Греции. Представив, даже не на минуточку, а на секундочку, что на торжественном фуршете будет кто-то вроде английского принца, с которым посчастливилось познакомиться при весьма неординарных обстоятельствах, девушка оценила перспективу. Дернув плечом, она отреагировала довольно-таки бодро, ведь уже хотелось смочить горло.
- Для принцев все дороги открыты, - любезно улыбнулась девушка и игриво повела изгибом тонкой брови, в ответ на подмигивание. Неужели ему в рядовых обстоятельствах не наскучило слоняться по подобным мероприятиям, где под стать статусу надлежит светиться?
Снова из кармана Воланда показался телефон и, уклонившись от подслушивания семейных терок, Холли, все еще удерживая открытую бутылку в одной руке, второй взялась шурудить опять же в сумке. Заветная таблетка от мигрени нашлась спешно и была отправлена в рот и наконец-то торжественно запита вином, от которого аж перед глазами все ненадолго, но очень томно поплыло. Тихонько охнув в ладонь, балерина крепко носом втянула воздух и, недолго думая, приложилась к горлышку еще парой коротких и быстрых глотков.
Натужно сглотнув жидкость, чтобы ответить, на опережение Холл отрицательно помахала свободной рукой:
- Можешь даже об этом не волноваться, - она оценивающим взглядом-калькулятором окинула англичанина. Мистера Лестрейда пропустят на банкет в любом дресс-коде, что уж говорить про дорогие джинсы и ничуть не бюджетные кроссовки, - всем будет видеться на тебе самый настоящий фрак, даже если ты в тоге. Насколько мне известно, гость подобного уровня будет в новинку, так что будь готов к атаке нашего директора труппы, - проследив за тем, как Воланд подрезал у нее бутылку, девушка усмехнулась, особо пристально всматриваясь в то, как молодой человек пьет, - А ну как ты, настолько проникся балетом, что пожелаешь внести, так сказать, скромную сумму на развитие балетного промысла Греции. Инвестиции и все, эм.. такое...
Винишко в туго скрученный на макушке пучок из волос ударило? Не иначе, с чего бы еще так таращиться на парня. Засмотревшись, Холлидэй не сразу протянула руку обратно за бутылкой. По щекам ее проступал легкого хмеля румянец.
- Этому столику больше не наливать. Пойдем, тогда, по дороге расскажу, - закрутив крышку на бутылке, балерина направилась вдоль здания, обходя то с противоположной стороны, - группировки. В Афинах и всей Греции их всего три: Эгейнст, Фаер и Сильвер, они, знаешь, не совсем в мире и дружбе сосуществуют. Цель-то она одна у всех и весьма заветная, а желающих пруд-пруди... ты совсем не в курсе происходящего? – Сведя брови на переносице, девушка свернула за угол к черному входу для артистов, где несколько балерин стояли и торопливо смолили тонкие сигареты. Холли замолчала резко. Знакомые оглядели как под микроскопом спутника Гримстоун. Под сегодняшнее выступление Холл выделили небольшую собственную гримерку, куда она и затолкала, под шумок Воланда. От оправданий о том, что она кого-то к себе водила уже так и так не отмыться.
Закрыв за собой дверь в каморку, Холлидэй нетерпеливо поинтересовалась:
- Как давно ты Хранитель? Неужели никто не потрудился тебе ничего объяснить, из-за чего весь сыр-бор? - она бросила сумку на пол у трюмо перед круглым зеркалом, окантованным круглыми матовыми лампами.

Так уж повелось, что Холли было в разы предпочтительней оказываться именно на сцене в центре общественного внимания, но никак не за пределами оной. Все, что удалялось от границ помостов вызывало в девушке дикую, эдакую кипучую жажду кровавой и беспощадной расправы во имя истребления на корню всех сплетников, что хуже вируса распространяли в приближенных к балерине кругах всякую ересь. Очевидно, что единственная причина, по которой никто не был в труппе осведомлен относительно того, что произошло не так давно с миссис Гримстоун, являлась та, что семья не обратилась за необходимой помощью ни в скорую, ни подав заявление в органы правоохраны. В противном случае всяких разговоров было бы ни счесть и в без того безвыходном положении стало бы и вовсе невмоготу. Но вместо того, чтобы отдать близких и все проблемы на растерзание коршунам, Холлидэй теперь будет собирать и бережно коллекционировать взгляды, демонстративно отказываясь слышать шепотки за спиной. Кого это она водила к себе в гримерку? Хуже станет только если вскроется личность сопровождающего, а это более чем реально. Последуют проблемы, в числе которых будет беседа с глазу на глаз с художественным руководителем, не обладая и толикой от дара прорицания, австралийка уже назубок знала все, о чем ей будут полоскать мозг.
В зеркале, перед которым склонившись, девушка изучала собственное лицо, тревожно подумывая о том, что, вероятно, где-то поблизости все еще может находиться Носитель, возможно, в бессознательном состоянии, что было на пользу ненароком столкнувшимся адептам. Холл не представляла начисто, что надо будет делать, заявить явно нежеланный гость прямо на вечеринку, что проходит в фешенебельном ресторане напротив, арендованном на весь вечер дирекцией Национальной оперы. И, откровенно говоря, думать об этом не было ни малейшего желания, но маленькой назойливо-тоненькой жилкой мыслишка нет-нет, да и пробивалась среди прочих верениц дум. Скосив каре-зеленый взгляд, сквозь стекло и нанесенную и его изнанки амальгаму, Гримстоун могла видеть, как усаживается на крошечную тахту англичанин, устало запрокидывая голову к стене. Ей, теперь держащейся на ногах чисто по принципу велосипеда, что движется лишь на ходу, а после остановки неизменно падает за просто так очень хотелось бы вот так же точно, с относительным комфортом перевести дух.
- Значит, - коротко резюмировала австралийка, - какой-то наставник у тебя все-таки имеется? – Серьезный ее взгляд продолжал смотреть на зеркального двойника Воланда, - и ты путешествовал в другое измерение? Неплохой послужной список, - покачнув головой Гримстоун, наконец-то, дав ногам немного отдыха, присела на самый край пуфика, плотно сводя крест-накрест щиколотки.
Бегло осмотрев столик с косметикой и прочими атрибутами, что при умелом использовании составляли неизменную часть понимания современной красоты, взялась за дело. Пыльные следы быстро исчезли с лица, обнажая смуглую кожу из-под слоя маскирующего крема посредством нескольких капель мицеллярной воды и далее по отработанной выверенной схеме, Холли не было нужды контролировать действия, направленные для создания легкого, освежающего, но вечернего макияжа. Это никак не мешало ей говорит, посвящая Лестрейда в курс всех дел:
- Можно сказать, что так, - она, замерев на пару секунд с ватным диском в руке, покачнула головой из стороны в сторону и продолжила, - богам там, - указательный палец показывает вверх на потолок, но совсем не оный подразумевая, - немного тошно друг на друга столько лет смотреть, вот и чудят. Оставляют повсюду талисманы, ждут пока кто-то вроде нас найдет, тем самым вербуя себе место в числе марафонцев на гордое звание победителя Олимпийских игр. Чтобы жизнь медом не казалась тут и там шастают вот такие рогатые, копытные и иже с ними существа. Встречаются еще Охотники, тоже проблемные ребята. В общем и целом, тот, кто сумеет выжить, то есть выиграть это мероприятие, получит возможность реализовать сокровенную мечту. Такой вот приз, - закончив тараторить, Холл махнула по скулам широкой кистью, растушевывая полупрозрачные румяна. – Эй, и не налегай на вино, - обернувшись и ткнув основанием ручки кисточки в сторону парня, - если еще наш недавний знакомый все еще поблизости, то ясность ума не повредит.
Закончив макияж, девушка поднялась с места, распутывая завязки на болеро таком же пыльном, как и она сама, выбравшись из той кладовки. Времени на беготню до душевой не оставалось так или иначе. Вопросительно посмотрев на молодого и взлохмаченного англичанина, Гримстоун тихо кашлянула в кулак и опустила взгляд, делая вид, что очень сосредоточена на том, чтобы снять гетры.
- За дверь выставлять не буду, но ты не мог бы отвернуться хотя бы?
Убедишь, что просьба исполнена Холли опережая сборы пожарной бригады перемахнула из тренировочного в образа в коктейльный наряд, дополняя ансамбль парой туфель. Она не помалкивала все это время, а рассказывала:
- Когда я нашла свой талисман, вряд ли бы мне удалось освоить хоть одну технику, если бы не Честер, - помолчав коротко в процессе сборов, девушка добавила, - можно сказать, что он для меня как наставник, а еще он лидер Эгейнст. Как ты понимаешь, сопоставив одно с другим, я отношусь к этой группировке. Во всех остальных тоже не дураки собрались и там, действительно, могут встречаться очень крутые ребята, все безоговорочно хотят победить в Играх.
И мне до недавнего момента, признаться, было все-равно, кто победит,- прикрывшись борьбой с молнией вдоль линии позвоночника тянущейся, девушка притихла, анализируя те неприятные перемены, за которыми заветное желание для нее уже нисколько не похоже на балетный триумф планетарного масштаба. Окидывая себя взглядом в зеркале Холлидэй обернулась, к Воланду.
- Так, - вдохнув полной грудь воздух, она волнительно улыбнулась, оправляя ладонями легкую ткань подола, - как я выгляжу?
look

Отредактировано Holliday Grimstone (19.07.2016 19:54:38)