Осень - единственное время года, когда она чувствовала себя в ладу с собой. В помине не было вялого равнодушия зимы, выкручивающего вены, рваного ритма весны, когда хотелось забиться в угол и в голос выть от накатывающей апатии, черной тоски и тяжелого, практически неодолимого, сна двадцать четыре часа в сутки, не было изматывающего летнего зноя, заставляющего искренне и от души желать отрастить себе русалочий хвост, смазанным пятном уходя поглубже в океан, чтобы в глаза больше не видеть этот чертов, раскаленный добела, асфальт и прогретые, как адская жаровня, каменные коробки домов. Поганый южный климат. Осень же приносила прохладу, туман и дожди, оживление и бешеную энергию, стелилась под ноги пестрым восточным ковром, примиряя Изольду со всем миром. Осень приходила и проходила на износ. Книги, фильмы, бесконечные бесцельные прогулки по городу, всегда как в первый раз, и снова книги, книги, книги, бессонные ночи (ведь так жалко тратить время на сон), несоизмеримое количество выпитого кофе с дрожащей луной в чашке, просто потому, что свет на кухне зажигать не хотелось, и можно было пить вот так вот, с ногами забравшись на подоконник, спрятав ступни под широким подолом. Темнота успокаивала, тьма баюкала, гасила раздражение.
От накрапывающего мелкого дождя сбегать не хотелось. Первые два часа точно. Изольда бродила по давно знакомым улицам, останавливалась у фонтанов, заходила в скверы, вороша ногами опавшие листья, и снова, кружа, выбиралась к оживленным улицам, пока с намокших длинных прядей струйками не потекла дождевая вода, а холодные озябшие пальцы не затосковали по горячей кружке. Случайно попавшийся на глаза книжный магазинчик, оказался как нельзя кстати. На предмет погреться, разумеется, и разжиться парой-тройкой новых книг. Благо, он был еще открыт, а список неохваченного вызывал подлинное отвращение. Внутри было тепло и по-вечернему тихо. Жалобно скрипнули под ногами половицы, в такт с короткой трелью дверного колокольчика. По-особенному пахло бумагой, типографской краской и почему-то сигаретным дымом. Изольда огляделась по сторонам, изучая указатели, тихим хмыканьем отметив подошву мужских ботинок, выставленную на всеобщее обозрение, хмурого субъекта за конторкой, с тем неподражаемым, легким отсветом махрового шовинизма на лице, который женщине ни за что не повторить, и прошла к стеллажу с зарубежной фантастикой. Спустя минут десять Мартин все еще не находился. С досады прикусив губу, она еще раз прошлась по алфавитному ряду книг, не наблюдая искомое, сдавленно чертыхнулась и, не желая сдаваться, заново начала перебирать весь стеллаж, шепча под нос как мантру:
- Черные крылья - черные вести... Где ты, черт тебя возьми совсем...
Однако "Пира воронов" по-прежнему среди книг не находилось. Перекинув за спину мокрые пряди, девушка обернулась в сторону конторки и, тщетно пытаясь задавить сарказм в голосе, спросила:
- Простите, Вы тут работаете или просто для антуража сидите?

Отредактировано Isolde Izvitskaya (12.06.2013 23:50:51)

Нужно было пойти в кино, - с запоздалым сожалением мелькнула несвоевременная мысль. Изольда вовсе не ждала от вечера каких-то особых событий. Обычная прогулка, обычный магазинчик и обычная покупка перед тем, как идти домой. Только почему-то все обычное в темпе вальса выветрилось из жизни, стоило переступить порог этой лавочки, уступая место чему-то другому. Предвзятость. Слово не скатилось с языка, но оставило во рту неприятный привкус горечи. Словно она пришла сюда выбивать милостыню или впаривать никому не нужное барахло. Хвала Создателю, что снобизм не заразен, иначе выпрыгивать за порог пришлось бы на первой космической. Или еще шустрее. Нужно было пойти в кино, вместо того, чтоб устраивать себе тест на догадливость, ведь ответ на собственный вопрос вообще не удивил. Скорее ожидался, потому что как-то слабо верилось, что растянувшийся за конторкой, как кот на солнцепеке, гражданин с рвением коридорного в отеле тут же помчится помогать случайной покупательнице. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться - посетителям тут не рады, и дело вовсе не в печати хронического мизантропа на лице, красноречивого хмурого взгляда более, чем достаточно. Перед тем, как выдать ответную реплику, цыганка на минуту задумалась. Не из-за мук совести, вежливости или воспитания, просто решала для себя: уйти просто так или сначала слегка поскандалить. Мысль "слегка поскандалить" перевесив остальные доводы, радостно загарцевала в голове и прежде, чем она успела передумать, уже озвучивала к вопросу об антураже нечто вроде:
- Тогда Вам следовало бы уволить Вашего дизайнера за явную халтуру.
Медленно, но верно внутри просыпался сволочизм. Я не кроткая бесконфликтная душа и нет во мне всепрощения матери Терезы и пофигизма завзятого циника, и, когда я вижу пренебрежение на обращенном ко мне лице, мне не хочется уйти в туман, посыпая голову пеплом и рыдая взахлеб, не хочется играться в показное равнодушие и демонстративный игнор, мне хочется устроить бучу, подтверждая "да, ты не ошибся, я такая, мать твою". Разбираться, почему негостеприимство данного конкретного индивида так бесило, не хотелось напрочь. Психоанализ оставим на потом. Лишь где-то глубоко кольнуло непрошенное воспоминание двенадцатилетней давности, тут же задавленное на корню. Среди арабов считается страшным оскорблением показать собеседнику подошвы ступней. Какое счастье, что в моем роду не было арабов и я не скончаюсь на месте от мелкого хамства. В Афинах целая тьма книжных магазинов, в которых можно c легкостью разжиться нужными книгами, но когда Изольда искала простых путей? Через тернии к звездам, так что ли? Дело принципа. Намокшая под дождем одежда неприятно липла к телу, она зверски устала от многочасовой прогулки по городу и очень хотела поскорей вернуться домой, но поди ж ты... Упрямство - вторая натура.
- А что, чем-то можете? - совершенно искренне удивилась девушка. - И чем же?

Сознание первично, материя вторична, не так ли утверждали мудрые? И не потому ли дни, при первом рассмотрении похожие, как клонированные образцы, диаметрально противоположны друг другу по эмоциональной окраске? Человеческим языком говоря, почему в один день все валится из рук, за что ни возьмись, в другой все получается, стоит лишь щелкнуть пальцами, а третий, черт его дери совсем, вообще ни рыба, ни мясо, а странный зверь неизвестной наружности, вот как сегодня? Не потому ли, что выползая утром из кровати она хотела остаться в ней навсегда?
Губы Изольды насмешливо дрогнули, стоило ей лишь услышать об этикете. Ну надо же...
- Этикет - штука обоюдоострая, - любезно откликнулась девушка с ясно читаемой интонацией "Сам дурак!", скрещивая на груди руки. Подобное рождает подобное, а умничать она и сама всегда прекрасно умела. Чуть нахмурившись и глянув в окно, слушая, как зарядил пуще прежнего дождь, и прикидывая, каковы шансы добраться до собственной квартиры не вымокшим до нитки чудом морским, а в теперешнем состоянии (не самом блестящем, это правда, но более сносном, чем предполагающееся), она вынуждена была признать, что шансы нулевые. Изольда любила гулять под дождем, подставлять лицо мороси, забираться на крыши, чтобы подобно Мине Харкер вопить во всю мощь легких "Ветры! Ветры!", и обычный ливень ее бы не остановил... Глухой треск за окном и резко наступившая темнота скорей всего тоже, только, похоже, дерево надежно перекрыло выход из магазина. Растерянно оглядевшись по сторонам и для верности пошарив руками, случайно сбивая на пол несколько книг, цыганка убедилась, что обзор, как таковой, в этакой тьме непроглядной не существует как понятие. Натыкаясь на стеллажи, врезавшись во что-то со всего маху коленом и шепотом припечатав все, что она думает о разыгравшейся непогоде, девушка добралась до двери и подергала за ручку - ручка поддавалась, дверь нет - зачем-то обалдевше глянув через плечо, где все равно ни черта видно не было, услышав окончание фразы. Начни этот хмурый тип тщедушной наружности носиться с криками "Я - Тарзан!", влетая лбом в книжные полки, она и то удивилась бы меньше.
Кофе, полотенце... Обалдеть какой сервис... А одеяльце перед сном подоткнуть? Спаси Создатель... Как-то совсем не улыбало ей проторчать в этой лавочке всю ночь. Вновь повернувшись лицом к утонувшему во мраке торговому залу, она облокотилась спиной о дверь, давая привыкнуть глазам к темноте.
- Хорошие книги? - как-то грустно вздохнула Изольда, вспомнив, сколько раз топила свои собственные в ванной, засыпая от усталости прямо там, и уточнила: - Ваши книги настолько хороши? - признавая, что ни от кофе, ни от полотенца не откажется.

Оглядываясь назад, Изольда не смогла бы припомнить точно, когда именно поймала себя на том, что подсела на резкие выплески адреналина в кровь, как наркоман на героин. Она никогда не считала свою жизнь серой и скучной, ей не в чем было себя упрекнуть в отношении праздника бытия (после смерти родителей сюрпризы сыпались как из рога изобилия), только почему-то с каждым разом все сильнее тянуло отплясывать по лезвию над пропастью, еле переводя дух после того, как удавалось выбраться из очередной переделки. С подскакивающим к горлу сердцем, но довольной, как кошка, вылакавшая целое блюдце сливок. Потенциальная самоубийца, не иначе, но страх, риск и азарт вкупе создавали такой искрометный коктейль, что она начисто теряла голову, сатанея без новой дозы или зарываясь со стоном в подушки наутро, если накануне все же снова слетала с катушек. Быть или не быть? Вот в чем вопрос. Жить или не жить? А живой она себя чувствовала только балансируя на краю.
Четко ответить себе, почему стоя у двери с полотенцем на плечах и хрупкими чашками в руках, ощущая сногсшибательный аромат свежесваренного (о боги!) кофе, где-то глубоко внутри задергалась тревожная струнка, она не смогла бы при всем желании. Просто неожиданно пахнуло в лицо дождем, мокрой листвой и опасностью, царапнуло нервы тихим шорохом ключа в замочной скважине, растворяясь в полумраке вместе с неясным мужским силуэтом и второй чашкой кофе. Если вы не больны паранойей, то это не значит, что за вами не следят. Да-да... Изольда параноиком не была, чего нет, того нет, а вот от буйной фантазии страдать приходилось не раз, но внутреннему чутью доверяла как религиозный фанатик библейским заветам. И если внутренний голос настойчиво шептал, что дело пахнет керосином, значит так оно и было. Зачарованно глядя на крохотные, светящиеся тут и там, огонечки, она глотнула кофе, обернутой в полотенце рукой собирая влажные, сворачивающиеся кольцами, пряди. Небольшой зал магазинчика в уютном полумраке сильно смахивал на сбывшуюся мечту идиота. Она не возражала бы задержаться здесь подольше, если б можно было перед этим вытурить куда-нибудь крайне "разговорчивого" хозяина/продавца (?), чтобы уютно устроиться в кресле с чашкой в руках и с книгами на коленях. Если б можно было... Куда подевался этот тип, двигающийся так странно, словно перетекающая из одного положения в другое вода, девушка не видела. Зато слышала и продолжала слушать заполняющий каждый уголок голос.
- Вы продаете раритеты?! - справиться с собой не удалось и теперь каждый гвоздь в этом помещении знал насколько она ошарашена. От стойкого желания встать на колени и побиться лбом о книжные полки она мужественно отмахнулась. Черт возьми совсем! Куда она смотрела? Ей не пришлось бы сидеть здесь взаперти, если б она внимательнее глянула на вывеску. К книжным раритетам цыганка относилась замечательно, можно сказать с трепетом, именно поэтому их дороги никогда не пересекались. Как можно доверить ценную вещь человеку, не расстающемуся с книгой даже за обедом? Она и не доверяла, предпочитая принимать ванну и засыпать в обнимку с менее ценными экземплярами. Оставив полотенце на плечах, девушка оправила складки льнущей к ногам юбки и, сделав еще один глоток кофе, не то чтобы вкрадчиво поинтересовалась:
- Разве здесь нет запасного выхода?

Осень - это не время года, это состояние души, кутающееся в дожди и туманы, разноцветными пятнами опавшей листвы раскрашивающее серые дни, изгиб в изгиб ложащееся в сомкнутую чашу ладоней, разве можно чего-то бояться, заковавшись в броню осени?
Когда внутренности в очередной раз сжало в спазме боли, Изольда мысленно по пунктам перечислила за что ненавидит свой дар. Нет, не за стабильный доход. Чашка улетела куда-то под стеллажи, разбиваясь на мелкие кусочки, растекаясь ароматной лужицей кофе, полотенце повисло цветной тряпкой, больше не удерживаемое руками, а цыганка осела прямо на пол, на колени, сжав зубы и пытаясь не выть от боли, упираясь руками в половицы. Мало того, что приходящие негаданно пророчества буквально выворачивают наизнанку, забирая с собой кучу энергии, так еще и совсем не вовремя, черт бы их драл. Изольда кожей чувствовала, как звенит от подступающей опасности воздух, как окружают, давят стены магазинчика, как обволакивает, притупляет бдительность, растекающийся сладкой карамелью, голос. Увещевает, усыпляет. Все-будет-хорошо-не-бойся-ходить-в-лес-маленькая-девочка-даже-если-тебя-за-это-чуть-чуть-съедят. Поздно сожалеть, поздно исправлять. Иногда поздно для всего. Так бывает. Уходя уходи, не оборачиваясь, не растягивая агонию, ни к чему оно. Зачем лишний раз убеждаться, что ты был прав? Новый спазм прошелся по телу, выламывая кости, и она бы рассмеялась (боги, как нелепо), если бы севший голос не ушел в хрип. Второй раз за день - это слишком. Поднимать очи горе и вопрошать "Доколе?" бессмысленно. Осознанный выбор надет серебряной гнутой пластиной на одно из запястьев, затерявшись среди множества себе подобных. Не нравится? Сними и выкинь, девочка, и не нужно будет разыгрывать жертву. А если не хочешь, то терпи, мать твою. Новое видение выплясывало перед глазами смазанной картинкой и на секунду ей захотелось потрогать его пальцами, чтобы убедиться - все взаправду, она действительно видит нечеловечески прекрасную женщину-змею и это не очередной психоделический кошмар, от которого хочется вскочить и, путаясь в простыне, спрятаться под кроватью или в три утра в панике звонить Эрике, чтобы немного помолчать в трубку, накручивая на палец телефонный провод, слушая успокаивающий сонный голос подруги. Но ни стеллажи с книгами, ни маленькие огоньки, ни по-прежнему ощущаемое чужое присутствие никуда не исчезали. И вот незадача, на этот раз пророчество касалось того самого человека, что так неожиданно предложил задержаться в этих стенах.
- Лю Уцзы? - севшим голосом переспросила цыганка, когда накатившая слабость и боль немного отступили. - Вы правильно сомневаетесь, скорее "Записки у изголовья", китайская поэзия для более тонких натур. А Вы знаете, что даже закоренелым романтикам, вроде Вас, может выпасть Джокер? Вы скоро встретите ту, которую так долго ждали.

- Она думала пан романтик.
- А он?
- А он циник и вагабунда.
Тело ломило так, будто его раз двадцать вывернули наизнанку, превратив кости в кисель, а потом снова вернули в первозданный вид, встряхнув для верности. Ломило руки, ломило ноги, болевыми уколами простреливало позвоночник, тяжестью давило на виски. Кожа на внутренней стороне ладоней была разодрана собственными ногтями, горло саднило непонятно почему и Изольде думалось, что теперь-то уж ей точно знакомы чудные ощущения проехавшегося по телу катка. Девушка пошевелилась резко, дерганно, будто привязанная к ниткам кукла, взятая неумелой рукой, деревянно выпрямляясь и поднимаясь с пола.
Общее состояние, мягко говоря, было паршивым, хотелось малодушно лечь и сдохнуть. Градус общения резко снижался, причем почему-то в буквальном смысле. Списывать все на галлюцинации было бы глупо, да и предпосылок к тому никаких не имелось. Сколько ни три глаза, ни щипай руки, а ощущение ледяных иголок по коже не проходило, как и холодящей тело мокрой одежды, покрывшейся тонкой мерзлой корочкой. Здравый смысл, так часто махавший ручкой прежде, сейчас категорично утверждал - не мерещится. Сложно сказать почему, но собственное настроение Изольды, вопреки всему, резко поползло вверх. Действительно, ужасно смешно умереть от переохлаждения в книжной лавочке среди бесценных раритетов не прочитав ни единого. А она так любила книги. Подрагивали уголки губ, в глазах заплескалось затаенное веселье, а вырвавшийся нервный смешок довершил картину улетевшей в неадекват девушки. Потому что только ненормальной могло показаться, что какая-то иная сущность скрывается под обычной на вид человеческой плотью, такая, которую она вряд ли когда-нибудь захочет увидеть, и только ненормальная будет прикидывать, а может действительно стоит задержаться и выпить еще одну чашечку кофе, когда так любезно предлагают? Язык чесался уточнить, знаком ли этому странному человеку, так своеобразно тянущему шипящие, парселтанг, но она сдержалась, снова нервно, еле слышно усмехнувшись. Не лезь в бутылку, девочка.
Странно было разговаривать вот так с темнотой. На какое-то краткое мгновение представлялось, что отвечает не затаившийся во тьме человек (назовем его так), а сам мрак внезапно обрел голос и разум. Странный шипящий голос и нечеловеческий разум.
- Нет, ну что Вы, - уверенно заявила она, услышав вопрос о пророчествах, - мне просто нравится кататься по полу в магазинах, - и уже спокойней добавила, - я заплачу Вам сто евро за все беспокойство, если через две минуты окажусь за пределами Вашего магазина живой и здоровой, у вас тут самую малость холодновато. Ваш кофе дьявольски хорош, но мне нужно домой отогреваться.

Изольда давно и искренне считала, что такая черта характера, как противоречивость - это ее бич. Какой стабильности, последовательности или логичности можно ждать от человека, которого по эмоциональной шкале носит вверх-вниз с частотой пятьдесят километров в секунду? Не говоря уже о том, как заносит на поворотах. Даже со скидкой на просыпающийся временами здравый смысл. Правильно, нулевой. Пока хозяин заведения (а она пришла к выводу, что это все-таки он) радостным аллюром несся к двери, торопясь выставить незванную, негаданную, нежелательную посетительницу с глаз подальше - за дверь, она отжала воду с мокрых, покрывшихся легким инеем, прядей прямо на (как она помнила) до блеска вычищенный пол. Ей до чертиков, до зубовного скрежета надоели словесные реверансы, менуэты и приличное поведение в целом. Неугомонная натура требовала хлеба и зрелищ. Можно просто зрелищ, но таких, чтоб адреналин рвал вены. В тихой, погруженной во мрак, лавочке с этим, увы, были серьезные проблемы. Опасливо высунувшись из-за мужского плеча и почувствовав с каким энтузиазмом задувает ветер и поливает дождь, она решила, что все ее планы нуждаются в скорейшей корректировке. А оценив масштабы бедствия более придирчивым глазом и вовсе пришла к выводу, что переплыть на ту сторону улицы она и потом не опоздает.
- Спасибо, конечно, на добром слове, но что Вы только что говорили про кофе? - сделала Изольда шаг назад, непринужденно пытаясь рассмотреть в общей темнотище кресло, которое почему-то отказывалось находиться. Сказать по правде, принужденно у нее тоже ни черта не вышло. Видимо, с фосфором в организме был явный дефицит, в отличие от хозяина лавочки, который, к легкой ее досаде, так и не влетел лбом ни в одну полку. С грустью приходилось признать, что жизнь порой ужасно несправедлива.
Изольда с детства любила сказки, любила слушать и читать, шепотом и нараспев повторяя перед сном любимые истории, рассказанные матерью. Повзрослев, своей детской любви она не изменила, правда зачастую сказки приходилось рассказывать уже ей. Несколько минут назад пришедшее видение еще четкой картинкой стояло перед глазами, разворачиваясь новыми деталями: сидящим в кресле вальяжным брюнетом в бархатном халате и домашних штиблетах на босу ногу, лощеным тонким блондином с неприятной ухмылкой и ледяными светлыми глазами, смотрящим в окно, и тощим парнем, прислонившимся к двери, в мокрых джинсах и с кнутом, с чуточку плотоядной, но такой родной улыбкой. Картинка дрожала перед глазами, то расплываясь, то становясь четче, и цыганке казалось, что задержаться, как минимум, стоит, чтобы поподробнее изучить ее, слишком уж интригующей она выходила. За порогом же лавочки шансы потерять связь с видением были слишком велики.
- Какую книгу Вы прочитали последней? - задумчиво спросила она, все еще пытаясь отыскать пресловутое кресло.

Отредактировано Isolde Izvitskaya (18.07.2013 23:08:10)

Давно канули в Лету времена рыцарей и прекрасных дам, не льется кровь во славу любезной, на нарезаются на порционные ломти драконы. Давно влюбленные юноши не поют под окнами своих зазноб, нещадно терзая струны гитары, заставляя бледнеть от зависти мартовских котов. Стихли серенады, умолкли гитары, заржавели мечи и копья, бархатные полумаски уныло доживают свой век на полках музеев и в полутемных гримерках, обрастая кружевными гирляндами пыли, растворились в ночи загадка и волшебство, приключение и риск, смазались во времени, растертые по потрескавшемуся асфальту автомобильными покрышками в ржавом свете фонарей. Жить стало скучнее, жить стало банальнее. Только иногда отзовется сердце, больно рванет к горлу, отвечая на гитарный перелив, и стихнет, глупое. Все прошло. Прошло.
Даже если бы Изольда пыталась что-то сказать, из-под махровых складок полотенца у нее это бы вышло весьма неудачно. Даже если бы она пыталась брыкаться, в темноте и наощупь, это выходило бы с переменным успехом. Она и не пыталась. Говорить и брыкаться было невозможно, лишь только продолжать дрожать всем телом от накрывшего с головой беззвучного дикого хохота, стиснувшего горло. Руки не слушались, и, откинувшись на спинку кресла, она хохотала, хохотала, хохотала до слез, до сведенной челюсти, до изнеможения, пока наконец не исчезло полотенце, лохматящее ее волосы и не отпустил перекрывший горло спазм.
- Североамериканские индейцы племени букинистов именно так лишают жертв скальпа, - севшим голосом информировала она вырисовывающийся неподалеку мужской силуэт. - Говорят, это единственное племя, оставляющее своих жертв в живых после скальпирования.
Она самой себе не могла ответить, почему сидит в чужом магазине в темноте и несет весь этот бред, который, признаться честно, никому из присутствующих не интересен, и так ли уж важно пришедшее видение, если тот, кого оно касается, даже не потрудился убрать из голоса скептицизм, услышав о грядущем? И так ли уж важно ей в этом свете предупредить, уберечь того, кто напрочь не верит в реальность привидевшегося? Да и Протей бы с ним. Чего ей неймется? Цыганка в няньки отнюдь не нанималась и каждый волен набивать собственные синяки и шишки столько раз, сколько ему болезному заблагорассудится. Так что сопел бы и дальше ее неумеренный энтузиазм в обе дырочки и незачем кого-то теребить по такому незначительному поводу.
- Я дико сожалею, но у меня нет с собой чеснока, - не поведя бровью, развела руками Изольда. - А Вы гурман, выходит?
Рыцарство бывает разное и, положа руку на сердце, одной гадалке совершенно фиолетово, что времена его закончились давным-давно, ведь благородство духа, встречающееся до сих пор, куда весомее.

Странный день плавно перешел в не менее странный вечер, и со всей неумолимостью временного хода грозил так же незаметно подвинуться в странную ночь. Ну, если только бы Изольда вдруг не решила все-таки добраться до дома вплавь, презрев логику и собственное удобство, поворачивая жизнь в привычное русло. По правде говоря, на удобство было откровенно наплевать, а вот логика заставляла с собой считаться. Минуты утекали, как песок сквозь пальцы, куда-то спешили, наматывались на стрелки часы. Видение, кованым сапогом прошедшееся по душе, исполняться почему-то не спешило, оставляя привкус неуверенности во рту: а все ли правильно она расшифровала?Но чем дальше в лес, тем больше дров. Чем больше времени проходило, тем скучнее становилось цыганке и тем труднее было сопротивляться искреннему желанию устроить в полутемном магазинчике полнейший тарарам хэнд мэйд Изольда. Мирное времяпрепровождение било все лимиты, и скулы сводило от желания фейерверчить без остановки ближайшие несколько часов. Странная меланхоличность не менее странного владельца лавки резонировала по нервам, ей хотелось, как минимум, взорвать к чертям весь магазинчик, чтобы посмотреть, а что вообще бывает, когда он выходит из себя. Такое вообще бывает? Серьезно? Ребячество, конечно, и глупость полнейшая, но ооочччень любопытно. Говорят, что в тихом омуте черти водятся. Этот принцип в ее жизни срабатывал не раз, и не два, и людей, чей взрывной темперамент ударной волной сносил все вокруг, она опасалась гораздо меньше, чем задумчивых молчунов. Разумеется, она не стала шарить в темноте, разыскивая шнур, динамит и спички, а завернулась в брошенный плед, стянув концы на груди, слегка прищурившись в ответ на его слова. Нет нужды следить за лицом, когда в помещении темно, как в упомянутом погребе. Да она бы и не стала.
- Кама Сутру, - непринужденно отозвалась цыганка, рассеянным взглядом скользя по темным полкам, будто и правда выискивая там заветный том, не испытывая ни малейших угрызений совести за откровенное вранье. - Имеется в наличии?