Скарлетт неспешно подносит ко рту стакан с прохладным молоком, делает два медленных глотка и осторожно облизывает губы, исподлобья глядя вглубь гостиной, где худощавая Адель нянчится со светловолосой голубоглазой девочкой двух лет. Эта девочка – дочь Скарлетт, но Кэтти скорее налысо побреется, чем признает ее близким родственником. Слишком уж она похожа на покойного отца – синие глаза, светлые завитки волос,  бледная кожа, молчаливость и наследственная тяга к проводам, инструментам и экспериментам. От Скарлетт Минни не взяла ничего – разве что две ямочки на пухлых щеках и прямой нос. Этого слишком мало, этого чертовски мало для того, чтобы Скарлетт когда-нибудь осмелилась назвать Минни дочерью. Микаэлла привыкла к холодности со стороны матери, но все еще смотрит этими большими синими глазами на Скарлетт, когда та проходит мимо, но не берет на руки, не прижимает груди и даже не разговаривает. Минни не понимает, чем заслужила отсутствие материнской любви и ласки – Минни просто хочет уткнуться носом в душистую смуглую шею родительницы, запутаться в ее мягких каштановых волосах и звонко смеяться в ответ на щекотку – ведь именно так ведут себя другие счастливые дети в компании любящих матерей.
Но Скарлетт не любящая мать. Она вообще не мать, если на то пошло. Порой Кэтти и вовсе забывает, что у нее есть дочь, а когда вспоминает, то вовсе не стыдится случившегося, но расстраивается из-за того, что дочь все же существует и даже спит где-то в этом доме.
― Адель, не забудь забррать мои вещи из химчистки, ― ее властный спокойный голос разрезает тишину дома. Скарлетт мягко поднимается с места и уходит в сторону посудомоечной машины, кладет туда пустой стакан и вновь поворачивается к девочкам. Адель сосредоточенно поджимает губы, но в глазах блестит облегчение.  ― И даже не думай, что я забыла прро зерркало, ― хмыкает Скарлетт, вспоминая о том, что не далее, как вчера просила Адель протереть его, но девочка то ли забыла, то ли не успела. Адель на обреченном выдохе кивает.
Кэтти, быстро накидывая на плечи кожаную куртку, уходит из дома и всего на мгновение останавливается на крыльце, вслушиваясь в протяжный выдох француженки. В присутствии Скарлетт Адель всегда натянута, словно гитарная струна. И только когда Кэтти уходит из дома, девочка позволяет себе расслабиться. Скарлетт это бесконечно нравится.
Она садится в относительно новый, но уже такой любимый Ford Mustang GT500 и на секунду прикрывает глаза – наслаждается мягкими сидениями и еще не выветрившимся запахом салонной кожи. А потом мягко выжимает педаль газа и, ловя не на себе, а на автомобиле сотни восхищенных взглядов, едет в торговый центр, чтобы закупиться продуктами как домой, так и в особняк для Носителей.
Миссия «Отбери у вон той кривоногой курицы последний пакет с молоком» проходит успешно; Скарлетт, ласково улыбаясь, расплачивается и уходит обратно на подземную парковку, где был оставлен любимый автомобиль. Именно к нему Скарлетт – растерянную и ничего непонимающую – прижимает юный мальчишка. Кэтти воинственно хмурится и опасливо вглядывается в глаза напротив, чувствуя, что перед ней либо Хранитель, либо Двуликий.
― Что ты несешь, черрт возьми! ― возмущается Скарлетт, с силой отталкивая мальчишку от собственной драгоценной шкурки.
А потом его взгляд как будто проясняется. Кэтти ловит себя на мысли, что он либо наркоман, либо Двуликий, что, по сути, две стороны одной медали.
― Нет, я не знаю, о ком ты, ― почти шипит она, с опаской глядя на юношу, ― и я не понимаю, о чем ты.
Что, черт возьми, происходит?

Уж лучше бы Калебу попалась чемпионка по кикбоксингу или кунг-фу, ибо Скарлетт сейчас была куда опаснее, разъяреннее и сильнее – а все потому, что молодой человек порвал ее любимые капроновые колготки. Ладно, не совсем он порвал, но приложил немало усилий, когда прижимал Скарлетт к автомобилю. И не совсем любимые, но это тоже не так важно. Главное – из-за него, черт возьми, пошли стрелки! Из-за него – из-за этого проклятого мальчишки – испорчен идеальный образ. И он должен за это поплатиться! Немедленно.
И только Скарлетт хочет открыть рот, чтобы брызнуть отменными ругательствами и неповторимыми проклятьями, как затуманенный взгляд молодого человека вдруг проясняется. Заинтересованная Скарлетт настороженно хмурится, поджимает губы и щурится, внимательно наблюдая за дальнейшими действиями мутного парнишки. И ничего. Он взмахивает головой и приближается к Скарлетт на расстояние вытянутой руки, предусмотрительно сохраняя безопасную дистанцию. И улыбается какой-то неясной улыбкой. Страшной. Пугающей. Блаженной. Хищной. Скарлетт видела такую улыбку у своего бывшего молодого человека  – заядлого охотника – когда он брал оленя на мушку, а в следующее мгновение пристреливал.
― Ээ, не, ― он демонстративно качает пальцем, ― даже не говори, что ты не знаешь о ком я.
― Я действительно не знаю, ― она недовольно шипит, медленно наклоняя голову в сторону. Не сводит настороженного взгляда карих глаз с лица мальчишки. Скарлетт натянута, словно тетива лука, и в любой момент готова если не атаковать, то защищаться.
― Я ищу Геру, и думаю, что ты знаешь, где мне ее найти? ― он выдерживает паузу, не сводя взгляда с лица Скарлетт. ― Понимаешь? Она нужна мне, просто скажи, где мне ее найти.
Кэтти медленно облизывает губы и  удивленно выгибает бровь.
― В центррральной библиотеке, ― холодно хмыкает Скарлетт, ― там, где хрранится античная литерратура, ― Кэтти хлопает глазами и невольно поджимает губы, думая, что зря она, наверное, иронизирует с человеком, который стоит так близко и сходит с ума.
Да что такое происходит с этим миром? Неужели очередная шутка треклятых Богов? Если это так, то Скарлетт ни на мгновение не удивится, но будет вне себя от злости. Черт возьми! Ведь не далее, чем несколько месяцев назад они все – Хранители, Носители, Двуликие и прочие – все! – попали под горячую руку Богов и их извращенное воображение. Нет, путешествие в Древнюю Грецию можно было понять и простить – великолепная культурная и познавательная программа, как ни крути. Но, черт возьми, обмен телами! Это же ни в какие ворота не лезет! Скарлетт, представьте себе, пришлось несколько недель ошиваться в костлявом теле мальчишки – гея к тому же, пока в ее прекрасном теле… черт, она даже думать не может о том, что делали с ее великолепным телом. Хорошо, что вернули в целости и сохранности, иначе Скарлетт бы из-под земли достала, но за тело отомстила. И эта места была бы страшна, как три сотни церберов под кроватью ночью.
― Как тебя зовут? ― ее голос заметно смягчается и звучит так, словно перед ней не взрослый молодой человек, а умственно-отсталый, что, впрочем, не так далеко от истины. Скарлетт пытается пойти на контакт с мальчишкой, чтобы понять причины его сумасшествия.

― Калеб, ― мягким эхом повторяет Скарлетт – не потому что не услышала, а потому что хочет попробовать новое имя на вкус, а заодно привлечь внимание странного мальчишки. Она внимательно смотрит на Калеба или даже сквозь него, а сама думает, что с ним что-то не в порядке – и речь сейчас не о психических отклонениях, а о чем-то намного серьезнее.
О чем-то, к чему явно приложили тяжелую руку треклятые Боги.
Неладное Скарлетт чувствует лишь сейчас, когда успокаивается он. И успокаивается она.
Кэтти настороженно поджимает губы и недоверчиво хмурится, пытаясь понять, что творится внизу живота. Во-первых, интуиция – она бьет тревогу и умоляет Кэтти бежать сломя голову от этого парня. Во-вторых, то, что сейчас с ней происходит – совсем не похоже на обычную стычку между Носителем и Двуликим, между Носителем и Хранителем. Что-то другое. Она чувствует рядом с собой проявление божественного начала, но… не так, как прежде. Если раньше Кэтти едва держала себя в руках, чтобы не наброситься на Двуликого или Хранителя, то теперь… ей просто опасливо. И хочется бежать, а не вгрызаться зубами в человеческое мясо. Еще невыносимо сосет под ложечкой, голова начинает предательски болеть.
И все это Скарлетт очень и очень не нравится.
― Меня зовут Скаррлетт, ― тихо, почти шепотом, говорит Кэтти, не сводя внимательного, испытующего и изучающего взгляда карих – а при таком освещении почти черных – глаз с мальчишки. ― И я хочу, чтобы ты пошел со мной.
Это не предложение, а полноценный приказ. А все потому, что краем глаза Кэтти видит руку юноши – черт возьми! – она меняет цвет. Сперва темно-серая – и его массивная кисть (мальчишка, наверное, спортсмен) становится незаметной на фоне асфальта подземной парковки. Он поднимает руку, и она меняет цвет на темно-серый – под стать бетонным стенам.
Он способен сливаться с пространством, словно хамелеон? Какая потрясающая способность. Порой Скарлетт отдала бы все, чтобы уметь делать так же.
Кэтти заинтересованно наклоняет голову вбок, обдумывая, как заставить мальчишку сесть в машину, не привлекая внимания. А то начнет кричать, протестовать, вырываться – и тогда пиши пропало. А Скарлетт никак нельзя светиться – она же, черт возьми, не последняя женщина в Афинах – ее лицо на каждом втором билборде, ее длинные стройные ноги в каждой третьей мыльной опере. Если что – ее сразу признают. Проблем не оберешься.
И Кэтти принимает решение играть по правилам Калеба.
― Я знаю, где найти Герру, ― ласково говорит она и мягко подается вперед, сокращая и без того мизерное расстояние до абсолютно ничтожного. Еще сантиметр, и своей грудью она прижмется к его груди. И плутовка это прекрасно понимает. ― Идем со мной, ― она смотрит ему в глаза и нежно улыбается, а потом медленно отдаляется, не сводя при этом следящего взгляда с Калеба.
Ну же, мальчик, давай, не упрямься. Иди с ней, иди за ней. И будет всем счастье.
Скарлетт двигается нарочито неспешно, чтобы в случае чего – успеть перехватить мальчишку. Она обходит автомобиль с капота, останавливается у водительского сидения и на мгновение поднимает голову, глядя Калебу в глаза. И кивает, приглашая его прокатиться.
Просто прокатиться, не больше, конечно.

Донельзя любопытная Скарлетт, которая, к тому же, является затычкой в каждой бочке, кхм, то есть владелицей дома для Носителей и самопровозглашенным лидером вышеназванной расы, не может остаться в стороне от творящегося вокруг безобразия. Жгучее любопытство вкупе с сильным желанием взять все под тотальный контроль, предварительно тщательно разобравшись в неясной ситуации, одерживают верх, что совсем неудивительно – так было и так будет всегда. И то, что симпатичный мальчишка подчиняется, а не бастует, лишний раз доказывает верность принятого решения. Конечно, Скарлетт все делает правильно. Она же, черт возьми, не может допустить, чтобы юный Двуликий швырял по подворотням, людным улицам и торговым центрам, подвергая опасности не только себя, но и весь мир древнегреческой мафии.
Он садится в машину, и Скарлетт, протяжно выдохнув через округленные губы, еще несколько мгновений стоит возле дверцы. Она стреляет хитрыми глазами по сторонам – осматривается, пытаясь понять, заметил ли кто-нибудь из присутствующих этот небольшой, но красочный спектакль со спецэффектами. Слава Богам, юноша выглядит на все двадцать, а не на двенадцать, так что с моральной стороны все смотрится далеко не аморально. Его прозрачная рука – вот что на самом деле беспокоит Скарлетт. Однако люди - а их немало – заняты своими делами: женщина на повышенных тонах отчитывает дочку за скандал в продуктовом магазине, толстобрюхий мужчина обнимает девушку, которая явно заснула в солярии, другая девушка обнимает сморщенную, словно высушенный горох, старуху. И еще с дюжину подобных парочек, не обращающих никакого внимания на ее величество Скарлетт.
В кой-то веки Кэтти рада тому, что на нее не смотрят.
Она юрко, словно ласка, ныряет в салон. Бросив взгляд на лицо мальчишки – чтобы убедиться, что он не исчез и не планирует в ближайшее время сходить с ума – Кэтти плавно выжимает педаль газа и трогается с места. Вскоре на смену приглушенному свету парковочных ламп приходит блеклый светло-серый свет дневного солнца – неяркого и далеко не самого теплого.
Мальчишка начинает говорить. Скарлетт, облизнув губы, искоса смотрит на его щеки.
― Пока не знаю, ― честно отвечает Скарлетт, ― с минуты на минуту мне должны пррислать сообщение, в которром будет указано местоположение Герры, ― Кэтти прикрывает глаза и легко взмахивает пушистой головой, понимая, насколько глупо звучат ее слова. Аромат духов и шампуня, исходящие от волос, мягким шлейфом виснут в воздухе салона.
А когда он спрашивает о лопате и парке – Кэтти не сдерживается и тихо, но весело смеется.
― Не волнуйся, ничего я с тобой делать не буду, ― она поворачивает голову в сторону мальчишки и с интересом вглядывается в его глаза, ― нельзя, чтобы мирр лишился такого кррасавчика, как считаешь? ― она мягко улыбается, а потом игриво ему подмигивает. ― Наслаждайся поездкой, Калеб. Когда ты еще сможешь пррокатиться в такой шикаррной машине с такой шикаррной девушкой, а? ― голос звучит надменно, но беззлобно.
Спустя несколько дюжин минут Кэтти паркуется возле небольшого двухэтажного здания. Выглядит оно прилично, но серостью и блеклостью наводит тоску.
Скарлетт, держась позади Калеба, идет в отель. Уже там она бронирует номер, пока Калеб увлеченно осматривается по сторонам. Периодически, когда он отвлекается, Скарлетт мягко напоминает, что в номере их ждет Гера.
Она распахивает перед ним дверь, а потом ее же запирает на ключ, который прячет в карман пиджака. Останавливается, опершись плечом на косяк.
― Ты побудешь здесь, пока я не прридумаю, что с тобой делать. 

Эй, красавчик, я честно обещаю больше так не тормозить!

Визуализация номера

В номере чисто, прохладно и пахнет свежими простынями. Светло – лучи декабрьского солнца решительно проникают в комнату сквозь раздвинутые в стороны бардовые шторы, заливая мягким желтым светом блестящий паркет, тумбу и дешевенькую плазму на ней. Цепкий взгляд Скарлетт сразу цепляется за помятое покрывало в тон портьерам, и Кэтти уже хочет сорваться с места и выругать горничную на чем свет стоит – так, чтобы ее уволили ко всем чертям за такое преступление против брезгливости, но вовремя спохватывается и остается на месте. И правда – уйди она сейчас – и Калеб пойдет следом. Этого допустить нельзя. Причем, Кэтти сама толком не знает причин этого «нельзя». Дефо просто чувствует, что уйди сейчас мальчишка из отеля и из-под ее чуткого контроля – и случится неладное. Что-то, что поставит под удар весь древнегреческий мир, что волей Богов оказался в Афинах двадцать первого века.
Кстати, о мальчишке. Двуликий обнаруживает обман и, кажется, остается не очень довольным подобной находкой. И это совсем неудивительно: кому понравится, когда тебя водят за нос, да еще и так нагло? Скарлетт выжидательно закусывает нижнюю губу и, не двигаясь, наблюдает за действиями Калеба из-под едва приподнятых ресниц. Мальчишка резко вскакивает с подоконника, и Кэтти недоверчиво хмурится, а сама напряжена, натянута, словно тетива лука, в любой момент готовая атаковать или защищаться. Почему-то Скарлетт, отвозя мальчишку в отель, совсем не подумала о том, что останется с ним – мягко говоря, поехавшим, – в одной комнате. Наедине. Сейчас ей остается уповать на то, что Калеб не будет буянить. А если будет, то, надеемся, Кэтти хватит сил справиться с мальчишкой. Хватит ли? Один только дьявол знает, какие силы в нем дремлют. А по телосложению - быстрый взгляд на сильные руки и плечи - ох, черт возьми, да он переломит хрупкую Скарлетт в одно мгновение!
Калеб останавливается возле ее плеча и с силой дергает дверь. Кэтти, поджав губы, прикрывает глаза и ждет, что мальчишка будет делать дальше. Подсознательно она ждет удара – сама не знает почему. И выдыхает с едва заметным облегчением, когда не получает его.
Калеб требует открыть дверь. Скарлетт поворачивает голову, приподнимает брови и смотрит мальчишке в глаза, стараясь никаким образом не выдать неуверенности.
― Конечно, Герры здесь нет и никогда не было, ― Кэтти жмет плечами и якобы невзначай отходит от двери ближе к кровати, а сама только и думает о том, как бы оказаться от мальчишки на безопасной дистанции. ― И, нет, я тебя не выпущу из этого номеррра, пока не удостоверрюсь, что ты безопасен. Мне, если честно, абсолютно плевать на тебя и на всяких там людей и их детей, а вот демонстррирровать силы и техники на глазах миллионов – уволь, ― хмыкает Кэтти, осторожно присаживаясь на подоконник. Она не сводит внимательно взгляда карих глаз с мальчишки, словно пытаясь прочитать его мысли.
Ну же, Калеб, скажи, что ты будешь делать в следующие пять минут? Собираешься выламывать дверь или успокоишься, расслабишься и сядешь на кровать? Ох, как жаль, что Скарлетт не умеет читать чужие мысли. Да что там – эта женщина порой и в своих умудряется запутаться, задохнуться и утонуть. Черт возьми.
― На паррковке твоя ррука стала невидимой. Как думаешь, много нарроду это заметило? А сколько успели заснять на камерру? ― ее голос смягчается, становится заискивающим, ласковым. Очень хочется, чтобы Калеб понял мотивы ее поступков, понял, что не зря она привезла его в этот номер, заперла и не выпускает.
Да вот беда… Калеб, быть может, и понял. Но кто сказал, что перед Скарлетт сейчас Калеб, а не обиженная на жестокость Геры Ио, которая пойдет на все ради мести?

Не хочешь слегка погромить номер?

Калеб нервно ходит по номеру – от двери к кровати, от кровати к тумбе, от тумбы к подоконнику и снова к тумбе – и все это под внимательный, испытующий взгляд Скарлетт. Она настороженно наблюдает за ним из-под приподнятых длинных ресниц и едва слышно охает, когда слышит глухой звук удара и звонкую россыпь разлетающихся по полу осколков. Надо же, как символично: Калеб расколол фарфоровую статуэтку кошки. В Скарлетт тоже живет кошка.
Нужно ли искать в его действиях скрытый смысл?
― За поррчу имущества платить будешь сам, ― хмыкает Скарлетт, пожимая плечами.
Она почти не двигается – так и стоит, примостившись на самый край подоконника. Осанка прямая, плечи расправлены, руки деловито скрещены на груди, подбородок поднят. Всем своим видом Кэтти показывает нежелание пасовать, а еще решимость и явное пренебрежение тем спектаклем, который разыгрывает Калеб. А сама, если честно, отдала бы все за возможность хотя бы одним глазком глянуть на писаный кем-то свыше сценарий.
Кстати, о сценарии и дальнейших действиях…
Калеб подходит к Скарлетт вплотную. Под возмущенный взгляд Дефо мальчишка расставляет руки по бокам от нее, упирается ладонями в подоконник. Кэтти в ответ опасливо хмурится и, поджав губы, поворачивает голову в сторону Калеба, сердито смотрит ему в глаза.
Горячий юношеский шепот обжигает ухо, и Кэтти невольно сглатывает. Приятная рябь, что бежит по смуглой коже, вскоре сменяется невыносимым раздражением. Да что этот мальчишка себе позволяет!? Дерзкий школьник, наглец! Еще мгновение, и Кэтти, кажется, выгнется и, ощетинившись, встанет на дыбы подобно разъяренной кошке. И набросится на мальчишку в ловком прыжке, повалит на пол и расцарапает лицо к чертовой матери.
И все же она успокаивается. Протяжно выдыхает, медленно отводит голову в сторону, закусывает нижнюю губу и вглядывается в осколки разбитой статуэтки. Бедная кошечка. Нельзя допустить, кстати, чтобы и со Скарлетт случилось то же самое. В то же время нельзя допустить, чтобы Калеб покинул номер. Черт возьми, как сложно жить!
Она с едва заметным облегчением выдыхает, когда мальчишка отдаляется. Стоп. Стоп. Стоп! Что это у него такое в руке блестит? Ах ты, ушлый мальчишка! Решил провести женщину, которая сама сколотила миллионное состояние на воровстве?
Готовься, она сейчас тебе покажет, где раки зимуют!
― Вот ты сейчас уйдешь... ― жеманно хмыкает Скарлетт. Она мягко отталкивается от подоконника и  делает несколько бесшумных шагов в сторону Калеба, останавливается ровно за его спиной. Ее горячее дыхание касается его затылка, и чертовка это прекрасно понимает. ― Если ты уйдешь, то я закрричу. Пррибежит охррана, и я обвиню тебя в попытке изнасилования, ― Скарлетт плавно, подобно выжидающей гиене, обходит Калеба со стороны, мягко ведя рукой по его плечу, ― и тогда ты прроведешь ночь не в этом номерре, а в обезьяннике.
Плутовка останавливается напротив мальчишки и вкрадчиво, с нескрываемым  намеком на победу, заглядывает ему в глаза. А сама плавно опускает руку, лаково берет ладонь Калеба в свою, не сводя с мальчишки заигрывающего взгляда. И торжественно улыбается, когда вскидывает собственную руку с зажатым между пальцами ключом. И хмыкает, мол, ну, чья взяла, мальчишка?
― Кстати, говоррят, в этом отеле выдают отменные нарручники, ― Скарлетт щурится, лишь слегка отдаляясь от мальчишки, ― ты прримеришь их, если не будешь хоррошим мальчиком.
Или девочкой – в зависимости от того, кого в тебе сейчас больше – Калеба или Ио.

И вдруг она обнаруживает себя с заведенной за спину рукой. И, черт возьми, как больно-то! Скарлетт еще несколько мгновений молчит, не двигается и даже почти не дышит, пытаясь сообразить, что произошло и как это вышло. Всего дюжину секунд назад она стояла посреди комнаты и улыбалась, дразня парнишку ключом от номера. Когда все пошло наперекосяк? Когда он успел взять верх не только над ситуацией, но и над Скарлетт?
Сама виновата. Недооценила мальчишку, а он оказался не только сильным, но и ловким. И, черт возьми, все это было так предсказуемо – ведь Кэтти знала прекрасно, что имеет дело не просто с человеком, а с Двуликим. У этих рудиментов божественной природы всегда припрятаны козыри в рукаве. Впрочем, мальчишка, кажется, все свои козыри раскрыл.
А Кэтти не продемонстрировала еще ни одного.
И все же такое положение вещей – она снизу, он сверху – невыносимо раздражает. Скарлетт злится: стискивает зубы и кулаки, поджимает губы и сердито хмурится. Дыхание сбивается, сердцебиение ускоряется, глаза от ярости становятся темнее – почти черными. Кажется, еще несколько дюжин секунд, и Скарлетт вспыхнет праведным огнем и сожжет все на свои пути: мальчишку, номер, целый город, катился бы он в Тартар!
А потому что никто не смеет унижать Кэтти Скарлетт Дефо!
― Ты, ― шипит Скарлетт, хищно сужая глаза, ― меррррзкая ошибка генетики, ― пытается выпрямиться, но мальчишка слишком сильный, ― отбррос цивилизации, ― Кэтти медленно наклоняет голову в сторону и тяжело закрывает глаза, ― и пррросто осел! ― последние слова Скарлетт не шипит, а  гортанно рычит, подобно раздразненному льву. Собрав все силы, которых у женщины очень немало (привет Немейскому Льву), она быстро и резко разгибается, вырываясь из железной хватки мальчишки. Вместе с тем она отбрасывает Калеба к ближайшей стене, прямо возле двери, мощной волной телекинеза, за который, кстати, тоже нужно благодарить Чудовище внутри Дефо. Пока мальчишка пытается прийти в себя, съезжая по бетону на пол, Кэтти хмыкает, неспешно выпрямляется и, задрав подбородок, стряхивает с куртки и платья невидимую пыль. И поправляет идеальную прическу, искоса глядя на себя в зеркало.
Приведя себя в порядок, Кэтти медленно поворачивается к мальчишке лицом. В какой-то момент ей даже становится его жаль, впрочем, сам виноват – нужно было слушаться ее величество Скарлетт. В конце концов, она же его предупреждала о последствиях.
― Черррт возьми! ― вдруг вскрикивает Скарлетт, вновь ловя собственное отражение в зеркале, ― ну, посмотрри, что ты наделал! Ты испорртил мне пррическу! А до этого поррвал колготки, ― Кэтти стоит и причитает, а сама не рискует приближаться к мальчишке – второй раз на ту же удочку она не попадется. Наверное, ― ты и пррравда осел, Калеб. Ишак!
Скарлетт поворачивается на девяносто градусов и принимается рассматривать себя в зеркале, лишь изредка бросая косые взгляды на мальчишку.
― К слову, не удивляйся, если не сможешь пошевелиться. Я все еще пррижимаю тебя к стене, ― хмыкает она, прикрывая глаза, ― и буду долго держать – хоть целую ночь, ― Кэтти откровенно блефует, потому что эта способность отнимает слишком много сил. Ее хватит на пять минут максимум, если Калеб будет сидеть спокойно и лишь на две, если Двуликий решит сопротивляться. ― А то еще и маникюрр, не дай бог, мне испорртишь!

Проклятый мальчишка сдаваться не собирается – вон, смотрите, активно ерзает на месте, беснуется, чертыхается и бьется, словно рыба, пойманная в сеть. Словом, борется. Скарлетт, ей Богу, восхитилась бы упорством Калеба. Но она целиком и полностью поглощена попытками его сдержать, утихомирить и при этом не подать вида, что силы на исходе.
Скрестив руки на груди, она поджимает пухлые губы и, цокнув языком, поворачивается в сторону Двуликого. Наклоняет пушистую голову и протяжно выдыхает – устало так, явно желая продемонстрировать нежелание играть в игры мальчишки. И Скарлетт совсем невдомек, что это она заставляет его играть по собственным правилам.
А он просто не хочет этого делать.
― Ну, хватит уже! ― сердито хмыкает Скарлетт, сдвигая брови к переносице. ― У меня от твоей рругани голова начинает болеть. Я не выпущу тебя отсюда, ― повторяет Кэтти, а сама, ловко развернувшись на высоких каблуках, неспешно отходит к окну. Видит собственное мутное отражение в стекле и думает, что делать дальше. Ведь рано или поздно Калеб освободится. Да что там, ее голова уже начинает предательски кружиться от длительного использования способности. Хорошо, что в глазах еще не плывет и ноги не подкашиваются – значит, есть еще несколько минут, чтобы придумать дальнейший план действий.
И, как это всегда бывает по закону подлости, идей нет.
Она встает у окна, вновь поворачивается в сторону Калеба и легко присаживается на подоконник. Темные глаза, тускло сверкнув в комнатном свете, начинают обследовать номер. Скарлетт может собраться с силами и попытаться двинуть тумбу в сторону двери, тем самым загородив выход. Да вот только Кэтти не уверена, что такая растрата способности окажется продуктивной – мальчишка явно силен и сможет освободить проход.
Впрочем, такой маневр позволит выиграть время.
И поскольку других идей нет, Скарлетт, коротко выдохнув, «отпускает» Калеба. А потом, схватившись ладонями за подоконник, быстро взмахивает головой. От напряжения на ее лбу выступают блестящие капельки пота. Тумба с телевизором, жалобно крякнув, поддается вперед на несколько сантиметров. Скрип стоит невыносимый, если честно, просто ужасно громкий! Спустя несколько мгновений тумба, словно сорвавшись с невидимого поводка, резко уходит в сторону двери и загораживает ее. Только уже без телевизора, потому что он от резкого торможения падает на пол. То есть, не совсем на пол, а ровно на Калеба.
И разбивается, ударив мальчишку куда-то в область плеча.
Скарлетт морщится, представляя, как ему, должно быть, больно, но уже через дюжину секунд забывает о Калебе – на первый план выходит собственная слабость. Ноги подкашиваются, руки немеют, голова кружится, в глазах все плывет. Черт возьми!
Сильно закусив нижнюю губу (боль всегда помогала ей взять себя в руки), Кэтти медленно двигается ближе к кровати. И тяжело садится на мягкие перины. Прикрывает глаза, дышит рвано и слушает, как в висках стучит бешеный пульт. И не сразу замечает, что стук реализуется в пределах этого номера.
― Это облаживающий  персонал, откройте! ― говорит мужской голос по ту сторону двери, ― что у вас там происходит? Откройте!

Ухватившись за складки мягкого покрывала, Скарлетт сидит на кровати с опущенной головой. Темный взгляд едва приоткрытых глаз решительно смотрит на паркет пола, но в упор не видит его. Все размыто и размазано. Черт возьми, каким Богам нужно принести жертвы, чтобы совладать с предательским зрением и сфокусироваться? Тяжело дыша и морщась от стучащей боли в висках, Кэтти взмахивает головой. Закрыв глаза, она настораживается, когда слышит возню со спины. Отлично, мальчишка освободился. Черт возьми, почему телевизор не мог упасть прямо ему на голову и лишить сознания!? Бесполезный ящик с антеннами.
― Я закрричу, если ты попытаешься улизнуть, ― слабо шепчет она, не поворачивая головы. Очень хочет, если честно, но сил, увы, не хватает.
Кажется, ее угроза действует обратно пропорционально. Нет, мальчишка не пытается героически свернуть пятками, зато запускает в голову Кэтти… чайник!
Да здравствует каламбур! – по чайнику прилетает чайником.
Она не успевает ни уклониться, ни сообразить толком, что случилось. Просто стены вдруг становятся черными, все вокруг – слишком тихим, глаза предательски закрываются – и Кэтти покорно проваливается в бессознательность, камнем падая на мягкие перины кровати.
Интересно, когда Скарлетт в последний раз теряла сознание? Она и не помнит, если честно. Наверное, еще во времена первой беременности. Больше такого не было – разве что специально, когда нужно было показаться слабой рядом с якобы сильным мужчиной.
Крепкий организм, в котором дремлет высокомерное древнегреческое чудовище, долго находиться в отключке не собирается. Кэтти приходит в себя удивительно быстро, но все равно недостаточно для того, чтобы преподнести Калебу неприятный сюрприз. Предприимчивый мальчишка, уже разобравшись с отельной обслугой, успел усадить Кэтти на пол и привязать самодельными оковами из простыней к ближайшей батарее. Она это чувствует, потому что руки подняты, покрасневшие запястья ноют, да и вообще – тело затекло.
Протяжно выдохнув, она тяжело поднимает голову и видит перед собой изрядно потрепанного Калеба, рассматривающего собственное отражение. Пара синяков, пара ссадин, словом, ничего страшного – все эти дела привычные для мальчишек его возраста. Медленно выдохнув, Скарлетт переводит взгляд и встречается глазами с двуликим. Смотрит на него прямо – без малейшего угрызения совести, зато с явным вызовом. Сдержанно и холодно. Словив ее взгляд, он разворачивается и подходит к кровати, садится на нее – прямо напротив Кэтти.
И что ты задумал, парень? Что сейчас происходит в твоей голове?
Странно, но он, кажется, не злится. Кэтти на его месте уже давно бы снесла раздражающему фактору голову. А мальчишка… черт возьми, он действительно не злится?
Закусив нижнюю губу и наклонив голову вбок, Кэтти выжидательно смотрит ему в глаза.
― И что ты собирраешься делать дальше? ― она пытается говорить ровно, но голос предательски съезжает на хриплый шепот. Кэтти тихо кашляет в сторону, стараясь избавиться от хрипоты. ― Допустим, ты уйдешь. А посрреди какой-нибудь людной улицы тебе в голову снова ударрит идея фикс. Будешь сходить с ума – и окажешься там, где тебе самое место, ―  в мягких стенах то есть. ― И, кстати, если ты меня не выпустишь, то, Бог мне свидетель, я обррращусь во льва и к черртовой матеррри выпущу твои кишки наружу.