Скучающий карий взгляд мерно гладит шершавые темно-бардовые стены; Лисса, устало переминаясь с ноги на ногу, вот уже десять минут протирает один и тот же винный бокал. Её смена заканчивается буквально через пару часов, и она ждет не дождется этого восхитительного момента, когда сможет выйти на улицу и полной грудью вдохнуть прохладный январский воздух, потом поскользнуться на ровном месте и звучно плюхнуться в холодную лужу, выругаться, на чем свет стоит и трижды проклясть сестру, недомужа и троюродную бабушку. Невооруженному взгляду заметно, что настроение у Лиссы сегодня рассеянно мыкается где-то в области погрызенного крысами плинтуса – очередной рабочий день не принес ни пользы, ни талисмана, ни намека на него. Еврейка, прикрывая рот ладонью, сонно зевает и, если честно, подумывает о том, чтобы незаметно выкрасть из бара полбутылки вискаря и влить горючее в молодой, но окрепший организм. И ведь все располагает к этому – начальства нет, никто не следит, клиентуры мало и те заняты собственными делами: кто-то пьет, кто-то ест, кто-то провоцирует драку, а вон там, слева, кто-то солью рисует на столе пентаграмму и вызывает Сатану. Все как всегда.
– Непррааавильно ты, дядя Федор, пентаграмму рисуешь, – на манер кота Матроскина из Простоквашино протягивает Лисса, вглядываясь в рисунок из пищевой соли. – Звезда-то кривая получилась – Сатана расценит, как неуважение и не придет, – заботливо поясняет еврейка. «Федор» удивленно поднимает голову, вскидывает тонкие брови и смотрит на Лиссу, потом на кривую пентаграмму, снова на Лиссу и на пентаграмму. – А еще, когда яйца в яичницу по утрам разбиваешь, приговаривай, мол, эта жертва во славу Сатане. Потом в Аду зачтется, – она, легко улыбаясь белыми зубами, весело помигивает незнакомцу и поворачивается вправо – туда, где таятся нерентабельные – читай – украденные персоналом для персонала – бутылки с выпивкой. Лисса опасливо оглядывается по сторонам, проверяя, нет ли «хвоста». Отлично, никого нет, как на первой паре в университете. Можно и выпить. Она приседает, ловко и быстро плескает в стакан виски и залпом делает пять глотков – именно пять и никак иначе. Привычка. Обжигающая жидкость стремительно разгорается в груди и расползается по телу. Как хорошо, черт возьми.
Еще пять быстрых глотков, и она, чуть покачиваясь из стороны в сторону, принимает вертикальное положение. Кладет согнутые локти на гладкую деревянную стойку, опускает лохматую голову и едва ловит собственное отражение – вот она, двадцатидвухлетняя девушка, к своим годам прошедшая через воду, огонь и медные трубы. Вот она – теперь замужняя, пусть и фиктивно; обретшая родную сестру и, кажется, нечто вроде семьи.
– Два виски безо льда и стакан диетической колы тоже безо льда.
Голос явно не мужской, а детский, стремительно врезается в сознание и вырывает из вязких мыслей об Ирвинге, Витто, семье и желанном талисмане. Лисса приподнимает голову и из-под упавшей челки вглядывается в невесть откуда взявшегося клиента. Высокий, худощавый, бледный, с пухлыми, как у неоперившегося школьника, щеками и большими грустными глазами, он совсем не катит на восемнадцатилетнего, а уж тем более – на взрослого мужчину.
– Документики, пжалуйста, – парирует она на манер дпсника, наклоняя голову в сторону. Смотрит на молодого человека внимательно и почти изучающе, мерно гладя помутневшим от крепкого виски взглядом его по-детски пухлые щеки, густые черные волосы, острый подбородок.

Лисса задумчиво вытягивает губы уточкой и щурится, вкрадчиво вглядываясь в мальчишеское лицо. А юноша растерянно роется во внутреннем кармане куртке, достает потертую бумажонку и, кладя ее на стол, тонкими пальцами пододвигает в сторону еврейки – на, мол, смотри. Лисса недоверчиво вскидывает брови и склоняет лохматую голову набок, неловким движением руки поднимает документ и подносит его к глазам. Она внимательно глядит на фотографию, потом на мальчишку, снова на фотографию и на мальчишку. Сомнений быть не может – юноша перед ней и юноша на старой бумажонке – один и тот же человек.
На протяжном выдохе Альтера прикрывает глаза и отдаляется от барной стойки. Из холодильника Ренольдс достает банку холодной диетической колы, с полки захватывает бутылку недешевого виски и стеклянный стакан. Мгновение, и содержимое ее рук оказывается на барной стойке – прямо перед торжествующим молодым человеком, которому, без сомнений, двадцать два года. 
— А ты совсем не выглядишь на двадцать два, — парирует девушка, исподлобья глядя на мальчишку. Через мгновение раздается тихий «пшик» - Лисса открывает банку колы и сразу морщится от маленьких пузырьков газа, щекочущих нос и губы. — Я бы дала тебе лет шестнадцать, — продолжает Лисса, задумчиво сдувая челку с упавших глаз. И замирает сразу, наблюдая за реакцией мальчишки – как поведет себя? — Максимум семнадцать, — как ни в чем не бывало продолжает она, задумчиво откручивая крышку с бутылки виски. Не интересуясь, в каких пропорциях молодой человек собирается употреблять напиток, девушка льет на дно алкоголь и наобум разбавляет его колой.  — Хотя, скорее четырнадцать.
Сзади раздается грохот – девушка невольно вздрагивает и выглядывает из-за плеча молодого человека – все нормально, опять особо буйные пьяные личности решили померяться силами. Вон, смотрите, один из них – который покрупнее – ставит локоть на стол и вызывает второго, который помельче и татуированный весь, на дуэль двадцать первого века – армреслинг.
— Я ставлю на того, который в татуировках, — Лисса довольно хмыкает и медленно подносит к губам стакан, делает три глотка и смачно выдыхает. — У него классные татухи. Мне нравится череп на шее. О! О! Смотри, смотри, у него купола на груди.
И она залпом опрокидывает стакан, который через мгновение с грохотом опускается на барную стойку. Девушка морщится и трясет головой – от того, что на дне скопилось много алкоголя – а затем поднимает голову и исподлобья смотрит на молодого человека.
"Люблю удивлять людей. Бугагашенька! - как говорил Шелдон".
— Прости, братан, — она плескает в стакан еще вискаря, — я даже знаю имя того, кто тебе эти документы сделал. У меня такие же были. Да и сейчас есть, чего уж там, — она хмурится и отводит голову в сторону, понимая, что сболтнула лишнего. Впрочем, хуже уже не будет.
Лисса выпрямляется и доливает в стакан колы, разбавляя виски. А затем вновь выглядывает из-за плеча юноши, наблюдая за спортивными страстями, не на шутку разгорающимися в центре бара.
— Ладно, меня все равно скоро выкинут из этого бара. Напиваюсь на смене от скуки, дерусь с клиентами, не могу держать язык за зубами… В общем, смотри. Если чувак с татуировками проиграет, то я налью тебе вискаря. А если выиграет, то… —  Лисса закатывает глаза, пытаясь придумать что-то интересное, и быстро сдается – думать, если честно, не хочется совсем. — Твои предложения? Пробежишь голым по центральной площади? Стыришь крокодильчика из зоопарка? Дернешь за косичку Костю Дзю?

И скучно, и грустно, и некому руку подать в последний час смены.
Признаться честно, Лисса даже рада немного, что перед ней вырос этот хитрожопый мальчишка, готовый пойти почти на все (или на все?) ради выпивки – хоть какое-то развлечение в этот унылый и пасмурный, будь он трижды проклят, вечер. Лисса уже решила даже, что в любом случае угостит мальчишку выпивкой – и неважно, кто выиграет в армрестлинге. Она даже не заставит его прибираться в баре, чего уж там, зачем лишать работы уборщицу, которой за это деньги платят. Но это радостное для школьника решение еврейка озвучит чуть позже, когда будет ясен исход пламенной битвы двух алкотитанов, ведь напряженно-выжидательное выражение бледного лица парнишки бесценно, а для всего остального есть MasterCard.
― Очень жаль, между прочим, что не хочешь пробежаться голышом по площади, ― негромко парирует девушка, деловито прикрывая глаза. Она медленно подносит к губам стакан с напитком и делает три глотка – не больше и не меньше. ― Я думаю, от поклонниц потом бы не отбился, ― Лисса не ставит стакан на стол, а продолжает держать его в руке, при этом не сводя заинтересованного взгляда с лица собеседника. Хорош же, чертяка! Лисса, всю жизнь недолюбливающая людей с болезненно бледной кожей, сейчас вдруг осознала, что и среди них есть приятные экземпляры. И все-таки интересно, сколько ему лет, а? ― Засветился бы на Ютубе, стал школьной звездой. А? Ты подумай, классное предложение. Я все это могу снять на айфон даже и выложить потом в сеть. Я прошаренная в этих делах – так что быстрая слава тебе обеспечена. Тем более, я уверена, у тебя классная попка. Орешек.
Лисса активно кивает лохматой головой в подтверждение собственных слов.
― А потом в Игру Престолов позовут сниматься. Там любят людей, которые не боятся свои писюны показать, ― Лисса делает еще три глотка и закусывает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться прямо в лицо парнишке. Что за бред она несет? Зачем? И ведь, черт возьми, ей нравится нести подобный бред. Это же дьявольски весело! Интересно, мальчишке тоже весело или он уже сто раз успел пожалеть о том, что пришел именно в этот бар именно в это время?
А в зале продолжает разгораться нешуточная битва. Зрители и болельщики кричат, размахивают руками, топают ногами, скандируют имена, матерятся и разливают пиво на пол. Изредка они отрываются от захватывающего зрелища и уходят к барной стойке, кидают в сторону Лиссы потрясающе оригинальные шуточки и просят налить еще выпивки.
― Запомни, пацантре, ― говорит один, кладя огромную намозоленную пятерню на затылок мальчишке, ―никогда не верь бабам. Эти безжалостные суки заберут у тебя все: и деньги, и гордость, и даже двух детей, которых ты любишь больше жизни.
С этими словами он уходит обратно к столику, где разгорается борьба.
― Когда уходить будешь – убери за собой, ― широко улыбается Лисса, глядя на мальчишку.
― Победил Таурис, ― наконец слышится голос из центра зала.
― Это твой или мой?

Вы никогда не задавались вопросом, почему «погода» женского рода? Лисса задавалась буквально на днях и пришла к интересному выводу: погода, она ведь как женщина – переменчивая. Утром она ослепительно улыбается, грея ласковыми лучами румяные щеки девушек в коротеньких юбках и усатые морды довольных котов, а к полудню раздражается пронизывающим ливнем и сильнейшим ветром – почти ураганом, сносящем на пути все, в том числе юбки в игривую складочку и усы. С женщиной, если подумать, дело обстоит так же: пять минут назад она искала взглядом чистый бокал, чтобы плеснуть в него виски для малолетнего алкоголика, а сейчас, после угроз о домогательстве, воинственно скрещивает руки на груди и смотрит на мальчишку так, словно он убил ее любимого щенка.
― Язык тебя до добра не доведет, ― шипит она, прожигая взглядом лицо напротив, ― а лучше бы доводил до оргазма, ― говорит она уже легче и веселее, как будто наотмашь. И делает два соблазнительно-долгих глотка виски, внимательно глядя при этом в глаза напротив, мол, смотри, парень, я пить могу, а ты нет. И кто теперь тут лох?
Тем временем сеанс армрестлинга наконец завершается, о чем свидетельствуют громкие возгласы, выкрики, проклятья, визг, смех и отборные, но изящные маты. Лисса не видит победителя, да ей это и не нужно – она в очередной раз принимает решение, что не нальет мальчишке алкоголя во что бы то ни стало. Не потому что жалко, нет, куда там – а потому что школьник надавил на слабое место – на угрозы. На Рейнольдс шантаж, манипулирование, запугивание действуют обратно пропорционально: она раздражается, злится, беснуется и провоцирует угрожающего на действия, мол, давай, сволочь, я не боюсь тебя. Справедливости ради стоит отметить, что нередко за это получает по ушам, но… горбатого могила исправит.
А что делать, когда друг напротив друга сидят два горбатых?
― Мой. С тебя бутылка, ― не задумываясь, говорит мальчишка.
― О, чувак, ― она облизывает губы, на которых чувствуется терпкий вкус виски, ― я тебе не сказала? Пардонь, забыла. Я передумала, ― она дежурно улыбается и жмет плечами, мол, я даже не знаю, как так получилось. А в глазах читается: получи, фашист, гранату.
К барной стойке подходят мужчины, пахнущие табаком, потом, почему-то ржавым железом и дешевым пивом, просят плеснуть в высокие полулитровые бокалы еще хмельной подруги, улыбаются, а на развороте кидают подозрительные взгляды на мальчишку, не понимая, что тринадцатилетний подросток забыл в баре для настоящих мужиков.
― Шел бы ты отсюда, петушок, ― Лисса убирает упавшие на глаза волосы назад, ― клиентура на тебе странно косится. Ща вызовут родителей… в бар. 

― Хочу, ― Лисса с вызовом выгибает бровь и отводит голову в сторону. Она улыбается одним уголком губы и игриво подмигивает, с нетерпением ожидая реакции мальчишки. ―У меня есть несколько сотен писем под стать хогвардским – я хочу отправить детям из малообеспеченных семей и инвалидам. Внутри там, правда, не билет на платформу девять и три четверти, а старые вонючие носки моей сестрицы. Ну так вот, теперь к делу, ― Лисса делает один глоток виски и соблазнительно выдыхает, как в рекламе пепси: «хааа», ― на них нужно наклеить марки. Мне кажется, твой язык идеально подходит для этого дела, как считаешь?
И она залпом опрокидывает в себя вискарь, желая показать собственное великолепие, а заодно продемонстрировать, кто в этом баре хозяин. Ее попытка быть крутой, конечно, заканчивается грандиозным провалом, что и следовало ожидать: Альтера предательски поперхивается ирландским пойлом, а затем и вовсе давится. С чувством, с толком, с расстановкой кашляет, успевая повернуть голову в сторону, ибо кашлять на клиентов – не есть хорошо. В какой-то момент, если честно, Лисса уже готовится к смерти, мысленно передавая приветы маме, папе, сестре и всем, кто с ней когда-то задолбался. Черт возьми, а ведь она еще такая молодая для смерти! И столько дел не сделано: сестре кнопка под костлявую жопу не подложена, Ирвингу в трусы перец не насыпан, Голдман налысо не побрит… нет, Лисса не может умереть сейчас – только не сейчас! Когда-нибудь потом, лет эдак через –цать, когда земля уже просто не сможет носить на себе такое недоразумение, как Альтера Лисса Рейнольдс. Или когда ее тупо убьют.
Отпускает. Лисса медленно разгибается, несильно постукивая себя кулаком в грудь. Часто и рвано дышит, сжимая губы в кривую тонкую полоску. А еще раздражается тем, что умудрилась уронить и разбить стеклянный стакан, а потом еще и с силой ступить острые осколки. Теперь подошва сапога как пить дать порезана! А ведь это любимая обувь Рейнольдс.
А мальчишка тем временем...
― Эй! ― окрикивает его Лисса, начиная суетиться возле барной стойки и думая, как быстрее нагнать вора. ― Эй, мелкий челкастый педрила! Скотина дрищавая! ― и она бросается к дверце, о которой совсем забыла в приступе праведного гнева и неправедной обиды. Дверца со скрипом распахивается, громко ударяясь о внешнюю сторону барной стойки. ― Я выбью тебе зубы, козел! Впрочем, почему я должна улучшать твой внешний вид…
И она – почему-то невыносимо злая – идет, словно танк, в мужской туалет. Кажется, попадись ей на пути сейчас стена – и Лисса пробьет её головой.
Дверь в туалет с пинка отворяется, глухо ударяясь о стену, криво выложенную серой потрескавшейся плиткой. Лисса твердо шагает вперед, взглядом ища несносного мальчишку и мысленно представляя, каким мукам его подвергнет.
― Я тебя, сволочь, бамбуком пытать буду! Знаешь, что это самая жестокая пытка в мире? Не? Ну так вот – узнаешь на собственной шкуре! ―   и она с пинка распахивает дверь в одну из кабинок. Правда, там не мальчишка совсем, а мужчина и женщина, занятые очень деликатным делом. ― Пардон, ― Лисса поднимает руки вверх, ― не хотела мешать вам, продолжайте, активнее работайте, леди, активнее, ― и Лисса закрывает кабинку и сразу уходит к другой. И снова с пинка отворяет дверцу. ― А вот и ты, маленький отброс эволюции. Иди сюда! ― и она поднимает его за грудки. Надо же, а быть сильной со слабым худощавым неприятелем – очень весело.

Отредактировано Altera Lissa Reynolds (30.05.2015 00:31:19)

Лисса смотрит в мальчишеские глаза напротив и ловит себя на мысли, что юноша уже беспросветно пьян – вон, даже взгляд не может сфокусировать. Угрюмо почесав лохматый затылок и вытянув губы задумчивой «уточкой», еврейка переступает с ноги на ногу и протяжно выдыхает: ну, что взять с малолетнего алкоголика? Да ничего. Разве что денег можно потребовать, а то ведь поначалу он пытался купить бутылку, значит, купюры все еще ждут звездного часа в его карманах. И только Лисса хочет открыть рот, мол, плати за выпивку, чувак, как мальчишка этот самый рот ей закрывает. Да не просто так, а поцелуем!
Земля, то есть разбитые плиты пола, действительно на несколько коротких секунд уходят из-под ног. Альтера чувствует чужие руки на собственной шее: эй, парень, если ты хочешь меня задушить, то вставай в очередь! А она, знаешь ли, длинная, долгая, очень похожая на Великую Китайскую Стену. Некоторые в очереди уже состариться и умереть успели, пока нетерпеливо ждали возможности закопать Лиссу, то есть ее широкие кости, на заднем дворе. И чтобы потом собаки откопали и обглодали хорошенько! И все же не дождались. Еще пока не дождались.
На поцелуй Лисса не отвечает. Стоит и просто ждет, когда мальчишка закончит собственное дело. Почему-то не отталкивает, но и энтузиазма не проявляет.
Из кабинки позади доносится едва слышное копошение: застегивается молния, потом еще одна, звучно захлопывается пряжка ремня. Дверца кабинки распахивается, кажется, с ноги. В обнимку вываливается уже знакомая Лиссе парочка: симпатичный, но донельзя пьяный мужчина в дорогом костюме и потрепанная женщина в коротком красном платье и колготках в сеточку. Они улюлюкают, глухо смеются и говорят, что самая удобная кабинка для секса – вот она, проходите, пожалуйста, не стесняйтесь – освободилась. И быстро ретируются, еле перебирая ногами и периодически в них путаясь, видимо, чтобы не мешать.
Все это напоминает не самую оригинальную сцену из какого-нибудь дешевого фильма. Причем, тут даже жанр не определить – подобное действие встречается как в комедиях и в мелодрамах, так и в экшнах. После внезапного поцелуя главная героиня всегда опоминается и не менее внезапно понимает, какое счастье – быть целованной именно им… а он, как правило, либо целует на спор, либо преследуя личные цели. Очень оригинально.
Вот только этот вонючий туалет никак не катит на место съемки. Лисса, в свою очередь, не очень похожа на главную героиню фильма, а Дерек – на похитителя дамских сердец.
Мальчишка отдаляется, и Лисса делает равнодушный вдох. Наклоняет голову, выгибает правую бровь и смотрит то на мальчишку, то на дверь.
― С тебя десять евро за бутылку, ― говорит она, глядя в пьяные глаза напротив. ― Я бы взяла еще столько же в качестве моральной компенсации за пошатнувшуюся психику – мою, но лучше сходи на них к парикмахеру. А то твой, кажется, ушел в долгий загул. И вообще, ― хмыкает она, протягивая руку, в которую мальчишка просто обязан положить деньги, ― топай-ка ты домой. Бутылку можешь оставить себе.