Сапоги, дохлыми шкурками голенищ расстелившись по полу, осиротели. Змей поднялся, вышагнул босой из обуви, сократив и без того ничтожную дистанцию, встал в плотную. Обхватил-обнял сухой и жесткой как древесный корень рукой, без спросу забравшись ладонью под свитер, к живому теплу спины. Прижал - притиснул к твердой, будто дубовая доска, груди, не дав опомниться поцеловал неубедительно шипящую. Поцеловал не жадно, без тонущей страсти, легко, будто погрелся или снял с ее губ горькое разочарование одиночества.
- Спокойствия, - ответил, свободной рукой прижимая ее ладошку к своей щеке, допуская острые ноготки в опасную близость к глазам. Оказалось, что внешне неподвижная, мраморно-серая кожа под ее прикосновением беспрестанно содрогалась, рябила мельчайшими волнами изменчивости, билась живчиками родничков, будто там, под тонкой шкурой, растревоженно ворочался кто-то огромный. Ворочался вот почти уже месяц, не понимая, с какой стати его держат в этой тесной, больной оболочке, заставляют терпеть неудобства и боль, принуждают быть мирным и незаметным. Ворочался еще не вырываясь, но уже присматриваясь к такому чужому и чуждому человеческому миру, с его смешными условными порядками, с его игрушечной, миниатюрной жизнью беззубых и беззащитных. - В последнее время страдаю бессонницей и апатией. Вот, хочу чтобы ты рассказала мне что-нибудь интересное. Сказку, к примеру, или о том, какие еще правила хаммама я не знаю. - Змей угрюмо сдвинул брови, даже губы поджал, озаботившись этим насущным вопросом всерьез: " Как это он может чего-то не знать? Да быть такого не может!", - А то столько лет живу и моюсь с кем хочу и где хочу и ни разу никто не попрекнул. Непорядок, да?
В отдалении призывно капала вода и с мерным стуком бился черпачок о край каменной чаши. Еще Натхайр доподлинно чуял как совсем рядом, во дворе, разгораются вишневые щепочки и отборные куски мяса дышат в сложном маринаде, как томится в большом казане солнечно-желтый наваристым бульоном плов, как специи в маленьких деревянных лодочках ждут своей очереди окунуться в горячий ароматный пар.
Желание поесть тоже стало новым, как и желание владеть там, где весь последний месяц царствовало только одно: разрушать, по возможности множа обезображенные жертвы.
С сожалением убрав руку с ее спины он потянул с плеч Кассандры пальто.
- Давай-давай, раздевайся, нечего преть. А то пропотеешь, потом промерзнешь, заболеешь и умрешь. Бабушку расстроишь. - холодные пальцы приподняли ей волосы, забрались ей под воротник. Разгладившаяся было межбровная складка вновь стала глубокой как Большой Каньон: " Вот, уже мокрая, так и знал!" - Обещаю, сильно приставать не буду. Хочешь, могу даже глаза завязать?
Отредактировано Euclid (23.11.2015 14:33:16)