Холодный ворот кожаной куртки, который еще вчера был свободным, сейчас давит, словно роковая петля, перекрывая доступ к кислороду. Чужая верхняя одежда, честно снятая с трупа, что попался под ноги, неудобна настолько, насколько это вообще возможно. Любимые конверсы жмут, как злые кандалы; голова болит и спину ломит. Тее требуется несколько долгих секунд, которые тянутся целую вечность, чтобы заставить себя поднять тяжелые веки. Приложив немало усилий, норвежка распахивает темные глаза, обрамленные длинными ресницами, и находит себя в кромешной темноте. Тут сыро и холодно, жестко, пахнет затхлостью и плесенью. Собравшись с силами, Тея переворачивается на лопатки. Дьявол, ни черта не видно. Мгла. Беспросветный мрак. Хансен лежит в такой позе несколько минут и вдруг понимает, что тьма медленно, но верно рассеивается, и потолок над ней приобретает смутные очертания. Тея поворачивает голову и справа находит покрытые мягким темно-зеленым мхом каменные стены, слева тоже. Стало быть, она в пещере. Что ж, все могло быть куда хуже.
На сжатом выдохе она поднимается, садится. Спутанные черные волосы настойчиво лезут в лицо, не дают покоя щекам и приоткрытым губам; нервным движением Тея убирает вихры назад, чтобы не душили и не беспокоили, но они слишком длинны, слишком спутаны и непослушны – своевольности им, похоже, не занимать под стать своей хозяйке.
Сзади слышится шорох; Тея настораживается, вытягивается, пытаясь уловить  незримую опасность. Норвежка, закусив нижнюю губу, медленно оборачивается – и не видит ничего. Но тьма здесь, в царстве мертвых, не тетка. Нужно уходить на свет. Вряд ли там будет меньше врагов, но они зримы – справиться легче.
Осторожно и тихо, стараясь не провоцировать мироздание на очередные подлянки, Хансен поднимается на ноги. Ее шатает, в глазах прыгают неприятные пятна, а ноги тяжелые, словно свинцом налитые, да и голова тоже.
Сжав зубы, в очередной раз собравшись с силами, она делает шаг навстречу редким просветам. Спустя несколько сотен метров двуликая оказывается на улице и сразу вдыхает полной грудью воздух, пропитанный холодом, сыростью и недружелюбием, а еще, кажется, кровью. Тея хмурится, разглядывая окружающее пространство. Перед ней большое поле, необъятное. Оно напоминает о Родине – о неповторимой Норвегии: там тоже много прохладных лугов, вечно зеленых пустырей, лесов и необузданных рек.
Но сейчас она не в Норвегии, а в злоебучем царстве мертвых.
Она выходит вперед, оглядывается. Под ноги попадается труп, и Тея, не испытывая угрызений совести, садится на корточки, переворачивает мертвеца и принимается шарить по чужим карманам. О, сигареты, две упаковки печенья, шоколадные батончики. Забросив никотиновую подругу в рот, она подкуривается и намного смелее ступает вперед.
― Кто здесь? ― доносится мужской голос со спины. Тея не спешит поворачиваться – так и стоит, курит, вглядываясь вперед – в одинокое дерево посреди поля.
Проходит минута, не меньше, прежде чем Тея отвечает:
― Я здесь, ― норвежка поворачивается, смотрит на хранителя, курит и молчит. Первый живой человек на сегодня. Не последний ли?

Сигарета дымится, равнодушные серые клубы уходит вверх – к такому же серому небу – и там растворяются, подхватываемые сильными порывами недружелюбного ветра. Тея, в очередной раз лениво вдохнув дым, поднимает голову и исподлобья смотрит на мужчину. Он хорошо сложен, крепок и явно физически подкован к подобным испытаниям – в отличие от Теи, которая худа, бледна и совсем не подготовлена к бегу, к прыжкам или к полетам. Впрочем, не стоит списывать ее со счетов – у норвежки в карманах прячутся козыри поинтереснее.
Она молчит еще несколько мгновений, разглядывает мужчину, цепляется темным взглядом за детали, изучает. Хансен как будто по внешнему виду пытается определить, стоит остаться с ним или лучше пойти собственной дорогой. Но интуиция молчит. Тея закусывает нижнюю губу и приходит к выводу, что человек перед ней не враг. Другом его тоже вряд ли можно назвать. Знакомый. Встречный. Коллега? Товарищ по несчастью.
Зажав дымящуюся сигарету между зубами, норвежка оглядывается по сторонам. Ее черные волосы с едва заметной серебристой проседью развеваются на ветру, шерстятся и  путаются. Пожалуй, после возвращения домой легче будет обрить себя налысо, чем расчесаться.
― Мне ничего неизвестно, ― предельно честно отвечает двуликая, поворачиваясь в сторону детектива. ― Я даже не знала, что это поле Деметры.
Это правда. Тея перед собой видит обычное поле – такое, каких много в Норвегии, например. Так почему человек перед ней уверен, что это поле принадлежит Деметре? В конце концов, они находятся в царстве мертвых, в царстве Аида, а этот малый крайне брезгливо относится к собственным владениям. Разве он позволил бы Деметре или другим Богам приложить руку к тому, что принадлежит исключительно ему? Если так, то у Аида, наверное, не было выбора. С Зевсом шутки плохи. Ох, вот, наверное, сейчас сердится повелитель мертвых.
Помимо этого, норвежка приходит к еще одному выводу: человек перед ней обладает какими-то знаниями или невероятной интуицией. Есть, конечно, еще вариант: он наткнулся по пути на указатель «поле Деметры», но это вряд ли.
Знающий человек – это всегда хорошо. Тея любит умных людей.
― Я вышла сюда из пещеры, где ночевала. На пути мне попалось нечто странное, ― хрипит Тея, а потом поворачивается вбок, демонстрируя обожженный рукав черной кожаной куртки. Обожженный? Он как будто расплавился! ― Эту куртку я сняла с трупа. И труп весь был обожжен, ― она хмурится, ― или расплавлен, как этот рукав.
Как будто мертвеца облили кислотой.
Со спины вдруг доносится подозрительный шум – словно большая птица разрезает крыльями воздух. Тея быстро оглядывается и видит вдали одинокое дерево. И – о чудо! Возле него приземляется настоящий, мать его, дракон. Он садится на землю, внимательно оглядывает окрестности и замирает, когда натыкается взглядом на незваных гостей.
― Твою мать, ― тихо хрипит Тея, не в силах отвести взгляда от рептилии. Она инстинктивно делает шаг назад, вставая плечом к плечу к детективу.
Хорошо, что между ящерицей и людьми не меньше километра. Впрочем, что для дракона – километр? Три взмаха крыльями. А вдруг он не будет нападать?

― Ага, ― флегматично фыркает Тея. И хоть ответ выражает согласие, но интонация, взгляд и прочие жесты говорят о другом – о сарказме. Норвежка, конечно, не собирается бросать курить – ни сегодня, ни завтра, никогда. Ей нравится эта привычка. Ей нравится запах дыма, вкус табака и чувство, когда вышеназванный дым путешествует по организму: с языка и к легким, потом обратно. Причудливые клубы серого дыма, что срываются с губ, расслабляют, погружают в собственные мысли и помогают привести их в порядок. Двуликой, которая привыкла к спокойствию и к холодности, к скептицизму и к флегматичности, курение помогает оставаться собой. Особенно вредная привычка стала актуальна в невыносимо жаркой Греции, где асфальт буквально плавится под ногами. Тея не любит солнце – ей куда ближе пасмурная погода; она не любит рассыпчатый белый песок и синее море – бесконечные темно-зеленые поля, луга и леса с блестящими в редких лучах солнца ручьями куда привлекательнее. И прохладнее. И почему-то именно сигареты помогают пережить духоту, вспомнить о родных местах и не сойти с ума. Наверное, именно поэтому Хансен не слишком расстроилась, когда вышла из комнаты и попала в царство мертвых. Тут не жарко. Тут прохладно и можно дышать полной грудью. Тут не нужно искать тень и прятаться в магазинах с кондиционерами. Тут хорошо, а к безобразным трупам, что валяются на каждом шагу, можно привыкнуть.
Но сигарету все же приходится выкинуть на сырую промозглую землю и потушить носком пыльного кроссовка – никотиновая подруга подошла к ожидаемому концу. Тея, сделав это, вновь смотрит на детектива – тот, присев возле трупа на колени, начинает детальное изучение тела. Норвежке не очень приятно наблюдать за действом, и все же глаз она не отводит, головы не отворачивает: Тея тоже хочет быть в курсе того, что случилось с бедолагой. Не для того, чтобы пожалеть мертвеца, а чтобы избежать его участи.
― Зашибись, ― хрипло откликается Тея, ― если что – сдохнем быстро. Первая хорошая новость на сегодня, ― ее губы трогает невольная усмешка.
Кстати, о новостях – плохих в том числе.
Дракон появляется быстро и застает врасплох; Тея, глядя на огромную крылатую животину, машинально отходит на несколько шагов назад и натыкается спиной на хранителя. Преграда в виде мужчины заставляет норвежку прийти в себя и собраться с мыслями.
Джон тем временем принимается излагать план действий.
― Блин, чувак, ― перебивает она его на словах о том, что дракон что-то охраняет, ― ты же не собираешься проверять, что именно? Валим отсюда.
Тея не отличается любопытством. К тому же она не любит производить лишних действий. Если есть легкий и быстрый способ оказаться в безопасности, то двуликая выберет его. Именно поэтому Тея, ступая за хранителем, пытается идти как можно тише и незаметнее – благо, врожденная худоба позволяет.
Но дракона, который охраняет поле несколько сотен лет, так просто не проведешь. Он реагирует не на движение, а на запах крови и страха. Рептилия поворачивает голову в сторону незваных гостей, его желтые глаза с ромбовидными зрачками вонзаются в хранителя и двуликую. Тея, чувствуя на себе чужой взгляд, поворачивает голову и встречается с драконом глазами.
― Хьюстон, у нас проблемы. Дракон нас заметил, ― шепчет Тея.
Дракон в ответ поднимает в воздух и приземляется в двадцати метрах от гостей. Он не нападает – выжидает как будто, давая противникам возможность сделать первый ход. Не найдя ничего лучше, норвежка замахивается; худой кулак врезается в сухую землю под ногами. Первые десять секунд ничего не происходит, но потом земля как будто начинает вибрировать. Вибрация перерастает в небольшое землетрясение прямо под драконом.
Тея, сжав зубы, поворачивает голову и блестящими глазами смотрит на Джона. Что дальше будем делать?

Отредактировано Thea Hansen (04.06.2016 13:49:02)

[audio]http://pleer.com/tracks/5795045Jupa[/audio]

Боль наступает не сразу, она, словно злой умный хищник, выжидает. Секунда, две, три, пять, десять – все еще ничего. Тея тяжело опускает голову и смотрит на правую ладонь, сжимает ее в кулак, проверяет – авось пронесет? Костяшки разбиты в кровь – вязкие темно-красные капли стекают на землю, оседают на худой безжизненной траве. Пальцы испачканы сырым коричневым песком, неизвестной пыльцой и остатками сухих листьев. Тем временем земля под ногами начинает трещать, бесноваться, в буквальном смысле расходиться по швам; норвежка быстро поднимает голову и вглядывается в дракона, который теряется из-за творящегося вокруг мракобесия. Ящер явно не понимает, что происходит с его родным полем, но осознает, кто посмел нарушить вековое спокойствие. Вот они – два человека на другом конце необъятного темно-зеленого луга, но до них сейчас так просто не добраться.
Однако дракон не собирается сдаваться так просто – те, кто посмел нарушить его покой, поплатятся за это. Рано или поздно.
Дракон взмывает в воздух, провожаемый угрюмым взглядом Теи. Двуликая понимает, что именно сейчас, когда ящер занят спасением собственного хвоста, нужно сматывать удочки. Хранитель это понимает тоже, поэтому решительно подталкивает норвежку вперед и та, не говоря ни слова, срывается на бег. С первым шагом боль – адская, мучительная и невыносимая – пронзает руку. Тея до скрипа сжимает зубы, стискивает кулаки, но не произносит ни звука. В конце концов, только нытья сейчас не хватало. А боль, горящая в правом запястье, как будто подхватывается бешеным безводным ураганом и стремительным огнем разлетается по телу. Теперь даже голова болит так, словно чья-то невидимая рука вбивает в виски ржавые гвозди. В глазах плывет, ноги подкашиваются, колени дрожат. Тея пытается прийти в себя, нормализовав в первую очередь дыхание. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Унять режущую боль получается паршиво, конечно, да и ноги еще ватные, но норвежка хотя бы способна ясно мыслить.
И вдруг двуликая слышит…. точнее, не слышит того, что должна слышать – шагов позади. Тея останавливается, разворачивается и, поджав губы, смотрит на детектива. Кажется, пробежка далась ему ничуть не легче, чем Тее.
Что ж, у каждого свои недостатки.
― Хреново выглядишь, ― хрипит она, глядя то на хранителя, то на дракона.
― Отвлеки его... всеми богами Олимпа молю тебя... я знаю что делаю, мы сможем спастись, ― на сжатом выдохе говорит Джон. За неимением других вариантов Тея коротко кивает, поворачивается к детективу спиной и вглядывается в парящего дракона. Константин тем временем уходит и прячется за ближайшим деревом.
Норвежке остается надеяться, что он действительно знает, что делает.
Воспользовавшись полуминутной форой, Тея стаскивает с себя кожаную куртку и неловко наматывает ее на кровоточащий кулак на манер боксерской перчатки. Хансен совсем не хочет сломать руку в очередной попытке устроить землетрясение. Сделав это, Тея ждет, когда ящер подлетит на необходимую дистанцию. Дракон совсем близко, и у норвежки сжимается все внутри. Блять, какой он большой, злой и голодный.
Один щелчок огромной пасти и, прощай, Тея Хансен.
Впрочем, норвежка еще повоюет.
Дракон изрыгает огонь; Тея замахивается и снова ударяет рукой в землю, но теперь не кулаком, а ладонью. Она замирает в такой позе, жмурит глаза и сжимает зубы. Через несколько мгновений из разбитой земли в буквальном смысле вырастает гора. Быстро. Эта гора острым пиком ударяет ошалевшего дракона в пасть, и тот отлетает назад.
Тея дышит тяжело, чувствуя на языке металлический вкус крови. Она чувствует, что еще два-три таких фокуса, и сил не останется совсем. И очень, черт возьми, вовремя приходит на помощь Джон, точнее – его сова. Красивая птица манерно и ловко пикирует в воздухе, мастерски уходит от ударов дракона и в итоге вырывает ему глаза.
Так тебе и надо, чешуйчатый сукин сын.
― Щас, ― мгновенно откликается Тея на призыв бежать. На тяжком выдохе она срывается с места, подбегает к хранителю, встречается с ним настороженным  взглядом, но тут же ее глаза расширяются от удивления: Тея заглядывает за плечо Джона и видит туман. Неестественный: слишком густой, слишком быстрый. Стихия ловко обходит кустарники и деревья, направляясь к Джону и Тее, загоняя их обратно в злые лапы дракона. ― Ну что за пиздец, ― уныло взвывает она, всматриваясь в стихию.
И тут в голову, подобно удару молнии, приходит идея.
― Пошли вниз, ― Тея кивает в расщелины между землей. ― Хуже уже не будет, а от тумана точно избавимся.

Отредактировано Thea Hansen (12.06.2016 12:06:40)

Туман наступает, он окружает, отрезает пути к отступлению. Тея приподнимает голову, впивается в недружелюбную стихию взглядом и видит, как она решительно касается когтистых крыльев дракона. Рептилия не сразу понимает, что происходит, но спустя дюжину секунд вдруг разражается чудовищным воплем – визжит так, что, пожалуй, все мертвецы слышат и просыпаются. Крик душераздирающий, просто невыносимый, и норвежка неосознанно сочувствует дракону, впрочем, сразу все эмоции отходят на задний план: двуликая понимает, что в первую очередь нужно беспокоиться о себе, а не о ящере. Дракон сможет о себе позаботиться. А кто позаботится о Тее и Джоне?
Предложение ринуться вниз, в расщелины между землей, приходится очень кстати. В подземелье до них не доберется туман. Дракон тоже – просто тупо не пролезет. И Тея, дождавшись немого согласия хранителя, коротко ему кивает, мол, решено.
На сжатом выдохе она спрыгивает в одну из наиболее безобидных расщелин. Сердце колотится так, что, кажется, сейчас выпрыгнет из грудной клетки. Пульс панически барабанит в висках, заглушая все посторонние звуки – даже вопли дракона. Руки трясутся, колени дрожат. И все же Хансен интуитивно чувствует, что приняла правильное решение. Останься они там, наверху, и шансы на выживание свелись бы к нулю. И здесь, под землей, у них есть возможность выбраться из этого дерьма если и не целыми, то хотя бы живыми.
Впрочем, с выводами Тея явно поспешила.
Она летит недолго, видит над собой Константина и великолепную белую птицу, которая ни на метр не отступает от своего хозяина. Оберегает. Норвежка опускает голову вниз, щурится и с ужасом обнаруживает под собой блестящую водную гладь.
Блять! Ей нельзя в воду, никак нельзя. Посейдон, ненавидящий Кекропса – вечного покровителя Теи – навсегда проклял двуликую. Водная стихия ненавидит Хансен всеми фибрами этих своих частиц. Стоит норвежке попить воды – и обязательно поперхнется, подавится, хорошо, если не захлебнется насмерть. Стоит ей принять душ, и кипяток обдаст худое тело с головы и до блядских ног. Что уж говорить о том, что однажды Тея едва не утонула в неглубокой, на первый взгляд совсем безобидной, луже…
У двуликой  есть несколько секунд, чтобы сообразить, что делать. Идеи, как это всегда бывает по закону подлости, отказываются приходить в голову. Норвежка, так ничего и не придумав, звучно плюхается в воду и беспомощно уходит на дно.
Плавать она, конечно, не умеет – куда там, с этой стихийной ненавистью. Фактически Тея даже не способна рефлекторно перебирать руками и ногами, потому что вода как будто сдавливает тело, обездвиживает. Сделать долгожданный вдох Хансен тоже не в состоянии. И холодно, черт возьми, как же дьявольски холодно! Тело сводит.
Она чувствует себя запертой в клетке, из которой нет возможности выбраться.
И на поверхность воды Хансен, конечно, не всплывает.

меня всё дальше уносило
но услыхав твоё держись
я ухватился что есть силы
за жизнь

Сделать долгожданный вдох все еще не получается – легкие наполняются не спасительным кислородом, а холодной и вязкой, тягучей, липкой, словно тина, водой. Губительной. Тея честно пытается двигать руками, ногами, да хоть чем-нибудь – и не может. Раздражает неимоверно. Почему-то норвежка совсем не боится, а именно злится на собственную беспомощность. Она ненавидит чувствовать себя бессильной, господи, кто бы знал, как она это ненавидит. Но ненавистью делу не поможешь, и двуликая продолжает стремительно уходить на дно, не в силах противостоять враждебной стихии. 
Что же, Посейдон, твоя взяла. Кажется, ты победил.
Глаза непроизвольно закрываются под гнетом какой-то необъяснимой тяжести. Веки, словно свинцом налитые, губы синеют, пальцы холодеют. Тея еще пытается бороться, но это происходит где-то на подсознании. С едва приоткрытого рта срываются полупрозрачные пузыри, вздымаются, рвутся, но поднимаются на поверхность. Головой, которая работает еле-еле, норвежка понимает, что эти пузыри – единственная надежда на выживание. Так она сможет обрисовать хранителю собственное бедственное местоположение.
Кто бы мог подумать, что Тея так будет держаться, хвататься, цепляться за жизнь. На протяжении двадцати двух лет норвежка честно считала, что когда льдистое дыхание Смерти коснется затылка, Хансен смело повернется, встретится с костлявой старухой в черной хламиде лицом к лицу и ухмыльнется, мол, давно не виделись, я заждалась. Но все случилось в точности до наоборот. И все же, пожалуй, Тея не боится Смерти.  Хансен дьявольски злится. Разве утопление – достойная кончина? Черта с два!
Но бороться очень сложно, невозможно почти, когда дышать нечем.
От нехватки кислорода в первую очередь отключается мозг – Тея теряет сознание, теряет себя. Кажется, она чувствует, как острые лопатки касаются костлявого дна.  Потом чьи-то сильные руки хватают за плечи, выволакивают на шершавую землю. Норвежка все чувствует, но слишком странно. Она словно бесплотным духом витает сверху и наблюдает за действиями, находясь за прозрачным, но очень толстым стеклом.
А потом – раз! – и стекло дает трещину. Спустя несколько мгновений оно и вовсе разбивается, мелкими осколками разлетается в разные стороны, а Тея наконец делает долгожданный вдох. Она срывается с места, резко поднимается на локтях и случайно ударяет собственным лбом лоб детектива, который все это время нависал на ней.
Боль приходит не сразу, осознание оной доходит и того дольше. Первым делом норвежка неловко поворачивается на бок, пытаясь откашляться. Отпускает. Двуликая приводит в норму в хлам сбитое дыхание, бешеное сердцебиение, разбежавшиеся мысли. Она садится, упираясь ладонями в землю, сгибаясь над ней. И, кажется, приходит в себя.
― Все ок, ок, я в порядке, ― отнекивается Тея, исподлобья глядя на детектива. Быть обузой ей вовсе не хочется. ― В херовом, но порядке.
Она не спешит подниматься на ноги. Осматривается, оглядывается, хмурится. Пещера. Чудная какая-то.  Чья? Кто хозяин? Кому принадлежит? И что за странные звуки, похожие на томное дыхание, слышатся со стороны?
― Эй, босс, ― хрипло окликает хранителя Тея, ― есть идеи, где мы и как отсюда выбраться?

Отредактировано Thea Hansen (25.06.2016 10:29:10)

Ноющая боль в висках проходит, дыхание восстанавливается, ноги больше не подкашиваются и взгляд фокусируется, словом, норвежка медленно, но верно приходит в адекватное состояние. Сперва она, упершись локтями в шершавую каменистую поверхность, садится, а потом, осмелев окончательно, занимает вертикальное положение, оглядывается. Камень, камень, сталактиты, вода. Компания поистине потрясающая. Впрочем, тут так спокойно и тихо, что веет безопасностью. Хансен не торопится обманываться безобидностью пещеры, прекрасно понимая, что в царстве мертвых что ни растение, что ни животное, что ни водоем, то смертельная опасность. Но все эти ловушки умеют прекрасно маскироваться за фикцией беззаботности и безопасности. Тея в мышеловку попадаться не собирается, поэтому сейчас стоит вся настороженная и натянутая, опасливая. Правая ладонь сжата в решительный кулак – норвежка в любой момент готова атаковать или защищаться, взывая к стихии земли. Она прислушивается, разглядывая каменистую местность исподлобья. Она обращается к интуиции, надеясь получить если не ответы, то подсказки.
И слышит отчетливое шевеление в стороне.
Тея делает шаг вперед – навстречу звукам – и снова оказывается плечом к плечу с хранителем. Пожалуй, чуть позже, когда будет возможность расслабиться и отойти от мыслей о неизбежной смерти, Тея удивится, как легко и просто ей работалось с Джоном. Как ни крути, но грубой, хамоватой, невыносимо прямой и резкой Хансен дьявольски сложно компоноваться с другими людьми. Любые попытки, как правило, заканчиваются двумя вариантами: либо посылали Тею, либо посылала Тея. Одиночка по жизни, она слишком привыкла полагаться на себя, думать о себе, действовать во благо себя. Наверное, это эгоизм, но ведь здоровый, который просто вошел в привычку и теперь не подлежал искоренению.
Но вот на горизонте появился Константин – и совсем не в тягость. Пожалуй, с ним даже лучше: спокойнее, комфортнее, безопаснее. При этих мыслях норвежка сразу встряхивает головой, отгоняя лишние мысли. Не об этом сейчас думать нужно, не об этом.
― Ты слышишь? ― мужской шепот прорезает пещерную тишину.
― Твой голос? ― ухмыляется Тея, но ловит на себе строгий взгляд хранителя и на выдохе исправляется, ― слышу, блин. Там как будто шаги. Поэтому я предлагаю двигаться в обратную от источника звука сторону. Целее будем – позже сдохнем.
Не дожидаясь одобрения, двуликая настойчиво берет хранителя за рукав плаща и увлекает за собой, двигаясь по узкой каменной дорожке. В никуда. Спустя дюжину минут тропинка заводит двуликую и хранителя в тупик; Тея, флегматично надув губы, недовольно сверлит взглядом сперва выросшую каменную стену, а потом тем же взглядом награждает Константина.
Придется возвращаться обратно.
И вдруг шуршание поступи становится громче; Тея настороженно поворачивается и врезается взглядом в… блять! Что это? Кто это? Зомби? Несколько человек идут кривой очередью по тропинке, надвигаясь на молодых людей. Мертвецы страшные, как сама жизнь, зловонные, как центральная канализация, глаза у них вываливаются из глазных яблок, пальцы едва держатся на фалангах. Тея звучно сглатывает, но не двигается, ничего не говорит и не отступает, не прячется за хранителем. В конце концов, в дерьме они оба по уши. Вместе и разгребать его.
― Землетрясение? ― спрашивает Тея, пытаясь придать голосу спокойствие.

Плохо подготовленная физически, совсем не способная на изнурительные упражнения или на долгий бег, Тея во фразе «будем сражаться» слышит смертный приговор. Джону, конечно, хорошо – вон, какой сильный и поджарый, без проблем справится с живым человеком, а с мертвым и подавно. А что делать Тее, которая даже банку с маринованными огурцами открыть без посторонней помощи не может? Норвежка обделена не только силой, но и ловкостью, гибкостью, сноровкой. Все физические качества стерлись бесконечной ленью, вредными привычками и катастрофическим нежеланием вести активный образ жизни. Впрочем, мудрые люди говорят: ничего не уходит бесследно, весь мир построен на равновесии. Что-то теряешь – что-то находишь. Теи этот закон тоже касается: в слабых худых руках с рождения ютится сила не человеческая, а божественная. Управлять стихией земли – это вам не в тапки срать. А для того, чтобы с такой невероятной способностью управляться, нужны отлично работающая голова, бесконечные терпение, усердие, трудолюбие. Вот, какие качества заменяют физическую подготовку: Тем умна, холодна, спокойна и собрана, она обладает невероятными силами и даже сейчас найдет способ ими воспользоваться. Без землетрясений.
На сжатом выдохе Тея отходит на шаг назад – со стороны кажется, что она прячется за спиной Константина, впрочем, в этом есть доля правды. На самом деле норвежка пытается выиграть немного времени, чтобы помочь не только себе, но и новоявленному напарнику. Напарнику. Черт возьми, как странно звучит это слово. Непривычно, на приятно. Но не об этом сейчас. Хансен, чувствуя себя в относительной безопасности (сзади – каменная стена, впереди – Джон), закрывает глаза, выдыхает через приоткрытые губы и пытается скооперироваться. Тот трюк, к которому она сейчас готовится, однажды уже выполнялся, но не очень успешно. Тогда Тея попала на необитаемый остров, наполненный чудовищными ловушками. Сейчас, в общем, ситуация почти такая же, только вместо острова – мрачное царство мертвых.
Словом, самое время действовать. Иначе больше никакого времени и не будет.
― Эй, босс, ― хрипло, едва слышным шепотом, окликает Тея детектива, ― я считаю до трех. На три – ложись на землю, прижимайся к ней как можно плотнее. Понял?
Детектив кивает; Тея на очередном выдохе делает два шага назад и не тормозит даже тогда, когда лопатки встречаются со стеной. Норвежка вжимается в камень, опускает голову, закрывает глаза – собирается с мыслями, с силами, даже обращается к Кекропсу с просьбой помочь.
― Раз, ― хрипит Тея, ― два, ― ее голос становится громче, ― три.
Руки, до этого ладонями вжимавшиеся в стену пещеры, быстро и резко уходят вперед, словно Тея кидает в сторону зомби невидимое оружие. Сама норвежка остается на месте. С гладкой каменной поверхности, буквально из ниоткуда, вырастают острые, как копья, штыри. Словно роковые пули, они беспорядочно срываются в сторону зомби, вонзаются в груди и в глаза, в ноги и в руки; мертвецы падают, но не замертво. Они  продолжают шевелиться, бастовать, бесноваться. Тея, раздраженно поджимая губы, все же находит взглядом троих мертвецов, которые мертвы окончательно и бесповоротно. У них есть кое-что общее: штыри прилетели им в головы.
― Босс, бить надо в голову, ― сквозь сбитое дыхание делает вывод Тея.
У такой способности есть один огромный минус: выматывает.

Ходячие мертвецы продолжают падать с узкой дорожки в холодную реку, прямо по обе стороны каменной тропинки. Как безвольные карточные домики, они валятся вниз, сотрясают землю, разбрызгивают воду, противятся стихии, бастуют, беснуются – только брызги во все стороны и летят, да слышится нечленораздельное хрипение, сипение, кряхтение. Зрелище поистине отвратительное, но Тея смотрит, как завороженная, исподлобья наблюдая за гнилыми руками, ногами, пальцами и глазами, что уносятся решительным  течением, оставляя хозяев на верную смерть. Впрочем, тот, кто мертв, умереть не может. Или может? Черт знает. В Тартаре, с позволения блядских богов, может случиться все. Соблазнительный вид крови, запах мертвечины, опасное чувство смерти всегда завораживали норвежку. Это происходит и сейчас – и только Джон, который бросается на амбразуру, добивая оставшихся зомби, приводит норвежку в себя. Она встряхивает лохматой головой, поджимает губы и теперь внимательно наблюдает за хранителем, которой ловко и быстро, совсем не как человек, избавляется от полуживых мишеней. Со временем дорога освобождается, а Тея приходит в себя: дыхание нормализуется, пульс успокаивается, сердце больше не выпрыгивает из груди, голова не тяжелеет, а глаза не закрываются. Все хорошо, все в порядке. Норвежка делает шаг навстречу Константину и понимает, что ноги все еще ватные, каждое движение вызывает неприятную боль в спине, где-то в области поясницы.  Она морщится в ответ на слабость, отходит обратно к каменной стене, прижимается к ней лопатками и едва находит силы, чтобы не съехать вниз на недружелюбную землю. И тут один из ходячих мертвецов цепляется за джинсы, подбираясь слева. Он действует на удивление тихо и незаметно, впрочем, ничего изумительного: вокруг такое бесоебство творится, такой шум стоит, что даже пушечного залпа не заметишь, наверное.
Почувствовав на собственной ноге чужие крючковые пальцы, висящие на одних фалангах, Тея невольно вздрагивает и опускает голову, принимается шарить сосредоточенным взглядом в поисках источника опасности. Ходячий мертвец, конечно. В прошлом женщина, об этом говорят сгустки длинных белых волос на почти лысой голове. Норвежка, сжав зубы и кулаки, ударяет кроссовкой в недоброжелательное неживое женское лицо. Зомби, покачнувшись, падает обратно в воду. Двуликая вглядывается в круги, которые остаются на поверхности реки, и понимает вдруг: сейчас все зомби, брошенные в пучину, потянутся к дорожке, к Тее и к Джону. Они окружат их, зажмут в тесный круг. Нужно срочно сматывать удочки.
Именно это и делает Константин, ловко забрасывая Тею на сильное плечо. Норвежка и хочет возмутиться в ответ, но молчит – сама не знает почему.
― Норм, ― сухо откликается Тея, ― мы оторвались, я могу сама идти. Наверное.
Именно это она и хочет проверить, а то ужасно неудобно болтаться на чужом плече. Впрочем, норвежка вообще не привыкла, чтобы ее на руках носили.
Оказавшись на земле, вдали от ходячих мертвецов, Тея отряхивается, вытаскивает из волос мелкие камни, вытряхает их из кед, а потом выпрямляется и оглядывается. Их окружает все та же пещера – мрачная и неприветливая – только теперь выхода из нее два. Развилка.
― Босс, куда идем?
Справа слышится сопение кого-то большого, возможно, циклопа или иже с ним. Слева висит мертвая тишина.