Вверх Вниз

Под небом Олимпа: Апокалипсис

Объявление




ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности.

ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ
7 : 21
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин

НОВОСТИ ФОРУМА

КОМАНДА АМС

НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky
от Аделаиды



ХОТИМ ВИДЕТЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Елисейские поля » Гори огнем твой третий Рим


Гори огнем твой третий Рим

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

http://savepic.su/5720785.png
[audio]http://pleer.com/tracks/124415463P4D[/audio]

Название: Гори огнем твой третий Рим;
Участники: Джон, Витя;
Место: старт в гостиной Огня;

Увидеть

http://savepic.org/2963975.png
Несмотря на некоторые разногласия в команде, членов группировки, особенно по вечерам, часто можно встретить именно здесь. Они отдыхают, рассказывают друг другу о прожитом дне, делятся впечатлениями, шутят, в общем, просто отдыхают. Как ни крути, но они – команда, а значит им нужно бывать вместе.
Кроме того, каждую неделю, по средам, Артур проводит собрание для команды. Они пьют чай и обсуждают дальнейшие планы на будущее.

Время: на старте 29 декабря 2012;
Время суток: на старте около 11 часов вечера;
Погодные условия: на старте пасмурно. Снег. Температура воздуха -9...-5. Ветер северный.
О сюжете: история о медленно поехавшей крыше и неотвратимых последствиях.

Отредактировано John Koestler (01.07.2015 12:09:47)

+5

2

Внешний вид
Одежда

http://st2-fashiony.ru/pic/street/pic/65568/2.jpg

+

Фейс, прическа и все что к этому прилагается

http://sg.uploads.ru/t/3I9oZ.jpg

Декабрь - время волшебства. Пожалуй, этот девиз придумали и популяризировали рекламщики. Правильнее будет так: декабрь - это время нервотрепки (ведь надо всем купить подарки), депрессий (меня никто не любит, я слишком жирный, Барни купил Феррари, а я до сих пор не вернул кредит за Фиат), адского шоппинга (откуда в торговых центрах столько людей?) и семейных ужинов, где ты с упоением мечтаешь обнаружить в одной из коробок, что щедро обернуты подарочной бумагой и украшены этикеткой с твоим именем, пистолет, дабы совершенно бесхитростно, зато искренне, от всей, так сказать, души, застрелиться. Впрочем, едва Рождество проходит, как весь этот негатив улетучивается, подобно флеру аромата грошовой туалетной воды. Остается лишь блаженное ожидание Нового года, когда можно лениться, ежедневно совершать гастрономические преступления и строить планы на ближайшие, совершенно новые, только-только распечатанные, триста шестьдесят пять дней. В принципе, именно этим Дельфин и занималась в этот уютный тихий вечер. Особняк Огня сейчас напоминал ей опустевший Хогвартс. Многие хранители покинули его стены, дабы навестить родных или просто сменить обстановку на период длительных праздничных дней, поэтому обычно многолюдная общая гостиная сейчас была никем не занята.
- Красотааа! - осмотревшись и не обнаружив здесь ни единой живой души, нараспев прошелестела себе под нос Дельфин. По всему было видно, что к ленивому вечеру ничегонеделанья и балдапинания она подготовилась основательно. Одной рукой она любовно прижимала к себе ведерко с мороженным, упаковку мармеладных медведей и огромный пакет крабовых чипсов, - редкостная химическая дрянь, но вкусная, - а в другой держала термос (зачем постоянно бегать за кофе, если можно обеспечить себя им сразу на весь вечер), внутри которой плескался крепкий черный кофе, весьма щедро разбавленный коньяком. Здравствуй, кошмар гастроэнтеролога! Странный набор, конечно, но о вкусах не спорят. Нервная работа, хранительство, Лисса в числе родственников. В общем, причин для стресса у Дельфин хватало. Врачи, как правило, рекомендуют в случае нервного перенапряжения побольше спать, гулять на свежем воздухе и активно вводить в свой рацион свежие овощи и фрукты. Но Витто было как-то сподручнее растворять усталость в сахаре и крепком алкоголе, чем переходить на здоровый образ жизни. Результат - мгновенный, а времени и сил затрачивается несоизмеримо меньше. К тому же ей редко удавалось устраивать себе такие вот пиршества. Особенно в последнее время.  Господи, как же хорошо она теперь понимала Росса Геллера из старого доброго сериала "Друзья". "Я вырос с Моникой! Если ты не ел быстро, то ты не ел вообще!" - декламирует ее внутренний голос, пока Витто, приземлив свою пятую точку на диван, раскладывает съестные сокровища на журнальном столике.
К слову о "Друзьях", раз уж она решила провести этот вечер  в компании дивана и телека, то почему бы в очередной "– цатый" раз не пересмотреть парочку серий этого, - да видят Боги, сие не будет преувеличением, - шедевра комедийного жанра?   
Кажется, в ее комнате до сих пор хранится внешняя карта памяти со всеми сезонами. Нужно всего лишь победить лень и заставить себя сбегать за ней. Но проще сказать, а в нашем случае подумать, чем сделать. "Черт, я уже так уютно уселась. Да и оставлять свой алко-сахарный поек без присмотра как-то боязно". Впрочем, смотреть в сотый раз "Один дома" или "Рождественскую историю" тоже так себе вариант.
- Ладно, - приподняв руки в капитулирующем жесте, мол, сдаюсь, так уж и быть, Дельфин с резвостью горного козла подорвалась с насиженного места и быстрым шагом переходящим в бег направилась в сторону коридора.  Ее не было всего-ничего. Благо бегала она быстро, да и искомая вещь нашлась почти сразу же. Однако это вполне хватило, чтобы все ее планы о блаженном одиночестве полетели к чертям. Едва переступив порог, Дельфин заметила чью-то макушку, выглядывающую из-за спинки дивана. И ведь не куда-то еще уселся, негодяй, а именно на том место, которое Витто несколькими минутами ранее облюбовала для себя. И это еще полбеды. Куда важнее было то, что, судя по характерному причмокиванию, незваный гость уже принялся уничтожать ее мармеладных мишек. Такой наглости тонкая душевная организация хранительницы Деймоса снести не смогла.
- Именем диванной полиции, приказываю Вам остановиться, - не всегда же ей быть Россом, можно и под Чендлера закосить. С этой нелепой фразой Дельфин стремительно подлетела к сидящему, все еще находясь у него за спиной, и отвесила незнакомцу легкий подзатыльник. Впрочем, наглец оказался вполне себе знакомцем. Это Витто поняла чуть ли не в сам момент рукоприкладства, но останавливаться было уже поздно.
- Джонни-бой? – удивленно округлив глаза, - как будто знай она что это он, то поступила бы иначе, - Дельфин задумчиво почесала подбородок. – Не признала тебя со спины. Богатым будешь, -ага,  дабы не утруждать себя лишними шагами, брюнетка привычным и отработанным движением перемахнула через спинку дивана и плюхнулась на сидение рядом с Кестлером младшим. – Кстати о деньгах. Где твоя подружка? Делает маникюр или накладывает очередную маску из помета галапагосских ящериц и слез тридцати трех сорокалетних девственниц?
Витто хорошо относилась к Джону. Его простота, как ни крути, подкупала, и не казалось ей хитро подобранной маской. Однако по поводу Тамары Джеффовны Пандман, с которой они как Чип и Дейл вечно ходили парой, чувства хранительницы били диаметральными иными. Дельфин даже бабы подобного склада раздражали, что уж говорить о половозрелом мужике.

[audio]http://pleer.com/tracks/7790344WFU0[/audio]

+6

3

Физиономейбл + кеды. Без очков

http://savepic.su/5758496.png

― Декабрь – время мозгоебства, ― Джон выдыхает клубы серого дыма и переворачивается на спину, расслабленно лежа на кровати Джеффа. Дым уходит к потолку и там растворяется.
― Не мозгоебства, а волшебства, ― хмыкает друг, разглядывая собственное отражение.
― А я как сказал? ― пепел летит на пол.
Минута неловкого молчания. Все погружаются в раздумья.
― Хватит курить, ― Джефф повышает голос, ― у меня кожа портится от табачного дыма. Поры не открываются. И глаза краснеют. А мне на вечеринку еще идти!
Джон устало зевает, прикрывает глаза, делает последнюю затяжку – самую долгую и тушит сигарету и пепельницу, которую предусмотрительно притащил с собой.
― У тебя есть че-нить алкогольное? ― Джон лениво закидывает руки за лохматую голову и гладит равнодушным взглядом гладкий белый потолок.
― Нет, ― хмыкает Джефф¸― но на вечеринке будет, ― голос звучит зазывающе.
― Блядруг, ― адепт Афины неспешно садится на кровати, свесив ноги вниз, ― мне реально впадлу. Я дома хочу посидеть и спокойно отдохнуть. Меня на работе затрахали.
― Эта стерва Антиопа никому не дает прохода, ― фыркает Джефф, ― мне кажется, ее жених бросил – вот она и лает на всех подряд, ― намного тише, каким-то заговорческим голосом, шепчет Джефф, глядя на друга через отражение в зеркале.
― Не наше это дело, ― отмахивается Джон, рассматривая собственные кеды, ― пойду спать.
И уходит, не глядя на друга – а то ведь Джон знает, как мастерски Джефф умеет жалобные глазки строить. Покруче небезызвестного кота в сапогах из Шрека, ага.
Кестлер честно уходит в собственную комнату, не менее честно расположившуюся на втором этаже. Но черт дергает Джона спуститься в кухню – организм молодой, растущий и нервный – поживи с таким папашей – узнаешь о нервотрепке. Организм искренне хочет жрать, да что-нибудь посерьезнее – пару котлет, например, ростбиф или бифштекс. К сожалению, в огромном холодильнике Джон находит только безжалостно повешенную жирную мышь. Расстроено переступив с ноги на ногу, Джон закидывает в рот еще одну сигарету, прикуривается. Наблюдает за тем, как с губ срываются клубы серого дыма, а потом, еще что-то поворчав себе под нос, уходит с кухни через гостиную. Через пустую гостиную, где по ящику крутят любимых «Друзей», на столе лежат мармелад и чипсы, а из термоса пахнет не столько кофе, сколько коньяком.
Джон еще несколько мгновений думает – а то ведь не дело – нарушать чужой покой и личное пространство. Еще и еду чужую жрать! Но голод вкупе с желанием выпить что-нибудь погорячее берет над ним верх: Кестлер, осмотревшись, подходит к дивану и быстро закидывает мишку в рот. Десятую или пятнадцатую мармеладку Кестлер бессовестно съедает, уже сидя на диване и громко смеясь над очередной шуткой Чендлера. Хороший чувак все-таки. Самый крутой.
А потом его ловят с поличным. Кестлер сразу узнает голос и его владелицу, поэтому, не растерявшись ни на мгновение, поднимает руки вверх, мол, сдаюсь-сдаюсь.
― Именем диванных войск – остановиться не могу, потому что запасы холодильных войск опустели в самый критический момент, ― тихо смеется Джон, не поворачивая головы.
А потом прилетает подзатыльник. Джон произносит тихое «ауч» и больше ничего – а че тут поделаешь: сам накосячил – сам поплатился. И это он еще малой кровью отделался, а то ведь владельцем приторной жратвы мог оказаться Терон. Или Мидас.
― Джонни-бой? ― Витто смотрит на него в упор.
― Блять, ― смущается Джон, ― звучит, как имя для порно звезды.
Он неспешно поднимает голову и смотрит на хранительницу. Высокая, изящная и с дьявольской ухмылкой. Джону кажется, что еще никогда и ни у кого он не видел подобной усмешки. Саркастичная, ироничная, но абсолютно беззлобная. Так вообще бывает? Видимо, да – и девушка перед ним – прямое тому доказательство.
― Кстати о деньгах. Где твоя подружка? Делает маникюр или накладывает очередную маску из помета галапагосских ящериц и слез тридцати трех сорокалетних девственниц?
И она плюхается на диван рядом с ним. Джон откидывается на спинку, забрасывая руки за голову. И смеется, потому что так изящно троллить Джеффа может только Дельфин.
― Ннне, ― он, оценив обстановку вокруг и придя к выводу, что опасности не предвидится, берет со стола термос и прикладывается к нему губами, ― Джефф на корпоративе. Мне идти впадлу было – я вообще собирался спать, но автоматически пришел на запах потрясающих шуток, ― Джон поворачивает голову в сторону Витто и несколько секунд смотрит ей в глаза. ― Я про них, ― он кивает в сторону ящика, где Моника и Чендлер пытаются скрыть свои отношения от других. ― А ты чего в особняке делаешь? ― и сам черт его дергает спросить – Джон и сам не знает, к чему, ― бойфренда ждешь?

[audio]http://pleer.com/tracks/44766800nYl[/audio]

Отредактировано John Koestler (03.07.2015 23:41:10)

+5

4

[audio]http://pleer.com/tracks/7958194ud2Q[/audio]

В огромном доме, где пустой холодильник - не редкость, а скорее константа, большой просчет оставлять съестное без присмотра. Впрочем, Дельфин не жалко было поделиться. Невероятно, но факт. Почему-то сейчас это воспринималось ей как нечто само собой разумеющееся. Похоже, что общение с Лиссой не прошло для хранительницы Деймоса даром. Поглощать вредные сладости в чьей-то компании по любому приятнее, чем сидеть и повышать сахар в крови до уровня а-ля "балда, да ты же просто напрашиваешься на сахарный диабет" в одиночку. Джон как раз был из тех людей, чье общество совсем не напрягало Витто. Но скажи ей кто-нибудь об этом пару месяцев назад – она не поверила бы и, возможно, даже пальцем у виска покрутила. Все-таки он не абы кто, а сын великого и ужасного Артура, да храни его Зевс, Кестлера. Вроде как персона не из тех, рядом с которыми можно просто быть самим собой. При его отце так и вовсе даже дышать было как-то не по себе. Вдруг с ритма собьешь, он тебя в чем-то заподозрит, полезет мысли читать и узнает, что сегодня ты напялил носок с дыркой на пальце. Вроде мелочь, а все равно неприятно. Но сей парень никогда этим не кичился, а будто бы даже стеснялся своего особого положения. Общался со всеми на равных, не качал прав и не заламывал пальцы. Дельфин на его месте наверняка повела бы себя иначе. Разумеется, она не стала бы смотреть на всех, как на беспородных люмпенов, которым даже дышать в ее обществе положено за честь. Но наверняка расширила бы для себя границы дозволенного.
- Холодильные войска коварны. Они редко оправдывают возложенные на них ожидания, - послышался наигранный вздох, мол, тоска-печаль, но что поделать? - Так уж и быть, не оставлять же боевого товарища в беде, - намекая на недавнее испытание, произнесла Дельфин. - Mi casa es su casa, - почему-то Витто прибегла к испанскому, вспомнив старую поговорку про дом.  Хотя в их случае куда уместнее был бы итальянский - все-таки вторая родина для обоих. - В смысле, угощайся. Моя еда - твоя еда.
Присоседившись на диване к сотоварищу, хранительница вытянула ноги и расположила их на журнальном столике. Идеально. Так, где там термос с кофегольной составляющей? Наполнив крышку, которая по совместительству являлась стаканом, она сделала щедрый глоток и, выудив из шелестящего пакета сразу несколько чипсин, принялась ими хрустеть.
- М? - вопрос от человека с набитым ртом, - да-да этикет, тебе тут не рады, - означающий что-то вроде хочешь? и кивок на пакет, а затем на термос. Вроде как, выбирай, что больше по душе. Или можешь как я, вприкуску. На пассаже про потрясающие шутки Дельфин хмыкает, мол, ага, уел так уел, и улыбается, а мысленно, разумеется, уже обмозговывает план, как вернуть должок.
- Я так и подумала, Джонни-бой, - если человеку не нравится данное ему прозвище, то сам Бог велел вплетать его в беседу почаще.
- Да, именно, жду бойфренда. Видишь, как принарядилась? - проводит вдоль тела презентационным жестом. Сие подобие ночной пижамы, в котором не каждая девушка решится даже пойти мусор выносить, таки просто создано для свиданий. - Не просто же так. Все для него, родимого. А в моем кофе сейчас коньяка больше чем кофе, потому что он у меня, - хранительница приподнимает левую руку, и неопределенно крутит кистью в воздухе, пытаясь этим показать слово "так себе", - страшненький. Горбатый, с кривыми зубами, хромает немного, а еще у него уши, как у слона. Зато весь мой. Любит меня просто ужасно. Кстати, ты вроде бы тоже одинок? У него сестра есть. Хочешь, познакомлю?
- Бооожеееее моооой! - слышится из колонок омерзительный голос Дженис. Дельфин глухо усмехается и склонившись в сторону Джона доверительным шепотом сообщает, - Кстати, голос у нее точь в точь такой же. Не девушка - бриллиант. Соглашайся. - и перехватывает взгляд ореховых глаз, пытаясь оценить эффект от своей своднической речи. Почему-то в голове невольно всплывают мысли о лесе. Возможно, потому что именно там они толком и начали общаться впервые. Если бы Джон был цветом, то, определенно, зеленым.

+5

5

Джон метко закидывает мармеладного мишку прямо в рот (собственный) и остается крайне довольным мастерски проделанным трюком. А вот второй медведь – оранжевый – трусливо дезертирует, прыгуче рикошетя от нижней губы и улетая в сторону хранительницы. Да не на ноги и даже не на живот, а прямиком под ворот. Джон поворачивает голову и смотрит в глаза напротив, удивленно выгибает брови, мол, ненене, ты не подумай – я не целился, все произошедшее – чистая случайность. Впрочем, приятная случайность – и Джон, не сдержавшись, расплывается в неширокой, но довольной улыбке.
― Могу помочь достать, ― весело усмехается адепт Афины, а потом отворачивается к телевизору и смотрит на великолепную в собственном омерзении Дженис, ― если будешь бить, ― Джон, не поворачивая головы, поднимает правую руку, которая ближе к Виттории – как будто бы преграждает путь, впрочем, совсем неуверенно – а стоит ли преграждать? ― Если будешь бить, то не по правому плечу. Мне его вывихнули в последней драке, и я до сих пор не могу дойти до врача, ― Джон невольно морщится, представляя, какая это боль – вправлять гребанное плечо. Впрочем, Кестлер хоть и был бравым молодцем и относительно сильным мужиком – больницы, поликлиники и травмпункты он не уважал. А если совсем уж честно, то страшно очковал перед людьми в белых халатах, перед шприцами, а еще хуже – перед бормашинами. И его вполне устраивала мысль до старости проходить с больным коленом. Все лучше, чем тухнуть в вечных очередях к терапевтам, хирургам и на дальнейшие процедуры. Да и потом – боль облегчить может и Дафна, а этого вполне достаточно для счастливой и долгой жизни.
И он, закинув остальной мармелад горстью в рот, тянется за термосом. Пахнет крепким кофе и коньяком. Идеально. Сделав два коротких глотка – а то горячо же, Джон делает третий, а потом ставит термос на столик. Не разгибается – так и продолжает сидеть, опершись скрещенными в расслабленный замок руками на колени. А сам исподлобья наблюдает за Дженис, от голоса которой, честно говоря, уши вянут. Но в этом ее фишка. Джону Дженис нравится – а то вон сколько крутых фишек для сюжета, для дальнейшего развития событий. Да и вообще, в каждой компании есть человек, который Дженис.
Джон поворачивает лохматую голову и смотрит на Витто через плечо, когда она принимается увлеченно рассказывать о собственных вкусовых предпочтениях. Невероятных предпочтениях. И хоть Кестлер понимает, что Дельфин откровенно стебется над его вопросом (нет, ну какой болван вот так спрашивает о наличии бойфренда?) – адепту Афины все же приятно. И он сам плохо понимает причину неясной и почти невесомой радости.
― Отныне я буду называть тебе Эсмеральдой, ― усмехается Джон, а сам думает, что это очень даже неплохое прозвище. По сравнению с Джонни–боем. ― Потому что ты мне щас Квазимодо описала. Хотя, я могу называть тебя и Квазимордой. Как тебе? ― теперь Джон смеется, весело глядя в темные глаза напротив. А потом наиграно серьезнеет и добавляет:
― Только не по правому плечу, помнишь?
И он снова прикладывается губами к термосу, делает несколько протяжных глотков и невольно морщится, потому что коньяка в термосе действительно больше, чем кофе. Кестлер выдыхает пары алкоголя, а сам закрывает глаза от удовольствия – блять, как хорошо, как тепло, как горячо коньяк растекается по желудку и дальше, ниже.
― Не, не надо мне девушки, ― он, не открывая глаз, мотает лохматой головой из стороны в сторону, ― не потому что не хочу, ― на кой-то хрен добавляет он, ― а потому что им тяжело со мной. Я постоянно… ― Джон хмурится, все так же не открывая глаз. Пытается подобрать верные слова, ― потому что я постоянно косячу, а им хреново.
А еще он постоянно влезает в драки. Девушкам почему-то не очень нравится, когда их молодые люди не могут пройти мимо мордобоя. А Джон не может.

[audio]http://pleer.com/tracks/4418596Z6Xm[/audio]

Отредактировано John Koestler (16.07.2015 17:31:58)

+5

6

[audio]http://pleer.com/tracks/25780NnTN[/audio]

- Помоги, раз уж конечностями не дорожишь. На первый раз обещаю оторвать тебе руку всего-лишь по локоть. Обычно сразу кромсаю по самое плечо, - Дельфин, прищурившись, попыталась изобразить самую кровожадную из своих улыбок. Ту самую, а-ля "я люблю носить фиолетовые пиджаки и планирую убить Бэтмена". В следующее мгновение мишка был депортирован ей прямиком на шевелюру Кестлера младшего. Смотри-ка, ему даже идет. Надо тренд такой ввести, ибо стильно, модно, молодежно. И еда всегда под рукой. Лисса бы точно оценила подобное новшество.
- Ушлый ты тип, Джонни, - выслушав пояснение касательно плеча, хмыкнула брюнетка. - Выходит, чтобы тебе вмазать, мне придется встать? - пару раз качнув ступнями, что так уютно расположились на журнальном столике, она отрицательно мотнула головой. - Ну уж нет. Весь вечер я буду вести подсчет, сколько ударов тебе задолжала, а потом верну весь долг разом, - ради придания зловещего эффекта она понизила голос, под конец дойдя почти до шепота. Сейчас перед тобой не Витто, чувак, а киношный злодей, готовый вершить зло.
- Кстати, ты же в курсе, что если плечо не вправить, то оно так и будет болеть? - на этот раз вполне серьезно поинтересовалась Дельфин. Хоть убейся, но образ Джона не вязался у нее с задирой. - По какому поводу ты вообще ввязался в драку? Кто-то опять принял вас с Пандманом за пару? - на самом деле Витто никогда не слышала о подобных случаях, но вполне их допускала. Взгляд темно-карих глаз переместился с лица собеседника к экрану. Джо и Чендлер. Момент с Джозефом Сталиным. К слову, этих двоих частенько принимали за пару, посему и Кестлера младшего с его метросексуальным приятелем вполне могли бы.
Дальше следует месть за Джонни-боя. Изначально легкая, так сказать ознакомительная, под кодовым именем Эсмеральда. А затем уже более решительная и хлесткая - Квазиморда.
Дельфин усмехается, а затем кивает и очень не по-доброму улыбается при этом. Смотрит прямо в глаза, гипнотизирует, чтобы в следующий миг резко замахнуться, сжать кисть в кулак и направить на больное плечо Джона. И так же внезапно остановить руку всего в паре миллиметров от конечной цели. Впору вспоминать давно забытую "саечку за испуг"?
- Купи-купи-купился, - самодовольно вздернув подбородок, Дельфин подмигивает адепту самой мудрой богини. "Друзей" уже упоминали, пора и про "Клинику" вспомнить. За это, кстати, можно и кофе пригубить. Мягко выудив термос из рук сотоварища, брюнетка пьет прямо из горла.
Занятно. У него тоже не ладится личная жизнь. Вообще, редко у кого из хранителей с этим делом бывает все хорошо. Как сочетать нормальную жизнь и божественное вмешательство? Почему-то Дельфин уверенна, что Джон имел ввиду именно это. Его проблемы в отношениях с противоположным полом, конечно же, вызваны Афиной. Впрочем, в отношении себя Витто не списывала отсутствие личной жизни на Деймоса. Не будь у нее талисмана, она все равно оставалась бы собой. Недоверчивой, ожидающей подставы, относящейся ко всему очень поверхностно. Когда глубоко не цепляет, тогда и больно не делает. За днем следует ночь, осенью опадает листва, а люди всегда уходят. Поэтому к ним лучше не привыкать. Пусть меняются, как декорации. Вместе с твоими ролями. Шекспир был чертовски прав, вся жизнь - театр. Сейчас, например, они с Джоном играют роль приятелей. Не близких, но явно очень расположенных друг к другу. И Витто это нравится. Главное - не втянуться. Помни, пока ты скользишь по поверхности, опасности нет.
Дельфин в очередной раз кривит губы. Усмешка получается не ироничной, а скорее грустной. И даже сочувствующей. Вот только кому она больше адресована? Ему или ей самой?
- Да, дружище. Хреново быть тобой, - она смотрит Кестлеру прямо в глаза, будто бы пытаясь прочесть в них что-то. "Угадала?" - Впрочем, как и мной. - начали за здравие, а кончили, как и положено, за упокой. Браво! Осталось только разрыдаться, сожрать, умываясь при этом слезами, ведерко мороженного на пару, а затем позаплетать друг другу косички. И посмотреть Бриджит Джонс. Это будет идеальным венцом эталонного девичника!
- За это можно выпить. Не чокаясь, - термос по-прежнему был у Дельфин в руках. Наполнив стаканчик до краев, она протянула его Джону, а затем залпом прикончила то, что еще оставалось в металлической емкости. По горлу поползло приятное тепло. Сделав глубокий вдох, Витто откинулась на спинку дивана. На экране о чем-то спорили Рейчел и Моника.
- Рейч, но он же мой брат! - экспрессивно махая руками, кричит мисс Геллер. И почему-то эти слова молниеносно врываются в сознание Витто, словно разогретый нож в кусок масла: легко, немного вязко, глубоко. Брат. Точно, брат! У нее же он тоже есть! Сволота Фобос! Шляется где-то и даже о нем не вспоминает. Зазнался, подлец! Еще бы. Фобии. На основе его имени целый пласт психологии базируется. А что досталось ему, Деймосу? Жалкий спутник какой-то там планетки? Ужас же сильнее страха. Где справедливость. Почему его братцу превознесли больше почестей? С этим нужно срочно разобраться!
- Скотина! - рычит она гортанным низким голосом, стряхивая с себя налет сонливости. Ее глаза будто бы меняют цвет, и становятся настолько темными, что зрачок просто теряется на фоне радужной оболочки. Их буквально застилает мгла. Термос, который хранительница так и не успела поставить на журнальный столик, с ускорением летит в сторону плазменного экрана. - Найду эту тварь и всю спесь с него собью! Будет знать, как притеснять меня, своего брата, сына самого Ареса! Выродок чертов! - с этими словами брюнетка вскакивает с дивана и уверенным шагом направляется к выходу. Держитесь, Афины. Время страха прошло. Сейчас настанет эра ужаса!

+2

7

Джон успевает даже испытать что-то вроде едва заметной радости в ответ на разрешение помочь, а потом – очень вовремя, кстати, – соображает, что где-то здесь ждет собственной печальной участи подложенная свинья. В голове вместо долгожданной барабанной дроби вдруг начинает звучать автоматический голос: «отмена операции, Джон, отмена операции!». Кестлер, задумчиво поджав губы, встряхивает лохматой головой и откидывается на спинку дивана. И делает несколько протяжных глотков кофе, думая, где же его все-таки наебали.
На экране ссорятся Моника с Чендлером; за окном пронзительно завывает метель. Хранитель Афины, на мгновение отвернувшись в сторону окна, щурится и отмечает, что время уже позднее. А ведь Джон же хотел лечь спать пораньше, а то целых две недели не мог нормально выспаться из-за глобального завала на работе. Рейтинги канала упали, новогодней программы нет, ааааа – мы все умрем! – все, что слышал Кестлер последние две недели в офисе. Больше всех паниковал Джефф, правда, он переживал, что будет недостаточно хорош для новогоднего выпуска новостей – и правда, ведь его любимая маникюрщица заболела, а к другим он не сунется. А паникующий Джефф сродни цунами, землетрясению и пожару в одном флаконе.
Странно, если честно, что так хотелось спать, а сейчас совсем не хочется. Кофе? Кофе ли?
― Я тебе больше скажу, ― усмехается Кестлер, выслушав все сказанное коллегой по истреблению мармеладных мишек и кофе с виски, ― если мы встанем одновременно, то тебе придется быстро забраться на вон то кресло и прыгнуть на меня, чтобы повалить на пол, ― он говорит спокойно, размеренно, с нескрываемой иронией в голосе, а сам смотрит исключительно на экран. ― Но чойта мне подсказывает, что как только ты меня оседлаешь, то бить передумаешь, ― ухмыляется хитро, но беззлобно. Адепт Афины как будто невзначай жмет плечами и приподнимает брови, мол, ты же понимаешь, о чем я. И смотрит исключительно на экран, морально готовясь к оплеухе со стороны Дельфин, только теперь более весомой и ощутимой. Хорошо еще, если дело закончится только оплеухой, а не укусом. А то ведь скорпионы жалят больно, смертельно даже. Впрочем, Кестлер, зная неповторимый нрав Дельфин, почему-то пребывает в святой (или наивной?) уверенности, что вреда она не нанесет. Наверное.
― Не, ― Джон лениво поворачивает голову в сторону Витто и протягивает ей термос, ― на прошлой неделе на злоебучем светском мероприятии драку один пьяный чувак устроил. Мы с охранником его полезли успокаивать, а чувак, сука, не только живучий, но и жесть какой сильный. До сих пор думаю, что он хранитель – даже меня почти вырубил. Я тут долго сверкал сломанным шнобелем, ― Джон шмыгнул носом, ― да и ваще разбитым еблищем. Только пару дней назад Даф подлечила. А Джефф, кстати, не гей, ― Джон достает из кармана пачку сигарет, ― и я знаю, что все в нем говорит об обратном, но все же он не гей, ― уже намного тише добавляет Кестлер, закидывая сигарету в рот.
И только Джон хочет щелкнуть зажигалкой и вдохнуть долгожданный табачный дым, как едва ли не подпрыгивает на месте от неожиданности. Зажигалка невольно выпадает из руки и приземляется на ковер, сигарета сжимается зубами так, что почти ломается – и все потому, что Витто… эй, что с тобой происходит? Ты… ох, блять, да ты же сходишь с ума, как несколько дней назад сходил я, пытаясь найти Двуликого Париса или Гектора.
Блять.
Блять.
― Стопэ, ― Джон принимает вертикальное положение вслед за Витто и поднимает обе руки вверх, мол, без рук – только поговорим. И откровенно фейспалмит, наблюдая за полетом термоса. Слышится глухой звук удара: плазма падает на пол и разбивается, рядом приземляется термос. Его содержимое растекается коричневой лужицей по полу. ― Давай для начала просто поговорим, ― Кестлер заглядывает Хранительнице в глаза, ― возможно, я помогу тебе найти то, что тебе нужно. Кого ты хочешь? Зачем?
Джон почти не помнит, как сам сходил с ума, но, кажется, чувак, который помог пережить этот бред, пообещал найти Париса или Гектора. Впрочем, чувак мог просто вырубить Джона, но не догадался. А у Джона рука не поднимется ударить Витто.
Или поднимется, но в крайней ситуации.

[audio]http://pleer.com/tracks/451836xwPD[/audio]

+2

8

[audio]http://pleer.com/tracks/5841159twl4[/audio]

Выслушав предложение напарника по истреблению мармеладных фишек и увеселительного кофе, Дельфин усмехнулась. Затем посмотрела на кресло, сощурилась, будто бы прикидывая что-то в уме, а потом вновь перевела взгляд на Джона. Скажи ей нечто подобное кто-нибудь другой, кулак брюнетки уже познакомился бы с плечом остряка, причем на весьма внушительно скорости, чтобы маячок, этакий маркер в виде боли, навсегда отучил негодяя опускать в ее сторону подобные шуточки. Но вот незадача, Кестлер младший обладал каким-то воистину удивительным талантом даже пошлить, как бы по-идиотски это ни звучало, в невинном ключе. И бить его отчего-то совсем не хотелось. Ну, вернее, почти. В той мере, насколько этого вообще могло не хотеться такому в целом кровожадному человеку, как Дельфин.
— Предполагаешь, что если мы ударимся в рестлинг, — а предложение сигануть на него с кресла как раз таких смахивало на один из самых популярных в этом виде боев прием, а именно: прыжок на жертву с канатов, обозначающих границы ринга и служащих барьером для бойцов, — то он плавно перейдет в кино для взрослых?  — Дельфин хмыкает и склоняет голову к правому плечу, тому самому, близко к которому сидит адепт Афины. А затем кладет на это самое плечо свою ладонь. Пока мягко и почти невесомо. Но по всему ясно, что это как наведенное дуло: дашь неправильный ответ и тебе будет больно.
— Не стесняйся, развивай мысль дальше, — "А то я совсем не понимаю твоих толстых намеков на тонкие обстоятельства". Если тебя пытаются смутить — смути еще сильнее. Истина, проверенная веками про "клин клином" и в наши дни не утратила своей актуальности.
— Долго сверкал, значит? И я такое пропустила? — выслушав рассказ Кестлера младшего про его разбитое лицо, она огорченно опустила уголки губ на манер широко известного "грэмпи кэт". — Я смотрю у тебя просто талант вступать в конфликты с Хранителями альфачами, — разумеется, брюнетка сейчас намекала на Мидаса, с которым Джона связывали ни разу не радужные отношения.
— Не говорит, Джон — кричит! Буквально орет, причем в рупор и на пределе голоса, — поправила собеседника Дельфин, когда тот прокомментировал ситуацию с сексуальной ориентацией своего понамазанного кореша.
И вроде бы все шло хорошо. Тихий и спокойный вечер. У нее давно уже таких не было. Впрочем, когда все идет слишком ровно - жди беды. Виттория в этом не раз уже убеждалась. Увы, этот вечер лишь подтверждал печальную статистику.
Ее переклинило. Быстро, внезапно, без объявления войны. Разум Дельфин просто взял и в какой-то момент рухнул вниз, в какую-то темную яму, будто бы получив удар дубиной по затылку. Так обычно нападают на улицах трусливые грабители: подкрадываются, бьют вас по голове чем-то увесистым, налетают, как коршуны, выворачивают карманы, отнимают сумку и убегают. А ты так и остаешься лежать, униженный и оскорбленный. Без своих вещей. Возможно, даже с проломленным черепом. Та маленькая часть ее подсознания, что пока еще могла адекватно функционировать, в данный момент ощущала себя именно так. Она безвольно наблюдала за происходящим, агонизируя из-за осознания собственной слабости, но ничего не могла с этим поделать. Власть в свои руки полностью перехватил он. Тот, кто был ей ближе всех в последние годы. Покровитель, патрон, ее личный Бог. Возможно, будь им кто-нибудь более миролюбивый, все происходило бы не так неистово и деспотично. Но Деймос не признавал полумер. Он не нянчился и не проявлял заботу. Что для него одна жалкая смертная душа, когда их перед ногами целые миллиарды? Выбирай любую свободную. Меняй их, словно перчатки. Если одна поизносится, ты без особых проблем найдешь новую. На войне нельзя без жертв. А для него, чем их больше, тем лучше. Неважно, сколько придется сменить этих жалких людишек, главное — добиться своего! Найти Фобоса! И поставить этого подлеца на место! Он не старше, не лучше, не значимей. Они равны! Пусть он навсегда запомнит это! Зазнавшаяся тварь!
― Стопэ, ― слышится совсем рядом. И Дельфин поворачивает голову. Медленно, будто бы удивляясь тому, что кто-то посмел ее остановить. Какой-то смертный мальчишка! Сколько он таких видел, окровавленных, со стеклянными глазами уставившимися в небо. Но этот не так прост. От него веет Афиной — его теткой. Больно уж эта шельма любит умничать. И вечно притесняет их отца. А еще она не любит кровь ради крови, не понимает насколько прекрасна неистовая война и не принимает их ценностей. Стоит ли с ней говорить?
― Ты, ― с каким-то инфернальным смешком выплевывает хранительница. Голос рычащий, низкий, совсем не похожий на тот, что был у нее несколькими минутами ранее. И в нем явно чувствуется издевка, ― поможешь мне? ― пару секунд Дельфин просто буравит адепта Афины немигающим взглядом, а затем закидывает голову назад и начинает хохотать.
― Послушай меня, ты! Та, что скрывается за этим мешком из кожи и костей. Тетушка. Не буду лгать, что любимая. ― Витто разворачивается и начинает медленно идти в сторону Кестлера младшего. Ее пальцы скрючены, губы искривлены в неестественной, будто бы нарисованной каким-то неумелым художником, ухмылке. ― Если тебе дорог этот сосуд, то не вставай у меня на пути. Я своим пожертвую не колеблясь. Ведь они для того и существуют, чтобы исполнять нашу волю.  ― подойдя вплотную к Джону, Дельфин кладет ладонь на его шею и начинает медленно сжимать пальцы, ― Мы поняли друг друга, тетушка? — каждое слово произносится низким, почти переходящим на шипение, шепотом. Ну, давай, мудрая наша. Обмани меня, попробуй! Я с удовольствием сломаю то, что принадлежит тебе. Как и ты сотни раз ломала наши планы. Лишала славных битв. Чертова выскочка. Отец всегда тебя ненавидел!

+3

9

http://savepic.net/7085665.gif
[audio]http://pleer.com/tracks/4184446XRc0[/audio]

В жизни бывают моменты, когда словарный запас внезапно заканчивается, ограничиваясь многозначительным словом «пиздец». Когда такое бывает? Например, сейчас.
Джон стоит напротив Витто и неохотно понимает одну простую истину – он разговаривает не с хранителем, а с покровителем. И это как-то очень не в тему, да и вообще хреново – Джон не знает, что делать в одном помещении с Богом. С Богом, блять! Помнится, когда сам Кестлер медленно, но верно сходил с ума, воинственно требуя Гектора или Париса на блюдечке с голубой каемочкой, то как-то переключался с собственного сознания на сознание Афины. Создавалось впечатление, что кто-то в голове Кестлера с упоением щелкал выключателем: «включить Джона – выключить Афину», «выключить Джона – включить Афину». И все же периодически, умирая от головной боли, он приходил в сознание и давал подсказки тому чуваку, что случайно попался под горячую руку. Благодаря этому Кестлер и смог, наверное, добраться до родного особняка, а не до мягких стен. И он совсем не ожидал, если честно, что лицом к лицу встретится с Деймосом. Вот же блядство. И что делать дальше? Что вообще делать?
Надо было пить больше кофе с коньяком, а еще лучше – без кофе. Ведь не зря же говорят, что пьяному и море по колено. Джон, увы, сейчас не пьян, и это его порядком удручает.
― Охтыжблять, ― задумчиво выдохнув, в сторону говорит Джон. Нахмурившись, он внимательно смотрит на разбитую плазму позади Дельфин. Пытается собраться с мыслями и сообразить, что делать дальше. Отлично, как на месте Джона поступил бы Артур? Э, нет, не самый удачный пример для сравнения. Папаня бы убил, не задумываясь. Причем, обоих. А то, говорит, слишком много проблем, косяков, да и вообще заебали. ― Ты бы не горячился, чувак, ― наверное, с Богом так разговаривать не следует, но что-то как-то насрать на этикет сейчас, ―  ты хоть и говоришь, что на сосуд тебе похуй, но, знаешь, без сосуда ты точно брата найти не сможешь. У сосуда ножки, вон, ручки есть. А ты щас просто дух, ― и будет очень печально, если Джон не прав. Метод «пальцем в небо» работает раз через раз, и Кестлер тупо надеется, что попал в яблочко, и Деймос действительно есть бесплотный дух и ничего больше. Ведь тогда без Витто он действовать не сможет. Брата не найдет. Все тлен.
Признаться честно, Джон, делая подобный вывод, руководствовался тем, что и Афина, и Деймос не спустились с насиженного Олимпа в собственных обличьях, а позаимствовали головы и тела своих хранителей. На это должна быть своя причина. Ведь захоти Афина убить двуликого Париса – она бы это сделала, пошевелив одним лишь указательным пальцем. Стало быть, это проделки не самих Богов, а тех частей их душ, что хранятся в талисманах и дают силы.
Но этой догадки мало, чтобы решить проблему под название «Включи Витю – выключи Деймоса». Да, окей, возможно, что Боги не могут действовать без сосуда. А что дальше? Как вернуть хранителю сознание, а покровителя запихнуть обратно в талисман?
И времени на раздумья больше нет.
― Эй, эй, эй, ― Джон поднимает руки вверх, обозначая поражение и нежелание сражаться, когда Витто, ну, то есть Деймос, наступает. Сам Джон стоит на месте – не отступает. Почему-то Кестлеру кажется, что демонстрировать страх нельзя. Да он и не боится, если честно. ― Блллллллять, ― на выдохе тянет Джон, когда ее пальцы сжимаются на его шее. Что делать? Что делать?
Он хмурится, поджимает губы, смотрит ей в глаза. Настороженно, но без страха. Серьезно и задумчиво. А потом резко перехватывает тонкое запястье и заламывает руку за спину, морщась и от нежелания делать ей больно. Блять, почему у Джона все всегда через жопу?
Он ненавидит несправедливость, а сейчас поступает отнюдь несправедливо по отношению к Витто. Его это ломает, блять, пиздец как хочется отпустить ее, извиниться, стряхнуть невидимую пыль с пижамы, но нельзя, матьвашу, нельзя. Иначе руки заламывать будет уже она.
― Ты должна меня услышать, Квазиморда. Очнись, блять, помоги мне, ― рычит Джон, пытаясь отыскать за спутанными волосами глаза. Те, которые темные – цвета ночного декабрьского неба. А не те, которые черные, горящие огнем ненависти.

Отредактировано John Koestler (16.08.2015 23:37:59)

+3

10

Под ладонью чувствуется чужая кожа и пульс: не учащенный, размеренный. Получается, что весь этот спектакль не напугал мальчишку? Деймос заинтересованно скалится, а слабый голос разума Дельфин, который никак не может перехватить контроль, радуется этому обстоятельству. Она не знает, выбрал ли Кестлер младший эту линию поведения осознанно или случайно, но ему в любом случае повезло. Поддаться страху в понимании Деймоса означало сдаться. Капитуляция же приравнивалась им к смертному приговору. Увы, сторонники неистовой войны пленных не берут. Им не нравятся полутона, они предпочитают контрасты. Ты или сражаешься или отбываешь в незабываемый лодочный тур в компании милейшего парня по имени Харон. Третьего не давно. Помним про контрасты.
Увы, Джон в этот момент заламывает Дельфин руку, совсем не сильно, можно сказать аккуратно, явно пытаясь не причинить боль. Однако для Деймоса это служит стартовым выстрелом, брошенной в лицо перчаткой, а проще говоря - вызовом. Таким образом, сиюминутная симпатия вызванная наличием у оппонента если и не стальных яиц, то их явных зачатков, сходит на нет.
И опять это нелепое прозвище. Костлявые пальцы на шее парня едва заметно дрогнули. Неужели, казалось бы незыблемый бастион пошатнулся? 
Забавно. Кто бы мог подумать, что ножом, способным перерезать ментальные путы, вполне способна оказаться обычная кличка. В чем тут фокус? В гордыне? Или чтобы ослабить чужую власть, необходимо задеть действительно личные струны? Разумеется, сей вопрос был интересным и важным. Однако времени, дабы вплотную заняться поиском ответа на него у Витто в данный момент не было от слова совсем. Как, впрочем, и желания.
- Я тебе сейчас так очнусь пяткой по заднице, Джонни-бой! - не надеясь на успех, в сердцах прошипела брюнетка. И каково же было ее удивление, когда она действительно услышала свой голос. Не утробное шипение а-ля вокалист какого-нибудь дес-спид-металл коллектива, как это было несколькими секундами ранее, а родной, пусть и не шибко звонкий и нежный голос.
- Черт, ты слышишь меня? Не осторожничай. Постарайся вырубить. Это единственный наш шанс..., - Дельфин жмурится. В ее ушах слышится невыносимый звон, будто бы пытающийся разорвать к чертям барабанные перепонки хранительницы, - Заткнись, тварь, - и голос снова чужой. Ругательство, к слову, скорее обращено к самой Витто. Хозяину не нравится, что его игрушка вздумала своевольничать. "При всем моем уважении, иди-ка ты нахрен!" - недальновидно огрызается хранительница, ясно осознавая, что ей придется поплатиться за свою дерзость. Видят Боги, она на многое была способна закрыть глаза ради каких-то важных целей, но становится безвольной марионеткой? Нет уж! На такое она не подписывалась.
- И не дай ему добраться до твоей крови. Иначе я смогу проникнуть в твои мозги и вдоволь поиграться с твоими страхами! - cвободной рукой брюнетка пытается прикрыть уши. В этот раз она уже не зажмуривается, но в глазах все равно темнеет. Боль становится такой адской, что хочется кричать. Но Дельфин упорно молчит, крепко стиснув зубы, ибо именно этого Деймос от нее и добивается. "Выкуси, ирод! Хоть узелком мои уши завяжи, но я не ....," - додумать эту мысль она не успевает, ибо срабатывает боль вновь усиливается и срабатывает самозащита. Когда нам очень фигово, то либо включается болевой шок, чтобы до поры до времени мы могли игнорировать боль, либо отключается сознание. С Витто, к сожалению, случилось второе. Сеть замкнуло, свет пропал и воцарилась темнота. Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Так на что же способна его полная отключка?
- Ну, вот мы и остались вдвоем. Выбрал же на свою голову болтливую суку! - ядовито прорычал Деймос, осклабясь. Джон не мог этого видеть, ибо хранительница по-прежнему находилась к нему спиной. Впрочем, вновь вернувший себе борозды правления покровитель девчонки намеревался сменить расстановку сил.
- Некогда мне тут с тобой обжиматься, ничтожный смертный. Брат заждался! - с этими словами, Деймос дернул свою марионетку резко назад, дабы Джон по инерции впечатался в стену. Или что там у них сейчас находилось за спиной? Если повезет, то удастся сломать ему позвоночник. Впрочем, Бог ужаса не надеялся на столь широкую улыбку Фортуны в свой адрес. Эта задавака никогда ему особо не симпатизировала. Да и не беда. Он и без этого быстро справится с мальчишкой. Что там говорила эта идиотка? Поиграться с его страхами? Пожалуй, звучит заманчиво. Осталось только добыть кровь сего назойливого идиота. К счастью, эти смертные мешки с костями и мясом очень хрупкие. Давить из них вязкую красную субстанцию не сложнее, чем сок из помидоров.
Удар об стену. Витто под руководством Деймоса резко изворачивается, пытаясь освободить свою руку, а той, что свободна, замахивается, сжав пальцы в кулак. Если как следует прицелиться, то можно рассечь ему губу. И тогда, Афинская тварь, добро пожаловать в мир кошмаров!

+2

11

Джон не дурак – понимает прекрасно, что играет в опасные игры, ведь его оппонент не какой-нибудь там хранитель, не носитель и даже не дракон, а Бог. Ебтвоюжмать, Бог. БОГ. Как Джон вообще в это ввязался? Почему так повезло именно ему? Как утопленнику. И как, блять, выбраться из этого болота если не сухим, то хотя бы относительно живым?
Вопросов много, проблем еще больше. Но самое паршивое, что на горизонте предательски отказываются маячить хотя бы призрачные тени долгожданных ответов и решений. Сейчас Джон предоставлен самому себе. И Витто предоставлена ему. Но одно неверное действие, шаг не туда, слово невпопад, и их судьбы отойдут в кровавые руки Деймоса.
Кестлер нервно хмурится и сжимает зубы, невольно стискивая девчонку в хватке сильнее. Она сразу дает о себе знать – огрызается и шипит, брызгая этим своим божественным ядом во все стороны. Джон не сразу соображает, что яд принадлежит не Деймосу, а Витто.
Это могло бы быть очень комично, если бы не было так опасно.
― Бля! Получилось! ― не веря собственным глаза и ушам, орет Джон. Радостный такой, счастливый. Еще не понимает, что это далеко не конец, а только начало. ― Теперь точно Квазимордой будешь, ― беззлобно усмехается Кестлер. В следующее мгновение он хочет сделать шаг назад и выпустить девчонку из медвежьей хватки, но что-то его останавливает.
Что-то внутри. Такое громкое и навязчивое. Словно какой-то орган внизу живота вдруг ожил, схватил ложки, вилки и половники и с чувством, с толком, с расстановкой принялся херачить по крышкам кастрюль. Еще это напоминает сирену – ту самую, которую включают для предупреждения людей о надвигающемся торнадо или наводнении.
Так вот кем для Джона сейчас является Витто? Стихийным бедствием?
Впрочем, только ли сейчас?
И снова отличная почва для шутеечек за триста, но, блять, некогда – интуиция, а это именно она, продолжает невыносимо громко буянить, отдаваясь бешеным пульсом в висках. Джон принимает решение не отпускать Витто – пусть еще постоит с полчасика, пока Кестлер окончательно и бесповоротно не убедится в ее адекватности.
Схватив ее заведенные за спину запястье еще крепче – у девчонки, наверное, останутся синяки на пару-тройку недель – Джон морщится и угрюмо хмурится. Витто просит, чтобы он ее вырубил. Ну вот блять, ну вот почему Кестлеру всегда приходится бить людей? Он же, мать вашу, гребанный пацифист! Он вообще не хочет драться, а мечтает жить в мире, где люди срут бабочками. Но нет же – мироздание, сука, бессердечная тварь. Хочешь мира, Джон? Готовься к войне!
― Слышь, Неаполь, ― он и сам не понимает, почему называет ее именно этим итальянским городом. На уровне ассоциаций, наверное. А сам смотрит в упор, пытаясь перехватить темный человечески взгляд. ― А ты не можешь там сама как-нить, а? Не хочу я тебя бить.
Не может, потому что уже в следующее мгновение власть над ее сознанием захватывает Деймос. Девчонка со взглядом Бога резко разгибается, из-за чего стены комнаты на несколько быстрых секунд оглушаются хрустом затекших суставов, и подается назад, впечатывая Джона затылком в стену.
― Да чтожблять за пиздец божий творится, ― рычит Джон, потирая ушибленную башку. Он встряхивает головой, выпрямляется, разгибается и только потом замечает летящий кулак, желающий поприветствовать многострадальный нос. На выдохе Кестлер быстро уходит от удара, и кулак едва не пробивает стену. Хранитель удивленно присвистывает и слишком ловко для собственного телосложения уходит в сторону.
Признаться честно, Джон хочет до последнего уходить от ударов и обороняться, но не нападать – ему откровенно насрать на Деймоса, но не на Витто. И он планирует идти до конца в собственном безумии, но на глаза попадается напольная лампа. Ну, как попадается. Джон, уходя ближе к стене, предательски за нее запинается и падает на пол, но сразу переворачивается на лопатки. А лампа, зажатая в его ладонях, послужит чем-то вроде лома.
Против лома нет приема, не так ли?

[audio]http://pleer.com/tracks/48295882nMT[/audio]

Отредактировано John Koestler (08.09.2015 21:22:44)

+1

12

[audio]http://pleer.com/tracks/68092966y07[/audio]

— Неаполь? — едва слышно повторяет за Джоном хранительница, пытаясь расшевелить затуманенную память. Увы, получается так себе.
Неаполь — третий по величине город Италии. Я бывала там в детстве. Кажется, там живет тетка Джеральдина. Впрочем, почему он назвал меня именно так? Первое, что пришло в голову? Вроде бы где-то в тех краях расположен Везувий. Может, дело в отсылке к стихийному бедствию? Мысли брюнетки неспешно скатывались в незатейливый клубок. Весь этот монолог напомнил ей беседы в агентстве, когда им приходилась сталкиваться с какой-то загадкой. В такие моменты они варили дерьмовый, но очень крепкий кофе и собирались за столом крошечной офисной кухни, дабы устроить мозговой штурм. Удивительно, но из потока наперебой высказываемого бреда порой действительно удавалось отсеять крупицы золота. Однако сейчас Дельфин даже не надеялась на какое-то озарение. Она просто пыталась не терять связи с сознанием и самой собой. Ей нужно быть начеку, чтобы в случае чего остановить Деймоса. Не факт, что у Витто это получится, но она обязана хотя бы попытаться.
— Сама? — Витто аж замирает на миг выпадая в осадок от подобного предложения. Ах, да! Пацифизм!
— Да ты издеваешься! Я себя люблю даже больше, чем Лисса пожрать! У меня рука на меня не поднимется! Джон, едрить налево твою лысую коленку, хватит ломаться — действуй! — ее речь приобретает вполне себе итальянские скорости, но сохраняет при этом греческий диалект. Язык, который не привык к такой спешке в подобной интерпретации звучит, как минимум, странно. Но Кестлер младший обязательно ее поймет, они же земляки.
Самообладание вновь теряется, будто бы бултыхнувшись в вязкую темную жижу. Сознание Витто представлялось сейчас небольшим островом посреди червонного загустевшего моря. И они с Деймосом непрерывно борятся за право обитать на этом скудном клочке суши. Пока, увы, снова побеждает он.
Не смей сдаваться! Борись, тряпка! Борись! Родные ноги не слушались девчонку, обрекая пытавшегося помочь ей Джона на удар об стенку. К счастью для Кестлера младшего, она обладала далеко не самой внушительной комплекцией, так что не смогла набрать достаточной скорости, чтобы ударить незадачливого спасителя до полной отключки. Впрочем, возможно, так было бы даже лучше для него. Лежать на полу без сознания в любом случае гораздо безопаснее, чем бороться с Богом. Или его фантомом, что куда вероятнее. Против Деймоса ни у одного из них не было бы шансов.
Завязалась борьба. Ну, как борьба, скорее демонстрация техники боя а-ля "я тебя на британский флаг порву" и в противовес ей по-восточному спокойного стиля схожего с айкидо а-ля "я вода и буду все обтекать". Обтекать, к слову, получилось недолго. Похоже, что помимо схожей смеси кровей, этих двоих роднила еще и хреновая координация. Запнувшись об несчастную настольную лампу, Джонни-бой умудрился упасть, а затем принялся прикрываться ей же от одержимой Дельфин. Экий затейник, ты посмотри на него! В другой ситуации Витто обязательно принялась бы ерничать на этот счет, но сейчас ей было как-то совсем не до шуток.
— Если я очнусь, а ты по-прежнему будешь здесь! — в сердцах прошипела брюнетка, а в ее глазах неоновым светом полыхнуло: УБЬЮ! Причем голос в этот момент был именно женский, не божественный. И затем стало ясно почему. Собрав последние силы в кулак, брюнетка вырвала лампу из рук адепты Афины, с силой сжала ее в правой руке и нет, не опустила с ускорением на головушка соперника, а с силой треснула ей себя же по самой макушке. Благо, лампа оказалась тяжелой и гравитация подсобила Дельфин в этом нехитром деле. Последним, что хранительница запомнила, был треск и тупая боль, ослепившая ее словно яркая атомная вспышка. А после ничего, темнота, да тишь.
Ну, наконец-то. Теперь можно и отдохнуть.

+2

13

Против лома прием есть – им оказывается сама Витто, которая ловко перехватывает лампу из рук Джона. Последний, воинственно сжав кулаки и зубы, готовится справедливо получить по пустоголовой башке. Поплатиться за собственную беспечность, если хотите. Ну а что? Нечего было с богами в игры играть: пытаться идти на переговоры, торговаться, дразнить. Нужно обязательно запомнить на будущее, кстати: если перед тобой вдруг появился Бог – играй по его правилам. Потому что он бог. А ты – человек. Ни на что неспособный, слабый, жалкий. Ничтожный муравей, оказавшийся перед лицом муравьеда. Тут нет шансов – ни у Джона, ни у Вити, даже Артур заведомо мертвец. А Джон что? А Джон тем более.   
Смерть смертью, конечно, но сдаваться так просто – это неинтересно. Финал должен был эффектным. А Джон, кстати, всегда знал, что сдохнет в драке.
Вдох. Выдох. Адепт Афины скооперирован. Выжидает момента, чтобы перехватить злоебучую лампу, когда та с веселым свистом полетит вниз. Каждый мускул сильного тела напряжен, желваки на лице ходуном ходят, но не от раздражения, а от накала бушующих страстей. Темные глаза прищурены, густые брови сдвинуты к переносице, губы поджаты. В любой момент хранитель Афины, словно хорошо натренированная бойцовская собака, готов податься вперед и обезоружить Дельфин. И все – только обезоружить. На большее он не способен.
Похоже, вечер будет долгим. Невыносимо долгим.
Повисшую в комнате секундную паузу нарушает какая-то слишком громкая мелодия; Джон машинально вздрагивает, быстро поворачивает голову на звук и только потом понимает, что это телефон радостно горланит, находясь в заднем кармане потрепанных брюк. Кестлеру бы забить на звонок и вновь вернуться к творящемуся в гостиной беспределу, так нет: этот болван весело ухмыляется куда-то в сторону и думает, как это было бы здорово – взять паузу, как в комедиях, и ответить. Мол, дружище – Деймос то есть, погоди ровно одну секундочку – у меня тут важный звонок, надо срочно, очень срочно переговорить. Собственно, вот вам самая главная причина, почему Кестлер постоянно гоняет с разбитыми носом и губами, вывихнутыми конечностями и сломанными ребрами – в драке, когда нужно бить, он тупо отвлекается и думает о своем. Он бы и сейчас уже давно получил лампой по башке, но…
Против лома прием есть – сама Витто, которая с ответственной силой ударяет канделябром по голове… себе. И камнем падает на пол, благо – Джон давно пришел в себя, поэтому успевает скооперироваться и перехватить  хранительницу в полете, предотвращая знакомство многострадального затылка с каким-нибудь не самым приятным углом стола или дивана. И вот, он сидит на ковре, на руках – бессознательное тело Неаполя (почему он вообще ее так называет!?), вокруг – хаос и бедлам: кофе решительно растекается по полу, орошая гостиную стойким запахом перегара, плазма едва дышит и, кажется, дымится, бедный канделябр валяется рядом, в лужице кофе и крабовых чипсов.
Заебись посмотрел «Друзей» и попил кофе с вискарем.
А еще Джон понятия не имеет, что делать дальше. Оставить тело в покое или попытаться привести в чувства? А если она вернется в сознание, то где гарантия, что это будет Неаполь, а не Деймос? Да блять, почему он все еще называет ее Неаполем!?
― Слышь, ― Джон, рассеяно почесав затылок, укладывает девчонку поудобнее на собственных коленях, ― а ты планируешь в себя приходить или че там?
Ответом служат тишина и ровное дыхание. Все еще теряясь, Кестлер вглядывается в симпатичное лицо, задумчиво хмурится, а потом поднимается – и ее поднимает, и уходит на второй этаж. Он не знает, где ее комната, поэтому кладет хранительницу на собственную кровать, а сам уходит к окну, открывает его настежь и закуривает.

[audio]http://pleer.com/tracks/555407WDet[/audio]

Отредактировано John Koestler (30.09.2015 21:47:08)

+1

14

[audio]http://pleer.com/tracks/13057010CaZI[/audio]

Каждый человек имеет привычный утренний пейзаж. Это именно то, что ты видишь, едва раскрыв глаза. Для кого-то им является окно или какая-то картина, а, может шкаф или стена с до боли знакомым узором на обоях. Дельфин, как правило, спала на спине, поэтому ее привычным пейзажем был потолок. Самый тривиальный, белоснежный, ровный. На нем не было ничего особенного, способного привлечь взгляд, кроме, разве что, пожарной сигнализации. Эта небольшая пластмассовая полусфера с маленькой мигающей лампой, становилось объектом для визуального изучения итало-гречанкой каждое утро. Но сейчас ее не было. Зато имелась боль: острая, яркая, стремительная. Стоило только открыть глаза, как она взрывалась всполохом искр, заполоняя собой все и не оставляя шансов чему-либо еще сосуществовать с ней на одном пространстве. Мысль о том, что нет привычного мигания лампочки, истлела в этом столпе бьющего по нервным окончаниям пламени. Дельфин зажмурилась, а затем прикусила нижнюю губу. До чего же она была сухая и потрескавшаяся. Обезвоживание? Почему? Ей хотелось поднят руки и зажать голову в тески, чтобы вытеснить боль внутри болью снаружи. Выдавить ее, как пасту из тюбика. Изгнать. Мигрени, увы, были для нее привычным делом. Злишься, но не рвешь противника в кровавые ошметки - получай! Альтернатива гневу была только одна - боль. Но в этот раз она ощущалась иначе. Была какой-то звонкой, перетекающей от острой формы к тягучей, словно патока. Чем же я тебя так разозлила, гаденыш? - нечаянная мысль, расплата за которую, не заставила себя долго ждать. Хамишь? Получай!
- Дьявол, - кряхтит едва слышно, голос скрипучий, как звук от ржавых дверных петель. Хочется вновь провалится в сон или сдохнуть. А еще воды и таблетку от боли. Впрочем, почему-то ей сейчас кажется, что куда эффективнее сработала бы гильотина.
На кожу вдруг ложиться приятная прохлада. Мимолетный порыв. Сквозняк или ветер. А в придачу к нему добавляется запах сигаретного дыма. Дельфин не курит, но почему-то терпимо относится к этому амбре. Некоторые марки сигарет на ее вкус пахнут даже приятно. Как, например, эти: терпкие, сильные, явно не женские. Никаких фруктовых добавок, запаха мяты или ментола. Только крепость. Какое-то время хранительница просто наслаждается прохладой. Запах дыма напоминает ей об отчем доме. Отец Витто тоже курит. Но вдруг в замутненное болью и общей слабостью сознание прорываются сразу несколько мыслей. Кто-то курит. Кто? И над кроватью не мигает лампочка. Стало быть, комната не ее. Где она?
- Лампочка не мигает, - собрав всю волю в кулак, бурчит Дельфин. Получается едва слышно, но она не сдается. - Лампочка не .... где я? Что произошло? - Внутри закипает злость. Не на кого-то, а на саму себя. На свою слабость. На то, что позволила такому произойти. Свет по-прежнему причиняет боль, ложась на сетчатку не невесомой вуалью, а тяжким грузом. С каждым разом ей все сложнее открывать глаза. Веки будто бы наливаются дополнительной порцией свинца после каждого моргания.
- Здесь есть вода? Очень хочется пить. - говорит в пустоту, будто бы обращаясь к самой себе. Соберись, тряпка! Ты выносливее простых смертных. Полежи еще секунд тридцать, а потом вставай. Вставай. Вставай, черт тебя дери! Но как же, мать ее итальянку, все-таки больно!

Отредактировано Vittoria Helen Delfin (20.10.2015 23:05:22)

+1

15

Холодно. Ветер северный – он незваным гостем врывается в комнату, уводит в сторону легкие полупрозрачные занавески, решительно проходится по громоздким темно-зеленым листьям одинокой монстеры, путает бумаги и мысли. Джон устало прикрывает глаза, но не прячется – порывы колючего ветра приятно лобызают поросшие щетиной щеки, выдувая из-под носа едкий дым крепких сигарет. Он невидящим взглядом мажет по невыносимо яркому куску желтого сыра, что полумесяцем висит на темном небе. В детстве Джон всегда хотел попробовать луну на вкус. Увы, так и не дотянулся. Еще он пробовал считать звезды, но сбивался на втором десятке. Черт возьми, какими глупостями он занимался в шесть лет.
Черт возьми, какими глупостями он занимается в двадцать шесть.
Усмехнувшись собственным мыслям, которые, как правило, с головой бросают в темную пучину размышлений только глубокой ночью, Кестлер вглядывается в исхудавший от декабрьских морозов перелесок, окружающий особняк. В пасмурную погоду деревья там злые, тощие, голодные. А в ясную, когда белые снег блестит в солнечных или в лунных лучах, они спокойные, умиротворенные, окутанные сладкой дремотой.
Надо же как все меняется в зависимости от условий.
Со спины доносится едва различимое копошение. Джон, хоть и слышит прекрасно, поворачиваться не спешит – он тушит сигарету о пепельницу, метко бросает туда же окурок. Все еще не глядя, он прикрывает окно, оставив щель для проветривания – Джон не любит спать, когда душно, ему нравится, когда свежо или даже холодно.
― Дьявол, ― Джон совсем не удивляется первому, что произносит Дельфин. И он почему-то уверен, что ее первым словом в детстве тоже было далеко ни «мама».
― Да не, ― ухмыляется Кестлер, лениво поворачиваясь, ― не сегодня. Лет через -цать ты с ним точно встретишься, я даже уверен, что он возьмет тебя в жены и посадит на трон рядом – будете вместе варить грешников в котлах. Но это будет лет через –цать.
Он стоит у окна и наблюдает за отчаянными попытками девчонки прийти в себя. Не мешает, не отвлекает – взгляд тоже не особо внимательный, чтобы не смущать. И только он хочет примостить задницу на подоконник, как Неаполь просит воды. Джон теряется – где вода? А, ну да, в рюкзаке же есть бутылка. Остальные его действия не заставляют долго ждать: Кестлер уходит вправо – к письменному столу, заваленному кипами бумаг, немытыми чашками и тарелками (о, сникерс!), пустыми пачками из-под сигарет и сломанными зажигалками – нагибается, достает из рюкзака бутылку. Возвращается и, предварительно ослабив крышку, протягивает ее Дельфин. И почему-то Джону кажется, что малой кровью она отделалась. А то ведь напугала адепта Афины до усрачки и едва не заставила поднять руку на женщину.
Он беззлобно ухмыляется – явно что-то задумал. А потом «бомбочкой» прыгает на мягкую кровать, предварительно скооперировавшись, чтобы не переломать Неаполю ребра. Приземляется рылом в одеяло. И лежит: руки в стороны, ноги в стороны, Дельфин под ним и обездвижена. И ржет – смех гортанный, приглушенный одеялами.
― Нуачо? ― предупреждая вопросы и возмущения, говорит Джон, поворачивая лохматую голову в ее сторону, ― моя кровать, а я спать хочу, ― и продолжается тихо смеяться, издеваться, если хотите, но абсолютно беззлобно.

[audio]http://pleer.com/tracks/1202339fjd8[/audio]

+2

16

[audio]http://pleer.com/tracks/5495878ymgY[/audio]

Холод - хороший анестетик. Не такой, как пропофол, кетамин или оксибутират натрия, конечно. Но все-таки. Дареному коню, как говорится. К тому же грешно жаловаться, когда конь действительно очень даже ничего. И да, мы все еще про холод, не про Джона. На коже проявляются мурашки. Если бы еще голова прошла, то стало бы совсем идеально. Впрочем, если не шевелиться, то все достаточно сносно. Увы, лежать бревном, тихо и безмолвно, у Дельфин не получается.
Реплика Кестлера младшего про варку грешников в котлах заставляет брюнетку ухмыльнуться. Смеяться от души ей сейчас как-то не с руки. И почему он считает, что она непременно попадет в ад? Глупейший вопрос, по сути. Единственный человек в их группировке, кому светит иная участь, это Дафна. Все остальные, даже добряк Джон, с наибольшей вероятностью отправятся в подвал мироздания, никак не в его пентхаус.
Хранительница озвучивает просьбу дать ей воды. Жажда такая, будто бы она не в Греции, а в пустыне, после суток бессмысленных шатаний по барханам. Губы пересохли, горло сводит. Откинувшись на подушку, Дельфин снова прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Рядом слышится какое-то движение. Любопытство заставляет брюнетку вновь обратить внимание на окружающую обстановку, не без внутреннего сопротивления вытащив себя из изолированной от всего веками темноты. Первое, что она замечает - бутылка воды. Рука стремительно, - ну, насколько это вообще возможно в ее состоянии, - тянется к пластику. Ощущение такое, что внутри и не вода вовсе, а как минимум зелье от друидов. То самое, которое употребляют галлы, чтобы становиться сверхлюдьми. Осушив бутылку за несколько жадных глотков, Витто наконец-то начинает чувствовать себя лучше. Ей хочется зафиксировать это состояние. Раскинув руки в стороны она  делает глубокий вдох. Слабость наконец-то отступает. Пожалуй, на эти несколько минут она даже забывает, что находится в комнате не одна. Да и комната, собственно, не ее. Впрочем, реальность напоминает ей о себе весьма своеобразным способом, буквально свалившись сверху, как манна небесная. Или кара, тут еще следует разобраться.
Дельфин резко открывает глаза и, повинуясь инстинктам, готовится обороняться. Вот только от чего? Да и каким образом? Силы пока еще и в помине не восстановлены, а в данный момент ее накрыло Джоном, словно лавиной. Попробуй выберись! Но она, конечно же, попробует. Дельфин не может по-другому. Ведь Джонни-бой хотя и по-доброму, но явно издевается.
- Спать, значит, хочешь, радость моя? - голос ласковый, но не в том ключе, как вам хотелось бы услышать. Ласка фальшивая, словно цацки на шее дешевого сутенера. Дельфин даже улыбается. Скромно так, без демонстрации зубов. Что, в общем-то, тоже не к добру. Но почему-то медлит с дальнейшими действиями. И дело, конечно же, в физической слабости, которая обуяла ее в данный момент. Только в ней, правда. Правда же, да, Дельфин? А не потому, что по какой-то причине это не раздражает, а скорее успокаивает. Дает чувство какой-то особенной, практически незнакомой ей безопасности, когда между тобой и целым миром есть кто-то еще.
- А на боишься проснуться, например, без волос? - произносит мягко и буднично, будто бы обсуждает с Джоном погоду, попутно запуская костлявые пальцы в его шевелюру. И нет, не дергает, аккуратно перебирает пряди. - Они у тебя классные. Густые такие. - и это таки правда. - Будет чертовски обидно их лишиться, ага? - Витто продолжает блуждать пальцами в его шевелюре, уже скорее по инерции, а не дабы нагнать страху. Однако, когда тебя гладит рука, которая в любой момент может ударить, это как-то напрягает. Дельфин все же относится именно к тем людям, от которых ты скорее будешь ждать кнута, чем пряника. Пряник в руках таких как она не радует. Он скорее вызывает опасения и настороженность. Почему не кнут? Чем заслужил? Что ей от меня надо? Столько вопросов, ответов на которые, увы, сейчас нет даже у самой Дельфин.
- Ну как, все еще хочется спать, Джонни бой? - если это не сработало, то она придумает что-нибудь еще. И вовсе Витто не тянет время. Совсем нет, ага.

+2

17

Представьте себе пчелу. Милейшее создание на самом деле – трудолюбивое, симпатичное, мохнатое. Жужжит чего-то постоянно, крутится над пестрыми ароматными цветами – пыльцу собирает, а потом летит прямиком в улей, где трудится не покладая рук – лап то есть – во имя меда. Но самое потрясающее в этих насекомых то, что они никогда не тронут человека без причины. Нет смысла. Где-то на уровне рефлексов в них заложено простое, но точеное правило: не тронь дерьмо – так не воняет. А вот если человек пчелу тронет, то сам виноват. А теперь представьте осу. Эта тощая кракозябра, у которой еще и жужжание невероятно раздражает, без проблем нападет на человека без видимой на то причины. Ну а че он ходит там, где она летает? Совсем охренел? На, получи, сволочь, на, на, получи! Ибо нехрен занимать пространство, дышать тем же воздухом и смотреть так недружелюбно. А если еще и сам на осу полезешь, то все – пиши пропало. Будь готов до самой смерти не влезать в двери без масла – распухнешь.
Так вот. Неаполь – оса, и Джон это прекрасно понимает. Она и в спокойном своем состоянии может тяпнуть так, что всю жизнь хромать будешь. И это в лучшем случае, потому что в худшем – никакой жизни тебе не светит – раскошеливайся на гроб. Но Джон ведь не пальцем деланный, нет, он не может пройти мимо, он хочет и дальше ее дразнить, раззадоривать, издеваться даже. Ему ужасно интересно наблюдать за реакцией, мысленно делая ставки: убьет, побьет или погладит? Убить нельзя помиловать. Где сегодня поставим запятую?
Кестлер не шевелится – упрямо ждет, уткнувшись физиономией в мягкое одеяло. Но он готов к тому, что Неаполь вдруг соберется с силами – а она сильная, он знает – и скинет его не только с себя, но и с кровати заодно. Но время идет, стрелки настенных часов тикают, а Джон продолжает спокойно вытягиваться на собственной постели. Странно. Что ты там задумала, коварная? Он хочет повернуться, чтобы убедиться в том, что девчонка не заносит над его спиной нож, но не успевает – чувствует чужие мягкие пальцы, путающиеся в его волосах.
Убить нельзя, помиловать?
― А не боишься проснуться, например, без волос? ― а, нет, все нормально.
Джон ухмыляется, и смех приглушается одеялом. С его лица не сходит улыбки, когда он лениво поворачивает лохматую голову, несколько мгновений смотрит в угольные глаза напротив, а потом, опершись ладонями в кровать, приподнимается.
Но уходить не собирается. Как бы не так. Он перекатывается, освобождая Дельфин от веса собственного тела, а то ведь переломится еще – вон, какая худая. А в Кестлере тем временем порядка восьмидесяти пяти килограммов честных мышц.
― Чет слабовато, Дельфин, ― в общем-то, он опять ее дразнит, а сам снова заваливается на кровать, только теперь рядом. Сидит с ней наравне, если хотите, он – слева, ближе к окну, она – справа, ближе к двери. И хуй знает, что им руководит в этот момент. Наверное, то сносящее крышу послевкусие от ее прикосновения, но Кестлер безоговорочно берет Витто за ладонь и притягивает к себе – ему, если честно, уже заебло по кровати прыгать, пусть и девчонка пошевелится – и сейчас неважно, что час назад она стала жертвой зазнавшегося божка. Пользуясь ее замешательством, Джон кладет руку ей на шею – со стороны затылка – и тоже путается пальцами в мягких волосах. В глаза не смотрит – только на губы, к которым почти сразу прикладывается, царапая ее щеки щетиной.
И у самого, блять, дыхание перехватывает.
Он не понимает, что творит, но охренительно приятно. Нравится. Вкусно пахнет. Хочется, чтобы ближе. Левая ладонь несильно, но сжимает ее тонкое запястье, правая сжимает волосы в кулак. А вот нехрен его было дразнить. Впрочем, лично Джон не против, правда, где-то на подсознании сейчас думает о том, что шли бы эти пчелы в жопу, ему невыносимо нравятся осы – только они и нужны.

[audio]http://pleer.com/tracks/9111576W3pQ[/audio]

+1

18

Тема перенесена в архив.
Для восстановления писать сюда.

0


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Елисейские поля » Гори огнем твой третий Рим


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно