Я знаю, ты чувствуешь мою боль. Но ты даже не наслаждаешься ею, тебе просто все равно. Тебе гораздо важнее обсудить тонкости приготовления вегетарианской ботвы, чем моя душа. Все что угодно важнее, чем я. Неужели я настолько ничтожен в твоих глазах? Наверное, ты бы предпочел, чтоб меня и вовсе не было на свете – тебе было бы легче. Тогда почему ты просто не придешь и не прикончишь меня?! Убей, только приди!!
Менад мысленно кричал все это, ловя себя на уверенности в том, что кер не придет. Даже чтоб убить его, даже чтоб сказать, что ему все равно. Самое совершенное наказание – полное отсутствие реакции. И даже потом, когда девушка уйдет, ничего не будет – Ворон просто вернется на свой балкон и, возможно, не выйдет оттуда еще сутки. Все как всегда. Он всегда так близко, но, при этом, его как будто нет вовсе. Как призрак – протянешь руку, но не сможешь прикоснуться.
Слезы потекли с новой силой. Гарлем жмурился, пытаясь контролировать себя. Менады не созданы для страданий. В их жизни должен быть лишь позитив – в этом цель и смысл. Вино, праздники, смех, разврат, музыка. И никакой проклятой любви! Секс, флирт, ухаживания, но любовь – никогда!
Когда дверь тихонько отворилась, менад замер. Не может этого быть! Сердце заколотилось, а воздуха стало не хватать. Он пришел! Ему не все равно! Но всего лишь одна секунда потребовалась, чтоб запах лекарств и духов долетел до менада. Это не Корвин. Корвин не пришел. Пришла София. Что ж, мир не перевернулся, некоторые вещи вечны и незыблемы. Равнодушие Ворона, например.
Менад на мгновение возненавидел девушку, отнявшую у него надежду. Но ее прохладная рука, прикоснувшаяся к плечу, мигом остудила Гарлема. Надо же, даже не потребовалось применять силу. Она сама захотела прийти, побыть рядом с тем, кто не нужен никому в мире. Малознакомое чувство благодарности заставило менада покраснеть и сесть в кровати, поворачиваясь лицом к Литрас. Он взял двумя руками ее ладошку и тихонько поднес к губам. Но вспомнив, что весь в слезах, покраснел больше, выпустил руку и принялся судорожно вытирать глаза, представляя, что из себя сейчас представляет его мейк-ап. Да уж, жалкое, должно быть, зрелище… Получше, чем спектакль в аптеке.
- Мадемуазель, простите меня за мое поведение, - Гарлем пытался проявлять учтивость. Это максимум, чем он мог показать свою благодарность. Но чувства, ненадолго забытые приходом Хранительницы, вернулись с новой силой, лишая менада обычной язвительности и скрытности. Чувства рвались словами, и их невозможно было удержать. – Ему наплевать на меня! А я тот, кто всегда будет рядом, я шестьдесят лет за ним таскаюсь! А ему все равно. А тут он еще и в эту докторшу влюбился, в Хранительницу рыжую, чтоб ее так! А она его ранила и прогнала! А я его спас от смерти. Но ему все равно плевать на меня. А я люблю его, люблю! – рыдания снова охватили его, но слова продолжали рваться, уже неразборчиво. Гарлем схватил руки девушки, словно боясь упасть или потеряться на просторах своей немаленькой кровати, и продолжал говорить, говорить, уже совсем не контролируя себя. Он так долго держал это лишь в своей голове, что первое существо, что проявило к нему сочувствие, получило джек-пот в виде пьяного рыдающего монолога. – Да, ему интересны только убийства, боль и смерть. Я не осуждал его никогда, а он вечно зовет меня шлюхой. Но я менад! И это моя сущность! Но даже если бы я был верен ему, ему все равно было бы плевать на меня. Потому что он любит ее, смертную женщину! Идиот! И мне снова приходится ждать. Чего я жду? Когда она умрет от старости? Я подожду, да. Но он и тогда будет равнодушен ко мне. Даже не равнодушен – он будет презирать меня. Его просто тошнит от меня.  Если я уеду, исчезну – он, наверное, только обрадуется. А может и не заметит.
Словесный поток иссяк, а вместе с этим и накопившаяся боль схлынула, оставляя менада выжатым, как лимон. Он откинулся на подушки, даже не пытаясь осознать, чего он только что наговорил. Он смотрел в потолок спальни и тихонько напевал попсовый мотивчик, как сумасшедший:
- Прости меня, любовь моя,
Не должен даже в сторону смотреть твою.
И знает только бог, где завтра буду я,
Но взгляд твой в памяти навеки сохраню.
Блуждающий взгляд менада наткнулся на молча сидящую девушку. И пришло, наконец, осознание сказанного. Гарлем мгновенно протрезвел, по его спине пробежал холодок.

Оказавшись в теплых объятиях Хранительницы, менад судорожно вздохнул и расслабился, закрыв глаза. Солнечная француженка сейчас казалась ему единственно родным человеком на свете. Может, она Хранительница Диониса? Гарлем хмыкнул в плечо девушке, осознавая нелепость этого преположения. Софи тем временем отстранилась от чуть успокоившегося менада и давала советы, которые Гарлем внимательно слушал. Неужели он может с кем-то обсудить проблему, которая жгла его душу столько лет. Страшно представить, на сколько десятилетий растянулась эта проклятая любовь. Пытаться снова? Конечно, а что еще остается. Отпустить его? Сколько раз я уезжал от него с твердым решением не возвращаться.
-  ...Один раз мы не виделись целых десять лет. Но каждый раз встреча не радовала кера, в его глазах не было ни тени радости, все тот же холод и раздражение, хотя я жил без него, как в непрекращающемся кошмаре,  - менад даже не заметил, как начал озвучивать свои мысли. Он говорил, не глядя на девушку, погрузившись в воспоминания прошедших лет. - Казалось, никто не мог стать керу ближе Смерти, любовь была чужда ему. Но столько лет отвергая меня, он разом склонился перед этой женщиной, Алисией, - менад снизил голос до шепота, практически до змеиного шипения. Его зрачки сузились, на лице появилась недобрая улыбка, - Он не разлюбил ее, даже когда она предала его. Ооо, я давно бы выпотрошил ее, но я знаю, что Ворон за это просто убьет меня и, во всяком случае, никогда не простит. Я подожду. Ее убийца преследует ее с самого рождения. Время сделает все за меня, чисто и жестоко. Я буду наблюдать, как старость уродует ее тело, забирая все то, что так любит Корвин. Ее волосы станут седыми, кожа покроется морщинами, глаза потускнеют и потеряют зоркость. Она будет просто старухой, и тогда кер проникнется к ней презрением. Может, хоть тогда он поймет мою ценность и примет мою любовь?
Менад замолчал, задумавшись. Нужно что-то предпринимать. К нему пришло спокойствие и умиротворение от общения с этой девушкой. Лекарство для кера стало лекарством для него самого? Может, Софи придаст ему сил и поможет оставить кера в покое, дав ему разобраться со своими чувствами? Кажется, это называется дружбой? Докатился, Гарлем, дружишь с едой. Менад взглянул на Хранительницу. Она добрая, вызывает доверие. И не испугалась рассказов менада. И, кажется, он ей симпатичен. Все элементы мозаики сошлись в целую картину.
Гарлем улыбнулся девушке, протягивая ей руку.
- Знаешь, ты, наверное, права. Не стоит баловать своим вниманием того, кто не хочет этого. Но мне нужен друг, чтоб я мог отвлечься от своей идеи-фикс. Ты мне поможешь?

Менад прямо-таки расцвел от согласия девушки дружить. Для него самого это была безусловная авантюра, ибо он считал для себя дружбу чем-то полезным. Флирт, псевдо-любовь, расчет – в этом Гарлем находил куда больше здравого смысла. А тут он сам предложил такое – дружить с человеком. Это значит – рассказывать этой девушке, что у тебя произошло, что ты думаешь. Ходить с ней в кафе, театры и магазины. В голове менада возникла такая картина. София Литрас под ручку с очаровательным французом и менад под руку с… С кем? Корвин упорно не брал его под руку даже в мыслях и мечтах менда. Поэтому спутник менада менялся, как зыбкое марево, мелькая сотнями лиц. Гарлем шмыгнул носом и слез с кровати, позволяя Софи хозяйничать в святая святых – его спальне, куда даже Ворон за месяц заходил максимум трижды. Не обращая внимания на возмущение Хранительницы насчет стройного ряда бутылок, он бухнулся на пуфик перед зеркалом, оценивая ущерб на своем лице. Белая кожа менада крайне негативно реагировала на слезы, так редко появляющиеся на бесстыжих зеленых глазах. Но сейчас на лице гуляли красные пятна и засохшие ручейки подводки. Надо же – а покупал как водостойкую. Никому нельзя верить. На белоснежном рукаве рубашки тоже красовались отвратительные кляксы. Вот ведь – одна истерика и столько разрушений. Гарлем хмыкнул и стянул с себя рубашку, оставаясь в одних джинсах. Смущаться девушки он и не думал – они же друзья. Вооружившись ватными дисками менад принялся чистить лицо.  На предложение Софи он бросил через плечо:
- Вернуться к Корвину? Ворон – птица гордая и крайне свободолюбивая. Он наверняка уже забаррикадировался на своем балконе и выйдет оттуда разве что завтра. И то, если проголодается. Выйдет тихо, убьет кого-нибудь в больнице и вернется книжки свои читать, да по любви своей несчастной страдать, - Гарлем с трудом удержался от того, чтоб не начать снова расписывать коварство Алисии Джонс, не достойной даже мыслей его обожаемого кера. – Так что, возвращаться особо не к кому. Лучше бы мы с тобой выбрались куда-нибудь погулять. У меня теперь явная недостача белых рубашек. А сейчас ведь предрождественские ярмарки, можно найти множество интересностей, - интуитивно Гарлем понимал, что звать Хранительницу на Рождественскую алко-пати бессмысленно. Поэтому, старался мыслить более демократично.
Новый макияж вышел лучше прежнего, красные пятна были скрыты пудрой, придавшей милому лицу менада еще больше кукольности. Довольный результатом, Гарлем оглянулся посмотреть, чем занимается мадемуазель Литрас.