Какой-то странный вкус у этого кофе – ах, ну да, ведь это не кофе, а портвейн. Ахилл делает неспешный глоток и довольно морщится, словно мартовский кот в лучах первого солнца. Занюхав терпкий вкус алкоголя собственным запястьем, что несколько часов назад окропилось хранительской кровью, Ахилл разгибается на стуле, выпрямляется, расправляет широкие плечи. Суставы на движения отвечают звучным хрустом, который тут же тонет в залитых солнечным светом обшарпанных стенах. Чуть помедлив, демон наклоняет встрепанную голову влево, потом вправо – и шея тоже отвечает хрустом. Ему нравится этот звук, чертовски нравится. Но приятнее, когда хрустят не свои, а чужие суставы. В его руках.
Демон облизывается, представляя, как сегодня вечером или ночью выйдет на долгожданную охоту, отыщет хранителя – хранительницу желательно – соблазнит ее, приведет домой, а потом с благоговейным трепетом всадит острие в живот. Его глаза будут блестеть, как у палача, который бесконечно любит свою работу и сейчас заносит топор над головой виноватого. Или невинного. Какая разница? Главное – убийство. Главное – металлический аромат крови, ее капли на приоткрытых губах, шедевральные брызги на стенах и ничтожная лужица под ногами. А как хороши глаза убиенных – расширенные от ужаса и страха, выпученные – ей богу, как запуганные кролики в тот момент, когда их начинает душить удав.
Ахилл улыбается, вспоминая эти прекрасные в собственном несчастье лица.
Гладко выбритую щеку кусает настырный луч почти апрельского солнца; Ахилл, мотнув головой, на выдохе приподнимается со старого стула, который тут же разражается жалобным скрипом. Демон, захватив стакан с выпивкой с собой, уходит по музыкальным половицам в коридор, оттуда в гостиную, в кабинет и снова в кухню. Ничего особенного – просто небольшая разминка, да и задница, признаться честно, затекла.
Так душно и жарко, что рубашку приходится стянуть через голову, расстегнув две верхние пуговицы. И черт с ней – все равно рукава по локоть в крови. Оставшись в белой майке, в брюках и новеньких кедах, снятых с недавнего трупа, Ахилл вновь садится на стул.
И вдруг понимает, что правая рука отказывается держать стакан с портвейном. Ладонь как будто стала ватной или вовсе атрофировалась. Демон сердито хмурится, кривя недовольно губы, и видит, что стакан падает на пол, разбиваясь на мелкие осколки.
― Что за нахуй-то, едренифени!? ― рычит он, разглядывая правую ладонь.
Потом все то же самое происходит с левой рукой. А через несколько мгновений Ахилл, громогласно чихнув, ударяется головой о поверхность стола – не потому что не сумел скооперироваться, а потому что шея и позвоночник хозяина слушать отказались. Последнее, что Ахилл запомнил – привкус крови на собственных разбитых губах.
Спит он крепко, если это можно назвать сном. Видятся злые боги и голодные чудовища, гранатовые зерна и берега холодной реки, огромное красно-зеленое поле. Ахилл, причмокнув, просыпается от того, что холодно. Демон не сразу соображает, что перед тем, как отключиться, жара была под сорок градусов.
Он открывает глаза и видит перед собой невероятные кустарники и деревья, цветы небывалой красоты, травы, ягоды и сорняки – и все это выглядит так, словно сошло со страниц детских сказок. Ахилл, мотнув головой, хлопает глазами – поверить не может. Приподнявшись на локтях, он встает, оглядывается и с интересом отмечает, что в садах нет ни единой птицы.
А потом чувствует запах, который, даже находясь в жопе мире, не спутает ни с чем.
Хранитель. Ммм…
Он неспешно ступает вперед – ни взглядом, ни движениями он не выдает растерянности. Ведет себя вальяжно и даже несколько лениво – так, словно он жил тут несколько десятков лет. Вот только по загорелой коже мурашки бегут от пронизывающего ветра.
Внимательный взгляд цепляется за белокурую макушку.
Охота начинается. Ахилл нехорошо ухмыляется.
― Добро пожаловать в ад, детка, ― говорит он первое, что взбрело в голову, вкрадчиво, словно гиена, обходя незнакомку с плеча. ― Тут тебя заждались. 

Отредактировано Achilles Andreas (05.12.2015 19:30:17)

Льдистые глаза в тусклом свете дня, если данное время суток можно назвать днем, блестят совсем не по-доброму – коварно и холодно – а еще периодически отливают чем-то темно-красным, цветом похожим на венозную кровь. Ахилл приближается к хранительнице – а она хранительница – медленно, обходит с плеча и плавно останавливается напротив. Лицом к лицу, глаза в глаза. Сейчас их разделяют жалкие двадцать сантиметров и, пожалуй, Ахилл еще полметра назад нарушил личное пространство блондинки. Впрочем, его это отнюдь не волнует. На первом плане теплится сладкое осознание того, что девчонка перед ним – хранительница, а Андреас с пешками жалких божков церемониться не собирается. Ахилл их не любит априори. Прибавьте к подобной антипатии демоническую особенность в виде нестерпимого желания стереть голову каждого хранителя в порошок, и получите существо по имени Ахиллес.
Впрочем, стоя сейчас напротив барышни и с наигранным интересом рассматривая миловидные черты лица, Андреас вдруг понимает, что ему совсем не хочется ее убивать. Как будто кто-то свыше отключил в нем функцию «уничтожь хранителя». То есть руки сами тянутся к девичьему горлу, но это происходит неосознанно и машинально – по привычке. Условный рефлекс. Если собаке перед каждым приемом пищи включать свет, то она всегда будет ждать косточку при щелчке выключателя. Если Ахилл чувствует запах хранителя, то априори хочет свернуть ему голову. Но сейчас-то не хочет. Это дьявольски странно. Чего-то не хватает. И демон, желая разобраться в себе, решает отложить убийство хранительницы в дальний ящик, в который она обязательно сыграет еще – быть может, но сейчас, но точно потом.
Демон не убирает правой руки с ее шеи – касается пальцами белоснежной кожи, смотрит в глаза, улыбается. В общем-то, ждет реакции девушки – ему чертовски интересно, что она предпримет. Наверное, сперва удивится, потом назовет наглецом и скинет его ладонь с себя. Люди чертовски банальны, но – к великому удовольствию тысячелетнего демона – не устают удивлять.
― Я? Притащил? ― он с наигранным драматизмом вскидывает брови, мол, как ты могла подумать обо мне такое, девочка? ― Нет, таскать – это скучно. Я предпочитаю действовать эффектнее. И эффективнее. Я сразу убиваю, ― он расплывается в белозубой улыбке.
Впрочем, стоит отдать блондинке должное – вопрос она задала хороший. Где они? Куда нелегкая занесла? Это определенно  самая жопа мира, но Ахилл чувствует себя здесь на удивление комфортно – как в своей тарелке. Если бы демон был рыбой, то окружающее его пространство можно было бы сравнить с водой. Как рыба в воде.
― Нечеловек, ― говорит спокойно, пожимая плечами. Так, словно он счет за заказ у официанта просит – обыденно. ― Демон, ― он не видит смысла скрывать истинную сущность. ― А вот твоего божка я угадаю сам, ― Ахилл прикрывает глаза и подается еще ближе. Он принюхивается, едва ли не касаясь губами и носом девичьих щек, скул и волос. ― Ты пахнешь собаками, ― на этих словах он, не отдаляясь, морщит нос, ― лесом, самодельным оружием и неприкасаемостью. И немного, ― тут он морщит нос еще сильнее, ― честью.
Ахилл отдаляется.
― Лучше бы пахла собаками, Артемидушка.

Отредактировано Achilles Andreas (13.12.2015 17:40:22)

― Демонов я, если честно, не такими представляла, ― парирует милое белокурое создание, и лицо Ахиллеса расплывается в непроизвольной улыбке. Нехорошей такой, подленькой, но чертовски обаятельной. Подобный оскал бывает у охотников, которые выслеживали мясистого оленя долго и, вот, наконец, взяли на кровавую мушку.
― Такими? ― интересуется он и обращается. Вот так просто: секунду назад перед Софи стоял высокий и поджарый молодой человек с полупрозрачными глазами, а сейчас театрально скрещивает руки на груди поистине страшное создание: краснокожее, красноглазое, с острыми клыками и двумя козлиными рожками на лысой голове. Пожалуй, от прежнего Ахилла у демона остается лишь взгляд – игривый и смертельно-опасный одновременно.
Демон нетерпеливо ухмыляется, а потом заливается смехом, больше похожим на гомерический хохот во славу Сатане. Заливистый голос разносится по мрачному пространству и тут же возвращается зловещим эхом. Впрочем, уже через несколько мгновений тельхин обращается обратно в симпатичного мужчину лет тридцати пяти. Спокойного такого, холодного, словно лед, и насмешливо злого, словно сама судьба.
Для Ахилла все происходящее не более чем шутка. Его чертовски забавляет то, что божки перекинули в царство мертвых большинство хранителей, носителей и прочих докучливых порождений. Интересно, что божки вздумают делать со своими подопечными дальше? Отправят их гонять чаи с Аидом? Натравят Цербера? Или что поинтереснее? Ахиллу не терпится узнать. Но он прекрасно понимает, что будущее здесь, в Тартаре, от него почти не зависит, поэтому демон просто набирается терпения и ждет. Не боится совсем, нет, куда там, о каком страхе может быть речь, когда ты живешь на планете почти тысячу лет и, будем откровенны, периодически мечтаешь сдохнуть от сытной старости?
― Сотрудничать, говоришь? ― переспрашивает Ахилл, задумчиво вытягивая губы. ― А ты забавная. Пожалуй, я съем тебя последней, ― он достает из кармана пачку сигарет, ловко забрасывает одну из никотиновых подруг в рот и прикуривается. С губ срываются густые клубы серого дыма, поднимаются выше – к небу, если этот темный тяжелый потолок можно назвать небом. ― А мне какой с этого прок, а, хранительница? ― его глаза сужаются и в тусклом свете реки становятся похожими на острые лезвия. ― Я тебе нужен, потому что силен и интуитивно способен здесь ориентироваться. А ты вот, ― он, зажимая сигарету зубами, подходит ближе, всматривается в глаза, ― слаба. Потому что жертв своих тут не найдешь.
Демон чертовски прав, ведь они находятся в Тартаре, где не растут яблоки, не летают птицы, не бегают мясистые зайцы. Тут нет ничего, кроме вечного холода и маковых полей – неприкосновенных, потому что принадлежат Гипносу.
И вдруг звучит голос, принадлежащий явно не хранительнице. Демон, театрально поджав губы, заинтересованно вытягивается и вслушивается.
― Смертные! Добро пожаловать в Тартар – на первый этап Олимпийских Игр. Ваша задача здесь – выжить. Только самые сильные достойны нашего внимания.
― О, красота какая! Твои ставки – кто придет нас убивать? Вот бы Цербер! Давно мечтал этому кобелю морды начистить.

[audio]http://pleer.com/tracks/5086902Dpdi[/audio]

― А еще у меня есть спички, ― завершает перечисление собственных полезных качеств симпатичная блондиночка, пришедшая в милейший ужас от истинного вида демона, чем очень позабавила его величество тельхина.
― Хуички, ― с показательным безразличием откликается мужчина, пожимая широкими плечами. Все в нем говорит о холодности и бездушии, только льдистые глаза продолжают гореть нехорошим, но чертовски веселым огнем. Пожалуй, издевательским. Да и правда, что может быть забавнее наблюдения за человеком, который напуган и растерян, но продолжает лелеять надежду? Эту паршивую суку, которая так часто предает в самый последний момент. Ахилл ненавидит надежду, и у него есть на это весомые причины: за тысячу лет жизни он слишком часто танцевал на тех граблях, которые подкладывала именно она. Стерва.
И тут ему в голову ударяет, словно молния, безумная, но чертовски забавная идея: что, если дать блондиночке надежду? Сказать, что Ахилл поможет. Ну, не то, чтобы поможет – это для него чересчур, но хотя бы не убьет, не покалечит и даже согласится исследовать местность вместе с ней. Почему бы и нет, в конце концов? А потом, в решающий момент, по-змеиному важно уползет в свою нору. Бросит, растоптав надежду девчонки и смешав ее с грязью.
Думая об этом, Ахилл лениво шерстит собственный лохматый затылок, смотрит девчонке в глаза исподлобья, таинственно улыбается. Словом, ведет себя, как всегда и ничем не выдает потрясающе безумной идеи. О том, что люди имеют гнусное свойство привязываться друг другу за время, проведенное вместе, Ахилл не задумывается.
В конце концов, он человек, а демон.
― Хуички – дело полезное, ― хрипит тельхин, вновь пожимая плечами. Теперь он выглядит куда более заинтересованнее. ― Пригодятся. А теперь шевели этими своими куриными лапками, я совсем не хочу окоченеть здесь. Я еще планирую покормить Цербера с ручек, а это очень сложно, когда они у тебя отморожены. 
Как говорится, не упоминая дьявола всуе, а то явится. К ним, конечно, является не дьявол, а большой черный пес. Его голова с красными глазами высовывается справа, оттуда, где гнездятся густые недружелюбные кустарники, похожие на терновник. Чуть погодя средь ветвей показывается вторая голова и третья. Через несколько мгновений пес, а он размером с небольшой джип, появляется во весь рост и во всей красе.
― Краса-а-а-а-вчик, ― тянет демон отнюдь негромким голосом. А потом, повернув встрепанную голову к блондиночке, бросает:
― Ну, где там твои хуички? Уверен, они помогут тебе справится с собакеном.
К собственному удивлению, бежать демон не спешит, впрочем, и Цербер не торопится нападать. Он подходит медленно, но верно, разглядывает потенциальных жертв, осклабляется, обнажая острые, словно наконечники стрел, клыки. Его рык оглушает. И Ахилл готов поклясться, что некоторые цветы, услышав гневный рев зверя, отвернулись.
Ахилл тоже не торопится. Ему интересно, что предпримет девчонка.

Отредактировано Achilles Andreas (16.01.2016 16:44:08)

Он наблюдал за ней внимательно, с неприкрытым интересом и с азартным любопытством. Демон бы бросился делать ставки, ей богу, если бы была возможность, но возможности не было, и Андреас лишь нетерпеливо переминался с ноги на ноги, медленно облизывал губы и смотрел исподлобья этим своим жадным до чужих проблем взглядом. Несмотря на то, что спокойствие девчонки ему приглянулось, Ахилл не собирался выбирать любимчиков, нет, что вы, куда там: юной хранительнице он симпатизировал ровно так же, как и Церберу.
Стоит отдать блондиночке должное: двигалась она аккуратно, осторожно, как и нужно, когда имеешь дело с опасным непредсказуемым животным. Ахилл, которому тихие шаги наскучили через дюжину секунд, растянул лицо в издевательской ухмылке и быстро взметнул правую руку вверх, привлекая внимание адского пса. И раздражая его, конечно. Ответ Цербера последовал незамедлительно: он быстро повернул правую голову в сторону демона, остальные две, продолжая глядеть на хранительницу, злобно осклабились и оглушительно зарычали. На землю с клыков закапала вязкая темно-зеленая слюна. То место, куда она приземлялась, немедленно начинало дымиться. Кислота. М-м-м, маги.
Улыбнувшись адскому песику, Ахилл всего лишь потрепал собственный лохматый затылок, мол, прости, чудище, просто голова зачесалась. Коварный взгляд, преисполненный саркастичной иронии, тут же скользнул по нервному лицу юной хранительницы. Ахилл знал, что Софи испугалась, он знал, что она прокляла демона, который решил подбросить отнюдь не забавные проблемы. Демон знал, все прекрасно понимал, но угрызений совести не испытывал. Ему просто было ужасно скучно и захотелось развеяться.
Вытянув губы заинтересованной «уточкой», Ахилл увидел то, как ловко и метко девчонка забросила таблетки в пасть собакену. Тот проглотил – и даже не заметил. Ахилл вновь улыбнулся, и было в этой улыбке нечто совсем не похожее на прежнее коварство.
Хранительница, явно довольная одержанной победой над Цербером, расправила плечи, подняла подбородок и вся такая светящаяся, словно звезда на рождественской елке, подплыла к демону. Ахилл, хоть и сам остался доволен смекалкой девчонки, хвалить ее не спешил.
― Неплохая работа, ― хмыкнул он тоном, доказывающим обратное, ― только спешу сбить с тебя спесь, дорогая: тебе повезло. Вот если бы у тебя не оказалось в сумочке таблеток... ― протянул он мечтательным тоном, поднимая глаза к нему. ― Ахилл. Ахиллес. Но я предпочитаю, чтобы ты называла меня Черным Властелином, ― он расплылся в саркастично улыбке, оголив белые зубы. Опустил голову, перехватил взгляд Софи и, закинув руку ей на плечо, повлек за собой. Вперед. Потом вправо и немного налево. Демон и сам не знал, куда шел – он хотел оглядеться.
― Я так понимаю, что первый этап этих ваших игр мы прошли. И че дальше?
Он остановился возле двух деревьев, совсем не похожих на те, что растут в благодатных Афинах. В солнечной столице Греции деревья были густые и темно-зеленые, пышущие здоровьем; эти деревья больше напоминали высохших столетних старух. Ветви, словно скрючившиеся пальцы, стволы шершавые, морщинистые. Без листьев – абсолютно лысые.
И вдруг эти деревья нагнулись, замерли на мгновение… и обрушились на героев хлесткими ударами сухих ветвей. Били истошно, словно в последний раз.
Гремучие ивы, ей богу.