Неугомонная женщина еще какое-то время ерзает, возится там, пытается бороться с одеялом, которое самым наглым образом забрала, закуталась и запуталась, а теперь пытается отыскать более комфортное положение, изредка недовольно бурчит и ворчит, а мне не остается ничего, кроме как выдохнуть безнадежно, мысленно глаза закатить - мысленно, потому что в данный момент они закрыты, а открывать их совсем не хочу - и попытаться уснуть. Сделать это получается, но только-только нагрянувший в гости сон беспощадно прерывается все той же Рейнольдс, которая вдруг начинает возиться с еще большим энтузиазмом, несколько раз толкает меня непонятной частью тела куда-то в поясницу - понятия не имею, нарочно она это делает или случайно, но дремоту как рукой снимает - а после утыкается носом в спину, прижимается и наконец-таки успокаивается.
Впрочем, успокаивается - это слишком громко сказано, ведь проходит всего несколько секунд, прежде чем вездесущие ручонки Лисс тянутся в мою сторону. Точнее, одна рука, которая опускается на живот, заставив машинально напрячься и сделать бесшумный вдох. Все это время я неподвижно лежу и старательно делаю вид, будто сплю.
Говорят, что при встрече с голодным медведем надо лечь и притвориться мертвым. В случае с девчонкой можно, конечно, притвориться спящим так, как делаю это я, но занятие это, честно говоря, бесполезное, потому что Лисс пострашнее всякого медведя будет. Не в том плане, что убить может - а она ведь может, но сделает это не столько от злости, сколько от собственной неуклюжести - а в том, что результата обнадеживающего не получишь. Ее не волнует, какой именно человек рядом находится: живой, мертвый, спящий, жрущий или срущий - доебется до любого. Прямое тому доказательство - я, потому что как бы не старался, что бы не делал, каким бы деревом не притворялся, но избежать словесного поноса не удается.
- Слышь, давай че-нить интересное на завтра придумаем. - раздается позади голос, сопровождаемый очередной порцией возни. - Лес, озеро, звезды, шашлык? Только не надо шутить тут, что шашлык можно не брать, он у меня всегда при себе, - женская рука медленно ползет вниз и останавливается на члене, заставив меня на мгновение дыхание задержать, приоткрыть лениво глаза, а потом бесшумно выдохнуть и закрыть их снова. Все это время молчу, не говорю ничего, дабы не спровоцировать Рейнольдс на новую волну разговоров. Почему-то у нее именно ночью просыпается эта поразительная особенность говорить много и без остановки.
- Хотя, не, я передумала. Холодно там. Давай… бля, я не знаю. О, придумала, давай спать, а завтра решим.
Я мысленно благодарю богов за то, что Лисс наконец-таки угомонилась, расслабляюсь и медленно проваливаюсь в долгожданное царство Морфея. Прежде чем крепко заснуть, переваливаюсь на спину и притягиваю девчонку к себе, прижимаю и окончательно вырубаюсь. Она что-то там бормочет во сне, пытается сопротивляться, но в конечном итоге успокаивается, а я уверен, что за ночь обязательно несколько раз попытаемся спихнуть друг друга с кровати, едва ли не подеремся за одеяло, стаскиваемое то на одну сторону, то на другую, и разбежимся на разные края кровати только лишь потому, что спать спокойно в обнимку не можем.
***
Утро встречает меня отнюдь не весело, хотя стрелки часов и перевалили за отметку в одиннадцать. Можно было бы сказать, что все довольно-таки неплохо, но блядский телефон, неприятной трелью и не менее неприятной вибрацией жужжащий где-то совсем рядом с моим ухом, не позволяет целиком и полностью насладиться тем самым утром, которое началось практически в полдень.
Зарываюсь носом в подушку, под которую прячу обе руки, недовольно мычу и урчу, но все мое негодование прерывается одним резким, шумным выдохом и негромким матом в тот момент, когда Рейнольдс наваливается сверху и давит локтем куда-то чуть ниже лопаток. Не слишком больно, но приятного мало. Знаю, что она делает это не специально, но не выругаться не могу.
- Да блять! - дергаюсь в попытке скинуть с себя девчонку, но она поразительно цепко держится, остается там же, но хоть локоть свой этот острый убирает с моей многострадальной спины. Снова расслабляюсь и даже задремать успеваю, пока она отвечает на звонок, общаясь со звонящим какими-то междометиями.
- Теперь я тоже живу с тобой. Меня выгнали из дома.
- Класс. - мычу, даже не пытаясь вникать в сказанное. А следовало бы, потому что пиздец, товарищи, не только незаметно подкрался, но еще и по голове чем-то тяжелым ударил. Ерзаю лениво и зеваю, выгляжу вполне беззаботно ровно до того самого момента, пока суть сказанного не врывается в сонное сознание, впившись своими острыми зубами.
Постойте, что?
- Блять! Стоп! - упираюсь ладонями в поверхность кровати под подушкой и резко выпрямляюсь, отчего Лисс скатывается и оказывается рядом, подмяв под себя одеяло. Я же сажусь, скинув ноги на прохладный пол, сутулюсь немного и ладонями лицо потираю в попытках прогнать остатки сна. Через секунду левая уходит вверх, путается в волосах, которые назад заглаживаю, а я разворачиваюсь и смотрю на девчонку через правое плечо откровенно ахуевающим взглядом. - С какой радости ты будешь жить со мной? У меня тут че, по твоему, приют для бездомных? Че случилось вообще?
Не подумайте, что мне жалко, просто одно дело, когда я пускаю пожить подростка, который особо не стеснит, который и пожрать приготовить может, а еще никаким препятствием в моей жизни не станет, и совсем другое дело, когда в моем доме будет ошиваться Рейнольдс. Это ведь и девчонку никакую не приведешь, потому что: "Хэй, а это кто?" - и указывает на флегматично прошедшую мимо Лисс, на которой, по всем известному закону подлости, как раз в этот самый момент не будет ничего, кроме моей футболки. Неловко получится, согласитесь? Именно поэтому я так ахуеваю.
Еще, честно признаться, ахуеваю от того, что жить с девушкой постоянно - это совсем не то, что жить с девушкой, которая остается всего лишь на пару дней, а потом обязательно сваливает к себе, сославшись на какие-нибудь там дела. Жить с девушкой постоянно - это почти отношения.
Доброе, блять, утро, Фостер.

Я все еще не пришел в себя. Мысли, сонно заползающие в голову и отказывающиеся представлять собой нечто членораздельное и адекватное, никакой помощи не предоставляют, а лишь сильнее в тупик загоняют, откуда выбраться получится, но не в ближайшие минут пять - как минимум. Я сутулюсь, упершись ладонями в самый край кровати, голову наклоняю и глаза закрываю. Сон, бессовестно прерванный раздражительным звонком, тут же начинает наваливаться, требует продолжения, а у меня с большим трудом получается отогнать от себя назойливые объятия Морфея. А лучше бы этого не делал; лучше бы свалился обратно на кровать, уснул, а потом, когда проснулся, мне кто-нибудь - да, пусть та же самая Рейнольдс - сказала бы, что все это - страшный сон; лучше бы я не прослыл в ее глазах человеком, который без долгих раздумий способен пустить к себе в дом первого встречного, поставить перед ним взаимовыгодные условия, а потом, расслабившись, пойти пить излюбленный бурбон и читать оставленную на подлокотнике кресла книгу.
Прошло совсем немного времени, а у меня дома теперь живет не только Лисс, но еще и подросток, чьи шаги и какие-то безобидные ругательства прекрасно слышно где-то по ту сторону комнаты. Ебанутая, блять, семья.
Выдыхаю и подаюсь вперед, упираюсь локтями в колени, а ладонями зарываюсь в растрепанных после сна волосах, слабо их сжав. Со стороны может показаться, что меня парит вся эта ситуация, или девчонка, которая где-то позади валяется, словно у себя дома. Ах, да, она ведь теперь тут живет... Ахуеть.
На самом деле единственное, что меня сейчас парит - сон, который все никак не может от меня отвалить, позволив думать более ясно. Широко зеваю, подтвердив собственное состояние наглядно; провожу ладонями по лицу, подушечками пальцев слабо надавив и потерев глазные яблоки в попытках взбодриться, но результата, как такового, не получаю; зеваю еще раз, но резко прерываю это занятие в тот момент, когда Рейнольдс поднимается, оказывается за спиной, а затем обнимает, заставив податься назад и оказаться в кольце рук, замерших замком на чуть напрягшемся от прикосновений животе.
До этого она рассказала увлекательную предысторию, из-за которой сегодняшнее утро началось с ахуенно неожиданного заявления, но ее я, если честно, особо не слушал. Меня не волнуют причины, по которым она оказалась на улице, а спросил о них как-то на автомате, чтобы выкроить себе время для того, чтобы в себя прийти. Пришел. Лучше бы нет.
- Че ты паришься вообще,
Действительно, Фостер, че ты паришься? С каких пор тебя такая херня волнует? Можно было бы понять, если бы на пороге появилась какая-нибудь престарелая надзирательница - да, такая имеется и живет в доме напротив, периодически читает мне нотации о том, что совсем никаких семейных ценностей не имею и не преследую, когда привожу в дом каждый раз новую девушку. Вот при таком раскладе я ахуел бы так, что вряд ли потом выхуел обратно. Но вместо этого "на пороге" - а если быть точнее, то в постели - моего дома появилась весьма симпатичная девчонка, с которой и так делим жилплощадь довольно часто - не важно, где именно - у нее, или у меня - и которая делает весьма крышесносные минеты. Ниче, в общем-то, я не потеряю, если пущу ее к себе. А, быть может, даже двух зайцев убить получится: у меня будет стабильный секс, стоит захотеть, а доебистая соседка, быть может, наконец-таки от меня отстанет, когда увидит, что в дом каждый раз одна и та же девчонка ходит. Вряд ли, конечно, потому что у старухи давно шарики за ролики заехали, но попытка, как говорится - не пытка.
- Я парюсь, - говорю теперь спокойно, расслабленно, устроившись удобно в девичьих объятиях и лениво прикрыв глаза. - потому что как теперь водить девушек, с которыми планировал провести незабываемую ночь и... потрахаться? - ухмыляюсь, повернув голову и ткнувшись небритой щекой в плечо Рейнольдс. - У меня были планы, между прочим. Много планов. Очень много. - на самом деле нет, но ведь Лисс об этом знать не обязательно, да? - Впрочем, - задумчиво губы поджимаю, медлю какое-то время, а затем добавляю: - если ты заменишь их всех, то я обещаю подумать. Минеты на завтрак, обед и ужин - вот моя цена за то, что ты будешь уничтожать запасы моего алкоголя и продавливать мою кровать.
Знаю, что девчонка не откажется, потому что то же самое у нас, в принципе, и без того имеется, но не упомянуть не могу, а то мало ли - изменилось вдруг что.
- А еще ты будешь называть меня хозяином. - говорю наигранно серьезно, хотя губы в незаметной ухмылке кривлю. - И перестанешь стягивать с меня одеяло, а то заебался уже воевать. И мужиков не вздумай водить сюда, поняла? - замолкаю и лежу спокойно несколько секунд. - Впрочем, ладно. Шучу. А про мужиков - нет, - запрокидываю голову, посмотрев на девчонку снизу вверх. - увижу - убью. Тебя, а не мужика, услышала?

Никогда не умел долго загоняться по какому-либо поводу, потому что всегда предпочитал руководствоваться одним простым правилом: все проблемы, что имеют свойство разрешиться - разрешатся в любом случае, даже если приложить к этому минимум усилий, а на то, что изначально никаких решений и конечного результата не имеет, тратить собственные силы и нервы ни к чему. Это, если так посудить, не слишком верная жизненная позиция, которая наверняка к какому-нибудь пиздецу ведет, потому что все не может быть стабильно хорошо, но мне по такому принципу жить проще. И людям, которые рядом топчутся - тоже.
Взять, к примеру, Рейнольдс, которой вдруг вздумалось изменить наше положение в пространстве, и которая сейчас беспокойно ерзает, пытаясь отыскать более комфортную позу: окажись на моем месте кто-то другой, кто-то, кто привык каждую проблему долго и упорно переваривать, взвешивать все "за" и "против" прежде, чем выдвигать окончательный вердикт - и девчонка наверняка оказалась бы без крыши над головой, без сытной еды на завтрак, обед и ужин, и без спокойствия, в той или иной степени необходимого каждому. Ее, скорее всего, это никаком образом не напрягло бы, потому что слишком беспечно относится к жизни и на все умеет смотреть с более незатейливой стороны, когда отсутствие дома, еды и прочих благ воспринимается не как проблема, а как вынужденное развлечение. Мы общаемся не сказать, чтобы очень долго, но за это время мне довелось выучить все ее повадки, удалось привыкнуть к неуклюжести, которую Лисс демонстрирует с незавидной частотой, и получилось ужиться с теми косяками, которые за девчонкой тянутся длинным и заметным шлейфом. Я привык к ней - и в этом заключается главная причина, по которой разрешил остаться, а не выставил за дверь сразу же, как только узнал "ахуенную" утреннюю новость.
Я к ней привык.
Возможно, привязался. Быть может, проникся этим поразительным умением даже в пиздецовых ситуациях оставаться расслабленной и безмятежной. Многие, глядя на такое отношение, обязательно пальцем у виска покрутят и скажут о том, что Рейнольдс сумасшедшая, раз так безалаберно ко всему относится, а я скажу, что у нее чертовски притягательная способность, потому что иногда вместо холодной сосредоточенности и серьезных взглядом следует просто выдохнуть и решить, что нахуй оно все шло. Мало кому такое по силам; мало кто с таким может умело управляться. Я могу, но не всегда. Рейнольдс может постоянно - и в этом ей, как оказалось, нет равных.
- Хватит уже шараебиться! - фыркаю наигранно грозно, когда девчонка, в очередной раз решившая изменить позу, случайно упирается какой-то частью тела мне в руку и провоцирует пусть не сильную, но ощутимую боль. Морщусь, а недовольное шипение разносится по комнате и сливается грохотом, потому что Лисс снова показывает непревзойденное мастерство собственной неуклюжести. Она путается в своих же ногах, а потом валится на пол, успев между делом задеть еще и стул. Впрочем, быстро отвлекается, когда находит оставленный три столетия назад батончик шоколадки, который с упоением начинает грызть, а в моей голове проскальзывает мысль: "это орешки там так звонко хрустят, или ее зубы?"
- Почему меня убьешь, а мужика нет? Сексизмом попахивает, хуезяин, - следом заявляет, завалившись обратно на кровать. Я же продолжаю лежать, удобно устроив голову на подушке, придавленной к изголовью, сцепленные в замок руки на животе держу, и глаза закрываю.
- Потому что... - медлю, поджав губы. - потому. Мужик ведь не в курсе, что ты живешь с другим мужиком и периодически руки к нему в трусы запускаешь. Вот если кто-то из ебарей твоих даже не смотря на это сюда заявится, то убью обоих. Не экспериментируй, ладно?
- А Хлебушка можно? Из него мужик так себе, сам знаешь. А против твоих баб я ниче не имею против, я даже третьей могу быть, ну ты понял.
И тут я задумался.
- М-м-м... - многозначительно; в голове тут же всплывают весьма живописные картинки, заставившие испытать острое желание попробовать что-то такое, потому что почему бы и да? Впрочем, не об этом сейчас. - Ты может и не против, а вот мои бабы - очень даже. Они, знаешь ли, капризные весьма, поэтому не слишком жалуют присутствие других женщин в радиусе пары километров. - хмыкаю и переваливаюсь на живот, подмяв под голову подушку и сунув под нее обе руки. -  Это вот тебе похер, ты трахаешься, потому что это круто, это кайфово и зачем делать из этого что-то серьезное, когда можно не делать. Мне похер тоже, а вот большинству - нет. - хреновая правда жизни. - Это типа нихуевая такая проблема, потому что я трахаю ее просто чтоб расслабиться, а она при этом уже успела придумать имена нашим детям и решить, на берегу какого океана будет стоять наш дом.
Но идея с тройничком все-таки не плохая, наверное.
- Ладно, - упираюсь руками в кровать и выпрямляюсь, а затем поднимаюсь, нахожу спортивные штаны, которые на плечо закидываю, и топаю в сторону ванной комнаты. - чтоб я вышел из душа, а ты лежишь голая и с едой.