Прошло пять дней.
И они, кстати, тянулись так медленно, будто новый год не хотел наступать. Ирвинг не чувствовал себя главой семейства или любящим мужем, у которого до сих пор не мог пройти счастливый отходняк от собственной свадьбы. Странно, вроде Лисса жила у него уже больше трех недель, а ее присутствие стало давить на сознание только последние несколько суток, когда Стоун начал видеть в ней нечто большее, чем паразитирующее на чужом труде существо. Как он до этого докатился? Взял в жены девушку, в интересах которой только еда, талисманы и веселые шуточки на разнообразные темы, веселящие не так сильно, как раньше. Наверное, ему казалось, что когда-нибудь их нелепая история завершится: Рейнольдс или найдет талисман, или растолстеет, или обзаведется парнем и уедет покорять просторы нашей необъятной планеты. Только где он – конец? И действительно ли он настанет?
Нет, вы не подумайте, Ирв питал исключительно светлые и теплые чувства к своей новоиспеченной жене. Он давал ей деньги на какие-то мелочи, иногда – встречал с работы, следил за тем, чтобы она не попадалась под ноги особо вспыльчивым ребятам из «Огня» и, разумеется, по вечерам смотрел вместе с ней очередную серию «Дневников вампира». Точнее, он сидел за столом, склонившись над кипой бумаг, и краем уха улавливал цветастые комментарии, срывающиеся с уст Лиссы каждый раз, когда… когда ей в голову приходила очередная мысль. Это было мило и создавало атмосферу какого-то домашнего уюта, в который обычно окунаются люди, придя с работы и увидев после долгих рабочих часов своих близких. Проблема была только в том, что рациональный кириос Стоун не мог оставить отношения с Рейнольдс в статусе «такие, как есть, и не нужно ничего объяснять». Он всегда хотел понимать, ради чего он занимается тем или иным делом. Зачем помогает Артуру (тут ответ очевиден: врагов намного полезнее держать ближе, чем тех же друзей), зачем мирится с Эридой и зачем делит квартиру на пару с человеком, которого знает не больше месяца. И вот как раз последнего у Стоуна понять не получалось. То ли у него вспыхнули глубокие чувства, то ли он окончательно сошел с ума… что-то одно из двух. Он не привык держать рядом людей, с которыми в дальнейшем не собирался сотрудничать. Снова обратимся к живым примерам! Кестлер – глава группировки, этакий босс; его влиятельная персона может принести очень много пользы. Даф – младшая сестра, о которой хочется заботиться месяцы, годы, столетия, – до самой смерти, ведь она того заслуживает. Честер – друг, с которым можно обмениваться полезной информацией, если уж не просто пить пиво. Нет, пиво, наверное, они уже вряд ли когда-нибудь нормально выпьют. Все эти люди играли определенную роль в жизни Ирвинга и держались рядом потому, что были повязано с ним либо эмоциональной связью, либо корыстной. Какая связь была у них с Лиссой? Он над этим долго думал, но адекватного ответа дать не смог. Неопределенность нервировала и знатно щекотала нервы, так что ваш покорный слуга очень часто ловил себя на желании на кого-нибудь наорать. Слава Богу, от его редких эмоциональных всплесков страдали только стажеры в полиции. Те к концу дня начинали заикаться и проклинать тот день, когда они решили стать защитниками правопорядка. Извините, парни. Дело вообще не в вас, а в том, что Ирвинг все-таки кое-чего не понимает: например того, что некоторые вещи случаются просто так, не имея объективных истоков и дальнейшего полезного развития.
Сегодня адепта Эриды снова придавил стресс. Его терзало неясное чувство неудовлетворенности, и он старался избавиться от него при помощи крепкого кофе, свежей газеты и инвентаризации. Ладно, не то что бы инвентаризации… Мужчина медленно перебирал талисманы, которые хранил в тайном ящичке до особого случая. Те принадлежали умершим или отказавшимся от Божественной силы Хранителям, а иногда – вообще никому. Случайно найденные безделушки, пока что не имевшие хозяев… Одна, вторая, третья… вот и пятнадцатая. Постойте, с утра талисманов было на один больше.
Стоун устало выдыхает горячий воздух и прикладывает пальцы ко лбу. Слегка потирая разгоряченную кожу, мужчина старается привести себя в чувства и убавить интенсивность гнева, резко ударившего в голову. Пропажа, пропажа, пропажа… ах ты черт, куда мог деться дурацкий браслет с силой Артемиды? Ответ пришел на ум сам собой: Лисса опять попыталась стать причастной к мифической катавасии и стырила побрякушку, пока благоверный занимался делами в реальности. Казалось бы, не стоит лишний раз распаляться: иди и проверь ящик, обшарь каждый уголок под рабочим столом или, в конце концов, поверни страницу газеты. Наверняка талисман затерялся среди спокойной домашней обстановки. Но Ирвинг плевать сейчас на это хотел. Он встает, мысленно представляя тот момент, как даст подзатыльник женушке и окинет ее злобным взглядом. Один шаг, второй. Теперь он уже в комнате: стоит, скрестив руки на груди; челюсть напряжена, пересохшие губы сжаты, мышцы на шее натянуты. Ах, как же ее прибить-то хочется. Впрочем… почему бы и нет? Кто его посадит-то, в самом деле?
– Я уже привык к тому, что ты абсолютно бесполезна, конечно, – сдержанно-агрессивным тоном начинает адепт Эриды, даже не понимая, что за эмоции кипят у него внутри. С ним такого раньше не было. И он этого не мог понять, – но лучше бы ты просто была бесполезной, а не занималась еще и воровством, милая, – Ирвинг не привык злиться на людей. Да и, что там, мало кто мог его довести до состояния, когда он начинал говорить дико неприятные вещи и не чувствовать себя полной сволочью. – Где талисман? – он вопросительно поднял брови. Зеленый взгляд жестко уперся в смуглое лицо.
И, наверное, этим жестом он в какой-то степени показал, что дела группировок стоят превыше Лиссы. А она – то самое несчастье, которое свалилось на его бедную голову и которое, разумеется, он не воспринимал серьезно. Да, он показал свое отношение именно так. Но кто из нас в порыве ярости не делал поспешных выводов?

Отредактировано Irving Stone (07.01.2015 16:48:11)

... это дурная черта у мужчин — стыдиться своего сердца. Это тоже самолюбие, только фальшивое. Лучше бы они постыдились иногда своего ума: он чаще ошибается. (с) Обломов

Он очень устал. Почему – сам не знает.
Ему невероятно тяжко дается роль и героя, и мужа, и человека, который должен хорошо относиться к каждому третьему и предлагать тому свою помощь. От чего угодно можно на стену залезть, даже от одиночества, даже от того, что ты ничего не делаешь и ненавидишь себя за это. Ирвинг смотрит на Лиссу прямо, не моргая и не шмыгая носом по старой привычке, хотя проблема тут никак не связана с физиологическими потребностями. Он просто зол. Настолько зол, что желает вмазать кулаком по стенке и сказать: оглянись, дура, пойми, какого черта ты со мной делаешь! Ей только талисман нужен, очевидно ведь, иных точек соприкосновения они не имеют, несмотря на то, что Стоун неоднократно пытался убедить себя в обратном. Кто они друг другу? Коллеги? Псевдородственники? Случайные знакомые, которые позабудут о хороших отношениях спустя несколько лет? Конкретику найди, обработай и выложи в чистом виде, чтобы никто не мучился и не находился в прострации. Он не должен вообще ничего и вообще никому, каждый день для адепта Эриды – удачный повод уйти из «Огня», из полиции, из дома, черт возьми, отовсюду, где в нем нуждаются по каким-то неясным причинам. Но если уйдет Ирвинг, то прийти может абсолютной любой человек. Друг или враг, носитель благодетели или хаоса, и нельзя допустить неизвестности, потому что в нашем случае она чертовски губительна.
Ирв ровно выдыхает, прикрывая веки и едва различимо покачивая головой из стороны в сторону. Друзья так не поступают! Вы слышали? Они друзья, вот кто они, не любовники и не родственники. Хороши те друзья, которым ничего друг от друга не нужно, кроме завтраков и талисманов. Глаза Лиссы горят далеко не праведным огнем, грудь вздымается под напором возмущения, голос больше начинает походить на змеиное соло. Такой эту девушку Стоун никогда не видел, но ему совсем не страшно: его не убил «Огонь» Кестлера – его не убьет огонь в глазах женщины.
Ответа не следует. Говорить он не мастак, поэтому раздражение выражает напряженными скулами, вырисовывающимся рельефом мышц на руках и крепкой хваткой, которой он упрямо сдерживает желание побить не Лиссу, разумеется, а что-нибудь рядом с ней – стену там или новый телевизор, пусть он и был куплен на деньги, найденные в низинах мира и при невиданных доселе ухищрениях. Девичье терпение подходит к концу, дверь хлопает, а вместе с ней (дверью) Ирв бурчит себе под нос что-то вроде: «катись, куда хочешь». Очередной придурок в ее жизни, твою мать, ну надо же. Прямо целенаправленно портит существование бедной девочки! Подлец и мерзавец, скотина и дебил, давайте его в тюрягу кинем или голодом уморим? Потому что нельзя таким людям дышать, жрать и все такое прочее, да и орать на сожительниц нежелательно. Сожительница однажды просто не вернется, и в случае Стоуна это можно считать удачей или своеобразным облегчением. Как там груз? Упал с плеч? Или хотя бы с сердца? Или с души? Откуда там еще можно упасть…
Невелика разница, не упал же. И легче Стоуну не стало совсем.
Пшеничная голова тяжко опускается на грудь, лицо тут же ныряет в ладони, которые маленькими поглаживаниями по щекам приводят Хранителя в чувства. Бывает, хочется вылить злость на человека единым потоком, и когда ты это делаешь, то настроение улучшается. Оно и впрямь, какие-то проблески спокойствия пробиваются сквозь толщину необснованной агрессии, возникшей на почве непонимания происходящего. Проблески, но не теплые лучи, заполняющие нутро теплом и радостью. Адепт Эриды, впервые за месяц узнав, как звучит тишина его квартиры, медленно добирается до рабочего места – хочет снова приняться за работу. По дороге спотыкается, не очень грациозно падает и ударяется челюстью прямо об твердую поверхность пола. Пока пытается прийти в себя – шарит мутным взглядом по пространству. И тут, будто из неоткуда, перед лицом возникает браслет, который он отчаянно пытался найти. Грубые пальцы неуверенно сжимают побрякушку, прощупают каждый ее миллиметр и тактильно наслаждаются серебряной цепью. Как смешно-то, охренеть как смешно, просто слов нет. Мироздание создало все условия для того, чтобы Стоун наехал на нерадивую толстенькую девушку с маниакальной любовью к еде. В таких случаях принято говорить, что ничего не случается смеха ради. В каждом событии скрывается особый смысл. Дике, любовь моя, расшифруй-ка.
Тяжкий выдох. Голова бухает на паркет моськой в твердь. Блин, прости меня, а? Пожалуйста.
Никто не запомнит тебя за твои мысли… так верно и правильно. Мотивирующая мысль дает силы встать, кинуть треклятый браслет на стол, вслушаться в звонкий удар об дерево и удавить гордость, потому что, как бы странно это ни звучало, минуты человечности становятся для мужчин тяжким бременем. Во всем социум виноват, никаких сомнений: вы должны быть сильными, уверенными, несентиментальными, – обратная сторона – удел барышень. А потом такие, как Ирвинг, удивляются: что это за странное чувство, свербящее в груди? А потом такие, как Ирвинг, боятся честно сказать девушке: я тебя люблю, дура, чуть ли не на край света идти за тобой готов, как сопляк, начитавшийся поэзии. Это сопливо и это глупо, об этом мечтают маленькие девочки, когда представляют признания молодого человека в своих чувствах. Но в этом и есть смысл, именно в этом и ни в чем больше, – такие слова созданы для двоих, а люди, дающие оценку оригинальности и отплевывающиеся от ванилизма, не имеют права входить в круг, не для них созданный. С извинениями точно так же. Нельзя просто подойти и сказать: «слушай, прости меня, мудака, сам не ведал, что я творил». Или можно, но явно не Ирвингу Стоуну.
– Лисса! – поток воздуха сам вырывается из легких, шатен рывком бросается к двери и нажимает на ручку. – Лис… – ах, черт, кто это? Взгляд натыкается на незнакомца в странной для зимы рубашке. Глаза у того дикие, если не сказать – абсолютно больные, словно у одержимого идеей фанатика. – А вы?
– Мне нужен талисман Зевса, – тон серьезный-серьезный. Вид серьезный-серьезный. Планы – несерьезные ни разу, о чем вы вообще.
– Всем нам что-нибудь нужно, – мягко произносит Хранитель и пожимает плечом. Никакого страха или нервов, с ним такое случалось не раз. – Парень, отойди, ради Бога. Не до тебя сейчас.
Серьезный-серьезный вид преобразуется в угрожающий, на лице у самоуверенного гостя появляется ухмылка, знакомая адепту Эриды не понаслышке. Все плохие парни ею пользуются. Но нет, прости, ни черта не страшно, да и сопливый парнишка сильного Хранителя остановить не сможет, хоть жопу рвать начинай. Сознание шепчет: не забывай об исключениях из правил, друг, сейчас не самое время это делать. Шепчет и как в воду глядит.
Голова раскалывается от нарастающей боли. Откуда? Что? Он не использовал техники в течение двух-трех суток. К тому же, столь яркие болезненные фейерверки ему приходилось ощущать лет десять назад, когда еще юнцом был, новоявленным файеровцем и вообще салагой. Бум-бум-бум, тыдыщ-тыдыщ-тыдыщ, бах-бах-бах… Ирв медленно (ему так кажется) опускается на колени и, словно умирающий цветок, склоняется над полом и сжимает зубы, хотя, по правде говоря, хочется только орать, гортанно рычать и сжимать голову руками. Где она, голова? Он не понимает. Он не понимает даже, где находится. И не видит кровяных дорожек, вырисовывающих незатейливую линию через губы, подбородок и заканчивающихся крупными каплями на чистом полу.
Парень бесцеремонно поднимает Ирвинга на ноги и ведет в гостиную, где кидает к самому дивану. Картинка перед глазами перемешивается, мужчина безуспешно прижимает холодную ладонь к затылку.
– Теперь поговорим, – боль отступает. Стоун находит себя сидящим на полу – без наручников, без цепей и без веревок, будто его никто сдерживать не собирается. – Это еще цветочки. Будешь рыпаться – на максимум поставлю, comprendre?
Компрендэ, компрендэ. Что нужно, ублюдок?

Отредактировано Irving Stone (25.01.2015 01:30:57)

[audio]http://pleer.com/tracks/4395038ewEA[/audio]

И был он рожден греческим сорванцом, которого убили некие плохие парни во имя какой-то там благой цели. И женщины плакали в конце, а мужчины утирали их слезы платочками, потому что у них, в принципе, особо выбора не было.

Вообще-то, такой эпилог – это самое отвратительное, что можно придумать к завершению истории любого человека. А уж Ирвинга и подавно: не для того он служил Артуру Кестлеру больше десяти лет, чтобы получить две с четвертью строчки, описывающих его жизнь со столь очевидной небрежностью. Был хорошим, красивым и статным, чем занимался – точно не помним, но силы пустил на великие дела, это уж точно. И так бы оно и звучало. Каждая мелочь способствовала тому, чтобы Стоун получил жалкую короткую эпитафию: совпали даты, времена и даже долгожданная опустошенность вечно полной квартиры, лишь бы хороший персонаж был эффектно убит персонажем похуже. Хлеб и зрелища заказывали? Ну вы и ублюдки, ребята.
Представьте, что ваш мозг засунули в мясорубку и хорошенько его там прокрутили, каким-то образом не отсоединяя нервных окончаний от вашего тела. Такое, разумеется, невозможно провернуть в виду физиологических особенностей, но попробовать представить этот кошмар вы можете. Ирв путался в собственных мыслях, не совсем понимал сути предложений, вылетающих из нахальной пасти мучителя, и очень тяжко дышал; делать глубокие вдохи ему мешала кровь, которая с каждым втягиванием воздуха в легкие перемещалась на носоглотку и медленно текла вниз по горлу, по каким-то невиданным рецепторам перемещая металлический привкус на язык. Из-за этого он еле сдерживал рвотные позывы, хотя был уверен, что в случае острой необходимости терпеть не станет. Неприятно, позорно и как-то не по-мужски блевать перед недругом, конечно, но контроль над организмом в перечень способностей адепта Эриды не входил.
Что ж, все мы рано или поздно должны умереть.
И теперь Ирвинг понял, что Тихе хотела сказать спрятанным талисманом. Она хотела сказать, что его время пришло, и лучше бы Лиссе находиться подальше, когда он поймет это.
Самое забавное, что сейчас его волновал отнюдь не ублюдок напротив. Нечто другое. «Я не извинился», – мелькнула важная мысль в единственной целой извилине мозга. «И теперь она будет думать, что нормальных людей не существует. Существуют одни мудаки, подобные мне», – и вроде бы не самая печальная истина. Однако очень не хотелось бы лишать такую девушку хоть какой-нибудь веры.
В тяжком сожалении он прикрывает глаза и ждет.
«Мне нужен Артур Кестлер. Мне нужен талисман Зевса. Этот ублюдок убил мою семью», – скажет парень.
«Мне очень жаль тебя, – искреннее ответит Ирвинг, – но я ничем не могу тебе помочь».
И тогда все закончится. Навеки и навсегда.
Или?..

– Выходи, крысеныш, – Хранитель озадаченно поднимает голову, стараясь разглядеть расплывающийся перед глазами силуэт. Тонкий, длинноволосый и пахнет от него не духами совсем, а теплой и домашней едой. Лисса. – Зря ты сюда сунулась красавица, – скрипит молодой голос, пока Стоун непутево вытирает кровь под носом и сосредотачивается на лице врага. По мимике видно, что тот пытается нащупать повседневную слабость у нежданной гости и терпит сокрушительное фиаско. – Что за…
– Ничего не выйдет, дружище, – с плохо скрываемой насмешкой произносит грек, отводя уголок губ в сторону. – Она человек, – видишь, как хорошо быть обычным созданием Божьим? Тебя не хотят убить, измучить или подставить при помощи сверхъестественных фиксов. Не спорим, проблем у людей тоже достаточно, и все-таки они не такие частые и опасные, как в мире Хранителей.
– Да неужто, – хмыкает засранец, делая шаг вперед, – тогда я тебя голыми руками задушу, – физически он превосходит Лиссу не так сильно, чтобы впадать в истерику. Вполне обычный молодой человек, которого Стоун мог бы одним ударом уложить. А у миниатюрной Рейнольдс есть только два варианта: либо бросить фиктивного мужа и скрыться в глубинах переулков, либо каким-то образом придумать план спасения. Впрочем, у них в семье главный «думатель» – Ирвинг. И даже при спутанном сознании, дикой головной боли и звоне в ушах он смог соорудить интересную тактику. На его взгляд.
– Своди сначала девушку в KFC, не будь мудилой.
И недруг озадаченно останавливается.
В самом деле, какой нормальный человек будет говорить о еде, если находится на грани жизни и смерти? Тут есть чему удивиться.
– Че?
– Лисса, – игнорирует вопрос жертва мигрени, – у нас с тобой всегда есть KFC. Неси сюда, научим парня за девушками ухаживать.
– Вот это я тебе мозги перемолол. Жесть.
Да нет, нормально все. Стоун прекрасно знал, что он имел в виду.

Работа полицейского являлась таким же опасным поприщем, как и поприще правой руки Кестлера. Убить тебя, конечно, хотели только заключенные в тюрьме, но никто не гарантировал того факта, что они однажды не выйдут на волю и не начнут мстить. Да и вообще, лишняя осторожность никогда и никому не мешала. Именно из-за соображений личной безопасности Ирв купил кольт и спрятал тот в ящик, находящийся в коридоре. И один раз, когда Лисса искала что-то среднее между ключами и талисманом (разрешаем вам представить сий симбиоз), она наткнулась на оружие. Пришлось долго объяснять, что лежит оно тут абсолютно законно, и использовать его на Лиссе Хранитель не собирается.
– Кольт это, кольт.
– …
– Что в этом названии сложного?
– …
– Зачем пистолету кодовое слово? Бог мой, Лисса.
– …
– KFC? Глупости не говори. Лучше возьми деньги и купи себе поесть.
– …
– Да. Гениально. Теперь грабители не догадаются, что я прошу тебя принести пушку. Просто умничка.
Шутливый разговор забылся, с тех пор они прозвища кольта не обсуждали. Хотя ситуация, в которой сейчас оказались Лисса с Ирвингом, подтверждала полезность Рейнольдовской идеи по всем параметрам. Ну представьте себе, что было бы, если он попросил принести ее ружье. Пацан сразу бы все понял. Если не тупой.

А в данный момент он оказался в полной растерянности. Жаль, ее срок был не слишком длинным.
– Я убью твою подружку и вернусь, – издевательски прошипел Хранитель, поднимая взгляд на Лиссу и угрожающе перемещаясь в ее сторону. Через секунду он резво подскочил к девушке и сжал ее запястье, стараясь вывернуть его так, чтоб причинить побольше боли и, видимо, ее обездвижить.
Ирвинг, совершенно не думая, ведомый порыв спасти непутевую Альтеру, подался корпусом вперед и тут же рухнул вниз. Остался в сознании, но абсолютно беспомощным. Кларком Кентом рядом с крептонитом, мистером Фантастиком под заморозкой, Человеком-пауком с оказавшейся в беде Мэри Джейн.
Да... страшно, когда герои выходят из строя.
Потому что нам самим приходится себя спасать.

Отредактировано Irving Stone (01.03.2015 04:41:15)

В каком-то смысле ему везет. Потому что Ирвинг понимает, что Лисса свою судьбоносную проверку на вшивость проходит успешно. Он с облегчение принимает это, а потом чувствует, каким приятным ощущением расползается осознание данного факта по тонким нервам. Чего уж греха таить, всем нам хочется знать, что нас не бросят в тот самый момент, когда нам больше всего требуется помощь. Ирвинг, например, не бросал. Никогда. Никого. И также ни разу не задумывался: ответят ли сохраненные жизни ему тем же, когда придет срок? Наверное, виной сему – уверенность в том, что его не сможет убить какой-нибудь тщедушный мальчишка с безумным взглядом. Артур Кестлер не убил, а он возьмет и сделает?.. Тогда придется вручить Стоуну премию Дарвина. За то, что отошел в мир иной при помощи не самой губительной угрозы.
Его зеленый взгляд с огромным усилием цепляется за обрывки мельтешащих пятен. Одно пятно носит имя Альтера, другое – нагрянуло в квартиру безымянным и незнакомым, но удостаивается своей порции внимания, когда оказывается рядом со своенравной девчонкой. Девчонкой, которая вернулась. Господи, вернулась обратно по каким-то неясным мотивам и застала своего фиктивного мужа в непригодном виде. Вернулась, вернулась, вернулась – пришла обратно, имея шанс уйти навсегда. Вернулась, как возвращается человек, которому на тебя не плевать. Как возвращается обиженный ребенок к отцу или матери, как стучит в дверь любимая девушка, осознавшая нелепость очередной ссоры. Вернулась. И если у нее получилось пересилить собственную обиду и закрыть глаза на мудачество Стоуна, то как он смеет не оправдать ее ожиданий? Наверное, вы скажете: давно ведь не оправдал; еще в баре выставил себя обычным мужиком, заливающим раны алкоголем, чтобы те шипели, пенились и жглись, наказывая его за очередной промах. Они, парни, часто так делают, потому что думают, что проявление страдания, облеченное в форму опьянения, выглядит намного презентабельнее соленых позорных слез. Хотя в сущности – плакать намного честнее и правильнее. Но не по-мужски как-то, да?
Что тебе делать дальше, Лисса? Я не знаю.
Потому что я знаю, что сделал бы, будь на твоем месте. Ты – не я, я – не ты. Делай, что хочешь, и пусть тебе никогда не будет стыдно за свое решение.
– Прострели любую часть тела, – приглушенно рычит, с трудом вставая на колени. Сознание будто превратилось в вязкую кашу из мыслей, картинок и ничего не значащих слов. И это смешно; ведь всего несколько минут назад они казались осмысленными и нужными для чего-то. – Или убей, – голос звучит жестко. Более жестко, чем звучал ранее, однако тембр все еще ломается, трещит и заполняет собой ближайшее пространство, словно мягкое и бесформенное тесто заполняет форму для выпечки. Лисса – не Ирвинг, Ирвинг – не Лисса, но из этой ситуации существует только два выхода: потенциально опасный и обязывающий взять грех на душу. Этого ли ты хотела, милая? Хотела ли ты каждый день натыкаться на опасных уродов и делать выбор? Не засыпать до поздней ночи, боясь увидеть во сне лица случайных_неслучайных жертв? Думать о том, как повернулась бы твоя жизнь, не найди ты дурацкий талисман? Ты скажешь, что ничего страшного в этом нет: быть Хранителем – необязательно быть убийцей. Что ж, правда. Необязательно. Но откуда ты знаешь, что Хранительство не станет точкой невозврата? Либо ты получишь Покровителя, за которого нужно проливать кровь. Либо ты вступишь Эгейнст, подружишься с очаровательным мальчиком и когда-нибудь пойдешь мстить ублюдкам из Огня, убившим его. А если ты станешь одной из ублюдков, то у них будут особые к тебе требования. Посмотри, полчаса назад пистолет лежал в тумбе, ты грезила о сверхспособностях и смотрела телевизор, твой фиктивный муж разбирал кипу бумаг, шелестя пропечатанными листочками. Прошло немного времени – и все. Перед тобой выбор. Перед тобой твое будущее.
Ирвинг прекрасно знал, насколько трудным бывает распутье. Иногда даже хочется пойти по нескольким дорожкам сразу, прикончить двух зайцев одним выстрелом и остаться пуленепробиваемым героем. К сожалению, в его мире не было легких решений, и он понял это, когда Артур Кестлер выдал задание – отнять талисман у неопытной девочки и убить ее, чтобы не мешалась под ногами. Пришлось задействовать всё свои силы, чтобы скрыть от него то, что Хранительница осталась жива, хотя и сильно испугалась.
«Тогда будешь главным по таким заданиям», – говорил босс, и ни один мускул на его лице не смел дрогнуть. Это было страшно, потому что Ирвинг не понимал, как можно с таким спокойствием забирать у людей жизни.
«Вообще-то… я бы лучше занимался внутренними делами. Счета, члены группировки, клятвы, списки живущих в особняке…» – Стоун старался сохранить хладнокровность.
«Не понравилось?» – удивлялся Артур.
«Да нет, что-то в этом есть. Но головой я работаю лучше, чем кулаками».
Ирвинг свой выбор сделал; он делал его неоднократно. Теперь пришло твое время, Лисса. Выбирай.

[audio]http://pleer.com/tracks/13221499E01S[/audio]

Потому что опыт лишает страха. А когда ты лишен страха – руки более не трясутся.
Ирвинг наблюдает за происходящим сквозь пелену; его зрение всего за каких-то гребанных несколько секунд снизилось от идеального до последнего из минусов: картинка плывет, переливается, словно гель в лава-лампе, и действия Лиссы приходится угадывать по звукам. И это нетрудно. Выстрел говорит сам за себя. И вещает за новоиспеченную убийцу, которой нравится конечный результат. Впрочем, Стоун не углубляется в брошенные девчонкой реплики и не ужасается их значению, потому что ему не до этого сейчас: дуга, сдавившая черепную коробку до мелодичного треска, слышимого только Ирву, распускается, расширяется и плавится, но не жжет горячим металлом, а приносит долгожданное облегчение. Винегрет из мозга собирается в славно функционирующий орган, голос разума безболезненно проникает в полость, где ныкаются мысли, в ушах не стоит нескончаемый тонкий свист. Он наконец-то может думать! И в первую очередь думает о том, что не будь Лиссы – его существованию сегодня пришел бы конец. Как хорошо, что есть Лисса. Вот сейчас – хорошо.
Теперь он понимает, что она говорила. Юркая и бойкая Альтера, пустив две пули в лоб (именно туда и никуда больше; Стоун специально оценивающим взором зацепился за место ранения), прониклась концепцией режиссера судеб. Она прониклась ею на краткую долю секунды, возомнила себя бездушным роботом и с безразличием хотела продолжить банкет, выпилив случайного свидетеля. Стоило бы удивиться, испугаться или окрестить Рейнольдс пропащим человеком – ведь какой человек нормальный убьет не единожды? – но Ирвинг считал, что помешательство пройдет, как проходит у любых хороших людей: а Лисса плохой не являлась. Назойливой, шумной, противной, суетливой, но не ублюдочной тварью, с наслаждением наблюдающей за мучениями жертвы. Когда лишаешь кого-то жизни – тебе кажется, что ты становишься правителем. И тебе решать, кто будет жить и кто не будет. Но если в тебе больше добра, а не зла, то впечатляющий эффект рассасывается в ближайшие сутки. Потом остается лишь сожаление.
– Убивають!!! – вопит седоволосая дама и старается скрыться за углом, в то время как Ирвинг бросается к девушке и одним движением уводит дуло пистолета в сторону – на всякий случай и от греха подальше. И таким же движением он отбирает кольт, свободной рукой вытирая кровяные дорожки, ползущие от ноздрей и до подбородка. Он кидает его за диван, особо не церемонясь и не жалея. Хватит на сегодня оружия.
– Никакой криминальной самодеятельности, – гневно рычит мужчина, прикладывая ладонь ко лбу: до сих пор чувствуется пульсация. Он был искренне убежден в том, что отдыха ему для восстановления не потребуется и, как всегда, позорно ошибся. Стоун не волновался из-за противной соседки, потому что знал: вызови старушка полицию – приедут знакомые лица, которые доверяют коллеге Ирвингу безоговорочно. Им получится навешать лапши на уши с три короба. Хотя тут и вешать ничего не надо, если подумать, ведь в квартиру пробрался злоумышленник, а Лисса, как честная гражданка, его обезвредила несколько радикальными методами. Ей стоит сказать только, что он напал на нее, похлопать глазками и театрально расплакаться. И никто не станет подозревать бедную девочку в безжалостном убийстве. – Принеси аптечку, – приглушенно шипит Хранитель, присаживаясь на всем известный диван. Перед ним валяется труп, за ним валяется кольт, любимый ковер окрашивается в бордовый неотмываемый цвет. Пейзажик типичный и для Ирвинга ничуть не впечатляющий. Сколько было в его жизни этих неофициальных похорон… Никогда не узнаешь, где и с кем пройдут следующие. И не будут ли они твоими.
Впрочем, ему интересно. Что она чувствовала, спустив курок. Что она ощущала, оказавшись в ловушке. О чем думала, поняв, что от нее что-то зависит. Но спросил он не об этом. Он спросил о другом.
– Почему ты вернулась?

Отредактировано Irving Stone (09.07.2015 03:21:09)