И вдруг голова начинает трещать по швам – ощущение такое, что кто-то невидимой рукой вбивает ржавые гвозди в прочные стенки черепа. Старательно так, с усиленным трудолюбием. Настолько больно, что в глазах все плывет и ноги подкашиваются, пыльцы колет и к горлу подступает недавно съеденный гамбургер. И так тяжко, дьявол, как же тяжко! Словно похмелье после веселой бессонной ночи, когда смешали все: и пиво, и водку, и абсент, и виски. Знобит – по бледной коже бегут тысячи неприятных мурашек. Тею передергивает, и она невольно вздрагивает, а потом с силой жмурится. Нет, ей нельзя находиться близко к такому количеству воды. Буйной воды. Бурной. Опасной. Убийственной.
Об Анубисе Хансен сейчас не в состоянии думать – все ее мысли слились в один ком, который концентрируется исключительно на боли. Говорят, чтобы от нее отвлечься – нужно переключиться. Как, мать вашу, переключиться на другую тему, если на первом плане все равно боль? Ноющая, беспокойная, пронзительная. Пронзающая. Она не отпускает – она хватает костлявыми пальцами за горло, впивается острыми когтями, сжимает, душит, убивает. И вдруг отпускает. Раз – и все. Тея не сразу понимает, что стало легче, поэтому еще несколько секунд стоит и не шевелится, словно боясь спугнуть безболезненность. Хмурясь и поджимая губы, она медленно открывает глаза. Перед ней – вода, позади – вода, со всех сторон тоже вода.
И паническое состояние возвращается. Кажется, Тея даже дышать не может.
А по ушам истерически долбит интуиция. Она вдруг начинает завывать с такой силой, словно внутри Теи разбили хрупкое стекло и нажали на большую красную кнопку. Сирена кричит, сирена орет, сирена вопит, словно свинья резаная. Еще немного, и у норвежки горячая кровь хлыстнет из ушей. Внизу живота все вытягивается и связывается в тугой тяжелый узел.
Тея не способна думать, находясь в таком состоянии. Ей хочется метаться из угла в угол, биться хрупкими плечами о стены, зубами грызть бетон – хоть что-нибудь делать, чтобы оказаться подальше о воды. Но уровень враждебной стихии лишь поднимается. И вот, когда вода касается подбородка, норвежка ловит себя на мысли, что сейчас умрет.
Если не захлебнется, то от страха коньки отбросит точно.
Тея уходит под воду.
Очень хочется сделать долгожданный вдох, но не получается: вокруг не кислород, а вода, холодная вода, темная, недружелюбная. Страшная и опасная стихия в любой момент может организовать встречу с костлявой старухой, чья черная хламида, спадающая на тленные скулы, едва заметно трепыхается от зловонного дыхания. Одно касание ее ледяных губ, и ты покойник. Тея не хочет быть покойником. Не сегодня. Не завтра. А еще лучше – никогда. Черт возьми! Кто бы мог подумать, что люди, еще вчера смело бросавшие вызов не только судьбе, но и самой смерти, при неминуемой приближении оной поведут себя отнюдь не мужественно. Тея, конечно, вызова не бросала – она просто не обращала внимания. Флегматизм и полнейшая апатия по отношению к смерти – вот, что бросала норвежка, когда разговор заходил о встрече с неопрятной костлявой старухой. И только сейчас, уйдя под воду, Хансен вдруг понимает, что флегматизмом со смертью не договоришься. С ней вообще договариваться не нужно – нужно только отчаянно бороться.
Бороться. Бороться. Бороться.
Эти слова настойчивой барабанной дробью пульсируют в висках, беспорядочно, но решительно танцуют в мыслях, острыми иголками впиваются под кожу; эти слова, словно не убийственный, а спасительный яд попадают в кровь и моментально расходятся по организму. Теперь выжить хочет не только мозг, но и тело. Руки, ноги, голова – отдельные части не знают, что нужно делать, чтобы плыть. Но в какой-то момент, когда барабанная дробь вдруг предательски стихает, организм действует сам по себе, повинуясь не мозгу, а инстинктам самосохранения; Тея, уже задыхаясь, взмахивает руками в воде, уходит вправо, разжимает глаза и цепляется за плечи Анубиса, как за спасательный круг. Инстинктивно она выхватывает ручку из его ладони, рефлекторно вставляет в скважину и со всей силы толкает вперед.
И вот, дыша и задыхаясь, она мертвой птицей валится на сухой бетон.
Несколько мгновений норвежка лежит, как безжизненный камень, на животе – только плечи и спина вздымаются от бешеного дыхания. Чуть погодя, когда щека начинает неприятно саднить от близкого контакта с бетоном, Тея приподнимает голову.
Очередная комната. Дверь. Возле нее сидят, рыча и скалясь, два добермана.
Без намордника. И не на цепи.
Отредактировано Thea Hansen (04.10.2016 20:32:18)