Она бьется в твоих руках, наконец-то пойманная, наконец-то выслеженная, наконец-то на несколько мгновений почувствовавшая, что она попалась. Носовой платок так банально пропитан слабым раствором хлороформа. Тебе не хочется вводить ее в глубокий сон, но и боли она не должна чувствовать. Не должна. Ведь за ее плечом так сильно угадывается образ Люка. Она на него очень похожа. Цветом волос, выражением глаз. Он бы не был таким, ты знаешь это, но он... Ты просто еще не встречал людей, настолько похожих на него.
Выследить ее было легко, но поймать нужный момент очень непросто. Ты шел медленно, очень медленно, чтобы не потревожить ее раньше времени. Она могла почувствовать, что ее преследуют, но только тогда, когда ты сам позволил бы ей это. Ты умел в выслеживание, ты умеешь загонять добычу. Но эта добыча очень желанна, поэтому ты был осторожен. Она едва ли не единственная, кого ты можешь назвать красивой в этом городе. Первая, кто попался тебе. Остальные были едва ли достойны внимания. И увековечивания. Ты не фотографировал ее. Пока нет, она бы что-то заподозрила. Не могла такая тоненькая красивая девушка не иметь чувства самосохранения, хотя бы маленького такого чувства. Поэтому ты осторожничал. такие, как она, уже бывали в твоих сетях. Ты даже помнил страницу альбома. Кажется, это была 33 страница. Или нет? Красивые, хрупкие, как трепетная лань. О, она явно была такой. И твои наблюдения этого ну никак не изменили. ты видел, как на нее смотрят некоторые из тех, кто ее окружал. Они не имели права. Она не для них. Не для таких, как они. Тебе отчаянно хотелось выстрелить кому-то из них в голову, чтобы не смели осквернять ее красоту своими взглядами, своими мыслями. Она - не для таких, как они. не для таких, как ты. Она - то картина, которая и должна остаться таковой. Вечной.
И вот, ты шел за ней, тихо-тихо, так как можешь ты, шел медленно. Ты ждал. Не смотря на то, что у тебя явно слишком болела голова, едва ли не до цветных кругов перед глазами и крови носом, ты все равно ждал ее, следил и шел следом. Все должно было случится сегодня. И твое состояние не имеет права мешать тебе. Ты справишься. Ты уже все подготовил. Ей должно понравиться. Там все белое. Там - красиво. И дойти можно даже пешком. Совсем недалеко.  Ты хочешь, чтобы она увидела это место. Поэтому, раствор на платке, которым ты сейчас аккуратно пытаешься зажать ей рот, совсем слабенький. Его действие должно пройти достаточно быстро, чтобы она могла увидеть.
Ты предельно аккуратен, стараешься не сделать ей больно, хотя это неизбежно, когда ты своими руками сжимаешь ее, стараясь удержать. Ты не хочешь оставлять синяков. Это испортит красоту ее кожи. Да и неуместно это на ее руках.
- Тише, тише, - шепчешь ты, нежно проводя ребром ладони от виска вниз по щеке. - Я не обижу...

- Нет, не обижу, - все так же тихо ответил ты, подхватывая оседавшую на руки девушку. Она была такая легкая.
Все же, слишком неосмотрительная, но ее больше никто не обидит, никто не посмеет воспользоваться ее доверчивостью, ее неосмотрительностью. Тебе явно лишь чудом удалось не спугнуть ее. Теперь нужно было успеть до того времени, как она очнется. Успеть добраться до места.
Ты подхватываешь ее под колени одной рукой и под плечи другой. Ты несешь ее бережно, но не спешишь. Бежать смысла нет. Ты нашел путь, которым мало кто ходит. Ты знаешь, что по этому парку не пойдут. Не в это время дня. Не в такую погоду. Этим путем ходят лишь такие, как она. Отзывчивые, но неосмотрительные. Такая красивая не должна быть такой неосторожной. Не должна. И не будет. Ты ее защитишь. Теперь она будет всегда такой, такой красивой. И ей не нужны будут никакие эмоции, ей не нужна будет осторожность, ведь она навеки будет запечталенной в твоем альбоме, в фотографиях приехавших ее забирать. На фотографиях полицейских-экспертов. Ты мог бы ее оставить в подарок, но нет. Люку бы не понравилось, что ты даришь эту красоту кому-то одному. Ты подаришь ее миру. А тому детективу и его напарнику подберешь другой подарок. Ты уже размышлял над этим. Скорее всего это будет мужчина. Но не эта девушка, нет. Она должна быть картиной для всех, никак иначе. Ты просто не можешь поступить по-другому. Только для всех. Ты подаришь ей полотно, покажешь ей его. Пока ты не будешь ее переодевать. Потом. Но ты покажешь, во что хочешь ее одеть. она будет в белом. На нем будут видны алые капли краски-крови. Ты нарисуешь красивый рисунок. Дань для нее.
Какой бы она ни была легкой, руки все равно устают. Но идти осталось совсем немного. Ты как раз вышел со своей ношей на руках на участок, где почти нет света. Фонари оживленной улицы и слабый свет из окон больницы больше не освещают тебе дорогу. Но и не нужно. тебе не нужен свет, ты тщательно изучил путь к месту действия. Неровные тени деревьев, которые ложились на черную в ночи землю еще более густой чернотой плясали под ногами. Но ты мало обращал внимания на окружающую тебя обстановку. Гораздо важнее была девушка на твоих руках. Тебе было любопытно, как она отреагирует на твое полотно. Понравится ли ей? Да, ей должно понравится, ты уверен.
Наконец, ты дошел до нужного места. О, это здание было отнюдь не заброшенным. Тут даже охранник есть, ты сам видел. Но... охранник - немолодой мужчина, который ночью больше кемарит на посту. А если не шуметь, то он ничего и не заметит. Все будет тихо. Ты это умеешь делать. ты почти профессионал.
Ты заходишь в здание и уверенно идешь по коридору, игнорируя лестницу на второй этаж. Там тебе все равно ничего не нужно. Комната, в которую ты идешь, полностью готова для твоего полотна. Там темно, пока темно, но дверь слегка приоткрыта. Ты ничуть не волнуешься, ведь так ее сам оставил специально, ведь ты знал, что придется идти сюда с ношей на руках. Ты слегка подталкиваешь дверь ногой и она открывается. Без скрипа. Ты сам смазал петли, тебе совершенно не нужны проблемы.
Все еще в темноте ты проходишь в глубь комнаты и кладешь девушку на возвышение в средине. Потом возвращаешься к двери, плотно закрываешь ее и включаешь свет. Благо, на улицу он пробиваться не будет, ты ведь предусмотрительно заклеил окна. Когда будешь уходить, обязательно их расклеишь - на дневном свету все будет еще красивей. Ты оборачиваешь и осмтриваешь свой холст, на котором скоро появится картина.
Часть пола и противоположная от входа стена затянуты белой тканью. Она даже в искусственном освещении переливается перламутром. Ты не пожалел денег. На накрытом темно-синей тканью узком столе столе лежит девушка, твоя картина. Но она еще не готова, это только набросок. Ты подходишь к ней, снимаешь пальто, аккуратно улаживаешь девушку обратно и проводишь рукой по ткани, в нескольких миллиметрах от ее белых волос. Красивая, а ткань на ощупь бархатистая, приятная. Ей понравится. Ты кидаешь взгляд на иррационально смотрящийся во всем этом великолепии кривоватый стул, на котором лежит бело платье. Ты надеешься, что ей понравится. Оно должно открывать плечи и полностью закрывать ноги. Длинное, в пол, чуть расклешенное к низу. Ты бережно берешь его в руки, кладешь на его место  плащ и укрываешь девушку эти платьем. Красиво.
У тебя все еще болит голова и ты не можешь отделаться от этой боли. Что-то будто бы разрывает ее изнутри. Ощущение, что кровь пойдет носом все больше. Но тебе некогда думать об этом, ведь она уже начинает просыпаться. Вовремя... Ты усмехаешься сквозь боль - не ошибся с дозой.
- Я твой друг, красавица, - отвечаешь ты ей мягко. - Не волнуйся, я не сделаю тебе больно. Тебе больше никто не сделает больно, никто не обидит и не посмеет даже бросить в твою сторону недружелюбный взгляд.
Ты дожидаешься, пока она окончательно придет в себя и сможет рассмотреть все здесь. Когда ее взгляд проясняется, но для движения все еще тяжело, ты спрашиваешь:
- Тебе нравится здесь? Нравится твой наряд?

Отредактировано Billi Buffalo (22.01.2014 00:44:59)

Ты вздрагиваешь, когда она вновь начинает говорить. О нет, она не говорит, что ей нравится, она боится. Но она не должна тебя боятся. Ты не причинишь вред, ты только хочешь сделать этот мир еще лучше. Подарить ей покой, а миру - картину, прекрасную, какую только можно было бы увидеть.
- Почему не красавица? - она сумел сбить тебя с толку этими словами. Она ведь красива, безумно красива этой мягкостью, каждой черточкой. Ты встречал разную красоту, но ее была как-будто бы подсвечена изнутри. Слегка рассеянным, слабым светом, но все же подсвечена. Поддерживаемая. И ты замираешь, не зная, что делать. Нерешительность накрывает тебя, почти паника. Призрак Люка, который тебе мерещился за ее плечом вдруг начинает качать головой. Ему не нравится. Да и тебе тоже. Ты вдруг чувствуешь, как от боли в голове тебя начинает тошнить. И от этого становится еще хуже. Кажется, что сам твой организм протестует. Но против чего? Ведь ты хочешь всего лишь навеки заморозить эту красоту. И пусть ее утром, днем сломают, но она останется на пленке, в цифровом виде. Так не должно быть. Ты не должен испытывать сомнений, но испытываешь их.
- Зачем тебе чувствовать боль? - надломленно шепчешь ты, не понимая ее. Она говорит не такие вещи, как остальные. Девушки в смертельном испуге начинали плакать, портя красоту лица отвратительными красными разводами слез. Они не умели плакать красиво. Мужчины сулили золотые горы, бездну удовольствий, впрочем, женщины не отставали от них. Но она... Эта девушка говорила другие слова. Они задевали и резали слух. Ты не особенно понимал, почему, пока не вспомнил один случай.
Немолодой уже мужчина, ты не считал его красивым. Нет, не потому, что старый, иногда даже старость бывает прекрасной, ты сам видел, ты сам творил такие картины, но... Тот мужчина. У него были шрамы на лице и ты, возможно, не обратил бы даже на него внимания, но он пришел на твою выставку и волей-неволей пришлось с ним заговорить. То, что он говорил... О твоих фотографиях... Поразило тебя. Ему очень понравилось фото олененка в лесу. Тебе чудом удалось когда-то поймать этот кадр. на той выставке ты показывал чудеса, мимолетные мгновения природы, которые ускользали сквозь пальцы. И он понял. Он только сокрушался, что не может купить это фото. Он бы хотел подарить его дочери. Ты встречался с ним и после и в один момент понял, что он тоже красив. Но не так, как ты привык. Он был красив душой. Шрамы прочертили его кожу, но не душу. Нестерпимое желание сделать его картиной, запечатлить его охватило тебя. Но ты не знал, как сделать его картину прекрасной, ведь... Шрамы. не внешняя, а внутренняя красота. Как, как ее можно было увековечить?.. И ты отступил. То подарил ему то фото, но ничего ему не сделал. Ты не знал, как. Он до сих пор тебе звонит, рассказывает о дочери, спрашивает о выставках, а ты иногда высылаешь ему свои фотографии.
И вот, эта девушка... Теперь ты понял. Ее слова. Она ведь такая же, как тот мужчина, только у нее есть еще и внешняя красота. Ты нерешительно замер. В голове начался полный сумбур, яростно поддерживаемый болью. Теперь тебе кажется, что все приготовления - не те. Она не просто красота лица и тела, она - нечто иное. Ты еще таких не встречал. Так какова же должна быть твоя картина?
- Ребенок, - твой голос прошелестел, и ты снова вспомнил мужчину со шрамом. У него тоже была дочка. Снова это ощущение беспомощности. Это не должно выходить из под контроля. Ты прижал пальцы к вискам, стараясь унять боль и... внезапно даже для себя послушался девушку, подходя к ней, и нежно проводя ребром ладони по щеке, беспомощно приговаривая: - Я ведь не сделаю больно...

Отредактировано Billi Buffalo (22.01.2014 13:40:02)

- Боль? Боль не может делать хорошо, - ты хмуришься, почти с ужасом смотря на девушку. Боль - это плохо, это... больно. Люк умирал от боли и ты избавил его от нее. Боль не может творить человека. Боль разрушает. Тебе ли не знать? Ты каждый день наблюдал за тем, как боль заставляет угасать твоего единственного лучшего друга все больше и больше. Ты видел, что изможденное тело страдает, видел даже не смотря на то, что Люк не хотел этого показывать. Ты видел это в го глазах, которые теряли искорку день ото дня. Которые к концу все больше затуманивало марево морфия, который уже не спасал. Люка выламывала эта боль, забирала по капле, высасывая силы и его самого. - Боль забирает людей. Забирает медленно... Она не может сотворять.
А если она права? Если и правда то, что ты сейчас хочешь сделать, что будущий шедевр не будет таким, каким его видишь ты. Или будет, но уже другим. Ошибочным. Потому что ты увидел другую красоту, которую не в силах передать. Что, если ушедший свет из ее черт испортит картину? Что, если он и есть тем, что делает ее такой, какой ты сейчас видишь? Но невозможно! Что ты должен сейчас делать? Ты не знаешь, ты растерян. Ты никогда так не запутывался. И Люк. Он как будто бы стоял рядом. Ты все еще видел его. Раньше так бывало всего несколько раз, но одобрял, он любовался твоими шедеврами. Ты дарил их ему и всему миру. А сейчас... Он не любовался. Он будто бы кивал на все слова лежащей на столе девушки. Так не может быть, не должно быть. Ты не знаешь, что делать. Тебе хочется исполнить задуманное, но одновременно ты понимаешь, что это уже было бы не то. То, что ты увидел изменило твой взгляд на нее. Ты теперь не видишь картину, которая предстала перед твоими глазами. Холст, созданный тобою специально для нее кажется жалким подобием, все приготовления кажутся ненужными. Да черт побери, ты прекрасно понимаешь, что они не нужны. Это не то. Платье - не то, стены - не те, ткань - не та. Тебе хочется в ярости сорвать это все и выбросить в окно. Не то. НЕ ТО. Не так. И наверное, никак. Потому что ты потерял эту картину, потерял мысль. Ты не знаешь, как показать ее, чтобы свет не сошел. Чтобы он остался с ней. Ведь... Если это красота души, то ты не сумеешь ее передать. Не сумеешь показать ее в мертвом теле. Она права: тогда она станет просто бездушной скульптурой. Камнем. И картина будет испорчена.
Когда ты прикоснулся к ней, то почувствовал, как внутри по телу пробежалась теплая щекотка, а все нарастающая с размышлениями боль отступила. У тебя больше не болела голова. Не тошнило и ощущения подступающей к переносчице крови ушло. Ты непонимающе заморгал - такую головную боль заглушить сам никогда не мог. Она подступала внезапно, но редко. И ты никогда не мог с ней ничего поделать. Она не пропадала так сразу. Медленно, очень медленно она затихала, длясь, бывало, неделями. А потом просто просачивалась сквозь пальцы. Но не так.
- Что, как?.. - выдохнул ты, пораженно глядя на девушку и привалившись бедром к столу. - Как?.. Я причинил боль? - ты почувствовал, как твой голос слегка надломился. Она не должна чувствовать боли! Ты пообещал, что не причинишь ей ее. Ты!.. Как ты посмел?.. И ты надломленно выдохнул: - Я не причиню больше боли.

Ты мотаешь головой, не понимая ее. Как боль может делать то, о чем она говорит? Или вы говорите о разной боли? Ты всегда знал только один ее вид - физическая. Ты... Никогда не чувствовал того, о чем она говорит. Но неужели она говорит об иной боли? Тогда... Разве она не такая же, как физическая? Ты же видел, как разрушает личность, например, алкоголизм. Правда это не боль, это болезнь. О, другое! Депрессия. Ты видел, каким становятся люди, подверженные ей. Депрессия и горе. Это же та боль, о которой она говорит? Но она тоже разрушает. Разрушает личность, медленнее, чем физическая, но почти так же наверняка. Такую боль не залечишь морфием, только притупишь, но она вернется многократно усиленная от того, что была забыта на краткие мгновения. Ты видел таких людей, которых сжигала внутренняя боль. И это зрелище было еще хуже, чем обезображенное шрамами лицо.
- Боль делает... красивее? - ты хмуришься. Ты снова ее не понимаешь. Ты ведь видел, как она искажает лица. Боль. Но... ее слова сеют зерна сомнения в твой разум. Так не может быть, но она убеждена в этом. Она уверена, что боль ее закалит. Другие боялись боли, умоляли ее прекратить. А она говорила другое. Она убеждала его, что боль сделает ее еще красивее. Но если она станет еще красивее... Разве это не будет подарок миру? Разве ее расцветшая, усиливающаяся красота не будет лучше? Намного лучше, чем то, что сейчас хотел сделать ты. Ведь можно сделать иначе. Можно создать другую картину. Но там ее свет не померкнет. Просто надо будет ловить моменты, когда она будет расцветать. Просто ловить моменты.
Ты был буквально загипнотизирован ее словами. Ты чувствовал, как понимание правильности ее слов окрыляет. Отпустить. Да, ее нужно отпустить, чтобы можно было делать картины еще лучше. Ты же фотографировал олененка, который пугливо потом сбегал в лес. И лошадей, которые взвивались на дыбы. И эти мгновения тоже были красивы. Теперь ты знал. Ее свет можно сберечь. Просто не нужно создавать картину в привычной манере. Он - исключение исправил, она - будет единственной.
Но все же, отпускать ее было рискованно. Ты отступил на шаг, когда она села, но не предпринял никаких действий. Она видела твое лицо и это было плохо. Может, нечетко из-за хлороформа, но ты не знал, насколько сильно он на нее подействовал. Ведь каждый организм реагировал на него по-своему. Как отпустить ее, сберечь ее для других картин и не попасться самому никуда. И все еще оставался вопрос, как она это сделала. Как забрала боль у тебя. Ты не верил, что она прошла сама, но и в то, что ее забрала девушка тоже было сложно поверить.
Ты почувствовал, как каменеют от напряжения мышцы. Решение нужно было принять быстро: ты не связал ее и она может сбежать, а причинять ей физическую боль, с которой она "справится" тебе тоже не хотелось.
- Я могу отпустить тебя, но... - ты чуть наклонил голову, внимательно глядя на девушку исподлобья. - Я пожертвую своей безопасностью. Я не хочу... нет, не могу причинить тебе боль. Ты так красива, и если я ... правильно понял, то станешь еще красивее. Тебе не должны причинять боль, даже такую, о которой говоришь ты, - ты потянулся к ней рукой, желая снова провести по щеке, но тут же отдернул ладонь, запуская себе в волосы. Это было непросто. Ты знал, что надо делать, но это не гарантировало твою безопасность. Черт, ты не хотел попасть в тюрьму. Нет, ты не боялся, просто там бы больше не было картин. И фотоаппарат бы у тебя точно отобрали. Ты поджал губы. Как сделать так, чтобы было полезно и для тебя, и для нее? - И как, как ушла моя головная боль?

Понимание того, что отпустить ее - это верное решение все крепло у тебя в душе. Ты уже знал, что халатно отнесешься к своей безопасности, теперь ты понимал, что принимаешь правильное решение, пусть что не орут во всю мощь инстинкты, которые кто-то когда-то назвал инстинктами самосохранения. И у тебя эти инстинкты должны быть развиты на высшему уровне, до этого дня они и были. Но сейчас ты их намеренно игнорировал. Ты понимал, что поступаешь верно. Она, исключение из правил, цветущая, живая картина, должна продолжать радовать мир своими цветами, своим светом. И кто ты такой, чтобы этому препятствовать. Даже Люк был с тобой согласен. И ты довольно, но мягко улыбнулся ему, глядя девушке за плечо. Если он одобряет твой выбор, значит ты прав. И пусть Люк - только плод твоего воображения, ты не настолько сошел с ума, чтобы не признавать этого, но все же, ты ему доверял. Потому что это твой Люк. И пусть появился человек, которого ты с удовольствием бы назвал "своим Люком", ты понимаешь, что твой, настоящий Люк, который умер двадцать три года назад - вот кого ты будешь слушаться всегда, вот чье мнение будешь представлять, с чьим будешь считаться. Всегда. И сейчас его мнение было на твоей стороне.
После того, как девушка осознала, что ты сказал, она вся будто расслабилась, выдохнула, будто бы из нее вынули стержень, который держал ее прямо. Но она не сбежала сразу же. И ты теперь не обманывался, ты знал, что тот стержень внутри нее просто подчинился и прогнулся, как сильное дерево под штормовым ветром. Прогнулся, но не сломался. Ее внутренняя сила и красота. Вот что действительно достойно запечталения.
Но все же, ее слова тебя даже слегка повеселили, хотя ты лишь грустно, горько улыбнулся на них, спрашивая:
- Сколько тебе лет, милая?
Тебя сейчас мучили сомнения. Казалось, что она совсем не жила. Но ты не мог ошибиться, ты не мог задумать напасть на ребенка. Это тоже было одним из твоих правил - не трогать детей. Да, ты убил Люка, ты убил на выпускном. Но тогда... Те двое уже давно не были детьми, а Люк... Люк тоже им не был. Боль заставила его повзрослеть. Боль и болезнь. Он в тринадцать лет сам принял решение. Сам вынес себе... нет, не приговор, а помилование, избавление. Он решил все за тебя. Решил, что ты будешь продолжать жить. И творить. Он хотел этого. И пусть ты сейчас глядя на полицейского Люциуса думаешь, что именно таким был бы Люк, когда вырос, даже понимая, говоря себе, что Люк бы ловил, таких как ты... Ты все равно знаешь, что он был бы доволен твоими картинами.
- Таких, как ты очень мало, - качая головой говоришь ты. тебе снова хочется ее коснуться, но ты одергиваешь себя. - Слишком редко за внешним фасадом скрывается внутренний свет. Слишком часто я видел за лицами со шрамами гораздо больше света, чем за точеными чертами лица. Ты не знаешь того, что говорили мне люди, находясь на твоем месте. Они предлагали мне себя. Но зачем мне они, когда я дарю подарок миру? И я ловлю миг красоты, как миг захода или восхода. И еще несколько людей потом ловят их. Но на большее те, другие, просто не способны. Они больше не способны принести ничего этому миру, кроме как предлагать себя. Но не так, как миру бы хотелось.
Она начинает говорить про каких-то богов, про дар врачевания. Ладно, ты прекрасно понимаешь, что не все люди верят в единого бога, ты сам такой же, не особо-то ходишь в церковь, не знаешь ни одной молитвы, как бы ни старались родители, но доходить до того, что бог может даровать дар исцеления? Это немыслимо! Хотя... Твоя головная боль же ушла?
Ты недоверчиво смотришь в решительные глаза девушки. Она сейчас так сильно убеждена в своих словах, так истово верит в них. Что тебя можно исправить, что тебе можно помочь. Бедная девушка. Тебя уже не исправить. И ты не имеешь права давать ей ложные надежды. Ты не хочешь ей врать. К тому же, ты уже пообещал сделать подарок... Только не миру, а двум людям.
- Знаешь... В Богов... достаточно трудно поверить, - пусть она убеждена в своей вере в этих... Богов, ты можешь использовать ее слова. Ведь она только что дала тебе ниточку. - Ты говоришь, что приносишь ему жертвы. Я тоже приношу жертвы, но не Богу, а всему Миру...

- Так молода... Но не дитя, - ты мягко улыбаешься ей, но не пытаешься быть снисходительным. Ты знаешь, как быстро люди взрослеют, сам видел. И ее возраст... В ее возрасте умирали. И не раз ты был причиной этих смертей. В ее возрасте девушки без зазрения совести стоят на трассе. Но ты знаешь, что не все они там стоят по собственной воле. Многие там по принуждению, другие потому, что они нуждаются в деньгах. Многих девушек ее возраста воспитала улица. И они уже в пятнадцать лет рассуждают менее наивно. Но ты все же не снисходителен к ней. ты видишь по ее глазам, что она тоже многое пережила. Ты не знаешь, что, но ее прекрасные глаза затуманились от воспоминаний, а на лицо набежала тень. Ты не знаешь, что она пережила. Может быть, она даже прошла через такое, что тебе и не снилось. Ты не знаешь. Ты не знаток душ, ты не умеешь читать по линиям руки или морщинкам лица. Ты не знаменитый сыщик, ты плохой психолог. Но ты видишь в ее глазах то, что видел только в одних глазах. Люка, который в свои тринадцать переживал такую боль, которая никому из многих взрослых и не снилась.
на этот раз ты не сдерживаешь себя и все таки ласково касаешься пальцами ее скулы, легчайшим прикосновениям стараясь прогнать тени с ее лица. Yе должны такие тени закрывать солнце ее взгляда. И ты знаешь, что ты стал тем, кто вызвал эти тени, но отчаянно не хочешь быть им. Ты не хочешь приносить ей боль или плохие воспоминания. Но ты уже не изменишь этого. Она тебя боится. Каждая из твоих жертв тебя боялась, но именно сейчас тебе не хочется пугать.  И только она набралась достаточной смелости, чтобы не сбежать от тебя сразу же. Она не знает, но ты бы за ней не погнался, ты бы не попробовал ее удержать. Твое решение принято. И ты его не изменишь.
- Не нужно меня боятся. Больше я не причина для твоих страхов, - ты отступаешь от нее на два шага, чтобы больше не давить своим присутствием. Она вольна уйти сейчас же и ты ничего не предпримешь, только надо будет здесь убраться. Ткань... Что же делать с тканью? Может подарить ей? Или платье подарить? Точно, платье!
Ты осматриваешь помещение, но все же, прислушиваешься к ее словам.
- Возможно, жертвы нужны только людям, но это не отменяет того, что их, все же, кто-то принимает. Боги или Мир - неважно, - ты аккуратно поднимаешь упавшее на пол платье и встряхиваешь его. - Если ты веришь в то, что твой бог дарует тебе силу... То скажи, если жертвы нужны людям, почему бог принимает их и дарит тебе силу? Если это правда, то почему? Самый главный вопрос, на который у людей никогда не будет ответа. А может, они просто не хотят искать его... - ты задумчиво смотришь на одежду у тебя в руках. Да, ты подаришь его ей. Хотя бы попытаешься. - Примешь в подарок это платье? Все же, я выбирал его для тебя... А выбрасывать не хочется...