Сет считал совершенным везением то, что Артур не уделял ему внимания, не давал никаких задач. Хранитель надеялся, что это просто совпадение, что Кестлер не знает, что происходит в его душе. Весь его ясный и понятный мир развалился кусками, но Сет не хотел в это верить и поддаваться этому. Хотя все еще вздрагивал каждый раз, когда видел в зеркале отражение своей новой татуировки. Водил пальцами по вспухшей коже, хмурился. Синяки на лице, проглядывающие сквозь щетину, позеленели, собираясь сходить, но Дафну Мидас избегал, не желая расставаться с этим напоминанием о своем позоре. Ребра, как и нога, потихоньку заживали. Но все это не вносило простоты или облегчения. Сет занимался в зале до судорог, плавал до синевы кожи в еще прохладном море. Однако, снова и снова возвращался мыслями к Тритону, пытаясь заслониться им от мыслей о девчонке. Внутри все пекло, и никакое количество воды не могло погасить этот огонь. Бежать от этого и дальше становилось невыносимо. Но даже Леандр не мог выпытать у брата, что с ним происходит. Сет молчал как рыба, а если старший Сет был слишком настойчив, Мидас просто вставал и уходил, вызывая нешуточное беспокойство Хранителя Апаты.
В это утро Мидас убил девушку в надежде, что хотя бы убийство принесет ему облегчение. Но оно только распалило в его душе пламя жестокости и породило болезненную ясность мыслей. Я убью их всех. Каждого. По одному. Я больше не могу ждать, пока Артур отдаст мне приказ. Убийства шлюх, пусть и для жертвы Посейдону, это не то, о чем я мечтал. Я убью Честера Беннингтона. А за одно и эту Двуликую. Я сыт Эгейнстом по горло. Если Кестлер еще раздумывает, я приму это решение за него. Немедля ни секунды, Сет сел в машину и направился за город – подготовить сюрприз для сладкой парочки из Эгейнста. Злая улыбка кривила его губы, походя скорее на безумный оскал. Эта цель отодвинула на второй план его чувства, осмысленность, разумность. Однако, Сет основательно подготовился, запасся водой, крепкой бечёвкой, оружием. Со связями Сета узнать, где живет Двуликая, было несложно. А вот Беннингтон придет сам.
Мидас припарковал машину у дома Хипатос, не скрываясь. С удивлением он уставился на свои руки, лежащие на руле. Они дрожали, но Сет лишь снова расплылся в безумной улыбке. Сердце в груди стучало как бешеное. Он чувствовал себя псом, мчащимся по следу, и не хотел знать других причин, вызывающих дрожь в нем. Выйдя из машины, Сет обошел дом, проверяя, горит ли свет в окнах. Хипатос дома не было. А если она в особняке Эгейнста? Если у матери? Да она может быть где угодно! Но сдаваться так просто Мидас не собирался. Я подожду. Если нет. Я поеду в ее дом и вырежу их всех. Даже ее идиотского пса. Пусть сдохнет у нее на глазах. Она ведь в нем души не чает. Сет пометался еще во дворе, пока не нашел себе скрытое от глаз оливой место. Да, да, а потом Беннигтона. Две собачки Хипатос сдохнут одна за другой. Впрочем, кто там чья собачка, это пусть они сами решают. Кровожадные мысли бодрили Хранителя, заставляя чувствовать себя сильным и собранным, как раньше. Но Сет почти прыгнул вперед, когда увидел Хипатос с пакетами. Мир на секунду пошел цветными искрами и шерсть на загривке стала дыбом. Но Сет, не останавливаясь, гнал себя вперед, не дав себе ни секунды для размышлений, ни секунды, чтобы понять, как тоскует по ней, как нуждается в ней, как хочет ее. Ведь стоит ему ощутить это, как его собственная миссия будет с треском провалена. А он должен, должен покончить с Эгейнстом. Налетев на девчонку и схватив ее поперек, Мидас несколькими прыжками достиг машины и, закинув Артемис в нее с водительского сиденья, тут же ввалился в Ауди сам и захлопнул двери. Пакеты девчонки лопнули, рассыпав оранжевое содержимое по салону, но Мидасу было на это плевать. Взревел двигатель, и машина с жутким визгом шин вырулила со двора. Сет дышал быстро и глубоко, раздувая ноздри, и только встав на шоссе, наконец, кинул взгляд налитых кровью глаз на Артемис.
- Привет! Прокатимся?

В ее глазах плескался ужас. В ее огромных наивных глазах. Она не сломалась, не стала затравленной и загнанной в угол мышью, не затаила обиду на весь мир. Нет. Она таскает домой яблоки и апельсины. Впрочем, выглядит почти так же, как я. Растрепана, не при параде. Так бы в Тартаре бегала. Но Сет оборвал себя, распаляя и без того бурлящую ядовитую ярость. Тем легче. Эгейнст поредеет на одного сильного человека. Нет. На двух. А без головы этот зверь не жизнеспособен. Останется шваль, которых я сожгу всех разом. И поснимаю талисманы с их истлевших трупов.
- Что со мной? Что со МНОЙ? Теперь тебе не все ли равно, Хипатос? Или ждешь пока я сдохну? - Сет рассмеялся, хрипло, почти не глядя на дорогу, обгоняя фуру с легкостью и уверенностью водителя, привыкшего к скорости.  Отсмеявшись, Хранитель скосил взгляд на копошащуюся девчонку, но пресекать ее не стал. Хорошая девочка. Все делает сама. Улыбка Сета стала еще шире, а руки нервно сжимали руль.
- Мы прокатимся на закат. Чтобы встретить алый рассвет. Чтобы покончить со всем этим. - Он помолчал мгновение, помрачнел. На его лице проявились следы усталости и залегшие темные круги под глазами. - Тебе не стоило приезжать. Тебе вообще не стоило появляться в моей жизни! – Затихнув, Мидас в следующую секунду буквально взорвался.
- Твою мать! - ударил по рулю, выругавшись, развернулся к Артемис, гневно поджав губы. - С чего он вообще это взял? - не понимая, как это выглядит со стороны, Сет в агрессивной лихорадке, разразился гневной тирадой, брызгая слюной. - Как, интересно мне знать, он это определяет? Он что? Знает состав моей крови? Тогда почему ему нужна твоя? При чем здесь ты вообще? - Снова уставившись на дорогу, Мидас гневно сопел и продолжал говорить, но уже спокойнее.
- Почему? Почему из всех возможных именно ты? Дура из Эгейнста! Наивная сумасшедшая! Нахера ты поперлась к убийце из Огня?! Что ты ожидала? Если приехала убить, то почему не убила? Струсила? - Мидасу не требовалось ответов, его речь напоминала воду, вырвавшуюся из запруды. Он потер через футболку грудь, все еще саднящую от свежей татуировки, поморщился. - Зашила хорошо. Заживает, - и замолк так же резко, как и заговорил. В мчащейся дорогой машине повисла тишина, сдобренная чуть ощутимой работой мотора и гневным дыханием Хранителя Посейдона. Но это ничего не значит. Ничего, к черту, не значит! Эгейнст не будет больше моим дурным сном. И я буду лакать кровь Беннигтона, когда он будет ползать, подыхая, у моих ног. Чтобы ты видела – все, что ты обо мне знаешь, правда.

Бесконечная гонка вперед скоро закончилась, сменившись ухабистой грунтовкой, зарослями и маячившим впереди двухэтажным силуэтом темного жуткого здания, бывшего когда-то жилым. Мидас, не щадя машину, продолжал давить на акселератор, заставляя Ауди биться дном об камни и подпрыгивать фрукты на полу. По лбу и вискам Мидаса бежал липкий пот. Резко затормозив у здания, Сет обернулся к Двуликой.
- Помочь? Мне? – Сет схватил Теми стальной хваткой за запястье, потащив из машины опять-таки через водительское сиденье. – Это глупая попытка спасти свою жизнь. Или думаешь я идиот, который не понимает, что Двуликая из Эгейнста никогда не станет просто помогать Хранителю из группировки Фаер?! – Он кричал и тащил девушку в темное здание. И никакие силы в мире не могли заставить выпустить ее. Только разве что Теми сама себе руку отгрызет. Но это было слишком маловероятно. И Сет продолжал ее тащить по пыльному полу в темноте, немного подсвеченной включенными фарами его машины. – Никогда не станет! – Он остановился, перехватив Теми за плечи двумя руками, притянув к себе и нависая над девчонкой, буравя ее безумным пожирающим взглядом. - И не думай пытаться обмануть меня, - прошипел Сет, перейдя с крика на зловещий шёпот. Ее глаза, ее губы вогнали очередной раскаленный шип в его тело, пронзая насквозь, растекаясь бесконечной тягучей болью. Память стеганула низким рокотом Тритона, запахом крови и сладости ее тела изнутри. Он сжал руки девчонки, понимая, что действительно наказывает ее. А за одно и себя. За то, что позволил всему этому случится. Что дал ей такую власть над собой. Но нет. Я заберу это все обратно. Сегодня. Этой ночью. Я не позволю тебе управлять моими мыслями, жизнью. Я вырву эту болезнь из себя. Мидас ощущал, как опасны все эти чувства, навалившиеся на него. Он чувствовал себя зараженным детской болезнью. И если подростки с легкостью переживают это, получив парочку разочарований, то ему, с его негнущимся хребтом, вынести это было гораздо тяжелее. Детскими болезнями надо болеть в детстве. А я… К черту Тритона! К черту! Я исцелюсь. Меня исцелит кровь Беннингтона. И ее ненависть. Но он смотрел на ее лицо, юное, с наивными чертами, нежной кожей и не мог отвести взгляда, не мог пошевелится. Только чувствовал, как колотится в горле сердце. Словно разрывая пудовые оковы, Сет, наконец, отстранился, дыша, как выброшенная на берег рыба. Нет! Взлетев на второй этаж по старой деревянной лестнице, Мидас швырнул девчонку на стул, явно привезенный сюда намеренно. Через пустые проемы окон в пыльное пустое помещение врывался свежий воздух и отблески света фар. Привыкнувшие к полумраку глаза Сета различили в углу старый полусгнивший стол, под которым все так же красовался его припасенный арсенал из бутылей с водой, нескольких добротных ножей и хорошо смазанного пистолета Глок на семнадцать патронов. Не медля, подхватив лежащую возле стула бечевку, Сет крепко примотал Артемис с стулу и вытащил ее сотовый из кармана.
- А теперь, мы пригласим на нашу вечеринку твоего Бетмена, Артемида Хипатос. – Сет скривился в очередной ухмылке и набрал последний вызов, пряча пистолет за ремень черных джинс. Его пальцы продолжали дрожать от возбуждения и адреналина, бьющего по нервам, но Сет уже не обращал на это внимания и надеялся, что и Артемис не рассмотрит это в полумраке.

Отредактировано Midas Seth (29.07.2016 12:01:18)

Хриплый голос в трубке. Сет сообщил адрес и сроки. Смысла что-то говорить еще не было. Приедет. Примчится спасать свою Двуликую. Сет хрустнул телефоном. Низко... Он резко развернулся к девушке и, приблизившись парой широких шагов, навис.
- По-моему, я достаточно высок. - Дал понять, что моральная сторона вопроса его не волнует. – И, если я знаю Беннигтона, он не очень-то умен, чтобы пожертвовать девчонкой ради сохранения своей жизни и жизни своей группировки. -  Отвел взгляд, наткнувшись на ее колени. Черт, почему я раньше не замечал, что у нее такие ровные и красивые ноги? Вспомнил, как было больно, когда это самое колено врезалось в пах. Снова взглянув в глаза, рассматривал застывшие в ресницах слезинки. Там играли отблески тусклого света. Рука дернулась смахнуть, но Мидас удержал. Только снова вспыхнул. Засопел часто. У меня есть время сделать все, что я хочу. Потом все равно убью. Но она притягивала ровно так же, как отталкивала. Ему хотелось и насиловать ее и бежать от нее. Так далеко, как только возможно. Горло стискивала ночная духота. Или Двуликая. Одним своим видом, запахом, взглядом, воспоминаниями. А Сет бесился, что нет сил загасить, освободиться, вдохнуть.
Метнулся к столу, схватив нож, и вернулся назад. Приставил к шее, склонился к ее лицу.
- Тебе стоило быть в Огне! - зарычал, положив другую руку на плечо аккуратнее, чем хотел. - Ты бы жила. Под защитой. - С губ чуть не сорвалось "моей", но смолчал, проглотил. Придавил нож к горлу, пуская тонкую каплю крови бежать по бледной нежной коже. Собрал на нож.
- Смотри. Это – смерть Беннигтона. В одной алой капле. – Провел по своему плечу, оставляя темно алый след. Твоя кровь будет со мной. И принесет мне пользу. Его рука, лежащая на плече, дернула плотную ткань толстовки, а нож подхватил, резанул, распорол до локтя. Сет сдернул ткань, вместе с разрезанной лямкой спортивного белья, обнажил шрам, качественно забитый татуировкой.
- Еще в то утро хотел рассмотреть целиком. – Склонился над девчонкой, встав на одно колено, коснулся кончиками вздрагивающих пальцев и повел по шраму вниз, к груди. – Твой лидер не нашел времени тебе сказать, что с тельхинами нельзя устраивать свидания? – Ухмыльнулся, с горечью, ощущая скрутившую нутро боль. – Не сказал, что и с Мидасом Сетом нельзя, да? – Дернул шиворот своей футболки, с треском разрывая ткань, скинул на пол, обнажая две темные свеженабитые буквы под стать спускающимся с шеи полосам. Рассмеялся безумно, закинув голову назад. – О, Посейдон, как мне повезло! Артур Кестлер! – зашелся в приступе хохота и шипел сквозь смех. -  Артур Кестлер - для всех. Ты – для меня. – Упал лицом на ее колени и вздрагивал, уже не понимая, толи смеется, толи плачет. Нож звякнул металлом, выпадая из ослабевшей руки. Как хотелось бы тут остаться. Замереть навсегда. Затих, вдыхая покой. Прежде чем рвать жилы, добираясь до сердца лидера Эгейнста. Покровы сброшены. Сегодня все это кончится. Так или иначе.

Отредактировано Midas Seth (02.08.2016 23:08:44)

Где-то в другом мире пахнет травами, густым медом и маслом оливы. В этом волшебном сказочном мире нет смерти и ежедневного насилия, сдобренного кровью и болью. И пелена бессмертия застилает тьму мягким савваном, пряча от глаз. Где-то там пахнет именно так.
Сет поднял голову, вслушиваясь в звуки голоса Двуликой, не пытаясь уловить смысл. Нет. Там есть насилие. И есть кровь. Потому что там есть я. Там есть идиот Беннигтон, притащивший дурочку в свой особняк и повесивший на нее ярлык борца. Его взгляд пробежал по бледному лицу, невольно спустился на плечо и скользнул по обнаженной ключице. Будь я ее наставником, запер бы в особняке. Дафне бы помогала раненых выхаживать, а никак не кулаками махать в мире сильных Хранителей. Но все это было уже невозможно. Все шансы остались в каком-то несбывшемся прошлом. Мидас сглотнул и попытался представить, как будет убивать ее. Видев это множество раз в своем воображении, сейчас он смотрел в ее глаза и понимал, что все его планы рушатся. Может будет и лучше оставить ее в живых. Чтобы помнила, чтобы понимала, как сильны Хранители Фаер. И пока я жив, Эгейнсту не будет спокойной жизни. Если он, конечно, будет существовать после смерти Беннингтона. И плевать мне на все эти наивные мирные соглашения. Я покажу вам, насколько вы все жалкие. Сет снова ухмыльнулся, даже не пытаясь прятать невольную горечь. Встал медленно. Сорвал флягу с пояса, сделав пару больших неаккуратных глотков. Несколько капель, пробежав по щетине, сорвались на грудь.
- Нравится? - вопросом на вопрос ответил девчонке. Что я могу тебе сказать? Что сам себе противен теперь? Что жжет по ночам, не давая заснуть? Что ни о чем другом думать не могу, кроме этих двух проклятых букв? Что с дуру под наркотой набил их, послав нахер весь свой привычный образ жизни? Словно ядом написала, ведьма. Но уж нет! Я не один из сопливых юнцов, таскающихся за юбками. И я не позволю тебе потешаться надо мной. И не дам поводов для ликования. Даже намека на превосходство. Мной не буду управлять чувства. Не будешь управлять ты! Фыркнул, швырнув флягу об пол. Взвился хлыст, прыгнув послушно в широкую ладонь. Щелкнул пару раз в воздухе для устрашения, пуская переливающуюся прозрачную змею послушно струиться по полу.
- Ну, где же ты, шакал? – заорал во все горло, не сдерживая силу огромных легких. – Я жду тебя, чтобы затянуть петлю на твоей шее, Хранитель трусливого жалкого божка! Приди и сдохни!

Изрядно потрепанный, побитый и помятый Честер искренне хочет оказаться дома и принять горячую ванную, смыть с себя грязь, пот, кровь и события сегодняшнего дня. Он даже не хочет идти в паб, представляете. Адепт Ареса прихватил бы сорокоградусную подругу с собой в ванную и там лежал бы, отмокал бы, пил и курил, разлагался. Но судьба, сука, плевала на мнение Честера, на его желания и потребности. Она, в предвкушении потирая коварные ладони, осклабляется и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, глядя на Честера свысока. Она наблюдает, как хранитель прокрадывается в темное помещение, как старается двигаться тихо, не издавая лишних звуков. Беннингтон надеется, что найдет Артемис по запаху и просто заберет ее домой. Мало ли Сет отвлекся на протеиновый коктейль или вздумал гантели потягать. Однако уже в соседнем помещении Честер принюхивается и с унынием понимает, что Сет никуда не ушел и решительно крутится возле девчонки. Кроме этого, Честер улавливает запахи крови, слез и унижения. Странно, Беннингтон и не знал, что они имеют свои ароматы.
Понимая, что нет смысла скрываться, Честер заходит в комнату. Как ни в чем не бывало, как будто кофе забежал попить, проходит мимо хранителя Посейдона и встает между ним и девчонкой. Честер откровенно заебся, нет, даже заебался, и не видит смысла скрывать собственное состояние. Спокойный, ровный, флегматичный – он вступает с Мидасом в борьбу контрастов, прекрасно понимая, что контрастами дело не закончится. Сухая угроза в сторону адепта Посейдона оборачивается целой тирадой в ответ. Бешеные слюни летят во все стороны – хуже, чем у разъяренного, раздразненного, раздраженного бульдога. Пожалуй, не зря Мидаса называют псом Кестлера. Определенно есть сходства, особенно в состоянии бешенства.
Вот и увидим сегодня, кто сильнее: волк или пес.
Честер, признаться честно, давно хотел начистить челюсти Сета до блеска и положить их на полку с трофеями. Все руки не доходили, да и резона не было, а убивать хранителя Посейдона без причины – не просто убийство, а самоубийство. Как ни крути, но группировка заметно поредела  после блядского путешествия в тартар. Сейчас нужно восстанавливать силы, зализывать раны, а не размахивать кулаками направо и налево.
Но у Мидаса на этот счет имеется собственное мнение. Окей. Сам напросился.
― Все хорошо будет. Закрой глаза, ― хрипит Честер, не глядя на Артемис.
Именно в этот момент он пропускает первый удар – злой водный хлыст обжигает еще не затянувшуюся ссадину на небритой щеке. Честер, гортанно рыкнув от боли и гнева, резко подается вперед, заносит кулак и ударяет в нос. Слышится смачный хруст – музыка для ушей адепта Ареса. Мидас не теряется и снова бьет кнутом – теперь по плечам. Сукабольно.
Хватаясь ладонью за ушибленное плечо, Честер отходит в сторону – читай – берет таймаут. Ему нужно скооперироваться, чтобы ударить Сета в брюхо. Только в том случае откроется внутреннее кровотечение, от которого Мидас сдохнет в ближайшие полчаса.
Ладно. Лучшая защита – нападение – и Честер, скооперировавшись, подается вперед и заносит правую ладонь, сжатую в кулак, для удара. Цель – глаз. А вот второй кулак познакомиться с брюхом, когда Мидас попытается поставить блок. Отвлечется. А Честер этим воспользуется.

Каким бы сильным ни был хранитель, у него есть одно очень слабое место – талисман. Без божественной безделушки – медальона, кольца или, например, старой потрепанной метлы – даже самый могучий человек, поцелованный богом, остается просто человеком. Он лишается волшебных – а по-другому не назовешь – техник, остается без повседневных способностей, без каких-либо сил. Остается только на себя надеяться. На самом деле можно справиться, в конце концов, как-то жили раньше, не тужили, жрать готовили, по барам бегали, по бабам тоже, словом, ничего страшного, если перед тобой не маячит раскрасневшаяся морда озлобленного противника, у которого талисман все еще болтается на мочке уха. Но, к сожалению, ничего не болтается между ног. Будучи человеком, с юных лет тянущимся к справедливости, Честер считает абсолютной трусостью лишать соперника равных сил. Хочешь помериться членами – без проблем, давай, но не обрубай противнику на корню, а встань ровно, достань блядскую линейку – и вперед. Чтобы все честно было, справедливо и правильно. У Мидаса на этот счет свои планы и взгляды, а Беннингтон… он остается без талисмана и не смеет, точнее не может – сил не хватает – навязывать адепту Посейдона собственную точку зрения. Приходится только проводить улетающий в распахнутое настежь окно талисман отрешенным взглядом и внезапно осознать, понять и принять, в какой глубокой заднице находится не только он, но и девчонка.
Он пришел спасать ее. А кто теперь спасет его?
Медальон, с которым Честер не расставался больше пятнадцати лет, с роковым свистом вылетает на улицу. Беннингтон моментально чувствует невыносимую слабость во всем теле, как будто не жрал неделю, а потом еще марафон бегал. Перед глазами плывет, изображение предательски мажется, руки и ноги ватные, а голова тяжелая, словно свинцом налитая. А еще ему холодно, просто пиздец как холодно. Ей богу, живой труп.
Совсем неудивительно, учитывая паршивое физическое состояние, что один несильный удар со стороны Мидаса, и Честер, словно безвольный мешок с мукой, падает оземь. Он успевает только руки вытянуть, чтобы упереться ладонями в недружелюбный, царапающий кожу, бетон и предотвратить знакомство собственной физиономии с камнем. Пожалуй, будь он в здравом уме и трезвой памяти, то незамедлительно выругал бы себя за слабину, но Беннингтон настолько «выключен», что даже не понимает, что происходит, что это, блять, как минимум позорно и ничтожно, вот так лежать возле ног бешеной собаки. Но это к лучшему. Когда это все закончится, Честер ничего не вспомнит, значит, и корить себя не будет. Если это закончится.
Власть над телом берут инстинкты; Честер, зажмурившись от боли, хрипит и упирается ладонями в бетон, отталкивается, насколько хватает сил, и пытается приподняться. Но тут же что-то хлесткое проезжается по спине, обжигает, и Беннингтон падает обратно. Он поворачивает голову в сторону девчонки, находит ее глаза и, чувствуя кровь на собственных губах, улыбается – горько так, немного грустно и тревожно, но все-таки улыбается.
― Закрой глаза, ― хрипит Честер, никак не реагируя на жгучую боль в области спины. Человек, даже лишенный талисмана, имеет одно немаловажное качество – он способен привыкать. Боль, если она повторяется из раза в раз, тоже вызывает адаптацию. Когда волны боли становятся чем-то вроде укуса назойливого комара, Беннингтон жмурит глаза, сжимает зубы и на сдавленном  выдохе подается вперед. Он, выгнувшись, достает припрятанный в носок карманный нож и с каким-то садистским упоением всаживает острие в бедро адепту Посейдона. Этого мало для победы, но хватит для форы. Время сейчас на вес золота.  Честер не сразу отпускает рукоятку – вкручивает ее, глядя в сумасшедшие глаза снизу вверх. А в кровь вкручивается адреналин, затмевает боль целиком и полностью, возвращает относительную трезвость рассудка. Честер, пользуясь моментом, со всей силы, который не так много, отталкивает от себя Мидаса, подхватывает Артемис, увы, не на руки. Он просто тащит ее за собой по полу, надеясь, что вот-вот, и она придет в себя, облегчит и без того непосильную ношу.
Он прячется за большими ржавыми трубами, чтобы перевести дыхание.
Вот это пиздец.