И все-таки я не прав. То, что для меня лишь привычная вежливость, для людей необходимость. Необходимость в заботе, прелюдиях, романтике, даже если они при этом отворачиваются и говорят, что им это не нужно. Они хотят видеть маску идеала, несмотря на то, что говорят о принятии. Они хотят видеть рядом с собой людей, которые бы заботились о них, когда им это нужно, но не мешали им при этом жить, делать то, что вздумается, влиять на свои решения. А жертвенность это просто блеф. Очередная ступень эгоизма и самовозвеличивания. Я никогда не был способен на жертвенность. Если я чего-то хотел, я всегда это брал и был по-своему счастлив. Испытывающий чувства в любом случае и при любом раскладе становится эгоистом, потому что хочет быть рядом с другим человеком, и это притяжение не заглушить вежливостью и тактом. Но сейчас я не могу взять то, что хочу, потому что это чувства другого человека. Чтобы их добиться, нужно перекроить себя, выстроить себя заново под шаблоны другого. Хочу ли я этого? Смогу ли я вписать себя в рамки обычных человеческих чувств? Да, я могу быть холодно и классически вежливым, смиренным, терпеливым, уступчивым, но только тогда, когда мне плевать, когда мне все равно, что происходит в жизни другого человека, где он, чем он занят, о чем он думает. А сейчас мне не безразлично. И в этом моя ошибка. Ошибка в том, что я вторгаюсь в ее жизнь, занимаю ее время, заставляю побыть со мной. Заставляю слишком безаппеляционно, не желая мириться с ее по-женски тихим «нет», слишком настойчиво и привычно властно. Но я ведь пытался убедить ее, пытался сделать так, чтобы она расслабилась, хотя в конечном итоге все равно наговорил импульсивных глупостей, которых никогда и никому не говорил раньше. За подобный ответ другую бы просто убил, уничтожил, а тут смолчал, проглотил и сижу, пытаюсь это анализировать, пытаюсь эту модель поведения приложить к себе. Прикладывается плохо. Мне стоило понять – она любит сестру, свою работу, свою жизнь и это хорошо. К чему ей демон, питающийся смертью, который так похабно ее оторвал от ее любимых обязанностей? Ох, Корвин, может именно сегодня ночью пришла пора тебе проявить эту самою пресловутую жертвенность и сделать то, что будет лучше для нее?
Он, чтобы скрасить ожидание Алисии, налил себе полный бокал вина и выпил его залпом. Почему вдруг все стало так сложно и запутанно? Но надо признать, я все равно ей благодарен. Если бы не она, я бы не знал, что способен чувствовать что-то подобное, что мир может быть совсем другим и в других красках. Легче не стало, не стало менее одиноко, но стало интересно, как-то наполнено что ли. Он поставил бокал и уставился в огонь. Корвин, Корвин, в одну минуту ты готов все разрушить вокруг и всех убить, а уже в другую готов улыбаться как последний идиот. Она действительно сводит тебя с ума. Соберись!
Но когда он обернулся на ее голос, все, что он собирал целый вечер, тут же разбилось вдребезги. Этому он сопротивляться не мог. Ее особенной магии, ее хрупкости, красоте ее тела. Во рту тут же пересохло, хотя он только что пил и все доводы, которые он по крупицам собирал, рассыпались вновь. Сам не желая того, он встал и пробежался взглядом по ее обнаженным плечам, ключицам, по капелькам воды, что сбегали с волос по ее коже и впитывались в полотенце, по изгибам ее тела, по бедрам, по пальчикам на ногах и потом вернулись к глазам, излучающим раздражение и злость. Тебе ведь бесполезно говорить, что я планировал лишь отдать тебе вещи, а потом не смог сдержаться, правильно? Бесполезно говорить, что я не могу устоять перед тобой, что я схожу с ума, когда ты рядом. Она села в кресло, а он еще мгновение продолжал стоять и слушать ее голос. Будет здесь до утра. Просто будет здесь. У меня есть время до утра, чтобы дышать. А потом будь что будет.
- Спасибо, - хрипло прошептал он в ответ. – Я сейчас принесу одежду. Прости.
Он дошел до своей комнаты и потратил еще пару мгновений, чтобы хоть немного унять свое сердце и успокоить чувства. Я ведь обо всем уже подумал! Где мое хваленое самообладание? Собраться! Надо собраться! Корвин вернулся к Алисии с мягкой рубашкой. Иногда дома он баловал себя такими вещами, компенсируя свою привычную сдержанность уютом и теплом. Подойдя к креслу сзади, он накинул рубашку девушке на плечи и склонился над ней, обнимая ее, вдыхая аромат ее волос, не в силах сдержать себя.
- Прости меня, Алисия. Я наделал и наговорил лишнего, - тихо прошептал он ей в ушко, помня, какова на вкус ее бархатная кожа. Медленный и нежный поцелуй в шею, и вот он уже наливает ей вино и подает бокал.
- Ты отогрелась? - В его серых глазах лишь спокойствие, на лице легкая свободная полуулыбка. Спрятать чувства, как и крылья, иногда так сложно, но так необходимо, чтобы выжить.