Последние несколько дней все время бодрствования Мел тратила на то, чтоб четко и поэтапно восстановить события трех прошедших недель, смешавшиеся в её одурманенной лекарствами голове. Итак, первое, что поняла девушка, разлепив налитые тяжестью и, по ощущениям, будто запекшиеся веки, - у нее ужасно затекло все тело, на уши давит мерзкий писк аппарата у кровати, а к губам прицеплена какая-то трубка, которая ужасно мешает. И страшно хочется пить. Просто безумно, потому что во рту до сих пор вкус той самой воды, которая она наглоталась, когда из последних сил пыталась вынырнуть на поверхность. Кажется, ей это не удалось. Позже от матери она узнала, что её спасли двое мужчин, возможно, хранители, а может, простые жители столицы, не оставшиеся в стороне. Ах да, мама. Красные, опухшие от слез глаза врезались в память Мел намертво. На тот момент мать и отец дежурили у палаты интенсивной терапии афинской больницы вот уже шесть дней, пока за дверями Новак тихо и ненавязчиво умирала, несмотря на все старания врачей.
Но и в этот раз путевка в мир иной обошла Меланту стороной. Никто, в том числе сама девушка, не могли толком объяснить, что заставило её очнуться. Врачей рядом не было, пророческие видения ей не являлись, да что там – никто даже не держал её за руку, произнося пафосный монолог. Просто в один прекрасный момент хранительница открыла глаза и попыталась приподняться на локтях. И тут началось…
Беготня врачей, уколы, таблетки, капельницы. Мать и отец, не оставлявшие её одну ни на минуту. Куча разных специалистов, все такие одинаковые в этих белых халатах… Ощущение постоянной боли во всем теле, глухой тяжести в голове и неотвязный неприятный привкус во рту. Новак не очень хорошо помнила свои диагнозы, но, честно говоря, не особо и хотела их знать, предоставив матери самой решать, правильно ли лечат греческие врачи её единственную дочь. Разумеется, Алексина решила, что медицина в этой стране пришла в упадок ровно с той минуты, как миссис Новак села в самолет, уносящий её на родину мужа. И постановила переправить Мел в Прагу как можно скорее. По воздуху.
Вялые попытки девушки отбиться от убийственного для нее перелета не увенчались успехом, мать лишь сурово заявила, что настала пора побороть детские страхи ради собственного здоровья. Новак устало откинулась на подушку и махнула рукой: делайте, что хотите. Естественно, она потеряла сознание, едва самолет оторвался от земли. Ещё полтора часа беспамятства к предшествующей неделе комы. Ещё несколько седых волос в идеальной прическе матери.
Пражская клиника ничем не отличалась от греческой. Та же вип-палата, те же белые халаты, те же лекарства. Разве что теперь к Меланте раз в день начал заглядывать необычный посетитель: женщина лет сорока в хорошем неброском костюме и прямоугольных очках в позолоченной оправе. «У вашей дочери посттравматическая депрессия, мы направим к ней специалиста», - появления своеобразного визитера в палате Мел начались именно с этой фразы завотделением. Психолог садилась у кровати и задавала вопросы. Или бросала незначительные фразы, призывающие девушку начать диалог. Или профессиональным жестом дотрагивалась до её почерневших от капельниц рук. Результат был один: Меланта равнодушно смотрела в потолок и не находила в себе никакого желания говорить с этой женщиной хотя бы из вежливости. Ровно через час психолог уходила, так ничего и не добившись, а Новак, вызвав медсестру, жаловалась на несуществующие боли и просила вколоть ей самое сильное снотворное, мгновенно вырубающее сознание. Так прошла ещё неделя. Итого: семь дней в коме, пять – в греческой больнице, ещё шесть – в пражской. Прибавить три дня кошмара, которые Мел помнила очень плохо. Итого – три недели с тех пор, как в Афинах произошло самое масштабное столкновение группировок за последний десяток лет.
Меланта так тщательно вспоминала все подробности своего унылого пребывания в больницах лишь потому, что не хотела думать о том, что предшествовало всему этому. Разрушение. Хаос. Смерть. Огромное количество смертей. Обнаружить обезображенный труп под ногами. Видеть искалеченного сокомандника, безумно хохотавшего в мечущее молниями небо. Чувствовать себя убийцей. Все это Меланте меньше всего хотелось сохранить в своей памяти.  И уж точно она скорее бы согласилась на очередную кому, чем стала бы говорить об этом вслух.
А жизнь шла своим чередом. Врачи заглядывали все реже, зато на тумбочке у кровати то и дело появлялись цветы от чешских друзей. Отец вернулся на работу и днем лишь иногда звонил ей, выкраивая время между совещаниями: его компания как раз начинала масштабный проект по строительству автомобильного туннеля недалеко от Вышеграда, и Вацлав мог появляться у дочери лишь по вечерам, причем выглядел очень усталым, и Мел из жалости поскорее отправляла его домой. Мама, работавшая в этой же клинике, сидела у дочери каждую свободную минуту, но у ведущего кардиолога их было не так много. Новак наконец была предоставлена сама себе, и, научившись не думать о произошедшей трагедии, ничего, в общем-то, не имела против. По крайней мере, не нужно было ни с кем разговаривать.
Когда мирную тишину палаты нарушил несмелый стук, Новак лежала на спине, откинув голову назад и бездумно созерцая часть карниза, доступного под этим углом зрения. Слегка повернув голову, она равнодушно скользнула взглядом по замершей в проеме фигуры высокого мужчины. Бывший муж ничуть не изменился за четыре года, прошедшие с тех пор, когда она в последний раз видела его на тихом бракоразводном процессе. Но, несмотря на это, Меланта узнала его не сразу, как будто все то, что связывало её с этим человеком, относилось к какой-то другой жизни, не связанной с теми тремя неделями, что Новак ревностно перебирала в своей памяти последние дни. «Фридрих. Решил навестить бывшую супругу. Мило», - без малейшего умиления подумала Мел и на секунду задумалась, не вызвать ли сестру, чтоб она выставила непрошенного посетителя вон. Так же, как он когда-то выгнал из дома собственную жену. Испугался сил хранительницы. Ха, видел бы он, чего на самом деле стоило бояться… Трус. Жалкий трус. Он не стоит того, чтоб поднимать шум.
- Переломы, сотрясение, кажется, незначительные повреждения внутренних органов, посттравматическая депрессия. Медкарта у сестры. Там расписано все, что ты якобы хочешь узнать, - вяло шевеля губами, но вполне твердо ответила Меланта, вернувшись на исходную позицию и продолжая разглядывать карниз. Опыт общения с психологом сработает и здесь: не добившись от нее больше и слова, незваный призрак из прошлой жизни уйдет, и можно будет снова попросить себе снотворное.

Отредактировано Melanta Novak (09.08.2012 05:21:59)

Первое время после расставания Мел от злости или беспомощности пыталась убедить себя, что при обручении у нее помутился рассудок, потому что в здравом уме и твердой памяти ноги бы её не было в пражском загсе, да ещё и под руку с этим человеком. Но потом, когда страсти улеглись, Новак пришлось признать, что неудачные браки тоже бывают по любви. Вопрос только, как быстро эта самая любовь проходит.
Фридрих подкупил Меланту своим внутренним стержнем. Когда тебе 21, ты заканчиваешь университет, впереди маячит суровая неизвестность, да ещё оказывается, что ты – обладательница каких-то ненормальных способностей, больше всего хочется, чтоб рядом был кто-то, на кого всегда можно положиться. А Рик умел производить впечатление сильного человека. А ещё всегда был готов о ней позаботиться. Примерно до той самой минуты, когда выяснилось, что у Меланты есть свой маленький секрет. Любовь к жене у Мейера тогда как-то сразу улетучилась. А вот забота, ты ж посмотри, осталась до сих пор.
Правда, Новак теперь было двадцать пять, и она давно уже умела справляться с проблемами без посторонней помощи. Да, криво, да косо, да, долго в конце концов, но уж лучше так, чем опять сознательно довериться человеку, который вышвырнет тебя из своей квартиры, а заодно и из жизни только ради того, чтоб сохранить свой патриархальный мирок для потомков.
Равнодушно выслушав (хотя, скорее, позволив прозвучать над ухом) слова Фридриха, Мел едва заметно скептически искривила уголки губ. Её бесконечно умиляли попытки врачей свалить свою некомпетентность на внутриличностные проблемы Новак. А ведь девушка знала: стоит ей расслабиться, стоит рассказать кому-то, что произошло на самом деле, и её ждет такой нервный срыв, что потом разводить руками и вещать про самогипноз придется уже эскулапам психиатрической клиники. Уж лучше она снова разберется со своим состоянием сама.
Но что-то, наверное, женская, а может, просто человеческая гордость, не давали Меланте спокойно спустить Мейеру его нравоучительный тон. Все-таки несколько лет назад он слишком сильно задел её самомнение, чтобы сейчас, даже простив и отпустив ту давнюю историю, позволять ему по-прежнему считать себя вправе строить из себя человека, чье мнение как-то влияет на её жизнь.
- Разумеется, не хочу, - Новак продолжала разглядывать потолок. – Я в безумном восторге от больницы. Все эти лекарства, уколы, капельницы – чудесный способ провести свободное время, знаешь ли. Кормят три раза в день, вставать не нужно, опять же, врачи симпатичные вокруг вьются. Не понимаю, как можно сознательно отказываться от такого удовольствия? – тон Меланты сменился, теперь девушка говорила жестче. – Если хочешь облегчить мои страдания – не говори ерунды. А лучше просто заткнись, меньше всего я сейчас хочу выслушивать проповеди богобоязненного сына клана Мейеров. Или ты забыл, что не хотел иметь со мной ничего общего, что, уж поверь мне, включает запрет на интеллектуальную беседу?

Отредактировано Melanta Novak (11.08.2012 02:57:33)

And don't you know I'm not your ghost anymore?
You lost the love I loved the most.
I learned to live half alive
And now you want me one more time.
And who do you think you are?

На признание Фридриха в ушедшей, но, тем не менее, неземной любви к бывшей жене Мел хмыкнула с таким чувством, что её психолог сейчас бы аплодировала Мейеру стоя. О, разумеется, ему помешали жить семейной жизнью – о ужас! – четыре лимона! Да какой нормальный мужчина смирился бы с таким беспределом? Ладно бы его жена ему изменяла, оскорбляла его семью, не стирала бы носки, но она же – подумать только! – вырастила пару фруктов! Разумеется, за это нужно немедленно с ней развестись. Причем «немедленно» - это не фигура речи, по рецепту Фридриха Мейера вероломную супругу выставляют на улицу в ту же секунду, на ночь глядя и едва ли не в домашних тапочках. Ладно, формально Меланта ушла сама, но, черт возьми, он поставил ей ультиматум! Чего он вообще ожидал после этого, что она разобьет пару тарелок, а потом они спокойно пойдут пить чай и смотреть телевизор?
А уж то, что мужчина сказал после этого… Лучше бы и правда послушался  доброго совета и помалкивал, ей-богу. Перед глазами Мел снова замелькали кровавые пятна. Где были её товарищи? Спасали её. Вытаскивали из самого эпицентра сражения. Прикрывали со спины. Умирали, черт возьми! А где был бы в это время её муж? Сидел бы дома и уверял себя, что сверхъестественного не существует.
- Так, Фридрих, давай определимся раз и навсегда, - Новак приподнялась на кровати и наконец посмотрела мужчине в лицо, обжигая того презрительным взглядом. – Сказки о том, что ты меня любил, а я променяла тебя на талисман, оставь своим будущим внукам. Тебе нравилась маленькая тихая девочка, которая послушно ходила за тобой, преданно смотрела в глаза и боялась лишний раз слово сказать. Ты любил бесплатное вложение в род Мейеров, способное только на то, чтоб воспроизводить потомство и готовить ужин. Каждый раз, когда я заикалась о собственных желаниях, ты смотрел на меня так, как будто я капризная истеричка. И стоило мне однажды твердо настоять на своем, как ты заявил, что готов выкинуть бракованную деталь в слаженном строе твоей идеальной жизни и найти ей прекрасную замену. Я не знаю, как это назвать, но уж точно не любовью и не семейной жизнью. Только знаешь что, милый, я давно уже не та тихая домашняя девочка. Я взрослее, умнее и, о ужас, независимее, чем три года назад. И я безумно рада, что я не осталась с тобой. Не только потому, что ты растоптал к чертям мою веру в брак. Там, в Афинах, я и мои способности спасли жизни многим людям, потому что только хранители и могли оказать сопротивление в этой войне. А здесь я, такая, какая есть, не была достаточно хороша даже для тебя.
Мел рефлекторно протянула руку и сжала под больничной рубашкой цепочку с кольцом. Пока девушка лежала в коме, талисман с нее сняли, но, едва придя в себя, хранительница потребовала вернуть его назад. Тайком подрастив один из стоявших на подоконнике цветов, Новак убедилась, что богиня, несмотря ни на что, осталась с ней. А значит, это все зачем-то нужно. И теперь Меланта не жалела о том, что не отдала кольцо кому-то другому. Она не знала наверняка, убила ли кого-нибудь в этой схватке (хотя искренне надеялась, что нет), зато была уверена: она спасла жизни нескольких людей с помощью той силы, которой наделила её богиня. И это компенсировало все, что пришлось пережить ей самой.

Отредактировано Melanta Novak (15.08.2012 00:52:59)

Как обычно – сказала, и сразу пожалела. Во-первых, зачем опять ворошить прошлое? Чего она хочет этим добиться? Неужели, даже если Фридрих сейчас упадет перед ней на колени и разрыдается в раскаянии, это что-то поменяет? Она его не любит, ей ни к чему его возвращать на любых условиях, а гордость… Это сложная штука. Как ни отыгрывайся теперь за удары прошлого, осадок остается. Всегда. Пожалуй, действительно, зря Фридрих пришел к ней сегодня.
Но, кроме личных проблем, нужно было думать о другом. Она уже нарушила все мыслимые и немыслимые правила, когда открыла Мейеру правду о хранителях. Совершенно ни к чему и дальше его в это впутывать. Хотя бы потому, что так безопасней для него самого. Он живет здесь, в тесной уютной Праге, у него семья и свое дело, ему незачем думать о тайной стороне далеких Афин.
Но она все же сделала это. Произнесла этот обличительный монолог, пафосный настолько, что хотелось сгореть от стыда. Типичная обиженная женщина, ходячий стереотип. Но, господи, можно ей хоть сейчас, на больничной койке, всего на минуту перестать себя контролировать? Она так устала… Черт возьми, как же она устала.
Мел посмотрела на застывшего в немом озарении Фридриха и откинулась назад, сползая по подушке. У нее нет сил с ним спорить. Просто нет.
- Рик, ты так до сих пор ничего и не понял, - Мел, кажется, впервые со времен ссоры назвала мужа привычным «домашним» сокращением. – Нет никаких «вы». Просто есть хорошие люди и плохие. А то, что кому-то и с той, и с другой стороны досталось чуть больше способностей, чем остальным – не более чем случайность.
Ну вот, и она снова жалеет о своих словах. Только теперь уже потому, что понимает: они никогда не достигнут цели.

Не успели прозвучать первые слова Фридриха, а Мел уже понимала, что чуда не произошло. Он не понял. Скорее даже так: не принял. Ему было спокойнее поделить все на черное и белое, и только тот факт, что среди «черного» была женщина, к которой, он, видимо, все ещё испытывал какую-то привязанность, мешал ему сложить всю мозаику так, чтоб было понятно, кого нужно признать врагом. И ему не доставало всего лишь повода, чтобы возненавидеть и Мел тоже, лишив себя тем самых всяческих колебаний.
Девушка прикрыла глаза, болезненно изогнув уголки губ. «Нормальные люди», «смерть», «разрушения» - эти слова бились в её голове, как и несколько лет назад, и она все так же не знала, как ещё донести до бывшего мужа, что она не монстр, запрограммированный на убийство. Меланта видела эти черные мешки своими глазами, а не на экране телевизора. Она не может перестать думать обо всех, кого не стало в тот день. В конце концов, зачем ещё, по его мнению, морально устойчивой дочери врача накачиваться снотворным так, чтобы сон и реальность начинали путаться, а убедить медсестру сделать новый укол было все сложнее?
Но как бы Мел смогла жить дальше, если бы не побывала в этом аду вместе с остальными? Фридрих снова говорил о каком-то безопасном месте, в котором прячутся хорошие послушные девочки, но неважно, что это было бы: бункер под Афинами или его уютная квартира – когда наступало время, Меланта всегда уходила туда, где была нужнее. Его бывшая жена не могла иначе, но Мейер, живший с ней почти год, так и не понял этого. А значит, им не о чем говорить.
- Рик, - Новак едва ворочала языком, чувствуя, как на нее наваливается отчаяние и почти отвращение к происходящему: - Знаешь, иди к черту. Уйди, просто уйди, иначе я позову медсестру, чтоб тебя выставили силой. И никогда больше не появляйся в моей жизни.
…Фридрих ждал повода, чтобы возненавидеть свою бывшую жену. Что ж, Меланта готова была его предоставить.