– Мамочка, я хочу котенка!..
– О, Боже…
И так – две недели. Куда им деть кошку?.. Чарли, конечно, очень любила братьев наших меньших, но не была готова к очередному голодному рту, за которым нужно следить. У нее уже есть два. Жаль, ребенку аргументы матери казались неубедительными…
– Хочу, хочу, хочу!!!
– Ладно, милая.
Чарли сдалась. Снова. Ходить в статусе плохого родителя ей никак не хотелось, а потому она старалась делать все, что могло обрадовать Пейдж. Покупала игрушки и платьица, готовила вкуснейшие блинчики, рассказывала забавные истории о лисенке Ларсене… выполняла свои обязанности, в общем. И ей нравилось. Среднестатистический человек бы на стенку полез от такого времяпрепровождения, а Чарли… Чарли – это Чарли. У нее не имелось никаких великих целей в жизни. Только семья и вечная скукотища. Отдельные личности просто не созданы для умопомрачительной карьеры, вечных путешествий и интересной судьбы. Знакомьтесь, мисс Эндрюс. Женщина, которая не боится статуса домохозяйки.

– Кисаааа! Муууррр!
– Господи, Пейдж, отойди от котят… – белая рука обнимает малявку за талию, прижимая к себе. Хранительница наклонилась, поправила свободной рукой ободок и приложила указательный палец к губам. – Они спят. Видишь?
– Они такие красивые! – еще громче завизжала девочка, отчего ухо одного кота дернулось. – Я хочу того! Того! – тычет пальцем в комочек с пятнами, улегшийся в правом углу клетки.
– Постой, – Чарли улыбается, – сначала мне нужно кое-что сделать.
Коллега попросил прикупить корм для его собаки, потому что на днях сломал ногу и мог передвигаться только в инвалидном кресле. Ступеньки на крыльце долгим прогулкам не способствовали: закупаться товарами приходилось при помощи друзей. Уж поверьте, Эндрюс еще легко отделалась! Она могла гулять с псом, каждую неделю ездить в супермаркет и делать покупки по списку или выполнять другие обязанности, но вместо этого покупала корм. Как можно не помочь человеку в беде? «Другие не помогают. Это ты, дура, вечно нос не в свои дела суешь», – именно с такими мыслями женщина стояла в очереди, осматривая узор на свитере еще одного покупателя. Пейдж бегала где-то сзади, своим смехом пугая местную фауну. Решив, что веселый голос ребенка – это годный идентификатор, по изменению которого можно понять его состояние, брюнетка на секунду расслабилась. Подошла к кассе, отдала деньги, повернулась…
Все. Ребенка нет.
Вообще-то, Хранительница никогда не считала себя хорошей матерью, но дочку любила сильнее всего на свете. И, видит Бог, ее охватил такой страх! А если она поранится? А если ее уведет какой-нибудь извращенец? А если она потянется за очередной игрушкой и уронит на себя стенд? Боже! Брюнетка хорошенько продышалась, а потом направилась вдоль по коридору, заглядывая за каждую клетку и за каждый угол. Пару раз спросила «вы не видели такую темную девочку в желтом платье?», даже к продавцам подошла. Те посмотрели на молодую мать с осуждением. Этого только не хватало! И вот, минут через шесть, когда дрожь в руках превратилась в нервный тремор, а паника сжала грудь, целительница встала в центре магазина и скользнула рассеянным изумрудным взглядом по обстановке вокруг. «Я потрясающая мать», – последней надеждой стала незнакомка с темными волосами, рассматривающая милого поросенка. Чарли приблизилась из-за спины, по-матерински ласково касаясь теплой белой ладонью чужого плеча.
– Извините, – внезапно слишком уверенно начала она, – вы не видели тут маленькую девочку? Такая… с черными волосами, как у меня. Глаза зеленые. Платье желтое, – Чарли, конечно, была напугана, но ее голос звучал очень ровно и глубоко, как-то обволакивающе. Видимо, для пущего эффекта. И вообще, нельзя же показывать свой страх! Разве что глазами. Да, чертовы глаза всегда выдают.

Чарли привыкла к чужой наглости.
Люди пользовались ее добротой каждый день, не подозревая, что молодая женщина практически не умеет отказывать. Дело было вовсе не в ее доверчивости или наивности, о нет! Она сама понимала, что может оказать услугу откровенно омерзительному типу. Случалось, бывало, происходило… не раз и не два, в общем-то. Джон Леннон однажды попросил дать миру шанс. И кто-то должен был его послушаться. Эндрюс никогда не любила битлов до одурения, но на просьбы великих людей реагировала крайне болезненно, особенно, если они являлись очень важными для человечества. Да и моральный компас указывал на помощь всем близ находящимся людям. Постойте, послушайте! Я могу вам помочь! Что?.. Выгулять вашу собаку?.. Боже, какая чепуха, я справлюсь с этим без проблем! Одолжить денег на хлеб?.. Оу, что ж, я вижу, у вас не самые лучшие времена. Держите. Всего вам хорошего! Передать этот странный предмет под мостом в двенадцать часов ночи?.. Простите, на этот раз я не могу ничем вам помочь. Наглость посторонних людей не удивляла, ибо маячила на горизонте каждый день. Ненавязчиво так, почти незаметно, хотя и ощутимо для каждого, кто хоть немного разбирается в человеческих отношениях. Всякое видали. Но чтоб так открыто и без зазрения совести! Хранительница удивленно распахнула свои зеленые глаза, внимая словам собеседницы. Точнее, пытаясь удостовериться в реальности последней фразы. Вот откуда в такой миленькой, маленькой, кареглазой девушке столько нахальства? Ладно, будет ей свинья. Целительница кинула рассеянный взгляд на животное, а потом вернулась к собеседнице, не сумев отойти от шока. Разве есть выбор? Незнакомка обещала помочь с поисками ребенка. Пейдж – это все, что у Чарли осталось. И ей придется проигнорировать любые смущающие факторы, несмотря на то, что где-то на периферии своего скучного сознания она уже отчитывает горе-помощницу за поведение.
– Что?.. На каблуках?.. – растерянно бормочет под нос брюнетка, опуская голову вниз. И снова, который раз, так хочется оправдаться! Она всегда оправдывалась. Будто ей было стыдно за тот выбор, что она сделала. Да-да, поверьте, именно сейчас Чарли боролась с желанием ответить: «мне так намного удобнее». Зачем что-либо объяснять? Немного обидно, конечно, что ее действия критикуют… а так со всеми бывает. Стоит привыкнуть.
– Извините… я стояла недалеко, слышала диалог вашей дочери и этой девушки, – как только женщина открыла рот для краткого ответа, из-за угла вынырнула плотная старушка, поправляя очки на носу и стуча тростью по гладкому полу. – Это она сказала ей идти на выход, да, – прокряхтела мадам в возрасте, намекая на свою потрясающую наблюдательность. – Точнее, она сказала, что там есть собачки… я тогда ничего не поняла. Иначе бы вмешалась, поверьте, кирия, – видимо, коренная жительница Афин встала не с той ноги и искала человека, которому удастся напакостить. Как иначе объяснить ее довольную физиономию? Посмотрите! Даже после своего короткого монолога она, помахав морщинистой рукой, исчезла в проеме двери. Не бабушка, а торпеда! Быстрее черепахи, право слово! Чарли проводила спасительницу очередным растерянным взглядом, а потом… медленно повернула темную голову на наглую девушку, нахмурив черные брови. О, какое выражение лица! А в глазах так и читается желание прибить того, кто стоит рядом! Эндрюс с легкостью сбросила с себя оковы матери Терезы, потому что, если честно, никогда не являлась святой. Доброй – возможно. Верующей в наличие светлой стороны у каждого человека – не то слово. Только плохих дел за душой накопила достаточно. Для них имелось немало причин, и вот сейчас… сейчас хотелось вспомнить, что, вообще-то, Чарли иногда умеет злиться. Плохо, да. Но эта незнакомка… она отправила ее дочь черт знает куда! Как так можно?! Женщина снова окинула собеседницу испепеляющим взглядом, что получилось с легкостью: спасибо небольшой разнице в росте и каблукам!
– У меня есть другая идея, – жестко вымолвила целительница, делая шаг вперед. – Ты найдешь моего ребенка, а я обещаю не создавать тебе никаких проблем с законом, – решив, что собственная угроза звучит не слишком внушительно, англичанка сжала губы и склонила голову набок. – Чисто формально ты ничего плохого не сделала и судить тебя не за что, но ты не представляешь, как многого можно достичь, проявив немного настойчивости, – злая Чарли. Ужас какой. Если честно, на данный момент времени женщина на полном серьезе собиралась устроить кареглазой любительнице поросят веселую жизнь. Через некоторое время ей, конечно, станет стыдно. Как хорошо, что будущее – это очень далеко, правда?

Как у них это получается?..
Чарли никак не могла взять в толк: у нее что, самые сокровенные страхи на лице написаны? Если нет, то тогда, скажите на милость, откуда бесстыжая незнакомка узнала, как вывести непутевую мать из равновесия? Злостный уголек, пылающий в глазах целительницы, быстро потухнул, сжатые губы расслабились, острые скулы больше не выделялись резкостью. Темные густые брови, как и прежде, нависли над верхним веком, стирая цепкий тяжелый взгляд. Чего только Эндрюс ни могла вытерпеть ради близких! И опозориться могла, и скандал закатить, и поставить очередного обнаглевшего типа на место… главное – не останавливаться в процессе, потому что душевные порывы имеют свойство улетучиваться. Куй железо, пока горячо… Судя по всему, Чарли являлась каким-то другим металлом – таким, в чьих силах остыть за сотую долю секунды из-за незначительных брызг, попавших в нужное место.
Плохая мать. Вслушайтесь в сочетание звуков и сделайте глубокий вдох для анализа. Не знаем, как действует на вас подобная фраза, но Чарли от нее передергивает. Это ведь самый ее большой страх — оказаться никудышной хранительницей очага и доказать всем вокруг, что она ничего не умеет, кроме как делать фотографии и печально опускать взгляд под ноги. Мейн всегда говорил: «не питай ложных иллюзий, на этом поприще у тебя вряд ли чего-нибудь выйдет», а девушка постоянно терпела: искала ему оправдания, искала оправдания себе и все пыталась понять — что же она делает не так, если ее постоянно осуждают? Ладно, лукавить не будем, осуждения последовали со стороны лишь одной персоны. И какие! Даже на сердце страх вырезали. Страх не добиться успеха в том, для чего, кажется, у тебя имеется врожденный талант. Видит Бог, полтора года назад целительница и сама понятия не имела, как организовать собственную жизнь. Чего уж там говорить об организации других жизней! В принудительно-обязательном порядке девочка Чарли взяла себя в руки и стала женщиной; стала именно той, кем уже никогда не надеялась стать. У нее имелись взрослые планы, ответственность и подкорректированное мировоззрение. А вот некоторые незначительные вещи остались теми же. Страхи, симпатии и антипатии, отношение к своей личности в целом. Эндрюс боялась не оправдать ожидания как мать пять лет назад, еще до рождения Пейдж, — Эндрюс боялась не оправдать ожидания и сейчас.
Стоит отдать незнакомке должное: нажала на самое больное, выдернув целительницу из ауры злости и образа плохой девочки, за что ее можно только поблагодарить! Хранительница была хороша именно в том образе, который она воспитала сама в себе. Какие такие угрозы? Откуда взяться грубости? Чарли не умеет злиться как большинство людей, она вообще не любит негатив в любом его проявлении. И роль плохого копа ей удается от случая к случаю. Ровно до того момента, когда запал проходит, могучий бой в груди устраивает перекур, а сама Чарли понимает: смешно, наверное, ее приступ ярости выглядел со стороны.
— Социальная служба? — женщина удивленно поднимает темные брови, стараясь блокировать остатки ярости, рвущейся из груди. Тихо, дорогая, тихо. Ты все равно не сможешь дать достойный отпор, потому что прошляпила нужный момент. Стой и слушай. Истории о потерянных детях, оказавшихся в руках каких-то моральных уродов… То есть собеседница с таким невинным взглядом считает, будто говорить матери о подобных вещах смешно? Или что? Каковы мотивы, и почему ты так свободно и легко говоришь об этом? — Хорошо, — как известно, мисс Эндрюс обладала титаническим терпением. И если она понимала, что нет возможности адекватно поговорить с человеком на равных, то старалась просто подстроиться под стилистику того, с кем имеет честь вести диалог. Не стоит тратить время на препинания. Хочет хрюшку – будет ей хрюшка, лишь бы помогла отыскать ценную зеленоглазую пропажу и отчитать ее по полной. Впрочем, последнее можно сделать и без нее… — У тебя будет поросенок, но для начала помоги мне, идет? Если хочешь, — целительница на секунду замолчала, засовывая в сумку руку и доставая оттуда кошелек. Открыть молнию, пересчитать деньги, взглянуть на стоимость хрюшки… вуаля! Нужная сумма прямо тут! Бери – не хочу! — В общем… давай, я дам тебе на него деньги прямо сейчас? Чтобы ты не подумала, будто я собираюсь тебя обмануть. Но и ты, в свою очередь, потратишь наличные уже после того, как моя дочь найдется, — бесцветный голос внезапно смягчился. – Ладно?
Сделки никогда не являлись стезей Хранительницы, как, впрочем, и очень многие другие вещи. Но порою она обнаруживала в себе удивительные умения, и все они были связаны в основном с Пейдж или Пандой. Только так.
Не открою вам Америки: ради человека, которого ты любишь, можно научиться всему.
Даже выгодно заключать сделки. Или что-то вроде того.

Я довольно несамостоятельный человек.
Казалось бы, прошло уже двадцать шесть лет с того момента, как мне дали возможность увидеть пользу в одиночестве. Чувствовать себя в нем комфортно, не ждать помощи со стороны… а я все равно не научилась воспринимать его подарком судьбы. Почему я не пошла искать Пейдж в гордом одиночестве? Потому что я, взрослая женщина, воспитывающая двух подростков и мелкое трехлетнее чудо, вкалывающая каждый день ради плюса в бюджете, решающая очень серьезные проблемы, умеющая готовить любое блюдо из старой маминой кулинарной книги, я… в общем, мне намного спокойнее, когда рядом находится какой-нибудь человек! Враг ли, друг ли – абсолютно все равно, лишь бы я чувствовала чье-то присутствие. Странное дело, именно данный факт подстегивает меня быть храбрее, увереннее и брать инициативу на себя. Вряд ли я пошлю к черту наглого кавалера, если тот решит залезть мне под юбку наедине. А если на глазах у некой знакомой – постараюсь дать достойный отпор, будто не себя защищаю, а ту знакомую! Подсознательная убежденность в том, что мои проблемы решит другой человек, когда я почему-то не смогу этого сделать, дает силы на многие вещи. Я не доверяю себе. Именно поэтому присутствие… эм… наглой девушки (имени-то я ее не знаю!) давало надежду на плодотворной поиск маленькой Эллен Пейдж Эндрюс.
– Если мы разделимся, конечно, будет быстрее… – я задумчиво постукиваю пальцами по подбородке и оглядываю левую сторону улицы, материнским сердцем чуя, что маленькая шатенка права: в той стороне находится детская игровая площадка, мимо которой пройти не получится ни у одного ребенка. Моя девочка точно должна заинтересовать. Секунд семь я просто стою, разрываясь между желанием отослать безымянную пакостницу подальше и желанием утянуть ее за собой для надежности. Нет, верить людям определенно стоит, только вот не тем, кто угрожает социальной службой, чтобы заполучить деньги на поросенка. – Но лучше ты пойдешь со мной, – произношу слишком строго и, испугавшись, что моя реплика приняла вид приказа, стараюсь исправиться. Голос мягче, растерянность на лице поочевиднее, взгляд побеспомощнее… – Хорошо? Мне может понадобиться… помощь, – так себе отговорка вышла. Не говорить же человеку, по всем параметрам увереннее и смелее тебя, что ты до чертиков боишься остаться наедине с возникшей проблемой? Точнее, ты боишься остаться у неразрешимого кошмара и обвинить себя тысячу раз во всех смертных грехах. Я знаю развитие потенциального сценария: Пейдж не находится, собеседница исчезает с горизонта, а я бегаю по полицейским участкам, каждый раз вслушиваясь во фразу «мы не ищем пропавших, если не прошло три дня с их исчезновения». Потом возвращаюсь домой; ложки и вилки валятся из рук, блюда для Панды и Летти выходят либо бесвкусными, либо пересоленными. Я не могу думать ни о чем, кроме своего ребенка, которого я поклялась каждый день защищать. Наверное, я бы забыла о своеобразном моратории на слезы и неприлично бы разрыдалась. Дальше же… не знаю, что там дальше, и знать не хочу. С одной стороны, присутствие наглой шатенки не изменило бы описанных событий, и все равно с ней было намного спокойнее. Идиотизм, ведь так?
Я едва слышно вздохнула и пошла налево, довольно уверенно сокращая расстояние между детской площадкой и нами – недоделанными сыщиками Нэнси Дрю. Хотя нет, недоделанным сыщиком здесь была только я. Итак, где же малышка? Давай, милая, не расстраивай свою и без того нервную мать. Пришлось прижмуриться и затаить дыхание, попутно скользя взглядом по игровому комплексу. Для надежности я даже остановилась, несмотря на то, что до пункта назначения оставалось энное количество шагов. Ни желтого платья, ни темных волос, ни звонкого смеха… только лишь глухое всхлипывание. Так, подождите! Какого черта? Почувствовав мнимое облегчение, я почти перешла на бег, чтобы оказаться рядом с лестницей как можно скорее. Заглянув за угол я увидела Пейдж. Она сидела на попе, прижимала окровавленные коленки к груди и всхлипывала; по пухлым щекам текли слезы. В любом другом случае я бы гиперболизировала скромные увечья до глобальных масштабов. Сегодня же, обрадовавшись  любимой и родной пропаже, я протянула руки к моей девочке и довольно громко позвала ее по имени. Та подняла голова и, улыбнувшись, неуклюже сдвинулась чуть вперед, чтобы оказаться на моих руках. Я обняла ее так крепко, как только могла.
– Мама, – всхлипывает дите, прижимаясь к груди, – тут была такая большая собака! Она хотела меня съесть! – надо было впихнуть ей конфету. Честно говоря, история о том, как мой ребенок спасался от бездомной дворняги, заставила меня сжать маленькое тельце сильнее. Боже, какая же я отвратительная мать! Мейн был прав. Я не должна была отвлекаться даже на секунду… глупая Чарли, ужасно глупая! – Мама! – в момент апофеоза самобичевания юная мисс Эндрюс отвлекла меня, слишком громко меня окликнув. Зеленые глазенки со страхом уставились на незнакомку так, будто у нее выросли рога и копыта. Лишь спустя секунд, приглядевшись, я поняла, что за ней стоит собака довольно средненького размера: не питбуль, конечно, но и не чихуахуа. Беспородная, явно злая, рычащая.
И ей, по всей видимости, очень не понравилась любительница поросят.

Я люблю всех людей. Нет, серьезно. Всех.
Кроме тех, кто позволяет себе разговаривать с моей дочерью нахальным тоном. Знаете, я даже немножко обрадовалась, когда сзади любительницы поросят оказалась злая собака. Потому что именно эта собака одернула меня от жутко агрессивной реплики, состоящей из одного слова. «Замолчи». Или, чего уж мелочиться, «заткнись», хотя я никогда и никому подобного не позволяю себе говорить. Мне как-то самой противно. Но я не могу просто стоять и наблюдать за тем, как незнакомая девушка рассказывает моему ребенку о том, что его могли изнасиловать или убить. Я хмурюсь, а мои глаза, внезапно став очень недобрыми, смотрят на юную нахалку в упор. Говорите, Чарли – добрая? Да, я очень добрая. Пока меня не разозлят. «Ох, Боже», – тяжко вздыхаю и медленно качаю головой из стороны в сторону. У меня нет времени на бешеных собак. Да и конкретно эту я не боюсь. Дело в том, что статус Хранителя дает некоторые преимущества. Нет, я не могу управлять животными или усыплять их, и все-таки имеется у меня в запасе небольшой козырь. В виде моей повседневной способности. Не знаю, каким образом у меня получилось понять, что я одним своим присутствием дарю людям спокойствие. Я знаю одно: моя светлая «карма» не только успокаивает физическую боль; она также устраняет все негативные эмоции, способные отравить душу. Не навсегда, конечно, – до того момента, когда я покину комнату. Все равно приятный бонус. Так вот, как думаете, чем были заняты мои мысли на протяжении немой сцены с четвероногим другом? Я думала: а есть ли у собак душа? Во мне закрепилась уверенность, что есть.
Через секунду Пейдж оказывается на ногах, всхлипывая и умоляя меня никуда не уходить. Я шепчу, что все будет в порядке, в то время как собака начинает рычать еще громче. Выпрямившись, я неуверенно делаю несколько шагов вперед. Животное заинтересованно поднимает ухо и явно прекращает ненавидеть тех, кого видит перед собой. Еще шаг… и снова шаг… я оказываюсь совсем рядом с дворнягой. Та, будто по волшебству, замолкает и начинает меня обнюхивать. Моя рука аккуратно касается ушей, пес радостно машет хвостом. Моему удивлению нет предела, хотя я уже должна прекратить удивляться подобным вещам. Слишком быстро и просто. Немножко скомкано. Даже накал от произошедшего уйти не успел…
– Всем нам нужно немного добра, – произношу тихо, поглаживая успокоившегося брата меньшего. Ни к кому конкретно не обращаюсь, хотя могла бы иметь в виду невежество и наглость стоящей рядом девушки. Они ведь тоже не являются проявлением света. – Пейдж, иди сюда, – мое неуклюжее создание, испортившее кожу на коленках не единожды, медленно и неуверенно продвигается вперед. Я ободряюще улыбаюсь и, обхватив рукой запястье девочки, прикладываю ее ладонь к жесткой шерсти. Она вроде бы начинает отходить от испуга: нос хлюпает менее интенсивно, с уст срывается легкий детский смешок. Собака тоже радуется хорошему финалу. Ну хоть кому-нибудь здесь стало весело. А то последние три часа у меня складывалось такое впечатление, будто у меня, кроме впечатлений, ни черта не складывается.
Осталось дело за малым. Я внимательно рассматриваю боевые раны на ногах Пейдж. Прихожу к выводу, что не все так страшно. Хотя мне каждая царапина кажется катастрофой мирового масштаба. Жмурюсь, сосредотачиваюсь… вуаля! Раны затягиваются с молниеносной скоростью. Какая собака? Какое падение? Сейчас достанем платок – и не будет всего этого.
Знаете, меня совсем не заботил тот факт, что любительница поросят наблюдает за происходящим. Какое ей дело, честное слово? В данную минуту я совершенно не чувствую дискомфорта. И кто знает почему? Потому что все, что связано с моей дочерью, блокирует чувство страха? Наверное, так. Я – Хранитель Панацеи. И в какой-то степени я должна лечить людей. Иначе зачем я до сих пор храню талисман?