Увидел он её совершенно случайно, бросив беглый взгляд на другую сторону улицы, не цепляясь ни за что конкретно, но моментально остановившись на светлом цвете волос. И после этого больше уже из поля зрения не выпускал, найдя для себя в окружающем сумасшедшем доме ориентир, за который стоило цепляться и воскрешая в памяти всё, что упустил пару дней назад с утра. Вечером в воскресенье у него был почти полный перечень выступлений птички, адреса залов и приемов и несколько десятков планов, рассчитанных на разные места появления. А в понедельник с утра не осталось ничего. Вернее, винтовка и ничего. В спятившем мире с набившими оскомину и осточертевшими до бьющейся на шее жилки богами, у Хэя осталось всего две причины двигаться дальше, хорошо прокричавшись и ударив пару раз кулаком стену. Одна из них сейчас мелькала в толпе между прохожих, притягивая к себе внимание как магнитом, а ко второй он не смог бы подойти ближе, чем на полкилометра еще как минимум недели две с половиной. Метаясь между двумя огнями, Хэй отчетливо понимал, насколько в данный момент ему не хватает Кассандры, как олицетворения настоящего и будущего, не таких уж и темных, какими он их себе представлял. Без неё на руках оставался только божий промысел, приведший к тому, что существенная часть Афин оказались просто лишними людьми, вырванными из своей жизни и запущенными в чью-то чужую. Отойдя с тротуара за угол дома, натянув капюшон на голову и засунув руки в карманы, Хэй наблюдал как ситуация полного отчуждения от мира поворачивается к нему лицом и зазывно подмигивает. Знакомых, дома, работы, жизни не осталось не только у него, но и у птички. Никакой охраны, никаких мер безопасности, никакого повышенного внимания СМИ — она абсолютно одна. Первый раз с понедельника его лицо посетила улыбка, а злоба заворочалась на дне души, поднимая голову в ожидании пиршества для себя.
Даже недавнее путешествие в древность на мгновение показалось действительно нужным, потому что подготовило и научило жить с ограниченными ресурсами и практически без каких-либо благ. Увидев перед собой четко обозначенную цель, Хэй немного ожил, подобрался и начал вспоминать очередность сборки винтовки, ворошить прочитанные статьи о ветре и углах полета пули, которые обрели смысл только когда он смог потренироваться, до того оставаясь пустым набором слов. Но пока вернуться обратно в свой отель, один из самых дешевых найденных в окрестностях, он никак не мог себе позволить, ибо не знал, где потом искать птичку. Оставалось только держаться в стороне и наблюдать, где она свила себе гнездо на этой чертовой неделе. Обычно достаточный запас терпения теперь тратился гораздо быстрее, с каждым звуком её голоса, долетавшим, когда он подходил слишком близко, опасаясь долго наблюдать за ней с одного и того же места. Хэй почесал подбородок сквозь густую щетину и постарался дышать ровно, хотя в голову постепенно заползали мысли о том, что огнестрельное оружие использовать вовсе не обязательно, проще выхватить её прямо с улицы, ибо помощь вряд ли успеет вовремя, стоит ей только оказаться у него в руках. Но мысль о нескольких брошенных в банкетном зале словах, абсурдных и нелогичных, в которые он поверил безоговорочно, заставляли держаться в стороне, не приближаться и обходить любую возможность быть узнанным. Рано или поздно она пойдет домой. Рано или поздно. Зло хмыкнув над словом «дом», он продолжил внимательно за ней наблюдать.

Постепенно внимание с птички смещалось на окружающую обстановку, вернее, Хэй сознательно заставлял себя концентрироваться на чем-то другом, расширяя поле зрение и на улицу, где устроила своё представление Таис, и на прохожих, останавливавшихся её послушать. За ней одной, не принимая в расчет больше никаких условий, он способен был протаскаться по пятам с неделю, прежде чем завалиться где-нибудь на пару часов от усталости или для необходимого сна. Хэя это никак не устраивало. По началу он не замечал, что ненароком толкает плечами прохожих, пробираясь к месту, откуда её лучше будет видно, никак не реагировал на окрики или вопросительные взгляды, причем его это ни коим образом не напрягало. Неприятно стало, когда заметил, потому что сгусток негативных эмоций начисто перекрывал разум, не позволяя действовать здраво. В новом витке божественных игр лишенный почти всех точек опоры, Хэй отчасти переносил злость от ситуации на птичку, подогревал специально, хотя, казалось, пламя и так взметается до небес, когда эта обманчиво хрупкая фигурка попадается ему на глаза. Вряд ли он умел ненавидеть сильнее, вряд ли кто-то вообще мог заслужить настолько сильную ненависть. Кроме птички.
Он достал из кармана телефон и пролистал книгу до единственного оставшегося номера, куда звонил несколько раз за день с начала этой свистопляски. Успокоиться это не помогло никак, а звонить сейчас Хэю и в голову не пришло, но по крайней мере, позволило оторвать взгляд от новоявленной уличной певицы. Мысли в порядок тоже не пришли, но теперь он больше смотрел на крыши зданий напротив кафе, на расположение пожарных лестниц и проулки. На Эрму многие из подворотен выходили сквозными, что он знал и раньше, но никогда не смотрел на узкие проходы с нынешней точки зрения. И всё равно удаляясь от места открытого концерта птички всего на квартал, Хэй спешил вернуться обратно, напрягаясь от одной возможности того, что по возвращении может её не застать. Однако Таис пела. Пела вчера, и судя по комментариям некоторых проходящих мимо восторженных слушателей, будет петь завтра. Точка определилась окончательно, но сам он еще колебался. Чем больше времени проходило, тем меньше в нем оставалось холодного расчета, и тем уже выходили нарезаемые вокруг круги. Хэй не брался даже перед самим собой говорить точно, успокаивается он с каждой проходящей минутой или, наоборот, затягивает гайки всё туже и туже, рискуя на любом из движений просто сорвать резьбу. Для окончательного решения пришлось перейти на её сторону улицы, мелькнув рядом с витриной почти вплотную, чтобы взглянуть на угол обзора крыши. Такое приближение дало намного больше плодов, чем он мог рассчитывать, поэтому услышав краем уха обещание вернуться через несколько часов, Хэй стиснул в кармане куртки телефон слишком сильно. Словам птички верить было нельзя – и это давно уже стало непреложной истиной, но рискнув сейчас, уже через пару часов он смог бы вздохнуть свободнее. Точнее, максимально свободно за последние три недели. 
Резко повернувшись обратно, едва не сбив по пути кого-то из прохожих, Хэй почти бегом побежал по направлению к выходу с пешеходной улицы. Налички с собой почти не оставалось, он и в понедельник смог нагрести по углам всего пару сотен, столько же вытащив из кассы, но сейчас готов был дать таксисту пару бумажек сверху за скорость. Обратно в свой отель ему не требовалось, хранить оружие в комнатах с дверьми, сделанными едва ли не из картона, и такими же точно стенами он бы не рискнул, причем исключительно из нежелания его потерять, чем из-за опасения быть пойманным. Поэтому с Эрму за час с небольшим следовало добраться до побережья, а потом еще и обратно, но только с достаточно объемной и тяжелой ношей. В одном из заброшенных на зимний период лодочных сараев, принадлежавших ранее человеку, а значит, не поменявших ни хозяина, ни содержания, под грудой ветоши и полиэтилена его ждал чехол с винтовкой. Посвяти он Грэма в свои планы или больше разбирайся в оружии, то можно было бы взять что-то гораздо приличнее, однако Хэй не хотел ни торговаться, ни проводить слишком много времени в компании знакомых Фаулера, поэтому взял то, что предложили сразу, без различного рода предварительных заказов и ожидания. Очень патриотично… Скривив рот в усмешке, он достал чехол с греческой моделью снайперской винтовки «Kefefs», упакованный еще и в наскоро сварганенный пластиковый тубус , чтобы не привлекать к себе внимания, Хэй постарался расслабиться и спокойно дойти до улицы, где можно будет поймать такси обратно до Эрму. Но каждый из четырех с половиной килограммов давил на плечо, умножаясь десятикратно и вдавливая лямку глубже в плечо. Действия разбились на более короткие отрезки, словно контрольные точки на трассе, отмеряющие путь до финиша. Поймать такси, доехать до кафе, проверить наличие птички, еще раз посмотреть все пожарные лестницы здания напротив, забраться на крышу, расчехлить винтовку, поймать цель, выстрелить. Разве что птичка при таком абстрагированном разборе не превращалась в обезличенную мишень, оставаясь самой собой – живой и двигающейся, язвящей и гримасничающей, врущей и прячущей длинный нож за спиной. Уложившись всего в сорок минут и расплатившись с таксистом, Хэй пришел к выводу, что спустя несколько минут будет рад её видеть сквозь стекло витрины кафе. Рад как никогда до этого. Снова натянув капюшон на голову, он прошел мимо, бросив единственный взгляд внутрь, но буквально силой растягивая его, чтобы охратить всё помещение разом, фильтруя на предмет нужной личности. Таис действительно никуда не делась, покорно дожидаясь, пока он перейдет улицу и скроется в переулке. Пока подцепит первую перекладину пожарной лестницы и дернет её вниз, пока поднимется вверх и сможет посмотреть на неё чуть ближе через прицел.
Единственное, чего он всерьез опасался, так это того, что в последний момент не сможет спустить курок, не важно, по какой именно причине. О них даже думать не хотелось, чтобы не сбиться. Поэтому Хэй выкинул из головы остатки всего, что было ему особенно дорого, что оказывалось способно повлиять на выбор, оставляя там только Таис. Насильно, тяжело заставляя себя думать о том, что ему жаль не увидеть узнавания в её глазах, и верить в эту жалость. Отмеряя каждый вздох, словно между сегодняшним лежанием на крыше и обычной тренировкой не существовало принципиальной разницы, Хэй чертыхнулся про себя из-за недостаточного количество практики, хотя раньше мысль о необходимости таких навыков его вовсе не посещала. В перекрестии прицела то и дело мелькала маленькая вывеска на двери кафе с надписью «открыто», дергаясь то вверх, то вниз и наглядно демонстрируя, насколько дрожат руки. Опустив на пару секунд голову вниз и уткнувшись лбом в шершавое покрытие на крыше, Хэй расслабил одеревеневшие мышцы шеи и сосчитал до десяти и обратно, затем снова приникнув правым глазом к оптическому прицелу. Как раз вовремя, чтобы увидеть как открывается дверь, и воспроизвести в памяти звякание дверного колокольчика. После этого считать уже не требовалось, каждый выдох оставался под номером в памяти сам собой, потому что раньше Хэй никогда не делал того, что делал прямо сейчас, и обратно дороги не было. Боялся он зря – палец даже не дрогнул, нажимая курок.

В отличие от жестяных банок птичка не стояла на месте, дожидаясь, пока он будет готов. В отличие от птички жестяные банки не вызывали такого жгучего желания смять их руками, отчего собственные еле-еле дрожали. Так или иначе, но ни подготовки, ни скудного опыта не хватало, чтобы выполнить выстрел чисто без использования стойки и лазерного прицела. По здравому размышлению вообще можно было счесть за огромную удачу тот факт, что Хэй не промазал, но рассуждать здраво не получалось, глядя, как алое пятно распускается под ладонью Таис, словно бы она раздавила рукой на плече шарик краски. Несколько секунд промах никак не укладывался в голове, мешая соображать быстро и действовать по обстоятельствам, только резкий, визгливый крик внизу заставил Хэя начать двигаться. Ситуация выходила неправильная в корне, все планы и так улетели к черту, а теперь и тащили его вместе с собой, но несмотря на это он не сумел встать и начать собираться, наоборот, затягивая свое пребывание на крыше, высматривая в прицел мельтешение людей. Четко между бровей с обратной стороны черепа стучала, едва не проделывая трещину, мысль о незаконченном деле. Хэй прицелился еще раз. Выстрелил. Стекло витрины в метре от головы осевшей птички со звоном раскололось на несколько десятков осколков, внеся свой вклад в панику. И вот теперь уже люди начали смотреть по сторонам и наверх, с первого раза, видимо, не сообразив, откуда исходит угроза. Сглупив так капитально, счет Хэй вовсе не открыл, потому что где-то в комнате мотеля остались валяться приготовленные бутыль ацетона и перчатки. Он помнил о них слишком хорошо и сидя в такси по пути на побережье, чтобы сейчас хвататься за голову, просто торопился – удачный момент перевешивал, а открывшуюся возможность не хотелось превращать в упущенный шанс.
Отодвинувшись подальше от крыши, он быстро и не особенно аккуратно запихнул винтовку обратно в чехол, а затем и в тубус. Неровными и рубленными движения делал накативший шквал из страха, чувства самосохранения и проснувшегося с опозданием здравого смысла, однако весь этот коктейль уверенно перебивало осознание того, что птичка жива, следовательно, ему никак нельзя попадаться прямо сейчас. Ответственность за этот свой поступок Хэй по возможности собирался оставить только на своей совести, ибо никакого раскаяния не испытывал. Что же я делаю такое?..
Вопрос, на который он уже отвечал себе десятки раз и даже не думал менять решение, давить не переставал. Потерев ладонями лицо, словно от этого станет проще, Хэй забросил тубус на плечо и начал быстро спускаться вниз, перепрыгивая через несколько перекладин. Девятнадцать минут – максимальное время, за которое должна приехать «скорая». Информация бегущей строкой крутилась перед глазами, когда он бросал тубус в канализационный люк в глубине проулка и задвигал его на место, то и дело оглядываясь по сторонам. Но в данный момент всё внимание на себя отвлекала истекающая кровью птичка и додельные, весьма сознательные граждане из числа бывших слушателей, которые отодвигали напирающих зевак назад. Кто-то звонил по всем соответствующим службам, кто-то щупал пульс на её тонкой, такой хрупкой сейчас шее, а сам Хэй старался пробиться ближе к ней, снова не слишком вежливо отталкивая людей руками. Сзади уже послышался громкий сигнал приближающейся «скорой», вынося из-за угла машину с двумя фельдшерами, моментально начавшими колдовать над тихим, кажущимся безжизненным телом. На её лице как-то незаметно оказалась кислородная маска, один из фельдшеров уже разрезал одежду, чтобы добраться до раны. «Её жизни ничего не угрожает. Она вне опасности» - этого было вполне достаточно, чтобы перестать задвигать доводы разума на задний план, и начать уже подключать мозг к собственным действиям. Пока носилки загружали в машину, Хэй пробился к водителю с единственным вопросом: «куда её повезут?» Теперь от птички его отделяло гораздо большее расстояние, чем всего час назад, и винить в этом, опять же, было некого, кроме себя.
Спустя два дня, в пятницу, ситуация коренным образом не поменялась, а ждать до выздоровления терпения не хватало. Окончательно замкнувшись на единственной цели, потому что она казалась более чем достижимой, Хэй повертел в руках золотую монетку – единственное, что осталось у него из ценностей. В мотеле он не появлялся четко со среды, так что надежд особых за сохранность своих вещей больше не питал. Толстовка за пару дней приобрела не слишком презентабельный вид, а щетина отросла практически до состояния бороды, и его это волновало настолько же мало, насколько и остальные вещи, никак не касающиеся птички. Подбросив монету на руке, Хэй посмотрел на изображение и подумал, что целые сутки из всего этого вертепа сможет безбоязненно подойти к особняку «Эгейнста» без жажды крови. Двадцать четыре часа. Протерев подушечкой большого пальца неровную поверхность монеты, он вздохнул и нахмурился. Вырванных суток ему было мало, и проблемы за эти сутки не решались, а Таис оставалась выздоравливать в больнице, чтобы рано или поздно взять реванш. Отказать себе сейчас, чтобы не оглядываться по сторонам потом. Хэю это казалось справедливым, пусть надежда на щит выглядела призрачной, ибо он никак не мог вспомнить, пользовался ли им на фуршете. Отсчет начался, а дальше тянуть не имело смысла - ситуацию он уже давно не контролировал. Последние деньги еще в четверг с утра ушли на новую дешевую рубашку, непередаваемо сиреневого оттенка, а приводить себя в более-менее презентабельный вид пришлось в общественном туалете. Сорвав на каком-то газоне небольшой букет цветов, он направился в больницу, чтобы как можно осторожнее выяснить, где именно находится птичка. Обстоятельств и нюансов выходило слишком много, и каждый мог сыграть свою роль, поэтому Хэй не переставая думал и подгадывал каждый свой шаг, чтобы не ошибиться в очередной раз. С тонкостью в общении у него по жизни не складывалось, при таком раскладе он почти не видел благоприятного для себя исхода, хотя на входе никакого внимания на него не обратили из-за переполненности больницы. Где-то на периферии моментально замаячил хранитель, а то и несколько, однако достаточно далеко, чтобы серьезно сбить с мысли. В регистратуре отчетливо чувствовался аврал, для этого не надо было обладать тонким восприятием – начавшаяся с понедельника свистопляска опосредованно коснулась и людей. Это в некоторой степени помогло, потому что по-бюрократически долго разбираться с причинами его интереса медсестра не стала, за что Хэй оставил ей маленький собранный букет. Общая палата. Черт возьми! Он постарался не делать резких необдуманных движений хотя бы до тех пор, пока не найдет нужную комнату, отчего каждая минута до пятницы текла томительно долго. Глаз Грайи ему сейчас очень бы помог, так как без него посмотреть на птичку, проследить за перемещениями полицейских, то и дело мелькавших в разных частях больницы, не представлялось возможным. Хэй понятия не имел, приходили ли уже именно к ней, отчего рисковать повторно не хотел и выждал до вечера, когда время приема посетителей почти истекло. Легко открыв когтем замок подсобки, которую приглядел за десять минут блужданий по коридорам, он стянул с крючка комбинезон уборщика, нормальный по размеру, но с коротковатыми брючинами и рукавами. Плюнув на первые и чуть закатав вторые, он подождал некоторое время в этом помещении, а потом перешел в мужской туалет, прихватив с собой ведро и швабру. Четкого плана у него не было, да и не могло быть из-за слишком большого количества факторов, которые не учитывались в принципе, ибо не являлись прогнозируемыми. Выкручусь. Постараюсь, по крайней мере. Закрывшись ментальным щитом и толкнув дверь туалета, когда окончательно наступила ночь, он направился в общую палату. Осторожно пройдя в темноту, Хэй окинул комнату взглядом целиком, пытаясь найти птичку.

Все прошедшие дни он считал, что обязательно почувствует её каким-то шестым или седьмым чувством, для чего не потребуется ни зрение, ни слух. Но, как ни странно, ошибся. Зрение и слух ударили в лицо словосочетанием «общая палата» настолько сильно, словно оно было ругательным. Ни стандартных белых потолков и стерильной чистоты, ни запаха свежести с легкой примесью лекарств, ни окружающего больные лица обрамления хрустящих наволочек на взбитых подушках. «Скорая помощь» и «Анатомия Грейс» явно накручивали себе рейтинги за счет домохозяек средней руки, да и сам Хэй упустил из виду те стороны медицины, которые открываются исключительно людям без страховки. Даже его четкая нацеленность на один единственный объект не могла скрыть всех прелестей пребывания в общей палате, в основном напирая на обоняние. Поэтому он сбился на крохотную долю секунды, которая позволила птичке сориентироватся первой. Ни убегать, ни прятаться она не стала, что могло бы удивить Хэя, оставь он себе немного свободного места в голове, однако всё пространство заполнилось мгновенно, стоило ему услышать её тихий шепот. Вряд ли он был настолько хорошим человеком, чтобы заслужить великое счастье в жизни, но сейчас каждые шаг под руку с ядовитой ненавистью делал его всё менее и менее достойным. И в данный момент вглядываясь в темноту палаты и видя перед собой тоненькую фигурку птички, Хэй плевать хотел на собственное достоинство.
Прислонив к стене тянущуюся из ведра ручку швабры, которые пер с собой по коридору, хоть как-то обосновывая собственное здесь присутствие, он потянулся ближе еще на несколько метров, но остановился на полпути, вспомнив, что шум в голове легко перебьет любое сказанное ею слово. Щит крепко стоял на месте, а в горле припекало от непроизвольно собирающегося пламени. Хэй ей не ответил. Рядом не спал теперь, а бодорствовал Ладон, разбуженный старинной монетой, потраченной на совсем не благородную цель. Не покорный любой прихоти с понуренной от вынужденного подчинения головой, а хищно ухмыляющийся дракон. Его ненавить и злость по отношению к другим расам не перебивала ненависть и злось Хэя по отношению к одному из представителей расы своей. Чиркнув кинжалом, птичка подожгла сухое поле, которое теперь никак не тушилось ни чувством вины, ни собственным пониманием справедливости. Слишком близко Хэй это принял, пропустил через себя и воскрес с осознанием простой истины: он придумает десятки тысяч оправданий необходимости убийства Таис, и не суть важно, что от этого они не перестанут быть всего-лишь оправданиями. Возможно, она никогда не узнала бы о его возвращении, если бы он не стал её искать в храме, не пошел бы за ней в метро, не пробирайся в толпе целенаправленно к ней в банкетном зале. Однако на ней терпение лопнуло вместе с разрезанной на шее кожей, а шрам поперек горла не давал забыть, что на улицах надо оборачиваться, что беречь из-за собсвенной глупости теперь надо не только себя, но и Кассандру, и что такое состояние неопределнности, злобы и страха может длиться очень долго. Поэтому определенности очень хотелось, и она несомненно была в желаниях Хэя. Если бы лишь они одни обладали способностью убивать, то птички давно не было бы в живых.
Двинувшись дальше после секундной задержки, он изо всех сил пытался держать себя в руках, чтобы не разбудить остальных в палате раньше, чем достигнет цели своего визита. Выходило пока только соблюдать тишину, в то время как глаза уже светились ровным желтым светом, а чешуйки возникали непроизвольно, чтобы сразу же пропасть и проявиться на другом участке кожи. Прищурив глаза и стиснув зубы  так сильно, что раздался тихий скрежет, Хэй присел на край кровати, накрыв ладонью её рот и оставляя весь сэкономленный контроль на вторую руку, на пальцах которой уже начинали появляться когти. Никакое оружие ему больше не было нужно, только погрузить ладонь в её грудную клетку как в масло, прорывая острыми когтями оборону костей. Он наклонился к ней ниже: Пришел…

Даже многие стоящие на крыше высоток самоубийцы на последнем шаге понимали, что вовсе не хотят умирать здесь и сейчас, но было уже поздно. Что уж говорить о птичке, которая сообразила причину визита в собственную палату недостаточно быстро. Глядя на неё в глазок оптического прицела, Хэй едва ли не мечтал оказаться лицом к лицу, дабы она понимала до самого конца, кто и за что её убил. Однако вопреки ожиданиям, наблюдая за слабыми невразумительными трепыханиями тощего маленького тела, слушая отнюдь не мелодичное мычание сквозь плотно сомкнутые губы, он не испытывал ровным счетом никакого ожидаемого удовольствия. Все темные мысли, рождающиеся исключительно в присутствии птички или в связи с ассоциациями с ней, направляли и его действия, и его желания. Ни единого всплеска сожаления Хэй не ощущал, скорее всего, глядя на неё точно так же, как она смотрела в коридоре диктериона, проворачивая в его горле всаженный туда нож. По зеркальной антрацитово-черной поверхности ровно горящей ненависти к ней не пробежала рябь ни от одной посторонней эмоции. Возможно, и к лучшему, ибо любая из них могла привести к сомнениям и колебаниям. Птичка идеально вмещала в себе те стороны, которые в самом себе Хэй отрицал как мог, даже зная, что справиться окончательно не в состоянии, и от этого ненавидел её еще больше в качестве живого укора. Он отчаянно не хотел быть таким же, как она, но был. Был, и поэтому в данный момент находился в общей палате с единственной целью.
Пальцы смяли полы её больничной рубашки, но звук раздался не только от разрываемой когтями ткани. На койку легли неясные тусклые тени от включенного у самой двери ночника. Свет оказался приглушен максимально, видимо, чтобы не беспокоить хоть и безденежных, но все же больных. И этого небольшого источника оказалось достаточно, чтобы следом послышался тихий вскрик, заставивший Хэя обернуться. Свидетелей своего поступка он боялся еще на крыше, а теперь в полной мере понял, что причина кроется не только в нежелании дополнительно отвечать перед законом. Такую вероятность он учитывал в самом крайнем случае, когда иного выхода просто-напросто не будет. Но встретившись взглядом с вошедшей ночной медсестрой, замершей на месте от неожиданности, Хэй увидел и второй вариант, который рождал намного более глубокий страх. Абсолютно ничто не удерживало его, чтобы не убить медсестру и не выжечь огнем себе путь по больничному коридору. Последнее он уже делал, первое мог попробовать. И это пугало. Стоило ли воскресать тогда? Хэй стиснул ставшие острыми зубы и собрал порванную ткань под пальцами в кулак, подтягивая извивающуюся птичку выше с кровати, чтобы удобнее перехватить поперек её живота второй рукой и прижать к себе спиной настолько сильно, чтобы не вырвалась.
- Уходи, - слово выдавилось низко, грубо, но вполне членораздельно, чтобы медсестра поняла, если его глаза и чешуя не достаточно доходчиво выражали ту же самую мысль. Удерживая всё еще живую и активную птичку, он обернулся на окна, ибо отказался от искушения выйти через дверь. Нельзя никого трогать, нельзя трогать. Несколько из остальных пациентов проснулись от шума и света, что заставило Хэя болезненно зажмуриться на секунду и двинуться к окнам со своей ношей.

Трепыхания в руках пойманной птички казались засевшему глубоко внутри дракону даже забавными, потому что призрачные попытки вывернутся из навязанных объятий были тщетны с самого своего начала и до самого логического завершения, прерванного появившейся медсестрой. Именно тогда на ум пришла мысль обо всей абсурдности происходящего, словно бы он не готовился, выискивая возможность оказаться в палате Таис, словно бы зашел случайно, и теперь в растерянности стоял, потеряв первоначальную мысль. Как бы плотно он не отгораживался от неё ментальным щитом, она всё равно пробралась в найденную узкую щель и увидела всю его суть в первозданном виде. Он ведь не может ей ничего сделать. Хочет, слишком сильно хочет, но не справляется. Наверно, ничего тут уже не зависело ни от его защиты, ни от того, какими способностями обладала птичка. Она говорила так, будто давно уже знала эту простую истину, а для самого Хэя глаза открылись только с первым звуком её натужного смеха. Как же так? Он продолжал отступать к окну, уже не глядя ни на медперсонал, ни на других больных, полностью оглушенный откровением. Мне её не остановить. Каждое собственное движение проматывалось назад кадрами замедленной съемки, пока Хэй стремится разобраться и найти какое-то ненужное лишнее объяснение аксиоме, в доказательствах не нуждающейся. Вот он наклоняется к ней и что-то говорит, вместо того, чтобы убить сразу. Вот стоит рядом с её распростертым на асфальте у кафе телом и не делает совершенно ничего. Он промахивается один раз с крыши... второй. Поворачивается спиной в банкетном зале... отпускает в тоннеле метро. Упущенных возможностей насчитывалось столько, что дыхание стало тяжелым и хриплым от осознания своей слабости.
- Ты в этом уверена? - не важно, главное, что в этом был уверен он сам и сам продолжал идти по намеченной дороге, хотя прекрасно видел, что в конце ждет тупик. Потому что он не сумеет её убить. Занесет руку, сожмет горло, но в последний момент заколеблется и сам сложит обстоятельства таким образом, что она упорхнет. Черт возьми, черт возьми... Выходило, что она всегда была сильнее его, лучше справлялась в экстремальных ситуациях, обошла в самом понятии носительства, срастаясь со своей сиреной именно до состояния симбиоза.
Сзади раздался хруст рам, предваряющий звон разбитого стекла, ибо он не смотрел уже, куда пятится, и не заметил подоконника, на который фактически сел, с размаха пробивая спиной выход наружу. Осколки посыпались на комбинезон, разрезая его острыми краями и добираясь до невозможной синтетической рубашки. Из-за чешуи Хэй не обращал на это никакого внимания, и не следил больше за извиваниями птички, просто протаскивая её через раму следом за собой, пока спрыгивал  на газон. Через минуту или две должна была появится охрана, потому что медсестра вряд ли увидела его слабость так же, как он. Только птичка знала, выставляя на показ то, о чем он до этого момента и подумать не мог, скрывая даже от себя. Ночную прохладу Хэй не заметил, ибо под дешевой тканью рубашки тело и так уже достаточно горело, но и это проходило мимо его внимания, слишком рассеянного, чтобы замечать мелочи. Что теперь делать и с ней, и с собой? Нельзя же просто сдаться. Но убить не смогу. Что тогда? Растерянность не давала мыслить здраво, и единственное, до чего он дошел в обрывочных корявых рассуждениях, так это до необходимости быстро уйти с территории больницы. И единственное место, куда он мог пойти — всё тот же лодочный сарай на пляже, где её можно запереть на время. На какое время? На какое, твою мать, время? Руки опускались, но Хэй стиснул птичку сильнее, и отходя в тень зарослей каких-то кустарников, которые у этого крыла вообще никак не освещались.

Заткнись... Заткнись же. Не ограничивая себя в выборе, когда только шел в больницу, сейчас Хэй не мог даже приложить её как следует затылком к любой подвернувшейся твердой поверхности, чтобы она захлопнула свою пасть. Не был способен сомкнуть пальцы на её горле или любым другим способом прервать истеричное верещание, скатывающееся на визг. Чем дальше разносились крики птички, тем отчетливее становилось понятно, что бремя ненависти к ней прямо на глазах разваливается на две фактически равные половины, одна из которых теперь предназначалась от него и ему. В довершение к ней примешивалась приличная доля отвращения по отношению к себе. А вопрос, с каких пор он превратился в настолько  слабовольного человека, не давал покоя, потому что никаких изменений Хэй не чувствовал, следовательно, был таким всегда. Удачно врал, прикрывался ложными истинами, держал в неведении даже себя, и вот теперь, наконец, определился. Осторожно, словно знание о том, что он ничего не сумеет сделать птичке, висело над ним дамокловым мечом, Хэй закрыл ей рот ладонью, прижимая к коже лица по одному пальцу, полностью упакованному в чешую, на тот случай, если ей захочется укусить. Обнаружить на собственной шкуре её возможное умение плеваться ядом абсолютно не хотелось, точно так же, как и объяснять случайным свидетелям всю картину в целом.
С использованием монеты он в данный момент был заведомо сильнее, какие бы кульбиты она не выкидывала извивающимся телом. Но при всём при этом мысли о лодочном сарае пришлось оставить, потому как безопасного способа переправить птичку туда не существовало в природе. Этот вариант он никак не продумал, потому что и в мыслях не держал ни единой возможности того, что из больницы придется выйти вместе с компанией. Думать рационально и искать новые выходы мешало чувство полной бесполезности любой попытки. Какой смысл сейчас держать её при себе, какой смысл выкручиваться из заваренной каши, если дальше он продвинуться не сумеет. По крайней мере, необходимое время для принятия решения он планировал себе выиграть за счет практически неосвещенных аллей за больничным корпусов, где днем, по всей видимости, гуляли больные. Ни на секунду не останавливаясь, Хэй пробирался вперед на максимально возможной скорости для человека с упирающейся ношей.
Решат, что сразу вытащил за территорию. Обыскивать всё равно будут, но свет фонарей я увижу первым. Пока мысли перескакивали друг через друга, прямо перед ним из темноты появилось здание больничной прачечной, моментально привлекшей его внимание темными окнами. Хэй понятия не имел, в каком режиме она работает, однако сейчас если кто-то внутри и находился, то снаружи этого видно не было. Дверь он трогать не стал, потому что в случае поисков, осматривать начнут именно с неё, больше его интересовал пандус, к которому подъезжали машины на погрузку. Замок на открывающихся вверх воротах пришлось выдавить локтем, потому как отпускать хотя бы на секунду из своих рук птичку Хэй просто-напросто боялся, понимая, что сил повторно прижать её к себе может уже не хватить. Забравшись внутрь и затащив следом свою ношу, он прижался спиной к стене.
- Знаешь, что я зато могу. Заклеить тебе рот и запереть здесь в подвале, а ключ выбросить по дороге домой, - каждое слово он четко выговаривал ей на ухо, пока так же локтем обратно опускал ворота. И от каждого же слово ему становилось все более противно, потому что такой вариант как никакой другой выдавал его слабость. Оставив её здесь медленно умирать, так и не набравшись смелости лишить её жизни своими руками. - Так что тихо сейчас. Чтобы ни звука.
Точно так же как зажимал ей рот по одному пальцу, Хэй сейчас убирал руку, отчасти даже надеясь, что она закричит.