Работа №1:

Моя дорогая, нет, бесценная Пат.
Я не раз вспоминаю нашу первую встречу, когда я увидел тебя вместе с тем мужчиной, которого мы нагло одурачили из-за машины. Ты держалась в стороне, была миловидной и молчаливой, притягивала к себе взгляд и смогла зацепить мое внимание. На тот миг мне стало казаться, что ты даришь мне намного больше взглядов, чем кому-либо из моих товарищей. Мы выпили за здоровье именинника, и, может быть, именно алкоголь придал мне храбрости и смелости, чтобы взять твой номер телефона и позвонить. Я помню его наизусть, каждую цифру и то, как ты его черкнула на бумажке и протянула её мне.
Мысль о том, что я больше не смогу тебя увидеть или же буду видеть очень редко, пугала меня. Поэтому я совершил слишком рискованный шаг для себя, надеясь на твое понимание и положительный ответ. Наше первое свидание было нелепым. Мне стыдно признать то, как я повел себя перед тобой! Но поверь, что мои старания наладить разговор, обмолвиться хотя бы несколькими лишними словами, были слишком усердными. Быть может, а, точнее, скорее всего, мое поведение было неприемлемым, но как же не хочется, чтобы ты помнила только это, оставляя неизгладимые и ужасные впечатления. Я осмелился снова пригласить тебя, тешил тем, что ты скорее ответишь "да", нежели чем холодное и броское "нет".
Второе свидание дало мне маленькую надежду, которую я до сих пор лелею в своих мечтах и грезах. Я учил тебя кататься на авто, держать руль крепко и уверенно, и сейчас нелепо и глупо улыбаюсь, когда пишу эти строчки тебе и вспоминаю, как тогда ты была счастлива. А ночью, после всего этого, я осознал, что стал думать о тебе чаще, чем мог бы. Твое имя стало звучать для меня по-иному. Мне нравится произносить его шепотом, озвучивать вслух, когда зову или же обращаюсь к тебе. Оно не такое как у других девушек, чьи имена я слышал в барах, от своих друзей, случайно озвученных на улочках. Патриция. Пат. Каждый раз смакуя его, пробуя звучание и наслаждаясь им, я прикрываю глаза и представляю тебя.
Друзья прежде никогда не видели меня таким, каким я всегда был рядом с тобой. Время постоянно утекало, минуты проходили незаметно, где бы мы ни были. В театре, в баре, около цветочного магазина, на свиданиях, на обычной прогулке, гуляя по давно знакомым местам.
Ты частенько говоришь кратко, лаконично, стараешься держаться рядом, смотришь как-то по-особенному и улыбаешься мне, когда поднимаешь свой взгляд на меня. Тебе так хочется быть просто счастливой, тебе хочется ощутить это, тебе все стало казаться проще с моим появлением в твоей жизни. Ты не стремишься разбираться и быть опытной. Я помню, как принес тебе сирень, ты любила цветы, смущалась моих подарков и не уставала говорить, что тебе нравится только прекрасное.
Моя милая, любимая Пат. Мы договорились с тобой ничего не скрывать друг от друга, быть предельно откровенными, делиться любой мыслью, которая взбредет в голову и не прятать никакую тайну в темный уголок, чтобы она не покрывалась многовековой пылью. Я интересовался всем, чем можно, всем, что касалось тебя. Как ты думаешь, мне удалось подарить тебе те минуты, когда ты была счастливой, когда чувствовала жизнь без забот и могла делать, что заблагорассудится твоей душе?
Едва касаясь меня, беря за руку или приобнимая, ты дарила мне именно такие минуты. Мне сложно было ступить шаг прочь, потому что что-то удерживало около тебя, не давало мне просто так отпустить. Эта нежность, которую ты дарила мне таким образом запала в душу, а твой взгляд неустанно пронзал насквозь. Когда мы мчимся в машине, рассекая ночь и её темную вуаль, поднимаем головы к звездному ночному куполу, ты обнимаешь меня ещё крепче, тесно прижимаешься, позволяешь момент близости, когда я ощущаю вкус твоих губ и дыхание, заставляющее позабыть меня обо всем. Каждый раз я сильно желаю того, чтобы такие моменты близости длились как можно дольше.
Патриция.
Мне не хочется рушить тот образ, который я создал себе. Мне не хочется ступать тот самый возможный ненавистный шаг в сторону от тебя. Мне не хочется, чтобы каждый новый день был лишен того, что я не увиделся с тобой.
Я хочу снова пригласить тебя на свидание, оплатить всю выпивку, бензин на машину, которая сможет умчать нас по дороге под покровом ночи и сияющей луны. Я хочу снова говорить с тобой о чем угодно, робко прикасаться к руке, надеясь, что ты не спрячешь её и не одернешь. Я куплю твои любимые цветы, буду ждать на месте и искать в толпе до боли знакомый и родной силуэт. Силуэт тебя, который я с ни с кем не перепутаю.
Моя бесценная Пат. Я хочу подарить тебе новые минуты счастья, беззаботности, минуты, когда все становится проще и можно делать что угодно. Я не оступлюсь, буду ждать того момента, когда ты снова подаришь мне улыбку и смущенный взгляд. 
Твой Роберт Локамп.
(Эрих Мария Ремарк "Три товарища")

Милый Робби!
Если бы я знала, что это письмо хотя бы однажды сможет дойти до тебя, то никогда бы его не отправила. Если бы я хотя бы могла его написать... Но всё это уже невозможно, всё кануло в Лету в тот роковой день, о котором я вспоминаю с лёгкой улыбкой, потому что знаю, что это принесло каждому из нас лишь освобождение.
Я не хотела, чтобы ты узнал о моей болезни, как не хотела, чтобы тебе пришлось проходить через всё это со мной. Я столько лет с нею жила, пытаясь не думать о последствиях, скрывая её от всех, лечилась и верила, что существует моя панацея. И она не должна была меня вылечить, но хотя бы сделать мой уход безболезненным и менее мучительным. Но панацеи, как оказалось, не существует; человек умирает именно той смертью, которую заслужил, и иначе не бывает.
Что же это я всё о болезни? Вероятно, лишь потому, что знаю, что это ты никогда не прочтёшь и не узнаешь о том, что я могла бы тебе рассказать. Не прочтёшь о том, что я тоже детально помню нашу первую встречу, наше первое свидание, нашу первую ночь. А ты, Робби, помнишь, как дрожали твои руки, как играли желваки на твоём лице? Ты так волновался и так был напряжён, что, мне казалось, ты собираешься покорять горы, в которых находится мой санаторий. До сих пор вспоминаю и улыбаюсь. Ты всегда был немного робким и слишком осторожным во всём, что касалось меня. Но я никогда не сомневалась в том, что рядом со мною настоящий мужчина.
Я бесконечно рада тому, что в твоей жизни были такие товарищи, как Отто и Готтфрид. Не представляю, каким был бы ты и какими были бы наши отношения, если бы не эти два человека. Они ведь стали и моими друзьями, веришь? И я с той же силой переживала смерть Ленца, с какой переживал её и ты. Я знаю, кто-то из них сказал, что я могу быть своей в любой компании. Но я не могу, потому что редко хочу говорить с кем-либо и ещё реже хочу уделять лишним людям своё внимание. Не спорю, оно у меня рассеянное, но заслуживает его не каждый.
Не спрашивай меня о счастье, люди не знают его истинное значение. Для каждого из них это лишь нечто пространственное и едва ли стоящее. Я не могу сказать, что ты сделал меня счастливой, потому что я не знаю, истинно ли моё представление об этом. Но я с уверенностью могу сказать, что рядом с тобой мне было легко, комфортно и тепло. И этот уют, который исходил от тебя, был тем, что заставило меня без памяти влюбиться и выкинуть из своей головы мысли о любом другом мужчине. И то, что когда-то ты ревновал меня к моим друзьям, было настоящей глупостью, Робби. Я бы никогда не отказалась от тебя в их пользу. Для меня их не существовало в том смысле, в каком ты мог их рассматривать.
Но хватит. Ты всегда слишком много говоришь, Локамп, и даёшь мне толчок к тому же. Однажды ты уже слышал это и написал мне об этом в своём письме, но я повторю: я не хочу больше ни о чем узнавать. Теперь я хочу быть только счастливой. Я хочу понять, что это такое. Если бы я поняла при жизни, то обязательно бы поделилась с тобой. Но не рассказывай мне о прошлом и не говори о будущем, которого у нас не будет. Не нужно этих радостных моментов и тех мгновений, которые мы разделяли вместе.
Меня больше нет рядом, Роберт. Я вижу в этом и свою вину. И я бы вернулась, если бы могла... Слишком много "если" и слишком много "но". Ты должен отпустить меня и перестать сокрушаться о том, что было и чего не будет. Ты ещё молод, ты должен двигаться дальше. Ты и твой друг. Твоя судьба обязательно поможет найти тебе нужных людей, не спиться (Робби, я так боюсь, что это случится и ты совсем потеряешь себя, что всё станет хуже, чем до встречи со мной!) и почувствовать вкус жизни. Я знаю, как война разрушила тебя. И знаю, как тебя разрушило то, что меня больше нет рядом.
Прости меня, родной.
Патриция Хольман Пат.
(Эрих Мария Ремарк "Три товарища")

Работа №2:

Дорогой Элиа,
Я искренне сомневаюсь в том, что в тебе есть хоть немного чувства прекрасного, но молчание с моей стороны - это высшее преступление! Каждый подтвердит, что ты хам, какого не сыскать и во всей Италии! А я, Лиза Сильвестри, присоединюсь к этому мнению, подкрепив его живыми примерами из жизни. Mama mia, кровь кипит от злости, как только начинаю вспоминать твое поведение. И слова из-под пера вылетают злые, возмущенные, полные негодования, Элиа! Я начинала письмо совсем не для того, чтобы тебя упрекнуть, хотя и искренне убеждена в том, что такое фамильярное отношение - единственный ключ к твоему сердцу. Если ты, разумеется, специально не потерял его, чтобы ни одна женщина не смогла подойти к тебе ближе, чем твоя собака.
Я хотела поблагодарить тебя за последние несколько дней. Несмотря на то, что тяжелая деревенская работа выжала из меня все силы, я почувствовала жизнь так же, как чувствуете ее вы - люди, просыпающиеся на рассвете. Я даже не держу зла на тебя за утопленные ключи от машины, удар ведром и подсунутый заместо марихуаны цикорий. Как только я окажусь дома, все эти мелочи начнут смешить прямо до колик в животе, а на дружеских встречах у меня появится еще несколько историй, которые поднимут окружающим настроение. Правда, мне почему-то кажется, что они не поверят в существовании столь невыносимого субъекта. И не поверят в то, что я смогла провести с ним более одного часа в замкнутом пространстве. К тому же, если они каким-то образом узнают, что этот субъект не просто мне симпатичен, а вызывает во мне романтические чувства, то немедля отвезут бедную Лизу в ближайшую больницу. Ты можешь верить моим словам или можешь, как обычно, считать их очередным издевательством ничего не понимающей в этой жизни женщины. Ты многих из нас воспринимаешь именно глупышками, и я не жду особенного отношения, но почему-то проявляю это отношение сама. Если для тебя любое проявление симпатии - это непозволительная роскошь, то для меня - просто обычная честность.
Я влюблена в тебя, Элиа. Поверь, мне самой крайне трудно принять данную истину. Но мне так легко о ней говорить, потому что я знаю, что никогда не дождусь ответного чувства. Один раз ты сказал мне, что девушки моего сорта не могут влюбляться в простых деревенских мужчин. И тогда ты снова проявил крайнюю бестактность: любая женщина сама в праве решать, кого она может любить, а кого нет. Ты невыносим, упрям, груб и ничего не знаешь о манерах. Я до победного конца старалась проявлять немыслимое дружелюбие, однако каждый раз, когда мне казалось, что я достучалась до твоего черствого сердца, ты спускал меня с небес на землю. За это я тоже спешу поблагодарить тебя. Грезы о светлой и чистой любви присущи любой девушке, поэтому изредка нас нужно отрезвлять, чтобы мы обращали внимание на того, кому мы нужны, дабы не бегать до конца жизни за теми, кто наши старания в грош не ставит. Я уверена, мое признание не смутит столь толстокожего господина. У тебя есть все для счастливой жизни: любимая работа, прекрасная Мами, камин и собака. А я вынуждена уехать, потому что не вижу смысла в собственных стараниях. Витторио любезно согласился забрать меня из этого местечка.
На ответ на рассчитываю, как не рассчитываю на то, что ты внезапно приедешь и переубедишь меня в моих заблуждениях. Элиа, я абсолютно уверена, что когда-нибудь появится женщина, которая... думаешь, я напишу "которая сможет полюбить такого невыносимого человека"? Ну что ты, где мои манеры, я и так тебя оскорбила в моем письме слишком много раз, хотя очень даже заслуженно. Уверена я в том, Элиа, что когда-нибудь в твоей жизни (я буду надеяться) появится та единственная, каждое слово которой не будет вызывать в тебе неконтролируемое желание дерзить. Та единственная, которая сможет обуздать твой буйный нрав и укротить строптивого. Я люблю тебя, но, видимо, не имею такой власти, поэтому вынуждена вернуться туда, где мне самое место. Будь счастлив, Элиа. И когда-нибудь все-таки ответь мне на вопрос: ты любишь собак, а как дела обстоят с людьми?
Бери столько времени для раздумий, сколько тебе понадобится. Ответ на такой вопрос не требует спешки.
Лиза Сильвестри.
(Франко Кастеллано "Укрощение строптивого")

Дорогая…
Ах, я уже успел забыть твое имя! Какое счастье! Не хотелось бы забивать свою память бесполезной информацией.
Знаешь, я даже не собирался писать тебе, но не мог не поблагодарить, что заботишься о том, чтобы мне было чем разводить камин. Мне не хочется переводить на это газеты. Их любит читать Мими, а ты знаешь, я всегда забочусь о тех, кто мне по-настоящему дорог. Твое письмо послужит хорошим топливом, правда ненадолго, так что если тебе не трудно, пиши еще и почаще. Я даже не буду их читать, в этом можешь не сомневаться. И к твоему сведению своей собаке я бы доверил не только ключ от моего сердца, но и все, что у меня есть. Так что да, разумней будет держаться от меня на расстоянии. Хоть в чем-то ты не ошиблась!
Я принимаю твои благодарности. Все-таки оставаться темной и пустой всю свою оставшуюся жизнь очень печально. Теперь ты умеешь работать. Рад за тебя. Работа даже из такой обезьяны как ты способна сделать человека. Хотя я бы предпочел обезьяну. В них нет ни капли лжи или глупости. Люди более пустоголовы и нелепы. Так что тут поздравить мне тебя не с чем. И я бы предпочел, чтобы ты забыла обо мне также быстро, как и я позабыл о тебе. Не стоит рассказывать друзьям о том, кого ты больше никогда не увидишь. Лучше вообще тебе никогда не вспоминать меня. А твои друзья, думаю, привыкли, что твои романтические чувства вызывает у тебя каждый встречный. Для того, чтобы попасть тебе в больницу, как ты написала, тебе всего то нужно вернуться сюда и продолжить маячить у меня перед глазами, отвлекая от работы. И поверь, твоя мечта сбудется. Не понимаю зачем я тебе сдался. Ведь я не люблю тебя. Ты мне не интересна настолько, чтобы тратить свое время на тебя. Я простой деревенский человек, у меня полно забот и своих дел. И такие как ты действительно никогда не сходятся с такими как я. Кстати, раз уж я пишу тебе, то заодно расскажу, что мой пес завел себе подружку. У него как и у тебя нет вкуса и эта маленькая противная собачонка едва ли доходит ему до брюха. Я очень смеялся, когда увидел его прыгающим вокруг нее. Вот как сейчас смеюсь, перечитывая в который раз твое письмо. Раз в десятый, наверное. Это даже смешнее, чем когда ты упала на лестнице! И все равно он лучше любого из людей. Просто потому что так есть.
Мими сказала, что ты забыла заколку для волос и она сохранит ее до тех пор когда ты вернешься. Я ей сказал, что этого никогда не будет, так что, если ты не против, я заберу ее себе. Буду подвязывать хвост у лошадей. А на то, что я приеду к тебе даже не рассчитывай. Конечно, я могу отвезти тебе твою чертову заколку, но только потому, что не хочу, чтобы она больше находилась в моем доме и занимала там место. И только при условии, что ты не продолжишь свои нудные разговоры о любви. Я уже все тебе сказал. Если я полюблю кого-то, он узнает об этом первым. Так, я уже выезжаю. Мими присмотрит за домом. *сильно зачеркнуто*
Лучше я вышлю тебе ее почтой, в этом самом письме. Дорога была бы долгой и утомительной, а у меня еще много дел сегодня. Да и собака ее сильно погрызла. Я же не знал, что она может показаться ему вкусной! Я уже собирался выезжать, как пес выхватил ее у меня буквально из рук и всю обслюнявил. Если хочешь, я все-таки тебе ее пришлю. Но если ты не против, я куплю новую, не такую же, но что-то в этом роде. Не хочу оставаться должным. Ты же знаешь, я не силен в этих женских штучках. Так что с заколкой придется обождать пару дней.
И да, в том числе и поэтому моя собака умнее любого из людей. Людей любить невозможно. Их приходится терпеть да и то это не всегда получается. Вот как тебя. Мне жаль тебя. Такая красивая, молодая, пылкая женщина тратить свое время на такого деревенского (как ты меня там назвала?) грубияна как я. Никогда не думай возвращаться! Когда-нибудь мы обязательно встретимся в Милане, я заеду к тебе в гости и мы посмеемся над твоим новым мужем или любовником вместе. Над тем какой он идиот, что связался с тобой. Да, я уже говорил, что буду в Милане через 3-4 года? До скорой встречи, дорогая Лиза!
Элиа Кодоньо.
(Франко Кастеллано "Укрощение строптивого")

Работа №3:

Рэйчел.
Мы слишком разные, ты же знаешь. Совершенно разные, как лед и пламя, и пламя – это ты. Ты ничего не видишь вокруг, беря от жизни все, все, что пожелаешь, не заботясь ни о чем и ни о ком вокруг. Эгоистичная, глупая, пустая – ты считаешь, что все, на кого ты покажешь пальцем, должны принадлежать тебе. Просто потому, что так хочется тебе. Мне никогда не нравились такие женщины, которые не видят ничего дальше своего носа, никогда не интересовали, никогда не могли увлечь. Я искал всегда глубины, а не поверхностной мишуры, в которой ты пряталась от всех.
Ты помнишь нашу первую встречу? О, ты вела себя как избалованная девица, которой подарили новую игрушку, игрушку с которой ты понятия не имела, что делать. Я помню твое лицо, твой оценивающий взгляд и твой показной смех, который так тебе не идет. Ты казалась такой фальшивой, ненастоящей и взбалмошной, что охранять тебя показалось мне совершенно идиотским поступком. Почему я должен был становиться нянькой при несмышленой звездочке, которая не видит дальше своего носа, которая демонстративно ведет себя так, чтобы о ней распускали грязные сплетни, добрая половина из которых оказывалась правдой. Неприглядная сторона твоей жизни всегда шла рука об руку с блеском обертки, под которой не было ничего. Сфинкс без загадки.
Я долго, очень долго думал так, не желая давать тебе шанса, не желая узнать тебя ближе, отталкивая, сохраняя рабочую дистанцию. Мне нужно было и дальше делать то же самое, не позволяя тебе с грацией кошки и истинно женским коварством пересечь ту грань, где кончаются мои служебные обязанности и начинается личная жизнь. Я никогда раньше не поддавался глупым порывам и уж тем более не ходил на свидания с клиентами (быть может, потому, что красивых женщин мне еще не приходилось оберегать так тщательно, как тебя). Я должен был просто не терять тебя из вида, быть всегда рядом, но никак не смеяться вместе с тобой, забыв обо всем. Нельзя мешать личную жизнь и работу, ты сама это прекрасно знаешь. Ты просила не осуждать твой образ жизни, но в душе ты этого желала: шокировать, не давать никому шанса, прослыть доступной и ветреной. Но так ты просто заполняла пустоту в душе, и я не могу осудить тебя за это. Да, на мой вкус метод был выбран странный и нелогичный, но это твой способ убежать от всех, скрыть саму себя, окружить стеной из блеска, фальшивых улыбок и случайных связей.
Твоя маска треснула на первом свидании, нашем персом свидании, когда сквозь безупречную красоту твоего лица, сквозь нарочитую небрежность обращения, промелькнула настоящая ты. Та женщина, которая устало прячется от всех за ширмой, но которая достойна куда лучшей доли. Как только я увидел ее, я пропал. Пропал бесповоротно, и я понял это сразу. Нужно было бежать без оглядки, сменить работу, отказаться от этого контракта и забыть тебя. Но я должен был защитить тебя, и не только от маньяка, но и от самой себя. Зачем тебе вся эта шелуха, если ты можешь просто спрятаться за мной, скрыться от всех, но не запирая себя саму на замок.
Несмотря на всю твою красоту и сильный характер – ты не идеальна. Ты упряма, взбалмошна, чрезмерна во всем, ты слишком беспокоишься о ерунде, забывая при этом о действительно важных вещах. Но в этом вся ты – женщина, которую я полюбил, ради которой я готов был умереть. Ради тебя, а не из-за долга. Я должен был давно сказать тебе, что люблю тебя, просто не было удачного момента или нужной для этого смелости.
Я люблю тебя, Рэйчел, и всегда смогу защитить тебя.
Твой Фрэнк Фармер.
(Фильм «Телохранитель», 1992г.)

Взгляни на меня, Фармер! Френк…
Ты знаешь, я не идеальна. Я упряма, взбалмошна, чрезмерна во всем и слишком беспокоюсь о ерунде, забывая при этом о действительно важных вещах. И еще я ужасно виновата. Виновата, прежде всего, перед собой. Я прошу прощения у себя за глупость и беспечность, за свою гордыню.
Мне казалось, я недосягаема, неуязвима, что все, в чем я нуждаюсь – это я сама. Я ошибалась. Мне необходим ты, чтобы всякий раз доказывать: весь мир может быть у моих ног, только не ты; чтобы снова спустить меня с небес на Землю, а после дать понять, что лучше меня на свете нет. Ну вот, я снова о себе. Ты прав, я законченная эгоистка. Только ты можешь любить меня и такой тоже.
Ты говоришь, мы не похожи, и все же я уверена: мы стоим друг друга. Только ты мог позволить себе ухмыляться в ответ и хлопать дверями моего собственного дома. Только ты был достаточно заносчив, чтобы в тяжелую минуту сделать вид, будто способен бросить меня и уйти, не оборачиваясь. Никто, кроме тебя, не смел ограничивать мою свободу. Я возмущалась, злилась – что еще мне оставалось делать – но неизменно ты оказывался прав. Ненавижу тебя, Френк Фармер, за то, что ты всегда прав!
И, прошу тебя, перестань делать вид, будто ты знаешь меня. Если бы знал – понимал бы, что быть разгаданной для меня, как для любой женщины, недопустимая оплошность. Просто будь рядом и перестань думать хоть на мгновение.
В какой-то момент я поняла: все так, как должно быть. Мне положено совершать опрометчивые поступки, чтобы ты, волнуясь обо мне чуть больше, чем это необходимо, приходил на помощь снова и снова. Бережно брал меня на руки и проносил сквозь бешеную толпу. В толпе не люди. В толпе мои страхи. Огромное количество страхов и обычных человеческих слабостей, от которых даже ты способен спасти меня лишь на время, пока я нахожусь в твоих руках. Почему эти минуты так мимолетны?..   
Часто вижу один и тот же сон, как ты защищаешь меня ценой собственной жизни. Теряя тебя раз за разом, я просыпаюсь в слезах, а в голове звучит единственный вопрос: «Зачем ты снова спас меня?»
Я хочу, чтобы ты знал, я никогда не попрошу тебя умереть ради меня, Френк, я не приму этой жертвы. Прошу тебя, позволь мне увидеть новый сон, где ты, пусть даже без меня, будешь счастлив. А я буду всегда любить тебя.
Вечно твоя, Рейчел Мэрран.
(Фильм «Телохранитель», 1992г.)

Работа №4:

Письмо Уилла Тернера для Элизабет Тернер
Две тысячи пятьсот шестьдесят второе неотправленное письмо капитана «Летучего Голландца» Уилла Тернера
Дорогая Элизабет!
Дни за днями идут, как затянувшийся сон, но я не ведаю сна. Ночь следует за ночью и тает как дым без следа, оставляя в душе ничем не заполняемую пустоту, но я не позволяю ей взять вверх надо мной, согреваясь мыслью, что ты где-то там ждешь меня, Элизабет. Волны, вскипая, бьются о борт «Летучего». Кажется, я уже привык к этой музыке, и она заменяет мне стук сердца в груди. Думая о тебе, я чувствую себя по-настоящему живым. Ветер напоминает о твоих губах, слегка солоноватых на вкус, и, каждый раз закрывая глаза, я чувствую твое прикосновение снова и снова. Как будто какой-то протяжный призыв, маяк, который ведет меня к тебе через бездну проклятия вместе с приливами, как щепу изломанной реи. Берег, к которому мне пока не пристать. Я все время жду это радостное «Земля!», но его все нет и нет. Две тысячи пятьсот шестьдесят два дня у руля, вдали от тебя, Элизабет. Две тысячи пятьсот шестьдесят два дня я вижу только небо, синюю гладь воды и смерть. Каждый вечер над головой, прямо на высях темнеющих мачт, за которые цепляются неуспокоенные души, я велю зажигать огни, предназначенные разгонять тьму, что пострашнее ночи. Но, кажется, с каждым днем делать это все труднее и труднее. Что-то внутри меня истончается и рвется, как истлевший со временем парус на рее, и только любовь к тебе не дает мне забыться и потерять себя. И я благодарен тебе за это. За то, что где-то ты есть. Знаешь, я все время пытаюсь представить твою жизнь сейчас и искренне надеюсь, что ты счастлива. Я пытаюсь представить себе как ты дышишь, как розовеют твои щеки, как развеваются волосы и блестят золотом глаза. Кто-то берет тебя за руку. Ты улыбаешься. Ветер иногда приносит отголоски твоих слов. Что-то такое простое, житейское. Кажется, что ты говоришь о чем-то, а мыслями находишься совсем в другом месте. Я даже чувствую эту твою легкую задумчивость. Я вижу морщинки у твоих глаз, первый седой волосок, все до мельчайших подробностей. Всю тебя, такой как ты была и такой, какой еще станешь. Я понимаю, что должен быть рядом, но не могу этого сделать, как бы сильно не желал. Внутри меня становится порой очень холодно, так холодно, что я начинаю задыхаться. И я никак не могу согреться. Не могу жить, но и не могу умереть. И даже это письмо, ты никогда его не прочтешь, любимая. Впрочем, знать, что ты там, а я здесь – этого достаточно. Достаточно для того, чтобы надеяться, Элизабет. Десять лет, двадцать, целую вечность. Большего я для себя и не прошу. Я люблю тебя через все моря и океаны. Через время, через жизнь и смерть. И даже если мы больше никогда не будем вместе, я все равно верю, что день нашей встречи, каким бы далеким он ни был, он обязательно произойдет. Самый лучший день, самый неповторимый и счастливый после тысячи дней проклятия и пустоты между тем и этим мирами. А пока, как и прежде, любимая, прошу тебя всего лишь об одном: не своди глаз с горизонта.
Капитан Уильям Тернер
(к/ф "Пираты Карибского моря")

Очередное письмо в бутылке, брошенное в бесконечное, синее море. Прошу, если найдете его, доставьте это послание Уильяму Тернеру, капитану корабля «Летучий Голландец», добрый человек!
Дорогой, любимый, родной мой, Уильям!
Тебя все нет и нет, а я так тебя жду. Надеюсь и жду. Моя жизнь идет своим чередом, в небольшой рыбацкой лачуге на берегу моря. Каждые утро, день и вечер я выхожу на берег и ищу тебя, стараюсь уловить каждое движение волн, чтобы заметить, вдруг на горизонте покажется парус, твой парус. Я сижу и пишу это письмо. Очередное письмо, я уже давно потеряла им счет. Не знаю, увидишь ли ты его когда-нибудь, но знай, что оно все пропиталось слезами, моими слезами. Это слезы не только боли, но и великой надежды. Надежды, что ты вернешься. Ох, как бы я хотела, чтобы ты увидел эти строки, почувствовал, что в них живу я, твоя Элизабет, прижался губами к этой, исписанной моим почерком бумаге и понял, что я здесь, рядом, с тобой. 
Ты ушел, но твой свет остался со мной. Та ночь, наша единственная ночь, поселила во мне прекраснейший цветок. И я не одна теперь. Уильям Тернер Младший, наш сын, наше сокровище. Малыш Уилли. Моя единственная отрада, мой единственный лучик света. С каждым днем он становится все больше и больше похож на своего родителя, мой желанный, в его глазах я вижу тебя. Он еще такой маленький, но уже такой смелый и отважный. В деревушке, где мы обитаем, его все любят, нас все любят. Люди так добры! Он такой умный и веселый, мой мальчик. Так смышленый! Нет, правильнее сказать, наш мальчик! Никогда я не знала ранее, что быть матерью такое счастье! Великое счастье! Когда он появился на свет, меня словно всю пронзило необычайное по яркости сияние, навсегда поселившееся в моей душе. Как бы я хотела, чтобы ты тогда был рядом, взял его на руки, прижал к себе, радостно приветствовал бы его в этом мире! Ты ведь почувствовал, что наш сынок появился на свет, ведь так, любовь моя? Уилли поддерживает меня во всем, так помогает мне и всем нашим знакомым! И пусть мы живем небогато, я ни на что не променяю те минуты, что провожу рядом с нашим парнишкой. Я счастлива, что он есть у меня, ведь ты живешь в нем, где бы ты сейчас не был, я знаю, ты со мной. Мое же сердце навеки с тобой, любовь моя. Я знаю, это! Я верю в это! И наш Уильям, твое кровное дитя, ждет тебя, верит, что его Отец вернется, обнимет, прижмет к себе.
Наш сынок сейчас спит на своей кроватке. Маленький ангелочек. Ему снится что-то приятное, он улыбается. А я все не могу уснуть. Только закрываю глаза, и вижу тебя. Мне пора заканчивать, свеча уже практически догорела, а я написала так мало. Не могу. Не получается на листе мне выразить все то, что сейчас у меня на сердце. Мне нужно твои глаза видеть! Но… Надо идти спать, если Уилли завтра увидит меня грустной и не выспавшейся, он будет волноваться. Не хочу, чтобы лицо нашего сына омрачалось озабоченностью. Оно всегда должно быть ясным, беззаботным. Я поклялась, что наше дитя никогда не будет знать бед. Уильям вырастет хорошим человеком, он никогда не будет одинок.
Все, больше писать не могу. Мысли путаются. Завтра мне рано вставать. Многое еще предстоит сделать. Точка.
Мы оба очень любим тебя,  возлюбленный мой, гордимся тобой и ждем тебя!
Навеки твоя Элизабет. Моя душа будет с тобой вечно!
Элизабет Тернер.
(к/ф "Пираты Карибского моря")

Работа №5:

Милый Артур!
Пошел шестой месяц с тех пор, как ты вышел за тяжелые ворота особняка, потрясая кошелем, полным золота. Ты никогда не берешь лошадей, когда уходишь надолго.  Я стояла у окна самой высокой башни, глядя на твою спину из-за алого шелка занавески. Занимался рассвет, в его розоватых лучах золотистые искры пробегали по твоим непослушным кудрям. На холме ты обернулся и махнул своим нашейным платком. Я верю, ты знал, что я увижу это…
Ты всегда знал, что я хотела бы увидеть. Ты ведь и сейчас знаешь. Лазурь, простирающуюся до самого горизонта, по которой бегут стада белых барашков в штиль. Но налетит шторм, и из морских недр поднимет длань Бог морей, грозным валом обрушивая её на корабль… О дай твоим матросам сил и крепости рук, чтобы вести «Секрет» через все грозы и бури! Туда, к солнечным пескам, желтым, как спелое яблоко. Там живут эти странные люди, о которых ты так много рассказывал мне, сидя в библиотеке и жадно глядя на старую карту. Они несут на плечах тюки и плетеные короба, грузные женщины с бронзовой кожей и глазами, глубокими, как темная морская пучина держат на головах огромные корзины, полные специй цвета охры… Как я хочу увидеть все, что видишь ты, там, далеко, на своем корабле! Как я хочу отправиться с тобой!
Но я ведь теперь твоя жена. Так странно, в Каперне я думала, что это значит – следовать за тобой на край света, а оказалось, что нужно делать то, что я так хорошо умею с детства – ждать твоих парусов.
В малахитово-черном особняке время идет медленно, здесь все дышит величием и древностью. Я дочь рыбака, я жила у моря и привыкла к изменчивости, жизнь текла для меня подобно быстрой речки, по которой мы все пытались пускать кораблики своих судеб. Моя скромная лодчонка выплыла к огромному озеру, заглядывая в него, я вижу не только себя, но и весь род Грэев, всех, кто был и будет. Я брожу по этому дому, открывая в нем все новые закутки и тайны. Раньше ты был моим проводником, теперь я сама учусь не бояться новой земли, открывшейся мне. В какой-то степени теперь и я – путешественник-первопроходец, верно?
Я нашла ту старую картину, о которой говорила твоя мать. Там, где ты замазал ноги Христу, потому что не мог допустить, чтобы при тебе текла кровь. Теперь она висит в моей спальне. Я знаю – ты верен себе до сих пор и не позволишь, чтобы на корабле и вне его пролилась чья-то кровь. Даже твоя. Особенно твоя.
Картина – одно из тех чудес, что ты сотворил здесь сам. Другое чудо – Бетси и её муж. Если бы ты видел, какой чудесной синевой сияют её глаза, когда она обнимает своих четверых ребятишек! Старший совсем большой. Кажется, он хочет стать капитаном. Видишь, дома тебя тоже ждет работа, чудотворец-Грэй!
А главное чудо, сотворенное тобой, сопит в своей кроватке в детской. Мой отец, старый Лонгрен смастерил для нее люльку в форме корабля. Он говорит, что однажды и нашу дочь умчат алые паруса. И мне одновременно так радостно и так страшно.
Милый Артур! Напиши мне. Напиши нам! Расскажи обо всех дивных странах, где тебе удалось побывать, обо всех загадочных грузах, что перевез твою трюм, обо всех чудесах, что ты сотворил, борясь с морем и с людской черствостью!  Расскажи, а я буду читать, представлять это себе и коротать дни до твоего возвращения. Ведь все должны делать то, что им предназначено: ты – творить чудеса, а я – ждать, когда мелькнут в окне твои алые паруса…
И я дождусь.
Твоя Ассоль.
(Александр Грин, «Алые паруса»)

Моя дорогая Ассоль…
В котором бы часу гонец ни примчался с этим письмом, обещай мне открыть его за полночь, когда в глубокий исцеляющий сон погрузится даже прислуга. Поклянись, читая эти строки, что мои родители никогда не прочтут их. Я не обрекал бы тебя на столь жуткую участь свидетеля и соучастника преступления моей лживости, если бы не знал наверняка, что ты единственный человек, который сумеет сохранить веру до конца и не перестанет ждать меня на берегу. Они не способны на подвиг снесения абсолютной безызвестности. Она погубит их.
Я так много раз жалел о том, что путешествую без тебя, что сбился со счёта. Но знаю, что незримо ты всегда сопровождаешь меня: я будто бы сплю под альковом твоей любви, я чувствую её каждое мгновение; я верю: и спасительный свет маяка, пролитый на неспокойные воды, и тёплый огонь трактиров на далёкой суше - оставлены тобой для меня. В каждой песне, что была услышана мной далеко от дома, в каждом добром слове, сказанном мне незнакомыми людьми – ты. Ты видела величие моих побед, разделяла тяжбу моих поражений. Есть ли смысл рассказывать о моих приключениях вдали от дома? Ты видела всё это моими глазами, ты и сейчас рядом, и я ощущаю, как мои усталые плечи ласково объяты твоими тёплыми руками.
Не имею права томить дольше, напугав тебя в самом начале своего письма. Я раскрываю карты.
В лютый ночной шторм нас занесло на жаркий безымянный остров, населённый совершенно дикими, но дружелюбными людьми. Удивительным образом наладив с ними контакт, мы были даже счастливы небольшой передышке среди горячих песков, тропических фруктов и невероятных растений. Но спустя два дня одного за другим моих товарищей начала косить лихорадка неизвестной природы. Думаю, нет смысла упоминать о том, что врачевание племени, приютившего нас, осталось на уровне травничества и немного пугающих обрядовых танцев у костра. Их старейшины велели мне держаться подальше от экипажа, но… Как я смею послушаться их совета? Я верю: ты не осудишь меня. Ты слишком хорошо меня знаешь, моя маленькая Ассоль. Мне не пересилить себя, не оставить их. И день и ночь мы с боцманом выхаживаем наших друзей и видим, как силы покидают их. Они как свечи на ветру, дрожат и вот-вот погаснут. И даже если это случиться раньше, чем нас отыщет врач, за которым отправился Куллих, я хочу быть рядом с ними.
Я не знаю, как скоро меня коснётся чужеземная болезнь. Знаю лишь, что этого не может не случиться. Но дай мне мужества и крепости справиться с нею. Дождись меня, ибо этого не сможет никто иной. Люби меня, ибо твоя любовь поднимет меня со дна океана.
Я вернусь к тебе. Неважно, под какими парусами. Чего бы мне это ни стоило.
Только жди меня, моя Ассоль.
Капитан Грей
Александр Грин, «Алые паруса»

Работа №6:

Моя дорогая Скарлетт!
Я не из тех людей, кто пишет любовные письма, но уж если пригубил недуг любви к Вам, к самой прекрасной и самой ветреной кокетке Юга, то считаю своим долгом испить эту чашу до дна, со всем пылом романтизма, свойственному привитым в далекой юности пережиткам благовоспитанности. Знайте же, дерзкая ирландка, Вы будете торжествовать, но в ночь вашего бегства из Атланты, я самым постыдным образом срезал кусок ленты с той вашей шляпки, чтобы хранить его в нагрудном кармане, поближе к сердцу, как и положено восторженному поклоннику, разлучённому жестокой действительностью с предметом своего воздыхания. Она напоминает мне цвет ваших глаз, когда Вы злитесь. Моя дорогая, Вы злитесь сейчас?
Сегодня - годовщина того дня, когда я Вас впервые увидел. Вы помните то барбекю в Двенадцати Дубах? Вы были прекрасны в своем зеленом платье, в цвете вашей беспощадной юности, окруженная поклонниками и завистницами, беззаботная маленькая охотница, решившая завоевать еще один трофей. Вам это удалось в большей степени, чем вы предполагали. Я полюбил вас с первого взгляда и какое счастье, что мой возраст не позволил осознать это сразу, иначе жизнь моя была бы кончена уже давно.
Страдал ли я в разлуке с Вами? Нет. В разлуке с Вами я был счастлив, порой обманываясь тем, что вовсе позабыл о Вас, но не было ночи, в которой я не видел бы Вас во сне. И я придумывал дела в Атланте, чтобы подобно одичавшему псу, приползти к вашему порогу. Как я ненавидел Вас тогда и как я страждал новой встречи!
Мы не хорошо расстались. Кто бы мог представить, что именно Вы, Вы так далекая от всего что должна олицетворять истинная леди, Вы боязливая лицемерка, как платье сменяющая свои убеждения, именно Вы стали для меня воплощением родного Юга. Именно Ваш наполненный презрением взгляд пробудил в моей дубленой, пресыщенной восторженными воззваниями натуре, казалось бы, давно вытравленный из нее патриотизм. Именно Вы, ничего о чести не ведающая, напомнили мне о Чести мужчины и Гордости джентльмена. Вы погубили меня или толкнули совершить то единственно ценное, ради чего стоит жить?
Если бы вы знали, как я боялся той ночью. Как дико и страшно мне было отпускать вас одну, по заполненным отступающей армией дорогам туда, где шли бои. Какой глупостью казалось мне ваше навязчивое стремление вернуться в свое поместье, к разоренной усадьбе проигравшей страны. И как я восхищался Вами, непреклонной, в тот миг!
Никого и ничего нет для меня на свете дороже Вас!
Я Вас люблю, а я не хочу Вас любить. Я не могу проиграть Вам, потому что Вы не удовлетворитесь одним признанием Вашего превосходства, не остановитесь, пока не подчините своему капризу все помыслы, душу и волю, а я не умею, не желаю жить в клетке. Молю, освободите меня от этого наваждения, пока еще я в силах отпустить Вас, излечите от этого недуга, пока одержимостью своей я не разрушил вашу жизнь!
Р. К. Батлер.
(М. Митчелл "Унесенные ветром")

Дорогой капитан Батлер!
Бог мне свидетель, я не собиралась отвечать на ваше письмо: каким бы ни был мой ответ, это только поддержало бы ваш недуг, и, быть может, мое молчание скорее излечило бы вас, дало бы то освобождение, которого вы так жаждете. Но быть может, это заставило бы вас искать новой встречи со мной, и только лишь мысль об этом заставляет меня взять в руки перо, чтобы сказать вам: я не желаю вас видеть.
Как смеете писать мне вы, столь бесчестно бросивший меня, беспомощную, в дороге? Как я ненавидела вас, Ретт Батлер, в ту ночь и день, когда не знала, кого встречу на пути домой – друзей или врагов, и не найду ли от Тары одни только развалины. Как я ненавидела вас, когда наша дорога пролегала среди тел убитых и сожженных, разрушенных до последнего камня плантаций. Как я ненавидела вас, когда мертвая тишина над Джорджией давила мне на уши, а мертвецы, казалось, смотрели в спину.
Я наговорила вам столько гадостей в ту ночь, но вы должны простить меня: я была так растеряна и напугана тогда. А вы были по-прежнему невыносимы, даже в ту страшную минуту вам доставляло удовольствие смеяться надо мной, испытывать на прочность, видеть мое замешательство, мой гнев. О Ретт, как вам не совестно лгать: я-то прекрасно знаю, что вы ни разу не вспомнили обо мне после того, как бросили меня той ночью. В жизни не поверю, что вы думали обо мне, как не поверю и в то, что вы любите меня. Знайте же: я ничуть не тосковала по вам и не думала о вас.
Как бы я хотела помучить вас, заставить пережить тот же ужас, что неотступно преследовал меня с той минуты, что вы нас покинули. О Ретт, вам было бы страшно узнать, что я мертва или попала в руки янки? Вы ведь бросили меня одну – что угодно могло со мной случиться.
Но, полно, своей рукой я пишу вам, что и с нами, и с Тарой теперь все в порядке. Тара чудом уцелела и почти не пострадала от рук янки. Как счастлива я была, когда увидела родные стены!
Не думайте, что я вас простила. Я и сейчас считаю, что в ту ночь вы отвратительно поступили, и не собираюсь вас прощать, но более не проклинаю. Пусть столь бессовестно похищенная вами лента станет для вас талисманом, пусть она хранит вас на поле боя. Помните ли вы, как сказали когда-то, что поставите на меня против янки при любых обстоятельствах? Теперь я ставлю на вас против них, капитан Батлер. Если вам действительно так дорога память о нашей первой встрече в Двенадцати Дубах и днях, проведенных в Атланте, если для вас действительно нет никого и ничего дороже меня, отправьте проклятых янки к черту, отомстите им за все раны, нанесенные Югу, и, может быть, тогда я поверю вам и прощу вас.
К. С. О'Хара Гамильтон.
(М. Митчелл "Унесенные ветром")

Работа №7:

Дорогая Гермиона,
ты самая классная девушка из всех, что я когда-либо встречал. Мы много лет общаемся Мы знакомы уже давно Мы знакомы друг с другом уже давно, пережили вместе кучу много приключений и знаем друг о другие практически все. У нас не так много общего (боже, что я пишу?!), ты хорошо учишься и всегда все знаешь, а я как-то не очень. Знаю, чаще всего я тебя раздражаю своим поведением и вопросами типа "дай списать?", но надеюсь, что хорошего во мне больше. Я не очень умею писать такие письма (ты, если честно, первая, кому я вообще их пишу) и испытываю некоторую неловкость, но все же хочу, чтобы ты знала, что давно мне нравишься. Очень. Я уже говорил, что ты классная? У тебя красивый и аккуратный почерк, потрясающий ум, милая улыбка и красивые волосы.
Если честно, то часто я задирал тебя, потому что мне казалось, что ты больше никак не обратишь на меня внимание как на Рона Уизли, а не как на друга, который вечно влипает в неприятные истории которого вечно надо спасать из неприятных историй.
И, конечно, Виктор Крам. Ты до сих пор с ним переписываешься? Мне до сих пор немного стыдно за ту фразу. Я, наверное, сильно тебя обидел и вообще вел себя, как дурак, а ты меня все равно простила. Но поверь, я ничего такого не хотел, просто стеснялся пригласить тебя сам. Ты ведь бы мне отказала, а я бы после этого не смог см этого долго не смог бы смотреть тебе в глаза. Поэтому, когда ты пришла с Крамом, я очень ревновал (знаю, дурак), ведь он лучший ловец и иностранец, а я просто друг Гарри Поттера да еще и обидел. Да не в этом дело!
Ты мне правда очень нравишься. И я не считаю тебя заучкой или что-то в этом роде, ты всегда можешь найти выход из самых сложных ситуаций и готова прийти на помощь человеку, если он в том нуждается. И у тебя милая улыбка. Я хоч Как ты смотришь на то, чтобы начать встречаться? Мы могли бы нач Я пр Давай встречаться! Если ты согласна, то приходи в субботу в 14.00 в "Три метлы".
Рон Уизли
(Джоан Роулинг "Гарри Поттер")
P.S. Если не хочешь, то не приходи. Я Тогда останемся друзьями.

Дорогой Рональд!
Пообещай мне, что начнешь читать, когда окажешься в «Трех метлах!» Просто пообещай! После этих строк ты должен убрать конверт в карман и дождаться субботы. Ровно тринадцати часов и пятидесяти пяти минут. Если не дождешься – поверь, многое потеряешь и, к тому же, испортишь мой сюрприз. Обещаю, чуть дальше я оставлю этот преподавательский тон. Все, теперь закрывай. Немедленно, Рональд!
Ты точно выполнил мои указания? Ах, ладно… я хочу сказать вот что…
Ты, верно, шутишь, называя мои волосы красивыми.
То есть… нет, пожалуйста, не обращай внимания на мои занудные замечания! Просто я совсем не ожидала получить от тебя письмо, да и сама писать их не умею, поэтому отвлекаюсь на глупые темы и начинаю придираться. Прости, Рон. В нашей переписке ты не единственный, кто никогда не брал в руки перо и бумагу. Не для того, чтобы записать важную для экзаменов информацию или рецепт очередного зелья, я имею в виду.
Рональд Уизли, какой же ты непроходимый дурак! Я, конечно, понимаю, что часто тебя одолевают сомнения, когда наша троица попадает в очередные неприятности. Тебе страшно оказаться бесполезным балластом или потеряться в тени Гарри, и мне абсолютно понятны твои беспокойства, несмотря на то, что они не имеют объективных причин. Даже твое письмо было пропитано нерешительностью. Будто ты не достоин того места, якобы занятого Виктор Крамом, о котором я не вспоминала уже очень долгое время. Рон, я прошу тебя: в следующий раз – ничего не бойся. Приглашать меня в «Три метлы»,  играть в квиддич или идти в запретный лес. Я знаю, ты храбрый.  И я также знаю, что ты никогда не хотел меня обидеть. Просто не понимал, как подступиться к «занудной всезнайке», избежав чувства неловкости.
Я читала эти строки, сидя рядом с Полумной. Она, невероятно удивленная, то и дело задавала вопросы о содержании. Наверное, я слишком широко улыбалась и каждую секунду глухо, по-доброму и мягко рассмеивалась. Не потому, что посчитала твои слова смешными, а потому, что посчитала их искренними, нежными и настоящими. От фраз, наполненных давно ожидаемым тобой смыслом, душа будто начинает расцветать и пробуждает внутри смешливое теплое чувство, не имеющее ничего общего с насмешкой.
Ты не просто друг Гарри Поттера. Ты помог выиграть шахматный поединок, когда мы искали философский камень. Ты предупредил Гарри о первом испытании на «Турнире Трех Волшебников», несмотря на то, что затаил на него обиду. Не надо считать себя кем-то незначительным, ведь ты сам – выдающая личность. Ты этого не замечаешь, потому что не можешь посмотреть на себя со стороны, но я-то могу. Понимаешь?
Будь собой, Рональд. Просто всегда будь собой. И это будет правильный выбор.
Я не буду зря тратить бумагу, пытаясь правильно подобрать слова для ответного признания. Давай лучше так: если приду – значит, ты мне нравишься. Если не приду… значит, меня утащило в запретный лес одно из чудовищ Хагрида.
А теперь… хватит читать! Посмотри на дверь.
P. S. Если меня там не будет… ах, Рон, видимо, ты открыл письмо раньше, потому что я никогда-никогда не опаздываю!
Гермиона Джин Грейнджер.
Джоан Роулинг «Гарри Поттер»

Работа №8:

Ромео, мой Ромео...
Обещанье спешу свое исполнить сей же час. Свидетелем его луны было сиянье. Но разве важно это  все для нас? Луна изменится, когда придет ее пора. Со временем, с приходом утренней зари, с явленьем облаков на темном неба полотне.
И лишь любовь останется все та же. И роза будет пахнуть розой в гуще сада. И песней соловей души коснется. И сбудется, о чем мечтаем втайне, почти не смея вслух произнести... Прости мое невольное молчанье. О сотни раз прости. И тысячи прости...
Что соловей мне? Что мне звезд далекое мерцанье? И солнца свет тусклее без тебя. Не знаю, как жила до нашего свиданья. Не слыша голос твой, не встретившись глазами. Не любя...
Ромео, птицею ручною тебя назвала. Самой же клеткой дом родной мне стал. К тебе сейчас летела бы, бежала. К тебе. О если б знала раньше! О если б только знал.
Сбежать бы прочь, остаться бы на месте. С тобою вечно быть, погибнуть без тебя. И как же быть, скажи, твоей невесте? С собой бороться? Уступить?
Ромео, почему же ты Монтекки? Зачем родные наши не в ладах? Сколь проще жить всем стало, любить, встречаться...Прочь ушел бы страх.
Ромео, мой Ромео...  Клятву ныне тебе дала я первой, и назад не возвращай. И сердце для других теперь твердыней. И светом вечным для тебя. Прощай.
Прощай и здравствуй. Жить в разлуке- мука. Гореть любовью, в пепел душу, мысли в свет. Все для тебя, и без остатка. Сгореть и вновь родиться. Больно, сладко.
Прощай. И здравствуй. Пальцами коснись ты этих строк. Прочти неспешно. Но ответь быстрее, когда увидимся мы вновь, чтоб пред людьми и Богом стать единым. И больше не расстаться. И чтоб осталось только здравствуй. Опять и снова. Завтра и всегда
Здравствуй, мой Ромео...
Твоя Джульетта...
(Произведение Уильяма Шекспира "Ромео и Джульетта")

Джульетта! Милая Джульетта!
Как мне словами передать, все чувства, что пылают в сердце?
Как рассказать, что солнца свет померк, когда твой лик я лишь увидел?
Как выразить все то, что я сказать не в силах:
В письме ли, иль устами – все одно.
Хотеть сказать так много, и не сказать ни слова!
Джульетта, милая Джульетта –
Вот имя той, что и покой, и сон украла,
Что стала и проклятьем и тоской, и мукою невыносимой.
Джульетта, милая Джульетта –
Я так зову свою судьбу, свою любовь, свою надежду,
Зову я ту, без чьей улыбки жизнь свою не мыслю!
Я помню день, и час и ту минуту,
Когда на небосклоне, зажглась ярчайшая звезда
Пред красотой ее померкли все светила, померкло все:
И свет, и звук, и цвет. Осталась только ты, сияя, озаряя все вокруг.
Как мне не быть счастливым и в разлуке,
Коль знаю я, что я любим тобой!
Но ты ведь Капулетти! Заклятый враг моей семьи,
Чьей крови весь мой род так жаждет, уже забыв
Откуда вся вражда пошла, и кто виновник нашего несчастья.
Нам имена, что нам даны семьей – проклятье,
Но поверь, его сумеем обмануть, ведь я всегда с тобой:
Цветущей розою в саду, и свежим ветерком,
Блестящей гладью пруда, и трелью соловья.
Я в каждом твоем вздохе, я в каждом шорохе листвы.
Люблю, готов кричать об этом, на весь я мир,
Чтоб каждый здесь услышал, что я люблю, что я влюблен,
В ту, что прекрасна, как виденье, сладка как сон…
Та, что в клетке птицей заперта, невольницей,
Предав свой род любовью грешной к тому, кто должен быть врагом.
Читаю строки, что написаны рукой, которые мечтаю целовать я,
И не могу насытиться письмом: так долго вести ожидая,
Томясь, как тигр, не в силах что-то изменить.
Но я любим тобой, Джульетта! Теперь неважно все и вся:
Мы скоро будем вместе, навсегда, вовеки!
Лишь ты и я, на всей земле одни.
Джульетта, милая моя Джульетта…
Ромео.
(«Ромео и Джульетта» Уильям Шекспир

Работа №9:

Дорогая Молли!
Ты была и останешься для меня всем. Карл сказал правильные слова; несмотря на то, что он оказался редким мерзавцем, это так. Я жил тобой, нами, был уверен, что мы проживём счастливую и долгую жизнь, в браке или без него. Боялся, что у нас эту жизнь отнимут. Не думал, что всё произойдёт так, и настолько быстро. Да, я не говорил тех слов, что люблю тебя: словами не выразишь чувства, они бездушны, многие говорят их, не вкладывая смысл. Теперь же нам остались только слова. И так жаль, что ты меня не слышишь, что я не могу по-настоящему прикоснуться к тебе.
В эти дни я был рядом, большую часть времени. Слушал, как ты говоришь со мной, часами смотрел на тебя. Так больно, что ничего нельзя не изменить. Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом, в воспоминаниях и в твоём сердце, а ты - навсегда в моём. Проживи эту жизнь за нас двоих. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива.
Навеки твой,
Сэм.
P.S.: Я просил Оду Мэй отдать это письмо, когда все опасности будут позади. Надеюсь, всё сложилось лучшим образом, и Карл получил по заслугам.
Привидение/Ghost, 1990 (Патрик Суэйзи, Деми Мур)

Дорогой Сэм!
Так странно думать, что тебя больше не будет в моей жизни.
Наверное, мне стоит бросить ручку и отложить тот кусок бумаги, который я уже умудрилась немного испортить, потому что глупо писать тому, кого больше нет. Я не верю, что ты когда-нибудь прочтешь мое письмо и поймешь, как много ты для меня значил. Но последние несколько дней я не верила в слова Оды Мэй и существование призраков, так что... Самое время поверить. Надеюсь, мое письмо «в пустоту» каким-то образом дойдет до тебя. И мне даже не больно думать о том, что я об этом никогда не узнаю.
Карл получил по заслугам. Ты спас меня от него. Теперь я четко вижу: существует такая любовь, какую мы видим в кино. Я осталась жива благодаря этой любви, и мое сердце, обливаясь кровью, убеждает меня в том, что на этой земле не существует второго Сэма Уита. Я отпустила тебя в неизведанное. Я отпустила тебя насовсем, чтобы ты больше не беспокоился о моем моральном или физическом состоянии. Как думаешь… существуют ли Рай и Ад? Бог и Дьявол? Призраки же существуют, почему бы и им не быть реальностью, а не выдуманными книжными образами? Когда-нибудь я умру и узнаю сама. Тебе придется провести мне экскурсию по тем местам, ради которых ты был вынужден оставить нашу планетку. Попроси кого-нибудь там разместить гончарный круг, чтобы мы вылепили бесполезный, но красивый горшок.
Да, мне почему-то кажется, что через какое-то время мы опять воссоединимся. И еще мне кажется, что на моем пути больше не встретится таких мужчин, как ты. Слишком сентиментально? Хорошо, Сэм, не буду возражать.
Время лечит. Оно вылечит и меня, если я дам ему шанс.
Однако…  от любви к тебе я не хочу себя лечить. Это ведь не болезнь. Я всего лишь хочу навсегда избавиться от тоски, которую она порождает.
Твоя Молли.
Привидение / Ghost, 1990 (Патрик Суэйзи, Деми Мур)