Влажный и теплый мартовский ветер, с трудом просачивающийся сквозь узкие щели в пластиковых окнах, вздымает полупрозрачные сиреневые занавески, уводит их слегка в сторону и медленно возвращает на место; Лисса, которой жарко ужасно, неспешно поднимается с ковра и лениво уходит в спальню, скидывает с плеч черную кофту и возвращается в гостиную. Садится напротив выключенного телевизора и с головой ходит на просторы интернета. Её блестящие в голубом свете монитора глаза быстро бегают от строчки к строчке, жадно глотая каждое слово и предложение. Она с детства любит читать – ведь в рассказах, в романах, в стихах и даже в заметках – целая новая жизнь, совсем другая, непохожая на ее собственную. Эта жизнь, пусть и выдуманная, с первых страниц мягко берет за руку и белым кроликом, зажимающим в пушистой лапе золотистые карманные часы, уводит в сказочный темно-зеленый лабиринт. Там, в лабиринте, белые розы, которые обязательно нужно перекрасить, ведь королева не любит белый – цвет слабости и поражения, королева любит красный – цвет крови, войны и страданий. Там сумасшедший шляпочник с глазами, однако, далеко не сумасшедшими, а зелеными, понимающими и словно весь мир познавшими. От того, быть может, его и считают свихнувшимся? Там Соня, едва перебирая слабыми лапками, кладет в чашку не три положенных ложки сахара, а все десять – не потому что щедрая, а потому что ей плевать на любое мнение, кроме собственного. И там, конечно, чеширский кот, дьявольски прекрасный в раздражающей манере внезапно появляться, когда не нужен, и растворяться в таинственно-надменном воздухе, когда чертовки необходим. Все это затягивает, впивается крюком под ребра и не отпускает. Хочется читать и читать, с жадностью глотая каждую волшебную букву, что переливается в бледном свете экрана. Но Лисса отпускает пушистого кролика на волю и прикрывает глаза, устало откидывает пушистую голову на мягкую обивку дивана и думает почему-то совсем не о книге, а о том, что в её жизни ничего не меняется. Живет у сестры, спит с Мойшей, несколько раз в неделю ходит в бар – и все это без покровителя. Кстати, о божественных чудесах.
Рейнольдс сама не понимает, что происходит. Вот в гостиную заходит Витя, а вот свет (не комнатный, а солнечный!) гаснет. Лисса быстро подрывается с места, поднимается на ноги, судорожно оглядывается и с нескрываемым изумлением отмечает, что с губ вдруг начинают срываться густые клубы серого пара. Но ведь за окном плюс тридцать пять!
Было.
Здесь и сейчас, кажется, градуса два или три. Минус, конечно. Лисса сразу хохлится и вжимает голову в плечи, словно замерзший воробей. Оглядывается и понимает, что слева, справа, сверху и снизу совсем не гостиная комната сестринской квартиры, а… мрамор.
Взгляд вдруг цепляется за растрепанную белокурую макушку, которую Лисса мгновенно узнает. Дальше все происходит быстро и четко, как в хорошо отрепетированном сценарии: не замечая никого и ничего, еврейка быстро подается к Эсдрасу, хватает того за плечо и с силой разворачивает, заставляя лопатками вжаться в недружелюбную стену, загораживающую судейское представление. Естественно, молодому человеку хватит одного взмаха руки, чтобы избавиться от назойливой обузы, но сейчас Лиссу это не волнует – все мысли, сгустившись в один тяжелый эмоциональный ком, ушли в самый низ живота.
― Какого черта ты натворил!? ― вспыхивает Лисса, сердито вглядываясь в  глаза напротив. Ее голос громок и, конечно, сразу привлекает внимание судей и подсудимых, которых еврейка, увлеченная обидой на Эсдраса, и вовсе не заметила. ― Верни меня домой!

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (08.12.2015 22:07:38)

Нахмурившись и сердито поджав губы, Лисса смотрит на Эсдраса и решительно ничего не понимает. Он говорит, что это не его рук дело – а чьих же тогда? Самое потрясающее во всей этой ситуации то, что интуитивно еврейка верит Эдрасу, но вместе с тем – верить отказывается. Или не хочет. Ведь будь так, как изначально подумала Лисса, обвинив в путешествии Эдраса, то все встанет на свои места. А если нет, то объяснения чудесным перемещениям нет – его нужно искать, усердно раскладывая события по полочкам. Лисса не хочет. Ей легче свалить вину на Эсдраса, чем пытаться найти другой, более подходящий вариант.
И все же она не настолько тщеславна, чтобы обращать внимание лишь на те детали, которые удобны ей. В конце концов, никто не отменял здравой логики: отправить несколько человек в другое измерение не под силу носителю, который, к тому же, даже не активировал собственные техники при помощи хранителя или двуликого. Лисса это понимает, когда скользит медленным взглядом по чистой и целой футболке Эсдраса, его джинсам и обуви.
Если бы он захотел применить способность, перемещающую людей в другое место, то встретился бы с Хранителем, поэтому – вышел бы из-под контроля. Как минимум Эсдрас бы промок насквозь, как максимум – был бы ранен или даже убит. Но молодой человек здесь, перед ней в целости и сохранности. Это значит лишь то, что путешествие – не его рук дело.
Теперь этому есть не только эмпирическое доказательство, но и логическое.
Лисса выдыхает и медленно поворачивает голову, вглядываясь в мужские пальцы на собственном запястье. Не отрывает руки – ей так вполне комфортно. Но уже через несколько мгновений рассеянный взгляд сменяется испуганным и вместе с тем удивленным – Лисса наконец замечает то представление, что разворачивается чуть поодаль. Это ненормально.
Рейнольдс оглядывается, царапая внимательным взглядом пространство вокруг.
Просторный зал представляет собой огромное помещение с куполом, по стенам украшенное мозаиками сцен из мифологии. Два человека со странными лицами полулежат-полусидят возле трона – создается ощущение, что они охраняли место, но случайно заснули. Перед ними лежат аккуратные серебряные весы с надписью на древнегреческом языке. Лисса не может разобрать, что там написано. Но самое интересное то, что в центре залы уныло ждут своей очереди два или три бесплотных духа. Они похожи на людей, только тела их полупрозрачны.
Именно эти духи, заметив копошение в стороне, одновременно поворачивают на шорох головы, а потом и вовсе подходят к парочке. Лисса, нервно сглотнув, разворачивается в их сторону и машинально подается ближе к стене, вжимаясь лопатками в грудь Эдрасу. Теперь ее пальцы стискивают его ладонь, словно ища в его руках поддержки и защиты.
Души приближаются к ним, смотрят с любопытством, разглядывают каждый сантиметр ее тела и его лица. Они как будто завидуют тому, что Лисса и Эсдрас живы, находясь в мире мертвых. И потом один из духов, сорвавшись с места, подбегает к одному из реальных людей, что спит возле трона, и начинает толкать его в бок.
― Валим отсюда, ― выдыхает Лисса, и с губ срываются клубы серого пара.
Но куда? Выходов три: дверь и две «дыры», уходящие в тоннель.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (12.12.2015 15:41:59)

Она быстро поворачивает взлохмаченную ветром голову в сторону Эсдраса, когда слышит три заветных буквы. Нет, не чай. И даже не то, о чем вы сперва подумали. Аид. В ответ на предположение Лисса хмурится еще сильнее, задумчиво поджимает губы и понимает, что Эсдрас прав. О мифологии она читала много, поэтому представляет, как выглядит царство мертвых. Там тусуются трехголовый Цербер и мрачная Геката, там обитают мстительные Эринии, там – быстрый взгляд на двух спящий молодых людей – там мертвые души судят два брата, Радамант и Минос, которым лишь изредка милосердный Гипнос посылает отдых и долгожданный сон. Страшно представить, что будет, когда братья проснутся и обнаружат живых людей там, где их быть не должно. Наверное, они сразу поднимут истошную панику, воззвав к величавому Аиду и весенней Персефоне. И тогда Эсдрас и Лисса точно пропадут. Ведь, как известно, живым из Тартара только одна дорога – к мертвым.
Еврейка тяжело закрывает глаза и протяжно выдыхает через округленные губы – силится собраться с мыслями, унять дрожь и панику, прийти в себя. И вдруг обнаруживает, что Эсдрас уже стоит возле одного из входов в тоннель. Позади осталась огромная дверь, украшенная серебром и рубинами, а в центре величавой залы один из духов продолжает отчаянно толкать одного из братьев в плечо, пытаясь разбудить. Тот просыпаться отказывается.
И слава Богами.
Эсдрас ступает вперед, Лисса идет следом, не выпуская его руки из собственной ладони. Первый шаг отдается неприятным хрустом снизу, второй – замогильной тишиной. За спиной остается свет, впереди – кромешная тьма. Лисса сглатывает, подаваясь к Эсдрасу еще ближе.
Максимально тихо. Максимально темно. Лиссе кажется, что она слышит не только собственное сердцебиение, но и чужое, принадлежащее молодому человеку. И она испытывает острую потребность разбавить загробную тишину голосом, а то страшно ведь.
― Прости, ― хрипит она, вглядываясь вперед и пытаясь взглядом нащупать макушку Эсдраса. Они отошли на приличное расстояние, поэтому тусклые лучи света, которые исходили из залы, больше не освещают путь. Они ничего не освещают. ― За то, что я тебя обвинила. Но со мной такое впервые, а тут ты – носитель Харона к тому же. Вот я и решила свалить вину на тебя.
Помолчав немного, Лисса делает еще один шаг и оступается. Она падает, но в полете успевает схватиться рукой за нечто, похожее не дубинку, что висит на стене. Дубинка падает вниз вместе с еврейкой, а еврейка умудряется приземлиться на Эсдраса.
Еще не поняв толком, что произошло и как это случилось, Лисса приподнимается и садится. Только потом до нее доходит, что сидит она на спине Эсдраса. Впрочем, осознание этого не заставляет ее действовать быстрее: Лисса, неспешно ощупав трофей в виде дубинки, приходит к радостному выводу, о котором сразу оповещает Эсдараса:
― Твоюжмать! Я нашла факел!
Зажигалку она всегда с собой носит на тот случай, если захочется устроить внезапный перекур. Сейчас, кстати, самое время, жаль, что сигарет с собой не прихватила. Знала бы, что окажется в Тартаре – целым блоком бы запаслась! Но сигарет нет – зато есть факел, который уже в следующее мгновение освещает тусклым оранжевым светом пещеру.
Лисса, явно осчастливленная такой удачей, звучно чмокает Эсдраса в лохматый затылок, неловко поднимается на ноги и помогает встать ему.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (13.12.2015 20:28:37)

Эсдрас не отвечает ничего, и Лиссе становится не по себе. Решил объявить немой бойкот? Обиделся? В общем-то, еврейка заслужила хорошую молчаливую взбучку. Но разве можно дуться на нее? Она же такое мимимилое, черт возьми, солнышко! Впрочем, через несколько минут все встает на свои места. Точнее, ложится. Лисса вдруг знакомит собственные лопатки с недружелюбной каменной поверхностью пещеры – холодной и шершавой, болезненно впивающейся острыми каменными осколками в спину. И первое, что испытывает Рейнольдс, оказавшись в горизонтальном положении – боль. Острая, пронзительная. И пронзающая. Чуть погодя боль смешивается с глобальным непониманием – а что, собственно, случилось? Почему Лисса, только что уверенно стоящая на ногах, вдруг упала? Какова причина? Землетрясение? Цунами? Торнадо? Нет, вряд ли, они же в царстве мертвых – здесь нет места стихийным бедствиям, здесь вершатся куда более страшные, злые и зачастую смертельные беды. 
Ответ приходит с поцелуем. Ее повалил на землю Эсдрас, и Лисса в ответ лишь сердится. Она хочет немедленно обрушиться на него самыми изящными ругательствами за то, что сбил с толку, испугал и больно поранил плечо. И все же она сдерживается – не хочет выставлять себя плаксой. В конце концов, к боли можно привыкнуть, а в себя она уже пришла.
Факел, что упал вправо, сонно дремлет в стороне, едва освещая тусклым желтым светом пещеру. Вдруг по тоннелю проносится сильный порыв сквозняка, и факел, подчиняясь порывистой стихии, лениво перекатывается ближе к Лиссе. В следующую минуту еврейка вдруг чувствует неприятное жжение возле правой икры. Конечно! Нога загорелась.
― Черт, черт, нога горит! ― паникует Лисса, буквально выкатываясь из-под Эсдраса. ― Паника, чувак, мы все умрем, блин, а мне поставят протез, и я буду как капитан Барбосса! ― еврейка садится на землю и суматошно хлопает по искрам ладонями, предотвращая дальнейшее возгорание. С огоньком справится легко, а вот с пожаром…
― Или у Барбоссы были две ноги? Чет я уже не помню. Давно смотрела. Эх, пересмотреть бы щас, ― мечтательно тянет она, отвлекаясь. Искры продолжают жадно пожирать джинсы. Лисса спохватывается, спешивается и вновь принимается тушить разрастающийся пожар подручными способами. Теперь в дело идет небольшой камень, а то ладоням уже больно, и еврейка благодаря гладкой поверхности булыжника справляется с огнем.
― Фу-у-у-х, ― выдыхает она, прикрывая глаза. ― Я почти стала пиратом.
Несмотря на сильное желание сделать Эсдрасу строгий выговор, Лисса молчит, только на ноги неловко поднимается и, прихрамывая, берет в руки факел. Она полна решимости двинуться дальше, а то в неизвестной пещере ей оставаться совсем не улыбается.
― Валим, дружище, ― она утвердительно кивает – скорее себе, чем ему. ― И, ну, эээ, да, я тоже рада тебя видеть. Чуть-чуть, ― она усмехается, все еще стоя к носителю спиной.
И лицом к Лиссе стоит… черт возьми! Да это же циклоп. И не стоит, а сидит, кажется, спит. Или дремлет? Так или иначе, но чудище огромное – занимает почти весь узкий проход. Чтобы пройти вперед, нужно будет постараться протиснуться. Расстояние между чудищем и противоположной стеной тоннеля – сантиметров тридцать, не больше.
Звучно сглотнув, Лисса приподнимает факел и неуверенно освещает циклопа, чтобы убедиться – да, это он. Циклоп отвечает громким храпом. Еврейка, ахнув от испуга, мужественно поджимает хвост и мгновенно убегает за спину Эсдраса.
― Мы можем вернуться назад, ― шепчет она.

Лисса отнюдь не дура – прекрасно понимает, что Эсдраса обижает нежелание отвечать взаимностью. Он думает, наверное, что Рейнольдс не рада. Окажись Лисса на его месте – подумала бы также. Но еврейкой движет совсем иное. Она напугана, сбита с толку и удивлена, нет, поражена – и спектр эмоций вращаются исключительно вокруг этих чувств. Ей совсем не до радости и уж тем более – не до нежности. Нет, пусть уж Эсдрас посчитает ее сухой и черствой, зато честной. Она не будет строить из себя жизнерадостную дурочку, валяясь на холодных камнях самого Тартара, она не будет натягивать маску а-ля «все в порядке». В каком порядке, черт возьми? Они в царстве мертвых. Здесь априори не может быть хорошо.
Ей неудобно перед Эсдрасом: гнусный дискомфорт костлявыми пальцами сжимает горло, перекрывая кислород. Лисса чувствует острую потребность извиниться сейчас же, но Эсдрас может воспринять ее слова как попытку сблизиться. Нет, не здесь и не сейчас. В этом забытом богами тоннеле им нужен здравый рассудок и трезвая память. Руководствуясь этими мыслями, Лисса решительно молчит. Эсдрас либо сам все поймет, либо потом простит, когда для сантиментов настанет подходящее время.
Неловкая пауза затягивается: еврейка нетерпеливо переминается с ноги на ногу, стоя за спиной Эсдраса, и камни под ней глухо похрустывают. Или не камни. Судя по звуку,  Лисса топчется на хрупких костях. Похоже, на крысиных скелетах. Эта мысль не пугает Рейнольдс: в конце концов, они в Тартаре. Скелеты здесь – вещь обыденная.
Наконец могильную тишину разрезает бархатистый шепот Эсдраса, и Лисса несказанно рада услышать дальнейший план действий.
― Слышу воду, ― тихо отвечает Лисса, уводя факел в сторону по просьбе молодого человека. Так, чтобы языки огня не лобызали мертвецки-бледные щеки Циклопа. ― Эт канализация. В Тартаре ведь тоже есть туалеты, да? ― она шутит, пытаясь подбодрить скорее себя, чем его. Так или иначе, но животный страх никуда не исчезал. Он здесь, стоит возле плеча, гадко осклабляется и с силой давит, пытаясь пригвоздить к земле. Вот почему ноги такие ватные, а тело тяжелое. ― Окей, пойдем вниз, ― она кивает и, подчиняясь толчку, идет вперед.
Оказавшись возле небольшого углубления в земле, Лисса еще несколько мгновений неуверенно топчется вокруг, с любопытством заглядывая внутрь. Действительно напоминает канализационную трубу, только труба металлическая, а тут – скользкий камень. Хорошо бы углубление было пологим, а то кататься на американских горках сейчас ей совсем не улыбается. Снизу доносится мерный шелест воды.
― Чет я передумала, ― Лисса поворачивается и смотрит на Эсдраса, поджимая губы, ― может все-таки назад? Ну, или попытается протиснуться между троллем и стеной.
А выбора не остается, потому что в следующую секунду вдруг из ниоткуда звучит голос:
― Смертные! Добро пожаловать в Тартар – на первый этап Олимпийских Игр. Ваша задача здесь – выжить. Только самые сильные достойны нашего внимания.
Лисса вздрагивает от неожиданности, машинально отходит назад и, выронив факел, падает в отверстие. Скользит по тоннелю она долго – минуты две, потом слышится громкий «бултых». Лисса уходит под воду, но быстро выныривает. Жадно хватает ртом воздух, она обнаруживает себя в подземном озере.
Холодном. Черном. И явно не радушном.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (23.12.2015 22:39:15)

Коцит. Коцит.
Одно жалкое слово, пять ничтожных букв, а ощущение такое, что Лисса уже плавает в чугунном котле, масло в котором начнут нагревать с минуты на минуту. Ей неуютно и страшно, а еще ужасно холодно и сыро, и все же еврейка решительно молчит, не стонет и не ноет даже, прекрасно понимает, что сделает только хуже. В конце концов, стуком зубов, дрожью и нытьем делу не поможешь. Нужно думать, как выбраться из этого болота, в котором оба увязли по уши. Точнее, из реки, которую Эсдрас сразу узнал по очевидным причинам. Коцит. Лисса о ней читала и читала много – еврейка в принципе прошерстила огромное количество литературы, бесконечное количество сайтов, словом, изучила все, что было связано с мифологией древней Греции. В конце концов, если ты хочешь стать хранителем, то заимей для начала добротную базу знаний. Именно благодаря теории еврейка не раз выходила сухой из воды, даже оставаясь человеком. На нее, например, однажды напал носитель стимфалийской птицы. Существо, кстати, бесконечно прекрасное – и в такой же мере опасное, смертоносное. Едва совладав с паникой, Рейнольдс собралась и вспомнила, что Геракл, совершая третий подвиг, прогнал стимфалийских птиц при помощи медных трещоток Гефеста, что издавали невыносимо громкие звуки. Лисса быстро спохватилась и бросилась к мусорным бакам, схватила железные крышки и принялась наводить такой шум, что громовые раскаты не сравнились бы. Носитель, истошно клокоча, был вынужден бежать. Лисса тогда отделалась несколькими ссадинами, испугом и решительным желанием и дальше изучать мифологию греков.
― Коцит, ― эхом повторяет Лисса, и клубы густого серого пара срываются с приоткрытых губ. Здесь ужасно холодно, пожалуй, еще три десятка минут, и ребят постигнет участь посетителей рокового Титаника. Говорят, кстати, что их смерть была хоть и холодной ужасно, но спокойной, тихой. Они просто заснули. Раз – и все.
Лисса спать не хочет. Точно не здесь и точно не сейчас.
― Я не в-вижу б-бер-ега, ― хрипит еврейка. Даже для того, чтобы увидеть Эсдраса, который, судя по голосу, находится совсем близко, Лиссе приходится прищуриться. Что уж говорить о береге, что может распластаться за несколько сотен метров от местонахождения ребят?
― Нуж-жно чем-то осв-ветить простр-ранство, чтобы понять, к-куда плыть.
Идея, конечно, дельная – Лисса и сама прекрасно это понимает. Да вот беда: мобильник, даже если он каким-то чудом был прихвачен с собой, точно  промок до последнего болтика и работать сейчас не будет. Со спичками и зажигалками то же самое. И тут Рейнольдс чувствует сильнейшую досаду от того, что у нее нет с собой волшебной палочки. Простое тихое «люмус», и кромешная тьма вокруг рассеялась бы в мгновение ока.
Лисса на несколько быстрых секунд уходит в себя, пытаясь придумать план действий, поэтому совсем не замечает шаркающего звука над собой. Спустя минуту на них падает позабытый наверху факел. О, чудо! – еще горящий.
― Лови его, лови! ― громче, чем того требует ситуация, кричит Лисса.
Если факел утонет, то погаснет не только огонь, но и надежда увидеть берег.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (10.01.2016 19:03:31)

Настолько холодно, что пальцы не просто коченеют, а скоро отвалятся, ей богу, да еще и в компании с конечностями. Губы сливовые, ужасно синие, кожа бледная как никогда, глаза не темные, а угольно-черные, словом, будь немного больше света в этой дыре, и Эсдрас запросто мог принять подругу за одного из близких друзей, что лежат на столах с языками набекрень в окружении множества неприятных инструментов.
Ей нужно двигаться, чтобы не сыграть в ящик прямо здесь и прямо сейчас. Но как, черт возьми, это сделать, если ноги, руки, пальцы, словом, все тело предательски отказывается подчиняться? Лиссу не покинул пока еще только мозг – старается, работает. Но ключевое слово «пока».
Но что-то происходит в тот момент, когда Эсдрас ловко и быстро – совсем не как человек – перехватывает летящий факел. Ей вдруг становится намного теплее – такое ощущение, что пламя, исходящее от долгожданного факела, касается не только бледных от холода щек, но и плеч, груди, ног, что невозможно, ведь Лисса находится под водой.
Она не сразу понимает, что греет ее надежда.
На бодрые слова Эсдраса о том, что нужно шевелиться, Лисса отвечает сдавленным хрипом, выражающим согласие. Она бы и хотела ответить что-нибудь полноценное – весело отшутиться или блеснуть фирменным сарказмом – но сил слишком мало, и лучше их предусмотрительно приберечь для долгой дороги. Лишь бы она привела не к смерти. Впрочем, стоит ли переживать о смерти, находясь в царстве мертвых? Ибо она тут везде: витает в холодном воздухе, касается мокрых каштановых волос, якобы заботливо кладет костлявую руку на правое плечо; Лисса чувствует, что Смерть ступает по пятам с тех самых пор, как еврейка вышла из гостиной комнаты уютной квартиры  и вошла в Тартар.
Но Рейнольдс еще с ней поборется. Помирать – так с песней!
Дорога долгая: они плывут минут пять от силы, но Лиссе кажется, что целую вечность. Начинается отмель, и Рейнольдс, касаясь ногами скользкой гальки, выходит за Эсдрасом на берег. Сил почти не осталось. Она, дрожа от нестерпимого холода, подходит ближе к молодому человеку, устало кладет голову ему между лопаток, прижимается к спине виском. Стоит, опершись на него, отдыхает, приводит в порядок дыхание и мысли.
― Нужно найти укрытие и развести там костер, ― совсем тихо хрипит Лисса, ― еще несколько минут на таком собачьем холоде, и я точно сдохну, ― без обиняков признается еврейка, цепляясь взглядом за невысокие темные горы справа. ― Пещера, ― в шепоте звучит плохо скрываемое торжество, ― там пещера. Пошли.
Она, не дожидаясь Эсдраса, неуклюже обходит его с плеча и приближается к пещере. Прежде, чем зайти внутрь, она останавливается и прислушивается: быть незваным гостем у Гипноса или долгожданным обедом у Цербера ей совсем не хочется.
Но пещера откликается тишиной. Там сыро и пахнет плесенью.
― Укрытие есть. Осталось раздобыть огонь.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (20.01.2016 15:30:27)

[audio]http://pleer.com/tracks/4817367l2Nm[/audio]

Самая сложная борьба – это борьба с собой, когда ватные ноги подкашиваются, свинцовая голова невольно сползает набок, как язык у мертвеца, глаза предательски закрываются – и ты ничего не можешь с этим поделать. Организм все еще твой, принадлежит тебе, но, черт возьми, не слушается. Импульсы, исходящие от мозга, слишком долго доходят до конечностей. Поднять руку? А ты уверен, что оно тебе нужно? Подумай хорошо, подруга, ведь станешь слабее. Подумала? Решила? Ну ладно, на, поднимай. Поздно? Не моя вина. Я пытался сберечь твои силы, которых, кстати, осталось слишком мало. Еще парочка таких порывов, таких безумных попыток сделать хоть что-нибудь, и я больше делать ничего не буду.

Лисса, едва перебирая ногами, неловко входит в пещеру, оглядывается; ей хочется изучить окружающую местность как можно внимательнее, но картинка мажется. Она видит серые стены, до гладкости отполированные сквозняком и временем. Она видит подземный ручей, чьи воды черные и страшные, совсем негостеприимные, недружелюбные. Она видит, что один из углов пещеры порос мягким темно-зеленым мхом – именно в сторону природного ковра, который сейчас кажется таким удобным и теплым, нужным, ступает еврейка. Походка тяжелая, ноги заплетаются, дыхание слабое, ей богу, Лисса с минуты на минуту полетит знакомить собственный нос с булыжниками. Ей дьявольски холодно, что неудивительно вовсе – после незапланированных водных процедур в ледяном Коците кто угодно замерзнет. А еще ей как будто уже все равно. Просто хочется лечь и уснуть.
Она пытается обойти Эсдраса с плеча, но врезается, отшатывается и огибает с другой стороны. Факел из рук носителя она, конечно, не берет – Лисса даже не слышит, что Эсдрас предложил его взять. И другие слова Эсдраса заглушаются давящим звоном в ушах – настолько противным, что лучше к чертовой матери вырвать барабанные перепонки во имя тишины.
Тишина наступает, когда висок касается мягкого, словно родная домашняя подушка, мха. Пахнет утренним лесом. Лиссе всегда нравился этот запах – он знаком ей с детства. Ели и сосны после дождя, припорошенные листвой грибы, черника и малина, Болгария. Дом – большой, совсем небогатый, пожалуй, немного хлипкий, но в детстве казавшийся неприступной крепостью, в которой можно спрятаться не только от дождя и ветра, но и от бед.
Пожалуй, пришло время вернуться домой.
Что-то мешает. Лисса не понимает, но чувствует настойчивые прикосновения к собственным икрам сквозь ледяные мокрые джинсы. Чужие пальцы как будто пробираются не только под холодную ткань, но и куда-то в самое нутро, хватают душу и решительно заставляют ее, суку, оставаться на положенном месте. И вдруг так обидно становится… дьявол! Как Рейнольдс вообще позволила себе подобную слабость!?
Она открывает глаза, сквозь полупрозрачную пелену смотрит на Эсдраса. Взгляд туманный, ничего не понимающий; губы приоткрыты и жадно хватают воздух.
― Надо развести огонь, ― и неважно, что в пещере нет ничего горящего. Нужно найти.
― В моей сумке есть чаша. Не спрашивай ничего, просто достань ее и подумай о пицце. О двух пиццах, ― Лисса слабо усмехается, чувствуя на губах привкус мха. Пицца – это всегда хорошо, даже на грани смерти. ― И, да, кстати. Спасибо.
За то, что каким-то образом сумел вытащить с того света даже в царстве мертвых.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (09.04.2016 13:18:39)

― Ну что ты за человек такой, тебе лишь бы поболтать, ― беззлобно фыркает Лисса, демонстрируя прежнюю иронию в хриплом голосе. ― Место в скаутах тебе никогда не светило, да? И в поход, кстати, я с тобой не пойду, сдохну в первый же день от холода и голода, ― Рейнольдс делает то, что умеет лучше всего – бесконечно болтает. Это помогает отвлечься от всепоглощающего чувства холода. Да и вообще, как ни странно, слова согревают. Казалось бы, нужно экономить силы, не тратить их на подобную ерунду, но нет, смотрите, у Лис даже едва заметный румянец на щеках появляется и губы розовеют. Странно все это. Впрочем, странно ли? Под лежачий камень вода не течет. Будешь валиться на земле без движений, без попыток ожить, как труп, так и станешь трупом. А пока есть силы, нужно их использовать. Руководствуясь этой весьма странной, но действенной логикой, Лис продолжает болтать:
― Да блин не. Я понятия не имею, если честно, откуда у меня взялась эта чудо-кружка, я просто проснулась одним прекрасным утром и обнаружила ее у себя на тумбочке. Правда, перед этим мне снился странный сон о том, что я попала на Карпаты. Знаешь, там ахренительно, мы обязательно должны туда съездить, как только выберемся из этой мрачной жопы мира. Там как раз прохладно и не очень солнечно, вотпросто все как ты любишь, да и я тоже, ― она мечтательно закатывает глаза и сама не замечает, как подползает ближе к Эсдрасу, садится возле него и кладет голову на плечо. Странно, но с ним теплее, даже несмотря на то, что оба мокрые и холодные. ― Чет не в ту степь меня понесло. Так вот, о сне. Мне приснилось, что на Карпатах мне дедушка оставил наследство, но чтобы его получить, я должна расколдовать тамошнего хозяина леса, не помню, как его зову. В этом мне мешали блядские русалки, мавки. Но я справилась! Сняла чары. А он мне взамен чашу подарил. А потом – бац! – просыпаюсь в своей постели, а чашка эта на тумбочке стоит. О том, насколько она крутая, ты поймешь, когда используешь, ― но Эсдрас использовать посуду не торопится – разглядывает, спрашивает о сухих бревнах, заставляя Лис вздохнуть и показательно закатить глаза.
― Ну че ты как этот в самом деле, ― рявкает еврейка, забирая чашу из мужских рук. ― Смотри, ― она показательно прикрывает глаза, представляет большую горячую пиццу и в ту же секунду вытаскивает ее из чаши. Большую целую пиццу. Из маленькой круглой чаши. Волшебство, не иначе. ― Приятного аппетита, не подавись.
О том, что пять минут назад планировалось коньки отбросить, Лис благополучно забывает. Когда перед тобой большая горячая пицца – такая ароматная и сырная – вообще все забывается.
Прижавшись к Эсдрасу ближе, Лис нагибается и берет заслуженный кусок пиццы. Жареный бекон, томаты и сыр, зелень и оливки – боги, как это великолепно! Особенно после такого тяжелого дня в царстве мертвых и внеплановых физических упражнений.
― Че мы дальше делать будем? Здесь отсидимся до окончания этих игр? Мне тут почти нравится, тихо и спокойно, огонь развести – и ваще конфетка, ― рассуждает Лис, не понимая, что провоцирует богов на очередной удар.
Затишье ведь всегда бывает перед бурей.