― Что опять с тобой случилось? ― на усталом выдохе спрашивает Дорис. Она сидит чуть поодаль и пытается перехватить взгляд Кестлера в зеркале.
― Мой нос случайно врезался в его кулак, ― отшучивается Джон. Он тихо смеется и сразу морщится от боли – оказывается, если губы разбиты, то лучше не растягивать их в лыбе.
― Помяни мое слово, Кестлер, ― укоризненно качает светловолосой головой Дорис, не сводя пронзительного взгляда с отражения, ― когда-нибудь тебя поколотят так, что брокколи сможешь жевать только в виде детского пюре.
Джон, сжато усмехаясь, поднимает взлохмаченную голову и через зеркальное отражение смотрит на Дорис – главного редактора на канале 5х2, а по совместительству очень добрую, понимающую и заботливую (иногда чересчур) женщину лет тридцати пяти.
― Отлично, ― он весело подмигивает Дорис и закидывает голову вверх, а потом прикладывает к еще кровоточащему носу влажное белое полотенце, ― я все равно никогда не любил брокколи.
― Ты понял, что я хотела сказать, ― Джон не видит, но слышит, что Дорис поднимается со стула и, звучно цокая тонкими каблуками по плитам полу, уходит из кабинета.
Дверь захлопывается. В небольшой светлый кабинет, в котором пахнет дорогими духами и домашней выпечкой, врывается холодный сквозняк, уносящий со стола бумаги и разбрасывающий их по полу. Джон, не отрывая полотенца от физиономии, косится вниз. А на его ботинки приземляется приглашение на очередное светское мероприятие, которое состоится завтра и которое обязательно нужно посетить, чтобы потом осветить его в блоге.
Полотенце в руке окрашивается в багровый цвет. Джон зевает и снова морщится от боли, встряхивает головой и берет новую тряпку. Наконец кровь останавливается, и Кестлер, еще раз бегло осмотрев физиономию в зеркале, поднимает билеты и кладет их в карман джинсов. Он оглядывается по сторонам на предмет хлебобулочных ароматов и, найдя искомое, шустро подходит к подоконнику со стороны стола Дорис и гермесит пирожок. С картофелем, мм. Запихнув в себя три – не меньше, Джон накидывает на плечи куртку и уходит с работы. Когда ты состоишь в Огне, а твой папаня – Артур Кестлер – будничные вечера, предназначенные для пива в баре, превращаются в сюжеты из «миссия невыполнима».
На улице по-вечернему прохладно. Вдохнув полной грудью мартовский воздух, Кестлер принимает решение: до особняка он пойдет пешком. Никакого общественного транспорта, никакого такси, никакой машины. А то когда еще будет такая погода? Впрочем, нет, нельзя тут автомобиль оставлять. Да еще и этот… кхм… как бы его назвать без матов? – хранитель Посейдона распсихуется, если Джон опоздает.
― Здаров, ― Кестлер, махнув рукой, даже пытается улыбнуться, но выходит паршиво. Ну, не может он терпеть Мидаса. Даже не так: Афина не переваривает Посейдона, и это взаимно. ― Я по твоей физиомордии вижу, что ты не рад, поверь, чувак, я тоже не в восторге. До сих пор не могу понять, чем мотивировался папаня, когда отправлял нас на миссию вместе. К слову, о миссии, ― Кестлер разваливается на диване, закидывает в рот сигарету, курит. ― Я нашел нашу барышню – зовут Даная, живет на Аттика-стрит, но эт неважно, так как вечерами они зависает в «Собутыльнике». Вот ее фотка, ― Кестлер ловко кидает небольшую, но тяжелую фоторамку в сторону Мидаса, не заботясь о том, поймает ли он ее. ― Ага, трешовый пережиток прошлого века, но уж какая есть, ― это он про рамку, ― как действовать будем?
Он расслабленно откидывает лохматую голову назад, на спинку дивана, прикрывает глаза и рисует в воздухе ловкие кольца сигаретным дымом.
фейсобтейбл
Отредактировано John Koestler (17.02.2016 22:17:36)