На экране верного ноутбука разворачивался неравный бой между группой выживших, но не потерявших надежду, людей, и изуродованных, гнилых, и жаждущих отведать человеческой плоти, и теплой крови, оживших мертвецов. А в голове, вместе с тем, далеко не переживания по поводу того, как Рик и его группа справятся с нашествием ходячих; в голове странные, непонятные, и немного пугающие мысли, которые роятся, переплетаются, перевиваются друг с другом, и не дают сосредоточиться на чем-то одном.
Меня ничего не держало в этом городе, и смысла оставаться, как такового, я не видела. А домой хотелось как минимум потому, что там родители, которые вот уже несколько недель достают меня одним и тем же вопросом по поводу возвращения. Да не просто возвращения, а возвращения с Джексом.
Я так и не рассказала им о его смерти, о том, что сама была практически на грани, и в подробности вдаваться тоже не хотела. Поверхностно ответила на вопрос о том, почему мы до сих пор здесь, в Греции, и поспешила ретироваться, найдя какую-то глупую отмазку. Язык не поворачивался рассказать правду, хотя прекрасно понимала, что рано, или поздно, но это придется сделать. И чем дольше я находилась в Афинах, тем увесистее становился тот груз, что удобно разместился на плечах, задавив собой все остальное, и не позволяя толком шевелиться.
Как рассказать, что рассказать, и когда - не думала. Но рассказать требовалось, и чем быстрее, тем лучше. Порядком осточертели извечные звонки, и стабильно задаваемый, один и тот же вопрос, сдавливающий сердце, и заставляющий раз за разом испытывать тянущую боль в грудной клетке: - как у вас дела, и когда вы с Джексом возвращаетесь?
И не столько болезненным оказывается сам факт, что ни Джекса нет, ни той счастливой жизни, которая должна была, по законам жанра, быть, тоже нет, сколько ощущение собственной слабости и убогости, потому что не смогла сразу выложить все карты, расставить все точки там, где им уже давно следует занять свои места.

От раздумий отвлек резкий вопль со стороны ноутбука, и, скатившийся головой на мои колени, Беннингтон. Оторвавшись от созерцания экрана, медленно перевела взгляд на лохматый мужской затылок, закусив губу, и бесшумно выдохнув. Была бы трезвая - возмутилась, скорее всего; но я ведь не трезвая, потому, с трудом задушив в себе желание запустить пальцы в его волосы, вновь вернула взгляд к экрану.
И снова двоякие чувства тянули свои щупальца, обвивая сознание: с одной стороны понимала, что все происходящее в данный момент - это лишь мимолетный период жизни: Честер, разобравшись со своими делами, вернется к своей прежней жизни; я, разобравшись с собственными проблемами насущными, вернусь домой, и, скорее всего, забуду. С другой стороны, в эту самую секунду, на этот самом диване, и глядя на мирно похрапывающего мужчину, меня накрывали какие-то необъяснимые комфорт, спокойствие, и уют. Будто так и должно быть, и будто так было всегда. Я не понимала, за счет чего появляются эти чувства, но приходила в нерушимой уверенности, что они есть. Может потому, что Беннингтон, выглядящий как Джекс, заставлял меня возвращаться на некоторое время назад, туда, где на самом деле было комфортно и спокойно. А может потому, что рядом с ним действительно так и было. И, честно говоря, ощущая все это, уезжать хотелось чуть меньше.
Взяв бутылку, и сделав несколько больших глотков, откинулась на спинку дивана, упершись в неё затылком, и, опустив одну руку Чесу на бок, продолжила смотреть ходячих. И под размеренное дыхание мужчины вырубилась сама.

Проснулась, когда сериал уже на несколько эпизодов вперед ушел, с трудом разлепила глаза, встретившиеся с темным потолком, на котором бликовал свет от экрана ноутбука; Беннингтона обнаружила на том же месте, правда теперь он лежал не на боку, а на спине, упираясь затылком в мои ноги; и пить хотелось безбожно сильно, поэтому, захлопнув крышку ноута, аккуратно поднялась с места под мелодичный храп мужчины, и лениво побрела на кухню, попутно спотыкаясь о пустые стекляшки, и коробки из под еды.
Залпом осушила одну бутылку воды, прихватила из холодильника вторую, и вернулась обратно, завалившись в скрипучее кресло, и практически сразу уснув.

Снилось что-то хорошее. Впервые, пожалуй, за несколько недель, меня во сне никто не пытался убить, растерзать, или похитить. Снился дом, родители, вкусное печенье, что по выходным готовила приемная мать, и спокойная гитарная мелодия, срывающаяся со струн под отцовскими пальцами.
И все это нарушилось громогласным воплем, который безжалостно вытянул меня из ласковых объятий Морфея, и вернул в суровую реальность, суровую холостяцкую квартиру, и к суровому, снова дымящими, как паровоз, Беннингтону.
- Хули ты орешь то, дурень, - зажмурившись, и стиснув зубы от пульсирующей боли в висках, я медленно пошевелилась, встретившись с сопротивлением, исходящим от собственного тела. Оно, как оказалось, не порадовалось таким неожиданным движениям - потому что в одной позе спать не есть хорошо, - и тут же отозвалось толпой мурашек, промчавшихся по той руке, на которую я больше всего опиралась, пока спала. И хруст где-то в области шеи прекрасно очертил тишину комнаты. - нету у меня кофе, - проурчала, упершись ладонями в подлокотники, и не торопясь поднявшись на ноги. - не пью я его.
Медленно потащилась в сторону кухни, обогнув журнальный столик, и пинанув попавшуюся на пути пустую бутылку; прошла мимо Честера, восседающего на подоконнике, покосившись, и цокнув языком. Ишь, раскомандовался тут.
- Взял бы, да приготовил че, раз жрать хочешь, - бубнила себе под нос, пока изучала недра холодильника на предмет чего-нибудь более-менее съедобного. Прохладную бутылку воды предусмотрительно приложила к виску, а свободной рукой достала все то, из чего можно было соорудить бутеры. Ничего другого, увы, не было. Я не рассчитывала, что сожитель - пусть и на короткий срок, - появится.
- Смотри-ка, повезло тебе, - хмыкнула, когда в попытках отыскать нож, в одном из шкафов нашла зерна кофе - понятия не имела, откуда они там.
Недолгая борьба с кофемолкой, и кофеваркой - которые тоже имелись в этой квартире, но никогда не были удостоены моим вниманием, - ловко сделанные бутеры, и: - нате, жрите пожалуйста, не подавитесь только, а то труп закапывать не очень хочется.
- И че ты там собираешься дальше делать? - спросила я, поставив на стол тарелку с горой бутербродов, и кружку с горячим кофе. Не то, чтобы мне было интересно... просто не молча же сидеть, слушая мелодичное чавканье. Подхватила бутылку с водой, открыла, сделав несколько глотков, и уперлась поясницей в столешницу кухонного гарнитура, вскинув бровь - как это делала всегда, и по большей части непроизвольно, - и посмотрев на Честера.
Помятого немного Честера, к слову.

А диван сегодня казался каким-то чрезмерно мягким и приветливым. Хотелось лежать не двигаясь, смотреть все тех же ходячих мертвецов, поглощая бутерброды в нещадных количествах, и не думать о том, что жизнь на самом деле та еще хуевая штука, и все вот эти более-менее приятные моменты - вроде алкогольной ночи, когда удалось забыть о проблемах со здоровьем, проблемах - которым еще только предстоит появиться, - с родителями, и прочей хероборы, - очень ловко и умело погрязнут под метровым слоем грязи. А она будет, в этом сомневаться не приходилось. И рассчитывать, что все это стороной вдруг обойдет, не приходилось тоже. Можно только смириться, попытаться свыкнуться с мыслью, что среди беспросветной тьмы лишь изредка бывают светлые проблески - да и те, в конечном итоге, исчезают, - и пытаться не прогибаться под всем этим.
Вроде бы даже получалось, чему я хотя бы немного радовалась.
Но стоило болезненным ощущениям в области затылка появиться вновь, пульсирующими импульсами отдаваясь куда-то в виски, как тут же всю картину разом омрачало гребанное состояние здоровья - которое я собственноручно и усугубляла. Впрочем, похер.

Зажмурив один глаз, и сморщив от неприятных ощущений лоб, круговыми движениями помассировала висок приложенной к нему прохладной пластмассовой бутылкой. Легче, честно говоря, не становилось, но и хуже вроде бы не было. Проводив Беннингтона взглядом исподлобья, открыла все ту же бутылку, и опрокинула в себя половину её содержимого, между тем, лениво шаркая ногами по гладкому полу, потащилась в гостиную.
Уже на диване допила остатки воды, и, покачнувшись, рухнула на мягкую поверхность, ткнувшись щекой в подушку, и свесив одну руку вниз. Касаясь ладонью пола, от нефиг делать начала стучать пальцами, отбивая ритм любимой мелодии. Но когда услышала шебуршание со стороны ванной комнаты, приподнялась, упершись второй ладонью в диван, и, вскинув бровь, посмотрела в направлении исходящего шума.
А ведь машинка работала, до того, как ею воспользовался повелитель стиралок. Ломать, как грится, не строить.
Закатив глаза, и нехотя скатившись с дивана, поплелась на громогласные вопли Беннингтона, от которых, кажется, стены потряхивать стало.
- Сам сломал - сам и бегай по соседям, - упершись плечом в косяк, скрестила руки на груди, скользнув взглядом по обнаженной мужской спине, и закусив губу. То, что с трудом преодолимое желание прикоснуться к знакомому торсу было, меня немного напрягало. Нельзя, ни в коем случае, потому что вопреки всему, теперь оно принадлежало совершенно постороннему человеку. Пусть этот человек и спас жизнь тогда, в той злополучной квартире; пусть и сегодня ночью спас, не дав умереть со скуки, и, вместе с тем, не бросил один на один со всеми этими гнетущими чувствами, а помог более-менее разобраться, отпустить, и расслабиться.
Уверена была, что тащиться никуда не придется, но все-таки пришлось, потому что у Беннингтона - не конкретно у него (хотя не уверена была, на самом деле), а у стиралки, - какая-то там деталь не туда ушла, и бросать все это дело на произвол судьбы вот вообще никак нельзя. Закатила глаза, пробурчала что-то себе под нос, и целенаправленно потащилась к соседу - тому, который вечно чем-то брякал, стучал, да сверлил. Раз брякал, значит было чем - разумно подытожила я, и нашла все-таки инструменты.
И пока Честер возился с техникой, упиздякивая все близлежащее пространство, и себя за компанию, я лежала на диване, свесив одну ногу с подлокотника, и лениво ею покачивала, бездумно пялясь в потолок. А хренли еще делать, когда делать нечего?

- Ага, - на автомате отозвалась я, дожевав один бутерброд, и потянувшись за следующим; и неотрывно пялилась на экран ноутбука - потому что там, блять, все самое интересное началось, - но резко замерла, оставив руку в воздухе, и медленно перевела взгляд на Беннингтона. - я, конечно, все понимаю, но не горю желанием по магазинам шататься, - воспротивилась, да и серия новая сама себя не посмотрит, срач, который мужчина развел, тоже сам себя не уберет - хотя было бы очень даже неплохо.
В итоге, наткнувшись на непоколебимый взгляд Чеса, шумно выдохнула, опустила руку, и цокнула языком. - ладно, пиздуй вот это вот, - круговым движением обвела воздух указательным пальцем, имея ввиду оголенный торс. - одевай.

Пока заказывала такси, перематерилась двести пятьдесят три раза, потому что бабень на том конце провода явно не вкуривала, что он неё вообще хотят. Почему некоторые люди такие тупенькие, как с этим бороться, и почему нет никакого краткого руководства? С горем пополам вызвав все-таки машину, которая должна была подъехать через десять минут, выдохнула, сунула телефон в задний карман джинсов, и облокотилась о стену в прихожей, дожидаясь, когда Беннингтон натянет на свою задницу - и не только на неё, - одежду. Даже я так долго не собираюсь, божмой.

В машине пахло табаком, какой-то непонятной едой, и резким ароматизатором - то ли яблочным, то ли чем-то вроде того. Развалившись на заднем сидении, чуть съехала, упершись коленями в водительское сидение, и откинула голову назад, глядя то в окно, то в зеркало заднего вида, ловя на себе пристальный взгляд мужчины. Иногда хмурилась, но не со зла, а просто потому, что делала это непроизвольно. И упорно смотрела в светлые глаза до тех пор, пока Честер не отвлекался, отворачиваясь, и переключая внимание. Просто хотелось глядеть в них - всегда и всюду; просто, не смотря ни на что, такими родными казались, и чертовски нужными.
Отогнала от себя эти мысли лишь в тот момент, когда прокуренный, хриплый голос таксиста оповестил, что приехали по нужному адресу. Где были - понятия не имела, да и в подробности вдаваться как-то не очень хотелось.
- Давай реще, я тут подожду, - обойдя машину, коротко посмотрела на Беннингтона, и, сделав глубокий вдох, скрестила руки на груди, вскинув бровь, и уведя взгляд куда-то в сторону.
Предстоящий поход по магазинам, с одной стороны, меня не радовал, потому что никогда не питала теплых чувств к подобным занятиям; но с другой стороны - вдруг поможет отвлечься, расслабиться, и почувствовать хотя бы на небольшой промежуток времени, что моя жизнь не наполнена дерьмищем, а вполне обычная, мирная, и, быть может, счастливая.

А почему бы, собственно, не подышать свежим, утренним воздухом, между делом чувствуя приятный запах свежей выпечки, исходящий откуда-то из приоткрытого окна на первом этаже - и не лень ведь людям бывает, встают такую рань, вместо того, чтобы поваляться в теплой, мягкой кровати, зарывшись носом в одеяле, пиздуют на кухню, и начинают творить свои кулинарные шедевры, раздражая обоняние случайных прохожих, и раздраконивая голод, - пока Беннингтон у себя в квартире бродит.
Мой желудок незамедлительно отреагировал молчаливым, но неприятным чувством тяжести, в ответ на потревоженные запахом ягод и корицы обонятельные рецепторы, заставив чуть сморщить нос и поджать губы. Только сейчас я всерьез задумалась, что соседи с превосходными кулинарными навыками - это не всегда круто, и даже немного порадовалась собственному соседу по лестничной клетке, из квартиры которого постоянно какими-то странными, резкими и, казалось, ядовитыми запахами несло - перебивая и табачный дым - потому что соседка этажом ниже постоянно дымила в узкое окошко на своей площадке, - и запах гари - потому что этажом выше пацан лет десяти постоянно пытался спалить к чертям собачьим не только собственную хату, но и весь дом, своей картавой речью каждый раз объясняясь перед родителями, что, мол, в школе задали провести очередной опыт, - будто какие-то химическое оружие изготавливает, чтобы мир поработить. И я уже, в принципе, привыкла, перестав обращать внимание, но все равно каждый раз при встрече с этим соседом весьма изящно награждала жестом со средним пальцем, потому что заебал, если честно.
А если бы еще и едой вкусной пахло, то вообще бы, наверное, жить там не смогла.
В общем, хрен с ними, с запахами этими, надо шевелить филейной частью реще, потому что жрать хотелось, а желание торчать здесь, один на один с ароматами выпечки, мне совсем не улыбалось.

- Да ты издеваешься, - развела руки в стороны, но тут же опустила их обратно, встретившись ладонями со внешними сторонами собственных бедер; закатила глаза, и фыркнула, повернувшись, и многозначительно посмотрев на Честера. - че еще придумаешь? Банк с собой грабить позовешь?
Нет, серьезно, я на такое не подписывалась, и при всех моих безгранично непонятных эмоциях по отношению к мужчине, на такие подвиги была не готова. Точнее, нет, моя душа заядлой авантюристки, конечно, всегда вперед меня бежала, и я могла поддержать любую идею, насколько бы ебанутой она не была. Но не сегодня, нет. Сегодня, в идеале, я бы вообще дома не отказалась остаться, потому что голова все еще болела, а алкоголь в крови все еще имел место быть. А Беннингтону вдруг взбрело в голову, что из меня получится неплохой такой компаньон для шатаний по магазинам. Нет, не получится, и пытаться не стоит. Зачем вообще согласилась - понятия не имела, но раз обратной дороги уже нет, а взгляд мужчины говорил доходчивее всяких слов, то смирилась, нарочито громко цокнула языком, и уверенным шагом прошла мимо Чеса в сторону подъезда, покосившись на него, когда поравнялась.
Потом, конечно, все равно пришлось замедлить шаг и пропустить его вперед, потому что в душе не ведала, куда идти, но всем своим видом старалась показать свое недовольство.

И продолжала это делать до тех пор, пока замок не щелкну в приглашающем, дружелюбном жесте, распахнув перед нами двери в квартиру мужчины.
Последний раз окинула торопливым взглядом площадку, и, оттолкнувшись от стены, зашла следом за Беннингтоном, продолжая скрещивать руки на груди, и поджимать губы. Надеялась, что пока он возился, периодически бурча что-то неразборчивое себе под нос, никакой бдительной, и слухастой на самый незначительных шорох, соседке не пришло в голову посмотреть в дверной глазок, увидеть развернувшуюся картину, и вызвать копов. Где не надо, люди такие исполнительные и законопослушные, что усраться можно. А когда действительно в беду попадаешь, срать уже все они хотели, с чувством и толком.

В квартире было светло - не только за счет того, что на дворе утро утреннее было, и солнце, только-только начавшее набирать силу, во все щели просачивалось, а еще и потому, что интерьер был исполнен в светлых тонах, - и просторно. Моя хата на мгновение конурой какой-то показалась, или узкой, неповоротливой клеткой.
Окинула орлиным взором то, что находилось в поле зрения, и проследила за мужчиной, поворачивая голову в ту сторону, куда он кивал. Честно, не вкуривала, зачем мне нужна была эта информация, потому что я была практически на сто пятьдесят четыре с половиной процента уверена, что нахожусь здесь в первый, и последний раз. Да, испытывала странные чувства по отношению к Чесу; да, они мне даже нравились, если говорить совсем на чистоту; но мне казалось, что задерживаться в его жизни дольше этих нескольких дней - пока решает свои проблемы, живя у меня, - мне непозволительно. Я ничего не знала о нем, кроме каких-то поверхностных фактов, которые были легко уловимы, вроде пристрастия к сигаретам - а он и не горел желанием рассказывать; он толком ничего не знал обо мне - и я не стремилась рассказывать тоже, считая, что нахуй оно ему не надо.

- Не знаю, зачем мне эта информация, - озвучила собственные мысли, когда Чес шагнул ко мне, оказавшись слишком близко. Подняла взгляд, посмотрев исподлобья в светлые глаза, и почувствовав на своих щеках размеренное дыхание. Можно, пожалуйста, перестать издеваться, и не бередить все те странные чувства, что теснятся где-то внутри? Потому что стоит им успокоиться, устаканиться, и исчезнуть, как мужчина делает что-то, что заставляет их снова всплыть. И все начинается сначала, но каждый раз с новой силой.
Чес молчал, и отдаляться не спешил - я продолжать говорить тоже не рвалась, все так же глядя в его глаза, и пытаясь дышать ровно. И эта пауза грозилась затянуться, если кто-нибудь не сделает первый, блять, шаг. Решила, что это должна быть я, в первую очередь ради самой себя, потому что чем дольше стояла, тем сильнее чувствовала желание коснуться ладонью небритой щеки - а этого делать нельзя.
Впрочем, коснуться все-таки пришлось, но не щеки.
- Но я учту, - наконец-таки добавила к тому, что сказала некоторое время назад, вместе с тем положив ладонь на мужское плечо, и надавив; заставила отойти в сторону, освободив проход, и, вместе с тем, перестать находиться на таком близком расстоянии. Это будоражило, и отрицать было бы глупо, но мне не хотелось погружаться во все это, потому что искренне верила, что сделаю только хуже, в первую очередь самой себе.
Не должно так быть, неправильно это. Я ведь ненавидеть его должна, всем сердцем, а вместо этого всем, блять, сердцем желала, чтобы рядом был. И это бесило.
- Давай бери уже все, че надо, и поехали, - ровным тоном, но с проскальзывающими нотками раздражения, произнесла я, больше не глядя на мужчину. Отошла к стене, не покидая пределов прихожей, уперлась в нее лопатками, скрестив руки на груди, и, опустив голову, врезалась взглядом в собственный кроссовки. Хмурилась. Злилась на себя, потому что не могла толком справляться со всем этим, и потому чувствовала слабой.
Наверное, и правда лучше вернуться домой. Не в квартиру на самой окраине, а на другой материк. Подальше от всего, что с незавидной частотой накрывало по самую макушку.
- Заедем куда-нибудь, где можно купить билет, - прозвучало на тон выше, чтобы Беннингтон, находящийся где-то в недрах квартиры, услышал.
Не спрашивала, скорее факт констатировала.

Почему в жизни обычного, среднестатистического и ничем не примечательного человека, не предусмотрена такая полезная функция, как отключение собственных эмоций и чувств? Мне бы сейчас такая способность очень даже пригодилась, потому что порядком начинала подзаебывать вот эта неопределенность в плане ощущений.
Начиная с того момента, как все пошло по наклонной, ко мне в голову то и дело начали лезть какие-то странные мысли. Они извивались, словно комок змей, больно кусали сознание, впрыскивая туда свой яд, а я, в свою очередь, ничего не могла с этим поделать. Нет ведь лекарства от собственных загонов. И страшным для меня было понимание того, что справиться со всем этим в одиночку у меня не получится.
А где тогда искать поддержки? Кому можно довериться, открыть душу, и выложить все как на духу, надеясь, что собеседник выслушает, поддержит, а не покрутит пальцем у виска, сказав, мол, это я ебанулась в край. И если раньше все еще как-то терпимо было, я справлялась, глушила все это в себе, выжигала, вырывала, и безжалостно выбрасывала, то с появлением Беннингтона даже это перестало приносить свои плоды.
Вроде бы вот все хорошо, и пожирающие, поглощающие,подчиняющие эмоции по отношению к мужчине сдали свои позиции, позволили вдохнуть полной грудью свежий, чистый воздух, но стоило Честеру вновь появиться на горизонте, показаться на глаза, и в привычной для себя манере ляпнуть какую-нибудь хрень, как все возвращалось, ударяло сильнее - будто кувалдой по голове, - и все закручивалось по новой. Держи, дорогая, новую порцию непонятных эмоций, и пусть они тебя раздирают напополам, пусть заставляют сердце и мозг в бескровной битве сцепляться, а ты справляйся со всем этим как хочешь, твои ведь это проблемы; и помощи не жди, сама разбирайся.
И надо бы разобраться, поставить все точки, запятые, и многоточия там, где им самое место, а что делаю вместо этого я? Я хочу убежать от всего, наивно полагая, что вернувшись в Коста-Рику, не придется со всем этим сталкиваться раз за разом. Трусливо, согласна, и меня это чертовские раздражало, но почему-то другого выхода не видела.
А еще меня дико раздражали эти резкие смены настроение у Беннингтона, причин для которых я, честного говоря, не видела.
То он стоит совсем рядом, смотрит на меня своим пронзительным взглядом, и на раздражение или злость даже намека нет - и тут во мне просыпается практически непреодолимое желание дотронуться ладонью до колючей щеки, или, возможно, обнять его, прижав к себе, и никогда больше, никуда не отпускать; то в следующую же секунду он становится каким-то отстраненным, в мою сторону не смотрит, и огрызается, рычит, бесится - и тогда вместо только что бушующего острого желания быть рядом, появляется не менее острое, быть может, даже немного болезненное желание оказаться как можно дальше, и никогда больше не появляться на глазах. Этот гребанный диссонанс резал безжалостнее самого острого ножа, а как избавиться, как найти верную нить, за которую следует дернуть, чтобы все распуталось, я понятия не имела.
Вот и сейчас, поймав брошенную пачку денег, и проследив за удаляющимся мужчиной, снова ощутила, как сердце будто в кулак сжали, не позволяя биться - и захотелось уйти. Не только из чужой квартиры, но и из чужой жизни.
Неуверенно переминувшись с ноги на ногу, находясь уже возле такси, я тщательно взвесила все "за" и "против", и врать не буду, что положительного в этой ситуации увидела больше - потому что не так все было, - но почему-то все равно села - пусть и нерешительно, - в автомобиль, на излюбленное заднее сидение, и уставилась в окно. В зеркало заднего вида больше не смотрела - не хотела.
И пока в автосалоне вертелись, проходя муторную процедуру с оформлением и прочей хероборой, к Честеру не подходила, в его сторону не поворачивалась, предпочитая ходить вокруг новых, отполированных до блеска автомобилей, бездумно разглядывая детали. Все, что угодно делала, лишь бы отвлечься от скверных мыслей, и не менее скверных ощущений.
Потому и хотелось заиметь в своем арсенале способность к блокированию эмоции. Отключила бы сейчас, нацепив на лицо маску отчаянной похуистки, чтобы похеру на все стало: на болезнь, которая ни на секунду не отпускает, на свою жизнь, которая одной большой и беспросветной задницей кажется, и на Беннингтона, на которого должно было быть ровно и параллельно, но вместо этого было лишь ухабисто и извилисто. И немного неприятно, хрен бы его знал почему.

- Не жду, - ровным тоном, спокойно ответила, скользя взглядом по новенькому автомобилю. Немного помедлила, скривив губы в сторону, и, в конечном итоге, приземлилась на место позади водительского сидения. Здесь куда просторнее было, нежели в салоне такси, на которым приехали, потому не долго думая, чуть съехала, упершись затылком в спинку, и поставив согнутую в локте руку на подлокотник, подперла кулаком подбородок.

Я говорила, что ненавижу огромные магазины? Нет? Тогда говорю это сейчас. И ненавижу не потому, что там слишком дохуя всего, и глаза разбегаются, новенькие вещи душу травят, а заоблачные ценники заставляют челюсть с полом знакомиться, а потому, что народу в таких местах слишком дохера. И они каким-то волшебным образом постоянно оказываются там же, где оказываюсь я, и приходится успевать следить, чтобы какой-нибудь мудак на ногу не наступил, или своим обширным пузом внутренности не выдавил.
- Нафига ты в лифт вообще полез? - бубнила, чувствуя, как чей-то локоть упирается мне в спину, заставляя прижиматься к Беннингтону, который стоял совсем рядом. И если на первых этажах я еще как-то пыталась держаться на расстоянии, упираясь ладонью в стенку лифта рядом с мужчиной, то когда на следующем этаже вышло всего пару человек, а зашло штук шесть, мне, хочешь-не хочешь, а пришлось податься ближе, положить свободную руку Чесу на грудь, а лбом упереться в плечо.
Я чувствовала его дыхание, чувствовала, как грудь размеренно вздымается под моей ладонью от каждого вдоха, и не могла не признать тот факт, что мне это нравилось. Пусть вся эта непонятная херь раздражала, выбивала из колеи, и заставляла мысли в голове меняться с неимоверной скоростью, но глупо отрицать очевидное - когда Беннингтон был рядом, мне было ахуенно.
И понимание, что это относится именно к нему, а не к тому, что внешне он был идентичен Джексу, постепенно становилось все крепче. И это, блять, тоже пугало.
Лифт оповестил о том, что мы добрались до третьего этажа.
Я хоть и была порой чрезмерно ленива, но даже тут решила, что лучше на своих двоих проскачу два этажа, чем буду страдать в этой давилке. Потому вышла вместе с Чесом. Кое-как, к слову, вышла. 
- Найду тебя позже, - остановилась, коротко взглянув мужчине в глаза, привычно усмехнулась, и отправилась покупать себе билет - хотелось бы верить, что в спокойную жизнь.
И самый ближайший вылет оказался аж через две недели. Хуле мне делать-то тут столько времени? Вскинув бровь, весьма красноречиво поглядела на миловидную девушку по ту сторону стойки, и, выдохнув, дала добро на оформление.
Минут пять потребовалось, чтобы билет оказался у меня в руках, а одной проблемой стало меньше.
Осталось найти Беннингтона.

Девушка возвращает мне паспорт, а вместе с ним и пестрый, разукрашенный, словно елка новогодняя, билет, все так же приветливо улыбается, и елейным голосом желает приятного путешествия. Я, в свою очередь, выдавливаю из себя нечто, отдаленно похожее на улыбку, выдергиваю из её руки собственное барахло, и молча разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, покидая помещение, в котором безустанно жужжит кондиционер, и пахнет какими-то резкими, сдавливающими обоняние, духами.
Долгожданная путевка на родину, билет в один конец, наконец-таки получен, но тогда почему радости должной я не ощущаю? Должна, по идее, от радости до потолка прыгать, задевая макушкой гипсокартонное покрытие, но вместо этого, только перешагнув порог и оказавшись в многолюдном холле, резко остановилась, продолжая сжимать в руках злополучную бумажку, и, бездумно на неё глядя, поджимаю, и прикусываю нижнюю губу.
Мне хотелось домой - к родителям, ко вкусной домашней выпечке, которой мать баловала меня по выходным, с улыбкой на лице сетуя на то, как я могу спать до обеда, и все равно продолжать не высыпаться; к псу, который, хотелось бы верить, верно ждет моего возвращения, чтобы как и прежде забираться вечером на кровать, придавливая ноги весом своей немаленькой туши, и мирно сопеть на протяжении всей ночи, просыпаясь лишь под утро, и стаскивая одеяло с меня, ибо нефиг спать, когда питомец не спит. Я соскучилась по спокойной, размеренной жизни - в которую день за днем не врываются различные непредвиденные события, раз за разом переворачивая все с ног на голову.

Но в то же время, вопреки всему, мне не хотелось покидать Афины. И причина этому желанию сейчас находилась где-то в пределах торгового центра.
Рядом с Беннингтоном я не просто чувствовала себя защищенной от всего, что каким-то образом заставляло напрягаться. Рядом с ним и проблем-то, в принципе, я не чувствовала, будто какой-то невидимый, но достаточно плотный барьер окружал, не позволяя ничему извне бередить сознание новыми и новыми переживаниями. А вот сам Честер очень умело продолжал подкидывать мне пищу для размышлений, заставляя из крайности в крайность бросаться, без возможности найти ту золотую середину, которая позволит более-менее спокойно воспринимать все, что хоть каким-то боком его касается.
Хочется уйти, убежать, скрыться и больше не попадаться на глаза, когда мужчина всем своим видом, взглядом, и интонацией показывает, что ему все это по-боку - и это разумно, ведь не обязаны ничем друг другу, - а то, что последнее время слишком часто наши жизни переплетаются - это лишь вынуждающее стечение обстоятельств. Но в то же время мне чертовски хочется остаться, находясь как можно ближе, ощущая умиротворенность и расслабленность, которые посетили меня еще в лифте, когда уверенно и безоговорочно Беннингтон прижал к себе, скрестив руки на плечах, и снова не позволив никому доставить мне дискомфорт.
Понимала, что следует разобраться, и чем быстрее, тем лучше, но не могла. Или не хотела.
В любом случае, время поможет, покажет, и расставит все по местам. Всегда так делало.

Сунув паспорт и билет в карман джинсов, подняла голову, оглядевшись, и переминувшись с ноги на ногу. Понятия не имела, где именно, в этом разнообразии разносортных бутиков и салонов, искать Честера. Зашагала вперед, мысленно вычитая те варианты, куда он скорее всего не сунулся бы. Ювелирки, магазины с какой-то херней несусветной, снова ювелирки, женское белье, мужское, и снова женское: такое чувство, что людей в этом мире ничего кроме колец и трусов не интересует.
Минут пять, наверное, я просто бездумно шла, скользя взглядом по разукрашенным витринам, наряженным манекенам, бирки на одежде которых заставляли челюсть падать - только успевай ловить, - но внезапно взгляд зацепился за мужчину, в одной руке у которого был то ли сэндвич, то ли бургер, а в другой стакан кофе. Нет, это был не Беннингтон, но мысли все-таки нашли правильное направление. В любой непонятной ситуации - ищите Честера рядом со жратвой. Хотите, чтобы он появился сию же секунду - приманите едой, и чем больше её будет, тем быстрее он материализуется поблизости. Человек-проглот просто, ни дать, ни взять.

Стоило спуститься на этаж ниже, и услышать громкий свист, как мужчина предстал во всей своей красе. И со стаканом кофе. Кофейный нарик какой-то.
- Через две недели сваливаю, - отозвалась, приземлившись на противоположный стул. Уперлась скрещенными предплечьями в столешницу, переместив на них вес тела, и, вскинув бровь, посмотрела на Чеса. Затем перевела взгляд на кофе, и снова вернула к Чесу. - Опозориться? - сощурила один глаз, склонив голову к плечу, и усмехнулась. Молчала с полминуты, наверное. - Поднимай зад, пошли, посмотрим, кто из нас позорится будет, - в итоге подалась вперед, и медленно провела языком по внутренней стороне нижней губы, продолжая все так же пристально смотреть в светлые глаза напротив.
На самом деле ни в бильярд, ни в боулинг никогда не играла, и не стремилась, в общем-то, хотя правила прекрасно знала. Но когда-то ведь эти правила надо начинать применять на практике, и почему-бы не сделать это прямо сейчас, раз такая возможность подвернулась.
Оттолкнувшись, выпрямилась, и встала из-за стола. Не дожидаясь Беннингтона, пошла в сторону лифта, но резко остановилась на полпути, цокнув языком и закатив глаза. Нет уж, простите, но к таким подвигам я была не готова. Резко изменила траекторию, и свернула в сторону уже знакомой лестницы.

- Ну, че, готов позориться? - кинула короткий косой взгляд на Чеса, обошла его со стороны левого плеча, и встала возле бильярдного стола. Решили выбрать более спокойное место, да и народу тут оказалось немного: два каких-то мужика, бурно что-то обсуждающие, и средних лет женщины, сидящие на длинном кожаном диване, видимо, из той же оперы.
Подошла к столу, упершись ладонями в хлопчатобумажное покрытие, скользнула взглядом по выложенным в виде треугольника шарам, и повернула голову. Обошла, взяла один кий, и вернулась обратно, при этом периодически поглядывая на Честера.
- Монетку бросать не будем, ты все равно проиграешь, - усмехнулась снова, и, наклонившись так, что живот уперся в ребро стола, зажмурила один глаз, поставив кий в нужную позицию. Краем глаза заметила пристальный взгляд мужчины, что, в общем-то, было вполне объяснимо - приходилось наклоняться и выгибаться, а сбоку вид, наверное, был очень увлекателен.
- Нравится? - хмыкнула, вместе с тем сделав удар. Белый шар неумолимо разбил треугольник, заставив все остальные шары раскатиться в разные стороны - один, кажется, попал точно в цель. Непроизвольно пожала плечами, выпрямилась, оценивая результат, и сделала шаг в сторону; уперлась кием в пол, сверху сложив на него руки, чуть оперевшись, и пристально наблюдая за Честером.
Такое чувство внезапно появилось, будто знакомы с ним как минимум несколько лет.

- Как скажешь, - ухмыльнулась, выставив ладони, к одной из которых большим пальцем прижимала кий, перед собой в знак примирительного жеста, но прекрасно видела взгляд, который оказался весьма красноречивее всяких слов, и любых реакций. Впрочем, реакция была вполне объяснимой, и замешательство Беннингтона успела заметить в самый последний момент, как раз перед тем, как он шагнул по направлению стола. Сама сделала короткий шаг в сторону, встав у длинной стороны, и пробежалась взглядом по каждому разноцветному шару, что яркими пятнами были разбросаны по зеленой поверхности.
На самом деле у меня и в мыслях не было пытаться каким-то образом завлечь мужчину, показывая самые выгодные свои стороны. Никогда внешними данными обделена не была, и прекрасно это знала, но, вместе с тем, никогда не допускала, чтобы каким-то образом использовать собственное тело, дабы обратить на себя чье-либо внимание.
Вообще старалась держаться в некой тени от лишних глаз, полагая, что лучше никого к себе не подпускать, тогда и проблем не будет. Есть у людей такая незамысловатая способность - притягивают неприятности, и, порой, даже не замечают этого. Мне в жизни хватало и своего дерьма, которое приходилось день за днем разгребать, и, уж извините, но в чужое лезть не планировала. Потому, наверное, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание со стороны, как правило, мужского пола, избегала откровенных нарядов, предпочитая им более мешковатые, неброские, и скрывающие то, что чужому взгляду видеть не позволено. Толстовки, в которых по самую макушку утонуть можно - хорошо, кожанки, застегивающиеся под самую шею - отлично; а вот джинсов как-то это правило стороной обошло, и в гардеробе имелись исключительно те, которые выгодно обтягивали бедра.
И конкретно сейчас джинсы были точно такие же, потому и взгляд Беннингтона был вполне обоснован. Он - мужик, и, наверное, было бы весьма странно, если бы не обратил внимание. В любом случае, в дебри мужской психологии я не лезла, а то, что вышло - вышло совершенно случайно.
Может сама себя накручиваю, и вижу лишь то, что на подсознательном уровне хочу видеть, но и в это вдаваться я тоже не собиралась. В конечном итоге, если так посудить, то и у Честера тело было достаточно рельефным и привлекательным, и с моей стороны было бы глупо отрицать, что сама не раз с трудом уводила взгляд, когда мужчина сверкал обнаженным торсом.
Единственное, что в этой ситуации меня отрезвляло - это желание, чтобы рядом был человек, для которого тело будет посредственным фактором, лишь приукрашивающим общую картину. Слишком много было барьеров, которые не позволяли мне отдаваться воле эмоций вот просто так, потому что вдруг захотелось; слишком много за плечами того, что разом перекрывает веру, позволяющую рассчитывать, что за счет притягательного тела можно построить нечто серьезное; никому ведь нахер не надо возиться с девчонкой, которую природа наградила эффектной внешностью, но обделила самым, пожалуй, главным - здоровьем.

Запрокинув голову, и слегка помотав ею из стороны в сторону, бесшумно выдохнула, отгоняя от себя мрачные мысли, провела языком по нижней губе, и снова выпрямилась, глядя на то, как ловко и умело Беннингтон забивает шары в лузу. И правда против него переть не стоило, тем более мне - человеку, который кий держал единственный раз в жизни, и то потому, что это оказалось первым, что попалось под руку, когда в порыве гнева мне хотелось выбить глаз одной настырной бабе, сующей нос не в свои дела. Женские, мать их, разборки, которыми в школьные годы моя жизнь была до краев наполнена.

И вот очередной удар, и Честер промахивается. Я еще несколько секунд постояла на месте, не двигаясь, продолжая облокачиваться на собственный кий, и наблюдала, как красно-белый шар скользит по гладкой поверхности, ударяясь о борта, и постепенно замедляясь. Следом проскользила взглядом по остальным, выбирая более оптимальный вариант для удара, и, невольно цокнув правой стороной рта, сделала шаг к краю стола, невзначай задев плечом плечо мужчины, и остановилась; подалась вперед, упершись свободной ладонью в деревянный борт, и снова мельком прикинула, куда лучше бить. И отвлеклась лишь тогда, когда почувствовала, что Чес стоит рядом. Совсем рядом. А затем почувствовала ладонь между лопаток, сопротивляться которой не стала, покорно наклонившись ниже, повернув голову к правому плечу, и краем глаза посмотрев на мужчину. Хранила священное молчание, и далеко не потому, что не знала, что именно говорить, и стоит ли начать возмущаться, а потому, что не хотела. И возмущаться почему-то, к слову, не хотела тоже. Расслабив ладонь, позволила руке Честера, что теперь покоилась сверху, увести кий в нужную сторону.
Наверное слишком бестолково было бы игнорировать тот факт, что внезапно возникшая близость заставила что-то внутри словно щелкнуть, переключая все рычаги, тумблеры, и кнопки в положение "off". Зато осталась единственная мысль: одна ведь жизнь, в моем случае - короткая жизнь, - тогда стоит ли тратить её на лишние размышления, пытаясь прийти к общему консенсусу, когда логичнее всего было бы брать то, что подворачивается под руку, и не задумываться о последствиях. Итак ведь, в большинстве своем, именно этим и занималась - творила всякую опрометчивую херню, а потом долго и упорно пыталась вырубить в себе синдром самобичевателя.
Чувствуя, как грудь Беннингтона коснулась моей спины, вместе с тем ощущая и его размеренное, глубокое дыхание, невольно прогнулась в пояснице сильнее, легла животом на поверхность стола, при этом неотрывно глядя на шар. И его голос, вместе с горячим дыханием, касающимся шеи, и растворяющимся где-то в волосах, не только будоражил кровь, то и заставлял все внутри переворачиваться в ног на гребанную голову.
Чертовски пикантный момент закончился тогда, когда мужчина отдалился, и я, сама того не замечая, прикусила губу, на мгновения прикрыв глаза - потому что, блять, куда ты пошел? Зачем отдалился? Вернись, ибо какого хера-то?
Поджав губы, и от чего-то немного разозлившись, ударила по шару, кажется, слишком сильно, вместе с тем тихо, на выдохе фыркнула. И, собственно, вместе с синим шаром, в лузу закатился еще и черный, что говорило о моем поражении в этой неравной, блять, борьбе. Кинула кий на стол - отчего тот задел несколько шаров, заставив их укатиться к противоположному борту, - и резко развернулась, вместе с тем, сделав шаг вперед, произнесла: - поздравляю, уделал.
Встретилась с Беннингтоном лицом к лицу... точнее, лицом с грудью, которую лицезрела прямо перед собой, в чрезмерно опасной, но такой притягательной близости.
Где-то на границе сознания разум и сердце вступили в неравный бой: один твердил, что нельзя, не смей даже пытаться прогибаться под наплывом эмоций, вместе с тем прогибаясь, в конечном итоге, под мужчиной; второе отчаянно упиралось, заставляло действовать, полностью утопая в ощущениях. Кого сейчас следовало слушать, я понятия не имела.
Просто подняла голову, встретившись взглядом со выразительными глазами, бликующими в приглушенном свете; просто с десяток секунд неподвижно стояла, пытаясь решить, что делать дальше, и стоит ли делать вообще; просто само собой вышло, что ладонь, до этого опущенная и касающаяся собственного бедра, вдруг поднялась, и легла на небритую щеку, большим пальцем скользнув по коже, но тут же ушла на шею со стороны затылка, чуть надавливая, заставляя Чеса податься вперед. И похуй было на все, мне слишком нравилась эта близость, слишком желанной она была, и сдерживаться я, увы, не могла.
Не могла, но пришлось - спасибо компании, что расположилась неподалеку. Когда между нами остались считанные миллиметры, и носом коснулась его носа, позади раздался звук разбивающегося стакана, и громкий мужской хохот, ставшие будто отрезвляющей ментальной пощечиной. Резко дернувшись назад, уперлась поясницей и ладонями в ребро стола.
- М-м-м... прости, - выдавила из себя, но взгляда не опустила, продолжала смотреть на Беннингтона, чуть щурясь, и пытаясь уловить его реакцию.
Быть может и к лучшему все то, что случилось - поможет расставить все точки, понять, что именно мужчина хочет, зачем делает то, что делает, и стоит ли за этим искать какой-либо смысл. Или просто сама себя накрутила, и давай теперь, подруга, сама же и раскручивайся.

Быть может, если бы компания, расположившаяся неподалеку, так рьяно не пыталась уничтожить местную посуду, сопровождая все это дело пьяными криками, и хохотом, который слышался, наверное, даже на первом этаже торгового центра, то и этой нелепой ситуации, загоняющей меня в тупик, тоже не возникло бы.
Честно говоря, я с самого начала, с того злополучного момента, когда случайно встретила Беннингтона на улице, чувствовала непреодолимое желание быть рядом, касаться не только колючей щеки, но и всего, до чего была способна дотянуться - то есть, абсолютно всего - но понимала, что все эмоции, бурлящие внутри, проскальзывающие в сознании, и врезающиеся в него миллионом острых игл - это лишь следствие того, что мужчина оказался в теле Джекса. Сложно вот так просто выкинуть из головы, и выбить из сердца все те светлые и добрые моменты, которые касались непосредственно любимого человека, потому я и не зацикливалась на собственных ощущениях, когда Честер крутился рядом - понимала, что это всего лишь остатки тех чувств, о которых я предпочитала забыть, и чем скорее, тем лучше. Закрыла их в самый увесистый ящик, замуровала под тяжелыми, практически неподъемными замками, и убрала все это в непроглядно черный угол собственной души, путь до которого был слишком темен и тернист, и куда сама не решалась заглядывать ни раньше, ни сейчас. И наивно полагала, что на этом мои терзания закончатся, что можно будет спокойно жить дальше, не обращая внимания на какие-либо мимолетные факторы вроде рельефного тела, до которого раньше могла дотрагиваться в любой удачно подвернувшийся момент, но которое теперь принадлежало Честеру.
Глупо было рассчитывать, что все окажется так легко и просто. Когда вообще в моей жизни случались такие моменты? Да никогда. Потому что в гребанной книге жизни давно начертано, что хрен тебе, красавица, а не спокойная, легкая судьба. Что ни лист, то новая проблема, и как не старайся переписать, исправить, перечеркнуть или вырвать - не выходит.
Нет, сначала мне очень даже хорошо удавалось блокировать все то, что тлело где-то в душе - и когда Беннингтон разгуливал полуобнаженный по моей квартире, и когда мирно сопел под боком ночью, я умело не обращала внимания, воспринимая это, как вынужденные меры, что, мол, просто добрая моя душа, помогу-ка мужику, это ведь всего на несколько дней. В итоге, чем больше мужчина находился рядом, тем четче я ощущала потребность в нем.
И если первое время списывала все на остатки былых чувств к Джексу, тем самым успокаивая себя, то конкретно сейчас отчетливо понимала, что он здесь совершенно не причем, и все, что теплится где-то внутри, относится непосредственно к Честеру. О каких-то заоблачных эмоциях речи не шло, но влечение было, и было в полной мере осознанным.

Нахмурившись, и повернув голову в сторону той компании, я будто пыталась отвлечься, пыталась замять эту неловкость, и разрядить вмиг наэлектризовавшуюся до предела обстановку. Вскинула бровь, закусив нижнюю губу, и выдохнула, постаравшись расслабиться и принять незаинтересованный вид. Получилось как-то не ахти - сложно пытаться делать вид, что все заебись, когда внутренне почти захлебываешься в море собственных терзаний и размышлений, из последних сил цепляясь за что угодно, лишь бы не сгинуть окончательно. Поэтому и видела в шумных посетителях тот спасательный круг, за который можно было держаться.
Вот только у Беннингтона были немного иные планы.
Краем глаза заметила движение, и тут же повернула голову обратно, коснувшись взглядом сначала кия, за который мужчина ухватился обеими ладонями, а затем уже метнула его непосредственно к лицу - привычно ухмыляющемуся, и излучающему непоколебимую решительность. Проследила, как руки ушли назад, за мою спину, и тут же почувствовала, как кий коснулся шеи; неотрывно смотрела в глаза, чувствуя себя загнанной в ловушку, из которой выбраться не было ни сил, ни - как-бы странно это не было, - желания. Причем только сейчас в полной мере осознала, что в этой петле оказалась с того самого дня, когда встретила Честера в больнице - просто каждое действие не к свободе приближало, а лишь сильнее эту петлю затягивало.
И затянуло.
Долго пятиться назад не пришлось, и когда со стороны спины почувствовала ребро стола, а с другой стороны находился Чес, то наступил как раз тот самый момент, когда можно было выбрасывать белый флаг, складывать оружие, и поднимать руки.
Но если первого и второго под боком не было, то вот последнее вполне можно было устроить.
Горячее, ровное дыхание коснулось моих щек, когда мужчина оказался совсем рядом, когда сократил расстояние до нихуя, заставив меня податься вперед, и когда начал поцелуй. Только и успела сделать рваный вдох, прежде чем полностью отдалась во власть чувствам, и незамедлительно ответила на прикосновение чужих губ. Потому что хотела, блять, Беннингтона, целиком и полностью, и сердечно похер на то, что где-то позади в нашу сторону были направлены любопытные взгляды. Смотрите и завидуйте, мудозвоны несчастные.
Практически на сто процентов была уверена, что в конечном итоге буду долго и упорно загоняться по этому поводу, но похер на то, что будет в будущем. Главное то, что было в настоящем, прямо сейчас, в эту самую секунду, когда настойчивые, вроде бы знакомые, но в то же время незнакомые вовсе, губы дарили чертовски безумные ощущения.
Ладони, что до этого упирались в деревянные борты, легли на мужской торс поверх одежды, чуть сжав бока, и надавив, заставляя податься еще ближе. Кусала его нижнюю губу, плавно проводя по ней языком и уходя к верхней, скользила по его языку, переплетая, и иногда так же прикусывая; чувствовала, как по телу разливается приятная истома, а разум окончательно отключается, уступая место эмоциональной составляющей. Одну ладонь увела вверх, скользнув подушечками пальцев по шее к затылку, запустив в волосы, путаясь в них, и иногда сжимая.
И терпеть не было сил, и тело требовало продолжения, вот только свист и одобрительные хрипы со стороны все тех же мужиков сбивали с нужной волны, заставляли злиться, закипать, и будить непреодолимое желание уебать кием промеж глаз. Но вместо этого я, прервав поцелуй, уперлась лбом в лоб Честера, и, не открывая глаз, измученно выдохнула; руку с затылка опустила на его шею, и подалась вперед, непроизвольно заставляя сделать шаг назад.
- Нахер их, - раздраженно фыркнула я, шагнув в сторону. Сжала зубы до неприятного скрежета и, нахмурившись, кивнула Беннингтону в сторону выхода. Такое ощущение, блять, что то ли звезды не в том положении сегодня, то ли я просто такая "везучая". Второй раз обламывают, уебаны. Как говорится, снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает. В моем случае - попал, но третий раз вряд ли случится. За подобные моменты следовало цепляться изо всех сил, если остро хотелось их сохранить, но в свете событий, и наших с Честером отношений - то есть их полнейшего отсутствия, - сохранять было нечего. Упустили, сами виноваты, идите нахер, господа.

Не спеша покинув игровую, и не глядя на мужчину - хрен бы его знал, почему этого не делала, - я направилась в сторону лифта, хоть и зарекалась больше в эту мечту клаустрофоба не соваться. Но нет, сунулась, и не прогадала - всего один человек спускался на четвертый этаж, в то время как нам нужна была парковка.
Как только двери закрылись, я отошла к стенке, упершись в нее спиной, и скрестив руки на груди. Проскользила взглядом по женщине преклонного возраста, затем медленно увела его в сторону, зацепившись за Чеса. Сощурилась, вскинув бровь, и непроизвольно провела языком по нижней губе, тут же её прикусив. Протяжно выдохнула, и отвернулась.
Победитель просто по жизни, ни больше, ни меньше.

Стоило спрыгнуть с бильярдного стола, одарив достаточно гневным взглядом компанию, все с тем же неподдельным интересом наблюдающую за нами - слышьте, у вас вон бабы сидят, со скуки не знают куда свои конечности засунуть, а вы херней занимаетесь и другим мешаете, - как стало немного легче. Ключевое слово здесь - немного, потому что на самом деле легче нихрена не стало, и даже прохладный коридор в этой ситуации на руку не сыграл.
Гул людей, переговаривающихся друг с другом, перекрикивающих друг друга, и создающих просто непомерный шум, заставляя перепонки ахуевать, только сильнее раздражал. Я даже понять толком не могла причину этого раздражения, оттого и планка злости неумолимо ползла вверх, грозясь в конечном итоге достигнуть своего апогея. Может корила себя за то, что поддалась эмоциям, поддалась тем ощущениям, которые сопровождают меня каждый раз, стоит Беннингтону оказаться рядом, потому как понимание, что неправильно все это, так не должно быть, точно так же не покидает меня ни на долю секунды; а может раздражительно скрипела зубами потому, что хотела продолжения, хотела Честера целиком и полностью, чувствовала, как каждая клеточка тела желает его, но из-за тех мудаков все полетело к херам, и теперь вряд ли стоит рассчитывать на какое-либо продолжение.
Скорее всего, второй вариант был более приемлем, и где-то на перипетиях чувств я все-таки больше склонялась к тому факту, что мужчина, каким-то немыслимым способом, очень цепко ухватился за мое сознание, заполняя его без остатка. Неважно, что я делала, неважно, где я была и с кем, неважно, как складывались обстоятельства, и в какую сторону уводила меня судьба, подкидывая все новые и новые неожиданные повороты - начиная с того дня в больнице, когда только довелось узнать Беннингтона, сердце почему-то отказывалось прислушиваться к весьма небезосновательным доводам разума, и каждый раз, с каждым новым действием, или каждой новой встречей - совершенно не имеет значение, где, с кем, и что, - в голове проводилась некая параллель, касающаяся непосредственно мужчины. Меня это, честно говоря, пугало тогда. И сейчас пугает, но чем больше времени волею судьбы провожу с ним рядом, тем четче ощущаю потребность. Острую необходимость. Желание видеть этот самодовольный взгляд, наблюдать, как губы кривятся в привычной усмешке, и знать, что этот человек никуда не уйдет, и никогда не оставит.
Нельзя так, блять, недопустимо это, и все должно происходить в обратном порядке. Как-бы не старалась, сколько бы сил не тратила в попытках отыскать хотя-бы что-нибудь, хоть малый изъян, который позволит возненавидеть Честера так же, как делала это до знакомства - и удачно ведь делала, - до всей этой неразберихи со сменой тел, но ничего не получалось. И это шло в довесок к раздражительности бурлящей в крови.

Лифт, оказавшийся практически пустым, будто подкидывал в не угасший костер дрова, как-бы намекая, что, мол, смотрите, вы снова остались один на один, сейчас эта бабка уйдет, и можете продолжать. А хотела ли я продолжать?
Пока шла по многолюдному коридору, уверенно огибая возникающие на пути препятствия, наивно полагала, что вот дойдем до лифта, и отпустит, потухнет, перегорит, и можно расслабиться, спокойно выдохнуть, и все будет как и прежде иллюзорно ахуенно.
Но что-то... как-то нет.
Есть лифт, который оповещает о том, что двери только что закрылись, и вы сдвинулись с мертвой точки; есть старушка, шуршащая пакетом в нетерпении; есть Беннингтон, стоящий у противоположной стены, и старательно делающий вид, будто ничего несколько минут назад не произошло. А может и не делающий вид, а на самом деле вполне разумно считающий, что случившееся - херня полнейшая, и зацикливаться на этом не имеет смысла. И мне бы стоило так думать, наверное, вот только не могла почему-то.

Выдохнула, завела обе руки себе за спину, положив одну ладонь поверх другой, и упершись ими в стену, а тыльной стороной в собственную поясницу; скрестила ноги, одну из которых поставила на носок, опустила голову, и уткнулась взглядом в кроссовки, скользя им по белоснежным шнуркам. И когда лифт остановился, выпустив торопящуюся куда-то бабку, я не выпрямилась, продолжив заниматься весьма бесполезным занятием. Бесполезным, но отвлекающим от скверных мыслей.
И вот опять: стоило отвлечься, на долю секунды забыться, как Честер вновь оказывается на опасно близком расстоянии, невольно заставляя поднять голову, встретившись взглядом со светлыми, серыми глазами, которые изредка, в свете лифтовой лампы, отливались голубизной, чего я раньше не замечала - или не хотела замечать.
Смотрела исподлобья, чувствовала, как бесшумное дыхание становится чаще, а сердце предательски пропускает несколько ударов, пробуждая только-только утихомирившееся желание. Молчала, потому что понятия не имела, что сказать, и стоит ли вообще это делать. Не понимала, как поступить: коснуться ладонью сильной груди, и заставить сделать шаг назад, тем самым обрывая ту тонкую, хрупкую нить, которая, оказывается, еще сохранилась между нами; или коснуться обеими ладонями шеи, безоговорочно притянув к себе ближе, и припав к губам, вместе с тем ощущая острую потребность, чтобы лишь мне было позволено совершать подобные жесты.
Чем дольше смотрела в глаза Беннингтона, понимая, что он намеренно растягивает этот момент, ничего не предпринимая, тем меньше оставалось уверенности, что отстраняться сейчас  - правильный выход из сложившейся ситуации.
В конце-концов, если желание обоюдно - а в этом сомневаться не приходилось, потому что несколько минут назад мужчина доказал, что испытывает если не то же самое, то нечто, отдаленно похожее, - то зачем загонять себя в какие-то рамки? Самобичеванием можно заняться в любой момент, а сейчас есть возможность сделать что-нибудь более приятное - хотя-бы до тех пор, пока лифт не спустился на парковку.
Поцеловать, например.
Именно это я, собственно, и сделала.
Ладони положила на мужскую шею, но тут же увела их на плечи, чуть сжав, и потянув на себя, тем самым заставляя приблизиться. Как только между лицами осталось совсем незначительное расстояние, сама подалась вперед, и снова припала к желанным губам, начав настойчивый поцелуй. Одну руку увела на затылок, сжав волосы в кулак, и не позволяя Честеру отдалиться. Потому что не хотела этого. Всей душой желала, чтобы он находился рядом - и чем ближе, тем лучше. Вторая рука соскользнула с плеча, легла на грудь, но долго там не задержалась - опустилась ниже, пройдясь по боку, и у линии, где начинались джинсы, скользнула за спину, найдя место на пояснице, и надавив, заставляя мужчину податься еще ближе, прижав к стенке лифта - который, к слову, характерным сигналом оповестил, что мы пропустили второй этаж.
Позволять каким-то факторам извне второй раз прервать то, чего оба хотели, я позволить не могла - на секунду прервала поцелуй, повернула голову, и безоговорочно вдавила кнопку "stop".
И похуй, ребят, пройдетесь по лестнице.
Считайте, что лифт на техобслуживании.
Весьма приятном, я бы сказала, техобслуживании.

Это не победа. Это не поражение. Это даже не ничья.
Скорее, это, в некотором роде, тайм-аут - чертовски приятный, к слову, - который сегодня, сейчас, в эту секунду и в этом лифте - теперь непоколебимо замеревшем между вторым и первым этажами, и взбудораживший своей непредвиденной остановкой уйму народа, - одним легким и непринужденным движением стер все видимые, и невидимые границы, что по понятным для нас обоих причинам, были четко и достаточно умело вычерчены, возведены, и выгравированы в сознании - отличались лишь незначительными деталями, но в целом складывались в единую картину, которая, по сути своей, привести к тому, что происходило между нами сейчас, никак не могла.
Но все-таки привела, и я ничуть не была этим расстроена.
Понятия не имела, что будет дальше, и будет ли что-то вообще, но предпочла думать о том, что случившееся поможет хотя бы на толику приблизиться к распутыванию того клубка эмоций и чувств, которые касались непосредственно Беннингтона. Я хотела его, целиком и полностью; хотела чувствовать как можно ближе, и чем дольше, тем лучше; не сопротивлялась тем позывам, что исходили откуда-то из беспокойно бьющегося сердца, которое подавало весьма однозначные сигналы - Честер должен быть рядом, принадлежать исключительно мне, и прикасаться к прекрасному, рельефному, статному телу должно быть позволено лишь моим ладоням и губам. И вот прямо сейчас, когда это самое тело прижимается плотнее, вдавливает в стенку лифта, и требовательно целует, я была уверена на хулион процентов - желание обоюдно.
По крайней мере в этом мы сошлись, и расходиться пока еще не планировали.
То, что последует после.. ну и разбираться будем после, а сейчас нахер все мысли, нахер все терзания, что копошатся где-то на задворках сознания, ловко вытесняясь четким и ярким желанием, бурлящим и цикрулирующим по венам возбуждением - медленно растекающимся по телу, и концентрирующимся где-то внизу живота, - и затуманенным рассудком, который благополучно сдался власти ощущений.
А ощущения были поистине непередаваемыми.
Я не так отчетливо помнила те эмоции, что вихрями крутились в тот момент, когда нечто подобное происходило с Джексом - они успели немного притупиться, и череда тех событий, которые случились уже после, очень мастерски их вытесняла из сознания, - но все-таки что-то в памяти сохранилось, в следствии чего невольно шло сопоставление с теми эмоциями, которые в эту минуту дарил Честер. И, признаться честно, каждое прикосновение горячих мужских ладоней, обжигающих кожу, каждый поцелуй - грубый и требовательный, - каждое движение - все воспринималось иначе, в разы сильнее, и доставляло куда больше удовольствия. Возможно это неправильно, и мне следовало бы на эту тему задуматься, но, во-первых, было слишком хорошо, чтобы вообще о чем-то думать, а во-вторых - прошлое, как я считала, должно оставаться в прошлом. То, что безвозвратно утеряно, вернуть, увы, невозможно, а тратить собственную жизнь на оплакивание, тем самым поставив на себе крест, я не намерена. В моей памяти отложились самые приятные моменты, касающиеся Джекса, я их хранила, но по возможности предпочитала не вспоминать - и этого было достаточно. Все остальное, как и он сам, осталось в прошлом.
А в настоящем есть Честер, пусть и чертовски похож на бывшего жениха внешне, но в корне отличающийся во всем остальном. Даже взгляд светлых глаз, вроде бы такой знакомый, был абсолютно иным, смотрел самонадеянно, с постоянной ухмылкой, и блеском, которого я раньше не замечала.
Мне нужен Беннингтон. Нужен не потому, что похож на Джекса - на это вообще как-то ровно стало ещё прошлой ночью, - а потому, что все, что мне доводилось когда-либо чувствовать, рядом с ним я чувствовала во стократ сильнее. Это поглощало, и сопротивляться не было ни сил, ни желания.

Пока руки были безоговорочно прижаты к прохладной стенке лифта, мне не оставалось ничего, кроме как отвечать на поцелуй, периодически прогибаясь в пояснице так, что животом и грудью касалась мужского торса. Ощущала, как от частого, глубокого дыхания вздымается его грудь. Чувствовала, как собственное дыхание скатывается на неровный ритм, то ускоряясь - когда воздуха совсем не хватало, и приходилось на мгновение прерывать поцелуй, но тут же начинать его с новой силой, - то замедляясь, когда медленно и дразняще проводила языком по внутренним сторонам губ, по зубам, небу, и его языку.
Тело незамедлительно реагировало на каждое прикосновение, требуя продолжения. А Честер тянул, дразнил, заставляя шумное дыхание съезжать на тихое, почти неуловимое урчание. Как только руки освободились, а с приоткрытых губ сорвался еле слышный стон, правую ладонь положила на шею со стороны затылка, вместе с тем склонив свою голову в сторону, подставляя кожу поцелуям и горячему дыханию, обжигающему, словно раскаленное железо. Запустив руку в волосы, невольно сжав их в кулак; между тем свободную руку увела под футболку, подушечками пальцев проведя вдоль позвоночника, и слабо надавливая.
Податливо скрестив ноги на пояснице Чеса, проскользила ладонью от затылка вниз: по виску, колючей щеке, и увела на подбородок, большим и указательным пальцами взявшись за него, потянув на себя, и вновь начав настойчивый поцелуй. И ощутимо прикусила его нижнюю губу в тот момент, когда почувствовала долгожданный, но немного резкий толчок; напряглась, дернув рукой, что покоилась где-то в области лопаток, и оставив видимый след от ногтей.
На секунду показалось, что именно этого момента я ждала все это время. Не только ведь душа желала Честера, но и тело. Его грубые, резкие движения заставляли стоны, один за одним, срываться с губ, а руки сжимались на сильных плечах, впиваясь ногтями в кожу. Целовала шею, проводила языком от уха до ключицы, оставляя мокрую дорожку, иногда нетерпеливо кусала, вместе с тем сильнее сжав скрещенными ногами торс, призывая к более активным действиям.
Слишком томительным и долгим было ожидание, чтобы сейчас медлить.
Но в то же время слишком приятным был момент, и хотелось его растянуть. Желательно навсегда.