Спалось непривычно крепко. Снился зомби-апокалипсис, и в нем принимали активное участие: Кестлер без штанов, Теми без зубов, лысая Витто, Честер с автоматом Калашникова и Новак с одной рукой. В общем, трешак был весел и прекрасен, но команда проиграла – планету захватили зомби. В живых осталась лишь одна Дельфин – зомби почему-то обходили ее стороной, мол, чего с нее взять. Но и та померла из-за отключения горячей воды. И наступила тьма, и захватили планету зомби, и стало невыносимо холодно. Вот этот самый холод, кстати, пронизывает от макушки и до самых кончиков пальцев на ногах и сейчас. Беннингтон ежится, морщится, сипит под нос что-то абсолютно неадекватное, а потом резко подрывается вперед и с героическим воплем «Идите все нахуй!» садится жопой на промерзший асфальт. И снова падает – потому что не проснулся, а спать еще очень хочется. Затылком неадекватный адепт Ареса врезается в поребрик, но, знаете, пьяному и море по колено. А Честер пьян. Беспросветно пьян. И совершенно не помнит причину вчерашнего (или когда он там буянил?) веселья.  Он поворачивается на другой бок, подкладывает сложенные в замок руки под ухо и зарывается холодным носом в ворот пиджака. Кашляет, потом зевает и снова усыпает, и теперь с высоты седьмого сна наблюдает за жирафом на зеленом вертолете, который скидывает на Афины эскимо вперемешку с гранатами. Что за ебанный пиздец? Честер вчера только пил или еще и знатно покурил?
Воспоминания, кстати, возвращаются медленно, но верно, врываясь сквозь сон.
Кажется, во всем виноват Сотирис. Ну, конечно, кто, кроме этого пидора может напоить Беннингтона до таких чертей, что и черти, к слову, на утро покажутся солнечными зайчиками по сравнению с той головной болью, которую предстоит испытать?
Ахтыжблять. У этого долбоеба вчера был день рождения! Вот и причина, по которой Честер, едва разлепив глаза, обнаруживает себя… бля, серьезно? Он умудрился уснуть в богами забытой подворотне, между двумя баками с мусором!? Еще и на заледенелом асфальте, который совсем не катит на мягкий матрац, теплое одеяло или набитую перьями подушку.
Сука, Сотирис! Поймаю – живьем сожру, потом достану из Тартара и снова сожру! Сука!
Протяжно выдохнув через округленные губы, Беннингтон прикрывает глаза и медленно ныряет правой рукой в карман джинсов в поисках сигарет. Мятая пачка Кента (Честер не курит кент!) вскоре изымается из кармана, и одна из никотиновых подруг прыгает в зубы. Увы, зажигалки Беннингтон не находит. Сука, Сотирис! Во всем виноват он.
И Честер, зевнув, снова предательски засыпает, повернув голову вправо. Небритую щеку приятно обдувает декабрьским ветром, а потом снова становится холодно. Честер хохлится и неохотно разлепляет глаза, обнаруживая рядом с собой бездомную собаку. Заебись. Потрясающая компания, просто потрясающая. И снова засыпает.
― Эээээ! Эээээ! Эээээбля! ― вообще-то, Честер хотел сказать «какого хрена тут происходит, кто меня поднимает на ноги и какого хуя трясет, как тряпичную куклу», но получается совсем другое. Открыв глаза, Беннингтон хмурится, щурится и поджимает губы, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на нарушителе спокойствия. Им оказывается щуплый мужичонка бомжеватого вида. ― Тыблякто? ― хрипит он, взмахивая лохматой головой. ― Какого хуя ты меня заворачиваешь в эту тряпку? ― охреневает Беннингтон, активно вырываясь из самодельного кокона. ― О, пивасик, ― адепт Ареса, еще раз взмахнув головой, с трудом высвобождает руку из-под вонючего пледа и протягивает ее в сторону бутылки. Обхватывает ладонью горлышко и жадно пьет, а потом, поморщившись, выдыхает. ― Зажигалка или спички есть, а? Я, кстати, нормальный, просто вчера шел и внезапно устал, решил полежать. И уснул. Ну, бывает. Так че там, зажигалка есть?

На хриплом выдохе Честер взмахивает лохматой головой, тяжело закрывает глаза и запускает пятерню в волосы, шерстит и ерошит их, пытаясь собраться с мыслями и привести сознание в порядок. В какой-то хреновый, но все-таки порядок. Получается откровенно дерьмово –  Беннингтон устало поднимает голову и разлепляет глаза, мажет мутным взглядом по серым стенам, промерзшему асфальту, тяжелому небу, собаке и божеватого вида мужику. Сфокусировав хмельной взгляд на его шапке, Честер неуклюже приподнимается на локтях и, не найдя сил для дальнейших действий, остается в этой позе. К слову, мужик оказывается очень даже неплохим малым – вон, пивасом так просто делится, улыбается во все тридцать два, называет собственное имя и прикладывает максимум усилий, чтобы Беннингтону было комфортно.
Надо будет обязательно купить ему еды или дать денег.   
― Честер, ― коротко отвечает адепт Ареса и сразу кашляет от невыносимой сухости в горле. Блять, во рту как будто кошки насрали, впрочем, как и в башке. Протяжно выдохнув через округленные губы, лидер щурится и вливает в себя несколько долгих глотков живительной водицы – пиваса то есть. ― Хороший мужик ты, Зео. Не оставишь собрата в беде, ― Беннингтон почти благодарно кивает и, отпихнув полупустую бутылку в сторону, все же садится жопой на холодный асфальт. Немного поебланив – подумав то есть, Честер сгребает плед в охапку и подсовывает его под задницу, а то на голом асфальте сидеть все же холодно, а подняться на ноги Честер еще не в силах. Бросив взгляд на собакена, адепт Ареса не удерживается и улыбается, рукой маня зверя к себе. Собакен подходит, обнюхивает, дружелюбно хрюкает и в итоге лезет ластиться. ― Добротный у тебя пес, ― Беннингтон поднимает голову и смотрит на хозяина, ― Кратос, значит. Я б назвал тебя Жучкой или Шариком, ― он опускает глаза, глядит на здорового пса и треплет его по шерстяному загривку.
Беда всегда приходит, когда ее не ждут.
Честер вздрагивает от неожиданности и откровенно охреневает, когда слышит подобное заявление от мужика, который несколько минут назад заботливо кутал Беннингтона в плед, протягивал пиво, дружелюбно улыбался и всячески располагал к адекватному общению. Это что, хитровыебанная уловка, и мужик изначально втирался в доверие, чтобы проще было добить Хранителя? А что, если пивас отравлен? Нет, не отравлен – Честер – привет звериному обонянию – яд бы унюхал. Да и нахрен в доверие втираться, если Беннингтон и без того легкая добыча? Вон, он на жопе-то сидит еле-еле, куда ему защищаться и уже тем более атаковать.
Пес, жалобно заскулив и трусливо поджав хвост, быстро ретируется, оббегая Честера с плеча и прячась в мусорных баках за спиной. Честер бы поступил так же, если бы был в состоянии подняться на ноги и бежать. Но он не в состоянии, поэтому удар под дых, увы, пропускает. Удар сильный, мощный, цельный – тяжелый ботинок прилетает в область между ребер. Честер откидывается на лопатки, больно врезаясь затылком в асфальт.
И боль приводит его в чувства. Боль в купе с адреналином.
― Ах ты сссссука, ― рычит Честер, и темные глаза сменяют цвет на кроваво-красный. Он подрывается с места, занимает вертикальное положение и, рыча и осклабляясь, быстро подается к Зео и хватает беднягу его за грудки. А потом – быстро и мощно, совсем не как человек – пригвождает его затылком к ближайшей кирпичной стене. Руки адепта Ареса все еще сжимаются на одежде кера. ― Тебя послали, чтобы меня убить, да, сукин ты сын? ― рычит Честер в лицо напротив. А у самого клыки начинают резаться – Арес требует крови. Немедленно.

Ярость нарастает с каждой секундой – она обволакивает сознание, словно вязкая липкая патока, затягивает его, забивает, пытается раздавить собственным весом. Вдруг становится невыносимо сложно дышать – воздуха как будто не хватает. В глазах темнеет, ноги и руки слушаться отказываются. Стало быть, патока – ярость то есть – берет верх не только над головой, но и над телом. И Честер вдруг оказывается заперт в клетке, стальные прутья которой выкованы из его собственных желаний. А желание лишь одно, и оно бьет, словно молотом, в виски – убить, убить, убить. Стереть череп в пыль, размазать мозг по ближайшей стене, впиться зубами в почки и в печень, искупаться в багровых реках. И чтобы обязательно было больно – не Честеру, а керу. Чтобы он боялся, дрожал, молил не о долгожданном спасении, а о скорейшей смерти.
Потому что смерть быстрее и легче.
Глаза адепта Ареса меняют цвет и становятся красными – цвета крови. Клыки режутся, увеличиваясь с каждой секундой. Арес требует пиршества, а Честер, признаться честно, не очень сопротивляется. Беннингтон наравне с покровителем требует справедливости. А то ведь не каждый день тебе улыбаются в лицо, а через мгновение вгоняют нож между лопатками.
Но что-то идет не так. Интуиция, словно бешеная пожарная сирена, бьет по глазам и ушам, заставляя сжимать кулаки и зубы, жмуриться и рвано дышать. Что-то звериное вырывается наружу и предупреждает об опасности. Так, наверное, бывает у антилоп, которые чувствуют приближение тигра. Но, блять, как это все непривычно – ведь это Честер всегда был тигром.
Быстро взмахнув головой, Беннингтон машинально отступает на шаг назад, вырывая руку из железной хватки демона. Честер тяжело дышит, пытаясь прийти в себя, и поднимает взгляд – еще не карий, но уже и не кровавый – и смотрит в лицо напротив. Блять, да что с этим мужиком не так!? Причем, не только внутренне, но и внешне.
Да у него, блять, зубы полфизиономии занимают! Впрочем, это было только начало. Честер глядит на демона исподлобья и видит, как его непривычно для солнечной Греции белая кожа сменяет цвет на… блять, что и за цвет. Хрен его разберет. Коричневый? Серый? Серо-коричневый? Серо-коричневый в зеленую крапинку? Кажется, последний вариант самый точный. Но и цвет кожи тускнеет по сравнению с остальными изменениями. Черты лица демона как будто заостряются, пальцы скрючиваются и обрастают орлиными когтями.
Ебтвоюмать, во что Честер вляпался? Что за чудище перед ним?
― Да что ты, ебать тебя через забор, такое, ― цедит сквозь зубы адепт Ареса, не сводя темного взгляда с лица кера. В глазах нет страха, но есть нескрываемое опасение. Он смотрит внимательно, напряженно и с нарастающим недоверием, а сам думает о том, что вожделенная бутылка пива по утру слишком дорого ему стоила.
Он делает еще два быстрых шага назад. Быстро оглядывается, оценивая территорию и обстановку, а потом молниеносно срывает с мускулистой шеи талисман на цепи и впивается острием медальона в руку – куда-то в область локтя, но с внутренней стороны. И ведет им вниз, царапая кожу. На предплечье остается глубокая ссадина, которая – странно – не кровоточит.
Потому что кровь в качестве жертвы забрал Арес. И дал Честеру технику.
Вот и все. Осталось только ранить демона, и Честер одержит победу.
Впрочем, делать следующий шаг Беннингтон не торопится. Выжидает, желая больше узнать о способностях чудовища.
 

Кажется, в воздухе мелькает надежда. Паршивая сука, как правило, она оказывается лишь фикцией, а сама растворяется на холодном ветру мгновенно, как теплое дыхание. Боясь оказаться в эмоциональном дерьме по самые уши, Честер не спешит радоваться демонскому ответу, в котором явно звучат ноты здравого смысла. Он смотрит на кера исподлобья, глухо рычит и медленно, осторожно возвращает талисман на место – на собственную шею. Каждый мускул сильного тела напряжен, натянут до предела, как гитарная струна, готовая в нужный момент сорваться и ударить. По лицу. Оставляя кровавые отметины.
Взгляд цепкий и острый – царапает мужское лицо напротив. Беннингтон следит за ним внимательно, испытующе, как опытный охотник за долгожданной жертвой. И наотрез отказывается признавать, что жертва сегодня он.
― Пошел нахуй, ― небрежно выплевывает Честер, сжимая кулаки и зубы. Звериная интуиция, что гнездится внизу живота, с первых слов демона бьет тревогу. И даже его имя, звучащее адекватно и дарящее мимолетную надежду, не обманывает. Адепт Ареса знает, что в следующее мгновение демон сорвется, словно голодный злой пес с цепи, и набросится на Честера с кулаками.
Честер не боится. Честер готов. Честер надменно хмыкает и злобно ухмыляется, потому что подберись кер к нему ближе, и адепт Ареса сможет применить технику. Кер будет ранен: одна единственная синяк, малейшая ссадина – и кровь не остановить. Он сдохнет здесь, в этой жалкой подворотне, захлебываясь собственной кровью и слюной.
Какая отвратительная смерть. Достойная этого демона.
Все случается именно так, как планировал Беннингтон: раздраженный демон подрывается с места, в одно мгновение преодолевает расстояние, которое их разделяет, и набрасывается на Честера. Тот падает – не потому что не устоял, а потому что ему надо упасть. Не сопротивляется – это явно прослеживается в его злой мимике и надменном взгляде, чувствуется в слегка расслабленных движениях. Но в полете Честер кооперируется: хватает демона за грудки потрепанной одежды и ловко, быстро – совсем не как человек – переворачивается. Демон падает на лопатки, Честер оказывается сверху.
― Сука, ― озлобленно хрипит Честер. Он сжимает ладонь в кулак, замахивается и с силой мажет им по челюсти демона. Твоюжмать, блять, сукасукасука, как же больно! Он бы прямо здесь развопился, ей богу, но держится мужиком – даже не пискнул.
Странно то, что и демону, кажется, по барабану.
Нахмурившись, Беннингтон хватает бутылку из-под пива – еще наполовину полную – быстро разбивает ее об асфальт и с силой всаживает в горло демона. Не имея желания рисковать, адепт Ареса подрывается с места и отходит на безопасное расстояние.
Стоит напряженный, весь на измене. Хмурится, сжимает кулаки и зубы, исподлобья внимательно наблюдает за демоном. Принюхивается.
Запаха крови нет. Блять, почему!? Что с ним не так!?
Стало быть, и техника не сработает.

Крови все еще не чувствуется, что странно –  у нее очень резкий запах, сильный и навязчивый, который невозможно не заметить даже обычному человеку с обычным обонянием. Так что говорить о Честере, чей нос способен унюхать даже разлагающийся труп в десятке метрах под землей? Все это настораживает, заставляет быть готовым к неприятным неожиданностям. И Честер готов – по крайней мере, он так думает. Сейчас он стоит в нескольких метрах от демона – этого расстояния должно хватить, чтобы предугадать и предотвратить. Каждый мускул сильного тела напряжен до предела, желваки ходуном ходят, темный, почти черный взгляд горит. Беннингтон похож на цепного пса, который только и ждет, когда послышится долгожданный щелчок замка. Из груди невольно вырывается сдавленный рык – то ли волчий, то ли собачий – не разберешь, но абсолютно точно – раздраженный и злой. Это происходит тогда, когда демон делает попытки к шевелению. Он, как будто внезапно растеряв все силы, слабо переворачивается на живот и пытается отползти в сторону. Неуклюже, неловко, нелепо. Признаться честно, Честер сразу теряется – и этот тот самый человек, который несколько секунд назад едва ли не убил адепта Ареса? Беннингтон тяжело отводит голову в сторону, не сводя внимательного взгляда с демона. Смотрит на него исподлобья, не желая расслабляться – черт знает, вдруг демон так играется, пытаясь подобраться к жертве ближе?
Честер все еще натянут, словно гитарная струна, напряжен, сосредоточен. Он делает настороженный шаг назад, когда понимает, что демон подбирается к его ногам. Нет, этот сукин сын определенно что-то замыслил. Хочет, наверное, надавить на жалость, втереться в доверие, а потом, подобравшись вплотную, ударить куда-нибудь в область солнечного сплетения. Не зря же говорят, что чем шире ты открываешь руки для объятий – тем проще тебя распять. Меньше доверия – меньше синяков, ссадин и кровоточащих ран. Аминь.
Демон возле его ног начинает стонать, но Честер не верит ни на мгновение. Он быстро и ловко – совсем не как человек – отдаляется от чудовища, забирая из его объятий собственные ноги. Отличная стратегия – обездвижить, разорвав сухожилия или переломав кости, а потом вдоволь нажраться мясом, упиться кровью. Нет, чувак, не сегодня.
Беннингтон отходит дальше, а демон жалобно утыкается носом в холодный мокрый асфальт и начинает орошать его ведрами слез. Честер охреневает сперва, а потом морщится – ну, блять, мужик ты или не мужик, чтобы ныть, как баба!? Впрочем, адепт Ареса сразу взмахивает головой, выгоняя посторонние мысли из извилин. Нечего этому сумасшедшему морали и проповеди читать, нужно убираться отсюда быстрее, пока он в себя не пришел и снова свежим тридцатитрехлетним мясцом полакомиться не захотел.
― Ты ебанутый, ― признается Честер, делая очередной шаг назад. ― Я тоже ебанутый, а два ебанутых в одном переулке – это пиздец. Поэтому я пошел, а ты бывай. Спасибо за пивас и за утреннюю зарядку, блять, ― Честер салютует двумя пальцами от виска и разворачивается. А потом останавливается, словно вспомнив нечто важное, ныряет рукой в карман джинсов, достает пару евро и, не оборачиваясь, кидает их демону.
― Купи валерьяночки.

Сзади доносится копошение – всхлипы, тяжелые вдохи и выдохи, жалобные стоны; Честер не реагирует – понимает, что мужичонка просто давит на жалость, да еще и так мастерски, черт бы его побрал. Однако Беннингтон мужик суровый, всплесками эмоций не страдает, поэтому держится стоически, только из подворотни сваливает как можно быстрее. А вот когда до острого волчьего слуха вдруг доносится шершавый звук шаркающих по асфальту ботинок, адепт Ареса останавливается. Это происходит невольно – на уровне рефлексов. Когда хищник чувствует надвигающуюся опасность, он не срывается с места – это удел жертвы – антилопы, например, или газели. Волк же замирает на месте – не двигается и почти не дышит, максимально кооперируется, собирается с мыслями и с силами. Он вслушивается, вглядывается, внюхивается – анализирует. Думает, какой шаг нужно сделать в следующую очередь. Быть может, ему нужно остаться в таком положении и встретить врага лицом к лицу, потому что сил хватит. А, возможно, нужно брать ноги в руки – лапы в лапы то есть – и бежать без оглядки. Этим хищник и отличается от жертвы. Он способен к анализу перед предстоящими действиями. Он может принять решение – он должен принять решение. Иначе он автоматически становится жертвой.
Беннингтон еще стоит, не шевелясь и почти не дыша – он пытается по запаху, по звуку шагов, по отражению в битом стекле понять, с какой целью демон бросается за ним вслед. Что ему нужно? Кнут или пряник? Эй, парень, да что ты там задумал? Судя по растерянной физиомордии, размазанным по щекам слезам вкупе с грязью и неуклюжим движениям, демон все же настроен мирно. А смятый плед в его руках – импровизированный белый флаг.
Окей, твоя взяла. Честер выслушает, но поможет ли – другой вопрос.
Адепт Ареса на раздраженном выдохе поворачивает корпус тела в сторону демона и оказывается с ним лицом к лицу. Беннингтон рассержен и зол – это заметно по его плотно сжатым губам, сдвинутым к переносице бровям и тяжелому взгляду. Каждый мускул тела напряжен на тот случай, если демон решит провернуть финт ушами и вставить Честеру палки в колеса. Хренушки. Объебушки. Честер, если что, ударит первым – он готов.
Длинную тираду – многострадальную к тому же – Беннингтон выслушивает до конца. Даже не перебивает ни разу. Правда, периодически он скучающе отводит взгляд в сторону и едва подавляет приставучие зевки. Но все же справляется. Честер молодец. А теперь, кажется, наступает его очередь говорить. Вот только адепт Ареса понятия не имеет, что в такой ситуации можно пиздануть так, чтобы и самому красавчиком остаться, и чувака не обидеть.
Стоп. Когда он вообще стал думать о чувствах чувака?
― Да блллляяять, ― тянет Беннингтон, демонстрируя удивление вкупе с неверием, ― ты меня чуть не сожрал, а мне тебя не обижать? Ты реально ебанутый, а не голодный, ― рычит Честер, обиженно глядя на демона исподлобья. ― И убери нахуууй это скопление блох от моего рыла!― беззлобно вспыхивает адепт Ареса, ― да бля, не собаку, а плед, ― уточняет он.
И замолкает, недовольно глядя в лицо демона. И че дальше?
― Че тебе надо-то от меня? Я пошел домой. Жрать и мыться, ― он смотрит на него волком, а потом решительно разворачивается и уходит из подворотни. Честер, конечно, пожалеет сто раз об этом решении, но угораздило же его родиться доброй, сука, душой.
― Можешь пойти со мной, но если ты мне дом разнесешь, я скормлю тебя твоей же собаке.

― Так бля, ― раздраженно рявкает Честер, на полуслове перебивая нескончаемый словарный понос кера. После бурной ночи у адепта Ареса башка раскалывается на мелкие части априори, а бравая зарядка и оглушительный демонический голос, доносящийся почему-то со всех сторон, не справляется с ролью долгожданного анальгина. Честер как можно быстрее ступает вперед, пытаясь отвязаться от кера не только на вербальном уровне, но и на физическом, однако мужичонка ускоряет шаг и решительно не отстает от Беннингтона. И за что адепту Ареса – бедному и несчастному – такое наказание? Какого хуя, скажите, Честер вообще ввязался в это болото, смердящее одними лишь проблемами? Почему он просто не послал кера далеко и нахуй, а позвал с собой? Блядство. ― Меньше болтай,  у меня башка от тебя трещит, ― пожалуй, это не дружеская просьба, а полноценный приказ.
На протяжном выдохе Честер продолжает идти вперед. Холодно, блять, дьявольски холодно, и Беннингтон, сердито сдвинув густые брови к переносице, хохлится, ежится и вжимает голову в плечи, словно воробей. Мужичонка его догоняет и снова начинает сыпать миллионом назойливых вопросов, чем вызывает у Беннингтона унылый стон.
Честер приходит к выводу, что единственный способ хотя бы на несколько минут отвязаться от докучливых вопросов кера – дать на них ответы.
― Я дам тебе пожрать и выдам две бутылки пива, ― хрипит Честер, переходя дорогу там, где ее переходить не положено, конечно. ― В ванную не пущу, хуй тебе. Не обижайся, чувак, но мне не очень хочется понахватать от тебя или от твоего пса блох, ― Честер усмехается. Вообще, в его словах только пятьдесят процентов иронии, ведь Беннингтон способен перевоплощаться в большого и не очень дружелюбного волка, а волку, увы и ах, свойственны блохи.
Он замолкает и, придерживаясь долгожданный тишины, переходит очередную дорогу, сворачивает налево и углубляется в непривлекательный жилой квартал, а потом выходит в парк. Тот встречает новоявленных товарищей промерзшими плитами под ногами – иногда разбитыми, худыми облезлыми кустарниками и корявыми ветвями голых деревьев. Честер, в очередной раз прикурившись, зажимает сигарету зубами и притормаживает.
Теперь его очередь задавать вопросы.
― Сколько, ты сказал, тебе лет? ― Честер выдыхает клубы густого серого дыма, и они, подхватываемые промозглым декабрьским ветром, уходят вверх. ― И что ты имел в виду, когда говорил, что в прошлом люди слушались тебя?
Очень не хочется приводить домой столетнее чудовище, которое, к тому же, имеет предрасположенность к гипнозу или иже с ним. Лучше Беннингтон накормит его тут и отвяжется. Вон, кстати, и шаурму продают. Тепленькую и даже, наверное, с мясом.

Талый снег смачно чавкает под тяжелыми подошвами черных кожаных ботинок; Честер идет вперед быстро и стремительно, искренне желая отделаться от ненужного, но такого навязчивого нового знакомого. А вдруг прокатит? Чувак засмотрится на пробегающую мимо собаку или на ларек с горячими гамбургерами – и вуаля! В идеальном плане Честер явно есть недоработка, так как мужичонка не отстает ни на йоту. И за что – за какие грехи то есть – Беннингтону это счастье неземное? И ведь нахуй не пошлешь так сразу и так прямо – мужичонка показал силу не человеческую, а божественную, и Беннингтон совсем не хочет повторения демонстрации. Так как отделаться от нового, блять, друга так, чтобы не обидеть, чтобы не разозлить?
Нет смысле кривить душой: Честер вот уже несколько дюжин минут жалеет о том, то пригласил мужичонку домой. И дело не только в полнейшей антисанитарии, которую притащит за собой демон, но и в том, что называть адрес собственной обители демону, который может полгорода с землей сравнять за полчаса, априори дебилизм.
Знакомьтесь, это не Честер, это полный дебил.
Темный взгляд вдруг цепляется за собакена, который весело трусит рядом, виляя радостным потрепанным хвостом. Язык у него длинный – с него во все стороны летит липкая слюна, на синие джинсы Беннингтона тоже. И в голову вдруг ударяет абсолютно безумная идея, которая, впрочем, имеет некоторые шансы на успех. Адепт Ареса, не тормозя и не останавливаясь, идет все так же быстро, внимательно следя, чтобы собакен болтался справа. Чуть выждав, Честер ускоряет шаг и обгоняет пса. Пес, угрюмо поглядев в спину хранителю, принимает условия игры и тоже ускоряет бег, стремительно обгоняет Честера, смотрит на него и…
Беннингтон скрывается на тихий – так, чтобы демон не услышал – гортанный рык. Его глаза темные наливаются злой кровью, клыки, которые Честер демонстрирует, увеличиваются в размере и заостряются. Собакен, узнав в сопернике не человека, а волка, испуганно поджимает уши к голове. Поглядев на Честера еще раз – чтобы убедиться, что не показалось – пес, жалобно скуля, резко срывается с места и быстро убегает прочь. Все это было сделано за то время, пока демон болтал, отвечая на вопросы Беннингтона. Честер, конечно, ничего не слышал, но ни капли об этом не жалеет. Он сделал то, что хотел. Остается надеяться, что мужичонке собакен важнее, чем пожрать лапши быстрого приготовления в стенах чужого дома.
― Бля, чувак, че с твоим собакеном? У него такой вид был, как будто привидение увидел, ― Честер останавливается и поворачивается к демону, смотрит на него удивленно и вопросительно. Действительно, бро, че с твоей собакой? ― Не бросай его, а то под машину еще попадет без тебя. Чет переживаю за него, сам не свой. На, я тебе бабла дам, раз уж не получилось в гости пригласить, ― и Честер на удивление хорошо играет отведенную роль. Кажется, что Беннингтону действительно жаль, что стоит и испытывает сострадание, бедняга. Похлопав себя по карманам, адепт Ареса достает из внутреннего бумажник, насчитывает там около сорока  евро – и все отдает демону. Хватит и на пожрать, и на бутылку водки, и на килограмм хороших костей в качестве извинений для собакена.