Сон... Да кому он нужен, черт возьми! Только всяким там неженкам, - прикрывая мощный зевок ладонью, произносит Уилсон, наблюдая за тем, как в микроволновке золотистую корку приобретает пирог. Чтоб тебя... Давай быстрее уже! У меня там реклама скоро заканчивается! Усну еще, не дождавшись, когда придет Диксай и заведет шарманку... Кстати, где она? Она слишком задерживается. Три заветных сигнала, изданные чудесной микроволновкой, и Уилсон спешит поскорее достать свой пирог, чтобы тут же вернуться к просмотру футбольного матча. Уилсон всегда был ярым фанатом британского клуба "Арсенал", а из-за разницы во времени между континентами ему всегда было очень и очень трудно уделить какое-то время просмотру онлайн-трансляции. Именно сегодня он решил сделать небольшую "вылазку" и посмотреть желанную трансляцию, но ведь ночь любит охватывать своих пленников сладкой негой в неподходящий момент, так что теперь Уилсон, весь день проведший на работе, изрядно устал после утомительного дня и сейчас в полусонном состоянии смотрел за тем, как его пирог, такой румяный и сладкий, в свою очередь наблюдает за ним самим.
- Ох, к черту это все дело. Дождусь Диксай и пойду спать, предварительно подарив девчонке фразы недовольства, - полусонное проклятие в сторону его сестры срывается с уст тихим шелестом листьев, который не может быть услышан никем, кроме него самого.
В этот момент к нему и приходит внезапное понимание того, что он видел чей-то неизящный силуэт в сгустившемся сумраке, что он слышал легкий шорох, когда микроволновая печь жужжала, дразня аппетит пирогом внутри себя, что его неведомое шестое чувство уловило чье-то присутствие в этом небольшом, но уютном доме. Диксай или воры? - вопрос сам возникает в голове, но тут же встречается с ответом. - Ох, лучше бы это были воры... Иначе мне придется делиться пирогом! Диксай, безусловно, это она...
- Где ты была, сестрица? Я ждал, ждал и еще раз ждал. Потом я снова ждал... и снова ждал. Что случилось? - нежность и трепет в его голосе не знают границ, а обещание, вспыхнувшее в нем сейчас наряду с рыцарским благородством, не дает покоя волнительному ритму сердца. - Что... такое? - и тут Уилсон замечает сверкающие дорожки слез на ее щеках, багровые капли темной крови, сперва незамеченные им, а затем и рваные лохмотья одежды. Он смотрел лишь на ее лицо, видел один лишь ее взгляд, и этого было достаточно, чтобы понять, что что-то здесь не так, даже не беря в расчет прочих несуразных вещей. - Кто посмел?! - ярость пробуждается необузданным огнем, и Уилсон, сжав ладони в кулак, едва сдерживается от того, чтобы тут же не отправиться на поиски оскорбителя, если таковой имелся. Если же нет, то и его ярость будет фальшивой, не имеющей никакой почвы.
Он сделал пару шагов ей навстречу и, обхватив большими ладонями хрупкие женские плечи, повел к дивану в гостиной. Хмурое лицо не может передать той бури мыслей и эмоций в душе, не может выразить всего непонимания, но теперь это единственный способ скрыть всю свою пробудившуюся сущность в сердце, чтобы зло не овладело Уилсоном полностью...

Отредактировано Wilson Lomely (05.06.2013 22:20:18)

Если бы Уилсона однажды спросили, что такое для него страх, конец света, боль, а также надежда, любовь и жизнь, он бы наверняка ответил, что это сестра. Такая юная, такая жизнерадостная, хрупкая и нежная... Она - алый бутон розы в каменном саду, полном острых и холодных камней, готовых вот-вот поранить ее нежные лепестки. Все, что у нее есть, кроется в шипах - вот ее защита, ее крепость и щит, броня. Диксай всегда отличалась определенным нравом, который и служил ей шипами, мечом, копьем... да чем угодно, в общем-то. Но теперь Уилсон созерцал ее образ, видел ее сверкающие от слез глаза в темноте, слышал ее глубокие вздохи, чувствовал, как в ней просыпается тот самый слабый и мирный зверек, которого лишили крова, лишили чего-то большего, чем кров... лишили защитника. Но он у нее всегда был - это Уилсон, готовый заступиться за свой страх, за свою боль, свой конец света, свою жизнь, любовь, надежду, свое солнце, ветер и звезды, что сияли для него каждый день карими глазами резвой и одновременно нежной разбойницы. Он видел в этих агатах то, чего раньше, казалось, никогда не видел. Она ретивый боец своей судьбы, она крепко держит ее в своих руках, никому не позволяя отобрать бразды правления, не позволяя воспользоваться ей словно какой-либо одноразовой салфеткой... нет, в ней угас этот огонь.
До старшего Ломли не сразу дошел смысл сказанных ею слов - слишком уж глубокими, затягивающими был тот блеск в ее глазах. И он, вновь провалившись в эти два океана, внезапно понял, что же произошло. Нет, он практически не слышал ее слов: те были лишь глухим далеким отзвуком его собственных мыслей, заполнивших разум страшной правдой. И все завертелось, закрутилось зимней бурей, потоками скорого ветра, несущего вести, несущего время, жизнь... Уилсон чувствовал, как пылают его щеки, как горячеют ладони, соприкасаясь с ледяным воздухом, который секунду назад не казался ему еще таким морозным. Но ему плевать. Рядом сестра, а жгучие слезы застыли в ее глазах страшным блеском, который в тот же миг Уилсон возненавидел до глубины души. В нем вновь закипала ярость, унося весь здравый смысл куда-то далеко-далеко прочь, должно быть, в песчаные пустыни, полные его тайных страхов, несбывшихся надежд и печалей. Он вновь там, рядом со всеми этими ненужными вещами - позабытым хламом, от которого от тщетно пытался избавиться в течение нескольких лет. Но этого так и не случилось...
Большая горячая ладонь Двуликого прикоснулась к руке Диксай со всей нежностью и осторожностью, какая только была доступна Уилсону сейчас. Этот жест был настолько мягким и аккуратным, что даже сам юноша крайне удивился, соприкоснувшись с кожей сестры. Ведь ты совсем еще ребенок, - и вот в его глазах читается приободряющая улыбка, но в тот же миг это яркое пламя доброты в нем крушится, едва лишь в душу вновь проникает Одиссей, взывая к ярости, к горящим молниям ненависти, презрения и мести. Человек навсегда останется обезьяной... Лишь некоторые из людей способны стать истинными людьми, проявив хоть долю своего внимания к чужим проблемам, чужому мнению и чувствам... Руки станут для Диксай оковами объятий - теми оковами, которые, быть может, и являются раем. Уилсон - два столкнувшихся мира, которые пришли друг к другу с враждой и войной. Кровь, боль, отчаянье... что еще несет война? Добро? Свет? Счастье? Нет, ничего из этого...
- Диксай... - он обнял ее так, как не обнимал раньше. Его жесты сочетали в себе и грубость, и ласку, а он действительно переживал, опасаясь навредить каким-либо образом девушке. - Ты - мое сердце, мой разум, мой мир. И никто не посмеет отобрать у меня ни сердца, ни разума, ни мира... иначе бы я умер, верно? Ты со мной, ты рядом... Я жив. Все хорошо... лишь скажи мне, кто это был. Где это произошло. Как давно.
Его вопросы были не вопросами, а, скорее, утверждениями. Его слова были грубыми, жестокими, стальным лезвием рассекали только что пережившую это душу. Должно было быть так. Но Уилсону было все равно... Его Диксай плохо, его Диксай страдает, но это не продлится долго, когда в крепкой руке ее брата окажется сердце обидчика, истекающее кровью. И пусть потом ему же будет плохо, но он отомстит! Это его Диксай, и она не принадлежит больше никому - только Уилсону. Его Диксай, и больше ничья... Нет! НЕТ! Он не хотел задевать ее чувства! Он должен остаться, утешить ее, а только потом заниматься одной из самых сладких вещей на этой планете - местью. А если ты не сможешь потом его найти?! Что, если ты так и останешься трусливым зайцем, не решившимся однажды найти обидчика твоей Сай, Уилсон! Твоей Сай! - и он опустил голову на ее плечо, сам едва сдерживаясь от того, чтобы не проронить драгоценные кристаллы слез.

Отредактировано Wilson Lomely (22.06.2013 15:38:37)

Месть - лекарство, на которое подсаживаешься. Месть - наркотик, без которого жизнь жизнью не является. Пустота стеклянных глаз всегда отражала крайне задумчивую персону Уилсона. Он просто всматривался в черты ее лица, пытаясь понять, что за магия притягивает взор к ним, что за магия отталкивает взор от них. Тот ужас, ранивший этот самый ценный лик, определенно не мог остаться безнаказанным. Он наблюдал за ней, словно чувствуя своим собственным миром ее мир, наблюдая за тем, как движется что-то в самой родной душе... Такая прекрасная, светлая, яркая и лучистая, словно солнце... такое маленькое, компактное солнце, которое всегда рядом, где бы ты ни находился. Будь то другой край света - солнце все равно будет рядом, у тебя в сердце. Ожидай ты свою погибель во мраке пещеры, солнце все равно придет к тебе. Собственная звезда, светило... Он все никак не мог отвести взгляда от ее сверкающих глаз, лишь каким-то внутренним чутьем понимая, что говорит Диксай. Уилсон не слушал ее, а просто понимал, о чем она говорит, учитывая все скрытые подтексты и смыслы, которых так боятся многие.
Месть - плата за зло. Месть - валюта, которой расплачиваются униженные, оскорбленные. Некая тяжкая глубина затягивала его. Опасная, могучая, глубокая, бездонная... Глубина мести, которая обязательно нагрянет рано или поздно. Будь то хоть через год, через два, через десять лет... будь то хоть совершенно иная жизнь! Клянусь, я доберусь до него, и никто не сумеет остановить пробудившееся чудовище! И даже сам Зевс будет бессилен, когда я пойму, кто сотворил подобное... Не будет прощенья.
- Просто имя... жалкое имя жалкого животного, которое не способно ни на что, кроме как... - шепот Уилсона был подобен змеиному шептанию. Слова едва просачивались сквозь крепко стиснутые челюсти, а он, как бы ни старался уничтожить растущую ненависть в себе, все никак не мог положить конец этому бою. - Одно имя... одно крохотное имя, - теперь этот недобрый, колющий взгляд, казалось, сверлил Диксай, ни в чем не виноватую. В следующий же миг Уилсон осознал то, что натворил, и раскаяние теплой волной залило его разум. - Прости... Мне не следовало так неосторожно начинать. Прости, - и голос, полный искреннего сожаления.
Юноша сомкнул ладони в замок перед собой, разглядывая внимательно костяшки. Ему хотелось знать все, но в тот же момент он прекрасно понимал, что подобные вопросы лишь причинят боль Сай. Разве тебе никогда в жизни не было больно? Разве тебе не было плохо, когда тебя в очередной раз лишали надежды на что-то светлое у доброе? Разве ты не знаешь, каково это, черт возьми, когда тебя терзают чужие вопросы? Ты все это знаешь, Уилсон. Ты знаешь все, потому что каждый, вне зависимости от своего племени, испытывает подобное чувство хотя бы раз в жизни.
- Конечно, Дикс, я помогу, - должно быть, несколько измученная улыбка должна была смутить Диксай, напугать ее, оттолкнуть от родного брата, однако Уилсон все же понимал где-то в глубине души, что и сестра понимает его горе, его печаль и ненависть. Она всегда его понимала. - Как это тебя так? - и он нежно прикоснулся к ране, почти искренне веря в то, что одно лишь его касание излечит порез. - Сиди неподвижно, доктор Уилсон спешит на помощь, - без какой-либо сверкающей улыбки в глазах объявил парень, продолжая бороться с серостью мыслей, и направился за аптечкой, продолжая что-то обдумывать.