Виштвуд никогда не понимал, почему при ситуации «тебя сожрали» предлагается только два выхода. Отверстий в теле хоть отбавляй. И прямо сейчас ему казалось, что он продирается через ноздрю. То ли лежал он неудобно (как будто можно удобно лежать, когда тебя метелят три пары ног), то ли было холоднее, чем ему поначалу казалось, даже учитывая то, что он до нитки промок, но ощущения были такими, будто все конечности сжимаются в какой-то крайне не дружелюбной трубе. Голова была с ними согласна. И все же это было лучше, чем мясорубка, в которой ты не манипулятор, а кусок мяса.
Открыв глаза, Виштвуд уставился в небо, где не было видно ни единой звезды, и на какое-то мгновение снова представил себе, как в допотопе, что видит в тяжелых и низких темных облаках женское лицо. В тот самый момент прямо в левый глаз капнула капля. Кевин проморгался и даже поднял руку, чтобы ее стереть. Еще одна попала на лоб, а через несколько секунд уже вовсю моросил дождь. Теплее от него, разумеется, не стало. Выругавшись, Кевин попытался подняться, по ходу песни оценивая свое состояние. Кроме башки и живота, где омытая дождем рана уже не казалась такой страшной, ничего не болело, и это было более чем странно, но пальцы рук напрочь отказывались подчиняться мозгам. Кое-как встав на колени, он начал отдирать от себя тряпку, которая черт знает сколько времени служила ему верхней одеждой и давно превратилась в лохмотья, а после самого комфортабельного на свете перемещения во времени очень старалась придать хозяину вид бомжа. Отдиралась херота с трудом, чему нисколько не способствовала степень ее мокрости. Избавившись наконец от тряпки, Виштвуд скомкал ее и выбросил куда-то под стену. По ряду вполне понятных причин джинсы он решил оставить на себе. Сев на задницу, он растер одеревеневшие ступни, заодно договорившись с пальцами на руках. Оставалось понять, где именно он находится и как попасть домой, не отхватив попутно очередной дозы бодрящих звездюлей или не отморозив яйца. Со здоровой долей осторожности первое условие виделось вполне выполнимым, однако избежать второго, кажется, было нельзя. Разбираться, почему его еще никто не переворачивает вилами на адской сковородке, было как-то не досуг, поэтому обдумать чудо чудесное решено было попозже.
Кевин встал на ноги, морщась от ощущения холодной и мокрой плитки под ногами и помотал башкой, чтобы стряхнуть с волос капли дождя. Зря. В затылке тут же заломило. Виштвуд осторожно потрогал то место, которым приложился в финале эффектного и, по всей видимости, эффективного падения с забора. На пальцах осталась кровь. Не мозги – уже хорошо.
Осмотревшись, он понял, что разжиться тачкой в ближайшее время не светит. На другом берегу сияли огни какого-то города, но пока рассвет еще не залил пусть и тусклым дождливым светом день, определить, сколько займет времени, чтобы переплыть на другую сторону, было невозможно. Из чего следовало, что придется топать пешком. Поймать попутку в таком виде, конечно, проблематично, но попробовать стоило.
Выйдя из-за склада, Виштвуд приблизительно определил, где может проходить шоссе, и, прикрывая разодранный бок ладонью, медленно двинулся туда вдоль узкой асфальтированной дороги. Рано или поздно в какой-нибудь городишко он все-таки придет. Все шансы орали, конечно, за «поздно», но никаких других вариантов мозги Виштвуда прямо сейчас сгенерировать были не в состоянии.
До шоссе он все-таки добрался. Путь, который обычно занял бы у него минут двадцать, сожрал не меньше часа. И весь этот час Кевина не покидала просто бешеная злость из-за всего, что произошло. Он жутко замерз, со временем, даже несмотря на все увечья, организм затребовал жратвы, и к тому моменту, когда Виштвуд остановился под каким-то деревом, его опять тошнило, но на этот раз – от голода. Башка с животом счастья не добавляли.
- Все, блядь. К черту, - буркнул Кевин, прислоняясь к шершавому стволу.
Во всех своих злоключениях он видел только одну причину. Эвринома. И почему-то терпеть и дальше выходки безбашенной богини не было ни малейшего желания. Он бы удивился, когда понял, что второй раз в жизни сжимает в кулаке цепочку, если бы уже не принял решение. Рванув цепь, которая подалась, словно только этого и ждала (или ему просто показалось), Виштвуд вгляделся в шоссе и увидел вдалеке фары. Через пару секунд до него дошло, что едет здоровенная фура. Он отлепился от дерева и вышел на проезжую часть. Чтобы наверняка. Когда фура подъехала ближе, он просчитал расстояние до того места, где обязательно окажутся ее колеса, и бросил туда разорванную цепочку, с трудом дыша от бурлящей ярости. С невероятным злобным кайфом он смотрел на то, как по долбаной вещице, как и было задумано, проехало пять колес. Будет знать, сука.

Чтобы убедиться, он подставил дождю ладонь и, набрав несколько капель, попробовал хоть на сантиметр сдвинуть маленькую лужу. Ничего, разумеется, не получилось. Прислушался, не услышит ли змей в округе, но опять ничего. Дождь продолжал идти, заполняя тишину снаружи и внутри. Виштвуд постоял еще несколько минут, надеясь, что, кроме фуры, мимо проедет хоть что-нибудь, что можно будет остановить и хотя бы спросить, где он находится, если не уломать как-нибудь помочь добраться до дома. И «как-нибудь» включало не только уговоры. Хотя будь Кевин в состоянии поздоровее, понятие стало бы куда более обширным. В конце концов, просто стоять и ждать ему надоело. Он повернулся туда, куда вроде как направлялся до сих пор, и даже успел сделать один шаг, когда непонятно откуда налетел просто шквальный ветер. Виштвуд отчетливо уловил соленый запах моря, хотя, судя по направлению ветра, дул он вовсе не оттуда, откуда приперся Кевин. Если предположить, что это какой-нибудь залив, соединяющийся где-то на востоке с открытым морем, то, наверное, возможно, но странности это не отменяло: только что шел себе спокойный дождик, пусть и сильно раздражающий, но бешеный ветер, свистевший в ушах, возник будто на пустом месте.
Виштвуд съежился от холода, уже в красках представляя, как подохнет на месте и найдут его не раньше, чем через год, потому что, судя по совершенно мертвому движению на шоссе, вряд ли здесь часто появляются хотя бы дальнобойщики, выскочившие отлить в кустах по пути. Кевин сел на корточки, буквально обняв себя руками и впившись пальцами в плечи, чтобы унять дрожь. Что никак не притупило собачьего холода. Гул нарастал, и он уже понятия не имел, шумит ли что-то снаружи или у него в ушах. Опустив голову, он с каким-то безразличием собственными глазами увидел, как трясется под босыми ногами земля. Или где-то поднимается цунами, или эту убогую землю тряхнет землетрясение с фатальными последствиями.
Пытаясь не обращать внимания на капающий прямо в глаза дождь, Виштвуд всматривался вдаль, потому что не мог подавить надежду все-таки увидеть приближающуюся тачку. Пусть даже она будет несчастной консервной банкой, главное – чтобы в ней работала печка. Да ладно, он обрадуется даже ржавой крыше над головой. В какой-то миг ему показалось, что ветер стихает. Он поднялся на ноги, с трудом разжал окоченевшие пальцы и опустил руки. В воздухе отчетливо пахло морем и озоном, как будто всю скудную поросль у него за спиной только что атаковали молнии.
Ветер действительно шел на спад. Шум становился тише, пока не исчез совсем. Было почти удивительно, что за эти мгновения не пошел страшный ливень. По-прежнему моросил мелкий дождь. Теперь, конечно, он уже Кевина не бесил, а казался даже каким-то избавлением.
На всякий случай Виштвуд огляделся и уже от души офонарел: в нескольких шагах стояла барышня в длинном синем платье и при полном параде, если судить по браслетам и тому, что было у нее на шее. И что самое стремное – поливавший изо всех сил Виштвуда мелкий дождик вообще ни разу не капнул на нее. Да и стихший уже, но все еще поддувающий ветер почти не шевелил ни ее темные волосы, ни это длиннющее платье, которое то ли волочилось по земле, то ли просто создавало такое впечатление.
Барышня упорно пялилась на шоссе, как будто Виштвуд был невидимкой. Он ущипнул себя за руку. Больно, значит, он все еще непрозрачный и уж точно не дрыхнет в какой-нибудь очередной отключке. Наконец она повернулась к нему.
Что-то екнуло у него в груди, когда он посмотрел ей в глаза. Если таких все еще делают на этой треклятой земле, то мир не так уж паскуден, как кажется на первый взгляд. И сразу за этой мыслью в голове нарисовалась Кингстон. Виштвуд впервые в полной мере прочувствовал, что не имеет понятия, где она и что с ней. Надо найти ее. Срочно. Он отвесил себе мысленного пинка и попытался отвести глаза от этой странной барышни. Ну и что, что ее не мочит дождь? Ну и что, что появилась она хрен знает откуда и как? Мало ли он повидал в не совсем человеческом мире? Наверняка какая-нибудь Хранительница или, как их там, мифическая не-женщина, - решил он, уже отворачивая башку, но все еще цепляясь взглядом за ее лицо.
- Меня зовут Эвринома, - внезапно заявила она.
Виштвуд расхохотался, и снова пришлось схватиться за разодранный живот, но это нисколько не помогало унять смех. Наконец ему удалось успокоиться и отдышаться.
- А меня – Майли Сайрус, - сказал Виштвуд, отвернулся и попер к шоссе. Кем бы она ни была, он твердо знал, что боги на землю не приходят. А если это оригинальный способ завести друзей, то ему уж точно не до новых знакомств.

Надо же, ему удалось сделать аж четыре шага, прежде чем в воздухе опять раздался странный шум, и Виштвуд всеми атомами ощутил, как этот самый воздух завибрировал. Хренасе фокусы, - подумал он, вовсе не собираясь останавливаться. Еще пара мыслей о совершенно невиданной фигне, еще два шага в сторону шоссе, а потом завибрировал не только воздух.
Замученный организм не сразу зарегистрировал боль как факт, с которым необходимо бороться. Зато визуальных эффектов хватало. Кевин опустил глаза, глядя на себя, и с какой-то отстраненностью заметил, как очень даже видимо сжимаются ребра. Давление в груди почти сразу лишило его кислорода, и он машинально попытался вдохнуть поглубже, отчего теперь уже отчетливая ноющая боль в легких, как будто он не дышал уже чертову вечность, стала только сильнее.
Что-то хрустнуло в плечах. И еще раз, теперь в унисон с парой ребер. Ощущения подсказывали, что внутренние органы решили вплотную друг друга перетрахать. Боль была адской. Каким-то чудом ему удалось то ли повернуть башку, то ли повернуться всем телом, отдельные части которого он уже просто не чувствовал. Он четко видел, как открывается рот барышни, но голос, ни разу не похожий на обычный женский, он слышал откуда-то сверху. 
Да быть не может, - мелькнула мысль и тут же испарилась под усиливающимся напором. Виштвуд рухнул на колени, пытаясь заставить себя поднять руки, чтобы посмотреть на собственные пальцы. Нет, он не хотел ни на что смотреть. Он хотел их отрезать, оторвать, сделать что угодно, лишь бы они перестали взрывать ему мозг повторяющимися и с каждым разом нарастающими вспышками боли. А вместе с пальцами избавиться от рук, ног, головы, превратиться в кучку бесполезного хлама, до которого никому нет дела, особенно этой, мать ее, суке.
Шею скрутило под каким-то неестественным углом, и Кевин вдруг понял, что смотрит на свое плечо. И видит, как расползается под натиском кожа, как хлещет кровь из разорванных вен, как повисают совершенно ненужные теперь сухожилия, и во всем этом месиве – кульминация, которая всегда вызывала в нем эйфорию, когда ему приходилось быть только зрителем, а не исполнителем главной роли, – в тусклом пасмурном рассвете поблескивают мокрые кости.
Как же он ошибался. Его вернули не домой, не в знакомый ему двадцать первый век. Это определенно был не тот мир, который он знал. В его мире ни людей, ни нелюдей с такими талантами не существует. Это ад, вобравший в себя воплощения всех концепций. Под ним не было сковородки, не было огня, не было льда, не было уродских демонов, рогатых чертей или кого там можно было ожидать. Но его определенно мучили. Пытали. И не кто-нибудь, а красивенная баба, отчего весь этот кошмар становился еще кошмарнее.
То ли рука этой сволочи действовала избирательно, то ли ее разум, устраивающий весь этот садисткий пир, кое-что не учел, но Кевин внезапно почувствовал, как сопротивляющемуся организму каким-то чудом удалось сделать вдох, самую ничтожную малость наполнивший легкие, но отозвавшийся тысяча сто двадцать первой вспышкой боли, которые атаковали его одновременно. И все-таки этого хватило, чтобы выдавить сквозь пережатые трахеи и голосовые связки:
- Всегда знал, что недотраханные бабы с шизой.
Кажется, последний слог он договорил уже едва слышным шепотом. А если учесть, какой рев стоял вокруг, то вполне возможно, дрянь вообще ни одного слова не слышала. Но если она и есть Эвринома, то, черт ее дери, и так знает, что у него на уме. И как раз на этой мысли его мозг решил, что с него хватит. Рев в ушах стал нестерпимым, как и боль, в которой горел Виштвуд, и это перезагрузило все системы питания. Хотя если бы смог, он бы искренне понадеялся, что отключило навсегда.

Отредактировано Kevin Wishtwood (13.06.2013 22:08:05)