Некоторые люди утверждают, что быть матерью сложно. Для этого женщина должна не только родить ребенка, но и воспитать его. Чарли еще с первой куклы поняла: ничего, кроме материнства, не будет даваться ей с такой легкостью. Женщина любила покупать дурацкие игрушки, играть в прятки и даже обнимать дочь тогда, когда та приходила к ней в комнату после очередного подозрительного скрипа. Как сегодня. Было тепло, мило и Эндрюс – спустя очень долгое время! – начала чувствовать себя нужной. И счастливой. Как можно грустить, если твой ребенок – самое прекрасное существо на свете? Он будет самым прекрасным существом на свете даже в субботу ранним утром. Видит Бог, Хранительница очень не любила образ жизни жаворонков: ложилась поздно, прилив энергии чувствовала только к трем часам ночи, а днем клевала носом. Все изменилось. Когда появляются дети, меняется многое. А в сущности – вообще все. Тебе приходится делать то, что ты никогда не делал. И любить то, что при любых других обстоятельствах ты любить бы не смог. Например, стоять рядом с очередной горкой и следить за маленькой фигуркой, перемещающейся со скоростью света. Парк, детская площадка… все это так обыденно и неинтересно. Но для Чарли такое времяпрепровождение было особенным. Такова сущность мисс Эндрюс. Она из чего угодно сделает нечто особенное. Вы только доверьтесь ей. Позвольте показать мир вам таким, каким его видит она. Это намного проще, чем можно себе представить.
– Пейдж, пожалуйста, аккуратнее! – нахмурив лоб и закусив губу, брюнетка пытается выцепить взглядом розовое платье с причудливым насекомым на попе. Господи, как много розовых платьев! А насекомых – и того больше… найти своего ребенка в толпе других детей довольно проблематично. Если вы хоть раз сталкивались с такой проблемой, то можете себе представить беспокойство, охватившее англичанку за считанные секунды. Интуиция ее никогда не подводила. Одна секунда – дочери не видно. Вторая секунда – слышен грохот. Третья  секунда – раздается вопль…
– Маааамаааа! – слезы, сопли, нервы. Как всегда. У Чарли даже сердце защемило. «Сломанная рука? Внутреннее кровотечение? Что?» – женщина пытается думать о хорошем. У нее не получается. Обойдя горку с левой стороны и помыкавшись взглядом в разные углы, Эндрюс находит Пейдж рядом с лестницей. Та ревет на весь парк, и ее непутевая мамаша тоже готовится заплакать. Просто так. Чарли всегда казалось, будто она воспитывает дочь неправильно. И вообще все делает не так. «Почему я вечно таскаю ее на эту горку? Почему? Ах, да! Совсем забыла, что я идиотка…» – в данный момент девушка готова обвинить себя во всех смертных грехах и мысленно лишить родительских прав, несмотря на то, что ее ребенок калечится чуть меньше, чем дети других якобы непутевых мамаш. Подняв девчушку на руки и прижав к себе, фотограф преодолевает расстояние от горки до скамейки, усаживая чадо на оную. Пейдж ревет, у Чарли трясутся руки. Она все еще не научилась терпеть ее плачь. Ничего. Когда-нибудь ей придется привыкнуть к тому, что рано или поздно младшая Эндрюс заплачет. Это неизбежно. Как жаль...
– Тихо, милая, тихо… – поглаживая пострадавшую по голове, женщина шепчет ласковые слова и садится на корточки – прямо перед дитем. – Что? Где болит? – с тревогой спрашивает англичанка, после чего девочка показывает пальцем на коленки. Разбиты. «Это всего лишь разбитые коленки… Господи, спасибо», – прикрыв глаза, Чарли пытается вспомнить, когда в последний раз убивала кроликов ради... способностей. Да, она ведь ничего не знала о своей сущности. Не знала даже слово «жертва» (и потому использовала слово «убийство», Боже), что уж говорить о словах «Хранитель», «Носитель» и прочих! Почему тогда, всего лишь раз увидев сон, девушка продолжает идти у него на поводу и, скрепя сердцем, лишать бедных зверей жизни?.. Все просто: интуиция. Брюнетка всегда верила в магию, волшебство, сверхъестественное – называйте, как хотите. Именно поэтому она восприняла послание Панацеи всерьез. Не испугалась, не стала отрицать очевидное, о нет! Просто делала то, что ей нужно было делать. Нельзя отказываться от подобного дара. Даже если ради него придется убивать бедных кроликов. Это глупо, правда. Просто фотограф чувствовала, что все делает правильно. Такая, знаете ли, магическая уверенность. От нее нельзя избавиться, сколько ни пытайся.
– Потерпи, – вытерев щеки Пейдж от слез, девушка сосредоточила взгляд на коленках. Предварительно проверив обстановку, разумеется. Она сама не понимала, как у нее это выходит. Просто… смотришь на больное место, потом голова начинает дико болеть, а раны – внутренние или наружные, – исчезают без следа. Потом приходится сидеть и отдыхать. Разбитые коленки, к слову, стали как новенькие за считанные секунды. Очень быстро. У Чарли даже голова заболеть не успела. Улыбнувшись, Хранительница открыла клатч и достала оттуда парочку влажных салфеток. Вытерла кровь. – Тебе уже лучше? – дочка уставилась на мать с восхищением.
– Мама, ты волфебница! – с радостным криком девочка повисла на шее. – Моя мама волфебница! – смешно, в самом деле. Детство – это такая пора, когда все удивительно и ничто не вызывает удивления.
– Только никому не говори. Это секрет, – вряд ли младшая Эндрюс будет молчать. Очень вряд ли. Да и кто поверит трехлетней малышке? – Где твоя кукла? – новая барби валялась в песочнице, составляя компанию желтому ведерку и голубым граблям. Прелестно. – Принеси ее, и пойдем домой, ладно? – как ни странно, Пейдж не закатила истерику из-за ухода с площадки. Слишком впечатлилась. Чарли очень хотелось попасть домой до того, как снова начнется дождь. Одна беда: разве тот голубоглазый брюнет стоял совсем рядом, когда женщина пыталась оказать своеобразную медицинскую помощь?.. «Черт, как же я его не заметила?..»

Отредактировано Charlotte Andrews (27.07.2013 02:11:23)

Извини за задержку, но отпуск такой отпуск).

Чарли все это не нравилось.
А вот Пейдж – наоборот. Девочка была в восторге от происходящего. Еще бы она была не в восторге! Мама – волшебница, коленки не болят, а кукла сама приплыла в руки. Вы не подумайте, Хранительница лояльно относилась к спонтанным проявлениям дружелюбия, но… совершенно к ним не привыкла. Сама она может подойти к незнакомцу без единой корыстной цели – просто так, – и то ее наверняка примут за дурочку. Но чтобы кто-нибудь подошел к ней… чудеса случаются с каждым, конечно, только жизнь научила брюнетку не присваивать каждому удивительному событию статус чуда. Женщина прищурилась, рассматривая лицо мужчины так пристально, будто он был ей знаком. Почему подошел? Ему действительно понравилась Пейдж? Или это как-то связано с необычными способностями ее мнительной мамы? Столько вопросов! И на каждый хотелось получить ответ сразу же, чтобы не томить себя неизвестностью.
– Спасибо, – вежливо отозвался ребенок, принимая игрушку из рук брюнета. Младшая мисс Эндрюс, в отличие от Чарли, обожала внимание к собственной персоне и старалась наладить контакт с каждым случайным знакомым. Со взрослым ли, маленьким ли – все одно. Главное – побольше игр и веселья, а для них обязательно нужна куча народа! – Меня зофут Пейдж, – вопрос, правда, милое создание проигнорировало, совершенно не понимая как на него ответить. Оно и к лучшему. Пусть молчит. – У фас такой класивый костюм! – мелкота действительно была в восторге. Она даже потянула ручки к очкам, полная решимости их снять и напялить на себя, однако Хранительница легонько похлопала дочь по руке и, когда та обернулась, из стороны в сторону покачала головой. Нет-нет, так делать нельзя!
– Мистер Стаут? Очень приятно, – женщина пыталась делать вид, будто ее вовсе не беспокоит происходящее. Она наблюдала за мужчиной с интересом и некоторым беспокойством, однако, вовсе не собиралась первой развеивать атмосферу загадочности и таинственности, гнетущей только ее собственный разум. Герберт вряд ли нервничал. По крайней мере, на его лице нельзя было прочитать практически ничего, что помогло бы понять целительнице каким образом действовать дальше. Можно заглянуть в глаза – по ним Чарли читала человека, как открытую книгу. Только вот… такая тактика неправильна. Она может смутить собеседника. «Тогда что же делать?..» – Чарли Эндрюс,  – представилась фотограф, убирая прядь смольных волос за ухо. На секунду повисла гнетущая тишина и англичанка, не выдержав ее давления на свой мнительный темперамент, почувствовала прилив небывалой храбрости. Такая храбрость не была чужда Хранительнице, она всегда таилась где-то внутри. Правда, не всегда выбирала удачные моменты, чтобы напомнить о себе. Что уж поделаешь?
– Вы ведь все видели? – этот вопрос Эндрюс задала очень тихо. Наверное, где-то в глубине души она не хотела быть услышанной. Она прекрасно понимала, что дар, которым она обладает, нельзя просто так выкидывать и делать вид, будто его не существует. Она понимала! Правда! Но также ей приходилось мириться кое с чем. Целительница боялась и на опыты попасть, и в один прекрасный момент потерять силу, и вообще… она боялась многого. В особенности – провести последующие несколько лет так, как она провели свои двадцать пять. А если люди так быстро будут узнавать о ее способностях, то спокойной жизни не жди. «Глупая, глупая Чарли!» – действительно глупая. Просто поразительно, какими дурочками могут быть вполне взрослые женщины. – Я правда не хотела никого пугать, – зачем она это говорит? Никого, вроде, не испугала. Кроме самой себя. Да и Пейдж подозрительно покосилась на маму, которая, несмотря на свою неболтливость, сейчас вела куда более подозрительно и немногословно. Брюнетка ласково улыбнулась девочке, переводя обеспокоенный изумрудный взгляд на незнакомца, подоспевшего так невовремя. Чарли смотрела ему прямо в глаза, пусть и не была от этого восторге. Она не привыкла смотреть незнакомым людям в глаза. Даже близким смотрела раз в десятилетку. В крайних случаях. Но ей действительно было интересно почему мистер Стаут так спокоен.
Да, пока что ничего плохого не случилось. Но Чарли все это не нравилось.

Пейдж сияла. В прямом смысле этого слова. Она обожала похвалу, пусть и не всегда понимала за что именно ее хвалят. Чарли успевала только удивляться: никогда в жизни она не могла себе представить, что ее ребенок будет являться эталоном дружелюбного, общительного и – хотя в данном факте нет ничего удивительного! – очаровательного создания. Дети обычно раздражают, орут и очень много вредничают. С юной мисс Эндрюс дела обстояли иначе. Интересно, кого за это благодарить? Бога? Няню? Саму себя? Увы, отвесить самой себе даже самый скромный комплимент Хранительница не могла. Именно поэтому она остановилась на пункте «поблагодарить Бога» и, слегка тряхнув головой, вернулась к разговору и обеспокоенному взгляду. Нельзя ей отвлекаться. Сама как ребенок.
– Я не… – брюнетка слушала очень внимательно. На секунду ей показалось, будто сердце остановилось. Так бывает, когда ты вот-вот должен услышать нечто важное, но этого очень боишься. Больше всего на свете целительница ненавидела выделяться. Не то что бы она не могла, вовсе нет, просто… как показала практика, любое желание выделиться заканчивалось плачевно. Для Чарли. Для других-то – едва ли. Именно поэтому она несколько лет назад выбрала себе образ серой мыши, которая уж точно не выглядит хуже других, однако все свои достоинства подчеркивать не желает. А если уж подчеркивает, то очень скучно. Но и на том спасибо, правда?.. – Я не понимаю, – когда Эндрюс волновалась, ее ораторские навыки и обширный словарный запас превращались в то, что ни один даже самый отчаянный человек не заберет себе в вечное пользование. Она не заикалась. Не говорила глупости. Просто была лаконична до невозможности. А еще искренне считала, будто Герберт сразу же поймет, что именно она не понимает. – Простите, мистер Стаут, просто я не ожидала такой поразительно спокойной… реакции, – что ж, озвучить мысли у Хранительницы получилось. Уже хорошо. Главное – не размышлять над каждым произнесенным словом собеседника. Есть опасность задуматься и начать тормозить. Чарли это умеет. Она же молодец. – Я всегда считала, что подобные вещи должны пугать нормальных людей, но сейчас… даже не знаю, – значит, она не одна такая. Как иначе объяснить фразу «мне доводилось наблюдать подобные вещи, иногда куда более пугающие»?.. Герберт что-то видел. И сейчас, рассматривая его лицо, Эндрюс не могла понять одну вещь: почему ей не стало легче от данной информации? Наверное, двадцать пять не самых веселых лет научили целительницу всего бояться. Относиться ко всему с недоверием. И такой навык шел вразрез с ее определением жизненных ценностей и ее характером в целом. Она так хотела доверять людям! И доверяла. Давала шанс – третий, десятый, сотый… все без толку! Люди попадались разные, однако результат в большинстве случаев был один и тот же. Вы знаете, очень сложно отказываться от того, что делает тебя собой. Но так надо. Вот почему Эндрюс боялась. Она боялась не разоблачения, о нет. Боялась сначала поверить, а потом наступить на те же самые грабли.
– Знаете, мистер Стаут, – решительно начала целительница, сверля мужчину пронзительным взглядом. Эндрюс не умела быть опасной. Но иногда в ней что-то щелкало. Очень редко, – я согласна с вами поговорить. Надеюсь, насчет ответов вы не пошутили, – на секунду пронзительный взгляд, говорящий «если ты задумал что-то плохое, то тебе не поздоровится», исчез. Остался только тот самый, который был с самого начала – заинтересованный и обеспокоенный. – Хотя мне страшно, – и зачем она только это сказала? Мысленно похвалив себя за еще одну лишнюю, никому ненужную фразу, девушка смущенно улыбнулась. – Я иногда забываю, что я взрослая женщина. Извините, коммуникативные навыки у меня развиты не так сильно, как у моей дочери, – а теперь Чарли улыбнулась искренне. Во все свои тридцать два зуба, прости Боже за банальный фразеологизм. – Вы уверены, что разбираться стоит именно в парке? – любопытных мамочек здесь очень много. Болтливых детей – еще больше. Взять, к примеру, юную Пейдж. Она, конечно, сидела на руках у Герберта и была вполне довольна происходящим. Вроде бы не мешалась. Но у нее был громкий голос, которым она могла якобы невзначай пригласить остальных принять участие в удивительном разговоре о способностях и волшебниках. А в кафе ее можно будет отвлечь.
«Если дела и дальше так пойдут, то мне придется отдать Пейдж нашему новому знакомому», – со странным весельем подметила брюнетка. Все это нервы. Определенно. Но мысль была не такая уж и плохая.

Эндрюс сама не знала, чего ожидает от ответа мистера Стаута. Он, конечно, последовал – лаконичный и информативный. Однако всеми известная гора на плечах осталась там же, где и была до этого. Камень с души тоже никуда не делся, а потому пришлось признать один неутешительный факт: от беспокойства и волнения избавиться будет затруднительно. Может, разговор действительно заставит Чарли пересмотреть свое отношение к собственному дару и намерениям Герберта? Он не был похож на человека, желающего зла всякому и каждому. Большинство людей не похоже на тех, кто замыслил нечто недоброе. У человека есть маска. Этой маской является лицо. И если вы достаточно талантливы, то можете вводить собеседников в заблуждение. Все это не так сложно, как кажется. Даже Хранительница могла иногда претвориться смелой взрослой женщиной. Минут на пять, не больше. А потом все возвращалось на круги своя.
– Что вы, я не отношусь с опаской к собственному дару, – мягко улыбнувшись, брюнетка опустила глаза и, будто данный жест придал ей уверенности, снова посмотрела на мужчину. На этот раз – доверительно. – Скорее, я отношусь с опаской к тем, кто им интересуется. Но об этом чуть позже, – ведь правда, зачем разговаривать о подобном на глазах любопытных мам и их чад? Пусть остаются в неведении, счастливые люди. Чарли терпимо относилась ко всему сверхъестественному: верила в призраков, но не боялась их; искренне была убеждена в том, что некоторые экстрасенсы не являются шарлатанами и с интересом читала о всяких мистических вещах. То, что нельзя объяснить, всегда вызывает интерес. И только тогда, когда оно вмешивается в твою жизнь, ты понимаешь: такие вещи хороши для изучения на расстоянии. Не более. Целительство  не пугало Эндрюс, хотя и веселья никакого не представляло. К тому же, оно давало гарантию на здоровье всех близких. И все же… будь у Хранительницы выбор, она бы никогда не проголосовала «за». Чем меньше отличий от основной серой массы – тем лучше. И без этого проблем хватает.
Спокойствие настигло брюнетку по дороге к кафе. Герберт общался с маленькой Пейдж очень мило и искренне: девочка улыбалась, смеялась и старалась рассказать ему все-все о своей новой кукле, пусть и словарного запаса ей не хватало. Девушка шла рядом, улыбаясь и периодически подмигивая дочурке. Параллельно она размышляла над происходящим, а в частности – над тем, какие встречи иногда подкидывает судьба. О да, Эндрюс верила в судьбу. Она, как уже можно было заметить, верила во многие вещи, которые вряд ли являлись правдивыми. «Ну-ну, Чарли. Все нормально. Вы поговорите, ты узнаешь о себе много нового. Ты как всегда накрутила себе невесть что. Вон, даже у Пейдж хорошее настроение. Хотя у нее всегда хорошее настроение», – брюнетка настолько сильно погрузилась в свои тревожные мысли, что не заметила, как села за столик. И как открыла меню. Многие вещи она иногда делала не автоматизме, что очень часто выходило ей боком.
– Вы так милы, – совестливое сознание просило отказаться от щедрого предложения. Мол, незнакомый человек не должен платить за Чарли и ее дочь. Это неприлично. Брюнетка очень хотела подчиниться сознанию, однако у нее не было сил спорить. «Вы вовсе не обязаны за нас платить!» – «Ну что вы, я настаиваю!» – на подобного рода диалог уйдет очень много времени. Лучше не надо. – Будьте добры блины с творогом, яблочный сок и чай, – официант, кивнув головой, ретировался и оставил троицу наедине. Пейдж вынула все салфетки из салфетницы и попыталась соорудить из них какую-то зверушку. – Так что же, мистер Стаут? Или мне лучше вас звать Гербертом? – на всякий случай уточнила целительница, забирая одну салфетку у дочери и делая по бокам оной небольшие надрывы. Просто так. – Я люблю весь этот официоз, он напоминает мне о доме, но… меня лучше звать просто Чарли, – так намного лучше. Впрочем, «Чарли Эндрюс» звучит не так плохо. Куда хуже звучит полное имя. – Расскажите мне все. Я очень хочу узнать, кто я. Чем больше информации – тем лучше.

«Я очень попрошу вас не убегать после первых же двух фраз», – пришлось повторить эту странную просьбу про себя, смакуя каждое слово и пытаясь отыскать в недрах души нечто отдаленно напоминающее спокойствие. Увы, поиски оказались тщетными. Чарли сделала глубокий вдох, высоко поднимая подбородок. Этот жест должен был создать иллюзию уверенности и бесстрашия, которыми юная мать внезапно обзавелась ради разговора с голубоглазым иностранцем. Впрочем, в Афинах они все иностранцы. И англичане, и русские, и финны… странно чувствовать себя приезжим. Все равно время от времени скучаешь по своей родине. «А у меня была родина?» – одна тревожная мысль влекла за собой другую, а посему Эндрюс постаралась сосредоточиться на той информации, что мистер Стаут выдавал с аккуратной уверенностью. Он не врал – это было видно по глазам. Могут ли глаза лгать?
Брюнетка ничего не знала о Хранителях. И о Богах. И о древнегреческой мифологии. Да, существовал некий Зевс, которому даже наличие жены не помешало плодить детей с другими красивыми женщинами. Также Эндрюс помнила о неком Ахиллесе, слабость которого давно превратилась во фразеологизм. Был Прометей, желающий дать людям хоть немного огня. Даже школьник может рассказать вам в подробностях обо всем вышеперечисленном, поэтому такие скудные знания не являлись спасательным кругом для утопающей в своей глупости Чарли Эндрюс. Она изучала языки (стоит поблагодарить родителей и частые переезды), она читала энциклопедии о животных и занималась фехтованием, однако все приобретенные навыки с легкостью бы променяла на хоть какую-нибудь информацию. Казалось бы, чего страшного: никогда не поздно расширить свой кругозор. Целительница все это понимала, и все же почувствовала дикое желание сбегать в книжный магазин прямо сейчас. «Нет, я не буду говорить, что удивлена. Удивляться надо было в тот момент, когда я первый раз вылечила человека. И когда мне начали сниться странные сны. Но… такого я действительно не ожидала. Боги! Ну надо же…» – и вот, мысленный монолог помог отвлечься. Ровно до того момента, как Герберт упомянул тот самый особенный предмет. Рука брюнетки метнулась к кулону, ощупывая его так, будто он мог дать ответы на все вопросы. Глупый поступок: знай Чарли, что в мире Хранителей лучше не светить своим талисманом, она бы ни за что к нему не прикоснулась. А сейчас… пальцы скользили по стеклянно-металлической поверхности кулона, ощущая практически обжигающую прохладу. Теперь он казался не простым аксессуаром, а чем-то особенным. Эндрюс раскрыла рот в удивлении, а брови нахмурила, сверля взглядом пустую салфетницу. Нужно осмыслить происходящее. И положить, наконец, руку на стол.
– Хранитель, – все еще находясь в тумане размышлений, шепотом произнесла целительница. Взгляд ее был сосредоточен на одной точке. В голове явно шел мыслительный процесс. – Боги. Покровитель. Техника, – чуть громче отчеканила брюнетка, будто пыталась выделить важные моменты. Получилось ли? – Это так… странно, – еще более странно, чем обычно. К счастью, Пейдж отвлеклась на бумажного журавлика и блины с творогом, а потому не интересовалась темой разговора стильного незнакомца и своей слегка странной матери. – Да, я кое-что делаю. Сама не знаю почему. Просто мне это приснилось, и я решила попробовать. Нормальный человек вряд ли на такое пойдет… – англичанка пододвинула чашку горячего чая к себе и сделала глоток, стараясь не оценивать свое психическое состояние по шкале от одного до десяти. Все равно получит единицу. – Кролики. Мои силы работают, если есть кролики, – пришлось выбрать самый гуманный из способов убийства. Зарезать живое существо девушка бы не смогла, а потому выбрала иной путь. Усыплять любителей морковки куда проще, хотя тоже жутковато. И Чарли себя за это ненавидит. – Значит, я Хранитель? А техники – это что-то вроде способностей? – она все еще не могла поверить в то, что является не единственным человеком со способностями. Таких людей, видимо, не мало. И они даже называют себя по-особенному. – И чей же вы Хранитель? Таких, как мы, много? – пусть Эндрюс была немногословной, однако в данный момент желала узнать больше. Как можно быстрее. – И откуда вы все это знаете? Неужели Хранители держатся вместе и передают мудрость из уст в уста, пока я сижу, как дура, и воображаю себе невесть что? – в стиле общения женщина должна продвинуться на новой уровень – это уж точно. А то такое ощущение, будто в семье голубых кровей росла, ей-Богу. – Эм… я в том смысле… ведь откуда-то вы должны брать данную информацию, верно? – в одном Чарли оказалась права. И только в одном.
«Владеешь информацией – владеешь миром». И это напрягает сразу в нескольких аспектах.

Прошу прощения за задержку и за такой мутный пост *рукалицо*

Разумеется, о своем талисмане лучше никому не рассказывать! Это очевидно. Для всех, кроме Чарли, успевшей самым глупым образом выдать себя. Убрав руки от кулона, женщина поджала губы и виновато посмотрела на Герберта, будто данный жест мог помочь ей стереть из памяти нового знакомого все воспоминания о талисмане. Пришлось полностью превратиться в слух, что было крайне сложно: то и дело Хранительница отвлекалась на размышления о своей глупости и неосторожности. Будь Эндрюс супергероем, она бы давно себя выдала. И рядом с ее домом толпилась бы кучка журналистов, желающих узнать побольше о ее силах.
– Погибли? Кто? – вопрос вылетел из уст сам собой, девушка даже не успела хорошенько его обдумать. Впрочем, весь сегодняшний день состоял из такого рода ошибок, поэтому удивляться еще одной не было никакого смысла. – Извините. Бестактный вопрос, – никогда не поздно исправлять свои ошибки. Чарли не была уверена в данной фразе, и все же очень хотела верить в нее. – Можете не отвечать, если не хотите, – черт знает зачем добавила брюнетка, делая большой глоток остывшего чая. Обычно людям всегда плевать на чужую гибель. Они обращают внимание на умершего, если только тот является их родственником или хорошим другом. Чарли же задевала любая смерть. Она так много о ней знала! Но самое страшное, что она до сих пор не могла привыкнуть к тому, что плохие вещи случаются с каждым. Обидно и больно. Эндрюс была способна представить в красках горечь утраты абсолютного чужого ей человека. Вот и сейчас сердце почему-то кольнуло, отчего женщина судорожно вздохнула. «Однажды я перестану принимать все близко сердцу. Может быть», – странно, Герберт – красивый, харизматичный, приятный по общению человек. Чем он заслужил подобное?
Значит, он тоже Хранитель. И есть группировки. Даже в, казалось бы, спокойных и безопасных Афинах существует зло, с которым приходится кому-то бороться. Брюнетка слушала мужчину очень внимательно, то и дело поглядывая на Пейдж, съевшую блины с молниеносной скоростью и уставившейся на взрослых с неподдельным интересом. «Ничего, милая, мир просто сходит с ума…» – а когда мир вообще был в своем уме?
– Послушайте, Герберт, – прервав монолог Хранителя, целительница наклонилась чуть ближе. Голос, увы, у нее не такой громкий, как у большинства людей. Тихий, спокойный – под стать характеру, – если это предложение вступить в группировку, то я ничего не имею против него. Потому что хочу узнать больше. Некоторые слова для меня все также остаются загадкой. Например, я не понимаю, кто такие носители. И не стану просить вас объяснить, потому что вы и так рассказали слишком много. И все же, – на секунду Эндрюс замолчала, мешая ложечкой чай и пытаясь найти на дне кружки верные слова, – зачем вам это? – заботиться о чужих людях умеют немногие. Мистер Стаут, конечно, с легкостью мог оказаться альтруистом, но данная теория не вызывала доверия. К слову, скрытые мотивы все-таки имелись. Новый знакомый попросил сотворить чудо, а в арсенале чудес у Хранительницы завалялось только целительство. Посверлив взглядом зеленых глаз мужчину, брюнетка протянула руку к тому месту, где предположительно находилась рана. Странное ощущение. Ты просто интуитивно находишь чужие раны. Будто чувствуешь их.
– Вы не поможете? – наглеть не хотелось, поэтому Чарли лишь кивнула на руку. Она, конечно, могла и сама разделаться с рукавом. Только зачем? Они знакомы, от силы, минут десять, а потому любые прикосновения казались Эндрюс неловкими.
– Скажите, – внезапно в голове щелкнуло. Женщина оторвалась от разглядывания пиджака мистера Стаута и посмотрела прямо в глаза в мужчине – очень серьезно и, возможно, слегка заинтересовано, – вы упомянули о том, что у вас в группировке люди борются за правду и за своих близких… – снова секундная пауза. Чарли было сложно собраться с мыслями. – За что боретесь именно вы, мистер Стаут?

Задеть Герберта за живое Чарли не хотела. Но она сделала это, в очередной раз не удержав язык за зубами. Так странно… вроде человек неболтливый, а все равно умудряется отыскать себе проблем из-за того, что она произносит. День действительно выдался хмурым, пасмурным и дождливым. Для тех, кто отдал свое сердце лету и лучам солнца, ноябрь стал огорчение в чистом виде. Мисс Эндрюс, к слову, не относилась к группе любителей теплого время года, несмотря на то, что родилась в июне. Она и на близнеца была похожа лишь с натяжкой – большой такой. Не отличалась живостью речи, не фонтанировала идеями и не могла назвать себя слишком активным человеком. И да, любила осень вкупе с зимой, хотя полюбить их успела лет эдак пять назад – не больше. Сырость, прохлада и полная безысходность очень подходили к ее обычному настроению. Проблески тепла, появляющиеся в марте-апреле, и запах цветов пробуждали в ней давно позабытое чувство счастья. Приятно, конечно, только Хранительнице все равно приходилось оглядываться назад и думать: «а где счастье-то?..».
– Я очень многое знаю о потерях, Герберт, – серьезно вымолвила брюнетка, опуская глаза и протягивая руки к повязке. Пейдж, тем временем, с интересом уставилась на взрослых, усаживая бумажного журавлика на перечницу. – И если вам когда-нибудь захочется рассказать мне об этом, – Хранительница обхватила запястье мужчины, надеясь на то, что ее повседневная особенность принесет пользу. По идее, даже если Герберт почувствовал нечто отдаленно напоминающее горечь утраты, все это должно было пройти. Она надеялась, что все прошло. Чарли сама не понимала, каким образом умудряется облегчать чужую боль. Просто… прикосновением. Своим присутствием. Хотя последнее действовала не всегда в отличие от первого, – я знаю способ, с помощью которого этот разговор можно сделать не таким тяжелым, – женщина подняла свои изумрудные глаза на Хранителя и грустно улыбнулась. А потом – размотала повязку. Что ж, такую рану у нее получится вылечить за несколько секунд. Все не так плохо. «Надеюсь, никому нет дела до нашей странной троицы», – посетители кафе болтали о чем-то своем и не обращали внимание на юную Пейдж Эндрюс, ее мать и мужчину с раной на руке. Они даже не представляли, насколько близко находились к чуду в данный момент. Чарли, сделав глубокий вдох и сморщив нос от запаха сырости, провела ладонью по руке мистера Стаута. Сосредоточилась. Прищурила глаза. Никаких особенных ощущений. Разве что голова становится чугунной, мир будто замирает, а в груди появляется неприятное ощущение, будто кто-то пытается тебя изнутри разорвать. Не так уж и больно, и все равно. Небольшая проблема решились в кратчайшие сроки – практически за несколько секунд. Герберт мог чувствовать легкое пощипывание или покалывание. Больше ничего. И вот, фотограф распахнула свои изумрудные глаза, мир вокруг снова стал живым и быстрым… осталась только головная боль. Но Чарли, разумеется, не стала акцентировать на обычной мигрени внимание.
– Вы просили сотворить чудо, – многозначительно протянула девушка, убирая руки от вылеченной конечности и невинно пожимая плечами. Мол, «ничего особенного, я могла и лучше, но надеюсь, что вам понравится». Стоило вернуться к разговору о целях группировки. Эндрюс не любила слово «месть», она не принимала его и считала самым отвратительным, которое только можно найти в словаре. Она тоже могла отомстить! Не раз! Всем своим обидчикам! Но зачем? – Герберт, люди все равно будут страдать. От руки Кестлера или нет – решать не нам, – и тут, осознав всю ценичность фразы, брюнетка слегка тряхнула головой, испугавшись самой себя. Как она могла такое сказать? – Простите. Я… я, конечно, сделаю все, что в моих силах. Если целительство нужно вам для того, чтобы бороться с чем-то плохим, то я никогда не откажу, – всегда, где есть зло, обязательно отыщется и добро. Без этого никуда. – Я верю вам, Герберт, – решительно заявила англичанка, выпивая остатки своего чая и поправляя заколку на голове у Пейдж. – Но месть… люди в вашей группировке собрались, чтобы отомстить? – а Чарли очень не любила месть. И мстить не умела. И искренне ъотела понять, какие ужасные вещи сотворил Кестлер, раз мистеру Стауту не терпится попробовать то самое блюдо, которое принято подавать холодным.

Презирали ли вы правду так, как ее презирала Чарли?
Спорный, кстати, вопрос. Мисс Эндрюс очень долго пыталась понять, что для нее важнее: не причинять человеку боль или открыть ему глаза на происходящее? Некоторые вещи лучше не знать. Их лучше не видеть, не чувствовать, не думать о них. Однако есть и такие, которые не терпят молчания. Нет, подождите. О чем это мы? Правда не ужасна. Ужасна ложь. И те поступки, которые ее порождают. Но ведь иногда так хочется, чтобы тебе солгали, верно? Особенно если ты знаешь, что тебе хотят сказать. И Чарли знала. Она знала, что Герберт состоит в группировке, которая целиком и полностью построена на жажде отомстить. Подобную уверенность нельзя объяснить, потому что ее объяснения попросту не существовало. Женщина не понимала, что хорошего в мести. Месть разъедает душу, превращает человека в озлобленное животное и заставляет делать такие вещи, которые делать ни в коем случае нельзя. Вы думаете тихая, неинтересная, наивная и мягкая Эндрюс никогда не желала сделать больно тому, кто сделал больно ей?.. Боже мой, какие наивные! Ведь бывало. Незначительными вспышками, моментами – бывало же! Впрочем, они очень часто испарялись, оставляя целительницу наедине со своей совестью. Так стыдно. Господи, как стыдно! Она сидела на диване, перебирая пальцами ткань одежды, и думала: оно того стоит? И приходила к выводу: нет. Время нельзя повернуть вспять. Всех злодеев искоренить невозможно. Лишь отомстить легко. А как жить после этого?.. На твоих руках останется кровь, а сам ты станешь ничем не хуже того, над кем совершил суд. Характер у каждого, конечно, свой, но это не отменяет того факта, что месть ничего не решает. Человек отомстит, о да. И останется не только без семьи, без друзей (нужное подчеркнуть), но и осквернит свою душу. Здорово. Может, кого-то подобное и устраивало. Точно не Эндрюс. Душу надо беречь. Почему никто не думает также?..
– Спасибо за правду, – тихо произнесла брюнетка, прижимая ладонь к груди. Она будто пыталась нащупать то самое чувство утраты, которое изредка посещало Герберта. Не нашла. Сегодня слишком хороший день, а справляться с болью целительница научилась очень давно – ради своей дочери. И немножко ради себя. – Мистер Стаут, мне очень жаль, – о, этот мужчина даже не представлял, насколько Эндрюс серьезна. По правде говоря, она намного чаще грустила из-за боли своих близких нежели из-за своей. Такой вот человек. Ей казалось, что это очень важно – помогать другим, вдохновлять их, разделять с ними несчастья и неудачи. Люди так быстро встают на ноги, когда рядом есть тот, кому не все равно. Так быстро! – И вашу семью, и вас в особенности. Потому что тропинка мести не ведет никуда. Я знаю, – брюнетка уверенно заглянула своими зелеными глазами в глаза мужчины, – как больно быть бессильной. Смерть – с ней ведь ничего не сделаешь, а отомстить можно всегда. И эта возможность держит на плаву, – до поры до времени. Пока человек не расставит свои приоритеты и не обернется назад. Вон они, плохие поступки. Все как на ладони. – И все же… я не собираюсь вас осуждать только из-за того, что мое мнение не совпадает с вашим. Просто хочу, чтобы вы знали: мне известно, что такое смерть. И я знаю, что такое месть. Ничего в ней хорошего нет, – ей ли учить взрослого мужчину жизни, в самом деле? Никто не имеет на это права. Она и подавно. – Мой муж тоже так считал, – вздохнув, англичанка убрала прядь смольных волос за ухо. Пейдж, тем временем, отвлеклась от своих игр и, звонко рассмеявшись, слезла со стула и залезла к матери на колени. Юное создание с зелеными глазами не умело грустить. Грустно улыбнувшись одним уголком губ, Хранительница поцеловала дочь в нос. У нее могли быть его глаза. Голубые такие, светлые и чистые… но нет. Зеленые. Изумрудные. Темные. Такие были у отца Чарли, у ее любимого старшего брата и у ее сестры. Пейдж больше Эндрюс, чем Салливан. Как же все это грустно…
– Я бы хотела помогать раненым. Не убивать. И не мстить, – на всякий случай уточнила женщина, прижимая девочку к себе. – Только мне нужно знать, куда идти. И когда, – Герберт и сам это понимает, не так ли?