Кошка не любит проигрывать, а Сфинкс не проигрывает никогда, потому как что-то есть в нем такое, что заставляет при малейшем поражении стремиться наказать себя. И вот вновь поражение, а ведь кошка слишком хотела тот кинжал, чтобы отпускать его в чужие руки. Было довольно тяжело наблюдать за тем, как столь ценный дар уходит в чужие руки, как таинственное сверкание древности ускользает прочь, но еще тяжелее было отпускать то, за что Клеопатра так старательно боролась, вкладывая немалые усилия в это дело, стремясь заполучить то, ради чего она отправилась на этот аукцион, то, что так вдохновило ее... И вот эта вещица, не оказывая совершенно никакого сопротивления, уходит в чужие руки, навсегда прощаясь с темноволосой Носительницей Сфинкса? Нет, Клеопатра ни за что не могла допустить подобного проигрыша! Ни за что! В ней полыхнул горячий огонь, разнесшийся по всей крови горячим потоком жажды, стенания и алчности. В груди уже поселился отнюдь не ленивый зверь, который с особой грацией и магией разрывал самовлюбленность Самарас, заставляя руку вновь искать лезвие или любой иной острый предмет, чтобы наказать себя... Но единственное, что у нее сейчас было, так это безудержное желание заполучить вожделенный предмет из прошлого.
- Стоит ли отдать себя этой болезни или продолжить сражение с самой собой? - вопрос ее подобен дуновению ветерка, тихим рокотом пронесшегося мимо чьих-то ушей, а после угасшего где-то неподалеку, словно бы склонившись к земле.
Стоит ли отдать себя на растерзание или же продолжить сражаться с чудовищем? - разум вторит словам, представляя свою уже вольную интерпретацию событий. Решение лучом света рассыпается сверху, представляя девушке ответ на ее вопрос. Отдаться. Не жалеть себя. Уста искажаются в хитрости и опасности, а в глазах на мгновение вспыхивает яркая молния решительности, легкие отблески которой, кажется, навсегда остались в них.
Клеопатра не запомнила лица того человека, что перебил ее ставку, забрав желанный трофей себе, но это вовсе не мешало ей отправиться вслед за его фигурой, за которой девушка долго следила. И вот теперь решительность в ней вновь проснулась, едва лишь был произведен первый шаг юной преследовательницы вслед за счастливым обладателем завидной вещицы, одним своим существованием заставлявшая Клео переосмысливать жизнь и ее ценности. Она не представляла себе, что будет делать, когда окажется совсем рядом с предметом своего обожания, не знала, что будет, если она по каким-то причинам упустит этот приз, но больше всего ее волновало то, что ей вновь предстоит риск раскрыть одну из своих тайн, а, быть может, и главную свою тайну, если собеседник попадется смышленым, особенным. Тайна души, тайна самой себя, которую она так бережно хранила на протяжении всей своей жизни, раз за разом напоминая себе о том, что никто никогда не сумеет ее познать.
На какой-то краткий миг Клеопатре показалось, что она уже было упустила шанс раздобыть драгоценный кинжал, но вскоре знакомая фигура мелькнула в направлении парка, и это не могло не порадовать Клео. Тихим шагом она проследила за этим человеком вплоть до скамейки, на которую он сел, и стала выжидать, когда произойдет хоть что-нибудь, способное подтолкнуть темноволосую Носительницу на смелый шаг. И вот случилось то, чего она так желала, - человек достал тот самый кинжал, охоту за которым она объявила сегодня открытой. Взять его и убежать? Слишком просто, глупо и грубо... И она сделала пару неуверенных шагов, чтобы подобраться как можно ближе к сокровищу.
- День такой же добрый, как и отважный герой, действующий во имя Света, - ей стоило немалых усилий произнести эту нечеткую формулировку с дружелюбной улыбкой на лице, с настолько лучезарным голосом, что это должно было развеять любое подозрение на замкнутость и кровожадность данной персоны. Люди недоверчивы... - Сверкание металла этого лезвия настолько волшебно и изумительно... Вы не будете против, если я присяду рядом? А что, если он помнит, как ты всеми силами пыталась лишить его этой магической вещицы? Никогда еще чужие воспоминания не были проблемой.

Весьма интересно ей было наблюдать за реакцией мужчины, который только что согласился поиграть немножко с кошкой. Ее удивляло то, как мужчина, впоследствии представившийся Греем Диксоном, распоряжался словами, всячески пытаясь уподобиться ее манере, и даже некая отрада затронула ее сердце, когда девушка услышала подобное от него. Речь его была похожа на песнь, и невольно даже сама Клеопатра забылась, вслушиваясь в магические переливы слов, звуков... Ей показалось, словно бы она стоит у высокого обрыва, переговариваясь со звонким эхом, с бесконечными просторами степи под ногами, с ветерком, с птицами, что парят высоко-высоко... Она чувствовала, что что-то родное в нем есть, или же это ей так почудилось, едва лишь слуха коснулись волшебные слова? Взгляд ясных глаз то следил за лезвием, то вновь возвращался к мужчине, внимательно изучая черты лица, блеск в глазах и выражения - непременный атрибут любого знакомства для Клеопатры, когда она ищет пути к собеседнику, которые далее позволят ей, возможно, манипулировать им или же просто понимать, как друга, как родственника или собственную душу.
- Каждый день - полосатая зебра, - хитрая улыбка растягивает ее губы и вселяет таинственное пламя в ее очи. - Благодарю.
Его слова о чудесном голосе вызвали на этот раз совершенно искреннюю улыбку, и мужчина мог заметить, как засветилось ее лицо. Все же, любая девушка будет рада услышать комплимент в свою сторону, какими странностями бы ни наградила ее судьба. Клеопатрой всегда двигала непонятная страсть, жажда, которую скрыть она была не в силах. Каждый раз это была совершенно иная страсть, не поддающаяся определению. На этот раз это был кинжал, такой прекрасный, хрупкий, манящий... Она не могла свести глаз с него, хотя прекрасно понимала, что подобное внимание могло показаться собеседнику слишком уж ярким, выделяющимся. Слабость Клео заключалась именно в страсти - вот ее главный враг в течение всей жизни. Ровно как и враг миллиарда других людей...
- Холодное оружие всегда казалось мне определенной тайной, которую я должна непременно раскрыть. Посмотрите на этот металл, на его сверкание, на рукоять... Действительно стоящее зрелище, что уж говорить о гармонии, что поселяется в тебе. Знать, что у каждого клинка есть определенная история, которая является ключом к открытию мира, ключом к познанию самого себя, своих и чужих проблем. Этим я и занимаюсь, углубляясь в познания этой самой науки - психологии... Вот и ответ на ваши вопросы. Мое имя - Клеопатра Самарас, и я действительно увлекаюсь этими понятиями, - зачем скрывать свое имя за маской кого-либо иного? Ведь имя несет в себе определенный характер, и его ты не скроешь. Каждое имя - ключ к характеру, как кинжал - ключ к истории. И Носительница это понимала. - Вы знаете, сколько лет этому клинку? Знаете о его истории? О его жизни?
Клео была точно уверена, что этот кинжал таит в себе душу. Именно поэтому она, должно быть, так жаждала овладеть этим предметом, именно поэтому не могла отвести от него глаз... Ведь это лезвие казалось ей отражением ее души.

- Мир полон самых необыкновенных наук, мистер Диксон. Самых разных, порой кажущихся слишком странными, чтобы верить в то, о чем они нам толкуют. То же происходит и с фобиями. Знаете ли вы о том, сколько всего фобий в мире? Никто не окунулся в эту тайну с головой. Многие вещи в этом мире необычны, несомненно, и порой даже не хочешь верить в них, но реальность сурова, и ты остаешься тем, кто ты есть. Порой бывает такое. И эта болезнь покинет тебя только лишь после смерти... - объяснила она находчивому собеседнику, не отстраняясь, когда мужская грубая рука схватила ее хрупкий подбородок, а горячее дыхание стало обжигать кожу, ведь ей просто нравилась подобная необычность. - Некоторым хватает мгновения, чтобы увидеть в клинке особенное. Острый глаз или случайность - решать не нам. Порой, заглянув в глаза, можно увидеть многое... И историю в том числе.
Между Клеопатрой и мужчиной словно бы выстроился некий мост понимания, и она, словно очарованная, вслушивалась в каждое его слово, уделяя каждому звуку особое внимание, не отводя взора от его глаз. Клео не могла не заметить, что и в глазах Грея читалось подобное чувство, подобная натура, но она не могла знать всего. Вероятно, в этом и есть смысл жизни - изучение тех самых кинжалов, а ты так, быть можешь, так и не сумеешь узнать всей его истории целиком. Некоторые факты теряются, и остается лишь несобранная картинка, в которой не хватает еще пары кусочков. Остается лишь поручить все собственному воображению, ведь ты так и не сумеешь найти заветные кусочки, ведь их тут просто нет. Кинжалы, картины, истории... Все это казалось Клеопатре Самарас родной стезей, так что ни на миг она не могла отвлечься от прекрасных историй и размышлений.
- Если этот клинок древний, то у него наверняка была история. Может, он - пропажа одного бравого воина, который пал в битве, потеряв этот дар? Спустя века кинжал был найден подобным образом. Если же кинжал еще слишком юн, то... - она задержала дыхание, позволив паузе раствориться в воздухе. - То у него еще будет своя история. Слишком рано для него, - мягко заканчивает Клеопатра, вновь отвлекаясь на этот кинжал. - В него уже вложена жизнь тем, кто его изготовил. Значит, его история началась. И, быть может, продолжится сейчас же. Манящий блеск, словно миллиарды алмазов рассыпаны на поверхности... Чарующее острие... Прекрасная рукоять... - ничто не могло остановить ее от подобных мыслей.
Что-то роковое прозвучало в ее голосе в ту минуту, когда она, наконец, завершила свою речь. Едва уловимые нотки хитрости и жажды вновь всплыли в ее голосе, но Клео старалась не подавать вида, стараясь всячески скрыть свои слабости. Однако, когда Грей Диксон огласил вердикт ее действиям, она твердо решила, что необходимо действовать. Тут и распахнулась ее истинная сущность - алчная, пугающая, опасная.
- Как же? Уже? - не прошло и мгновения, как в голову ударил какой-то странный пульс, заставивший ее сорваться с места и протянуть руку к желанному клинку. Она больше не могла сдерживать свой порыв... Ей хотелось... А все попытки остановить в себе вора всегда оборачивались неудачей. Хватать кинжал и бежать прочь... Бежать прочь...

Отредактировано Kleopatra Samaras (03.07.2013 01:41:55)

Пульс громыхал в голове, раздаваясь звучным эхом в разуме. Она слышала свое сердце, и ей казалось, что сердце вот-вот разобьется на миллиарды хрупких кусочков, разорвав грудь вдребезги. Она чувствовала, как раскалилась ее кровь, чувствовала жар, который растекался по венам, и ничего не могла с этим поделать. Клеопатра знала, что играться с мужчинами опасно, особенно если они сильнее тебя... Но она всегда чувствовала свое превосходство, свою силу и власть, что так неистово играет в душе. Ах, мужчины! И тогда с ее уст сорвался громкий и звонкий хохот, который заставлял грудь то вздыматься, то вновь опускаться, наполняя и опустошая легкие. Сфинкс предполагала, что мужчина воспользуется клинком, чтобы остановить юную клептоманку, но она знала о поведении людей достаточно, чтобы не ошибиться. Люди слишком трусливы, чтобы убить. Она продолжала смеяться, словно сумасшедшая, наполняя природную тишину кругом бархатистым звуком, очаровывая, завораживая - вот одна из способностей, дарованных Сфинксом, способность, которая была с ней всегда. И даже сейчас, находясь в плену Грея Диксона, наблюдая то опасное пламя в его глазах, которое не сулило ничего хорошего, она продолжала смеяться. Темноволосая чувствовала острейшую сталь на своей хрупкой шее, знала, что человеческая кожа слишком восприимчива и уязвима, чтобы на ней не остался ни один след. Горло чувствовало ту тяжесть, что была дарована этим клинком. Пожалуй, именно это и заставило ее губы сомкнуться, преградив путь грохоту смеха. Клеопатра долго всматривалась в глаза мужчины, который словно бы грозно навис над ней, чувствовала его дыхание, его ауру, что парила вокруг. Но это ее нисколько не смущало.
- Особые воины всегда получают свое, - заметила Клеопатра, не сводя взгляда с его глаз, продолжая ощущать острейшее лезвие. - Ведь они не просто особые, а сильнейшие из сильнейших - те, кто был награжден с рождения необыкновенным даром сражаться. Да, я хочу его, - без утайки и уверенно заявила Самарас, все еще наблюдая за огоньком в глазах мужчины. - Хочу его и буду сражаться, как и любой воин, - она никогда не стремилась полностью скрыть свою истинную сущность, искренне веря в то, что, раскрыв в себе Сфинкса, облегчит жизнь самой себе. Но так ли это?..
Она не шевелилась ровно столько, сколько этого было нужно для того, чтобы привести хоть в какой-то порядок свои мысли. Но подобная дерзость и слишком большое количество движений не могли не сказаться на ее самочувствии, и она ощутила жгучую боль в том месте, где находился клинок. Пара капель потекла по ее белой шее, но Клеопатре было совершенно все равно, ибо к шрамам она давно сумела привыкнуть. Именно это, должно быть, и толкнуло ее в ту же секунду свободной рукой ухватиться за лезвие ножа, вновь ощущая, как капли крови стекают вниз по ладони. Она хотела вскрикнуть, зашипеть, словно кошка, но что-то не позволяло ей озвучивать свои слабости, а лишь безмолвно наблюдать за своим противником в борьбе за кинжал, всматриваться в его глаза и испытывать одновременно и уважение, и страх, и злобу.

Все кругом завертелось еще быстрее, а после наступил миг, когда безумный танец дикарей мгновенно остановился, лениво растягиваясь. Секунды стали часами, полными муки, боли и агонии, а каждый прожитый миг становился длиннее и длиннее, заставляя воспоминания всплывать в голове Клеопатры неясными картинками. Она чувствовала, как ее окутывает вечный холод, как последнее тепло стекает по боку, отзываясь страшной болью там, где только что был кинжал. Он мой... Он у меня... Он во мне... Покоя не хотелось, а хотелось скорости, хотелось водоворота событий и времени, который бы придал ей сил и жизни. Но было уже поздно, и теперь жизнь нашла выход в ране, что была нанесена прекрасным кинжалом - трофеем, который должен стать ее любой ценой, даже ценой жизни. Простая жажда украсть эту вещицу теперь переросла в сражение за собственную гордость, а осознание того, что клинок - личная собственность Клеопатры, становилось все яснее и яснее. Для нее больше не существовало понятия о том, что это лезвие принадлежит не ей, а все границы уже были размыты. Он забрал мой трофей. Он поплатится за это...
Клеопатра и не знала, что она способна породить звук такой силы и мощи, как тот, что только что вырвался из ее груди. Крик, полный отчаянья и воли, печали и радости, нежелания и жажды, страха и смелости. Тот противоречивый вопль страшным смерчем вырвался из нее, словно разрывая плоть на куски. Она вся дрожала, чувствуя, как горит зияющая рана, как растекается тепло крови... И это, как ни странно, больше не лишало ее сил, а придавало уверенности и жизни. Клео прекрасно понимала, что ранение тяжелое, что это может стать ее последней битвой, но она ни на секунду не хотела сдаваться. Чувствуя, как растет в груди ярость, гнев и ненависть, ей хотелось покончить со всем раз и навсегда. Испугается ли этот человек того воплощения этой ярости, гнева и ненависти?
В голове уже застыл громоподобный львиный рев, заставляя каждую клеточку организма сжиматься от предвкушения, что смешалось в неистовом потоке с болью. Холодная боль... Клеопатра наблюдала за ним, видя, как меняется он, чувствуя, как меняется она сама. Кожа постепенно покрывалась густым мехом цвета золотой пшеницы, что вольно колышется в полях. Глаза, недавно бывшие по-человечески голубыми, сверкающими и прекрасными, спустя мгновения уже представляли собой большие львиные очи, наполненные яростью и чем-то неописуемым, режущим. Мощь, сила, исходящая от этого льва, казалось, могла сломить кого угодно. Сверкающие когти на мощных лапах, густая грива на голове, острые белоснежные клыки, что были обнажены в гневном и дерзком оскале, и могучие орлиные крылья за спиной, с королевской грандиозностью раскрытые в гордой стойке. Клеопатра больше не могла сдерживаться, ибо убийственная боль заставляла ее делать то, чего она совсем не желала. Порой искушение яростью настолько сильно, что трудно отказаться от плодов... Все же теперь шанс упущен, и больше я не сумею вернуть время... Лев зажмурился от боли в ране, которая теперь, как казалось Клео, болела куда меньше. Алеющее пятно постепенно разрасталось, но Самарас предпочла не смотреть туда, где оно образовалось, сверля настойчивым кошачьим взором своего противника. Нет, она не чувствовала никакой вины, раскаяния. Ей было совершенно все равно, что рядом могли оказаться люди, ведь именно теперь настал час расплаты за нанесенные раны, за ту прекрасную вещь, которая стала яблоком раздора. Теперь лев размером с легковую машину не мог уместиться в хватке мужчины и стоял в стороне, ожидая удобного случая, продолжая изучать Грея Диксона глазами, в которых пылали яркие молнии ненависти.